Пример равнодушия в литературных произведениях: Равнодушие и отзывчивость — аргументы к итоговому сочинению 2017/2018

Темы данного направления нацеливают учащихся на осмысление разных типов отношения человека к людям и к миру (безразличие к окружающим, нежелание тратить душевные силы на чужую жизнь или искренняя готовность разделить с ближним его радости и беды, оказать ему бескорыстную помощь).

В литературе мы встречаем, с одной стороны, героев с горячим сердцем, готовых откликаться на чужие радости и беды, а с другой — персонажей, воплощающих противоположный, эгоистический тип личности.

РАВНОДУШИЕ — состояние равнодушного человека, безучастное, лишенное интереса, пассивное отношение к окружающему (Словарь Д.Н. Ушакова).

ОТЗЫВЧИВОСТЬ — духовно-нравственное качество человека, выражающееся в сочувственном отношении к другим, готовности помочь. 

Синонимы

Равнодушие: апатия, безразличие, безучастность, бесчувственность, душевная глухота, невнимательность, нечувствительность, холодность.

Отзывчивость: душевная теплота, сердечность, сострадательность, сочувствие, чуткость, участливость. 

К кому или чему нельзя проявлять равнодушие?

• Близким (родителям, детям, возлюбленным, друзьям)
• Нуждающимся в помощи 
• Людям, перед которыми выполняем профессиональный долг (отношение врача к пациенту, учителя к ученику, начальника к подчиненному, государства к гражданину) 
• Порокам общества и человека (жестокости, лжи, лицемерию, предательству)
• Жизни в целом 

Равнодушие — тяжкий душевный недуг. Его развитие у человека может означать не только полную безучастность к окружающим, но и к себе. Равнодушие опустошает человека, разъедает его душу, деформирует личность и убивает все прочие чувства. Ущербность равнодушия — в отсутствии любви.

Надо отличать равнодушие от черствости, ведь есть люди, которые от природы нечувствительны, не эмпатичны.

Эгоизм, цинизм и расчетливость могут быть расценены как проявление равнодушия к окружающим, но не тождественны ему.

В рассказе «Плотники» В. Шаламов изображает беспощадный к человеку мир Колымы, в котором среди тотального равнодушия не только к окружающим, но и к собственной жизни все-таки остается место отзывчивости и состраданию. По мысли писателя, на Крайнем Севере тонка грань между человеком как личностью, еще сохраняющей способность мыслить и страдать, и обезличенным существом, уже не владеющим собою и начинающим жить примитивными рефлексами. Пронизывающий до костей мороз, постоянный голод и изнурительные работы выматывают душевные силы. Когда они заканчиваются, исчезает сам рефлекс выживания: наступает апатия, человек равнодушно смотрит на мир, даже собственная смерть его не волнует. Чужие смерти становятся привычным делом, на них никто не обращает внимания: «Сосед его умер вчера, просто умер, не проснулся, и никто не интересовался, отчего он умер, как будто причина смерти была лишь одна, хорошо известная всем».    

Главный герой рассказа Поташников, как и все, стал равнодушен к окружающему, «смерти не боялся» и привычными глазами смотрел на безразличие других:

«Он не винил людей за равнодушие. Он понял давно, откуда эта душевная тупость, душевный холод. Мороз, тот самый, который обращал в лед слюну на лету, добрался и до человеческой души.

Если могли промерзнуть кости, мог промерзнуть и отупеть мозг, могла промерзнуть и душа». Необратимы ли эти изменения, навсегда ли промерзшая, сжавшаяся душа останется холодной? Можно ли отогреть душу такого человека? Есть ли вообще место душевной отзывчивости и состраданию в таких бесчеловечных условиях?

Отвечая на эти вопросы, В. Шаламов рассказывает историю двух интеллигентов-неумех, Поташникова и Григорьева, назвавшихся плотниками, чтобы их перевели на несколько дней на более легкие работы в столярную мастерскую. Никогда не держали они в руках ни топоров, ни пил, не умели тесать и выполнять другие столярные работы, но обман был для них единственным способом выжить — несколько дней провести в тепле и набраться сил. Пожилой инструментальщик Арнштрем, посмотрев на работу Поташникова и Григорьева, сразу понимает, что они солгали, назвав себя плотниками и вызвавшись на работы, но не выдает их начальству. Напротив, он отдает им собственноручно выточенные топорища и угощает хлебом, разрешая два дня провести в мастерской. 

Рассказ заканчивается словами: «Сегодня и завтра они грелись у печки, а послезавтра мороз упал сразу до тридцати градусов — зима уже кончалась». Именно благодаря душевной отзывчивости Арнштрема, его неравнодушию к совершенно незнакомым, но нуждающимся в помощи людям, Поташников и Григорьев выживают, ведь если бы инструментальщик раскрыл их обман, они непременно были бы возвращены на тяжелые работы, где замерзли бы насмерть.

Несмотря на мрачность изображения Колымы и отрицание существования чего-либо положительного в этом антимире, Шаламову в высшей степени дорого все человечное. Как писал Н. Лейдерман: «Он порой с умилением “вылущивает” из мрачного хаоса Колымы свидетельства того, что Системе не удалось до конца выморозить в людских душах то нравственное чувство, которое называют способностью к состраданию». 

• Равнодушие — это паралич души, преждевременная смерть. (А. П. Чехов)
• Не будьте равнодушны, ибо равнодушие смертоносно для души человека. (М. Горький)
• Не бойся врагов — в худшем случае они могут тебя убить. Не бойся друзей — в худшем случае они могут тебя предать. Бойся равнодушных — они не убивают и не предают, но только с их молчаливого согласия существуют на земле предательство и убийство. (Р. Эберхардт)
• Величайший грех против ближнего не ненависть, а равнодушие. Это самое нечеловеческое из человеческих чувств. (Б. Шоу) 
• Восприимчивость и отзывчивость составляют едва ли не самое драгоценное достояние человека. (М. Е. Салтыков-Щедрин)
• Нет опаснее человека, которому чуждо человеческое, который равнодушен к судьбам родной страны, к судьбам ближнего. (М. Е. Салтыков-Щедрин)
• Снисхождение к злу очень тесно граничит с равнодушием к добру. (Н. С. Лесков)
• Большой порок — это равнодушие, бесстрастность. Маленький человек с льдинкой в сердце — будущий обыватель. Уже в детстве надо зажечь в сердце каждого человека искру гражданской страсти и непримиримости к тому, что является злом или потворствует злу. (В. А. Сухомлинский)

• В чем проявляется отзывчивость?
• При каких обстоятельствах отзывчивость особенно важна?
• Всегда ли нужно быть отзывчивым? 
• В чем опасность равнодушия?
• Можно ли равнодушного человека назвать эгоистичным? 
• Как соотносятся понятия доброта и отзывчивость? 
• К чему приводит равнодушное отношение к природе? 
• Предполагает ли отзывчивость к себе равнодушное отношение к окружающим?
• Можно ли из равнодушного человека сделать отзывчивого, а из отзывчивого — безразличного?

Ссылки по теме:

Сочинение-2018: «Верность и измена» — 30.10.2017

Аргумент в зачете — 20.09.2017

Сочинение–2017/18: начинаем готовиться — 05.09.2017

Равнодушие и отзывчивость по отношению к животным | Сочинение по литературе

Итоговое сочинение по литературе

Разные качества живут в людях: доброта и злость, жестокость и милосердие, ум и глупость, любовь и ненависть, равнодушие и отзывчивость.

Не могут быть все одинаковыми в нашем мире. Но именно равнодушие, я думаю, является причиной многих бед. Равнодушный – это человек с чёрствым или пустым сердцем. Чёрствое оно потому, что покрылось жёсткой коркой, через которую не проникают в душу добро и любовь. Пустое – потому, что нет в нём жизни, не интересны такому окружающие его люди, природа, красота. Равнодушный пройдёт мимо чужой беды, оберегая своё пустое сердце от несчастий. Напротив, отзывчивым называют человека, душа которого всегда чувствует и чужую боль, и чужую радость. Такой всегда придёт на помощь, согреет словом, поддержит делом.

Равнодушие и отзывчивость люди проявляют не только по отношению к себе подобным, но и к «братьям нашим меньшим» — к животным. Эта тема отражена и в произведениях художественной литературы. Обратимся к примерам.

В повести Г. Троепольского «Белый Бим Чёрное ухо» рассказана история собаки, потерявшей хозяина. Разных людей встречает бедный Бим на своём пути. Таких, как Тётка, которая гонит бедную собаку со двора, а потом вызывает собачников, которые увозят Бима. Как отец Толика, который ночью отвозит Бима в лес и привязывает там к дереву, обрекая на смерть. Как Серый: он забирает собаку у мальчиков, чтобы снять с неё ошейник, избивает её. В этом же ряду и Клим, который называл себя охотником, изувечил бедное животное и бросил в лесу, и некоторые другие персонажи повести. Равнодушие породило в них злость и жестокость. От таких людей мир не становится лучше. Но на пути Бима встречаются и добрые, отзывчивые люди: девушка Даша, которая как могла помогла несчастной собаке, Хрисан Андреевич и Алёша взяли Бима к себе, отогрели и накормили его, мальчики, которые старались помочь ему, Матрёна и Михей, путейщики, поделились едой, оставили ночевать в тёплой будке. В повести Троепольского почти одинаковое число равнодушных и отзывчивых людей. Автор хочет сказать, что от того, какими станут сами читатели, зависит, будет больше или меньше на земле добрых людей.

В рассказе Л. Андреева «Кусака» тоже говорится о собаке. И люди вроде описаны отзывчивые: пригрели бездомное животное, кормили Кусаку, дети играли с нею. Впервые в жизни почувствовала собака, что такое ласка, привязалась к людям, отдала им своё сердце. Но закончилось лето, а зачем беспородное, бездомное животное нужно в городе. Ведь столько с ним хлопот. Уезжают дачники, бросив Кусаку на произвол судьбы. Так живёт ли отзывчивость в таких людях? Нет, они равнодушны ко всему, что может помешать их комфорту, думают только о своём благополучии. Экзюпери писал, что «ты всегда в ответе за тех, кого приручил». Но в ответе только те, кто отзывчив к чужой беде, кто не пройдёт мимо того, кому нужна любовь и поддержка. К таким не относятся персонажи рассказа.

Равнодушие к людям, к «братьям нашим меньшим», к окружающему нас миру природы не делает людей лучше, а напротив, обедняет их душу. Отзывчивость, милосердие, доброта делают мир светлее, а человека счастливее.

Итоговое сочинение по литературе

Определение безразличия Merriam-Webster

б архаичный : отсутствие разницы или различия между двумя или более вещами

Чтение №1: Опасности безразличия — Эли Визель

Фон

Возможно, вы знаете Эли Визеля (30 сентября 1928 г. — 2 июля 2016 г.) по его знаменитой и душераздирающей автобиографии « Ночь », в которой рассказывается о его опыте пребывания в концентрационном лагере во время Второй мировой войны.Хотя в то время он был всего лишь мальчиком, этот опыт заставил Визеля на всю жизнь отправиться в путь борьбы с геноцидом и отстаивания прав человека. Он произнес эту речь «Опасности безразличия» в Белом доме в 1999 году в рамках серии выступлений, посвященных концу 20-го века.

Пока вы читаете

Как Визель определяет безразличие? Какие примеры, истории, сравнения и словарный запас он использует?

По каким критериям можно определить безразличие?

Кто аудитория Визеля для этого выступления? Что он хочет, чтобы они сделали или подумали по-другому после того, как услышат его послание и поймут безразличие к его условиям?

Какие еще термины или уникальные термины определяет Визель в этой речи? Почему?

Эли Визель — Опасности безразличия

г.Президент, г-жа Клинтон, члены Конгресса, посол Холбрук, Ваши Превосходительства, друзья:

Пятьдесят четыре года назад сегодня молодой еврейский мальчик из небольшого городка в Карпатах проснулся недалеко от любимого Гете Веймара, в месте вечной дурной славы под названием Бухенвальд. Наконец он был свободен, но в его сердце не было радости. Он думал, что этого больше никогда не будет. Освобожденный днем ​​ранее американскими солдатами, он вспоминает их ярость от увиденного. И даже если он доживет до очень старого возраста, он всегда будет благодарен им за эту ярость, а также за их сострадание.Хотя он не понимал их языка, их глаза сказали ему то, что ему нужно было знать — что они тоже будут помнить и свидетельствовать.

И теперь я стою перед вами, господин президент — главнокомандующий армией, которая освободила меня и десятки тысяч других, — и я полон глубокой и неизменной признательности американскому народу. «Благодарность» — это слово, которым я дорожу. Благодарность — вот что определяет человечность человека. И я благодарен вам, Хиллари или миссис Клинтон, за то, что вы сказали, и за то, что вы делаете для детей в мире, для бездомных, для жертв несправедливости, жертв судьбы и общества.И я благодарю всех вас за то, что вы здесь.

Мы находимся на пороге нового века, нового тысячелетия. Каким будет наследие уходящего века? Чем его запомнят в новом тысячелетии? Несомненно, его будут судить и судить строго как с моральной, так и с метафизической точки зрения. Эти неудачи бросили темную тень на человечество: две мировые войны, бесчисленные гражданские войны, бессмысленная цепь убийств (Ганди, Кеннеди, Мартин Лютер Кинг, Садат, Рабин), кровопролития в Камбодже и Алжире, Индии и Пакистане, Ирландии и др. Руанда, Эритрея и Эфиопия, Сараево и Косово; бесчеловечность в ГУЛАГе и трагедия Хиросимы.И на другом уровне, конечно, Освенцим и Треблинка. Так много насилия; столько безразличия.

Что такое безразличие? Этимологически это слово означает «без разницы». Странное и неестественное состояние, в котором стираются границы между светом и тьмой, сумерками и рассветом, преступлением и наказанием, жестокостью и состраданием, добром и злом. Каковы его ходы и неизбежные последствия? Это философия? Возможна ли философия безразличия? Можно ли рассматривать безразличие как добродетель? Нужно ли время от времени практиковать это просто для того, чтобы сохранить рассудок, жить нормально, насладиться прекрасной едой и бокалом вина, когда мир вокруг нас переживает ужасные потрясения?

Конечно, равнодушие может быть соблазнительным — более того, соблазнительным.Гораздо легче отвести взгляд от жертв. Намного легче избежать таких грубых перерывов в нашей работе, наших мечтах, наших надеждах. В конце концов, быть вовлеченным в боль и отчаяние другого человека — это неловко и неприятно. Однако для равнодушного человека его или ее сосед не имеют значения. А значит, их жизни бессмысленны. Их скрытые или даже видимые страдания не представляют интереса. Безразличие сводит Другого к абстракции.

Там, за черными воротами Освенцима, самыми трагическими из всех заключенных были, как их называли, «мусельманы».Закутанные в порванные одеяла, они сидели или лежали на земле, пусто глядя в пространство, не подозревая, кто и где они были — чужие для своего окружения. Они больше не чувствовали боли, голода, жажды. Они ничего не боялись. Они ничего не чувствовали. Они были мертвы и не знали этого.

Уходя корнями в нашу традицию, некоторые из нас считали, что быть брошенным человечеством в то время не было окончательным. Мы чувствовали, что быть оставленным Богом хуже, чем быть наказанным Им. Лучше несправедливый Бог, чем равнодушный.Для нас быть проигнорированным Богом было более суровым наказанием, чем быть жертвой Его гнева. Человек может жить вдали от Бога — не вне Бога. Бог везде, где мы. Даже в страданиях? Даже в страданиях.

В некотором смысле, быть безразличным к этим страданиям — вот что делает человека бесчеловечным. В конце концов, равнодушие опаснее гнева и ненависти. Гнев иногда может быть творческим. Пишут великое стихотворение, великую симфонию. Человек делает что-то особенное ради человечества, потому что злится на несправедливость, свидетелем которой он является.Но безразличие никогда не бывает творческим. Иногда даже ненависть может вызвать ответ. Вы боретесь с этим. Вы осуждаете это. Вы обезвредите его.

Безразличие не вызывает отклика. Безразличие — это не ответ. Безразличие — это не начало; это конец. И поэтому безразличие всегда друг врага, потому что оно приносит пользу агрессору, а не его жертве, боль которой усиливается, когда он или она чувствуют себя забытыми. Политический заключенный в своей камере, голодные дети, бездомные беженцы — не откликнуться на их тяжелое положение, не облегчить их одиночество, подарив им искру надежды, значит изгнать их из человеческой памяти.И отрицая их человечность, мы предаем свою.

Таким образом, равнодушие — это не только грех, это наказание.

И это один из важнейших уроков широкомасштабных экспериментов уходящего века с добром и злом.

В том месте, откуда я родом, общество состояло из трех простых категорий: убийцы, жертвы и прохожие. В самые мрачные времена, в гетто и лагерях смерти — и я рад, что г-жа Клинтон упомянула, что сейчас мы отмечаем это событие, тот период, что мы сейчас находимся в Днях памяти — но тогда мы чувствовали себя брошенными , забыл.Все мы сделали.

И единственным нашим жалким утешением было то, что мы верили, что Освенцим и Треблинка — это тщательно охраняемые секреты; что лидеры свободного мира не знали, что творится за этими черными воротами и колючей проволокой; что они ничего не знали о войне против евреев, которую гитлеровские армии и их сообщники вели как часть войны против союзников. Если бы они знали, думали мы, эти лидеры наверняка перевернули бы небо и землю, чтобы вмешаться. Они высказались бы с большим возмущением и убеждением.Они бы бомбили железные дороги, ведущие к Биркенау, только железные дороги, всего один раз.

И теперь мы узнали, мы узнали, мы обнаружили, что Пентагон знал, Государственный департамент знал. И знаменитый обитатель Белого дома тогда, который был великим лидером — и я говорю это с некоторой болью и болью, потому что сегодня исполняется ровно 54 года его смерти — Франклин Делано Рузвельт умер 12 апреля 1945 года. очень много подарков мне и нам. Несомненно, он был великим лидером.Он мобилизовал американский народ и мир, вступив в битву, привел сотни и тысячи храбрых и храбрых солдат в Америку для борьбы с фашизмом, для борьбы с диктатурой, для борьбы с Гитлером. И так много молодых людей пало в битвах. И, тем не менее, его образ в еврейской истории — я должен это сказать — его образ в еврейской истории ошибочен.

Ужасающая история Сент-Луиса — тому подтверждение. Шестьдесят лет назад его человеческий груз — почти 1000 евреев — был возвращен нацистской Германии.И это произошло после Хрустальной ночи, после первого государственного погрома, когда были разрушены сотни еврейских магазинов, сожжены синагоги, тысячи людей были отправлены в концентрационные лагеря. И тот корабль, который уже был у берегов США, был отправлен обратно. Я не понимаю. Рузвельт был хорошим человеком с сердцем. Он понимал тех, кто нуждался в помощи. Почему он не разрешил этим беженцам высадиться? Тысяча человек — в Америке, великой стране, величайшей демократии, самой щедрой из всех новых наций в современной истории.Что случилось? Я не понимаю. Почему на самом высоком уровне безразличие к страданиям жертв?

Но ведь были люди, которые были чувствительны к нашей трагедии. Те неевреи, те христиане, которых мы называем «праведными язычниками», чьи самоотверженные подвиги героизма спасли честь их веры. Почему их было так мало? Почему после войны было приложено больше усилий для спасения убийц СС, чем для спасения их жертв во время войны? Почему некоторые из крупнейших корпораций Америки продолжали вести дела с гитлеровской Германией до 1942 года? Было высказано предположение, и это было задокументировано, что Вермахт не смог бы осуществить вторжение во Францию ​​без нефти, полученной из американских источников.Чем объяснить их безразличие?

И тем не менее, друзья мои, в этом травматическом веке произошло и хорошее: поражение нацизма, крах коммунизма, возрождение Израиля на его исконной земле, крах апартеида, мирный договор Израиля с Египтом, мирное соглашение в Ирландии. И давайте вспомним встречу, наполненную драматизмом и эмоциями, между Рабином и Арафатом, которую вы, господин президент, созвали именно здесь. Я был здесь и никогда этого не забуду.

И затем, конечно, совместное решение Соединенных Штатов и НАТО вмешаться в Косово и спасти тех жертв, этих беженцев, тех, кто был изгнан человеком, которого, как я считаю, из-за его преступлений следует обвинить в преступлениях. против человечности.

Но на этот раз мир не молчал. На этот раз мы отвечаем. На этот раз мы вмешиваемся.

Означает ли это, что мы извлекли уроки из прошлого? Значит ли это, что общество изменилось? Стал ли человек менее равнодушным и более человечным? Действительно ли мы извлекли уроки из своего опыта? Неужели мы менее нечувствительны к тяжелому положению жертв этнической чистки и других форм несправедливости в близких и дальних местах? Является ли сегодняшнее оправданное вмешательство в Косово, возглавляемое Вами, г-н Президент, постоянным предупреждением о том, что депортация, терроризм детей и их родителей больше не будут разрешены где-либо в мире? Будет ли это отговаривать других диктаторов в других странах делать то же самое?

А как насчет детей? О, мы видим их по телевизору, мы читаем о них в газетах, и делаем это с разбитым сердцем.Их судьба всегда самая трагичная, неизбежная. Когда взрослые ведут войну, гибнут дети. Мы видим их лица, их глаза. Мы слышим их мольбы? Чувствуем ли мы их боль, их агонию? Каждую минуту один из них умирает от болезней, насилия, голода.

Некоторых из них — очень многих — можно было спасти.

И снова я думаю о маленьком еврейском мальчике из Карпат. Он сопровождал старика, которым я стал все эти годы поисков и борьбы. И вместе мы идем к новому тысячелетию, неся глубокий страх и необычайную надежду.

«Опасности безразличия» Визеля для исследования Холокоста

В конце 20-го века писатель и переживший Холокост Эли Визель выступил с речью под названием «Опасности безразличия» на совместной сессии Конгресса США.

Визель был лауреатом Нобелевской премии мира, автором навязчивых мемуаров «Ночь » , тонких мемуаров, в которых прослеживается его борьба за выживание в трудовом комплексе Освенцим / Бухенвальд, когда он был подростком. Книгу часто назначают ученикам 7–12 классов, и иногда она представляет собой нечто среднее между английским и общественными или гуманитарными предметами.

Педагоги средних школ, которые планируют отряды по Второй мировой войне и хотят включить материалы о Холокосте из первоисточников, оценят объем его речи. В нем 1818 слов, и его можно прочитать на уровне чтения 8-го класса. Видео, на котором Визель произносит речь, можно найти на сайте American Rhetoric. Видео длится 21 минуту.

Когда он произнес эту речь, Визель явился перед Конгрессом США, чтобы поблагодарить американских солдат и американский народ за освобождение лагерей в конце Второй мировой войны.Визель провел девять месяцев в комплексе Бухенвальд / Аушвиц. В устрашающем пересказе он объясняет, как его мать и сестры были разлучены с ним, когда они впервые приехали.

«Восемь коротких простых слов… Мужчины слева! Женщины вправо! »(27).

Вскоре после этой разлуки, заключает Визель, эти члены семьи были убиты в газовых камерах концлагеря. Тем не менее Визель и его отец пережили голод, болезни и лишение духа до незадолго до освобождения, когда его отец в конце концов скончался.В заключение мемуаров Визель с чувством вины признает, что во время смерти отца он почувствовал облегчение.

В конце концов Визель почувствовал себя обязанным дать показания против нацистского режима, и он написал мемуары, свидетельствующие против геноцида, в результате которого погибла его семья и шесть миллионов евреев.

Выступление «Опасности безразличия»

В своей речи Визель сосредоточился на одном слове, чтобы связать концлагерь в Освенциме с геноцидами конца 20-го века.Одно это слово — безразличие . , который CollinsDictionary.com определяет как «отсутствие интереса или беспокойства».

Визель, однако, определяет безразличие в более духовных терминах:

«Таким образом, равнодушие — это не только грех, это наказание. И это один из важнейших уроков широкомасштабных экспериментов уходящего века с добром и злом».

Эта речь была произнесена через 54 года после того, как он был освобожден американскими войсками.Его благодарность американским силам, освободившим его, — вот что открывает речь, но после вступительного абзаца Визель серьезно призывает американцев делать больше, чтобы остановить геноцид во всем мире. Он ясно заявляет, что, не вмешиваясь в защиту жертв геноцида, мы все безразличны к их страданиям:

«Безразличие, в конце концов, опаснее гнева и ненависти. Гнев иногда может быть творческим. Кто-то пишет великое стихотворение, большую симфонию, кто-то делает что-то особенное ради человечества, потому что злится на несправедливость, свидетелем которой являешься. .Но безразличие никогда не бывает творческим ».

Продолжая определять свою интерпретацию безразличия, Визель просит аудиторию думать не только о себе:

«Безразличие — это не начало, это конец. И, следовательно, безразличие — всегда друг врага, потому что оно приносит пользу агрессору, а не его жертве, боль которой усиливается, когда он или она чувствуют себя забытыми».

Затем Визель включает те группы людей, которые стали жертвами политических изменений, экономических трудностей или стихийных бедствий:

«Политический заключенный в своей камере, голодные дети, бездомные беженцы — не реагировать на их тяжелое положение, не облегчать их одиночество, предлагая им искру надежды, — значит изгнать их из человеческой памяти.И, отрицая их человечность, мы предаем свою собственную «.

Студентов часто спрашивают, что имеет в виду автор, и в этом абзаце Визель довольно ясно объясняет, как безразличие к страданиям других вызывает предательство того, что они люди, обладают такими человеческими качествами, как доброта или доброжелательность. Безразличие означает отказ от способности действовать и брать на себя ответственность в свете несправедливости. Быть безразличным — значит быть бесчеловечным.

Литературные качества

В своем выступлении Визель использует самые разные литературные элементы.Это олицетворение безразличия в виде «друга врага» или метафора о Мусельманне, которого он описывает как тех, кто был «… мертв и не знал этого».

Один из самых распространенных литературных приемов, которые использует Визель, — это риторический вопрос. В книге «Опасности безразличия» Визель задает в общей сложности 26 вопросов не для того, чтобы получить ответ от аудитории, а для того, чтобы подчеркнуть какую-то мысль или сосредоточить внимание аудитории на его аргументе. Он спрашивает слушателей:

«Означает ли это, что мы извлекли уроки из прошлого? Означает ли это, что общество изменилось? Стал ли человек менее безразличным и более человечным? Действительно ли мы извлекли уроки из своего опыта? очищение и другие формы несправедливости в ближних и дальних местах? »

Выступая в конце 20-го века, Визель ставит эти риторические вопросы для студентов, которые они должны рассмотреть в своем веке.

Соответствует академическим стандартам по английскому языку и обществознанию

Общие основные государственные стандарты (CCSS) требуют, чтобы студенты читали информационные тексты, но структура не требует конкретных текстов. Книга Визеля «Опасности безразличия» содержит информацию и риторические приемы, которые соответствуют критериям сложности текста CCSS.

Это выступление также связано с C3 Frameworks for Social Studies. Хотя в этих рамках существует множество различных дисциплинарных линз, историческая линза особенно уместна:

D2.His.6.9-12. Проанализируйте, как точки зрения авторов истории повлияли на созданную ими историю.

Мемуары Визеля «Ночь» сосредоточены на его опыте в концентрационном лагере как на историческом рекорде, так и как отражении этого опыта. В частности, послание Визеля необходимо, если мы хотим, чтобы наши ученики противостояли конфликтам в этом новом 21-м веке. Наши студенты должны быть готовы задавать вопросы так же, как Визель, почему «депортация, терроризм детей и их родителей разрешены в любой точке мира»?

Заключение

Визель внес много литературных вкладов в помощь другим людям во всем мире в понимании Холокоста.Он много писал в самых разных жанрах, но именно через его мемуары «Ночь» и слова из этой речи « Опасности безразличия» студенты могут лучше всего понять критическую важность извлечения уроков из прошлого. Визель написал о Холокосте и произнес эту речь, чтобы все мы, студенты, учителя и граждане мира, «никогда не забывали».

Время безразличия Альберто Моравия

Moravia’s Gli indifferenti (переводится как «Время безразличия: роман» в одном английском издании и «Безразличные» »В другом) — это отличное чтение, хитроумно насыщенное, с богато проработанными, до странности современными (или вневременными?) Персонажами.Хорошо написанный и убедительный, несомненно, изюминка итальянской литературы начала 20-го века.

Для ясности, хотя я предпочитаю писать свой обзор на моем родном английском, я прочитал оригинальное итальянское издание, опубликованное Гарзанти в 1976 году.

Moravia (1907-1990) опубликовал Gli indifferenti в 1929 году, один из его самые ранние работы, и до сих пор считается одной из лучших его работ. (Любые английские цитаты, которые я использую в этом обзоре, являются моими собственными переводами, а не переводами из какого-либо англоязычного печатного издания книги.)

Сюжет: он очень сконцентрирован и сфокусирован. Настоящих персонажей всего пять, и все события ограничены коротким периодом, всего в несколько (3 или 4) дней. Очень мало «действий», и кажется, что мало что происходит. История продвигается диалогами (по большей части внутренним монологом, словами и мыслями, которые открываются читателю, но никогда не произносятся персонажем), дополненных подробным описанием (особенно цветов) погоды, комнат, одежды. Этот роман кажется невероятно реальным в его изображении среды среднего класса, в которой каждый член (кроме, возможно, Лео) несчастен, апатичен, потерян, лицемерен.

(Далее следует несколько мягких спойлеров.)

Персонажи: Мать, Мариагразия (для простоты я назову ее «MG», хотя в книге она всегда Мариагразия, не короче), вдова, вероятно, в ней конец сороковых годов. Лео, ее любовник, трудолюбивый, практичный бабник, вероятно, лет от тридцати до сорока. Двое взрослых детей MG, Карла, которой в книге исполняется 24 года, и Мишель, младше, вероятно, около 20-22 лет. Наконец, есть Лиза, «заклятый враг» MG, полная блондинка, вероятно, примерно на 3-6 лет старше MG, а также бывшая любовница Лео.Лео отказался от Лизы лет 10-15 назад в пользу MG.

В книге мы сразу узнаем, что Лео устал от MG, но она отчаянно цепляется за него и невероятно ревнива и злобна по отношению к Лизе, которая, как она постоянно боится, пытается (возможно, с успехом) вернуть Лео. На самом деле Лео больше не интересует Лиза; теперь он положил глаз на Карлу (которую он знал с тех пор, как она была маленькой девочкой, очевидно. Это действительно немного кровосмесительное, и это отражено в книге).Между тем, Лиза хочет соблазнить Мишель (!), Хотя мальчик немного равнодушен (естественно, учитывая название книги) к ухищрениям гораздо более взрослой женщины.

Плохой MG. Она знает, что стареет, жизнь для нее меняется, и это вызывает беспокойство. Она частично выражает свою боль и страх в словесных нападках на других. В начале романа она описывает встречу со старым другом: «А Карла, сегодня я видела синьору Риччи — она ​​так постарела. Я внимательно посмотрел. У нее две глубокие складки, бегущие от глаз ко рту… и ее волосы — кто знает, какого они цвета — ужасные! »

Дело в том, что финансовое положение MG шаткое — ее дом полностью заложен, и ее вот-вот выбросит Лео! MG в значительной степени отрицает все это, полагая, что Лео даст ей еще одно продление и в конечном итоге поможет ей финансово (на самом деле он знает, что дом стоит намного больше, чем думает MG, и с нетерпением ждет возможности пожинать плоды). неплохая прибыль от продажи из-под них).Между тем, по иронии судьбы, она тщеславная, социально ориентированная женщина, которая любит делать покупки, любит новую одежду и смотрит на бедных, простых людей из рабочего класса с некоторым презрением, оплакивая свою неспособность смешаться с социальной элитой.

Однако, в конце концов (или в конце романа), я думаю, что это больше история Микеле *. Возможно, Моравия больше всего отождествляла себя с ним, потому что писателю было всего 22 года, когда книга была опубликована. (Для меня удивительно осознавать, что такой молодой человек так хорошо разбирался в человеческой психологии, в том числе в женской.Имейте в виду, что тогда не было телевидения, было мало фильмов, поэтому он не был так хорошо знаком со всеми персонажами драмы, которые молодые люди видят сегодня. Его переживания и идеи должны были быть получены почти исключительно из реальной жизни, возможно, дополненной другими романами.)

(* Хотя в последнем предложении можно утверждать, что это история Мариагразии.)

Несколько случайных наблюдений:

Безразличие (хотя я считаю «апатию» еще одним подходящим вариантом для описания психического состояния персонажей на английском языке), очевидно, является главной темой романа.Если бы читатель играл в игру с выпивкой и делал укол алкоголя каждый раз, когда на странице появлялось слово «безразличный» (в одной из его итальянских форм), этот читатель был бы мертвенно пьян до того, как закончится вторая глава, и впадет в коматозное состояние. задолго до четвертой главы. Слово немного сбавляет обороты к последней трети, но, честно говоря, иногда оно выскакивает так часто, что отвлекает и раздражает.

Еще одна повторяющаяся (преувеличенная?) Тема — это цвет. Непрерывные и повторяющиеся описания цветов (белый, серый, черный и т. Д.и т. д.) появлялись снова и снова, обычно по несколько раз на каждой странице. Свет был белым, небо было серым, волосы были черными, вещи были красными, синими, зелеными, разноцветными.
Еще одним тиком было использование (итальянского слова) механически. Бесчисленное количество раз все делалось механически.

Несмотря на часто богатое (и красочное) описание комнат, мебели, погоды, света, иногда одежды (но, как ни странно, не много о еде), сами персонажи описываются не очень хорошо или часто, за некоторыми довольно забавными исключениями. .У Карлы, например, большая (или большая) голова. Я не считал, но рискну предположить, что этот момент упоминался в книге от 20 до 30 раз. Тот факт, что у нее длинные темные волосы, упоминался, может быть, дважды.

Как я упоминал ранее, многое из того, что мы знаем, исходит из внутреннего монолога персонажей. Фраза «avrebbe voluto» («хотел бы», «хотел бы» или просто «хотел» сказать, ответить или сделать) возникает сотни и сотни раз. Персонажи постоянно открывают читателю то, что они хотели — но не сделали — сказать и сделать.Я думаю, что невысказанных слов больше, чем реально сказанных.

В частности, в случае Микеле большая часть того, что он хочет сказать и сделать, прерывается его безразличием, его апатией. Во многих отношениях он и его сестра Карла мало чем отличаются от современных (или вневременных) подростков (хотя им за 20, Карла и Мишель все еще подростки в социальном, эмоциональном и психологическом плане), часто видя окружающий мир. чувствовать себя бессильным, пожимать плечами и бормотать «что угодно» и просто поддаваться меланхолии, чувствуя свое превосходство над родителями / взрослыми, которых они считают лицемерными или глупыми.Их мировоззрение пропитано чувством скуки. Вещи никогда не меняются, жизнь предсказуема. В какой-то момент перспектива потерять свой дом и начать все сначала становится для них почти привлекательной, потому что, по крайней мере, это будет изменение. Тема новой жизни (una vita nuova) особенно сильна у Карлы. Хотя она не любит Лео, она более чем готова отдаться ему, чтобы получить новую жизнь.

Что ж, книга странно захватывала в своей суровой, сфокусированной реальности и была проникнута несколько скрытым напряжением.Мне было интересно, что будут делать персонажи, мне было интересно, когда MG узнает правду и что она будет делать тогда. Возникло так много вещей, которые могли быть разными, и я обнаружил, что прикован к этим людям.

Опасности безразличия

На последнем курсе средней школы Магнификат в Кливленде я записался на курс по Холокосту под названием «Опасности безразличия».

Класс был уникален тем, что его вели три учителя: учитель истории, учитель рисования и учитель религии.Эти три точки зрения помогли мне понять то, чего я раньше не понимал: ненависть — не самая большая проблема, с которой мы сталкиваемся, а равнодушие.

Безразличие к другим людям и отсутствие сострадания к тем, кто страдает от несправедливости, — это реальная проблема, с которой должно столкнуться наше глобальное сообщество.

Мы рассмотрели исторические последствия случаев массового насилия в истории человечества, особенно Холокоста. Мы прочитали речи Гитлера, провели углубленное изучение книги « Ночь », пережившей Холокост Эли Визель, и изучили действия и исторические моменты, которые привели к убийству миллионов людей.Мы создали иллюстрации и записали цитаты в книги, которые мы сделали из текстов из вторых рук и гипса из Парижа. Мы также посмотрели на свою жизнь. Видели ли мы какие-либо из тех же политических и культурных условий, которые привели к Холокосту в наше время?

Класс помог мне понять, что история — это нечто большее, чем что-то, что произошло в прошлом. Это также мрачное напоминание о нашем потенциальном будущем.

Я начал спрашивать себя: Что мне делать? Чем могу помочь? Ответ, который мои учителя помогли мне понять, был ясным и кратким: Закон.

Моя школа основана на католических принципах, и религиозный подтекст этого класса был очевиден: мы, как католики, обязаны не только изучать нашу религию, но и воплощать ее в жизнь. Я помню, как читал стихотворение отца Педро Аррупе, священника-иезуита ХХ века. В стихотворении «Влюбись», — пишет Аррупе, : «Нет ничего более практичного, чем найти Бога, то есть влюбиться совершенно абсолютным, окончательным образом. То, что вы любите, что захватывает ваше воображение, повлияет на все.Влюбись, оставайся влюбленным, и это все решит ».

На протяжении всего моего обучения мои учителя показали мне, что любить абсолютным, окончательным способом — значит помогать, посвящать себя другим людям настолько тщательно, что вы не можете представить себе мир, в котором несправедливость по отношению к ним должна остаться без внимания.

Лучший способ оставаться в любви — позволить этому призванию помочь вам найти свой жизненный путь.

«Опасности безразличия» научили меня, что действия — это не выбор, а наша обязанность.Выбор, напротив, находится в нашем понимании опасностей, которые идут рука об руку с безразличием, и это безразличие принимает разные формы. Мы можем быть безразличными к тяжелому положению людей, но мы также можем быть безразличными к знаниям. Отстранение и снижение чувствительности к урокам прошлого также является безразличием.

Этот курс действительно изменил меня как человека. Это вдохновило меня на поиски карьерного пути, более приносящего удовлетворение, чем деньги или успех, такого, который позволит мне постоянно прилагать усилия, чтобы изменить мир.Я чувствую себя по-настоящему счастливым, что взял этот урок в такой решающий момент в моей жизни.

Facing History работает с католическими школами и преподавателями по всему миру, предоставляя специализированные услуги и ресурсы для профессионального развития, которые поддерживают размышления о принципах и ценностях, лежащих в основе католического социального преподавания, таких как человеческое достоинство, общество и общее благо, права и обязанности, примирение, содействие миру и участие в жизни общества.Узнать больше.

Тема равнодушия и пассивности в «Незнакомце»

Роман открывается безразличием Мерсо к похоронам его матери и ужасом, который это вызывает у окружающих. Эта динамика проявляется гораздо более резко на суде, где счет «нечувствительности» Мерсо к смерти его матери оказывается тем, что в конечном итоге настраивает жюри против него. Удивление и смятение людей в начале романа означало, что они судили Мерсо на основе его безразличного отношения.Судебная сцена во второй половине романа делает эти приговоры явными.

Мерсо равнодушно относится к Мари, которая из всех персонажей проявляет к нему больше всего тепла. Хотя он любит ее и наслаждается ее обществом, он безразличен к ее сущности и не любит ее как уникальную личность. Когда Мари спрашивает Мерсо, хочет ли он жениться на ней: «Я сказал, что для меня это не имеет никакого значения и что мы могли бы, если бы она захотела. Затем она захотела узнать, люблю ли я ее.Я ответил так же, как и в прошлый раз, что это ничего не значит, но я, наверное, не люблю ее … Она просто хотела знать, принял ли я то же предложение от другой женщины, с которой я был связан таким же образом. Я сказал: «Конечно». Позже в тюрьме он фантазирует о женщинах, не представляя себе Мари конкретно. И наоборот, когда Мари перестает писать, его нисколько не беспокоит то, что она, возможно, подружилась с новым мужчиной или умерла.

Эмоциональное безразличие Мерсо способствует его общей пассивности.Не имея собственных целей и желаний, Мерсо, кажется, редко заботится о том, как разворачиваются события, и действует просто для удовлетворения своих непосредственных физических потребностей, позволяя своей жизни течь, как она будет. Его пассивное наблюдение за людьми с балкона в главе 2 дает возможную модель его жизненной философии. Он стоит в стороне и наблюдает за другими, не действуя. Даже решающий акт его убийства описывается пассивно: «сработал спусковой крючок». Как уточняет прокурор, пассивное безразличие Мерсо угрожает обществу, потому что оно не может быть ассимилировано в социальную жизнь (жизнь, основанную на заботе об отношениях, карьере, дружбе, семье и т. Д.). Таким образом, сам Мерсо является главным «незнакомцем» этого титула — он чужд социальной ткани своего мира.

Мерсо начинает и заканчивает роман в состоянии безразличия, но его безразличие в конце романа достигается после того, как он пережил изнурительное разочарование, которое он испытывает в тюрьме, пытаясь перехитрить «механизм правосудия». Там, где его безразличие в начале романа казалось оцепенелой апатией, его безразличие в конце кажется своего рода просветлением. Он принимает безразличие как активный выбор, открывая себя безразличию самого мира.Английские переводы романа критически различаются по своей характеристике этого большего безразличия. Первый перевод Стюарта Гилберта переводится так: «Я открыл свое сердце мягкому безразличию Вселенной», а второй перевод Джозефа Ларедо переводит: «Я открыл свое сердце мягкому безразличию Вселенной». Последний перевод Мэтью Уорда гласит: «Я открылся мягкому безразличию мира». Тем не менее, несмотря на их различия, каждый из этих переводов передает безразличие мира как безобидное, как нечто, что можно принять и быть «счастливым», а не что-то, что нужно презирать и бояться.

Литература расправила плечи | Джонатон Стерджен

Литература — это не литература, пока кто-то не возненавидел ее в принципе. Гомер и Гесиод не были поэтами в том смысле, в каком мы привыкли понимать это слово, пока Ксенофан, Гераклит и Платон не напали на авторитет поэзии, ведущей ее к богам. Последний из них, говоря через Сократа, вытеснил авторитет поэзии, почерпнутый из муз, изгнав ее из благоустроенного города; Склонность поэзии вызывать безумие, терпимость к сталкивающимся голосам и ее основополагающее место в учебной программе делали ее врагом воображаемой республики, где учитывались все позиции, где все дискурсы флегматически сводились к истине.Как это ни парадоксально, но это изгнание стало определять поэзию. До своего изгнания Гесиод и Гомер были больше похожи на постоянных Учителей года или холодных, мертвых пап, но универсальных. У нас нет современного аналога.

Это тезис, или тезис, из книги Уильяма Маркса Ненависть к литературе , еще одной из серии книг, последовавших за книгой Ненависти к поэзии Бена Лернера, которая определяет литературу через ее самый сильный негатив — ненависть к ней. В этом отношении оба автора согласны с программой Уильяма Джеймса в книге «Разновидности религиозного опыта, », которая делает ставку на то, что самые крайние примеры полезно проливают свет на банальность.Считается, что ненависть к литературе может кое-что сказать нам о нашем отношении к письму в целом.

В связи с этим Маркс указывает, что самый известный момент в западной истории ненависти к литературе — изгнание Платоном поэтов — сейчас наименее понятен. Он цитирует слепоту своих современников, которым

неспособны понять, что они живут в том самом мире, на который Платон надеялся, задумал и желал, то есть в обществе, члены которого открывают книгу только для того, чтобы испытать чисто беспричинные удовольствия воображения; мир, в котором литература потеряла почти всю силу и авторитет и стала пустой оболочкой, используемой только для того, чтобы скоротать время сокращающимся классом, все более монополизированным множеством других отвлекающих факторов.

Маркс не сетует на любопытное отсутствие полезности или авторитета литературы в современном мире; он скорее отмечает, что наше собственное общество более контролируемо, упорядочено и стратегически отвлечено — потому что нами правят технократы, плутократы и телевидение, — чем многие библиофилы хотели бы признать. Ненавистники к литературе, которые вносят свой вклад в канон того, что он называет антилитературой, просто служат для того, чтобы показать S.A.D. Лампочка на еще более удручающую возможность: общее безразличие к литературному искусству.

Прокуратура Литературы выдвигает четыре обвинения: злоупотребление властью, отсутствие морали, искажение истины и уменьшение полезности для общества. Именно на этих условиях, утверждает Маркс, литература подвергается самому яростному осуждению.

Эта губительная ненависть, поддерживаемая Господом, легко превращается в обвинение в отсутствии моральных принципов в литературе.

Если Платон представляет классический пример презрения к литературе посредством злоупотребления властью, эта ненависть позже будет распространена шествием христианских писателей, вереницей Симона-Петерса, которые отрицают превосходство языческой поэзии, потому что в ней отсутствует Священное Писание. Священное писание вдохновлено Богом.Папа Григорий, как пишет Маркс, «увязший в невыразимом комплексе неполноценности», заходит так далеко, что защищает книгу Иова , описывая ее полное отсутствие красноречия как признак Божественного авторитета. Григорий считал (добавляет Маркс), что «красноречие — это свойство лжи», — то есть и для литературного стиля. Со своей стороны, святой Августин, который хотел читать язычников, несмотря на указание псалмов («Ибо я не знал литературы, я войду в силу Господа»), утверждал, что псалмопевец просто хотел, чтобы христиане избегайте писаний евреев.Может, поэтому он научился читать молча.

Эта резкая ненависть, поддерживаемая Господом, легко превращается в обвинение в том, что литературе недостает моральных принципов. Неудивительно, что, учитывая тему, именно в разделе о морали Ненависть к литературе , первоначально написанная на французском языке, становится большей частью французской. (Маркс — профессор сравнительной литературы в Парижском университете в Нантере; новое издание Harvard University Press переведено Николасом Эллиотом.В качестве аргумента против нравственной распущенности Маркс обращается к Таннеги Ле Февру (сыну Таннеги Ле Февра), чья эдипова ненависть к своему отцу-классику и ревность к его блестящей сестре, великому ученому и переводчику мадам Дасье заставили его взломать наброситься на тревожное количество поэтов. В его The Futility of Poetry жилы Le Févre полны высоким морализмом:

Если мы исследуем жизнь поэтов, чьи произведения представлены как каноны искусства, мы обнаружим, что одни были пьяницами, другие развратниками, третьи прелюбодеями, а третьи все же были заражены отвратительными пороками, которые в наших частях справедливо караются смертью: Эсхил писал свои трагедии под воздействием алкоголя; Гомер и Гесиод переносят адские муки: один висит на колонне, а другой вечно кусается змеями.. . Гораций и Софокл, поглощенные телесными удовольствиями, были виновны в отвратительных страстях; страдая от того же расстройства, Вергилий воспел собственное желание через фигуру Коридона во втором Эклоге ; Точно так же Пиндар испустил последний вздох на коленях любимого мальчика. . . Еврипид ненавидел женщин и был среди тех, кого Апокалипсис называет собаками , именно поэтому Бог хотел, чтобы его растерзали собаки, запятнанные преступлениями, которым природа не желает давать имя.

Конечно, отмечает Маркс, эти проповеди в мегацеркови можно найти на протяжении всей антилитературной истории, часто в форме плохо замаскированной гомофобии. Эта поза распространяется на Руссо, чье стремление к мужественности перевозбуждено сочетается с его заявлением: «Я ненавижу книги». Надо сказать, что Руссо писал книги, и здесь он просто пытался отдать предпочтение эмпирическому обучению, но подобные утверждения, тем не менее, символизируют антилитературность: за его гордыми моральными убеждениями часто скрывается двойственность.

Другой проект этого антилитературного морализма, который также беспокоил Руссо, — это надлежащее воспитание детей. С этой целью Маркса неизбежно привлекают недавние споры из-за предупреждений о срабатывании триггеров. Введение таких предупреждений, которые заранее предупреждали бы читателя о потенциально тревожном «содержании» произведения, как пишет Маркс, «способствовало бы развитию искусства языка, который больше не был бы литературой, какой мы ее знаем, как автономной и независимой. Изобразительное искусство . . . . Отказать литературе в праве шокировать, провоцировать людей и причинять им дискомфорт.. . превратить каждого читателя в вечного несовершеннолетнего ». Помещать литературный материал с триггерным предупреждением «значит просить [быть] совершенным, безупречным, неоспоримым священным текстом, то есть именно тем, чем он не является». В конце концов, этот антилитературный морализм обвиняет литературу в том, что она «лишает читателя моральной автономии», поэтому моралисты считают, что «читатели должны быть освобождены от литературной опеки». Проблема с этим утверждением очевидна: литература потеряла способность определять моральные обязательства читателя, когда она была изгнана из республики и лишена своего авторитета Словом Божьим.

И все же Ненависть к литературе — это не хронологический или даже исторический обзор: Маркс не описывает эволюцию антилитературной деятельности; он описывает его самые стойкие черты. Среди них — аргумент о том, что литература — в отличие от религии, философии или, что более привычно сегодня, науки — не может дать истину. Разумно, стратегия Маркса не состоит в том, чтобы утверждать, что литература предлагает освобождающую правду. Вместо этого он обращает внимание на абсурдную и ad hominem агрессию сторонников науки.Один из таких людей, философ Грегори Карри, написал статью для TLS в 2011 году, которую Маркс полностью ненавидит. Идея Карри о том, что романисты не дают понимания человеческой психологии, найденного и проверенного в лабораториях, достаточно нелепа, но он расширяет ее до изъяна в умах самих писателей, которые пронизаны психопатологиями и поэтому неспособны понимать мир и мир. его правда. Писатели как группа, объясняет Карри, «[содержат] самый высокий процент людей с тяжелой патологией (почти пятьдесят процентов) по сравнению с учеными, художниками и композиторами.Маркс прав, считая тактику Карри безумной: «больше не стоит подробно изучать литературные произведения, чтобы увидеть, заслуживают ли они своей презренной репутации, — пишет он, — достаточно дискредитировать самих авторов, и игра окончена».

«Детально разбирать литературные произведения уже не стоит. . . стоит только дискредитировать самих авторов, и игра окончена ».

Игра с литературой может и не окончена, но она определенно сфальсифицирована. В своих последних двух разделах Ненависть к литературе обращается к более современным вопросам.А именно, Маркс имеет дело с обвинением в бесполезности литературы для общества, аргументом, подкрепленным предполагаемым отсутствием у литературы авторитета, морали или способности выражать правду. На самом деле ситуация намного хуже. Безусловно, литература бесполезна, но в ней также не соблюдается одна черта, приписываемая ей Платоном: ее способность подражать вещам в мире. «Мораль этой истории состоит в том, что литература не отражает адекватно все общество», — признает Маркс, наполовину уступая доводам своих обвинителей.«Когда режим является аристократическим, литературу критикуют за то, что она недостаточно аристократична и не принадлежит к клану сильных; когда он демократический, его обвиняют в том, что он элитарен и способствует недостаткам системы ».

Для Маркса такое положение вещей раскрывает сущность литературы: она бессильна. Мало того, он относительно бесполезен: «его статус убыточной деятельности в республике подвергает его всяким обвинениям и всяким запретам». И все же Маркс находит утешение, не говоря уже о своих многочисленных отрицательных определениях литературы («Литература — это то, что остается, когда все было удалено»), в ее ненависти.«На самом деле гораздо хуже, чем ненависть к литературе, было бы безразличие: пусть боги помешают этому дню когда-либо наступить».

Есть основания опасаться, что страшный День безразличия ближе, чем полагает Маркс. В некоторых кварталах он уже прибыл. Это не столько вопрос качества современной художественной литературы или поэзии, или состояния критики, или даже текущих продаж книг — в любом случае, мы говорим не о книгах , а о литературе .

Одна проблема состоит в том, что ненависть к литературе, проявляющаяся во всем политическом спектре, теперь соответствует самым тусклым клише антилитературности, не скрывая своей интенсивности.Насколько я могу судить, обычные подозреваемые в сегодняшней антилитерации составляют короткий список: евангельские христиане, которые иногда стремятся запретить книги на том основании, что они безбожники; Ученые просвещения, такие как Ричард Докинз, упрекают литературу, потому что она не может получить доступ к Реальному, обещанному и предоставленному наукой; а иногда и прогрессивных сторонников с благими намерениями и левых, которые хотят исправить литературу, устраняя определенных авторов, вместо того, чтобы предпринимать более трудную работу по оспариванию их произведений — их стиля, формы или содержания — с помощью литературной критики.

Это не вдохновляющий коллектив ненависти — это, скорее, анти-литература безразличия. Литература для этих вечеринок — лишь случайная мишень, на которую яростно наталкивается. Нападая на литературу, часто кажется, что сегодняшняя антилитература просто пытается получить социальный и финансовый капитал и воспользоваться преимуществами рынка, на котором литература имеет ограниченную ценность. Что еще хуже, литературный дискурс — а не только литературный маркетинг и реклама — стал, в свою очередь, странным образом компенсирующим и пропагандистским; он тоже пытается претендовать на положение на рынке, не защищая литературных , но отмечая книг — вещь, которую нужно купить.Раскрутка книг существовала всегда, но не всегда она преобладала в обращении литературных произведений, и никогда не просачивалась так сильно в рецензии на книги и литературную прозу. Этот рекламный язык, восхваляющий книги абстрактно, сам по себе является формой антилитерации (потому что он заменяет литературу книгами), но тем, который противопоставляет себя широко распространенному безразличию к литературе, а не изощренной ненависти к ней.

Окружающая среда безразличия распространилась на фракции, как либеральные, так и консервативные.Как еще объяснить иронию, обрушившуюся на Национальный фонд искусств, который финансирует литературные прессы — особенно независимые и переводческие издательства — по всей стране? Теперь Трамп планирует ликвидировать его, но это не значит, что он санкционирует культурную войну против литературного письма — опять же: его стиль, содержание или форма, — скорее его и республиканцев это не волнует. (Кончина NEA не вызывает серьезного беспокойства у бюджетных ястребов справа: его закрытие будет стоить больше денег, чем поддержание его работы.Чтобы проиллюстрировать этот момент: представьте, что Трамп изначально хотел нанять Сильвестра Сталлоне, чтобы возглавить организацию. Если бы Сталлоне согласился, NEA, вероятно, было бы в безопасности от сокращения бюджета. Это означает, что каждый раз, когда вы запиваетесь просмотром популярного шоу, которое вам даже не нравится, за счет чтения приличного романа, вы разыгрываете трамповское безразличие к литературе: развлечение вместо писем.

Это не только консерваторы. Преобладание потокового видео на рынке выявило безразличие к литературе в либеральном дискурсе.Следует сказать, что такой поворот событий не так уж печален или удивителен; будучи бессильными, литература даже не сопротивлялась. Но чтобы усугубить обиду, либеральные комментаторы повсюду выставляют напоказ силу телевидения против его более мелкого соперника. Возьмем, к примеру, шовиниста-культуролога и редактора журнала The New Yorker Дэвида Ремника, который отметил в своем письме о выдвижении телевизионного критика Эмили Нуссбаум на Пулитцеровскую премию (которую она выиграла в 2016 году), что «телевидение стало доминирующим культурным продуктом наш возраст — он достигает нас повсюду и заменил фильмы и книги как вещи, о которых мы говорим с нашими друзьями, семьями и коллегами.Ремник не остановился на достигнутом; Чтобы подчеркнуть безудержный авторитет телевидения и непрекращающуюся бесполезность литературы, он описывает его в военных терминах как слабого врага, теперь уже побежденного.