Либералы за что выступали: За что ругают либералов — Ведомости

За что ругают либералов — Ведомости

Продолжающийся уже больше года экономический спад (а стагнация продолжается уже минимум три, а по-хорошему, почти семь лет) вызовет в какой-то момент вопрос «кто виноват?». Какая экономическая политика была ошибочной? Не знаю, каков будет правильный ответ, но знаю точно: либеральная – назовите ее как угодно, «правая», «рыночная» – экономическая политика абсолютно ни при чем. Все, что происходило в последние 10 лет, – это политика «левая», антирыночная, прогосударственная и т. п. Именно на ней лежит ответственность за результат.

Термин «либеральная экономическая политика» используется у нас, конечно, как попало, но на самом деле все довольно просто. Либеральные экономисты выступают за максимальную свободу рынка, поощрение частной инициативы, минимальное регулирование, низкие налоги и низкие расходы. Опираясь на опыт всех, без единого исключения, примеров успешного и устойчивого экономического развития, они считают, что чем больше свободы, тем больше стимулов для усилий, инвестиций, инноваций и всего того, что делает жителей страны более богатыми и счастливыми. Но мне не хочется затевать очередную дискуссию о преимуществах рынка и частной инициативы. Мне просто хочется отметить бесспорный факт: экономическая политика, проводившаяся в нашей стране последние 10 лет, никакого отношения к либеральной политике не имеет.

Какие ключевые, важные изменения произошли в российской экономике? Во-первых, масштабная, хотя и мирная, национализация производственных активов. Во-вторых, резко выросло количество ограничений для частных предпринимателей и резко усилилась роль государственных органов по отношению к бизнесу. Именно то, за что так активно выступали «дирижисты-государственники».

Похоже, слово «либерал» применяется критиками нынешней политики по двум причинам. Во-первых, в правительстве по-прежнему немало людей, которые когда-то, много лет назад, выступали за различные либеральные меры. Некоторые даже осуществляли какие-то либеральные реформы. Не исключено, что у кого-то из них и по сей день либеральные взгляды. Только на их практической деятельности это давно уже никак не сказывается.

Во-вторых, «либералом» у нас принято называть всех реформаторов. Соответственно, в «либералы» попадает любой министр, пытающийся сломать сложившуюся практику. Даже если «сломать» – это просто навести порядок. Скажем, в бюджетной реформе, продавленной тогдашним министром финансов Алексеем Кудриным, ничего либерального не было – наоборот, она резко усилила исполнительную власть. А социальные расходы он как раз не сокращал. Удивительно выглядит клеймо «либералы» на Центробанке – при новом руководстве он гораздо жестче регулирует банковский сектор. В данном конкретном случае это правильно, только в этом нет ничего либерального.

Точно так же ЦБ проводит довольно жесткую денежную политику для борьбы с инфляцией. А в этом что либерального? Инфляция бьет сильнее всего по бедной части населения – его защита – это, конечно, «левая» политика. Вот если бы ЦБ выдавал, как требуют критики, субсидированные кредиты миллиардерам – владельцам крупных предприятий, это была бы политика «правая», в пользу богатых. Если использовать слово «либерал» вместо «тот, кто мне не нравится», то и здесь либералы…

Автор – профессор Чикагского университета и НИУ «Высшая школа экономики»

Кто такие либералы. Либерализм как политическая идеология

Либерализм — это политическая идеология, признающая главными ценностями свободу и права человека. Главные из этих прав — свободно распоряжаться собой и своей собственностью. Говоря кратко, либерализм — это «идеология свободы». Само слово происходит от латинского liber — «свободный».

Либералы — это сторонники либеральной идеологии. В политике либералы выступают за демократию, политическое равенство. В экономике поддерживают свободный рынок и частную собственность. В сфере культуры и идеологии выступают за плюрализм — признание права на разные взгляды, вкусы и мнения.

Свобода личности не противоположна интересам общества, а наоборот является главной движущей силой общественного развития, полагают либералы.

Наряду с консерватизмом и радикализмом, либерализм считается одной из основных политических идеологий современности. В отличие от консерваторов, либералы выступают за преобразование общества путем реформ, за снижение роли государства в обществе. В отличие от радикалов, не поддерживают быстрые революционные изменения, считая их опасными и вредными.

Содержание

Суть либеральной идеологии

• Главные ценности либерализма — демократизм и индивидуализм, права человека. Человеческая жизнь признается абсолютной ценностью.

• Либералы выступают за частную собственность и экономические свободы — рыночную экономику, конкуренцию, минимальное государственное вмешательство в дела бизнеса.

• Либералы выступают за демократию, политическое равенство всех людей, равенство перед законом и судом.

• Либералы призвают ограничить объем и сферы деятельности государства, снизить вмешательство государства в жизнь граждан.

• Либералы поддерживают курс на изменение общества путем реформ, постепенных ненасильственных преобразований.

Либералы и консерваторы. Либерализм и консерватизм: общее и отличия

Отличия между либерализмом и консерватизмом очевидны на уровне ценностей. Для консерваторов главными ценностями являются традиционные общественные институты — семья, государство, религия. Для либералов — индивидуализм и личная свобода.

При этом на практике либералы и консерваторы зачастую выступают за одни и те же вещи. Ведь и либералы, и консерваторы относятся к «правым»:

• И либералы, и консерваторы считают частную собственность основой общества, поддерживают рыночную экономику.

• И либералы, и консерваторы выступают против революций, радикальных перемен.

Таким образом, либерализм и консерватизм не всегда жестко противостоят друг другу. Один и тот же человек может в разные периоды жизни склоняться то в пользу либерализма, то в пользу консерватизма. В этой связи обычно вспоминают высказывание британского премьер-министра Бенджамина Дизраэли: «У того, кто в шестнадцать лет не был либералом, нет сердца; у того, кто не стал консерватором к шестидесяти, нет головы».

В демократических странах избиратели могут голосовать то за либералов, то за консерваторов. Так, в двухпартийной системе США Демократическая партия считается более либеральной, Республиканская — более консервативной. Партии периодически сменяют друг друга у власти в результате выборов, отчего политический курс становится то более либеральным, то более консервативным.

Дональд и Мелания Трамп голосуют на выборах президента США. 2016 год. Фото: Reuters

Что такое экономический либерализм

Экономический либерализм — это часть либеральной идеологии, касающаяся рынка и частной собственности. По мнению либералов, политическая свобода и социальная справедливость неотделимы от экономической свободы и частной собственности. Либералы выступают за рыночную экономику, поддерживают максимальную свободу торговли и конкуренции, свободу предпринимательства.

Либералы выступают за минимальное вмешательство государства в дела бизнеса, за снижение налогов и законодательных ограничений для предпринимателей. По мнению либералов, наилучшим образом экономику регулирует «невидимая рука рынка» — закон спроса и предложения.

Противоположность экономическому либерализму — централизованная плановая экономика. Также либералы расходятся во взглядах с представителями меркантилизма, кейнсианства и других направлений экономической мысли.

Либерализм в России: самая краткая история. Западники, славянофилы и «либерасты»

В Россию слово «либерализм» попало в XVIII веке из Франции. В дальнейшем слово «либерал» стали использовать как антоним слову «государственник» — сторонник сильной центральной власти.

Екатерина II (1762-1796) сама разделяла многие либеральные идеи просветителей, однако не смогла или не захотела в полной мере воплотить их в жизнь.

При Александре I (1801-1825) в стране действовали тайные общества декабристов. Многие из заговорщиков придерживались либеральных идей, мечтали об установлении ограниченной монархии или республики.

При Николае I (1825-1855) основными представителями либерализма в России были славянофилы и западники. Западники выступали за развитие России по европейскому образцу, славянофилы — за особый русский путь. Однако и те, и другие считали необходимой отмену крепостного права и ограничение самодержавной власти царя.

При Александре II (1855-1881) появилась так называемая «либеральная бюрократия» — чиновники, которые по поручению царя проводили Великие реформы. Было отменено крепостное право, созданы независимые состязательные суды, земстав и городские думы, армия перешла к всеобщей вониской повинности вместо 25-летней рекрутчины.

При Александре III (1881-1894) главной опорой либеральной интеллигенции стали земства — органы местного самоуправления. При Николае II (1894-1917) деятели земского движения создали первую либеральную политическую организацию — нелегальный «Союз земцев-конституционалистов».

С 1905 года, когда были разрешены партии и объявлены выборы в Госдуму, либералы создали Партию конституционалистов-демократов (кадетов). Она играла заметную роль в парламенте вплоть до революции 1917 года. После Февральской революции либералы-кадеты входили во Временное правительство, однако их вместе с правительством смела Октябрьская революция.

С приходом к власти большевиков и установлением однопартийной системы либерализм в России прекратил существование: уцелевшие российские политики-либералы продолжали свою деятельность уже в эмиграции.

«17 октября 1905 года». Картина Ильи Репина. 17 октября 1905 года царь Николай II подписал манифест, даровавший населению демократические права и свободы, провозгласивший выборы в Думу

В современной России ведутся споры о том, можно ли говорить о либералах и консерваторах в традиционном смысле. Сейчас, например, в стране существует Либерально-демократическая партия России (ЛДПР). Однако действия и заявления руководства партии далеко не всегда отражают либеральные идеи.

В России слово «либерализм» с самого начала многими воспринималось как синоним вольнодумства, излишней терпимости, низкопоклонства перед Западом. Так, герой романа Ф.М. Достоевского «Бесы» Иван Шатов заявляет: «Наш русский либерал прежде всего лакей и только и смотрит, как бы кому-нибудь сапоги вычистить».

В современном интернет-сленге есть насмешливое слово «либераст», которым называют всех подряд: и авторов рыночных реформ 1990-х годов, и сегодняшних министров, и радикально настроенных оппозиционеров.

Карикатура с подписью, высмеивающей либералов

Кто сказал «Я не разделяю ваших убеждений, но готов умереть за ваше право их высказывать»?

Один из столпов либерализма — свобода слова. Иногда суть либерализма передают следующей цитатой: «Я не разделяю ваших убеждений, но готов умереть за ваше право их высказывать

». В другом переводе: «Я не согласен ни с одним словом, которое вы говорите, но готов умереть за ваше право это говорить».

Это высказывание приписывают французскому просветителю XVIII века Вольтеру, однако на самом деле она впервые появилась в 1906 году в биографии Вольтера, написанной англичанкой Эвелин Холл. Оригинал звучит так: «I disapprove of what you say, but I will defend to the death your right to say it».

Фраза стала крылатой еще при жизни Эвелин Холл, и ей приходилось объяснять, что в действительности Вольтер не писал этих слов: «Я не хотела создать впечатление, что это подлинные слова Вольтера… Это всего лишь парафраз его слов из «Очерков о терпимости» — «Думайте и позволяйте другим думать тоже»».

Бюст Вольтера. Жан-Антуан Гудон. 1778

Либералы в отставке – Еженедельный «Ъ» – Коммерсантъ

175 лет назад в Британии появился либерализм современного типа. С тех пор он претерпевал изменения — либералы были то противниками госрегулирования, то сторонниками. Независимо от этих колебаний либерализм сегодня испытывает кризис актуальности, связанный с тем, что его последователи ассоциируются с элитами.

СЕРГЕЙ МИНАЕВ

Новая сила

Осенью 1843 года шотландский шляпник Джеймс Уилсон основал еженедельник The Economist, заявив, что теперь он придерживается новой политической философии — либерализма. Основ у этой философии во времена Уилсона было три: свободная торговля, свободный рынок и ограничение прав правительства.

Что касается последней идеи, то либералы были настолько ею воодушевлены, что выступали против финансирования образования за счет налогообложения и даже против того, чтобы государство потратилось на преодоление последствий голода в Ирландии.

В викторианской Англии у либералов произошел раскол в вопросах внешней политики. Большинство сторонников либерализма были пацифистами — они призывали развивать международные торговые связи, но избегать военных союзов и вообще применения военной силы. Но потом появились поклонники «либерального колониализма», которые выступали за приобретение колоний, так как это несет прогресс тамошнему населению, знакомит его с понятиями закона и прав собственности. The Economist в 1862 году отмечал:

«колонии были бы так же ценны для нас, если бы им была предоставлена независимость. Но нецивилизованные расы нуждаются в наставлении, покровительстве и обучении».

Разошлись либералы и в вопросах равноправия. К примеру, философ и политик Джон Стюарт Милль считал, что право избирать должно распространяться и на женщин, а большинство либералов было против. Впрочем, и сам Милль полагал, что предоставление прав всем без разбора (в частности, без учета имущественного ценза) приведет к тирании большинства.

Уинстон Черчилль указал, при каких обстоятельствах британская политика обогатилась термином «либерализм».

«Первой задачей Джорджа Каннинга как министра иностранных дел было разобраться c кризисом в Испании. Народ, который боролся с Наполеоном, восстал против правительства Бурбонов, создал революционную хунту и принял конституцию по образцу французской конституции 1815 года. Каннинг поддерживал испанское восстание 1808 года и симпатизировал, естественно, восставшим, но Меттерних и «Священный союз», видя, что восстание перекинулось на Неаполитанское королевство Бурбонов, решили, что испанский кризис угрожает принципам монархии и вообще всей европейской политической системе.

Испанские восставшие подарили Британии само слово «либерализм»

Фото: Alamy / DIOMEDIA

Конгресс в Вероне осенью 1822 года обсуждал военную интервенцию в Испании в поддержку Бурбонов. Веллингтон как представитель Великобритании на конгрессе получил инструкции сделать так, чтобы она в интервенции не участвовала. Каннинг охотно поддержал такую позицию — действительно, традиция британской внешней политики была против вмешательства во внутренние дела других государств. Но Австрия и России были настроены действовать. Их бывший враг Франция с восстановленным правительством Бурбонов боялась революционеров и предложила военную экспедицию для возвращения королю Фердинанду абсолютной власти. Это предложение было принято в Вероне. Каннинг предпочел не иметь со всем этим ничего общего. В Лондоне начались волнения, множество добровольцев направились в Испанию защищать испанских «либералов». Именно в результате испанского восстания это слово попало в британскую политику. Тогда как слово «консерваторы» пришло к нам из Франции».

Начало

В XVII веке в Англии слово «либерализм» еще не употреблялось, но либеральные идеи уже носились в воздухе, по крайней мере в расположении парламентской армии Кромвеля. Солдаты рассуждали о расширении избирательных прав, парламентском правлении, ответственности правительства и свободе совести. Классикой тогдашнего либерализма можно считать трактат поэта и писателя Джона Мильтона «Areopagitica» (1644), посвященный свободе слова и самовыражения.

Парламентская армия Оливера Кромвеля стала предтечей либеральной философии

Фото: Print Collector / Getty Images

Один из критиков либерального мышления философ Томас Гоббс, который защищал сильное и, более того, ничем не ограниченное в своих действиях государство, сам того не желая, внес значительный вклад в либеральную теорию.

Прагматичное отношение Гоббса к верховной власти, лишенное традиционной религиозной подоплеки, фактически допускало возможность свободной критики и даже право народа на революцию — то, против чего сам Гоббс в общем-то и выступал.

Влиятельным представителем раннего либерализма был английский философ Джон Локк, который отстаивал гражданский суверенитет, право народа на восстание и выступал за религиозную терпимость. Как считал Локк, государство существует не для спасения души, а чтобы гарантировать гражданам жизнь, свободу и право на частную собственность в соответствии с конституцией.

Английский философ Джон Локк был теоретиком пользы гражданского общества и вреда абсолютной монархии

Фото: The Granger Collection / Alamy / DIOMEDIA

Во «Втором трактате о правлении» (анонимно опубликованном в 1690 году) Локк отмечал следующее. По замыслу Бога человеку нехорошо быть одному, поэтому Он наложил на него строгое обязательство пребывать в обществе. Первое общество состоит из мужа и жены, оно дает начало второму обществу — из родителей и детей, которое со временем дополняется обществом из хозяина и слуги. И все это образует «политическое, или гражданское, общество».

«Понятия хозяина и слуги стары как мир, но они могут быть помещены в разные условия. Свободный человек делает себя слугой другого, продавая время службы за деньги, которые получает в уплату. И хотя он обычно попадает в дом хозяина и должен подчиняться соответственной дисциплине, это дает хозяину лишь временную власть, и она не больше, чем это оговорено в контракте. Есть другой тип слуг, которых мы называем рабами, они попали в плен и по праву природы пребывают под абсолютной и произвольной властью хозяина. Рабы теряют все свободы, всю собственность и, не имея собственности, не могут считаться частью гражданского общества, потому что конечной его целью является сохранение собственности».

По закону природы каждый человек от рождения имеет равное с другими людьми право охранять свою собственность, то есть жизнь, свободу и имущество, от посягательств, продолжал Локк. А также судить и наказывать за нарушение закона природы — хотя бы и смертью. Но поскольку никакое гражданское общество не может существовать, если не имеет власти охранять собственность и наказывать посягнувших на нее, то здесь члены общества делегируют обществу свое право судить и наказывать. И оно решает, какого наказания достойны члены общества (речь идет о власти принимать законы) и какого — не члены общества (речь идет о праве объявлять войну или заключать мир). И все это ради сохранения собственности всех членов общества.

«Очевидно, что абсолютная монархия, которую некоторые считают единственно возможным правительством, несовместима с гражданским обществом и потому не может считаться гражданским правительством. Монарх сосредоточивает у себя всю власть, законодательную и исполнительную, и нет судьи, к которому можно было бы апеллировать»,— говорится также во «Втором трактате о правлении».

Здравствуй, кризис

К середине XIX века в списке главных лозунгов либерализма значились расширение избирательных прав, повышение терпимости к инакомыслию, борьба с произволом власти и даже «политика государства, обеспечивающая счастье народа». Стоит сказать, что, несмотря на критичное отношение к США, европейцы стали находить, что эта страна является просто образцом либерализма. Потому что как раз делает упор на равенство и расширение избирательных прав.

В США власти постоянно расширяли избирательные права

Фото: Granger / DIOMEDIA

Тем не менее многие полагали, что либерализм вступил в стадию кризиса в том, что касается демократии и экономики. Дескать, Жан-Жак Руссо, будучи демократом, выступал против небольших групп энтузиастов; между тем подобные группы считаются основой движения либерализма. Кроме того, многие ранние либералы вовсе не были демократами. Локк и Вольтер не верили в универсальное избирательное право. Да и в XIX веке большинство либералов противились участию широких народных масс в политике, полагая, что

низшие классы не понимают принципиальных либеральных ценностей, безразличны к свободе и враждебны к свободному выражению мнений в обществе.

Дошло до того, что либералы критиковали британские законы 1832, 1867, 1884 и 1885 годов, расширявшие круг избирателей. Либералы сочли, что необходимо оберегать индивидуальные ценности, а они воплощены исключительно в социальном и политическом порядке, опирающемся на аристократию.

В результате вес либералов как социальных критиков и реформаторов постепенно уменьшался — и одновременно росла роль радикалов вроде социалистов.

Что касается экономики, то здесь кризис либерализма был более выраженным. Одна ветвь либеральной философии была представлена классическими экономистами — Адамом Смитом и Давидом Рикардо. Экономические либералы боролись с меркантилистскими ограничениями в этой сфере. А такой либеральный политический деятель, как Джон Брайт, выступал против закона об ограничении продолжительности рабочего дня, устанавливаемой работодателем. Брайт напирал на то, что закон ущемляет свободу и работодателя и работника, и утверждал, что процветать может только то общество, которое вообще не регулируется государством.

На стадии развития капитализма, в XIX веке, экономический либерализм продолжал характеризоваться отрицательным отношением к государственной власти. Рабочий класс, однако, начал подозревать, что либеральная философия защищает интересы влиятельных экономических групп, прежде всего фабрикантов. И что она поощряет безразличное и даже жестокое отношение к пролетариату.

В XIX веке рабочие массы вызывали у либералов подозрительность

Фото: Stock Montage / Getty Images

Рабочие, набиравшие социальный вес и организационную мощь, стали поворачиваться к версии политического либерализма, более внимательной к их нуждам,— к социалистическим и рабочим партиям.

В результате британские философы, «оксфордские идеалисты» Томас Хилл и Бернард Бозанкет разработали то, что они назвали органическим либерализмом, «который препятствует препятствиям на пути к хорошей жизни». Они считали, что государство должно предпринять реальные шаги для нормального функционирования экономики — бороться с монополиями, ликвидировать нищету и застраховать граждан от потери трудоспособности по болезни или по старости.

Элемент оппортунизма

В начале XX века в либерализме произошли коренные изменения. Либералы перестали критиковать прогрессивную шкалу налогообложения — Уилсон бы очень удивился. Они все увереннее выступали за усиление вмешательства государства в экономику и уже полагали, что прогрессивная шкала и базовые социальные услуги со стороны государства необходимы, чтобы устранить характерные для рынка перекосы.

Либералы настаивали на принятии законов, ограничивающих деятельность трестов, поддержали программу «Новая свобода» президента Вудро Вильсона, а потом — «Новую сделку» (она же «Новый курс») президента Франклина Рузвельта, которые предполагали дозированное госвмешательство в экономику.

Либералы горячо поддержали стремление президента Франклина Рузвельта помочь простым людям

Фото: Bettmann / Getty Images

Либералы стали горячими поклонниками экономиста Джона Кейнса, отводившего государству ключевую роль в стимулировании спроса и предоставлении социальных гарантий в период Великой депрессии.

Весьма примечательной была совместная борьба консерваторов, таких как судья Оливер Холмс, и либералов, таких как судья Луис Брэндейс, с Верховным судом США, который долго противился государственному вмешательству в экономику. И консерваторы, и либералы доказывали, сколь важен контроль зарплат и продолжительности рабочей недели. Победа стала очевидной в 1936 году, когда суд оставил в силе все законы, принятые в рамках «Новой сделки». Таким образом либералы добились желаемого результата в виде пенсионной страховки, страховки от безработицы, федерального регулирования процентных ставок и минимальной зарплаты.

Великая депрессия наглядно показала сторонникам либерализма необходимость вмешательства государства в функционирование рынка труда

Фото: Bettmann / Getty Images

Как заметила одна из газет в 1943 году, «ключевое отличие либералов XX века от предшественников — роль, которая отводится организующей силе государства». Среди либералов оказались не только поклонники Джона Кейнса, но и поклонники австрийского экономиста Фридриха Хайека, который считал, что государство склонно своей организующей силой злоупотреблять. В дальнейшем они сформировали направление «неолиберализм» с его лозунгом радикального сокращения роли государства.

В 1954 году американская пресса писала, что страна явно становится более консервативной. И даже фигура сенатора Маккарти воспринимается с недовольством в основном в связи со средствами борьбы с радикализмом, а не с ее целями. Попытки левых либералов представить Маккарти лидером консерваторов и тем самым дискредитировать сам консерватизм, не увенчались успехом.

Росло общее недоверие к либеральным доктринерам, на причины этого явления указал в журнале Encounter обозреватель Колин Кларк: «Американский либерализм в XX веке потерял всякую связь с идеями свободы XIX века. Но чем страннее ассортимент идей, тем более страстно он защищается. Страстное желание найти что-нибудь, на что можно молиться, кажется главным мотивом для многих либералов, которые особо подчеркивают отсутствие у них иной веры.

Крайне расплывчатое значение слова «либерализм» не только дает большой зонтик, под которым может укрыться и совместно молиться с комфортом разношерстная и недисциплинированная компания. Это еще и неинтеллигентный, но сравнительно безвредный элемент оппортунизма.

Некоторые американцы, которые зовут себя либералами, имеют свойства, которые делают их заслуженно непопулярными среди сограждан,— не то антирелигиозные секуляристы, не то просоветские попутчики».

Ждем перемен

Сейчас исследователи подчеркивают, что либерализм является своеобразной религией. Она имеет экономические, политические и моральные компоненты, которым люди, исповедующие либерализм, придают разный вес. Все это порождает путаницу. Многие американцы полагают, что этот термин связан с верой левых сил в возможности сильной власти. Во Франции, наоборот, считают, что «либерализм» — синоним «рыночного фундаментализма». Однако, к какому варианту ни склоняйся, либерализм находится под ударом.

Согласно распространенному мнению, либеральные элиты находятся у власти слишком долго, отсюда главные беды — ненавистная глобализация мировой торговли и невиданного масштаба миграция. В результате верх берут политики, которые демонстрируют, что противостоят элитам, вроде Дональда Трампа, победившего Хиллари Клинтон.

Дональд Трамп выиграл выборы у Хиллари Клинтон, потому что избирателям надоела власть либеральных элит

Фото: EPA / Vostock Photo

Сами сторонники либерализма приходят к мысли, что его пора радикально менять изнутри. При этом декларируется, что в отличие от марксистов либералы понимают прогресс не как путь к некоей утопической цели. Марксистский подход им претит в силу либерального уважения к личности. Тем не менее либералы неизменно стремятся к прогрессу и на поле экономики, и в трактовке этики — в отличие от консерваторов, которые делают ставку на замшелые традиции и ложную стабильность. То есть либералы были реформаторами всегда.

Таким образом, нынешняя идея трансформации либерализма заключается в том, что он должен перестать ассоциироваться с элитами и начать ассоциироваться с реформами. Прежде всего самого либерализма.

Как либерализм вступил в конфликт с демократией — Россия в глобальной политике

Конфликт между космополитичными элитами и массами, голосующими за популистские партии, который обострился в западном обществе, уходит корнями в диалектические противоречия демократии и либерализма. Особенно ярко они проявились в условиях гиперглобализации. Запад, поражённый «вирусом Фукуямы», попытался сделать мир единообразным, используя политику либерального империализма. Либерализм может выжить и даже процветать в мире без границ. Но современная демократия, словно пуповиной связанная с возникновением и укреплением национальных государств, не сохранится без мощных суверенных политий.

Вместо того, чтобы подливать масла в огонь ожесточённой борьбы между самопровозглашёнными прогрессистами и популистами или охотиться на «драконов» и «медведей», западным политикам и СМИ необходимо осваивать искусство компромисса в отношениях с оппонентами у себя дома и осознать, что в международных отношениях баланс сил даже важнее, чем разделение властей во внутренней политике.

С лёгкой руки американского политолога Фарида Закарии термин «нелиберальная демократия» прочно закрепился в академических и политических дискуссиях[1]. Соглашаясь с Закарией в том, что встречаются демократии, где либеральные ценности не в приоритете, автор задался вопросом: а бывает ли наоборот? Есть ли политические системы, определяемые как либеральные, но не являющиеся демократическими? Конечно, имели место авторитарные режимы, либеральные экономически, но консервативные в социальном и репрессивные в политическом плане, как, например, Чили при Аугусто Пиночете или Южная Корея в годы правления военных. В западных демократиях оба аспекта либерализма – экономический и социально-политический – обычно воспринимаются как две стороны одной медали. Однако сегодня мы более чётко, чем десятилетие-другое назад, осознаём наличие политических моделей, которые можно определить как либеральные, но испытывающие серьёзный дефицит демократии.

Недемократический либерализм – политический режим, где присутствует только второй элемент из известного триптиха: «власть народа, избранная народом и для народа». То есть участие граждан во власти является формальным и неэффективным, а управление осуществляется не в интересах большинства. Популизм – реакция на установление и распространение таких режимов. Конечно, это не единственная причина роста популизма, и преобладание либерализма над демократией не вылечить популистскими средствами. Но взаимосвязь между ростом популизма и дефицитом демократии в западных либеральных обществах бесспорна. И хотя лидеры-популисты есть в незападном мире, нынешний популизм – феномен преимущественно западный.

 

Глобализация и революционные ситуации

 

Волна глобализации, которую в 1990-е гг. приветствовали не только как непременное условие мирового экономического роста, но и как механизм распространения идей и практик либеральной демократии, быстро явила свои менее привлекательные черты. Помимо издержек глобализации и вызванных ею процессов, наблюдаются две взаимосвязанные революционные ситуации: геополитическая и социально-политическая. Революционная ситуация по определению нарушает работу всех нормативных систем, включая право и мораль, поскольку, будучи нормативными, они могут функционировать только в нормальных условиях. В периоды революций (как во Франции в конце XVIII века или в России в начале XX века, когда норма уступила место целесообразности) закон не работает и даже мораль теряет свою направляющую силу. В этом отношении международное сообщество не является исключением.

Первая революционная трансформация – геополитическая – началась в конце 1980-х гг. крахом относительно стабильной биполярной международной системы. Миновав однополярный момент в 1990-е гг., эта трансформация теперь движется к некой форме многополярности. Однополярный момент 1990-х – начала 2000-х гг. был коротким не только из-за ряда фундаментальных ошибок, допущенных последовательно всеми американскими администрациями (войны в Афганистане и Ираке, отчуждение России, поддержка «арабской весны» и так далее), но и в значительно большей степени из-за того, что никогда прежде в истории одна «гипердержава», по выражению главы МИД Франции Юбера Ведрина, не доминировала во всём мире. Империя Чингисхана и Британская империя контролировали лишь части мира. 1990-е гг. аберрации не только в международных отношениях, но и во внутренней жизни некоторых государств, прежде всего для России, его можно сравнить со Смутным временем 1598–1613 годов. Вскоре на международной арене начались попытки уравновесить доминирующий центр. Трудно ожидать, что международное право будет функционировать «нормально», пока не уляжется революционная пыль и не возникнет новая норма (или не вернётся старая, хотя это менее вероятно).

Вторая революционная ситуация, взаимосвязанная с первой, – кризис либеральной демократии, которая должна была праздновать триумф после краха коммунизма как её главного идеологического конкурента. Многие из тех, кто в 1990-е гг. публично оппонировал Фрэнсису Фукуяме с его «концом истории» или оспаривал некоторые его выводы, по сути, были скрытыми фукуямистами. Продвижение идей и практик либеральной демократии по всему миру было одним из важных компонентов внешней политики почти всех западных стран, а также международных организаций, включая ООН. Однако исчезновение принципиального противника вскрыло, хотя и не сразу, противоречия между либерализмом и демократией.

Кризис либеральной демократии был заложен в диалектическом противоречии между демократией и либерализмом. Аристотель говорил: «Человек есть существо политическое, а тот, кто в силу своей природы, а не вследствие случайных обстоятельств живёт вне государства, – либо недоразвитое в нравственном смысле существо, либо сверхчеловек… Государство существует по природе и по природе предшествует каждому человеку… А тот, кто не способен вступить в общение или, считая себя существом самодовлеющим, не чувствует потребности ни в чём, уже не составляет элемента государства, становясь либо животным, либо божеством». Демократия, будь то в Древней Греции или на постмодернистском Западе, подчёркивает коллективистское и общественное начало человека, в то время как либерализм гиперболизирует индивидуалистические черты и предполагает освобождение индивидуума от различных социальных связей, которые иногда действительно могут подавлять. Однако в подобной ситуации многие из нас, освободившись от ответственности по отношению к другим (семья, родители, дети, соседи) и обществу в целом, начинают считать себя богами, а действуют, как животные.

Избыточный коллективизм ведёт к тоталитаризму, а избыточный либерализм разрывает социальные связи – прав оказывается тот, кто сильнее.

В основном два эти феномена – либерализм и демократия – подкрепляют друг друга, но между ними необходимо постоянно поддерживать баланс.

«Слишком много демократии» часто означает «слишком мало либерализма», и наоборот.

В большинстве западных обществ, особенно в Западной Европе, до недавнего времени удавалось уравновешивать это противоречие. Иногда демократия брала верх (например, в социальных демократиях Скандинавии), иногда превосходства добивался либерализм, но открытого конфликта не возникало. Однако вследствие быстрой глобализации и изменения баланса сил в международной системе противоречивые отношения между демократией и либерализмом перешли во враждебность. В глобализированном мире угрозу для демократии представляют не только авторитарные режимы. Демократию сдерживает распространение и либерализация глобальных, прежде всего финансовых рынков.

Увеличивая совокупный ВВП стран, ничем не ограниченные либеральные рынки делают небольшое число людей невероятно богатыми, а большинство остаётся далеко позади. Разрыв в материальном благосостоянии растёт практически повсеместно. Если в автократиях люди бесправны в отношении правителей, то в глобализированном мире граждане и избранные ими правительства бесправны по отношению к глобальным рынкам, даже если живут в так называемых либеральных демократиях. Так экономический либерализм подрывает демократию. В то же время рост значимости индивидуальных прав и прав различных меньшинств, которые агрессивно продвигают свою – часто недавно обретённую – идентичность, подрывают социальное единство и общие ценности. Так либерализм в отношении социальных явлений дестабилизирует демократию.

Обычно никто не замечает первых тревожных сигналов. Почти четверть века назад американский философ Ричард Рорти опубликовал небольшую книгу под названием «Обретая нашу страну: политика левых в Америке XX века», в которой отмечал, что либеральные левые силы в США, сосредоточившись на правах этнических, расовых, религиозных, культурных и сексуальных меньшинств, игнорируют растущий разрыв между богатыми и бедными. Однажды, предупреждал Рорти, «что-то даст трещину. Негородской электорат решит, что система не работает, и начнёт искать сильного лидера, который пообещает после своего избрания обуздать бюрократов, хитрых юристов, брокеров с огромными зарплатами, и постмодернистские профессора уже не будут определять повестку дня»[2]. Звучит знакомо и очень современно, не правда ли? Рорти относил себя к левым либералам, хотя его, как одного из ярких представителей американского прагматизма, нельзя назвать постмодернистским профессором. В отличие от многих он не высмеивал, не осуждал и не презирал людей с противоположными взглядами, а по совету Бенедикта Спинозы пытался понять их тревоги.

Нынешний конфликт между либерализмом и демократией проявляется в частности в том, что либеральные элиты в большинстве западных стран стали называть популистами тех демократов, чья политика и идеи (или личности) им не нравятся (кстати, англо- немецкий философ и социолог Ральф Дарендорф отмечал, что «популизм для одного человека – это демократия для другого, и наоборот», но при этом подчёркивал, что «популизм прост, а демократия сложна»)[3]. В свою очередь, демократы (или популисты) считают либералов высокомерными представителями элиты, отдалившимися от граждан, их нужд и образа мыслей, потому что они неудачники и невежды. Вспомним, как Хиллари Клинтон охарактеризовала сторонников Дональда Трампа (хотя потом лицемерно отказалась от своих слов), – «расисты, сексисты, гомофобы, безнадёжные люди». Обвинения с обеих сторон – и самопровозглашённых прогрессистов, и так называемых популистов – справедливы. Сегодня мы видим, как диалектические противоречия между либерализмом и демократией, если их не сбалансировать аккуратно и разумно, начинают разрушать ранее стабильные общества.

 

Проблемы адаптации

 

Интересно и одновременно полезно вспомнить, что нынешний кризис либеральной демократии имеет параллели с проблемами и дебатами, которые имели место в основном в США почти столетие назад. Французский философ Барбара Стиглер в недавнем исследовании с символичным названием «Нужно адаптироваться» (Il faut s’adapter) показала, как в начале XX века два известных американских мыслителя Уолтер Липпман и Джон Дьюи предложили разные ответы на вопрос о приспособляемости человечества к быстрым социальным изменениям, вызванным промышленной революцией[4]. Она пишет: «Впервые в истории эволюции жизни на планете один вид – наш homo sapiens – оказался в ситуации, когда он не был приспособлен к новым условиям. Для Липпмана проблема заключалась в огромном разрыве между естественной склонностью человеческого вида не меняться, сформировавшейся благодаря длительной, медленной биологической и социальной эволюции, и необходимостью быстро адаптироваться к новым условиям, навязанным промышленной революцией. Поэтому главная тема политических исследований Липпмана – как адаптировать человеческий вид к постоянно и быстро меняющейся обстановке… Фундаментальный вопрос для Липпмана – как избежать напряжённости между переменами и статичностью, открытостью и закрытостью, когда люди вынуждены выбирать национализм, фашизм или другие формы изоляционизма, чтобы противодействовать быстрым изменениям, восстановить статичность и изоляцию»[5].

Уолтера Липпмана особенно беспокоила пропасть между медленной исторической, биологической и социальной эволюцией человеческого вида и быстро меняющейся под влиянием промышленной революции физической и социальной обстановкой. В начале прошлого столетия это была промышленная революция, дополненная экономической глобализацией, в начале XXI века произошла революция информационных технологий и ускоренная глобализация экономических и финансовых рынков, которые вновь затронули массы людей в разных странах, и преуспели те, кто легко приноровился к переменам. Получился социально-биологический эксперимент на выживание для самых приспособленных. Самые приспособленные – рационально мыслящие эксперты и менеджеры, а также беспристрастные судьи, применяющие рациональные законы и знающие, в каком направлении человечество должно и будет эволюционировать. Людей нужно научить подавлять иррациональные инстинкты и доверять просвещённым экспертам, которые смогли адаптироваться к постоянно меняющимся условиям. В такой ситуации одна из главных задач системы образования и медиа – «обеспечить согласие» людей с политикой, которую проводят эксперты. Что касается роли политиков, Липпман писал, что «хотя государственный деятель не может держать в голове жизнь всего народа, он, по крайней мере, должен прислушиваться к советам тех, кто знает»[6]. Политик обязан проявлять компетентность в выборе экспертов. Липпман и все неолибералы после него видели решение проблемы разрыва между быстро меняющимися условиями и неспособностью людей к ним приспособиться в привлечении компетентных специалистов и обеспечении согласия масс (то есть промывание мозгов через систему образования и СМИ).

Джон Дьюи больше полагался на коллективный разум людей. Он стал первым критиком неолиберального мышления: «Класс экспертов неизбежно будет отрезан от общих интересов и превратится в класс с собственными частными интересами. Любое правление экспертов, когда массы не способны информировать их о своих потребностях, превращается в олигархию, которая правит в интересах избранных. Информация должна заставить специалистов учитывать нужды народа. Мир больше пострадал от лидеров, чем от народных масс»[7].

Этот интеллектуальный спор почти столетней давности, повлиявший на политику западных правительств (при этом идеи Липпмана превалировали), приобрёл актуальность на фоне глобализации и IT-революции. Вновь возник конфликт между элитами и массами, между самопровозглашёнными прогрессистами и теми, кого презрительно называют популистами или их сторонниками.

 

«Оседлые» против «кочевников»

 

В книге «Дорога куда-то» британский обозреватель Дэвид Гудхарт предложил различать две группы людей – «где угодно» и «где-то»[8]. К первой категории (не более 20–25 процентов населения на Западе и ещё меньше в остальном мире) относится космополитичная элита, которая извлекла выгоду из глобализации. Большинство (более 50 процентов на Западе) ощущает потребность в тесной связи со своей страной, её историей, традициями и языком. Таким образом, мы видим конфликт между космополитами и теми, кто заботится о своих корнях и привязан к конкретному месту, будь то деревня, город или национальное государство.

Всегда существовало меньшинство, считавшее своим «отечеством» весь мир или хотя бы Европу. Большинство же людей чувствует себя дома только там, где они родились, среди говорящих с ними на одном языке, исповедующих одну религию и ведущих такую же жизнь. На протяжении веков первая категория была относительно небольшой, остальные рождались, жили и умирали в одном и том же месте, исключая массовое переселение народов, которое несколько раз имело место в истории человечества. Один из таких случаев мы, возможно, наблюдаем сегодня.

Конфликт сплочённости и разнородности, противоречия между государством всеобщего благосостояния и массовой миграцией обострил размежевание на людей «где угодно» и «где-то», или, по выражению Александра Девеккьо из Le Figaro, на «осёдлых» и «кочевников»[9]. Глобализация и волна миграции как одно из её проявлений усугубили кризис в Евросоюзе, потому что те, кто может жить, где угодно, не понимают тех, кто хочет быть в конкретном месте. Первые доминируют в политике, экономике и СМИ и ведут себя как либеральные автократы по отношению к тем, кого считают массами. Такое близорукое высокомерие влечёт за собой серьёзные социально-политические издержки. Не преодолев описанных противоречий, Европа не выйдет из нынешнего кризиса.

Рост популизма – симптом уже существующего недуга, а не его причина. Популистские партии и лидеры появляются, потому что в западных обществах нарастает неравенство и углубляется раскол. Либеральные идеи превалируют среди европейских элит, в то время как ценности демократии сегодня всё чаще выражают популистские партии и движения. Французский философ Шанталь Дельсоль справедливо отмечает: «Популисты, что бы кто ни говорил, – реальные демократы, но они не либералы. В то же время универсалистские элиты, в частности в Брюсселе, действительно либералы, но они уже не демократы, потому что им не нравится, когда люди голосуют за ограничение некоторых свобод»[10]. В равной степени прав и Дэвид Гудхарт, который в интервью Le Figaro Vox подчеркнул, что ситуация с Brexit необязательно означает конец демократии, скорее это признак конфликта между двумя концепциями демократии – представительной и прямой, которая в том числе выражается через референдум[11]. Обе имеют как преимущества, так и серьёзные недостатки. Если представительная демократия привела к отчуждению элит от простых граждан, то прямая демократия несёт в себе семена авторитаризма. Но Brexit вызвал хаос не потому, что решение было принято путём референдума как элемента прямой демократии. Причина в общественном недоверии и отчуждённости элит от большинства граждан.

Удача на выборах может отвернуться от популистских партий и движений, их рейтинги пойдут вниз. Но сам феномен никуда не денется, поскольку не исчезнут его причины. Более того, партии мейнстрима всё чаще заимствуют лозунги и политику у популистов. Самый яркий пример – метаморфозы с британскими тори, которые при Борисе Джонсоне перестали быть традиционной консервативной партией. Взяв на вооружение рецепты лейбористов и идеи партии Brexit Найджела Фаража, чтобы привлечь часть их электората, тори превратились в популистскую партию – отчасти левую, отчасти правую[12]. Можно сказать, что Brexit и победа Трампа – триумф популизма над элитизмом (или, если хотите, демократии над либерализмом).

 

Национальное государство как колыбель демократии и субъект международного права

 

Современная демократия, то есть власть народа и в интересах народа, возникла и развивалась в рамках национальных государств и кажется неотделимой от них. Экономический либерализм с глобальными неконтролируемыми финансовыми рынками и социальный либерализм, ставящий индивидуума с его интересами и желаниями выше интересов общества, разрушают связи, которые скрепляли общество воедино. В результате они подрывают и национальные государства – колыбель демократии. Поддержка и продвижение многообразия в обществе ведёт к уничтожению многообразия между обществами, организованными в государства. Некоторые общества, особенно на Западе, стали столь разнородными, что удерживающие их социальные связи вот-вот разорвутся. В других, особенно на Востоке и на Юге, попытки навязать социальные модели, заимствованные у Запада, не прижились на враждебной почве, начали уничтожать традиционные институты и, по сути, ведут к коллапсу государств.

Британский политолог Бенедикт Андерсон был не так уж не прав, определяя нации как «воображаемые сообщества», потому что исторические мифы и усилия политических лидеров по созданию нации из разнообразных сообществ играли значительную роль в строительстве государств[13]. Итальянский писатель и политик Массимо Тапарелли Д`Адзельо отмечал в 1861 г.: «Мы создали Италию. Теперь нам нужно создать итальянцев»[14]. Но есть и более важные, основополагающие вещи, без которых невозможно появление нации: общая история, культурные и религиозные традиции, язык, территориальная близость, победы и поражения.

Национализм, формирование национальных государств и развитие демократии шли в Европе рука об руку. Без национализма не возникли бы национальные государства, без национальных государств не было бы демократии, по крайней мере в её нынешней форме. Философ и политический деятель Джон Стюарт Милль, суммируя практику демократических институтов в середине XIX века, писал, что «необходимое условие свободных институтов – совпадение границ государства с границами национальностей», а если люди не чувствуют «общности интересов, особенно если они говорят и читают на разных языках, не может существовать и единого общественного мнения, необходимого для работы представительных институтов»[15]. Спустя сто лет британский дипломат и теоретик международных отношений Адам Уотсон пришёл к выводу, что «самоутверждение среднего класса в Европе имело две формы: требование участия в управлении и национализм» и что «идеи национализма и демократии были связаны»[16]. 

В отличие от Милля Даниэль Кон-Бендит, лидер студенческого движения 1968 г., размышляя о длительном эффекте тех событий, высказал мнение, что 1968 г. открыл путь к парадигме многообразия. «Для меня это было открытие мышления к принятию различий как объединяющего фактора. Признание различий может объединить нас и придать дополнительную силу обществу»[17]. Сегодня европейские общества кардинально изменились по сравнению со временами Джона Стюарта Милля: они стали гораздо более неоднородными, возросло и принятие этого многообразия. Тем не менее есть различия, которые делают интеграцию невозможной, ведут к параллельному существованию антагонистических субкультур в рамках одного и того же общества, и оно в конце концов попросту теряет свои базовые характеристики. Сегодня, спустя десятилетия, всё больше европейцев боятся оказаться чужаками в собственной стране, городе или деревне, и поэтому они ищут свои корни. Речь идёт не только о неудачниках гиперглобализированного мира, которым важно, где и с кем жить. Многие образованные, успешные, говорящие на нескольких языках люди ценят своё этническое, религиозное и культурное происхождение, являются патриотами своей страны и не забывают своих корней.

Сегодня мы видим, как из-за растущего многообразия обществ два феномена – национализм и демократия (так же, как либерализм и демократия) – демонстрируют скорее негативные, чем позитивные аспекты своих противоречивых отношений. Или они могут быть только негативными? Всё зависит от того, чья точка зрения вам ближе. Национализм, требующий независимости Каталонии от Испании, позитивен или негативен? Чей национализм предпочтительнее: английский, который привёл к выходу (всё ещё) Соединённого Королевства из ЕС, или шотландский, который после провала референдума 2014 г. теперь, в условиях Brexit, требует выхода из состава Британии, чтобы остаться в ЕС? Есть ещё один, более важный вопрос, на который у меня нет однозначного ответа: может ли демократия вообще существовать без стабильных национальных государств? На этот счёт у меня серьезные сомнения.

В этом отношении тревожный, по моему мнению, но оптимистичный, с точки зрения авторов, сценарий был описан в статье мэра Парижа Анн Идальго и мэра Лондона Садика Хана, опубликованной в Le Parisien и The Financial Times. Констатируя летаргию национальных государств (тут они правы), авторы предсказывают появление в XXI веке мира городов вместо мира империй XIX столетия и национальных государств XX столетия[18]. Это будут Лондон, Париж, Нью-Йорк, Токио и другие агломерации, которые возглавят человечество вместо наций, организованных в государства. Часто можно услышать, что Москва – не Россия, Нью-Йорк – не Америка, Париж – не Франция. Действительно, дальнейшая концентрация элит в крупных городах и игнорирование периферии – верный путь к углублению раскола наций. Но крупные города столкнутся с не менее острыми проблемами и трудностями, чем национальные государства, которые начали из летаргии выходить.

Ещё более утопической выглядит идея мирового правительства, то есть либеральный империализм под именем либерального миропорядка. В международных отношениях идее демократии больше соответствует система баланса сил, когда претензии одной державы на доминирование или гегемонию уравновешиваются одной или несколькими другими державами. Это хорошо понимал известный швейцарский юрист Эмер де Ваттель, который в 1758 г. писал об основах международного права в книге «Право народов, или Принципы естественного права, применяемые к поведению и делам наций и суверенов»: «Это знаменитая идея о политическом балансе или равновесии сил. Мы имеем в виду ситуацию, когда ни одна держава не способна доминировать абсолютно, создавая законы для других»[19]. Английский юрист Ласа Оппенхайм писал в знаменитом трактате о международном праве: «Право отмечал может существовать, только если есть равновесие, баланс сил между членами семьи наций»[20]. В этом отношении мир не изменился. Даже сегодня самоуверенность одной супердержавы может сдерживать другая супердержава (или коалиция держав), международное право играет важную роль в этом процессе, но без баланса оно будет беспомощным и просто исчезнет, открыв путь для империалистического права.

 

Критика либерального империализма

 

Параллельно с ростом «недемократического либерализма» укреплялся и его аналог в международных отношениях – либеральный империализм, обозначаемый эвфемизмом «либеральный международный порядок». Либеральный империализм, то есть попытки навязать либеральные ценности как универсальные с помощью убеждения или силой, – тревожный сигнал для тех, кто считает ценности коллективизма, исторические традиции, стабильность и национальную независимость не менее (или даже более) важными, чем индивидуальные свободы. Многие авторитетные либеральные авторы, в том числе философы и экономисты, пропагандировали либеральный империалистический порядок. Фридрих фон Хайек, один из влиятельных теоретиков либерализма прошлого столетия, считал, что идея межгосударственной федерации станет «последовательным развитием либеральной точки зрения»[21], а Людвиг фон Мизес, сторонник классического либерализма, выступал за прекращение существования национальных государств и создание «мирового супергосударства»[22]. Израильский автор Йорам Хазони в книге с провокационным названием «Достоинство национализма» справедливо отмечал: «Несмотря на споры, сторонники либеральной конструкции едины в одобрении простого империалистического мировоззрения. Они хотят видеть мир, в котором либеральные принципы закреплены как универсальная норма и навязаны всем странам, в случае необходимости – силой. Они убеждены, что это принесёт всем нам мир и процветание»[23].

В 1990-е гг. в контексте триумфа либерализма Фукуямы многие влиятельные авторы предсказывали крах национальных государств, которые были основными субъектами международного права. Например, японский экономист, бизнесмен и интеллектуал Кэнъити Омаэ и француз Жан-Мари Геэнно, заместитель генсека ООН по миротворческим операциям, написали книги с практически одинаковым названием – «Конец национального государства»[24], [25]. Йорам Хазони отмечает, что «его либеральные друзья и коллеги не понимают: строящаяся либеральная конструкция – это форма империализма», она не способна уважать (не говоря о том, чтобы приветствовать) «отклонение наций, стремящихся сохранить право на собственные уникальные законы, традиции и политику[26]. Любое подобное отклонение воспринимается как вульгарное и невежественное или даже как проявление фашистского мировоззрения»[27]. Он подчёркивает, что после падения Берлинской стены в 1989 г. «западные умы одержимы двумя империалистическими проектами: Евросоюз, постепенно лишающий страны-члены функций, которые традиционно ассоциируются с политической независимостью, и проект американского миропорядка, при котором государства в случае необходимости можно принудить к выполнению норм международного права, в том числе с помощью военной мощи США. Это империалистические проекты, хотя их сторонники не любят использовать это слово»[28].

В защиту международного права стоит сказать, что Вашингтон пытается навязать с помощью военной силы и санкций против непослушных не ту благородную нормативную систему, которая так или иначе работала даже в период холодной войны (в значительной степени благодаря существовавшему балансу сил), а так называемый «основанный на правилах» либеральный миропорядок, то есть порядок, базирующийся на правилах Вашингтона и не имеющий отношения к международному праву. Неслучайно единственная поднимающаяся глобальная империя обвиняет своих оппонентов – Китай и Россию – в попытках построить или восстановить их собственные империи.

Называть Евросоюз империалистическим проектом всё же несправедливо, хотя, действительно, пообещав построить более тесный союз, некое подобие федеративной Европы (и выполняя это обещание), европейские элиты всё больше дистанцируются от устремлений граждан. Очевидно, что европейские общества, в отличие от политических элит, не готовы отправить национальные государства на свалку истории. Тем не менее Европейский союз ещё может укрепить свою стратегическую автономию, особенно в отношениях с Вашингтоном и Пекином. Для этого нужно существенно улучшить отношения с Москвой. В то время как Вашингтон пытается сохранить мировое доминирование и поэтому заинтересован в одновременном сдерживании Китая и России (хотя это опасный и контрпродуктивный план), Европа страдает от дурных отношений с Москвой не меньше, чем Россия. Демонизируя Россию и её политическое руководство, Европа не извлечёт никаких выгод. Нормализация же отношений выгодна Европе не только экономически – она расширит стратегическое пространство для манёвра, даже не создавая европейское супергосударство. Как выразилась французский политолог Каролин Галактерос, «стратегическое сближение ЕС и России добавит Европе дополнительный вес в новых геополитических играх»[29].

 

* * *

 

Предложить решение сложно из-за превалирующих конфронтационных подходов: либо мы, либо они. В геополитике это Запад против Китая и России, внутри западных обществ – либералы против популистов (популизм распространяется по Европе, «как проказа», если использовать выражение президента Эммануэля Макрона). Компромисс считается признаком слабости. Однако радикализм хорош в спорте или в искусстве, но в политике он опасен.

Кроме того, в таких вопросах не бывает абсолютной правды. Вот как это сформулировал французский философ Люк Ферри в контексте нынешних кровопролитных конфликтов: «Что бы ни думали узколобые моралисты, правда в том, что многие кровопролитные конфликты в современном мире подобны классической греческой трагедии: противоборствующие стороны представляют собой не добро и зло, правых и неправых, а вполне законные, хотя и отличающиеся претензии. Если бы я был западным украинцем польского происхождения, то, наверное, хотел бы, чтобы моя страна вступила в Евросоюз и даже в НАТО. Но если бы я родился на востоке Украины в русскоговорящей семье, я бы, безусловно, предпочитал, чтобы моя страна была более тесно связана с Россией. Будь я пятнадцатилетним палестинским подростком, разумеется, был бы антисемитом, а будь израильским подростком из Тель-Авива, то ненавидел бы палестинские организации»[30].

Конечно, есть и те, кого можно назвать абсолютным злом, кто заслуживает безоговорочного морального порицания. Но чаще всего в современных конфликтах между странами или внутри них трудно найти абсолютно правых и неправых.

В либеральных демократиях прогрессистам и популистам следовало бы сбавить накал взаимных обвинений и сгладить разногласия, ставшие неприемлемыми во многих обществах. Пока те, кто может жить, где угодно, не поймут и не признают проблемы тех, кто предпочитает быть в конкретном месте, и наоборот, мы будем двигаться к переломному моменту (или к точке невозврата), когда революционная ситуация рискует перейти в революцию или войну. А в геополитике надо стремиться к системе баланса сил, наподобие той, что была выстроена в Европе после Венского конгресса 1815 г., но способной противостоять вызовам XXI века.

Прогрессивный национализм

Анатоль Ливен

Фундаментальная слабость Европейского союза в сравнении со странами – членами ЕС в том, что в глазах большинства европейцев он так и не добился настоящей легитимности, будучи квазигосударственным образованием.

Подробнее

Сноски

[1]      Zakaria F. The Rise of Illiberal Democracy. Foreign Affairs, 1997. Vol. 76. No. 6 (November/December). P.22-43.

[2]      Rorty R. Achieving Our Country: Leftist Thought in Twentieth-Century America. Harvard University Press, 1997. P. 90.

[3]      Dahrendorf R. Acht Anmerkungen zum Populismus [Eight Notes on Populism]. Transit-Europäische Revue, 2003. No. 25. P. 156.

[4]      Stiegler B. Il faut s’adapter: sur un nouvel impératif politique [It Is Necessary to Adapt: On a New Political Im-perative]. Gallimard, 2019.

[5]      Stiegler B. Il faut s’adapter: sur un nouvel impératif politique [It Is Necessary to Adapt: On a New Political Im-perative]. Gallimard, 2019.

[6]      Lippmann, W. A Preface to Politics. HardPress Publishing, 2013. С. 98.

[7]      Dewey, J. The Public and Its Problems in The Later Works of John Dewey 1925-1953. Vol. 2. Southern Illinois University Press, 1984. P. 364-365.

[8]      Goodhart D. The Road to Somewhere: The New Tribes Shaping British Politics. Penguin UK, 2017.

[9]      Devecchio A. Recomposition: Le nouveau monde populiste [Reconstruction: A New Populist World]. Serf, 2019. P. 1798.

[10]    Delsol C. Populiste, c’est un adjectif pour injurier ses adversaires [‘Populist’ as an Adjective to Hurt Your Ad-versaries]. Le Figaro Vox, 6 September 2018.

[11]    Goodhart D. Après le Brexit, le Royaume-Uni ne va pas couler en mer [After Brexit: The UK Will Not Sink]. Le Figaro Vox, 4 October 2019.

[12]    Bock-Côté M. Le Multiculturalisme comme Religion Politique [Multiculturism as a Political Religion]. Les éditions du Cerf, 2016. P.291-292.

[13]    Anderson B. Imagined Communities: Reflections on the Origin and Spread of Nationalism. Verso, 1983.

[14]    Tharoor S. E Pluribus, India: Is Indian Modernity Working? Foreign Affairs, 1998. Vol. 77. No. 1. [online]. URL: https://www.foreignaffairs.com/print/node/1069817. Accessed 1 August 2020.

[15]    Mill J.S. Utilitarianism. On Liberty: Considerations of Representative Government. Basil and Blackwell, 1993. P. 392-394.

[16]    Watson A. The Evolution of International Society. Routledge, 1992. P. 230, 244.

[17]    Cohn-Bendit D. Forget 68. Éditions de l’aube, 2008.

[18]    Khan S., Hidalgo A. London and Paris Are Leading the Charge to Shape the 21st Century. The Financial Times, 27 June 2016.

[19]    Vattel, E. Le Droit Des Gens, Ou Principes de la Loi Naturelle, Appliqués À La Conduite Et Aux Affaires Des Nations Et Des Souverains [The Law of Nations]. Chapter III, §§ 47-48. 1758.

[20]    Oppenheim L.F.L. International Law: A Treatise. Vol. I, Peace. London, 1905. P.73.

[21]    Hayek F. The Economic Conditions of Interstate Federalism. Foundation for Economic Education, 17 April 2017 [online]. URL: https://fee.org/articles/the-economic-conditions-of- interstate-federalism. Accessed 4 February 2020.

[22]    Mises L. von. Liberalism in the Classical Tradition. Cobden Press, 1985. P.150.

[23]    Hazony Y. The Virtue of Nationalism. Basic Books, 2018. P.45.

[24]    Ohmae K. The End of the Nation State: How Regional Economics Will Soon Reshape the World. Simon & Schuster, 1995.

[25]    Guehenno J.M. The End of the Nation-State. University of Minnesota Press, 2000.

[26]    Hazony Y. The Virtue of Nationalism. Basic Books, 2018. P.43.

[27]    Там же. P. 49.

[28]    Там же. P. 3-4.

[29]    Galactéros, C. Un nouveau partage du monde est en train de se structurer [A New Division of the World] // Figaro Vox, 9 November. 2019.

[30]    Ferry L. La Révolution Transhumaniste: comment la technomédecine et l’uberisation du monde boulverser nos vies [The Transhumanist Revolution: How Techno-Medicine and the Uberization of the World Destroy Our Lives]. Plon, 2016. P. 222.

Нажмите, чтобы узнать больше

ЛИБЕРАЛЬНАЯ ПАРТИЯ • Большая российская энциклопедия

• В книжной версии

  Том 17. Москва, 2010, стр. 377-378

• Скопировать библиографическую ссылку:

  ---

Авторы: Н. М. Степанова

ЛИБЕРА́ЛЬНАЯ ПА́РТИЯ (The Liberal Par­ty), по­ли­тич. пар­тия в Ве­ли­ко­бри­та­нии в сер. 19 в. – 1988. Сло­жи­лась на ос­но­ве пар­тии ви­гов; в со­став пар­тии во­шли так­же фрит­ре­де­ры и от­ко­лов­шие­ся от пар­тии то­ри сто­рон­ни­ки Р. Пи­ля. Назв. «ли­бе­ра­лы» поя­ви­лось не­за­дол­го до пар­ла­мент­ской ре­фор­мы 1832. В 1839 лорд Дж. Рас­сел пе­ре­име­но­вал ви­гов в ли­бе­ра­лов. Пер­вая нац. ли­бе­раль­ная ор­га­ни­за­ция воз­ник­ла в 1861 в Лон­до­не. Боль­шую роль в ста­нов­ле­нии Л. п. сыг­рал Г. Дж. Т. Паль­мер­стон. Воз­глав­ляв­шие­ся им в 1859–65 ка­би­не­ты счи­та­ют­ся пер­вы­ми ли­бе­раль­ны­ми пра­ви­тель­ст­ва­ми Ве­ли­ко­бри­та­нии. В 1877 Дж. Чем­бер­лен соз­дал Нац. фе­де­ра­цию ли­бе­раль­ных ас­со­циа­ций, в ре­зуль­та­те че­го Л. п. пре­вра­ти­лась в по­ли­тич. ор­га­ни­за­цию с мас­со­вым член­ст­вом и на­ря­ду с Кон­сер­ва­тив­ной пар­ти­ей ста­ла важ­ной со­став­ной ча­стью брит. двух­пар­тий­ной сис­те­мы. Пар­тия вы­ра­жа­ла ин­те­ре­сы час­ти брит. про­мыш­лен­но-тор­го­вой бур­жуа­зии и сред­не­го клас­са. Её по­ли­ти­ка в зна­чит. сте­пе­ни от­ве­ча­ла так­же ин­те­ре­сам ква­ли­фи­цир. ра­бо­чих, вхо­див­ших в тред-юнио­ны. Ру­ко­во­дству­ясь идея­ми клас­сич. эко­но­мич. ли­бе­ра­лиз­ма и вы­сту­пая в за­щи­ту сво­бо­ды тор­гов­ли и пред­при­ни­ма­тель­ст­ва, Л. п. не от­ри­ца­ла воз­мож­но­сти вме­ша­тель­ст­ва го­су­дар­ст­ва в хо­зяйств. жизнь, ес­ли оно осу­ще­ст­в­ля­лось не в ин­те­ре­сах при­ви­ле­ги­ро­ван­ных эко­но­мич. групп, а в ин­те­ре­сах об­ще­ст­ва в це­лом и име­ло це­лью обес­пе­чить бóль­шую со­ци­аль­ную спра­вед­ли­вость.

По­ли­ти­ка ли­бе­раль­ных ка­би­не­тов ока­за­ла зна­чит. влия­ние на по­ли­тич. раз­ви­тие Ве­ли­ко­бри­та­нии во 2-й пол. 19 – нач. 20 вв. Пра­ви­тель­ст­ва, воз­глав­ляв­шие­ся ли­де­ром Л. п. У. Ю. Глад­сто­ном (пре­мь­ер-мин. в 1868–74, 1880–85, 1886, 1892–1894), про­ве­ли ре­фор­му об­ра­зо­ва­ния, зе­мель­ную ре­фор­му, из­би­рат. ре­фор­му, по ко­то­рой пра­во го­ло­са по­лу­чи­ли поч­ти все взрос­лые муж­чи­ны, за­ко­но­да­тель­но за­кре­пи­ли де­мо­кра­тич. сис­те­му ме­ст­но­го управ­ле­ния, до­би­лись от­де­ле­ния Церк­ви от го­су­дар­ст­ва в Ир­лан­дии, ли­к­ви­ди­ро­ва­ли па­тро­наж на гражд. служ­бе и в ар­мии и др.

В 1880–90-х гг. от Л. п. ото­шла часть бур­жуа­зии, ко­то­рая в ус­ло­ви­ях обо­ст­ре­ния кон­ку­рен­ции с Гер­ма­ни­ей, США и др. стра­на­ми ста­ла скло­нять­ся к про­тек­цио­низ­му. В пар­тии раз­вер­ну­лась так­же ост­рая борь­ба по во­про­су о гом­ру­ле, в ре­зуль­та­те че­го в 1886 её ря­ды по­ки­ну­ла груп­пи­ров­ка во гла­ве с Дж. Чем­бер­ле­ном, вы­сту­пав­шая про­тив пре­дос­тав­ле­ния Ир­лан­дии са­мо­управ­ле­ния. В кон. 19 в. в Л. п. уси­ли­лось влия­ние кру­гов во гла­ве с А. Ф. Роз­бе­ри (пре­мьер-мин. в 1894–95) и Г. Г. Ас­к­ви­том, тре­бо­вав­ших рас­ши­ре­ния ко­ло­ни­аль­ной экс­пан­сии Ве­ли­ко­бри­та­нии. По­сле об­ра­зо­ва­ния в 1900 Лей­бо­ри­ст­ской пар­тии Л. п. ис­пы­ты­ва­ла ост­рую кон­ку­рен­цию с её сто­ро­ны за го­ло­са ра­бо­чих из­би­ра­те­лей, что во мно­гом по­бу­ди­ло ли­бе­ра­лов уси­лить со­ци­аль­ную со­став­ляю­щую сво­ей по­ли­ти­ки. Ли­бе­раль­ные пра­ви­тель­ст­ва Г. Кэм­пбелл-Бан­нер­ма­на (1905–08) и Ас­к­ви­та (1908–16) про­ве­ли ряд со­ци­аль­ных ре­форм (ини­ции­ро­ва­ны Д. Ллойд Джорд­жем, за­ни­мав­шим в 1905–08 пост мин. тор­гов­ли, а в 1908–15 мин. фи­нан­сов). Бы­ли вве­де­ны пен­сии по ста­рос­ти, мед. стра­хо­ва­ние, мед. об­слу­жи­ва­ние де­тей, дет­ские по­со­бия, по­со­бия по без­ра­бо­ти­це и др., в 1909 при­нят т. н. нар. бюд­жет, пре­ду­смат­ри­вав­ший уве­ли­че­ние на­ло­га на бо­га­тых.

С на­ча­лом 1-й ми­ро­вой вой­ны в Л. п. уси­ли­лись раз­но­гла­сия, часть ли­бе­ра­лов за­ня­ла па­ци­фи­ст­ские по­зи­ции. В ус­ло­ви­ях вой­ны в це­лях кон­со­ли­да­ции всех по­ли­тич. сил ли­бе­раль­ное пра­ви­тель­ст­во Г. Г. Ас­к­ви­та в мае 1915 бы­ло пре­об­ра­зо­ва­но в коа­лиц. во­ен. ка­би­нет, в ко­то­рый на­ря­ду с ли­бе­ра­ла­ми во­шли кон­сер­ва­то­ры и лей­бо­ри­сты. В 1916 в Л. п. обо­ст­ри­лись про­ти­во­ре­чия ме­ж­ду сто­рон­ни­ка­ми Ас­к­ви­та и Д. Ллойд Джорд­жа, вы­сту­пав­ше­го совм. с кон­сер­ва­то­ра­ми за бо­лее ре­ши­тель­ное ве­де­ние вой­ны. Про­ти­во­бор­ст­во за­кон­чи­лось об­ра­зо­ва­ни­ем в дек. 1916 коа­лиц. пра­ви­тель­ст­ва во гла­ве с Ллойд Джорд­жем (пре­мьер-мин. в 1916–22), в ко­то­ром ряд важ­ней­ших по­стов за­ня­ли кон­сер­ва­то­ры. Фак­тич. рас­кол Л. п. яр­ко про­явил­ся на пар­ла­мент­ских вы­бо­рах 1918. На них часть ли­бе­ра­лов во гла­ве с Ллойд Джорд­жем вы­сту­па­ла в коа­ли­ции с кон­сер­ва­то­ра­ми, а сто­рон­ни­ки Ас­к­ви­та ве­ли пред­вы­бор­ную борь­бу са­мо­стоя­тель­но. Убе­ди­тель­ная по­бе­да ли­бе­раль­но-кон­сер­ва­тив­ной коа­ли­ции на вы­бо­рах 1918 зна­ме­но­ва­ла на­ча­ло упад­ка Л. п. Тя­жё­лые по­ра­же­ния ли­бе­ра­лов на вы­бо­рах 1920-х гг., вы­зван­ные не в по­след­нюю оче­редь пе­ре­хо­дом час­ти чле­нов и из­би­ра­те­лей пар­тии на сто­ро­ну кон­сер­ва­то­ров и лей­бо­ри­стов (в этот пе­ри­од из Л. п. в Кон­сер­ва­тив­ную пар­тию пе­ре­шёл и У. Л. С. Чер­чилль), при­ве­ли к то­му, что ме­сто Л. п. в брит. двух­пар­тий­ной сис­те­ме за­ня­ла Лей­бо­ри­ст­ская пар­тия. Ко­ли­че­ст­во мест в Па­ла­те об­щин брит. пар­ла­мен­та, ко­то­ры­ми рас­по­ла­га­ла Л. п., со­кра­ти­лось к 1924 до 40 (в 1910 – 274 мес­та). По­сле смер­ти Ас­к­ви­та в 1928 ли­бе­ра­лы вновь объ­е­ди­ни­лись под рук. Ллойд Джорд­жа, но уже в нач. 1930-х гг. про­изо­шёл оче­ред­ной рас­кол (в 1931 из Л. п. вы­шла груп­па т. н. на­цио­нал-ли­бе­ра­лов во гла­ве с Дж. О. Сай­мо­ном и У. Рен­си­меном). В 1930-х гг. влия­ние Л. п. про­дол­жа­ло сни­жать­ся. Её но­во­му ли­де­ру Г. Сэ­мю­элю (1931–35) не уда­лось пре­д­от­вра­тить даль­ней­шее со­кра­ще­ние пред­ста­ви­тель­ст­ва пар­тии в пар­ла­мен­те (на вы­бо­рах 1935 ли­бе­ра­лы су­ме­ли по­лу­чить толь­ко 21 ман­дат). По­сле на­ча­ла 2-й ми­ро­вой вой­ны Л. п. в 1940 под­дер­жа­ла коа­лиц. воен. пра­ви­тель­ст­во Чер­чил­ля. А. Синк­лер, яв­ляв­ший­ся ли­де­ром Л. п. в 1935–1945, за­нял пост мин.авиа­ции (по­след­ний пост ли­бе­ра­лов в брит. пра­ви­тель­ст­вах).

В по­сле­во­ен­ные го­ды при сме­нив­шем А. Синк­ле­ра в ро­ли ли­де­ра пар­тии К. Дэ­ви­се по­зи­ции ли­бе­ра­лов про­дол­жа­ли ос­ла­бе­вать. По­сле вы­бо­ров 1951 они рас­по­ла­га­ли лишь 6 мес­та­ми в Па­ла­те об­щин. По­пыт­ки из­бран­но­го в 1956 ли­де­ром пар­тии Д. Гри­мон­да пред­ста­вить Л. п. в ка­че­ст­ве ра­ди­каль­ной не­со­циа­ли­стич. аль­тер­на­ти­вы кон­сер­ва­то­рам и при­влечь на её сто­ро­ну мо­ло­дых из­би­ра­те­лей не увен­ча­лись ус­пе­хом. Рас­ши­ре­ния элек­то­раль­ной ба­зы пар­тии ни при Гри­мон­де, ни при сме­нив­шем его в ро­ли ли­де­ра в 1967 Дж. Тор­пе ли­бе­ра­лам дос­тичь не уда­лось (во 2-й пол. 1950-х – 1970-х гг. они за­воё­вы­ва­ли от 6 до 14 мест в Па­ла­те об­щин).

По­сле пар­ла­мент­ских вы­бо­ров 1974 Л. п. име­ла шанс впер­вые по­сле 1940 вновь вой­ти в со­став брит. пра­ви­тель­ст­ва, од­на­ко пе­ре­го­во­ры Дж. Тор­па с ли­дером кон­сер­ва­то­ров Э. Хи­том за­кон­чи­лись про­ва­лом из-за от­ка­за по­след­не­го со­дей­ст­во­вать пе­ре­хо­ду к про­пор­цио­наль­ной сис­те­ме вы­бо­ров, что по­зво­ли­ло бы ли­бе­ра­лам уп­ро­чить свои по­зи­ции в пар­ла­мен­те. Сме­нив­ший Тор­па в 1976 на по­сту ли­де­ра пар­тии Д. Стил за­клю­чил пакт с лей­бо­ри­ста­ми о под­держ­ке по­след­них на пар­ла­мент­ских вы­бо­рах, од­на­ко в 1978 пакт был рас­торг­нут по при­чи­не не­же­ла­ния лей­бо­ри­стов, по­доб­но кон­сер­ва­то­рам, со­гла­сить­ся на из­ме­не­ние из­би­рат. сис­те­мы.

В нач. 1980-х гг. Л. п. всту­пи­ла в коа­ли­цию с вновь об­ра­зо­ван­ной Со­ци­ал-де­мо­кра­тич. пар­ти­ей (СДП). На вы­бо­рах 1983 и 1987 Со­юз СДП – Ли­бе­ра­лы полу­чил со­от­вет­ст­вен­но 23 (Л. п. – 17, СДП – 6) и 22 (Л. п. – 17, СДП – 5) мес­та в пар­ла­мен­те. В 1988 Л. п. и СДП объ­е­ди­ни­лись, но­вая пар­тия по­лу­чи­ла назв. Ли­бе­раль­ные де­мо­кра­ты.

Либеральная партия Канады — РИА Новости, 22.10.2019

https://ria.ru/20191022/1560061014.html

Либеральная партия Канады

Либеральная партия Канады — РИА Новости, 22.10.2019

Либеральная партия Канады

Либеральная партия Канады (Liberal Party of Canada) – центристская политическая партия, одна из основных партий в стране. РИА Новости, 22.10.2019

2019-10-22T12:21

2019-10-22T12:21

2019-10-22T12:21

справки

/html/head/meta[@name=’og:title’]/@content

/html/head/meta[@name=’og:description’]/@content

https://cdn21.img.ria.ru/images/130678/65/1306786536_0:0:2000:1126_1920x0_80_0_0_0888be4e577e41c0717788a1dadf312d.jpg

Либеральная партия Канады (Liberal Party of Canada) – центристская политическая партия, одна из основных партий в стране.Партия возникла в 1854 году, объединив в своих рядах реформистов из Верхней и Нижней Канады. Либеральная партия не имеет строгого членства. Основная партийная деятельность сосредоточена в парламентской фракции. Активность сторонников партии проявляется преимущественно в период избирательных кампаний. Финансирование Либеральной партии осуществляется за счет пожертвований крупного бизнеса, добровольных взносов сторонников, а также прямых субсидий из государственного бюджета на нужды участия партии в выборах.После образования в 1867 году Канадской конфедерации Либеральная партия позиционировала себя в качестве сторонницы реформ, что позволило ей постепенно утвердиться в роли ключевого элемента (наряду с Консервативной партией, в 1942-2003 годах – Прогрессивно-консервативной партией) в двухпартийной системе страны.Основу идеологии Либеральной партии составлял либерализм британского образца. Первый либеральный премьер-министр Александр Макензи (занимал пост в 1873-1878 годах) демократизировал парламентские процедуры, ввел протоколирование дебатов и тайное голосование. Решающее значение для укрепления позиций Либеральной партии имела деятельность Уилфрида Лорье (премьер-министр в 1896-1911 годах), кабинеты которого вели активную иммиграционную политику, освоение западных районов Канады и железнодорожное строительство, сопровождавшееся промышленным бумом и урбанизацией. Либеральная партия выступала в этот период за развитие свободной торговли с США, против политики протекционизма.С начала 1920-х годов социально-экономическая политика Либеральной партии претерпела существенные изменения. Либеральные правительства Уильяма Лайона Макензи Кинга (1921-1926, 1926-1930, 1935-1948), Луи Сен-Лорана (1948-1957), Лестера Пирсона (1963-1968) и Пьера Трюдо (1968-1979, 1980-1984) проводили курс на активизацию государственного вмешательства в экономику и социальную сферу и заложили фундамент канадского «государства всеобщего благосостояния». В 1927 году либералы приняли первое канадское пенсионное законодательство, в 1940-1970-х годах реализовали программы помощи безработным, нетрудоспособным, многодетным, активно содействовали развитию культуры и сферы образования. В 1970 году Либеральная партия смогла предотвратить отделение от Канады Квебека. В период нахождения Либеральной партии у власти в 1982 году был достигнут конституционный суверенитет Канады. В условиях ухудшения экономической конъюнктуры либеральные кабинеты Жана Кретьена (1993-2003) и Пола Мартина (2003-2006) проводили политику сокращения социальных расходов, приватизации государственных предприятий, консолидации бюджета и укрепления национальной валюты.В январе 2006 года на фоне коррупционного скандала Либеральная партия проиграла парламентские выборы. В декабре 2006 года Либеральную партию возглавил Стефан Дион. На досрочных парламентских выборах в 2008 году партия получила 77 мест. В декабре 2008 года Диона на посту лидера партии сменил Майкл Игнатьев. Однако ему также не удалось вернуть партию к власти. На федеральных выборах 2011 года либералы заняли третье место, показав худший результат за всю историю партии. В парламенте партия получила только 34 места. Игнатьев впоследствии ушел с поста лидера либералов, его сменил Боб Рэй.В апреле 2013 года Либеральную партию возглавил сын Пьера Трюдо, Джастин Трюдо. По итогам выборов 2015 года либералы получили 184 места в парламенте и сформировали правительство большинства. Джастин Трюдо стал 23-м премьер-министром Канады.Правительство Трюдо снизило ставку подоходного налога для лиц со средним доход, и повысило ее для более состоятельных канадцев, были увеличены выплаты для пенсионеров.Кабинет Трюдо принял 10-летнюю Национальную жилищную стратегию стоимостью 55 миллиардов долларов и начал выплачивать пособие на детей для семей с низким и средним уровнем дохода. Либералы также провели реформу Сената.Для борьбы с изменением климата правительство Трюдо призвало провинции принять меры по сокращению выбросов парниковых газов. В 2019 году федеральный налог на выбросы углерода вступил в силу в Саскачеване, Манитобе, Онтарио и Нью-Брансуике, поскольку правительства этих провинций не разработали свои собственные планы ценообразования на выбросы углерода.По итогам парламентских выборов 21 октября 2019 года Либеральная партия не смогла получить абсолютное большинство в 170 мандатов. После предварительной обработки голосов со всех 338 избирательных округов партия Трюдо лидирует в 158 округах. Среди главных лозунгов Либеральной партии в избирательной кампании 2019 года – создание сильного среднего класса, инвестирование в создание рабочих мест для среднего класса, защита окружающей среды, поддержка коренных народов и др.Материал подготовлен на основе информации РИА Новости и открытых источников

РИА Новости

[email protected]

7 495 645-6601

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/

2019

РИА Новости

[email protected]

7 495 645-6601

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/

Новости

ru-RU

https://ria.ru/docs/about/copyright.html

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/

РИА Новости

[email protected]

7 495 645-6601

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/

https://cdn23.img.ria.ru/images/130678/65/1306786536_166:0:1949:1337_1920x0_80_0_0_a4d02d4c56438a0ccd29a5b4ad2cfd23.jpg

РИА Новости

[email protected]

7 495 645-6601

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/

РИА Новости

[email protected]

7 495 645-6601

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/

справки

Либеральная партия Канады (Liberal Party of Canada) – центристская политическая партия, одна из основных партий в стране.Партия возникла в 1854 году, объединив в своих рядах реформистов из Верхней и Нижней Канады.

Либеральная партия не имеет строгого членства. Основная партийная деятельность сосредоточена в парламентской фракции. Активность сторонников партии проявляется преимущественно в период избирательных кампаний.

Финансирование Либеральной партии осуществляется за счет пожертвований крупного бизнеса, добровольных взносов сторонников, а также прямых субсидий из государственного бюджета на нужды участия партии в выборах.

После образования в 1867 году Канадской конфедерации Либеральная партия позиционировала себя в качестве сторонницы реформ, что позволило ей постепенно утвердиться в роли ключевого элемента (наряду с Консервативной партией, в 1942-2003 годах – Прогрессивно-консервативной партией) в двухпартийной системе страны.

Основу идеологии Либеральной партии составлял либерализм британского образца.

Первый либеральный премьер-министр Александр Макензи (занимал пост в 1873-1878 годах) демократизировал парламентские процедуры, ввел протоколирование дебатов и тайное голосование. Решающее значение для укрепления позиций Либеральной партии имела деятельность Уилфрида Лорье (премьер-министр в 1896-1911 годах), кабинеты которого вели активную иммиграционную политику, освоение западных районов Канады и железнодорожное строительство, сопровождавшееся промышленным бумом и урбанизацией. Либеральная партия выступала в этот период за развитие свободной торговли с США, против политики протекционизма.

С начала 1920-х годов социально-экономическая политика Либеральной партии претерпела существенные изменения. Либеральные правительства Уильяма Лайона Макензи Кинга (1921-1926, 1926-1930, 1935-1948), Луи Сен-Лорана (1948-1957), Лестера Пирсона (1963-1968) и Пьера Трюдо (1968-1979, 1980-1984) проводили курс на активизацию государственного вмешательства в экономику и социальную сферу и заложили фундамент канадского «государства всеобщего благосостояния».

В 1927 году либералы приняли первое канадское пенсионное законодательство, в 1940-1970-х годах реализовали программы помощи безработным, нетрудоспособным, многодетным, активно содействовали развитию культуры и сферы образования. В 1970 году Либеральная партия смогла предотвратить отделение от Канады Квебека. В период нахождения Либеральной партии у власти в 1982 году был достигнут конституционный суверенитет Канады. В условиях ухудшения экономической конъюнктуры либеральные кабинеты Жана Кретьена (1993-2003) и Пола Мартина (2003-2006) проводили политику сокращения социальных расходов, приватизации государственных предприятий, консолидации бюджета и укрепления национальной валюты.

В январе 2006 года на фоне коррупционного скандала Либеральная партия проиграла парламентские выборы.

В декабре 2006 года Либеральную партию возглавил Стефан Дион. На досрочных парламентских выборах в 2008 году партия получила 77 мест. В декабре 2008 года Диона на посту лидера партии сменил Майкл Игнатьев. Однако ему также не удалось вернуть партию к власти. На федеральных выборах 2011 года либералы заняли третье место, показав худший результат за всю историю партии. В парламенте партия получила только 34 места. Игнатьев впоследствии ушел с поста лидера либералов, его сменил Боб Рэй.

В апреле 2013 года Либеральную партию возглавил сын Пьера Трюдо, Джастин Трюдо.

По итогам выборов 2015 года либералы получили 184 места в парламенте и сформировали правительство большинства. Джастин Трюдо стал 23-м премьер-министром Канады.

Правительство Трюдо снизило ставку подоходного налога для лиц со средним доход, и повысило ее для более состоятельных канадцев, были увеличены выплаты для пенсионеров.

Кабинет Трюдо принял 10-летнюю Национальную жилищную стратегию стоимостью 55 миллиардов долларов и начал выплачивать пособие на детей для семей с низким и средним уровнем дохода. Либералы также провели реформу Сената.

Для борьбы с изменением климата правительство Трюдо призвало провинции принять меры по сокращению выбросов парниковых газов. В 2019 году федеральный налог на выбросы углерода вступил в силу в Саскачеване, Манитобе, Онтарио и Нью-Брансуике, поскольку правительства этих провинций не разработали свои собственные планы ценообразования на выбросы углерода.По итогам парламентских выборов 21 октября 2019 года Либеральная партия не смогла получить абсолютное большинство в 170 мандатов. После предварительной обработки голосов со всех 338 избирательных округов партия Трюдо лидирует в 158 округах. Среди главных лозунгов Либеральной партии в избирательной кампании 2019 года – создание сильного среднего класса, инвестирование в создание рабочих мест для среднего класса, защита окружающей среды, поддержка коренных народов и др.

Материал подготовлен на основе информации РИА Новости и открытых источников

как правители в России становятся либералами :: Мнение :: РБК

В отличие от отца, императора Николая Павловича, которого в отрочестве не готовили в наследники престола, Александра II с самого начала воспитывали именно в этом качестве. Несмотря на это, выбор его наставников определялся не их политическими взглядами, а педагогическими дарованиями и высочайшим профессионализмом: русский язык преподавал В.А..Жуковский, правовые науки — М.М.Сперанский, математику — академик Э.Д.Коллинс, финансы — Е.Ф.Канкрин. Военной подготовкой, напротив, не увлекались (случай уникальный среди последних шести Романовых). К моменту вступления на престол наследник имел детальное представление о функционировании государственной машины в качестве члена Сената, Комитета министров и председателя двух секретных комитетов по крестьянскому делу. Никакими сведениями о сколь-нибудь существенных разногласиях по вопросам внутренней и внешней политики с отцом-императором мы не располагаем. Иными словами, в 1855-м Российскую империю возглавил вполне сформировавшийся мужчина (новому императору было 36 лет), ценящий мнение профессионалов, прекрасно образованный и практически подготовленный к управлению государством.

Первые заявления нового императора недвусмысленно свидетельствуют о намерении продолжать консервативную линию отца. Важна и оценка Николая I в речи перед Государственным советом («покойный государь, мой незабвенный родитель, любил Россию и всю жизнь постоянно думал об одной только ее пользе. Каждое его действие, каждое его слово имело целью одно и то же — пользу России»), и заявление о приверженности определенной внешнеполитической ориентации, сделанное иностранным послам («начала эти суть начала священного союза»), и рекомендация польскому дворянству «оставить мечтания» (речь шла о надежде польских патриотов на широкую автономию Царства Польского как минимум, а как максимум — на возрождение независимой Польши).

Читайте на РБК Pro

Аккуратные намеки

Пожалуй, единственное из «программных» заявлений, сделанных царем до официальной коронации (она состоялась в августе 1856 года), в котором можно усмотреть намек на желание перемен, — это обращение к представителям московского дворянства: «Слухи носятся, что я хочу дать свободу кресть­янам; это несправедливо, и вы можете сказать это всем направо и налево; но чувство, враж­дебное между крестьянами и их поме­щиками, к несчастию, существует, и от этого было уже несколько случаев не­повиновения помещикам. Я убежден, что рано или поздно мы должны к этому прийти. Я думаю, что и вы одного мнения со мною, следователь­но, гораздо лучше отменить кре­постное право сверху, нежели до­жидаться того времени, когда оно само собой начнет отменяться сни­зу».

Впрочем, и Николай I в 1842 году высказался о крепостном праве достаточно определенно: «Нет сомнения, что крепостное право в нынешнем его положении у нас есть зло, для всех ощутительное и очевидное…» Правда, он тут же добавил: «Но прикасаться к нему теперь было бы делом еще более гибельным… Я… никогда на это не решусь, считая, что если время, когда можно будет приступить к такой мере, вообще очень еще далеко, то в настоящую эпоху всякий помысел о том был бы не что иное, как преступное посягательство на общественное спокойствие и на благо государства».

Однако за прошедшие без малого полтора десятка лет выяснилось, что время это не столь далеко, как казалось Николаю. Крымская война со всей очевидностью показала необходимость радикального реформирования не только вооруженных сил с их архаичной системой рекрутского набора и низким профессиональным уровнем значительной части офицерства и генералитета, но и всей системы управления. Помещичье хозяйство пребывало в тяжелом кризисе (по подсчетам В.О.Ключевского, около 2/3 имений с приписанными к ним крепостными было заложено). Чрезвычайно тяжелым было финансовое положение империи, и до войны, впрочем, не блестящее. Неспокойно было и на многих национальных окраинах, особенно в Царстве Польском. Будучи уже достаточно опытным администратором, Александр II понимал, что невозможно всерьез реставрировать одну из несущих опор государственной конструкции, не трогая остальных. Именно это соображение и подвигло его к подготовке отмены крепостного права.

Чтение манифеста об отмене крепостного права в России в имении Прозоровых в Московской губернии. 1861 год (Фото: «РИА Новости»)

Великие реформы

Существует распространенное заблуждение, что Великая крестьянская реформа была либеральной. По моему убеждению, это не так: ведь проводилась она самым что ни на есть консервативным способом, при максимальном учете интересов дворянства как главной социальной опоры трона. По сути, крестьяне получили по ней только личную свободу (да и то в немалой степени ограниченную сельской общиной), а земля досталась им по минимальной норме, с большой переплатой и далеко не сразу.

То же самое можно сказать и о большей части последующих реформ. Земская 1864-го и городская 1870-го, создавая местное самоуправление, всячески препятствовали превращению его в учреждение политическое. Государство освобождалось от огромного объема повседневных хозяйственных забот (устройство школ и больниц, общественное строительство и благоустройство и т.д.), не неся при этом больших расходов и тщательно контролируя сословный состав этих учреждений. Военные реформы были вызваны насущной необходимостью повысить боеготовность армии и флота: в наступившую эпоху эскадренных броненосцев и сложных артиллерийских систем требовались совершенно иные способы комплектования рядового и офицерского состава. Разве что судебная реформа, за короткое время внедрившая гласный состязательный процесс и с нуля создавшая такие институты, как суд присяжных и адвокатура, может быть без оговорок отнесена к либеральным. Правда, трудно было найти в государственном устройстве России элемент, столь же прогнивший, как дореформенный суд…

Ответственное правление

И все-таки в правление Александра II Россия впервые в своей истории получила мощный импульс к развитию в либеральном направлении — к частной собственности, к правам и свободам личности, к верховенству закона. Получила вынужденно, вопреки изначальным намерениям самодержца, который, не будучи либералом, был разумным и ответственным правителем. Один из парадоксов нашей истории в том и заключается, что «оттепели» случаются у нас исключительно по причине нестерпимых «заморозков», когда страна доведена до крайности очередной манией геополитического величия и изысками «особого пути к Третьему Риму». И когда происходит очередная «сдача команды не в должном порядке» (как сообщил сыну умирающий Николай), за дело вынуждены браться люди, от либеральных убеждений изначально далекие. Потому и получается половинчато, негладко, непоследовательно и коряво… Но, что куда важнее, некроваво.

Вольное историческое общество (ВИО) было создано в 2014 году, объединив историков и специалистов социальных и гуманитарных наук, которые считают необходимым противостоять фальсификациям истории последнего времени и готовы бороться за честь профессионального научного сообщества. За год деятельности ВИО многократно выступало с критикой решений властей. Так, оно выступило в поддержку профессора МГИМО Андрея Зубова, уволенного за критику российской внешней политики в отношении Украины. Также был открыто поддержан академик Юрий Пивоваров, обвиненный в халатности в связи с пожаром в ИНИОНе. Критике со стороны ВИО неоднократно подвергались и высказывания министра культуры Владимира Мединского, который выступал за пропаганду мифов советского времени, а также заявил, что историки и архивисты должны заниматься «тем, за что государство им платит деньги, а не осваивать смежные профессии».

Происхождение «либерализма» — Атлантика

Сегодня легко потеряться в информации, но «большие данные» также могут помочь нам понять формулировки, которые мы используем при интерпретации информации, включая политику. Google отсканировал миллионы книг, изданных на протяжении веков. Могут ли миллиарды и миллиарды слов в цифровой форме помочь нам понять нашу историю и характер?

Благодаря оцифровке мы теперь можем установить, когда слово «либеральный» впервые приобрело политическое значение. На протяжении веков оно имело то, что ученые назвали дополитическими значениями, например, щедрый, терпимый или подходящий для благородного или высшего статуса — например, «гуманитарные науки» и «гуманитарное образование».Но теперь, используя Ngram Viewer от Google, мы можем увидеть, что слово «либеральный» — прилагательное — использовалось для изменения. До 1769 года это слово использовалось только до-политическим образом, но примерно в 1769 году такие термины, как «либеральная политика», «либеральный план», «либеральная система», «либеральные взгляды», «либеральные идеи» и «либеральные идеи». принципы »начинают прорастать, как цветы.

Мои исследования с Уиллом Флемингом показывают, что шотландский историк Уильям Робертсон, по-видимому, является наиболее значительным новатором, неоднократно использовавшим слово «либерал» в политическом смысле, особенно в книге, опубликованной в 1769 году.(Я представил более подробную информацию в лекции в Ratio Institute, которую можно посмотреть здесь.) Например, о Ганзейском союзе Робертсон говорил о «духе и рвении, с которыми они боролись за эти свободы и права», и о том, как общество торговцев , «Внимательное отношение только к коммерческим объектам, не могло не распространять по Европе новые и более либеральные идеи относительно справедливости и порядка».

Друг и соратник Робертсона Шотландец Адам Смит использовал слово «либерал» в аналогичном смысле в Богатстве народов , опубликованном в 1776 году.Если бы все нации, по словам Смита, следовали «либеральной системе свободного вывоза и свободного ввоза», то они были бы подобны одной великой космополитической империи, и голод был бы предотвращен. Затем он повторяет фразу: «Но очень немногие страны полностью приняли эту либеральную систему».

«Либеральная система» Смита касалась не только международной торговли. Он использовал слово «либеральный» для описания применения тех же принципов к вопросам внутренней политики. Смит был ярым противником ограничений на рынке труда, поддерживал свободу контрактов и хотел, чтобы рынки труда «основывались на таких либеральных принципах».

В другом месте Смит проводит важный контраст между регулированием «промышленности и торговли великой страны… по той же модели, что и отделы государственного офиса» — то есть, управление экономикой, как если бы это была организация, — и «Позволяя каждому преследовать свои интересы по-своему, исходя из либерального плана равенства, свободы и справедливости». Проводя такой контраст, Смит снова дает последнему ярлык «либерал», которому он отдает предпочтение.

Смит также хвалит школу французских экономистов: «Представляя совершенную свободу как единственное действенное средство» для максимального увеличения национального богатства, «его доктрина кажется во всех отношениях столь же щедрой и либеральной.В основе идеи либеральных принципов Смита лежит идея естественной свободы:

Все системы предпочтений или ограничений, поэтому, будучи таким образом полностью устраненными, очевидная и простая система естественной свободы сама устанавливает себя. согласие. Каждому человеку, пока он не нарушает законы справедливости, предоставляется полная свобода преследовать свои собственные интересы по-своему и конкурировать со своим трудом и капиталом с таковыми любого другого человека или отряда людей.

Для Смита естественная свобода не была аксиомой. Он сделал исключения из этого и признал, что делает это. Тем не менее, это его главный принцип, и бремя доказывания лежит на тех, кто нарушит его. В открытом письме Смиту в 1787 году Джереми Бентам приветствовал его за то, что он научил общество презумпции свободы. Затем Бентам бросил вызов Смиту по поводу одного из его исключений, заявив, что Смит не смог выполнить бремя доказывания, когда сделал исключение из естественной свободы, одобрив существующий закон, устанавливающий максимальную процентную ставку.

Вскоре после публикации «Богатство народов » Робертсон написал Смиту, приветствуя его как противоядие от «нелиберальных договоренностей» и говоря: «Ваша книга обязательно должна стать политическим или торговым кодексом для всей Европы, что часто должно происходить. к ним обращаются мужчины как практики, так и спекуляции ». Ожидания Робертсона, широко разделявшиеся в то время, оправдались. По мере распространения системы Смита распространялся и его термин. Этот термин стал привычным для британских официальных лиц, время от времени появляясь в парламентских дебатах и ​​даже в речи короля Георга III на открытии парламента в 1782 году.

Термин также экспортировался в Европу и США. Некоторые ученые утверждали, что современное использование термина «либеральный» возникло на европейском континенте, а затем распространилось в Великобритании. Но, используя сканированные Google книги на французском, испанском, итальянском и немецком языках, мы можем увидеть, что в этих странах используется больше, чем в Великобритании. Я бы не стал заходить так далеко, как Артур Герман в названии своей великолепной книги 2001 года « Как шотландцы изобрели современный мир» , но именно шотландцы положили начало использованию слова «либерал» в политическом смысле.

На континенте слово «либерал» использовалось, по сравнению с Великобританией, больше для обозначения конституционной реформы и политического участия, а не естественной свободы. Исключительная британская история стабильного правительства и островного статуса помогла Смиту сосредоточиться на естественной свободе. В своей недавней книге « Изобретая свободу: как англоязычные народы создали современный мир» () Дэниел Ханнан цитирует Смита в лекции 1763 года. После союза Англии и Шотландии в 1707 году «владения были полностью окружены морем … Следовательно, нельзя было особо опасаться иностранного вторжения…. Таким образом, — продолжал Смит, — им не требовалось содержать постоянную армию. Парламент разделил власть с Короной в соответствии с принципами верховенства закона. «Таким образом, — сказал Смит, — в Англии была установлена ​​система свободы до того, как была введена постоянная армия; чего не было в других странах, поэтому в них никогда не было установлено ».

После смерти Смита в 1790 году его сверстники и ученики, такие как Дугальд Стюарт, а затем стайка влиятельных студентов Стюарта, в том числе из Edinburgh Review , усилили «либеральный» дискурс и гарантировали, что использование этого термина будет продолжаться. распространять.В 1820-х годах суффикс «-изм» был добавлен для создания «либерализма». а позже в этом веке в британской политике выросла Либеральная партия.

Уильям Гладстон, лидер партии, четыре срока был премьер-министром Соединенного Королевства. Для Гладстона и его соратников из Либеральной партии, таких как Ричард Кобден и Джон Брайт, термин «либерал» понимался в основном так же, как Адам Смит впервые использовал этот термин в политическом смысле. Гладстон продвинул свободную торговлю за рубежом, сократил государственные расходы и снизил налоги.Йозеф Шумпетер сформулировал это так: «Гладстонские финансы были финансами системы« естественной свободы », невмешательства и свободной торговли». Что касается внутреннего дерегулирования, то результаты Либеральной партии были неоднозначными, но это следует понимать в контексте давления в сторону интервенционизма. В своей книге «Взлет и падение либерального правительства в викторианской Британии » Джонатан Парри пишет: «Политики столкнулись с необходимостью ответить массовому электорату и соответственно пошли на компромисс … Либералы были привержены использованию власти центральных и местных властей. правительство прагматично и конструктивно, чтобы обеспечить порядок, экономику, условия свободного рынка и самосовершенствование.

Именно после 1880 года смитианское понимание слова «либерал» начало терять связь с другими, часто противоположными значениями. Основная презумпция сегодняшнего «либерализма» часто связана со статус-кво или даже с идеей о том, что правительство должно «что-то делать» для решения предполагаемых проблем.

Работа Google позволяет нам установить, кто первым использовал слово «либерал» в политическом смысле, что это означало и как оно распространилось. Зная о зарождении «либеральных» принципов, мы лучше понимаем запутанную семантику сегодняшней политики.Сегодня многие из тех, кто восхищается Адамом Смитом, называют себя «классическими либералами». Может быть, когда-нибудь они снова смогут сказать просто «либеральные».

Что значит быть «либеральным»? Это в первую очередь означает отстаивание свободы личности в обществе и экономике

В наши дни есть много аргументов и контраргументов по поводу слова «либерал». Это слово используется для карикатуры, критики и демонизации.Если вы идентифицируете себя как либерал, вас могут оскорбить как «либтарда», что представляет собой сочетание слова «либерал» и «отсталый». Должно ли слово «либерал» быть плохим? Что значит быть «либералом» в индийском контексте? Кто такой индийский либерал?

Слово «либерал» происходит от слова «свобода» и в первую очередь означает веру в индивидуальную свободу. Либерал верит в азаади (свободу) как в экономике, так и в обществе. Либерал выступает за индивида, а не за группы или групповую идентичность, а либерал верит в сопротивление всеобъемлющей государственной власти или сопротивлению власти большого государства.Если ты либерал. вы отвергаете то, что вам говорят, как думать, потому что вы принадлежите к определенной касте, религии или сообществу. Вы выбираете свои убеждения независимо от того, к какой группе вы можете принадлежать.

В Индии левые партии, такие как КПИ, и правые партии, такие как БДП, верят в создание большого государства. Бесконечные правительственные схемы, министерства, министры, правительство здесь, правительство там, действия государства за классовую войну, действия государства за революцию хиндутвы, действия государства по продвижению ценностей хиндутвы, действия государства по продвижению социалистических ценностей.От Джавахарлала Неру до Индиры Ганди, Джоти Басу и Нарендры Моди — все они являются сторонниками и защитниками Большого государства и большого правительства, вторгаясь во все сферы личной жизни граждан. Конгресс, КПИМ, БДП — все это крайне нелиберальные партии из-за того, что они используют государственную власть для контроля над гражданами. Величайшим либеральным моментом Конгресса стал период, когда П. В. Нарасимха Рао и Манмохан Сингх были премьер-министрами и свернули правительственную власть, разрешив либерализацию экономики и тем самым открыв экономику и общество.Атал Бихари Ваджпаи также был таким же либеральным премьер-министром Индии, который не вмешивался в частную жизнь граждан и работал над тем, чтобы ослабить хватку правительства над экономикой.

Центральное место в системе убеждений либералов: Отказ от правительства! Отказ от государственной власти! Откажитесь от большого государства!

Кто был самым большим либералом в Индии? Махатма Ганди, конечно. Ганди стремился к децентрализации государственной власти, потому что централизованное правительство, вооруженное полицией, инспекторами, могущественными бабу и властными политиками, является смертоносной силой в жизни граждан.«Человеческое счастье может быть достигнуто только при децентрализованном правлении. Я смотрю на рост могущества государства с величайшим страхом, потому что, очевидно, делая добро, сводя к минимуму эксплуатацию, он наносит величайший вред человечеству, уничтожая индивидуальность. И именно индивидуальность лежит в основе прогресса ».

Он также сказал: «Демократия не может быть создана двадцатью людьми, сидящими в центре. Над ним должны работать жители каждой деревни снизу ». Ганди мало верил во всемогущее Большое Государство и боялся использовать смертоносную силу государства для перемен.Индивидуальные действия, коллективные действия гражданского общества, местные совместные действия и социальные действия, основанные на местных потребностях, были главными для Ганди.

Кто еще такие индийские либералы? Либеральная партия Индии называлась Партией Сватантры, основанной в 1959 году Ч. Раджагопалчари, Мину Масани и другими. Они верили, как Ганди, в сворачивание власти правительства над человеком. Раджаджи был близким другом и поклонником Неру, но полностью порвал с ним из-за социалистической веры Неру в большое государство и большие государственные действия.Саид Раджаджи: «Мы выступаем за минимальное вмешательство правительства и государства, минимальные административные расходы и минимальное вмешательство в частные и профессиональные дела граждан». Это основная идея либерала.

Либерал — неплохое слово. Либерал — это очень хорошее слово с давней традицией в Индии. В конце концов, что такое индуизм, как не глубоко либеральный набор идей, полностью основанный на свободе атмы искать свой собственный путь к брахме? В индуизме ищущий ищет в одиночку, без каких-либо установленных или жестких правил и положений.Свобода мысли, свобода слова, свобода действий, свобода вероисповедания, свобода мнений, свобода аргументов: индуистские духовные верования являются данью индивидуальной свободе.

Либералы не являются партийными политиками. Мы по определению не сторонники какой-либо политической партии. Вместо этого мы верим в свободу и свободу. Либералы верят в социальную и экономическую свободу. Сможете ли вы получить инновационную растущую экономику, если ваша свобода мысли будет запрещена или подвергнута цензуре? Сможете ли вы иметь изменяющееся живое общество, если свобода поклоняться, есть, любить, жениться, читать или писать находится под контролем политиков или идеологических уличных головорезов? Свобода неделима.Для открытого общества вам нужна свободная экономика, действительно свободное общество создаст свободную инновационную экономику.

Контроль мыслей, регламентация, «промывание мозгов», полицейское поведение, использование смертоносной государственной силы для подчинения граждан в конечном итоге не только уничтожит индивидуальность, но и разрушит экономику. Вот почему послание свободы так важно, и вот почему всем нам нужен Азаади от государственной власти, от господства правительства и от чрезмерного господства политиков во всех сферах нашей жизни.Либералы поддерживают это послание: свобода! Свобода! Свобода! Свобода от правительства, свобода от государства и свобода от мысли, контроль над негибкими идеологиями как левых, так и правых.

FacebookTwitterLinkedinEmail

Заявление об ограничении ответственности

Мнения, выраженные выше, принадлежат автору.

КОНЕЦ СТАТЬИ

Либерализма недостаточно | Национальные дела

М. Энтони Миллс

Текущий выпуск

Похоже, что на обоих концах политического спектра либерализм превратился в démodé .От правых-традиционалистов Р. Р. Рено из First Things провозглашает: «Мы страдаем от либеральной монокультуры», характеризующейся «двойным проектом культурного и экономического дерегулирования», который подорвал необходимую солидарность. держать общество вместе. Слева направо, Николь Ашофф из Jacobin критикует то, что она считает либеральной политикой «глобализации, дерегулирования финансовых рынков и [и] массовых налоговых выплат крупному бизнесу и богатым» за создание огромной «пропасти» неравенства между «элиты» и «простые люди».«

Центральное место в либерализме занимает понятие свободы как свободы от принуждения: свобода действовать в соответствии со своим собственным представлением о благе, не посягая на свободу других делать то же самое. Соответственно, либерализм понимает политику в процедурных терминах — как нейтральное взвешивание конкурирующих частных интересов без склонения чаши весов в пользу какого-либо одного конкретного идеала. Таким образом, не случайно, что такие различные современные альтернативы либерализму, как национализм и социализм, стремятся заполнить существенную пустоту, по-разному и в разной степени подчеркивая важность социальной сплоченности над свободой выбора, неправдоподобность или нежелательность морального подхода. нейтральное государство и необходимость осудить коррумпированную сделку между политической и корпоративной элитой.

Что из всего этого будет делать, будет частично зависеть от того, как понимать американскую политическую традицию. Многие либералы рассматривают отказ от либерализма как тревожную угрозу для «либеральной демократии» — и американской демократии, в частности, — наряду с институтами и ценностями, связанными с ней, включая представительное правительство, разделение властей, свободный рынок и религиозную свободу. и терпимость. Их опасения обоснованы, поскольку некоторые из самых ярых критиков либерализма как справа, так и слева обвиняют американский политический проект и его основание как неправомерный и безнадежно либеральный.

Любопытно, что все стороны в этом споре разделяют неявную предпосылку: либерализм, к лучшему или худшему, является сердцем и душой американской политической традиции. Однако на самом деле наше политическое наследие нельзя свести к какой-либо одной политической идеологии или традиции. Либерализм — это не тотализирующая сила спасения или проклятия, а одно — хотя и мощное — направление мысли в рамках нашего идиосинкразического политического эксперимента. Если сегодня американцы склонны проецировать либерализм обратно на всю нашу политическую историю, то отчасти потому, что в конце 19-го и начале 20-го веков либерализм вытеснил другие политические традиции и стал доминирующей структурой (хотя и не только ). которые американцы считают себя гражданами.

Это не просто академический спор; От того, как мы истолкуем политическое наследие нашей страны, будет зависеть, должны ли мы выходить за рамки и в какой степени, чтобы сдерживать ее худшие импульсы, и в какой степени. Сегодня мы сталкиваемся с политическим кризисом, мало чем отличающимся от того, с которым столкнулись американцы в 19 веке, когда изменение социальных и экономических условий подняло серьезные вопросы об основной жизнеспособности наших политических форм. Мы поступили бы хорошо — как поступили бы американцы 19-го века — не позволили бы таким заботам закрывать нам глаза на достоинства наших политических традиций.Вместо этого мы должны напомнить себе, что американский проект был и всегда был намного богаче, чем одна либеральная традиция, поскольку в нем содержатся моральные ресурсы, позволяющие одновременно принять свободу и обуздать крайности либерализма.

РЕСПУБЛИКАНСТВО И АМЕРИКАНСКОЕ ОБЩЕСТВО

Утверждение о том, что американская политическая традиция является по существу либеральной, было популяризировано в середине 20-го века такими историками, как Луис Харц, который высоко оценил устойчивый либеральный — и особенно Локковский — консенсус американской политической традиции.Современные критики либерализма, обвиняющие американский фонд в неисправимом либерализме, просто ставят Харца с ног на голову.

Каким бы влиятельным оно ни было, господствующая либеральная интерпретация основания Америки является спорной. Фактически, многие из наиболее выдающихся американских историков за последние полвека отвергли эту характеристику.

В 1960-х и 1970-х годах такие ученые, как Бернард Бейлин и Гордон Вуд, начали обнаруживать существенные недостатки в его основных утверждениях.Они утверждали, что доказательства не подтверждают теорию о том, что американская политическая традиция — и, в частности, американское основание — была монолитно либеральной, отлитой по форме локковского индивидуализма. Скорее они постулировали, что отличительная форма республиканизма служила истинной «идеологией» американской революции.

Республиканизм — это политическая традиция, восходящая к классическому взгляду на гражданство, воплощенному в некоторых греческих городах-государствах и Римской республике. Подобно либерализму, республиканизм позволяет себе быть важным для политики.И все же он расходится с либерализмом в понимании свободы и акцента на равенстве.

Быть гражданином по республиканской традиции — значит быть свободным и равным. Свобода здесь, прежде всего, означает не рабство — не подчинение господству или произвольному принуждению. В то же время республиканское понятие гражданства, уходящее корнями в древнегреческое понятие полис , предъявляет строгие требования к гражданам, поскольку считает, что обязанности правления совместно возлагаются на всех граждан.Таким образом, республиканизм влечет за собой «положительное» понятие свободы, а также отрицательное: гражданин республики не просто свободен от принуждения ; он же бесплатно на гражданскую жизнь.

Республиканизм также подчеркивает центральную роль общего блага в своем представлении о свободе. Вместо того чтобы рассматривать человека как суверенную личность, движимую личными интересами — отчетливо экономическое понятие человека, рожденного либерализмом — республиканизм рассматривает человека как политическое животное, гражданина среди граждан в пределах полиса , который стремится проявлять добродетели, необходимые для практиковать политику самоуправления.Как отмечает Вуд, при республиканизме «свобода [реализуется], когда граждане [являются] добродетельными, то есть готовы пожертвовать своими личными интересами ради общества». Добродетель в республиканской традиции понимается прежде всего как общественная добродетель.

Это не означает, что республиканизм рассматривает человека как крайний альтруист. Напротив, как отмечает нынешняя республиканка Ханна Арендт, республиканизм понимает амбиции как мотивирующий фактор в гражданском участии: римский гражданин, например, действовал в надежде, что его честь может быть увековечена.В рамках этой амбиции республиканизм признает сопутствующую опасность тщеславия и коррупции, поэтому хорошо продуманные структуры правительства — те, которые включают верховенство закона, разделение властей и регулярные выборы, среди других гарантий — считаются необходимыми для предотвращения любой гражданин от приобретения или использования слишком большой власти. Таким образом, как и либерализм, республиканизм с подозрением относится к правительственной власти, хотя и не потому, что считает правительство изначально злом. Скорее республиканизм признает, что человек может потерпеть неудачу в добродетели, особенно в той мере, в какой он приобретает власть.Таким образом, республиканизм настаивает на том, чтобы государственные институты были тщательно обработаны и оберегались от разлагающего влияния порока через культивирование и проявление гражданской добродетели.

Республиканский принцип равенства вытекает из этой концепции гражданства. Чтобы быть гражданином республики, необходимо, чтобы не было иерархии власти: все являются гражданами, а не подданными. А поскольку все граждане равны, все они должны иметь право нести бремя самоуправления, включая обязанность участвовать в общественной жизни.Как выразился историк Дж. Г. А. Покок, республиканский гражданин «добродетелен в своем … участии в отношениях равенства и правящего и управляемого».

Многие республиканцы считали, что такое политическое равенство предполагает определенную степень экономического равенства, особенно в форме широкого распределения собственности — то, что Кристофер Лэш называет «грубым равенством условий». Это не значит, что республиканизм отвергает понятие частной собственности; Напротив, республиканизм разделяет заботу либерализма о частной собственности.Но он делает это не потому, что рассматривает собственность как самоцель, защита которой составляет raison d’être государства. Скорее республиканизм рассматривает владение собственностью как предварительное условие для полного участия в полисе . Согласно Вуду, общественная добродетель считалась «только в республике равных, активных и независимых граждан», а право собственности считалось необходимым для обеспечения минимальной степени экономической независимости, необходимой мужчинам для выполнения гражданских обязанностей.Следовательно, все граждане должны обладать правом собственности, как и обязательствами самоуправления.

В 1960-х Бернард Бейлин утверждал, что, хотя большинство людей в то время характеризовали американскую революцию как «выражение [либерализма] философии естественных прав», определенное течение республиканизма также проникло через Атлантику, чтобы повлиять на американцев. колонисты. Это течение было проиллюстрировано английскими писателями, полемистами и политиками XVIII века, связанными с «деревенской» оппозицией господствующей «придворной» политике.Такие люди «применили к политике эпохи Уолпола особый антиавторитаризм, порожденный потрясениями Гражданской войны в Англии».

Согласно Бейлину, Вуду и их последователям, именно республиканское видение противостояния Англии в большей степени, чем либерализм, вдохновляло первых американцев. Он предоставил американским революционерам мощную основу для критики короны и оправдания их стремления к независимости, одновременно подтверждая преемственность с английской политической традицией.Этот «атлантический республиканизм» останется жизненно важной традицией в американской политической мысли до конца XIX века, после чего его сущность начнет рассеиваться.

Критики интерпретации американской революции Бейлин и Вудом утверждают, что она преуменьшает подлинное влияние либерализма на поколение основателей. Эта критика небезосновательна. Хотя республиканизм сыграл особую роль в побуждении основателей к отделению от Англии, либерализм, несомненно, повлиял и на них, даже если это влияние иногда преувеличивается.В конце концов, утверждение основателями «жизни, свободы и стремления к счастью» как «неотъемлемых прав» в Декларации независимости имело явный локковский подтекст.

Как отмечает историк Лэнс Бэннинг, «раннее революционное мышление … всегда было сплавом республиканских и либеральных идей, и [эти] традиции не просто сосуществовали или объективно существовали как отдельные и конкурирующие варианты». Сам Бейлин высказал примерно то же самое: «глашатаи революции», как он выразился, были «оба« гражданскими гуманистами » и « либералами », хотя и с разными акцентами в разное время и в разных обстоятельствах» (курсив мой. ).Таким образом, республиканизм и либерализм, а не взаимоисключающие идеологии, лучше всего рассматривать как отдельные жилы политической мысли, которые переплетаются и пронизывают историю нашей страны — от ее революционных истоков до наших дней.

ЛИБЕРАЛИЗМ В АМЕРИКЕ

Термин «либерализм» возник в Англии начала 19 века как термин, осуждающий политических противников торизма. Эта концепция, конечно, имеет гораздо более глубокие корни, требуя предшественников не только у Гоббса, Локка, Юма, Адама Смита и Бенджамина Константа, а также французских философов , но также, как заметила историк Дороти Росс, в судебных моделях мысли классических римских и средневековых времен.В своей недавней книге «Утраченная история либерализма » Хелена Розенблатт прослеживает либерализм, уходящий корнями в Древнюю Грецию.

При формулировании своего видения Америки некоторые основатели особенно сильно опирались на либерализм таких теоретиков, как Локк, Смит и Хьюм — возможно, самым выдающимся из них был Александр Гамильтон. Эти либералы эпохи основания рассматривали коммерческую деятельность как форму либерализации, которая не только увеличивала благосостояние, но и способствовала совместному обмену, тем самым порождая утонченность и вежливость среди граждан.

Другие учредители, такие как Томас Джефферсон, видели в коммерческой деятельности источник потенциальной коррупции. Как указывает Вуд, эти первые американские республиканцы — как и «деревенские» республиканцы из Англии Уолпола — беспокоились о том, что «рост банков, торговых компаний и фондовых рынков, плюс появление людей с новыми деньгами, [и] растущее население долг «изменит культуру зарождающейся республики, позволив личным интересам вытеснить общественную добродетель как главный вдохновляющий принцип общества.

Проблемы республиканцев обострились во время промышленной революции. Хотя эта трансформация американской экономической и социальной жизни предвещала огромные выгоды — от повышения эффективности и технологических инноваций до повышения уровня жизни и увеличения продолжительности жизни — она ​​также повлекла за собой значительные потрясения и нарушения. Аграрный и меркантилистский образ жизни довоенной Америки, характеризующийся сельским хозяйством, ремесленным трудом и мелкомасштабным коммерческим обменом, был либо вытеснен, либо заменен новыми, промышленными, характеризующимися производством, крупными корпорациями и финансовыми спекуляциями.Богатство было сосредоточено в руках нового могущественного класса промышленников, в то время как фермеры-йоманы и другие мелкие производители эпохи основания постепенно были заменены наемными работниками, у которых не было ничего, кроме своей «рабочей силы». Учитывая опору республиканизма на широко распространенную собственность как предпосылку гражданского участия, многие воспринимали эти фундаментальные социально-экономические изменения как угрозу традиции самоуправления.

Необязательно быть — да и не нужно было быть в XIX веке — социалистом, чтобы осознавать значение этой трансформации для общества.Как отмечает Лаш, во время Гражданской войны «было принято решение среди широкого спектра политических взглядов, что у демократии нет будущего в стране наемников». В результате перспектива «постоянного класса наемных работников … обеспокоила комментаторов американской политики гораздо шире, чем мы думали».

Одним из таких комментаторов был Авраам Линкольн, который говорил именно об этом в своем обращении к Конгрессу в 1861 году. Линкольн признал, что большое количество американцев стали наемными рабочими и, таким образом, обязаны тем, кто «владеет капиталом».Но он указал, что «подавляющее большинство не принадлежит ни к одному классу — ни работает на других, ни другие не работают на них». И на самом деле большинство американских рабочих (за пределами рабовладельческих штатов, по крайней мере) оставались свободными: «Мужчины, с их семьи — жены, сыновья и дочери — работают на себя на своих фермах, в своих домах и в своих магазинах, забирая весь продукт себе и не прося ни капитала, с одной стороны, ни наемных рабочих или рабов с другой. другой: «А как насчет тех американцев, которые были наемными рабочими? Линкольн указал, что они не являются или не должны быть» закрепленными в этом состоянии на всю жизнь.«

По оценке Линкольна, система бесплатного труда могла бы открыть путь, открытый для всех, к той экономической независимости, которая всегда была предварительным условием самоуправления. Его защита свободного труда, конечно, была задумана как ответ и альтернатива рабовладельческой системе Юга, но это также была переформулировка республиканских — даже джефферсоновских — идеалов в контексте растущей трансформации, вызванной индустриализацией.

Однако после гражданской войны индустриализация пойдет на более высокий уровень, и большая часть американцев станет наемными работниками, чем когда-либо прежде.Как выразился экономист Джошуа Розенблум:

Помимо сельского хозяйства, в начале девятнадцатого века большая часть обрабатывающей промышленности располагалась на небольших предприятиях. Наемный труд мог состоять из небольшого числа подмастерьев или, как на первых текстильных фабриках Новой Англии, нескольких рабочих-детей, нанятых с близлежащих ферм … В результате институты рынка труда оставались мелкими и неформальными … С ростом производства и распространением заводских методов производства, особенно в годы после окончания Гражданской войны, все большее число людей могло рассчитывать на то, что они будут проводить свою трудовую жизнь в качестве служащих.

К 1870-м годам эта ситуация стала неоспоримой; Представление Линкольна о свободном труде стало больше походить на неуловимое стремление, чем на реальность. Становилось все более неясным, сможет ли американская традиция республиканизма с ее высокими ожиданиями экономической независимости, гражданской активности и общественной добродетели пережить индустриализацию и рост всеобщего наемного труда. Неужели идеал самоуправляющихся граждан, живущих в аграрном и меркантилистском обществе, стал анахронизмом? Хотя Линкольн ответил категорическим «нет», новое поколение американцев предложит более квалифицированный ответ.

ЛЕВЫЙ И ПРАВЫЙ ЛИБЕРАЛИЗМ

Либерализм предложил американцам XIX века примирить новую социально-экономическую реальность с республиканской традицией самоуправления. Они сделали это с помощью концепций свободы и прогресса, переформулировав их в свете новой индустриальной экономики.

В то время как американские политические проекты 18-го века отражали прогресс в направлении политической свободы, либералы 19-го века считали рынок силой экономической свободы.Вместо широко распространенной собственности, которую постулировал республиканизм, обеспечит независимость, необходимую для самоуправления, либералы 19-го века утверждали, что свобода «продавать свой труд» обеспечит новую «основу автономии» в промышленно развитом мире. Вместо полисов и свободных граждан, мотивированных приверженностью общему благу, новый либерализм предусматривал мир автономных индивидов, которые, если их не будет преследовать государство, вместе улучшат материальное и даже моральное состояние общества.

Этот подход невмешательства в экономику — и социально-экономические эффекты, с которыми он был связан — в конечном итоге породил новое ответвление либерализма, известное как прогрессивизм. Сторонники прогресса в конце 19-го и начале 20-го веков заметили, что необузданные рынки, какими бы ни были их преимущества, также создают внешние эффекты, включая новые формы неравенства, городскую бедность, социальную нестабильность, экономическую концентрацию и промышленный класс, который, несмотря на свои достоинства, демонстрирует многие из пороки старой элиты шелковых чулок (и новых в придачу).Эти опасения были усилены экономической депрессией 1873 года — худшей из тех, что страна когда-либо знала, — а затем еще одной в 1893 году, в которой были замешаны, соответственно, железнодорожная промышленность и финансовые спекуляции. «[F] или впервые, — объясняет Розенблум, — городам по всей стране приходилось бороться с большими массами промышленных рабочих, оставленных с работы и неспособных содержать себя». Конец века ознаменовался ростом массовой безработицы, социальных волнений и ожесточенных конфликтов, кульминацией которых стала политическая перестройка 1896 года.

Политические дебаты, вызванные этими социально-экономическими изменениями, не были просто разногласиями по поводу того, следует ли перераспределять ресурсы или дисциплинировать рыночные силы; Речь шла о том, какая политика необходима, чтобы противостоять экономическим реалиям fin de siècle America. В то время как либералы невмешательства нашли способы примирить индустриализацию с республиканским политическим устройством Америки, сторонники прогресса считали, что необходим новый вид политики, чтобы бороться с новыми экономическими и социальными силами и контролировать их.Прогрессизм, порожденный скорее реформистским, чем революционным импульсом, не стремился — к огорчению радикалов того времени — ниспровергнуть американский экономический порядок или политические идеалы представительного правительства. Но он действительно отошел от либерализма laissez-faire, выступая за вмешательство государства в рынок и новые политические структуры, чтобы уравновесить те, которые унаследованы от 18-го века. В частности, сторонники прогресса считали, что административные органы, укомплектованные якобы аполитичными экспертами, могут оградить законотворческий процесс от грубых действий демократической политики и разлагающего влияния частных интересов.

Прогрессивизм конца 19 — начала 20 веков не полностью расходился с республиканской традицией Америки. Подобно тому, как республиканизм рассматривал «примерное равенство условий» как предпосылку гражданского участия, прогрессизм настаивал на том, что для функционирования демократии необходим минимум экономического и социального равенства. Прогрессивизм также опирался на язык и философию республиканизма в своей политической риторике — в первую очередь в антимонопольном движении и его атаках на искажение электоральной политики новыми корпоративными интересами.

Прогрессивизм, как и либерализм laissez-faire, явно оставался в рамках либеральной традиции. Ключевое отличие, однако, заключалось в том, что при либерализме невмешательства рынок должен был направлять менее чем добродетельные наклонности индивида на общественное благо, в то время как прогрессивизм скептически относился к тому, что рынок, действуя в одиночку, может сохранить общее благосостояние в обществе. индустриальный мир. Вместо этого прогрессисты настаивали на том, что необходимо сильное федеральное правительство, которое могло бы сотрудничать с рынком или предлагать ему рациональное руководство, чтобы защитить людей от хищничества индустриализации, гарантируя при этом, что его добыча достанется наибольшему количеству людей.

Таким образом, либерализм заложил интеллектуальную основу для внутренней политики США в XX веке. Его прогрессивная альтернатива нашла выражение в «Новом курсе» Франклина Рузвельта, а затем в «Великом обществе» Линдона Джонсона. Между тем, вариант невмешательства стал отождествляться с американским консерватизмом, который превозносил экономическую и социальную ценность свободы личности, признавая при этом как необходимость некоторого государственного вмешательства, так и опасность чрезмерной централизации. Риторика либерализма станет особенно сильной во время холодной войны, когда живой альтернативой либерально-демократическому капитализму был тоталитарный коммунизм.Примечательно, что популярность термина «либеральная демократия» возросла в послевоенный период и резко возросла в 1980-х и 90-х годах, обогнав республиканские идиомы — язык «общего блага» и «гражданской добродетели», которые оставались типичными для Американская политическая риторика до ХХ века.

ВОССТАНОВИТЬ РЕСПУБЛИКАНСТВО

Сегодня господство либерализма стало центральной темой справа и слева в пьесе с общим «постлиберальным» поворотом.Слева, популярность демократического социализма отражает предпочтение социальной солидарности, а не индивидуализма, а также разочарование в либеральной экономической политике. Справа национализм отражает в своего рода зеркальном отображении левых предпочтение социальной солидарности через национальную идентичность наряду с отрицанием политики и политики социального освобождения. Оба отвергают либеральную концепцию человека как независимого, обладающего правами человека, в пользу акцента на членстве человека в политическом сообществе.И оба считают государство главным локусом этого сообщества, что резко контрастирует с либеральной концепцией государства как нейтрального арбитра частных прав и конкурирующих концепций блага.

Именно в этом контексте возрождение республиканизма является своевременным и привлекательным. Подобно социализму и национализму, республиканизм отдает приоритет политическому сообществу и общему благу и признает, что рыночные силы могут иногда подрывать их. В то же время он настаивает на сохранении свободы, защите частной собственности и наложении ограничений на правительство.Более того, в отличие от социализма или национализма, республиканизм, по словам Вуда, «является подлинной частью американского наследия, действительно центральным в ее революционных началах».

Следует иметь в виду, что республиканизм не означает «просто … поддержку республиканской формы правления», как утверждала Бринк Линдси на этих страницах. Исторически республиканизм существовал и даже процветал в различных политических контекстах и ​​формах правления, от монархической Англии и олигархических республик итальянских городов-государств до демократической Америки.Республиканизм, если использовать выражение итальянского писателя Франко Вентури, лучше всего охарактеризовать не как форму правления, а как «форму жизни». В обрамлении Вуда он обеспечивает средство, с помощью которого граждане могут «дистанцироваться от своего собственного общества и достичь точки зрения, с которой можно критиковать его», как это сделали «просвещенные англичане восемнадцатого века», сначала в Англии, а затем в колониальной Америке.

В этом смысле республиканизм предлагает сегодняшним американцам точку зрения в рамках нашей политической традиции для критики преобладающего либерального этоса, не отбрасывая при этом многие похвальные институты и принципы либерального общества.Иными словами, республиканизм предоставляет не альтернативу либерализму, а альтернативную форму жизни внутри него — конкурирующую концепцию политики и гражданства, которая может обосновать либерализм и смягчить его индивидуалистические эксцессы.

Как мы видели, современный либерализм трактует политику в первую очередь в административных терминах, как нейтральное — даже научное — управление конкурирующими частными интересами индивидов. Как объяснил политический философ Юрген Хабермас:

Согласно «либеральной» или локковской точке зрения…. правительство представлено как аппарат государственного управления, а общество — как рыночная сеть взаимодействий между частными лицами. Здесь политика … выполняет функцию объединения и столкновения частных интересов с государственным аппаратом, специализирующимся на административном использовании политической власти для достижения коллективных целей.

Другими словами, граждане либеральной схемы — это частные лица, которые могут объединиться для защиты своих общих интересов через механизмы государства.Республиканский взгляд на политику, напротив, не может быть чисто административным, поскольку он требует хотя бы минимального согласия относительно общественных добродетелей, необходимых для поддержания институтов правительства.

Для республиканизма важно не нейтральное взвешивание частных интересов, а рациональное обсуждение внутри и вокруг таких моральных договоренностей, что существенно для политической деятельности. Соответственно, гражданская жизнь — это не зло, необходимое только для защиты частных интересов, а моральное обязательство, лежащее на всех гражданах, которое требует подчинения частных интересов ради общего блага.И все же, что очень важно, республиканизм, по крайней мере в его американском обличье, не отождествляет политическую деятельность исключительно с государством. Вместо этого американская система дает возможность свободным людям и сообществам, действующим через различные уровни правительства и добровольные ассоциации, вместе как граждане добиваться общих благ.

Главные герои американской революционной драмы не были ни «философами», ни членами «отстраненной интеллигенции», как отмечает Бейлин. Таким образом, они не стремились создать философию или «согласовать свои мысли с мыслями основных фигур в истории политической философии, которых современные ученые объявили бы основополагающими.«Вместо этого они были« активными политиками, торговцами, юристами, владельцами плантаций и проповедниками », собравшими широкий спектр интеллектуальных источников, политических и религиозных традиций, чтобы противостоять своим уникальным вызовам и возможностям. Их мировоззрение представляло собой своеобразное сочетание древних идеологий. и современные, либеральные и республиканские, разработанные и адаптированные к определенному историческому контексту.

Нечто подобное можно сказать и о современном американском либерализме. Это не было задумано в философском вакууме — факт, который сегодняшние постлибералы слишком часто игнорируют.Напротив, оно возникло во второй половине XIX века как попытка сохранить американскую традицию самоуправления перед лицом меняющихся социальных и экономических реалий путем переформулирования республиканских идеалов свободы и равенства с точки зрения автономии. и прогресс. Либерализм — как в его невмешательском, так и в прогрессивном вариантах — дал ответ, пусть и несовершенный, на вопрос, в особенно острой форме поставленный индустриализацией: сможет ли американская традиция выжить? И это оказалось успешным отчасти потому, что, отвечая квалифицированным «да», либерализм сформулировал оптимистическое видение будущего, отмеченного экономической свободой и социальным прогрессом.

Рост радикальных движений как правых, так и левых сегодня, как и движения в прошлые десятилетия, предполагает, что доминирующие варианты либерализма больше не предлагают адекватных ответов на наши нынешние социальные реалии. Вместо обнадеживающего видения будущего либерализм в глазах многих, кажется, предлагает мрачный портрет отчужденного человека в настоящем — общества, отмеченного, возможно, свободой выбора и материальным изобилием, но также и социальным разделением. изоляция, аномия и, все чаще, прямой конфликт.Похоже, что одного либерализма уже недостаточно.

К счастью, наша история напоминает нам, что либерализм не определяет исключительно принципы, ценности и цели американского политического проекта. Необходимо возродить нашу республиканскую традицию — такую, которая рассматривает свободу и равенство как взаимно поддерживающие, а не противоречащие идеалы, и которая признает экономическую независимость жизненно важной для их реализации.

В то же время любое возрождение республиканизма должно касаться того, что является отличительной чертой нашего либерального наследия.Вместо того, чтобы просто отказываться от либерализма и институтов, которые его породили, мы должны стремиться возродить их в духе республиканизма. Это потребует от нас укрепления разнообразных гражданских ассоциаций и местных привязанностей, которые объединяют нашу нацию. Это потребует, чтобы мы критиковали и реформировали многие наши институты и гражданские привычки, которые они прививали или не смогли привить. В конце концов, это побудит нас принять плюрализм мысли, лежащий в основе нашей республики.

М. Энтони Миллс — научный сотрудник Американского института предпринимательства и старший научный сотрудник Школы государственной политики Университета Пеппердайн.

Сила либерализма может бороться с угнетением во всех его формах

8 января 2020 года

ТИРАННИЯ ПРИХОДИТ во многих обличьях. Иногда это очевидная форма диктаторов, которые действуют вне закона и терроризируют людей, чтобы сохранить свое правление.Но в менее одиозных и видимых формах это может относиться к тому, как люди могут быть угнетены правительствами, искренне стремящимися делать добро своим гражданам.

Дейдра Нансен Макклоски — экономист и образец бескомпромиссного либерала. Ее научная работа затрагивает такие темы, как то, как топливо капитализма меньше связано с накоплением финансовых средств, а больше с инновациями и идеями. Но ее личное повествование также является частью ее либерального этоса: в 1995 году, когда она была известна как Дональд, она решила стать женщиной — только для того, чтобы испытать нетерпимость даже со стороны тех, кто провозгласил себя либертарианцами.

Та же свобода, которая позволяет покупателям и продавцам торговать и верующим поклоняться Богу по своему выбору, также должна позволять человеку отказаться от пола при рождении и стать другим полом, если его совесть диктует и позволяет медицинская наука. Что еще может означать современный либерализм, если не столь радикальный и банальный вопрос?

В рамках инициативы The Economist «Открытое будущее», направленной на стимулирование глобального разговора о свободе в 21 веке, мы публикуем отрывок из последней книги г-жи Макклоски «Почему либерализм работает: как истинные либеральные ценности делают более свободными и свободными?». более равноправный и процветающий мир для всех »(Yale University Press, 2019).Ниже приводится ее короткое интервью.

***

Современные либералы не консерваторы, ни статисты

Выдержка из книги Дейрдры Нансен Макклоски «Почему либерализм работает» (Yale University Press, 2019).

Современные либералы нигде не сидят на традиционном одномерном правом и левом спектре государственного принуждения. Спектр простирается от насильственно навязываемой право-консервативной политики имперских войн до насильственно навязываемой лево-американской «либеральной» политики классовой войны.По всему спектру вопрос состоит только в том, в каком направлении следует применять массовое принуждение, и ни правые, ни левые не делают паузы, чтобы поставить под сомнение его массовость. «Ветер левый», — предположительно сказал Олаф Пальме, социалистический премьер-министр Швеции. Пойдем в плавание. Везде по всему спектру правительство применяет принуждение при поддержке полиции.

Сегодня такая политика необычайно глубоко проникает в жизнь людей. Быть управляемым при таком режиме — значит управляться, руководить, облагаться налогами, призывать, перераспределять, подвергать сомнению, возбуждать, принуждать, избивать, наблюдать, контролировать, проверять, судить, подталкивать, запрещать, лицензировать, регулировать, экспроприировать, пропагандировать, подталкивать, отравлен газом, тазером, застрелен, заключен в тюрьму и казнен.Да, иногда тоже получалось. Но чьей ценой в принуждении и коррупции?

Истинный либерал, напротив, сидит во втором измерении, на аполитичной вершине треугольника, так сказать. То есть мы, либералы […] не консерваторы и не социалисты. Либеральный экономист и политический философ Хайек в своей книге «Почему я не консерватор» утверждал, что и консерваторы, и социалисты вместе с большинством юристов, солдат и бюрократов считают, что «порядок [является]… результатом постоянного внимания властей.Одним словом, они выступают за этатизм. Экстравагантный современный рост права как законодательства, который противопоставляется более старому представлению о праве как обнаруженных хороших или плохих обычаях нашего сообщества, воплощает такую ​​веру. Оба конца обычного спектра массового государственного принуждения, а также средний, продолжал Хайек, «не верят в стихийные силы приспособления».

[…]

Современный либеральный экономист Дональд Будро пишет, что «многие люди считают, что мы, люди, оставленные без руководства суверенной властью, либо инертные капли, ничего не способные достичь, либо неразумные и жестокие варвары, предназначенные только для грабежа и изнасилования. , грабят и убивают друг друга до тех пор, пока суверенная сила не ограничит нас и не направит нашу энергию на более продуктивные направления.Вот почему левые и правые государственники думают, что им нужно массовое принуждение, чтобы заставить варваров и болванов организоваться.

[…]

Тем не менее, современный либерализм подходит для современного мира с высоким человеческим капиталом лучше, чем старая правая модель недалеких крестьян, должным образом ведомых аристократией, или старая левая модель бездушных пролетариев, должным образом ведомых партией. Если когда-либо и было время отпустить людей и попробовать себя в деле, так это сейчас, когда они так очевидно готовы к либеральной автономии.Вчера, можно сказать, было время аристократии или государства. Пришло время либерализма.

Консерватор / реакционер считает, что социальные обычаи, даже если они долгоживущие, ужасно хрупки перед лицом раздражающих изменений, которые мы наблюдаем ежедневно, таких как отказ от религиозных убеждений или появление однополых браков. А на другом конце спектра прогрессивный / социалист считает, что с плохими обычаями ничего не случится, если она не издаст закон об их изменении. Она уверена, что знает, что принесут законы будущего.Я имею в виду, прямо здесь в законе сказано, что, скажем, заработная плата бедняков может быть повышена путем установления минимальной заработной платы. Пятнадцать долларов. Двадцать. Черт возьми, а почему не сто?

«[Настоящий] либерал, — писал Хайек, — напротив, принимает изменения без опасений, даже если он не знает, как будут осуществлены необходимые адаптации». В 1960 году никто не ожидал появления Интернета. В 1900 году никто не ожидал, что автомобили смогут безопасно пролететь мимо друг друга на расстоянии нескольких футов друг от друга по двухполосным дорогам с общей скоростью 120 миль в час.Почти никто в 1800 году не ожидал Великого обогащения (которое, по данным экономических историков, составляло около 3000 процентов на человека). Почти никто в 1700 году не ожидал либерализма. Тем не менее, как и в случае эволюции животных, искусства, языка или науки, необходимые приспособления были осуществлены с очень немногими, если вообще видимыми, руками извлечения и управления.

Это сделали люди, а не правительства. Нобелевский экономист Вернон Смит выразил эту мысль следующим образом: «Первые« законодатели »не создавали закон, который они« давали »; они изучали социальные традиции и неформальные правила и озвучивали их как закон Бога, или естественный закон.Обычный юрист, сэр Эдвард Кок, отстаивал социальные нормы семнадцатого века как закон, обладающий более высокой властью, чем король. … Требования горнодобывающих компаний определялись, обосновывались и защищались ружьями горняков-клабберов, чьи правила позже стали частью государственного горного права ».

Дональд Будро, комментируя отрывок Смита, пишет: «Ни один миф не несет столько вреда… [как тот], который провозглашает необходимость создания общественного порядка. … И нет конкретного случая этого мифа хуже, чем тот, который настаивает на том, что закон — правила, регулирующие человеческие взаимодействия — есть и может быть только продуктом государства.

Консерватор восхищается такой спонтанной эволюцией за пару десятилетий до настоящего, но злится и опасается любой недавней или, да поможет нам Бог, будущей эволюции. Скажем, усыновление детей однополыми парами. Юк. Социал-демократ, с другой стороны, не восхищается многими эволюциями, происходившими до настоящего времени, и уверен, что сможет заложить лучшее будущее, заставив вас отказаться от своего дела и своей свободы — ради собственного благополучия, дорогая. Скажем, промышленная политика. Истинный либеральный человек, напротив, восхищается некоторыми старыми эволюциями — например, английским общим правом, хотя и не его порабощающей доктриной femme couverte, — и с радостной уверенностью смотрит в будущее, в котором не будет принудительных эволюций освобожденных, если конституционно и особенно этически ограниченных взрослых. , что бы ни случилось в мире эволюции.

Таким образом, по сути, истинный либерал и меньшинство либералов среди республиканцев и демократов, тори и лейбористов считает, что, насколько это возможно, никто не должен толкать людей, стоя над ними с пистолетом или кулаком, чтобы заставить их выполнять его волю. Это этическое убеждение. Я отмечал, что современный либерал ненавидит иерархию мужчин над женщинами, господ над рабами, политиков над гражданами. Великий американский либеральный философ Дэвид Шмидц утверждает, что «право каждого человека сказать нет» жизненно важно, «это основа сотрудничества между собственниками.«Я бы предпочел не делать этого», — сказал Бартлби, писатель из рассказа Мелвилла 1853 года. Как свободный человек и не раб, он мог сказать «нет», хорошо ли это для него. Он был взрослым, и, став взрослым, ему полагалось уважение к своим предпочтениям, если не к оплачиваемой работе.

______________________

От: «Почему либерализм работает: как истинные либеральные ценности делают мир более свободным, равным и процветающим для всех». Авторские права © 2019 Дейрдре Нансен МакКлоски. Используется с разрешения Yale University Press.Все права защищены.

***

Интервью с Дейрдре Нансен Макклоски

The Economist: Термин «либерализм» долгое время был политическим футболом или социальной куклой вуду. Что такое на самом деле либерализм?

Дейдра Нансен Макклоски: Это теория, согласно которой каждый должен быть не рабом (лат. liber ) — бедные мужчины, все женщины, все гомосексуалисты, любого цвета кожи и религии и все такое.Он родился в 18 веке сначала в Голландии, затем в Англии, а затем в Шотландии. Это выглядело странно для общества, привыкшего к правлению лордов и священников. Так называемый «новый либерализм» 1880-х годов в Великобритании резко отличался от либерализма, пропагандируемого в колонках газеты The Economist с 1843 года. Подобно континентальному, а затем фабианскому социализму, а позже и американскому прогрессивизму, стремившемуся стерилизовать женщин и не допускать иммигрантов, новый либерализм хотел, чтобы простые граждане вернулись к детству.Мама и папа должны были отдать должное этим жалким маленьким созданиям, большое вам спасибо.

The Economist: Вы взяли 384 страницы, чтобы объяснить «Почему либерализм работает» (название вашей книги). Могу я быть ужасно несправедливым и попросить вас объяснить это в 150 словах?

Г-жа Макклоски: Легко. Слово L не означает американский «либерализм», крайне антилиберальную, управляемую юристами политику усиления государственного планирования, регулирования и физического принуждения.Напротив, это «либерализм» остального мира, движимый экономистами, «либеральный план», как писал старый Адам Смит в 1776 году, «[социального] равенства, [экономической] свободы и [правовой] справедливости» со скромным , сдержанное правительство, оказывающее реальную помощь бедным. Настоящий современный либерализм.

Либеральная «риторика» объясняет хорошие черты современного мира по сравнению с более ранними и более поздними нелиберальными режимами — экономический успех современного мира, его искусства и науки, его доброту, терпимость, инклюзивность и особенно массовое освобождение. все больше и больше людей из жестоких иерархий древних и современных.Его враги утверждают, что он также объясняет предполагаемое зло, такое как сведение всего к деньгам, потеря общества или бедствия иммиграции нехристианами. Но они ошибаются.

(Это 150 слов на кнопке, выбор из первых двух абзацев книги.)

The Economist: Не должна ли вера в либеральные ценности быть «симметрично аксиоматической» — т.е. способность думать и говорить так, как вы хотите, зависит от вашего предоставления мне того же; что мои права и достоинство проистекают из того, что я защищаю ваши… Если это кажется настолько очевидным, как это возможно, что вера в либерализм так сильно ослабла?

Г-жа МакКлоски: Да, симметричный. Вместо неравных свобод во множественном числе, дайте всем одинаковую свободу в единственном числе. Либерализм эгалитарен сверху донизу. Сандра Пирт и Дэвид Леви говорят об «аналитическом эгалитаризме», например, что вы, гордый аналитик «предпринимательского государства», не должны считать себя умнее настоящих предпринимателей. Если бы ты был таким, дорогая, ты был бы богат, а?

Это то, во что Гек Финн на плоту поверил о своем рабе Джиме и был готов терпеть адский огонь за свою веру.Он и Джим были равны. Он не мог отобрать у Джима права, на которое он претендовал, скажем, на освобождение территорий. Либерализм иссякает, когда люди хотят остаться детьми и любят папу на его белом коне, обещая детям миллиарды для Государственной службы здравоохранения и изобилие виски.

The Economist: Что можно сделать для восстановления общего уважения к либеральным ценностям как к краеугольным камням нашего общества, политики и экономики?

Г-жа Макклоски: Скажите людям, что либерализм «взрослый», и призовите их осознать, что они на самом деле не хотят оставаться детьми.Скажите им, что либеральное общество становится богатым без принуждения. Скажите им, что либерализм — лучшая программа помощи бедным и инвалидам. Скажите им, что реальные доходы, как может подтвердить любой историк экономики, с 1800 года выросли для самых бедных из нас буквально на тысячи процентов.

Скажите им, что Маркс, хотя и величайший социолог XIX века, ошибался почти во всем. Тем не менее, это может иметь значение только в том случае, если журналисты, романисты, авторы песен и создатели фильмов узнают, что это правда.Пока они думают, что Маркс был в основном прав и что обогащение бедных зависит от борьбы между капиталом и трудом, ничего не изменится.

The Economist: Личный вопрос, если позволите … Вам пришлось столкнуться с глубокими проблемами существования, индивидуализма, личных прав и достоинства в результате перехода от мужчины к женщине в 1995 году. вы чувствуете, что этот опыт является одной из причин, почему вы так привержены либерализму, или вы отделяете свой личный рассказ от экономического и социального анализа?

Г-жа Макклоски: Да, хотя я спотыкался о таких взглядах до 1995 года, от юного социализма.Привилегированные начинают раздражаться или того хуже из-за требований непривилегированных. Взгляните на обозревателя Times Дженис Тернер, которая каждые пару месяцев критикует людей, пересекающих пол. После 1800 года либерализм постепенно освободил бедных белых мужчин, американских патриотов (не лоялистов), католиков, рабов, женщин, ирландцев, евреев, горцев, подданных фашистской тирании, колонизированные народы, бывших рабов (снова), женщин (снова), других иммигрантов, геи, инвалиды, подданные социалистической тирании, чикано, коренные американцы, выходцы из Восточной Азии и, что удивительно, переселенцы полов.

Результатом стал фантастический расцвет творчества, от джаза до Стива Джобса, от романа до привилегии Дженис Тернер. Я присоединяюсь, и я надеюсь, что вы присоединитесь к афроамериканскому поэту Лэнгстону Хьюзу, который в 1936 году поет: «О, пусть Америка снова станет Америкой — / Земля, которой еще никогда не было / — И все же должно быть — земля, где каждый человек свободен ». И каждая женщина, дорогая.

Перейти к основному содержанию Поиск

Поиск

• Где угодно

Быстрый поиск где угодно

Поиск Поиск

Расширенный поиск

• Войти | регистр

Пропустить основную навигацию Закрыть меню ящика Открыть меню ящика Дом

• Подписка / продление
  • Учреждения
  • Индивидуальные подписки
  • Индивидуальное продление
• Библиотекари
  904 заказы Пакет для Чикаго
  • Полный охват и охват содержимого
  • Файлы KBART и RSS-каналы
  • Разрешения и перепечатки
  • Инициатива развивающихся стран Чикаго
  • Даты отправки и претензии
  • Часто задаваемые вопросы библиотекарей
• Агенты
  и платежи
  • Полный пакет Chicago
  • Полный охват и содержание
  • Даты отправки и претензии
  • Часто задаваемые вопросы агента
  • Партнеры по издательству
    • О нас
    • Публикуйте у нас
    • Недавно приобретенные журналы
    tners
  • Обновления из прессы
    • Подпишитесь на уведомления eTOC
    • Пресс-релизы
    • Медиа
  • Книги издательства Чикагского университета
  • Распределительный центр в Чикаго
  • Чикагский университет
  • Положения и условия
  • Заявление об издательской этике
  • Уведомление о конфиденциальности
  • Доступность Chicago Journals
  • Доступность университета
  • Следуйте за нами на facebook
  • Следуйте за нами в Twitter
  • Свяжитесь с нами
  • Медиа и рекламные запросы
  • Открытый доступ в Чикаго
  • Следуйте за нами на facebook
  • Следуйте за нами в Twitter

  Что значит быть либералом

  Что значит быть либеральным

  Как и все прилагательные, «либеральный» модифицирует и усложняет существительное, которое ему предшествует.Он определяет не то, кто мы есть, а то, какие мы есть, то, как мы реализуем наши идеологические обязательства.

  Майкл Уолцер & squarf; Весна 2020 Строительство Статуи Свободы в Париже (Бранжер / Роджер Виолле через Getty Images)

  Является ли либерализм «измом», как и все другие «измы»? Думаю, когда-то было. В девятнадцатом веке и в течение нескольких лет двадцатого либерализм был всеобъемлющей идеологией: свободные рынки, свободная торговля, свобода слова, открытые границы, минимальное государство, радикальный индивидуализм, гражданская свобода, религиозная терпимость, права меньшинств.Но эта идеология теперь называется либертарианством, и большинство людей, считающих себя либералами, не принимают ее — по крайней мере, не полностью. Либерализм в Европе сегодня представлен политическими партиями, такими как Свободная демократическая партия Германии, которые являются либертарианскими и правыми, а также партиями, такими как либерал-демократы в Великобритании, которые находятся в напряженном положении между консерваторами и социалистами, принимая политику каждой стороны без решительной собственное кредо. Либерализм в Соединенных Штатах — это наша очень скромная версия социал-демократии, как в «либерализме Нового курса».«Это тоже не сильное убеждение, как мы видели, когда многие либералы такого рода стали неолибералами.

  «Либералы» все еще идентифицируемая группа, и я предполагаю, что читатели Несогласных являются членами группы. Лучше всего описывать нас моральными, а не политическими терминами: мы открыты, щедры, терпимы, способны жить с двусмысленностью, готовы к аргументам, которые, как нам кажется, мы не должны побеждать. Какой бы ни была наша идеология, какая бы ни была наша религия, мы не догматичны; мы не фанатики.Демократические социалисты вроде меня могут и должны быть такими либералами. Я считаю, что это связано с территорией, хотя, конечно, все мы знаем социалистов, которые не являются ни непредубежденными, ни щедрыми, ни терпимыми.

  Но наша реальная связь, наша политическая связь с либерализмом имеет другую форму. Подумайте об этом как о форме прилагательного: мы или должны быть либеральными демократами и либеральными социалистами. Я также либеральный националист, либеральный коммунитарный деятель и либеральный еврей. Прилагательное работает одинаково во всех этих случаях, и моя цель здесь — описать его силу в каждом из них.Как и все прилагательные, «либеральный» модифицирует и усложняет существительное, которое ему предшествует; он имеет эффект, который иногда сдерживает, иногда оживляет, иногда трансформирует. Он определяет не то, кто мы есть, а то, какие мы есть, то, как мы реализуем наши идеологические обязательства.

  Консервативный писатель Брет Стивенс недавно определил популизм как победу демократии над либерализмом. Я думаю, он имел в виду триумф мажоритарной демократии над ее либеральными ограничениями. Либеральная демократия устанавливает ограничения на правление большинства — обычно с конституцией, которая гарантирует индивидуальные права и гражданские свободы, устанавливает независимую судебную систему, которая может обеспечить соблюдение гарантии, и открывает путь для свободной прессы, которая может ее защищать.Большинство может действовать или действовать правильно только в конституционных пределах. Как и все остальное в демократической политике, ограничения оспариваются как юридически, так и политически. Но эти споры разрешаются не правилом большинства, а только гораздо более сложными процессами, которые медленно работают с течением времени, что затрудняет отмену любого существующего набора прав и свобод.

  Я не хочу отрицать важность популярного агентства. Великое достижение демократии — привлечь к процессу принятия решений обычных мужчин и женщин, вас и меня.В самом деле, прилагательное «либеральный» гарантирует, что все действительно вовлечены, чего не было в истории реально существующих демократий от Афин до Соединенных Штатов. Гражданские права и гражданская свобода являются законной собственностью каждого члена политического сообщества — евреев, чернокожих, женщин, должников, преступников, самых бедных из бедных. Все мы присоединяемся к демократическим аргументам, организовываем общественные движения и политические партии, участвуем в избирательных кампаниях. Но даже когда мы побеждаем, наши решения ограничены.Таким образом, демагоги-популисты ошибаются, утверждая, что после победы на выборах они представляют или воплощают «волю народа» и могут делать все, что захотят. На самом деле они многого не могут сделать.

  Больше всего они хотят принять законы, которые обеспечат им победу на следующих выборах, которые могут оказаться последними значимыми выборами. Они нападают на суды и прессу; они подрывают конституционные гарантии; они захватывают контроль над СМИ; они меняют электорат, исключая группы меньшинств; они преследуют или активно подавляют лидеров оппозиции — все во имя правления большинства.Они, как сказал премьер-министр Венгрии Виктор Орбан, «нелиберальные демократы». Победы популистов — это катастрофа для всех проигравших, особенно для либеральных журналистов, повседневного голоса оппозиции, которых часто ложно обвиняют в коррупции или подстрекательстве к мятежу и бросают в тюрьму. И если бы популисты, несмотря на все их усилия по обеспечению победы, когда-либо проиграли выборы, это было бы катастрофой для них — поскольку мы (либеральные демократы) считаем, что их нападки на конституцию и их нарушения гражданских прав являются преступными действиями. .Ставки в такого рода политике высоки. Проиграйте выборы, потеряйте власть и сядьте в тюрьму.

  Либеральные ограничения демократии — это своего рода способ избежать катастрофы для всех участников. Они снижают ставки политического конфликта. Поражение на выборах оставляет вас по-прежнему обладателем всех ваших гражданских прав, включая право оппозиции, которое несет с собой надежду на победу в следующий раз. Ротация в должности и уход с должности — обычная черта либеральной демократии. Очевидно, что ни один из должностных лиц не хочет уходить из офиса, но все должностные лица принимают и живут с риском ротации.Однако эти риски не включают репрессии и тюремное заключение. Проиграйте выборы, потеряйте власть и иди домой.

  Ограничения, налагаемые прилагательным «либеральный», понимаются именно так итальянским социалистом Карло Росселли, одним из лидеров антифашистского сопротивления в 1920-х и 1930-х годах и автором книги Либеральный социализм , которая является одним из лидеров антифашистского сопротивления. моих текстов для этой статьи. «Либерал» описывает, пишет он, «комплекс правил игры, которые все стороны в споре обязуются соблюдать, правила, предназначенные для обеспечения мирного сосуществования граждан…; сдерживать конкуренцию… в допустимых пределах; [и] позволить различным партиям прийти к власти по очереди.. . » Итак, либеральный социализм Росселли включает в себя либеральную демократию. Для него, как и для демократов, за которыми он следует, прилагательное «либерал» является не только сдерживающей, но и плюрализующей силой: оно гарантирует существование «различных партий» (что означает более одной) и поддерживает для каждой возможность успеха. . Либеральный социализм, как пишет Надя Урбинати в предисловии к американскому изданию книги Росселли, требует «верности рамкам, которые предполагают антагонистическое и плюралистическое общество.. . »

  Маркс давно утверждал, что окончательная победа пролетариата в классовой борьбе положит конец всем формам социального антагонизма. Был бы только один класс равных граждан: один класс, один набор интересов; не о чем спорить. Плюрализм может все еще существовать, но это будет плюрализм архитектурных стилей, литературных теорий, спортивных организаций — определенно не «различных партий», борющихся за власть. Конец антагонизма — это не то, чего я бы с нетерпением ждал; это было бы нелиберальным исходом.Торжество «либерального» коммунизма, если бы такое было, выглядело бы совсем иначе.

  «Либерал» — сильное прилагательное, и его ограничения, очевидно, обязывают не только демагогов-популистов, побеждающих на выборах, но и наших любимых левых, если и когда они победят. Оглядываясь назад, мы, либеральные демократы, должны были бы отвергнуть схему упаковки судов, разработанную Рузвельтом Демократической партии в 1937 году. Это был пример левого популизма, но он сопоставим с атакой президента Трампа на суды — популизмом справа.Да, принятие судебных решений — это отчасти, возможно, по большей части, политический процесс. Таким образом, либеральные демократы должны отдавать предпочтение судебному уважению к законодательной ветви власти — за исключением случаев, связанных с правами человека и гражданскими свободами, где нам нужны судьи-активисты. В более общем плане судебный профессионализм может быть важной частью либерального ограничения, как мы узнали, когда суды объявили многие из указов Трампа неконституционными.

  Это старая доктрина боевиков-социалистов, согласно которой свержение капитализма потребует периода диктатуры или, по крайней мере, временного приостановления гражданских свобод — демократической диктатуры пролетариата или, что более вероятно, недемократической диктатуры авангарда власти. пролетариат.Суды, защищающие гражданские свободы, несомненно, будут репрессированы — или судей заменят сторонниками авангарда, которые делают то, что им говорят. Либеральные социалисты не обязательно отрицают, что окончательное ниспровержение капитализма может потребовать таких мер. Если вы верите в окончательность, вы не можете допустить, чтобы «по очереди приходили к власти разные партии». Но принудительные меры, необходимые для предотвращения этой преемственности, не приведут к тому социализму, которого мы (либеральные социалисты) хотим.

  Прилагательное «либеральный» означает, что социализм может быть достигнут только с согласия народа; за это нужно бороться демократическим путем.Борьба идет уже давно, и на этом пути были и будут компромиссы — с противниками, права которых мы должны уважать. Два шага вперед, один шаг назад намного лучше, чем три шага вперед по телам наших противников.

  «Либерал» также означает, что у социалистов будет место для разногласий между собой относительно стратегии и тактики борьбы, а также ее краткосрочных и долгосрочных целей. Таким образом, будет много социализмов, и мы должны ожидать, что партии, союзы и идеологические группировки разного рода будут конкурировать за членов и влияние в рамках либерально-демократических рамок.Как утверждал Росселли, конкуренция будет постоянной, потому что, наконец, «либеральный» означает, что «социализм не является статичным и абстрактным идеалом, который однажды может быть полностью реализован». Мир меняется; на смену старому возникает новое неравенство; мы никогда не перестаем спорить между собой; социалистическая политика — это постоянная работа. Как давно предположил Эдуард Бернштейн, движение важнее цели. Или, как писал Росселли, «конец живет в наших нынешних действиях». Прилагательное «либеральный» враждебно окончанию.

  Социалисты определяются, согласно Росселли, их «активной приверженностью делу бедных и угнетенных». Но сама эта привязанность не может быть определена всеобъемлющей доктриной. Это не выражается в единой правильной идеологической позиции, которую элита знающих, политический авангард, может навязать остальным из нас. «Скорбь будет результатом, — говорит Росселли, — от попытки связать движение с многовековым развитием, движение неудержимо полифонично, к данному философскому кредо.«Конечно, за эти годы у нас было много горя от попыток сделать это. Либеральные социалисты будут скептически относиться даже к вероучениям, которым они привержены; Всем либеральным обязательствам присуща легкая ирония.

  Возрожденный демократический социализм в Соединенных Штатах сегодня кажется неудержимо многоголосым, хотя некоторые голоса лишены скептицизма — слишком стремятся отрицать политкорректность всех остальных. Чтобы избежать горя, необходимо твердо придерживаться прилагательного «либерал».”

  Националисты — это люди, которые ставят интересы своей нации на первое место. Либеральные националисты — это люди, которые поступают так и в то же время признают право других людей на это. А потом они настаивают на том, что все «первопроходцы» должны приспосабливаться друг к другу. Они признают легитимность и законные интересы разных народов. Как либеральные демократы устанавливают пределы власти триумфального большинства, а либеральные социалисты устанавливают пределы авторитета одержимых теорией авангарда, так либеральные националисты устанавливают ограничения на коллективный нарциссизм наций.

  Мы (защитники прилагательного «либеральный») не отрицаем, что большинство имеет права, что теории об обществе и экономике политически полезны и что национальная принадлежность является подлинной ценностью. Но мы защищаем меньшинства от тирании большинства и простых активистов от высокомерия авангарда. И мы защищаем нации, которым нужны государства, от любых противостоящих национальных государств: курдов, палестинцев и тибетцев, например, от Турции, Израиля и Китая, — но мы делаем это, не отрицая национальных прав турок, израильтян и китайцев.

  Напротив, люди, называющие себя «космополитами», осуждают любой национализм и отрицают моральную ценность национального членства. Может ли быть либеральный космополитизм? Поскольку философы-космополиты признают мир людей, обладающих правами, их, несомненно, следует называть либеральными. Но большинство из этих людей высоко ценят свое членство и идентифицируют себя как французы, японцы, арабы, норвежцы, а не как граждане мира. Отказ признать эти отождествления и ценить плюрализм, вытекающий из них, кажется мне нелиберальным.Глобальное космополитическое государство должно было бы жестоко подавлять (почти) национальную идентичность или этническую лояльность каждого. Чтобы избежать жестокости, либеральные космополиты должны помириться с либеральными националистами. Имя миру — «интернационализм».

  Прилагательное «либеральный» превращает национализм в универсалистскую доктрину. Яэль Тамир, израильский ученый и иногда политический деятель — автор книги Liberal Nationalism , моего второго текста для этого эссе, — очень четко подчеркивает эту мысль, когда пишет, что «признание важности культурной принадлежности и … поэтому общее право на культурное и национальное самоопределение должно быть в центре любой [либеральной] теории национализма.Одно из значений этого «общего права» состоит в том, что все нации должны признать притязания других и освободить место для следующей нации.

  Английский политический теоретик Томас Гоббс, размышляя о тяжелом положении беженцев, спасающихся от голода или преследований, писал, что людям, живущим в соседних государствах, возможно, придется «поселиться вместе», чтобы освободить место для беженцев. Вы могли бы назвать это моральным требованием (очень) либерального национализма, но это сложное требование, и принятие беженцев редко требует такой группировки туземцев.Есть еще одно требование либерального национализма, которое легче реализовать: имперские национальные государства, которые расширились за счет других наций, должны отделиться от этих других и уменьшить свои размеры. Я сомневаюсь, что существует такая вещь, как «либеральный империализм», но если бы он существовал, это был бы империализм, искренне приверженный своему будущему сокращению — освобождая место для подчиненных наций.

  Радикальные защитники «Маленькой Англии» в конце девятнадцатого и начале двадцатого веков были антиимпериалистами и в то же время хорошими либеральными националистами.«Великий Израиль» сегодня является примером нелиберального национализма, в то время как защитники «маленького Израиля» — либеральные сионисты, как и Тамир, который вспоминает жирондистов во время Французской революции: они хотели создать свободные национальные государства, она пишет: «На территориях, завоеванных Францией…» Так же и в Тамире на территории, завоеванной Израилем.

  Прилагательное «либеральный» учитывает интересы существующих и стремящихся наций; он также признает права меньшинств в государствах, созданных нациями.Большинство национальных государств включает этнические и религиозные меньшинства, и их либерализм проверяется их отношением к этим группам. Обладают ли представители меньшинств такими же правами и обязанностями, как и все другие граждане? Есть ли у них одинаковые экономические возможности? Если они сконцентрированы на региональном уровне, обладают ли они степенью политической или культурной автономии, соответствующей их истории и нынешнему положению? Разработаны ли федеральные устройства демократическим путем? Канадский «асимметричный федерализм», который дает большие права франкоговорящему Квебеку, — это демократический и совместный труд настойчивого меньшинства и либеральной нации.

  Либеральная квалификация национализма делает возможным множественность наций; это соответствует либеральной квалификации каждого конкретного национализма. Либеральные нации не созданы и не определены «кровью и почвой», или божественным назначением, или историей, которая начинается в начале времен и никогда не прерывается. Кровь всегда смешанная; география меняется с годами; Бог не участвует; и история переплетается с другими историями. Национальная история отчасти является правдой, отчасти вымышленной, и историки-ревизионисты периодически оспаривают существующую версию.

  Либеральные нации также не сплочены идеологически; их члены — монархисты и республиканцы, либертарианцы и социалисты, консерваторы и радикалы. Многонациональная, многорасовая, многоконфессиональная страна, такая как Соединенные Штаты, в гораздо большей степени определяется ее политикой. Он поддерживается приверженностью граждан определенному политическому режиму и признанием ими авторитета основополагающих документов, таких как Декларация независимости и Конституция.Людей, которые отвергают эту политику или ставят под сомнение эту власть, называют «антиамериканскими» — как это были члены Коммунистической партии в 1950-е годы. «Но в обществе, где социальная сплоченность основана на национальных, культурных и исторических критериях, — пишет Тамир, — нонконформистские взгляды не обязательно приводят к отлучению». Правые французские политики не обвиняют французских коммунистов в «антифранцузской деятельности». Или лучший пример: «де Голль никогда не сомневался, что Сартр был уважаемым представителем французской нации.”

  Коммунализм описывает тесную связь группы людей, разделяющих приверженность религии, культуре или политике. Подобно националистам, они стремятся продвигать интересы своего сообщества, но акцент в их приверженности является внутренним; они сосредоточены на качестве или интенсивности своей совместной жизни. Гражданский республиканизм, вероятно, самая известная версия коммунитаризма. Жан-Жак Руссо — один из ее пророков, и он определенно не либерал.Руссо описывает идеального гражданина — мужчину (женщины еще не были включены), который спешит на одно собрание за другим и который большую часть своего счастья черпает в политической жизни, чем в личной жизни. Гражданство предполагает обязательство, исключающее всех остальных; второстепенные объединения представляют собой угрозу целостности республики.

  Гражданская республика Руссо также является нелиберальным национальным государством, как он ясно дает понять в своем Правительство Польши , где он описывает образование будущих граждан: они должны изучать историю Польши, польскую географию, польскую культуру, польскую литературу — и ничего больше.«Именно образование должно дать душам национальное образование и направить их мнения и вкусы таким образом, чтобы они стали патриотами по склонностям, страсти, по необходимости». Здесь коммунитаризм и национализм объединены в радикально нелиберальный союз.

  Раньше я преподавал политику Руссо, и я всегда чувствовал, что его республика была перегретым сообществом. Либеральный коммунитаризм приглушит жару. Это позволило бы гражданам избегать (некоторых) встреч ради личного счастья — смотреть бейсбольный матч, ходить в кино, играть с детьми, работать в саду, заниматься любовью или просто сидеть с друзьями и болтать.Он сочетал бы рвение партисипативной демократии с хладнокровием представительной демократии, чтобы мужчины и женщины, не любящие политику, по-прежнему имели право голоса при принятии политических решений. Его школы будут нацелены на воспитание патриотов по склонностям, а не по необходимости. Студенты читали романы, переведенные с других языков, и изучали историю и географию других стран.

  В качестве альтернативы, либеральные коммунитаристы могут вообще избегать гражданской республики, утверждая, что государство должно быть либеральной демократией или либеральной социал-демократией, которая обеспечивает основу для множества сообществ, некоторые из которых являются горячими, а некоторые нет.Это моя любимая версия коммунитаризма. Пусть будет много сообществ! Конечно, некоторые люди выберут что-то одно, насладятся интенсивностью его совместной жизни и радикально отделятся от (а, возможно, и против) своих сограждан. Политика идентичности обычно следует из узкой ориентации на групповые интересы, но ей помогает и поощряет нелиберальный коммунитаризм.

  Многие из нас вместо этого предпочтут быть членами разных сообществ, и интенсивность нашей приверженности будет варьироваться в зависимости от множества членов.Я могу быть одновременно евреем, социалистом, академическим политическим теоретиком, жителем Нью-Йорка, мужем и отцом (и дедом) и активным, но частично занятым гражданином американской республики.

  Я предполагаю, что прилагательное «либеральный» работает во многом таким же образом по отношению к католикам, протестантам, мусульманам, индуистам и буддистам — и я попытаюсь сказать кое-что о либеральных религиях в целом через мгновение. Но либеральные евреи разные, потому что евреи — это одновременно нация и религиозная община.Таким образом, мы являемся или должны быть либеральными как в национальном, так и в религиозном плане — это означает, что никакие теологические или идеологические, религиозные или светские обязательства нельзя назвать нееврейскими. Евреи-атеисты — это не «заблудшие» евреи; они такие же евреи, как и ортодоксальные евреи, поскольку все мы — члены еврейского народа.

  Либеральные евреи, идентифицируемые с религиозной точки зрения, ничем не отличаются от либеральных католиков, протестантов, мусульман и так далее. Предположительно все эти люди верят в законное существование других религий; «Либеральный» — все еще прилагательное множественного числа.Он должен работать в отношении религии во многом так же, как он работает в отношении идеологии. Либеральные верующие признают право отличаться — отсюда и права еретиков и неверных. Отсюда также умножение деноминаций и сект, которые населяют открытые пространства гражданского общества и освобождают место для следующих групп. Члены всех этих групп, возможно, будут горячо придерживаться своих убеждений, но не фанатично. Подобно тому, как либеральные социалисты отвергают идею авангардной диктатуры, так и либеральные верующие отвергают любое использование принуждения в религиозных вопросах.Вера свободна.

  Либеральные верующие признали бы не равную правоту других верований, а равную искренность мужчин и женщин, придерживающихся этих верований. «Эти другие, — могли бы сказать либералы, — верят в то, во что они верят, так же, как мы верим в то, во что верим — и поэтому мы можем признать ценность их убеждений для них (потому что мы знаем ценность наших убеждений для нас)». И затем мы должны приспособиться к действиям, а иногда и к отказу от действий, которые вызывают эти убеждения.«Приспосабливаться к радикальным неверующим, вероятно, труднее, хотя прилагательное« либеральный »по-прежнему требует этого.

  Нелиберальную религию описать легко; это по крайней мере так же распространено, как идеологический фанатизм. Каждая религия, подчиняющая женщин, — что означает практически любую религию в ее ортодоксальной или фундаменталистской версиях — явно нелиберальна. Точно так же мужчины и женщины, которые верят, что религия или нерелигиозность других обрекают их на вечное подчинение (или проклятие) и что они, истинные верующие, морально обязаны спасти их от этой участи — они нелиберальны и активно поступают так.Но это описание подходит и тем, кто считает, что спасение не нужно или невозможно. Евреи, которые верят, что большинство неевреев никогда не увидят грядущий мир, являются нелиберальными евреями, так же как протестанты-евангелисты, которые считают, что евреи обречены на адский огонь, являются нелиберальными христианами. Однако гораздо более опасными являются фанатики, которые стремятся «форсировать конец» и установить мессианское царство — или Исламский халифат, или Священное Содружество Иисуса Христа, или любую другую религиозную версию конца светской истории.Большинство либеральных верующих, вероятно, думают о последнем времени скептически или иронично.

  Из этого описания либеральной и нелиберальной религии следует, что государственная власть не может использоваться для внушения будущим гражданам ортодоксальной версии иудаизма или католицизма (или любой другой религии) или для преследования еретиков или неверных. Либеральное национальное государство может сделать упор на религии большинства в своей образовательной системе, поскольку эта религия, вероятно, сыграла важную роль в истории страны.Но это не превратило бы эту религию в школьный катехизис — точно так же, как находящиеся у власти либеральные социалисты не превратили социалистическую идеологию в школьный катехизис (как это сделали нелиберальные социалисты в Советском Союзе). И он также будет преподавать историю местных религий меньшинств и других стран и их религий: древних греков, древних израильтян, истоков ислама, китайского конфуцианства и многого другого. Он не будет поддерживать или продвигать какую-либо конкретную версию какой-либо религии (или какой-либо идеологии).Есть много способов быть религиозными — все они признаны, все они защищены, ни один из них не имеет приоритетного значения прилагательным «либеральный».

  Большинство людей, вероятно, думают, что либеральный еврей или католик (или либерал любой другой веры) — это еврей или католик, голосующий за демократов. Это отчасти верно, поскольку прилагательное «либерал» переносимо, и поэтому либерально-верующие, скорее всего, будут либеральными демократами и (в Соединенных Штатах) либеральными «новыми дилерами» или социал-демократами.Демократическая партия на протяжении многих лет была излюбленным домом для таких мужчин и женщин. Но мы видели (по крайней мере в прошлом) либеральных республиканцев, которые защищают конституционную демократию, верят в независимую судебную систему, чувствуют себя комфортно в плюралистическом обществе и рассчитывают сменить политический пост, а также занять его.

  Это интересный вопрос, существуют ли группы, партии, идеологии, идентичности, которые нельзя изменить с помощью прилагательного «либерал». Можете ли вы быть, например, либеральным ультраортодоксальным евреем или либеральным фундаменталистом-христианином? Прилагательные неудобно сидят вместе.Возможно, талантливые и гибкие люди могли бы приспособиться к обоим (они должны были бы быть готовы представить женщин как равных себе), но я подозреваю, что их единоверцы скажут, что они покинули стадо. Религиозные догматики, какими бы они ни были, не могут быть либералами. Либеральные республиканцы возможны, как я только что сказал, даже если в настоящее время их не видно; либеральные консерваторы тоже. Я уже сомневался в либеральном коммунисте; Сталинская версия коммунизма, конечно же, не может выдержать этого прилагательного, хотя я уверен, что есть либеральные коммунисты — определенно в девятнадцатом веке и, возможно, сегодня — которые верят в множественность различных видов коммуны.Очевидно, фашисты и нацисты не могут быть либералами. Тоталитаризм — идеальный тип нелиберальной политики.

  Либеральная монархия возможна, поэтому мы используем прилагательное «абсолют» для описания нелиберальной версии. Либеральный монарх правит сам по себе и не меняет своих полномочий, но он или она признают плюралистическую политику с конституционными ограничениями и множеством религий. Я думаю, что деспотизм можно просвещать, как утверждали некоторые деспоты восемнадцатого века, но не либералом.Тирания не может жить с либеральным модификатором. Я сомневаюсь в возможности существования либеральной олигархии, но либеральная аристократия (по линии Джефферсона) возможна, если членство не передается по наследству. Соревнование в превосходстве и добродетели, а также социальная мобильность, которую оно порождает, могут иметь некоторые черты ротации в должности.

  Большинство из этих возможных вариантов употребления прилагательного «либеральный» сегодня не актуальны. Но те, с которых я начал, кажутся мне не только актуальными, но и критически важными для современной политики.Нам нужны либеральные демократы для борьбы с новым популизмом; либеральные социалисты для борьбы с частым авторитаризмом левых режимов; либеральные националисты для борьбы с современными ксенофобскими, антимусульманскими и антисемитскими национализмами; либеральные коммунитаристы для борьбы против эксклюзивистских страстей и жесткой приверженности некоторых групп «идентичности»; и либеральные евреи, христиане, мусульмане, индуисты и буддисты, чтобы бороться против неожиданного возвращения религиозного фанатизма. Это одни из самых важных политических сражений нашего времени, и прилагательное «либерал» — наше самое важное оружие.

  ---

  Майкл Уолцер — почетный редактор журнала Dissent .

  Что такое классический либерализм? Определение и примеры

  Классический либерализм — это политическая и экономическая идеология, которая защищает гражданские свободы и экономическую свободу laissez-faire путем ограничения власти центрального правительства. Этот термин, разработанный в начале 19 века, часто используется в отличие от философии современного социального либерализма.

  Ключевые выводы: классический либерализм

  • Классический либерализм — это политическая идеология, которая выступает за защиту личной свободы и экономической свободы путем ограничения государственной власти.
  • Классический либерализм возник в XVIII и начале XIX веков в ответ на радикальные социальные изменения, вызванные Промышленной революцией.
  • Сегодня классический либерализм рассматривается в отличие от более политически прогрессивной философии социального либерализма.

  Определение и характеристики классического либерализма

  Подчеркивая индивидуальную экономическую свободу и защиту гражданских свобод в условиях верховенства закона, классический либерализм развился в конце 18 — начале 19 веков как ответ на социальные, экономические и политические изменения, вызванные промышленной революцией и урбанизацией в Европе и Европе. Соединенные Штаты.

  Основываясь на убеждении, что социальный прогресс лучше всего достигается за счет соблюдения естественных законов и индивидуализма, классические либералы опирались на экономические идеи Адама Смита в его классической книге 1776 года «Богатство народов.Классические либералы также соглашались с убеждением Томаса Гоббса, что правительства были созданы людьми с целью минимизировать конфликты между людьми и что финансовый стимул был лучшим способом мотивации рабочих. Они опасались государства всеобщего благосостояния как опасности для свободной рыночной экономики.

  По сути, классический либерализм выступает за экономическую свободу, ограниченное правительство и защиту основных прав человека, таких как те, что закреплены в Билле о правах Конституции США. Эти основные принципы классического либерализма можно увидеть в областях экономики, государственного управления, политики и социологии.

  Экономика

  Наравне с социальной и политической свободой классические либералы отстаивают такой уровень экономической свободы, который дает людям возможность изобретать и производить новые продукты и процессы, создавать и поддерживать богатство и свободно торговать с другими. Для классического либерала основная цель правительства — способствовать развитию экономики, в которой любому человеку предоставляется максимально возможный шанс достичь своих жизненных целей. Действительно, классические либералы рассматривают экономическую свободу как лучший, если не единственный способ обеспечить процветающее и процветающее общество.

  Критики утверждают, что экономическая теория классического либерализма по своей сути является злой, чрезмерно придавая денежной прибыли необузданному капитализму и простой жадности. Однако одно из ключевых убеждений классического либерализма состоит в том, что цели, действия и поведение здоровой экономики этически достойны похвалы. Классические либералы считают, что здоровая экономика — это такая, которая допускает максимальную степень свободного обмена товарами и услугами между людьми. В таких обменах, утверждают они, обе стороны в конечном итоге выигрывают — явно добродетельный, а не злой результат.

  Последний экономический тезис классического либерализма состоит в том, что людям следует разрешить решать, как распоряжаться прибылью, полученной их собственными усилиями, без вмешательства правительства или политического вмешательства.

  Правительство

  Основываясь на идеях Адама Смита, классические либералы считают, что люди должны иметь право преследовать и защищать свои собственные экономические интересы, свободные от необоснованного вмешательства со стороны центрального правительства. Для этого классические либералы выступали за минимальное правительство, ограниченное всего шестью функциями:

  • Защищать личные права и предоставлять услуги, которые не могут быть предоставлены на свободном рынке.
  • Защитите нацию от иностранного вторжения.
  • Принять законы для защиты граждан от вреда, причиненного им другими гражданами, включая защиту частной собственности и исполнение контрактов.
  • Создавать и поддерживать общественные учреждения, такие как правительственные агентства.
  • Обеспечьте стабильную валюту и эталон мер и весов.
  • Строить и обслуживать дороги общего пользования, каналы, гавани, железные дороги, системы связи и почтовые службы.

  Классический либерализм считает, что вместо того, чтобы предоставлять основные права людям, правительства формируются людьми с определенной целью защиты этих прав. Утверждая это, они указывают на Декларацию независимости США, в которой говорится, что люди «наделены своим Создателем определенными неотъемлемыми правами…» и что «для обеспечения этих прав среди людей создаются правительства, которые получают свои справедливые полномочия на основании согласия. управляемых… »

  Политика

  Политика классического либерализма, порожденная мыслителями 18-го века, такими как Адам Смит и Джон Локк, резко отличалась от старых политических систем, которые передавали власть над людьми в руки церквей, монархов или тоталитарного правительства.Таким образом, политика классического либерализма ставит свободу личности выше свободы чиновников центрального правительства.

  Классические либералы отвергали идею прямой демократии — правительства, формируемого исключительно большинством голосов граждан, — потому что большинство не всегда могло уважать права личной собственности или экономическую свободу. Как выразил Джеймс Мэдисон в «Федералисте 21», классический либерализм отдавал предпочтение конституционной республике, аргументируя это тем, что в чистой демократии «общие страсти или интересы почти в каждом случае будут ощущаться большинством всех […] и нет ничего, что могло бы сдержать побуждения принести в жертву более слабую сторону ».

  Социология

  Классический либерализм охватывает общество, в котором ход событий определяется решениями отдельных лиц, а не действиями автономной, управляемой аристократически государственной структурой.

  Ключом к классическому либеральному подходу к социологии является принцип спонтанного порядка — теория, согласно которой стабильный социальный порядок развивается и поддерживается не человеческим замыслом или властью правительства, а случайными событиями и процессами, которые, по-видимому, не поддаются контролю или пониманию людей.Адам Смит в своей книге «Богатство народов» назвал это понятие силой «невидимой руки».

  Например, классический либерализм утверждает, что долгосрочные тенденции рыночной экономики являются результатом «невидимой руки» спонтанного порядка из-за объема и сложности информации, необходимой для точного прогнозирования рыночных колебаний и реагирования на них.

  Классические либералы рассматривают спонтанный порядок как результат разрешения предпринимателям, а не правительству, признавать и обеспечивать потребности общества.

  Классический либерализм против современного социального либерализма

  Современный социальный либерализм произошел от классического либерализма примерно в 1900 году. Социальный либерализм отличается от классического либерализма в двух основных областях: индивидуальная свобода и роль правительства в обществе.

  Индивидуальная свобода

  В своем основополагающем эссе 1969 года «Две концепции свободы» британский социальный и политический теоретик Исайя Берлин утверждает, что свобода может иметь как негативную, так и позитивную природу.Позитивная свобода — это просто свобода что-то делать. Отрицательная свобода — это отсутствие ограничений или барьеров, ограничивающих индивидуальные свободы.

  Классические либералы отдают предпочтение отрицательным правам до такой степени, что правительствам и другим людям нельзя позволять вмешиваться в свободный рынок или естественные свободы личности. Современные социальные либералы, с другой стороны, считают, что люди имеют положительные права, такие как право голоса, право на минимальный прожиточный минимум и — в последнее время — право на медицинское обслуживание.По необходимости, гарантия позитивных прав требует государственного вмешательства в форме защитных законодательных и более высоких налогов, чем те, которые требуются для обеспечения негативных прав.

  Роль правительства

  В то время как классические либералы предпочитают индивидуальную свободу и в значительной степени нерегулируемый свободный рынок власти центрального правительства, социальные либералы требуют, чтобы правительство защищало индивидуальные свободы, регулировало рынок и устраняло социальное неравенство. Согласно социальному либерализму, правительство, а не само общество, должно решать такие проблемы, как бедность, здравоохранение и неравенство доходов, уважая при этом права людей.

  Несмотря на очевидное отклонение от принципов свободного рыночного капитализма, большинство капиталистических стран придерживаются социальной либеральной политики. В Соединенных Штатах термин «социальный либерализм» используется для описания прогрессизма в противоположность консерватизму. Это особенно заметно в сфере налогово-бюджетной политики. Социальные либералы с большей вероятностью будут выступать за более высокие уровни государственных расходов и налогообложения, чем консерваторы или более умеренные классические либералы.

  Источники и дополнительная информация

  .