Н.М. Карамзин. От «Бедной Лизы» к «Истории государства Российского»
Николай Михайлович Карамзин занимает в истории литературы особое место. Он «Колумб русской истории», последний летописец, реформатор языка и основоположник новой литературы чувства.
Детство и учеба
Николай Карамзин родился в дворянской семье 12 декабря 1766 года. Семья проживала в предместье Симбирска (сегодня — Ульяновск). Предки Карамзина принадлежали к древнему роду, происходившему от татарского мурзы (высший слой татарского дворянства) по имени Кара Мурза. Начальное образование будущий писатель получил в частном учебном заведении для мальчиков. Затем по желанию родителей в 14 лет был переведен в пансион Иоганна Матиаса Шадена (1731-1797). Доктор философии И.М. Шаден был приглашен преподавать в Московский Университет и руководить его гимназиями. По воспоминаниям самого Карамзина Шаден оказал на него большое нравственное влияние: «Он действовал побуждениями сердца, голосом совести». Его же учеником был и небезызвестный Денис Иванович Фонвизин, который тоже не раз отмечал педагогические заслуги своего учителя, подчеркивая, что Шаден «умеет объяснять внятно».
Отец Карамзина, вышедший в отставку военный, желал для сына такой же карьеры, поэтому вскоре после окончания учебы, следуя его наставлениям, Николай Михайлович поступил в полк. А уже через год, в 18 лет, он «снял зеленый мундир преображенца, чтобы никогда уже не облачаться в форменную одежду», — отмечает известный карамзинист Ю.М. Лотман в книге «Сотворение Карамзина». Позднее со стороны императора Александра I Карамзину не раз поступали интересные предложения о службе, но он решительно от них отказывался, поскольку дорожил независимостью и свободой.
Джованни Баттиста Дамон-Ортолани. Портрет Н.М. Карамзина. 1805 год
Путешествие по Европе
После завершения военной службы Карамзин вернулся в Симбирск, где вступил в ряды масонского общества «Золотой венец» (причиной тому, видимо, послужило влияние его учителя – московского масона И.Г. Шварца). Но в Симбирске Карамзин не задержался и вскоре отправился в Москву. В 1787-1789 гг. он занимал пост редактора в журнале «Детское чтение для сердца и разума», издателем которого был Николай Михайлович Новиков. Практик и мечтатель Новиков создавал журналы и типографии, умел в короткий срок организовать прибыльное дело. При этом финансовая сторона бизнеса была ему не столь интересна. Он мечтал о просвещении для своей страны, о тотальном распространении нравственности, о развитии культуры без давления государства. Он легко находил и привлекал для работы талантливых людей, одним из которых был молодой журналист Карамзин, приехавший в Москву из провинции.
Завершив редакторскую деятельность в «Детском чтении», Карамзин дружественно порвал с Новиковым и московскими масонами, чтобы отправиться в первое заграничное путешествие. В Кёнигсберге писатель навестил прославленного философа Иммануила Канта, а затем уехал в Париж, где оказался в самом эпицентре событий Великой французской революции. О своем заграничном периоде жизни Карамзин рассказал в «Письмах русского путешественника», сделавших его знаменитым в литературном сообществе. Герой «Писем» — молодой человек. Молодость объясняет его беспечность, способность переходить от одной волнующей темы к другой. Герой как будто ослеплен калейдоскопом событий, встреч, достопримечательностей, «со всех сторон бросающихся ему в глаза, в уши, в объятья». Этот образ, созданный Карамзиным, был нов – «сентиментальный путешественник, чувствительный россиянин», он пришел на смену самоуверенному щеголю. Карамзин, желая того или нет, на долгие годы создал стереотип русского путешественника в Европе. И десятки писателей после, включая Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого, проверяли свои впечатления от поездок за границу «по Карамзину».
«Московский журнал»
Вернувшись в Москву после длительного путешествия, Карамзин приступил к изданию «Московского журнала». Наполненный разнообразными материалами разных авторов «Московский журнал» все же производил впечатление единого связного монолога издателя, и в этом заключалась его уникальность. Из номера в номер Карамзин публиковал автобиографические тексты и обращения к друзьям – так возник своеобразный лирический и доверительный тон общения с читателем.
Карамзин и сентиментализм
Сентиментализм – новое литературное направление, появившееся в Европе в конце 18 века после выхода в печать дневника путевых наблюдений Стерна «Сентиментальное путешествие по Франции и Италии». Сделанный Стерном акцент не на подробностях, а на чувствах и мыслях героя стал новым подходом к изображению человека. Отныне писатели-сентименталисты, к числу которых принадлежал и Н.М. Карамзин, будут стремиться показать главное в человеке – его способность чувствовать, сопереживать. Опираясь на идею Руссо о том, что душа человека изначально чиста, сентименталисты увидят в близости человека и природы залог его нравственной красоты и доброты. Именно такой чистой в нравственном отношении Карамзин изображает свою крестьянку Лизу в повести «Бедная Лиза» и в противоположность ей – продажного Эраста – человека города, социума. Произведение о несчастной любви бедной девушки, покончившей с собой, станет невероятно популярным и вызовет массу подражаний у других авторов («Бедная Маша», «Несчастная Маргарита», «Обольщенная Генриетта» — вот названия лишь некоторых повторений). О сложных душевных состояниях Карамзин продолжит рассказывать и в своей поэзии, считая, что поэт – тот «кто, верно переводит все темное в сердцах на внятный язык».
Алексей Венецианов. Портрет Н.М. Карамзина. 1828 год
В Знаменском
В начале 90-х годов реакция в стране усилилась до предела. Литература и журналистика были замучены цензурой и превратились в опасные профессии. Количество новых периодических изданий к 1795 году было сведено к нулю. Карамзин в этот период уезжает из Москвы в орловское имение Плещеевых Знаменское, где проводит летние месяцы 1793, 1794 и 1795 годов. Настроение писателя в эти годы было тяжелым: угнетала как политическая обстановка в России, так и события в Европе. Спасением для Карамзина стала активная литературная деятельность: в Знаменском он подготовил к изданию 2-томный альманах «Аглая», в который были включены повести «Остров Борнгольм» и «Сиерра-Морена», посвященные воображаемым путешествиям писателя.Историограф
В 1803 году вышел указ императора Александра I об учреждении звания историографа и присвоении его Н.М. Карамзину. С этого момента началась исследовательская деятельность и работа по написанию «Истории государства Российского». В течение 15 лет Карамзин, став профессиональным историком, собирал материалы, сопоставлял источники, изучал документы и писал. В 1818 году увидели свет первые восемь томов фундаментального исторического труда. Позднее в печати появились еще три тома. Популярность «Истории» была невероятной. А.С. Пушкин отмечал, что ее бросились читать все, включая дам высшего света, а древняя Русь была открыта Карамзиным как Америка Колумбом. Карамзина стали называть последним летописцем за его непредвзятое изображение событий и первым историографом за поиск и выстраивание причинно-следственных связей.
Реформатор русского языка
Н.М. Карамзин по праву считается создателем нового литературного языка. Сблизив письменный язык с разговорной речью, писатель освободил его от тяжелых церковнославянских слов, заменил старинные союзы «яко», «паки», «иже» и другие на современные «что», «чтобы», «когда», «как», «который». Карамзин начал чаще использовать в прозе прямой порядок слов, упростив тем самым стиль повествования. Появлением таких слов, как «промышленность», «влюбленность», «потребность», «влияние», мы также обязаны Карамзину. Еще одним нововведением писателя стало использование буквы «ё». Большинство современников Карамзина позитивно восприняли его реформаторскую деятельность, но были и те, кто видел в этом национальный вред и угрозу. Группа оппозиционеров сплотилась вокруг известного государственного деятеля А.С. Шишкова, образовав «Беседу любителей русского слова». Участники «Беседы» предлагали заменить все иностранные слова в русском языке на их национальные аналоги (например, галоши – «мокроступы», бильярд – «шарокат», театр – «позорище»). Сам Карамзин хорошо понимал значимость своей реформаторской деятельности и сравнивал ее с петровскими реформами.
Личная жизнь
В 1801 году состоялась женитьба Н.М. Карамзина и Елизаветы Ивановны Протасовой. Они были знакомы много лет прежде. Елизавета Ивановна с большим уважением относилась к труду Карамзина-историка и во многом ему помогала. Однако брак их был недолгим. В 1802 году молодая супруга умерла от осложнений после родов, подарив литератору дочь Софью. Спустя несколько лет Карамзин женился во второй раз на Екатерине Андреевне Колывановой. Из девяти детей этого брака до сознательного возраста дожили пятеро.
Умер Н.М. Карамзин в мае 1826 года. По официальной версии, причиной тому стало пошатнувшееся здоровье после длительной простуды, которую писатель подхватил, посетив Сенатскую площадь во время восстания 14 декабря 1825 года.
Николай Карамзин и его супруга Екатерина Колыванова
Монеты, посвященные Н.М. Карамзину
В честь 250-летия со дня рождения писателя Московский монетный двор отчеканил в 2016 году памятную серебряную монету достоинством 2 рубля. Диаметр ее составляет 33 мм, вес – 17 г (чистого серебра – 15,55 г). На реверсе изображен портрет молодого Карамзина на фоне многотомного издания «Истории государства Российского». По правому верхнему краю полукругом расположена надпись – инициалы и годы жизни писателя (1766-1826).
2 рубля 2016 года «250-летие со дня рождения писателя Н М. Карамзина»
2 рубля 2016 года «250-летие со дня рождения писателя Н М. Карамзина»
Эволюция психологизма в прозе Н. М. Карамзина
%PDF-1.5 % 1 0 obj > /Metadata 2 0 R /Pages 3 0 R /StructTreeRoot 4 0 R /Type /Catalog >> endobj 5 0 obj /CreationDate (D:20150224190048+05’00’) /ModDate (D:20160428163537+06’00’) /Producer /Title >> endobj 2 0 obj > stream
Лотман Ю.М. Карамзин. Сотворение Карамзина. Статьи и исследования 1957-1990. СПб. 1997
О чем же беседовали Семен Романович Воронцов и Карамзин в июне 1790 г. в Лондоне? Конечно, содержание их бесед историк никогда не узнает. Но все же одна небольшая ниточка есть — постараемся ее не упустить.
В «Письмах» читаем: «Обхождение Графа приятно и ласково без всякой излишней короткости. Он истинный патриот, знает хорошо Рускую Историю, Литературу, и читал мне наизусть лучшие места из Од Ломоносова» (с. 338).
Какие из од Ломоносова могли настолько затронуть С. Р. Воронцова, что он стал их декламировать русскому путешественнику в промежутках между рассказами о французском Национальном собрании? Научные оды Ломоносова вряд ли волновали стареющего дипломата, который предупреж дал в письмах канцлера Безбородко о возможности революции и в России. Оды в честь цариц также, насколько можем судить, не должны были его вдохновлять. Но среди одического наследия Ломоносова были «лучшие места», которые вполне могли прозвучать в 1790 г. актуально. Речь идет об оде 1762 г., связанной с «дворцовой революцией», возведшей на престол Екатерину II.
Пушкин считал этот момент поворотным в истории новой России и все свои размышления — в «Дубровском», в «Капитанской дочке», в «Моей родословной» и «Езерском» — начинал с этой даты. Разговоры об этом пункте русской истории неизменно возникали сразу же, как только ставился вопрос о законности пребывания императрицы у власти и политическом будущем России.
Ода 1762 г. примечательным образом стоит особняком в творческом наследии Ломоносова. В ней, отчасти воспользовавшись возможностями, которые невольно давал правительственный манифест 6 июля 1762 г., объ яснявший свержение Петра III вредностью для государства его политики, а отчасти следуя логике эволюции своих политических воззрений, Ломоносов впервые заговорил об обязанностях монарха перед подданными и, следова тельно, провел черту между самодержавием и деспотизмом. Воплощенные в естественных правах человека «святые законы» обязательны и для монарха. Нарушая их, он теряет право на престол:
Услышьте, Судии земные,
Ивсе державные главы: Законы нарушать святые От буйности блюдитесь вы
Иподданных не презирайте…
Только поддержка подданных, покоящаяся на безмолвном, но тем не менее вполне реальном договоре, обеспечивает монарху беспрепятственное и без опасное владение престолом:
Околь велико, как прославят Монарха верные раби!
Околь опасно, как оставят, От тесноты своей, в скорби!
Ломоносов ловко использовал вынужденные и исключительно опасные для самодержавного правительства строки из манифеста 6 июля, которые
174 | СОТВОРЕНИЕ КАРАМЗИНА |
утверждали, что «самовластие, не обузданное добрыми и человеколюбивыми качествами в государе, владеющем самодержавно, есть такое зло, которое многим пагубным следствиям непосредственно бывает причиною»1. Однако, как показал в тонком анализе этой оды С. Н. Чернов, Ломоносов значительно переставил акценты правительственного манифеста: в манифесте все государ ственные беды были воплощены в лице уже убитого к этому времени Петра III, Ломоносов, который совсем еще недавно посвятил Петру III хвалебную оду, «не выступил с прямым личным осуждением низвергнутого императора, как человека и правителя, но все же дал понять, что считает его виноватым и ответственным и, можно сказать, вдохновенно высказал целый ряд общих суждений о правителях, делах правления и основах всякой правительственной деятельности»2.
Как справедливо отметил тот же автор, то, что в манифесте звучало личным упреком Петру III, в оде было переосмыслено как наставление Екатерине И. Сам же свергнутый монарх скорее выглядел слабым, чем преступным.
Эта концепция, высказанная Ломоносовым в 1762 г., приобрела особый смысл в 1790-м. Теперь она звучала как напоминание невыполненных обе щаний и торжественно взятых обязательств. Ода недвусмысленно указывала на то, что только соблюдение монархом определенных условий, даже если он самодержец, делает его власть законной и прочной. Идея эта, конечно, не могла считаться новой или смелой на фоне развивающихся в Европе второй половины XVIII в. политических теорий. Но политические концепции не обладают абстрактной абсолютной ценностью. Более смелые теории эн циклопедистов мало тревожили русское правительство, потому что их оче видная неприложимость к русским условиям придавала им чисто кабинетный характер (по крайней мере, пока гильотина не превратила эти лекции в практические занятия). Между тем идея договора о взаимной пользе между самодержавным правителем и его подданными и права последних свергать нарушителя этого договора звучала как практический лозунг и могла к 1790-м гг. объединить столь различных по существу мыслителей и деятелей, как Панин и Фонвизин, Радищев и Воронцов.
В февральском номере «Le Spectateur du Nord» за 1797 г. появилось письмо из России, подписанное «Voyageur» (то есть «путешественник»). Пись мо было посвящено Петру III и затрагивало болезненный вопрос — переворот 1762 г., возведший на престол Екатерину II. «Путешественник» не был сто ронником Петра III — он видел в нем слабого и нерешительного человека, лично доброго, но плохо подготовленного для управления огромной страной. Но в дворцовом перевороте он видел преступление, а о Екатерине II отзывался следующим образом: «Екатерина II взошла на престол, и слава ее наполнила мир. Философы были глашатаями этой славы. Друг истины не должен против
1 | Цит. по: Осмнадцатый век: Ист. сб. / Изд. П. Бартеневым. М., 1869. Т. 4. С. 217. |
2 | Чернов С. Я. М. В. Ломоносов в одах 1762 г. // XVIII век. Сб. ст. и материалов. |
1935. Т. 1. С. 106.
этого возражать. Но разве ему не позволено счесть число мужчин, женщин и детей, которые заплатили жизнью за тридцать лет этого славного царст вования в Польше, Швеции, Турции, Персии и более всего в России? Он пытается счесть ужасное число этих жертв и находит их столь же бесчислен ными, как количество ассигнаций, — мрачное свидетельство богатств, по глощенных блеском этого прекрасного царствования».
У Карамзина, как мы увидим дальше, были тесные связи с этим журналом, подпись «Путешественник» также указывала на него, именно так его называли в литературных кругах. Наконец, содержание статьи перекликается, естест венно, с более завуалированными высказываниями в русских статьях Карам зина (особенно периода «Вестника Европы»), Все это убеждает в авторстве Карамзина, особенно если учесть, что ни о каких связях какого-либо другого русского литератора с этим немецким журналом ничего не известно.
Статья «Путешественника» ведет нас к лондонским беседам Карамзина и С. Р. Воронцова.
Не следует забывать, что именно с переворотом 1762 г. связывал в дальнейшем Пушкин роковой перелом в русской истории XVIII в. В «Моей родословной» он связал упадок старинного рода Пушкиных с тем, что дед поэта, как и С. Р. Воронцов, не изменил Петру III и не переметнулся на сторону победителей:
Мой дед, когда мятеж поднялся Средь петергофского двора, Как Миних, верен оставался Паденью третьего Петра. Попали в честь тогда Орловы,
Адед мой в крепость, в карантин,
Иприсмирел наш род суровый,
Ия родился мещанин.
Именно в 1762 г. вышел в отставку и вынужден был поселиться в деревне благородный отец Дубровского, а в гору пошел родственник княгини Даш ковой Троекуров. Гринев-старший, живущий в опале в своем поместье, также вышел в отставку в 1762 г. Его карьера сломалась, тогда же в гору пошли выскочки и фавориты. От размышлений Карамзина протягивается нить к Пушкину.
Семен Романович Воронцов был умен и опытен. Он сам был живая эпоха. Беседа с ним должна была быть увлекательной. Он был врагом деспотизма и считал, что между народом и властью всегда существуют взаимные обя зательства. «Народ», конечно, должен быть представлен просвещенным мень шинством, но никакая власть не имеет права быть безграничной. Карамзину, только что слышавшему с трибун Национального собрания руссоистские идеи в устах Робеспьера и Барнава, было интересно внимать дворянскому руссоизму Воронцова.
Вряд ли случайно, что идея обязанностей, которые имеет перед поддан ными даже самодержавный монарх, будет нам постоянно встречаться в политических размышлениях Карамзина. Уже в обращенном к Екатерине стихотворении «К милости», написанном по поводу дела Новикова, предан-
176 | СОТВОРЕНИЕ КАРАМЗИНА |
ность подданных царю представляется как результат взаимного выполнения обоюдных обязательств:
Доколе всем даешь свободу И света не темнишь в умах; Пока доверенность к народу Видна во всех твоих делах, — Дотоле будешь свято чтима…
В оде, посвященной восшествию на престол Павла, и двух одах, которыми Карамзин приветствовал Александра, влияние поэтики од Ломоносова тем более очевидно, что жанр похвальной оды в принципе подвергался карам зинистами осмеянию. Но еще более ощущается идейное воздействие оды 1762 г. Можно думать, что внимание Карамзина на ее политическую кон цепцию обратил именно Семен Романович Воронцов.
Но если признать это предположение вероятным, то мы сможем сделать второй шаг в реконструкции бесед старого дипломата и молодого писателя. В нашем распоряжении есть текст воспоминаний Семена Романовича о своем участии в роковых событиях 28 июня 1762 г. Вряд ли, рассуждая об отклике на них Ломоносова, Воронцов не коснулся своих личных впечатлений, тем более что, как мы увидим дальше, он не был склонен скрывать их от близкого друга. Ввиду важности этого текста позволим себе большую цитату1. Вначале Воронцов сообщает, что с раннего возраста стремился к военной славе. Быв долгое время пажом Елизаветы, он должен был быть выпущен поручиком в гвардию, но императрица скончалась за неделю до выпуска. Петр III, который «был всегда», по его словам, к нему «добр», определил его в гренадерскую роту Преображенского полка. Узнав, что война с Данией решена, С. Р. Во ронцов отпросился в предназначенную к действию армию Румянцева, и Петр III, одобрив это решение, определил его командированным в распоряжение командующего.
«Был дан приказ числить меня в полку в посылке. Это было за три дня до революции.
Накануне этого ужасного дня я распростился со своими родителями, с тем чтобы на следующий день в 8 часов утра отправиться в Ораниенбаум, где в ту пору находился император, для прощальной аудиенции и получения приказов для графа Румянцева. Затем я должен был направиться через Нарву, Ригу и т. д., и т. д. Этот проклятый «завтрашний день» был днем отврати тельного переворота. Я уже собирался сесть в карету, как один из моих родственников, проживавший в доме моего отца, сообщил мне, что импе ратрица находится в Измайловском полку, который, в беспорядке окружив ее, с криками радости провозглашает ее царицей и готов принести ей присягу, что целые толпы семеновцев бегут в том же направлении и присоединяются к мятежникам, что он видел все это собственными глазами и что нет никаких сомнений в том, что это обдуманный и заранее подготовленный мятеж. Мне
1 Весь текст написан по-французски. Слова, которые в оригинале написаны по-русски, передаем курсивом.
было лишь 18 лет. Я был быстр как француз и вспыльчив как сицилиец. Я пришел от этого известия в невыразимое бешенство. Передо мною раскрылась вся безмерность предательства, смысл которого я, знавший некоторые эпизоды предшествующих царств, понимал лучше моего собеседника. Убежденный тем не менее в том, что Преображенский полк сохранит верность, я не верил
впобеду мятежников. Я поскакал крупным галопом, чтобы присоединиться
ксвоему полку, и нашел его уже собранным, в полном порядке и готовым выступить колонной. В ста шагах от моей роты, которая стояла во главе полка, я встретил множество офицеров, стоящих группой. Среди них были
Бредихин, Баскаков, князь Ф. Барятинской. Этот последний был прапорщиком в моей роте. Я их спросил, знают ли они о мерзостях, которые творятся в двух других полках, и высказал все, что крайняя живость моего характера заставляла меня чувствовать по отношению к бунту. К этому я добавил, что льщу себя надеждой, что наш полк покажет другим войскам города образец верности.
Они, обменявшись взглядами, ничего мне не отвечали, но были бледны, с искаженными лицами. Я их почел лишь трусами, не зная, что все они были соучастниками преступления. Я повернулся к ним спиной и бросился в объятия моего капитана Петра Ивановича Измайлова, одного из самых чест ных и преданных подданных нашего несчастного монарха. Он обнаружил отвращение к поступкам противной стороны, полный готовности умереть, храня верность присяге, и надежды, что полк проявит себя с лучшей стороны. Мы сговорились по-французски призывать наших гренадеров к верности, и мы прошли по рядам, увещевая сохранять верность законному монарху, которому они присягали. Мы напоминали, что он племянник императрицы Елизаветы, сын старшей дочери Петра 1-го и, следовательно, внук этого истинного основателя сияния империи, что лучше умереть честными поддан ными и верными солдатами, чем присоединяться к подлым предателям, которые будут побеждены, так как пример нашего полка воодушевит другие полки гвардии на выполнение своего долга. Мы умрем за него — был ответ наших гренадеров, и это нас утешило свыше всякой меры.
В это же время секунд-майор полка Петр Петрович Воейков, человек, достойный самого высокого уважения и глубоко преданный своему законному повелителю, скакал вдоль фрунта, повторяя: Ребята! Не позабывайте вашу присягу к законному вашему государю императору Петру Федоровичу, умрем или останемся ему верны! Он остановился, чтобы переговорить с нами, протянул нам руку и плакал от радости, найдя в нас то же чувство чести, которым и он был одушевлен. После этого он вскричал: Ступай! — и мы выступили к Казанской церкви, где, как нам сообщили, уже находились мятежники и императрица и где совершалось богослужение. Мы: секундмайор, капитан и я — надеялись, что на первое же: «Стой, кто идет!» — полк единым голосом грянет: «Император Петр III!» — и что после первого же выстрела по нам со стороны мятежников мы, не имея возможности стрелять (так как проспект, по которому мы продвигались, нам позволял итти только колонной), их атакуем штыками всей силой нашей колонны. Мы надеялись сделать из них кашу и полностью истребить, поскольку они
178 СОТВОРЕНИЕ КАРАМЗИНА
пребывали в полном беспорядке, не соблюдая ни рядов, ни шеренг, как согнанные в кучу крестьяне. К тому же они были в большинстве пьяны, в то время как мы находились в образцовом порядке.
Но Провидение распорядилось иначе.
Проклятый князь Меньшиков, премьер-майор нашего полка, скотина от природы, которого пьянство превратило в совершенного идиота, который никогда не показывался в полку и на самом деле ничем не командовал, но которого император по милости и доброте не оставлял, позволяя прозябать при полку, вдруг прибыл, подстрекаемый кем-то из заговорщиков, и, по явившись в хвосте колонны, закричал: Виват императрица Екатерина Алек сеевна, наша самодерлсица! Этот подлый крик был как удар электричества. Вся колонна его повторила. Секунд-майор, капитан и я делали невозможное, чтобы остановить эту заразу. Мы были уже в каких-то 50 шагах от двух других полков! Все наши усилия были тщетны, и я не пойму, почему нас тогда не убили. Воейков, оскорбленный происходящим, швырнул свою шпагу, крича изо всех сил: «Ступайте к чорту, канальи, е…. м…, изменники! Я с вами не буду!» Повернув лошадь, он направился к себе домой, где и был вскоре арестован, как я узнал позже.
Как я ни был молод, а к тому же, находясь от всего, что я видел, в припадке бешенства, я все же имел благоразумие тотчас же подумать о выходе для себя. Я отшвырнул свое ружье гренадерского офицера, сбросил каску и попытался пробраться сквозь толпу, чтобы со всех ног броситься к реке, где я мог бы ценой 10 или 12 империалов, которые были у меня в кармане, нанять первую же шлюпку, которую встречу, и приказать матросу везти меня в Ораниенбаум. Там находился император, у которого еще не были исчерпаны все возможности, если бы он захотел добраться до Нарвы, где он мог бы найти войска, которые он воодушевил бы своим присутствием
икоторые, по крайней мере, могли бы прикрыть его отступление, если бы он принял решение быстро присоединиться к армии, которая была за границей
инаходилась под командой человека столь возвышенного величия и верности, как граф Румянцев. Задумав это, я начал тотчас же пробираться через толпу. Но тут я почувствовал, что меня схватили за воротник. Я выхватил шпагу, повернулся и ударил наотмашь наглеца. Шпага скользнула по шляпе и ударила его по плечу. Я заметил, что это был один из офицеров Измайловского полка, кричавший: «Схватите его!» Я был окружен и схвачен унтер-офицером
и6 мушкетерами этого полка. Офицер крикнул: „Отвезите его в Зимний дворец и держите под караулом»»1.
Приведенный колоритный рассказ явно перекликается со статьей, посвя щенной дворцовой революции 1762 г. и опубликованной в «Le Spectateur du Nord» за подписью «Voyageur». Еще более примечательно другое: процити рованный текст — часть автобиографии, написанной С. Р. Воронцовым в форме письма к Ф. В. Растопчину. Внизу текста поставлена дата: 8 февраля 1797 г. В февральском номере «Le Spectateur du Nord» 1797 г. появилась
1 Архив князя Воронцова. М., 1876. Кн. 8. С. 3—6.
упомянутая выше статья, авторство которой, по нашему мнению, принадлежит Карамзину. Если у нас нет прямых оснований утверждать, что автобиография Воронцова была откликом на публикацию в «Северном зрителе», то даже при крайней осторожности трудно отказаться от мысли об определенной связи этих документов и об их общем корне — лондонских беседах летом 1790 г.
Перед глазами Карамзина вставали два образа: народная революция в Париже и «дворцовая революция» в Петербурге. И то и другое он отвергал. И одновременно приходил к выводу, что и тут и там причиной были злоупотребления и ошибки власти, недостаток просвещения, отсутствие твер дых законов. Более того, Французская революция отталкивала, но и привле кала страшным величием грандиозного исторического события, зрелище ко торого показывает наблюдателю тайны истории, как злой дух показал Христу с вершины горы «все царства мира». «Дворцовая» же «революция» Екате рины II на этом фоне выглядела жалкой комедией.
Почти одновременное написание С. Р. Воронцовым своей публицисти ческой автобиографии, «Путешественником» (Voyageur) статьи о «революции 1762 года» и приветственной оды Карамзина Павлу не было случайностью: все эти выступления приходились на тот краткий период, когда надежды на Павла еще не сменились сначала недоумением, а затем горьким разочарова нием. В частности, приближение к императору Растопчина — креатуры С. Р. Воронцова и друга Плещеевых и Карамзина — казалось хорошим знаком. Ренегатство этого прирожденного интригана, циника, готового менять любые маски, обнаружилось позже. Сама идея реабилитации памяти Петра III, которую историки воспринимают сквозь призму уродливо-издевательских ритуалов похорон Екатерины II и других порождений болезненной изобре тательности Павла I, имела вполне рациональную основу: осуждался фаво ритизм и дворцовые перевороты, принявшие характер постоянно действующих институтов. Им противопоставлялся легитимизм — принцип законности в рамках самодержавия.
Петр III был груб, плохо воспитан, отталкивал как личность, но, оскорбляя людей, уважал законы. Екатерина II была лично обаятельна и прекрасно владела искусством «привлекать сердца», но возвела беззаконие в принцип, а безответственность фаворитов и всего аппарата от генерал-губернаторов до последних чиновников — в основу государственной машины. От Павла ожидали, что он соединит положительные качества своих предшественни ков, — он взял от каждого худшее, прибавив от себя каприз, возведенный в закон. Быть самодержцем для него означало быть непредсказуемым. Он хотел, чтобы пути его были неисповедимы, как пути Господа Бога, но добился лишь того, что алогичные проявления добрых порывов и неожиданное ры царство мало радовали его окружающих, а бессмысленные и немотивиро ванные опалы потеряли характер сдерживающей угрозы.
Но это все было впереди. А пока что в лондонском доме Воронцова и на его даче в Ричмонде Карамзин выслушивал критику фаворитов императ рицы (Семен Романович не скрывал своей неприязни к Потемкину) и об суждал вредные последствия беззакония.
180 | СОТВОРЕНИЕ КАРАМЗИНА |
Вокруг С. Р. Воронцова группировались молодые единомышленники: Зиновьев, Синявин, Кочубей, Ростопчин и чиновники посольства из разно чинцев. Заметным лицом в этом кругу был Василий Федорович Малиновский, в будущем первый директор Царскосельского лицея (брат его, Алексей, потом сделался близким приятелем Карамзина). А. Кросс, раскрыв инициалы, ко торыми Карамзин скрыл имена некоторых своих лондонских знакомцев, установил, что русский путешественник общался с посольским священником Яковом Смирновым, личностью весьма примечательной1, а возможно, и с его братом2, со Степаном Семеновичем Джунковским3 и Григорием Алек сандровичем Демидовым. В этом кругу было принято усваивать английские бытовые привычки. Ростопчин учился боксу, «Рейн (известный боксер. — Ю. Л.) совершенно выздоровел. Ростопчину вздумалось брать у него уроки; он нашел, что битва на кулаках такая же наука, как бой на рапирах», — с изумлением писал Комаровский4. Григорий Александрович Синявин (Сенявин), на сестре которого женился С. Р. Воронцов, не только служил в английском флоте и плавал в Индию и по всем морям мира, но и усвоил замашки английского моряка: когда он с Комаровским нанял шлюпку и неожиданно попал под проливной дождь, «Синявин оттолкнул их обоих (гребцов. — Ю. Л.), снял с себя фрак и начал сам грести». Очутившись на берегу, «он предложил нам заехать в Орендчь, кафегауз, где собираются большей частью морские офицеры, велел себе подать пуншу гаф-энд-гаф, то есть половина рому и половина французской водки, выпил онаго пребольшую кружку, и как ни в чем не бывало»5.
Англоманство, распространенное в этом кругу, не шло, однако, в ущерб патриотизму, а, напротив, подразумевало горячую любовь к родине, и Платон Зубов был глубоко несправедлив, когда позже упрекал С. Р. Воронцова в том, что ему интересы Англии ближе, чем России. Если современному нам читателю сочетание англоманства и русского патриотизма может показаться парадоксальным, то для XVIII в. оно было вполне естественным. В то время как под знаменем галломании проповедовалось принятие французских норм жизни как единственно «европейских» и цивилизованных, знамена англофилов освящали требование национальной оригинальности. Под этими знаменами шла борьба с галломанией. В 1796 г. в журнале «Приятное и полезное препровождение времени» анонимный автор, который в 1789—1790 гг. на ходился в Англии и явно принадлежал к окружению Воронцова (возможно, это был В. Ф. Малиновский), опубликовал серию очерков «Россиянин в Англии». Здесь, в частности, проводится параллель между русскими и анг-
1 Cross A. G Jakov Smirnov: a Russian Priest of Many Parts // Oxford Slavonic Papers, New Series. 1975. Vol. 8. P. 37—52.
2См.: Cross A. G. Whose Initials?..
3Cross A. G. By the Banks of the Thames. Russian in Eighteenth Century Britain. Newtonville, Mass., 1980. См. по именному указателю.
4Комаровский Е. Ф. Указ. соч. С. 20.
5Там же. С. 21; о Синявине см.: Cross A. G. By the Banks… P. 164—165 (возможно написание Сенявин, которое и принял Кросс) и Архив Воронцова по росписи томов.
личанами: «Мы, живучи в суровом климате, имеем в своем сложении твердость и крепость, и Англичане по свойству своего печальны и мрачны <…> Они мне нравятся своею вольностию. — Мы бы лучше сделали, если бы заняли у них, а не у французов. — Надо сказать, мы, то есть люди большого света1, сходнее с французами — но я уверен, что народ наш более бы нашел удовольствия в аглинском вкусе, потому, что он натуральнее»2. Рассуждения Карамзина о патриотизме англичанок, не желающих говорить по-французски, относятся к тому же кругу идей. В тех же очерках «Россиянин в Англии» подробно описана процедура гласного суда присяжных. Отдельные места очерков поразительно напоминают страницы из «Писем» Карамзина, что позволяет говорить о каком-то общем круге устных источников и единстве настроений.
Когда амбициозный, самоуверенный и глупый Платон Зубов — молодой любовник старой императрицы — попытался руководить дипломатией и присылать С. Р. Воронцову приказы, а потерпев афронт, обвинил старого дипломата в отсутствии патриотизма, он, конечно, был далек от истины. Однако сам этот эпизод примечателен, поскольку показывает, в какую сторону менялась психология русских людей XVIII в., дышавших воздухом умеренной парламентской монархии, даже если в политике они оставались лояльными подданными своей государыни. Зубов задумал прислать в Англию миссию французских эмигрантов во главе с герцогом д’Артуа — братом казненного Людовика XVI, будущим Карлом X. С. Р. Воронцов пытался разъяснить самодовольному фавориту не только политическую бестактность, но и прямую невозможность этой акции. Герцог д’Артуа числился в Англии несостоятель ным должником, и как только он поставил бы ногу на британскую почву, он был бы арестован и препровожден в долговую тюрьму. Напрасно Воронцов разъяснял Зубову, что в Англии избавлены от судебных преследований только король и члены палат парламента, что даже сыновья короля, если они не принадлежат палате лордов, наделав неоплатных долгов, будут немедленно арестованы. Зубов не верил и настаивал, что «воля ее императорского вели чества должна выполняться всеми» (подразумевалось, и в Англии). Незави симый суд был для него чем-то вроде персонажа волшебной сказки — тем, про что можно прочесть в книжке, но что, конечно, не существует в реаль ности. Русские люди в Англии XVIII в. видели недостатки в ее нравственном и политическом порядке, приезжая в Россию, они часто становились ретро градами, бюрократами (наглядный пример — «полумилорд» М. С. Воронцов), но психология их уже не была психологией Платона Зубова: они видели то, во что он не верил.
Карамзин смотрел и сравнивал: перед глазами проходили «два города» (следуя названию романа Диккенса), но мысли шли дальше — к судьбам России, к судьбам Европы, к судьбам мира…
1 Полагаю, что наивно заключать из этих слов, что анонимный автор действительно принадлежал к большому свету. Из людей «большого света» в Англии в то время находился В. П. Кочубей. Однако о его литературном творчестве мы ничего не знаем.
2 Приятное и полезное препровождение времени. 1796. Ч. 11. № 60. С. 99.
182 | СОТВОРЕНИЕ КАРАМЗИНА |
| В 1790 г. в загородном доме С. Р. Воронцова В. Ф. Малиновский начал |
писать свою книгу «Рассуждение о мире и войне». Здесь была закончена ее первая часть. В свет книга вышла в России в 1803 г. Книга содержала резкие филиппики против войн и призыв к вечному и всеобщему миру: «Привычка делает нас ко всему равнодушными. Ослеплены оною, мы не чувствуем всей лютости войны. Если же бы можно было, освободившись от сего ослепления и равнодушия, рассмотреть войну в настоящем ее виде, мы бы поражены были ужасом и прискорбием о несчастиях, ею причиняемых. Война заключает в себе все бедствия, коим человек по природе своей может подвергнуться, соединяя всю свирепость зверей с искусством человеческого разума»1. Споры о вечном мире, видимо, не проходили без участия Карамзина. Не случайно на обеде у русского консула в Лондоне Бакстера — тоже человека из ближайшего окружения С. Р. Воронцова — Карамзин провозгласил тост: «Вечный мир и цветущая торговля» (с. 338).
Идея вечного мира была характерным порождением просветительского оптимизма. Казалось бы, история, стиравшая безжалостной рукой радужные краски с просветительской веры в разум, должна была бы перечеркнуть эти надежды. Еще Руссо писал по поводу вечного мира Бернардена де Сен-Пьера: «Пусть не говорят, что его система не может быть одобрена потому, что она плоха, — пусть говорят противоположное: она слишком хороша, чтобы быть принятой <…> будем восхищаться столь прекрасным проектом, но утешимся тем, что не увидим его реализации, так как все это можно сделать лишь прибегая к средствам насильственным и опасным для человечества. Все федеративные объединения создавались с помощью революций, и в силу этого принципа мы не смеем сказать: следует ли желать общеевропейской лиги или опасаться ее. Может быть, она в один момент причинит больше зла, чем с ее помощью надеются избежать в течение столетий»2. И все же споры в Лондоне и Ричмонде летом 1790 г. между будущим автором «Истории государства Российского» и будущим директором Лицея не были попыткой возродить старые иллюзии. Они питались другими источниками. Малинов скому было 25 лет, Карамзин был на год его моложе. Но оба они заглянули в лицо истории в ее «минуты роковые» и, чуткие наблюдатели, оба ощутили приближение новой эпохи, эпохи «больших войн», большой крови. При ближавшаяся общеевропейская война, первые раскаты которой прозвучали через два года, а последние громы — в 1815 г., война, которая залила кровью Европу от Москвы до Сарагосы, уже бросала перед собой свою страшную тень.
1 Рассуждение о мире и войне. СПб., 1803. Т. 1. С. 1—2; ср.: Малиновский В. Ф. Избранные общественно-политические сочинения. М., 1958. С. 41. О связях идей Малиновского с просветительской концепцией вечного мира см.: Алексеев М. П. Пушкин: Сравнит.-ист. исслед. Л., 1984. С. 206—211; о воздействии идей Малиновского на Карамзина см.: Cross A. G. Whose Initials?.. P. 31.
1 Rousseau J.-J. Oeuvres completes. Paris, 1824. T. 6. P. 449—450.
|
К этому времени Батюшков не только знал о четвертом, но и посетил его в Лицее. В ряду пушкинских учителей, его старших друзей Батюшков стоит отдельно. Может быть, никто не предсказал явление Пушкина полнее и определеннее, чем он. Отсюда и пушкинское восхищение его стихами, и острота неприятия в них того, что ощущалось как уже пережитое, пройденное тогда, когда русская поэзия стремительно уходила вперед. Молодость Пушкина, самое начало успел захватить Батюшков, чтобы перед своим ранним закатом почувствовать силу юного поэта: «О! Как стал писать этот злодей!» Они познакомились, говорили о стихах. Старший, к этому времени прошедший войну, переживший отчаянье в сожженной Москве и триумф победы в поверженном Париже, готовый забыть то, что казалось теперь поэтическими безделками и у себя и у других, советовал не тратить времени и увлечься темой важной, героической. Лицеист, однако, проявил характер, упорствовал и ответил посланием, где, цитируя Жуковского, оставлял за собой право выбирать: «Будь каждый при своем…» Так кончалось второе пушкинское послание, а в начале первого – прекрасная характеристика Батюшкова, увиденного через его эпикурейские, небывало легкие, гармоничные стихи: «Философ резвый и пиит, // Парнасский счастливый ленивец…» И чуть дальше – «радости поэт». Спустя полтора десятилетия, в 1830 году, Пушкин посетит уже давно и безнадежно больного Батюшкова, который его не узнает. «Не дай мне бог сойти с ума…» – не тогда ли начало складываться это пушкинское стихотворение? Не так уж редко имена оказываются известнее стихов. Что мы помним из Батюшкова? Человек, любящий поэзию, не может не знать того, что стало классикой: «Тень друга», «Таврида», «Вакханка»… И, конечно, «Мой Гений», первые строки из которого приобрели ту высшую степень известности, когда имя автора может быть забыто, а стихи помнятся, принадлежащие то ли литературе, то ли уже самому языку:
До сих пор исследователи разгадывают странную оценку этих строк, оставленную Пушкиным. Вероятно, в 1824–1825 годах в Михайловском, когда Пушкин готовил свой первый поэтический сборник, он внимательно, с карандашом и пером в руке перечитал второй – стихотворный – том батюшковских «Опытов в стихах и прозе», вышедших в 1817 году и ставших настоящим событием. Восторженные оценки на полях чередовались с критическими, подчас резкими. Напротив стихотворения «Мой Гений» Пушкин написал: «Прелесть, кроме первых 4». То есть кроме тех строк, которые помнятся прежде всего. Почему? Почему Пушкин не оценил то, что станет любимым и известным? Предполагают разное. Пытаются объяснять в пользу Батюшкова, защищая любимые строки от пушкинской несправедливости. Быть может, говорят, Пушкин в силу его молодости не ощутил в них глубины психологической. Едва ли. Скорее дело в другом, – в особом пушкинском чувстве индивидуального стиля, стиля личности. В том чувстве, следуя которому он многократно правил собственные стихи, добиваясь, чтобы не просто хорошо было сказано, но сказано – свое. Пушкин критически расценивал не только те или иные строчки Батюшкова, но те или иные стороны его таланта: «Как неудачно почти всегда шутит Батюшков!» Еще по его пометам складывается впечатление, что он мог бы сказать: «Как неудачно рассуждает Батюшков». И тот бы, наверное, согласился, потому что и сам так думал: «Рассуждать несколько раз пробовал, но мне что-то все не удается…» Во всяком случае, программных батюшковских стихов Пушкин не принял. Не принял «Мечту», которую Батюшков переписывал полтора десятилетия, пытаясь создать оду воображению, вслед Карамзину доказать, что лишь «мечтание – душа поэтов и стихов», только в мечте – счастье. Холодно отнесся Пушкин и к «Умирающему Тассу». Этой элегией Батюшков предполагал открыть переиздание «Опытов», считая ее своим лучшим стихотворением. Многие современники были с этим согласны, но не Пушкин, находивший Тассо в изображении Батюшкова лишенным своей страстной натуры. Страсть и поэзию в батюшковских стихах он видел не там, где шло рассуждение, каким быть поэту, как мечтать, что помнить, но там, где мечта без лишних слов одухотворялась памятью, подсказавшей первый звук, за которым – почти как в сказке, за волшебной музыкой, – пораженному взору является играющая красками картина. Так ведь и в «Моем Гении», где после первых четырех строк память рисует образ несравненной пастушки:
Какое быстрое и, как бы в то время сказали, роскошное воображение! Как мало слов – и как много мы видим. Именно видим – в цвете, в движении, усиленном троекратным повтором: «помню», – и струящимся звуком и легкой интонацией. Легкой называл свою поэзию и сам Батюшков. Изначально этот эпитет применительно к поэзии имел терминологическую силу – обозначал определенный жанр, хотя и не строгий, к которому могли быть отнесены самые разнообразные стихи, написанные по случаю, вслед беглому чувству или впечатлению. Однако именно в батюшковской поэзии легкость стала свойством ее самой, всего ее стиля, проникнутого присутствием автора, который представляет нам не то, что можно увидеть везде и всегда, но что он сам и именно сейчас видит, переживает. Зримость – отчетливое качество пластических батюшковских образов, отличающее его от очень близкого ему поэта-современника В. А. Жуковского. Их реально существующую близость иногда преувеличивали, представляя неким тождеством манеры, движением по одному пути – к Пушкину. Пути были параллельные, но все же разные. И если их продолжать уже за пределами пушкинской эпохи, можно сказать, что Жуковский с его погоней за Невыразимым, ускользающим от грубого чувственного прикосновения, предвосхищает Фета, Батюшков же – Тютчева, тоже пережившего романтическое сомнение в силе слова, в его способности сохранить глубину душевных впечатлений и все же ведущего в своих стихах нескончаемый диалог души и природы, в котором духовное, незримое опредмечивается, расцветает и получает чувственное выражение. К этому слову прибегнул и Батюшков, когда в одном из последних писем, уже подводя окончательный итог сделанному в поэзии, сказал о себе как об авторе, «который в стихах, может быть, имеет одно достоинство – в выражении…» Понимать сказанное можно по-разному. Можно сузить смысл высказывания до оценки поэтического стиля, которому Батюшков придал необычайную гибкость и совершенную гармонию. Молено говорить также о небывалой до него полноте самовыражения: «И жил так точно, как писал…», можно подразумевать живописную изобразительность образа… Однако вернее всего будет не останавливать выбор на чем-то одном, тем более что каждое из названных свойств его поэтической выразительности продолжается в другом и без него невозможно. Острота зрения возрастает по мере того, как наблюдающий осознает свою индивидуальность и особенность своего взгляда, сказывающуюся в стихе особенностью выражения. Но разве мало у Батюшкова штампов поэтического языка и традиционной образности, скажем, мифологических отсылок? Много, очень много, ибо, создавая свой стиль, он, подобно Пушкину после него, ничего не отбрасывает, но всему дает новое направление и новую жизнь. Мифологических отсылок к одному из самых любимых им периодов мировой культуры – к античности, у Батюшкова даже больше, чем мы обычно замечаем. В современных изданиях слово «гений», в том числе и в названии стихотворения «Мой Гений», печатают со строчной буквы. Понятное стремление следовать правилам новой орфографии. Но ведь старые поэты писали по старой орфографии, и, выправляя их стихи, мы порой уничтожаем рифмы, искажаем смысл или, по крайней мере, не замечаем чего-то важного. И в данном случае мы не замечаем, что для Батюшкова Гений – персонаж мифологический, тот дух, который, по представлениям древних, сопровождает человека в течение всей его жизни, охраняет его. Это младшее божество, принадлежащее тем Ларам и Пенатам, которым поэтически поклонялся Батюшков. Мифологическое понимание слова принадлежало времени, так же оно употреблено и у Жуковского: в стихотворении «К мимо-пролетевшему знакомому Гению» и в строке, властно присвоенной себе Пушкиным (присвоенной по праву гения в современном смысле слова): «Гений чистой красоты…» Батюшков и Жуковский сходятся в мифологическом понимании образа, но и более ни в чем. Для Жуковского духовное лишь как бы незримым присутствием веет, сквозит в предметном мире. Для Батюшкова сам мифологический персонаж легко оживает, обретая форму и образ. Его Гений – его возлюбленная, являющаяся ему условной пастушкой, которая, однако, увидена так явственно, чувство к которой так лично и неподдельно, что мы забываем о пасторальной условности и вспоминаем о том, что именно в этот момент – летом 1815 года – Батюшков болезненно переживал разрыв и разлуку с Анной Фурман. Способность высветлять в стихах то, что тяжко давило, мучило в реальности, еще не вовсе оставила его. Так же легко, как он умел реальность облекать покровом мечты, он и саму эту мечту представлял реальностью, красочной и волнующей. Мифологическая образность у Батюшкова менее всего выглядит бутафорской. Следуя за поэтом, мы никогда не ощущаем себя среди музейных экспонатов: гравюр ли с мифологическими эмблемами или мраморных статуй. Под его прикосновением все тотчас же приходит в движение: на розовых конях снисходит Аврора, «урчу хладную вращая, Водолей валит шумящий дождь», являются Мольба смиренная и быстрая Обида… И сам поэт легко переносит себя в одухотворенный его мечтой мир, так что с равным правом его лирическое «я» звучит в послании кому-либо из друзей и в «Вакханке», где он предстает среди участников древнего празднества:
Стихотворение даже для Батюшкова – ведь мы, читатели, скоро привыкаем к достоинствам – поразительно пластикой: все зримо, все слышимо… Первый же звук – как бы издалека донесшийся многоголосый, неистовый крик вакханок – будит воображение, и до конца последней строфы, кольцом замыкающей всю композицию, нас не отпускает ощущение уводящего за собой стремительного бега. Погоня, в которой мы то ли свидетели, то ли участники, ибо подчинились ритму, заданному поэтом:
Взвевали – перевитые – свивали – обвитый… Созвучные глаголы вьются, как в воронку затягивают, кружат голову – так что едва успеваешь различать мельканье летящих, на бегу брошенных цветовых пятен:
«Вакханка» – один из многочисленных у Батюшкова переводов Парни, легкого, изящного французского поэта. В переводах, точнее – в переложениях изящества не меньше, чем в оригинале, но гораздо более силы, более жизни. Это и понятно: Парни как бы иллюстрировал, подсвечивал миф игрой воображения, Батюшков же переносился в этот вымышленный мир, оживляя его своим «я», которого даже номинально в тексте Парни не было: вакханку преследовал пастушок Миртис. «Смело и счастливо», – пометил на полях «Вакханки» Пушкин, и эта помета может быть отнесена ко всему стихотворению. Пушкин вообще был готов в большей мере оценить те стихи Батюшкова, в которых поэт вступал в круг образов условных, своим присутствием давая им новую жизнь, и в меньшей – те, в которых условное нарочито соседствует с реальным. «Моим Пенатам», стихотворению прославленному, вызвавшему многие подражания (в том числе и пушкинское – «Городок»), Пушкин делает упрек: «Главный порок в сем прелестном послании – есть слишком явное смешение обычаев мифологических с обычаями подмосковной деревни». Да, подмосковной или вологодской деревни, ведь Батюшков родился в Вологде, детство провел в Даниловском, в нескольких верстах от Устюжны. Позже он ежегодно и надолго приезжал в доставшееся им с сестрами по разделу имение рано умершей матери – Хантоново под Череповцом. Там написаны многие стихи, в том числе и «Мои Пенаты». Поместная жизнь на русском Севере была тише, беднее, чем в центре. Все же вокруг Вологды в ту пору можно было насчитать несколько фамилий, пусть не громко, но прозвучавших в литературе: Олешевы, Брянчаниновы, Межаковы… XVIII век был временем, когда провинциальные дворянские гнезда превращались в один из центров новой культуры. После того, как в первой четверти столетия прошумела гроза петровских преобразований, все как будто снова улеглось, успокоилось, и дворянское сословие вырвало у преемников Петра признание своей вольности, состоявшей в праве выбирать между государственной службой (при Петре обязательной) и привольным житьем на покое в своих вотчинных владеньях. Многие тогда выбрали покой, не обремененный лишними заботами и лишними знаниями. Культура же, по острому слову В. О. Ключевского, приставала к ним, «как пыль к колесу». Однако постепенно вслед выписным модам потянулись в провинцию и книги выписные, зашелестели страницы коричневых томиков в кожаных переплетах. Образованность требует досуга, которого более чем достаточно в деревенском уединении, не раз воспетом Батюшковым. Впрочем, воспитание Константина не было деревенским. В десять лет он уже в Петербурге, во французском, потом в итальянском частном пансионе и под надзором своего родственника М. Н. Муравьева, поэта, которому он многим обязан, человека широко образованного и влиятельного – бывшего воспитателем цесаревича Константина, а позже попечителем Московского университета, сенатором. Литературный дебют Батюшкова пришелся на «дней Александровых прекрасное начало». Каждый год – новые литературные журналы, салоны, общества. Сначала в доме Муравьевых Батюшков завязывает первые знакомства, потом – в 1805 году – делается членом «Общества любителей российской словесности, наук и художеств», где силен дух радищевских идей. За свою недолгую жизнь в литературе Батюшков был приглашаем и вступил во многие общества, но, может быть, только в этом да десятилетием позже в «Арзамасе» он чувствовал себя своим. Верность друзьям он ставил выше верности литературным программам и скептически наблюдал, как тут и там объединялись «любители словесности», которых он в письме к Н. И. Гнедичу назовет и «губителями» и «рубителями», а о своем вступлении в московское общество при университете сообщит, перефразируя Державина: «Я истину ослам с улыбкой говорил». Батюшков не был создан для литературной борьбы. Мечтательный и нежный в своем любимом жанре – в элегии, он умел быть резким в эпиграмме, в сатире, но литературу он всегда любил более тех обществ, в которых состоял. Он с готовностью признавал, когда ее видел, правоту за своими противниками, чувствовал их достоинства. Позволил же он в «Видении на брегах Леты» спастись, хотя и не без труда, главе противоборствующей партии архаистов – А. С. Шишкову, утопив при этом в волнах реки забвения правоверных эпигонов карамзинизма. В «легкой поэзии» Батюшков шел путем М. Н. Муравьева и Н. М. Карамзина, но дальше их, достигая большего совершенства. Он начал с того, что понял: одическое громогласие не для него. Не для него высокий штиль славянской архаики. Пусть поэзия черпает силу, как учил Карамзин, из живой речи и сама влияет на речь, а через нее – на нравы, воспитывая общество, пробуждая в нем «людскость». Об этом его программное слово (его-то он и преподнес в качестве истины «Любителям словесности» при Московском университете) «О влиянии легкой поэзии на язык», которым Батюшков предполагал предварить переиздание стихотворной части «Опытов», но не успел осуществить задуманного. «Легкие стихи – самые трудные». Батюшков имел право так сказать, хотя это утверждение не во все времена верно. После Пушкина поэтическая легкость станет уделом эпигонов, только ленивый не пишет стихов! Другое дело – до Пушкина, пока сам язык еще не приобрел способности к выражению «тонких идей» и когда легкость являлась как результат преодоленной трудности, давалась с усилием. «В бореньях с трудностью силач необычайный…» – вполне можно было бы сказать и о Батюшкове. Во всяком случае, в русской поэзии он достоин своего арзамасского прозвища – Ахилл, хотя и в шутку ему данного, за непоседливость – по сходству с быстроногим греком и одновременно за малый рост и хрупкое телосложение: «Ах – хил!»
Какая поэзия в перечислении географических имен, поэзия, рождающаяся оттого, что география на наших глазах одухотворяется историей, и Россия, бывшая до тех пор для Европы чужим и странным именем, за которым скрылись безграничные дикие пространства, вдруг явилась в самом сердце цивилизованного мира победителем, гордым и великодушным. Исторически – сбывалось то, что начал Петр. Поэтически – завершалось то, что предсказал восторг ломоносовских од, одухотворенный верой в будущее России, впервые наполнивший ее имя поэзией. Если же перевести взгляд с прошлого в будущее, уже готовое наступить, то вполне уместно вспомнить слова Белинского о Батюшкове: «Это еще не пушкинские стихи; но после них уже надо было ожидать не других каких-нибудь, а пушкинских…» И даже более того – зрелого Пушкина, автора «Полтавы» и «Медного всадника». Каково же место Батюшкова в русской литературе, кто он в терминах историко-литературных? Сентименталист, романтик или кто-то еще? И не то, и не другое, и не третье, хотя и то, и другое… Дело здесь даже не в самом Батюшкове, не только в его сложности, присущей каждому крупному писателю и выходящей за рамки любых однозначных определений. Дело, прежде всего, – в судьбе русской литературы, которая за несколько десятилетий ускоренно проходила тот «курс», который для литературы английской или французской растянулся на несколько веков. Вот почему в творчестве каждого значительного русского писателя – от Ломоносова до Пушкина – есть черта и Возрождения и Просвещения… Постепенно выравнивался исторический шаг с современными европейскими литературами, но попутно доделывалось то, что было некогда пропущено: формировался язык национальной культуры, которая овладевала просвещенной мыслью, в том числе и центральным для нее понятием – о достоинстве и величии человека. Трудно сказать, пережил ли кто-либо из русских поэтов столь же восторженно и вдохновенно, как Батюшков, чувство участия в европейской культуре, принадлежности всему, что есть в ней лучшего, достойного, прекрасного. Это было чувство полноты и полноправности обладания, что Батюшков и выразил в заглавии, данном мыслям из записной книжки – «Чужое: мое сокровище». То, что прежде было чужим, понятое и пережитое, становилось своим, не повторялось, а создавалось заново и по-своему. Батюшков еще и потому насмешливо, несерьезно смотрел на борьбу литературных обществ, что самого себя и своих друзей-единомышленников ощущал состоящими в том обществе, где сочленами – Гомер, Тибулл, Петрарка, Тассо, Парни, Шиллер, то есть все, кого он переводил, перелагал, в ком ловил отражение собственных чувств, кто для него были домашними богами-покровителями, его Пенатами.
Многое соединилось в эти годы в судьбе Батюшкова: и личная драма, и личная неустроенность человека необеспеченного, для службы не созданного, беспокойного. Что же, так и оставаться «господином поэтом»? Ни славы, ни денег это не сулило. В таких обстоятельствах особенно тяжко ощущаются ковы времени и особенно безысходно:
Стихи сбивающиеся, неправильные, во время болезни написанные. …Рисунок середины прошлого века: спиной к зрителю перед открытым окном стоит невысокий, коротко стриженый человек в долгополом сюртуке и в ермолке. Батюшков в вологодском доме своего родственника Гревенса, где он и прожил последние двадцать два года. Все неподвижно, скованно, как всегда на любительских рисунках, – как будто время остановилось. Как будто оно замерло для Батюшкова в видимых из окна куполах Софийского собора. Для него, кто так явственно умел слышать шум времени, ощущать его полет, обдающий холодком неизбежной смерти и обостряющий чувство красоты, ускользающей прелести бытия. И еще – при виде этих застывших куполов вспоминается, каким живым историческим чувством обладал Батюшков: его поэтического прикосновения было достаточно, чтобы прошлое зазвучало, пришло в движение, чтобы древние башни, стены, перестав казаться мертвым камнем, предстали как «свидетели протекшей славы и новой славы наших дней». Эти строчки в числе многих других отозвались у Пушкина – он повторил их в своих стихах, – напоминая, как много батюшковского отзывается и остается в русской поэзии. Источник: Шайтанов И. Константин Николаевич Батюшков (1787–1855) / И. Шайтанов // Батюшков К. Н. Стихотворения. – М., 1987. – С. 3–16. |
Владимир Петрович Мещерский — это… Что такое Владимир Петрович Мещерский?
Влади́мир Петро́вич Меще́рский (14 (26) января 1839, Санкт-Петербург — 10 (23) июля 1914, Царское Село) — князь, русский писатель и публицист, издатель-редактор газеты «Гражданин», камергер Александра II.
Князь В.П. Мещерский
Был внуком Николая Карамзина (по материнской линии), за что получал специальную прибавку к жалованью (Карамзин был государственным историографом, и двор платил его семье пенсию). Родители Мещерского принадлежали к ближайшему окружению Пушкина.
Мещерский получил наибольшую известность как влиятельный консервативный публицист и консультант правительства (сперва Александра III, затем, после кратковременной опалы — Николая II), прославившийся своим предложением «поставить точку» реформам Александра II. Газета «Гражданин», которую он издавал, пользовалась субсидиями правительства. Некоторое время Мещерский работал вместе с Ф. М. Достоевским.
Репутация Мещерского, крайне одиозная среди либералов и левых, была не лучшей и в кругах консерваторов, многие из которых стремились отмежеваться от него. Это было связано не только с деятельностью Мещерского как «серого кардинала» правительства, но и со скандальными историями, которые возникали в связи с гомосексуальной ориентацией князя; Владимир Сергеевич Соловьёв именовал его «Содома князь и гражданин Гоморры», прозрачные намёки на это появлялись во французских и русских газетах. Любовником князя (по другим данным — незаконным братом) был правительственный агент и авантюрист Иван Манасевич-Мануйлов, затем покровительствуемый Мещерским журналист Иосиф Колышко.
Значительной распространенности достигли его по преимуществу сатирические романы из великосветской жизни, изд. иногда под инициалами К. В. М.: «Женщины из петербургского большого света», «Один из наших Бисмарков», «Лорд Апостол в петербургском большом свете», «Хочу быть русской», «Тайны современного Петербурга», «Ужасная женщина», «Реалисты большого света», «Князь Нони», «Граф Обезьянинов», «Ужасная ночь» и др.
Мещерскому принадлежат еще: «Очерки нынешней общественной жизни в России» (СПб., 1868), «В улику времени» (1879) и др.
Известность получили «Воспоминания» [1] Мещерского, излагающие многие детали политической и светской жизни 1880—1890-х гг.
Примечания
- ↑ Князь Владимир Петрович Мещерский Мои воспоминания. — М.: «Захаров», 2003. — 864 с. — ISBN 5-8159-0326-4
Wikimedia Foundation. 2010.
Я прописан по адресу: Москва, проезд Карамзина-9-113., Москва | вопрос №18109654 от 08.11.2021
_____________________________________________________________________________________________
(наименование территориального органа ПФР)
ЗАЯВЛЕНИЕ
О ФАКТЕ ОСУЩЕСТВЛЕНИЯ (ПРЕКРАЩЕНИЯ) РАБОТЫ И (ИЛИ) ИНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
1. ,
(фамилия, имя, отчество (при наличии)
страховой номер индивидуального лицевого счета ,
территориальный орган ПФР, осуществляющий выплату пенсии
,
номер телефона ,
Наименование документа, удостоверяющего личность
Серия, номер (при наличии) Дата выдачи
Кем выдан
Дата рождения
Место рождения
2. Сообщаю, что работу и (или) иную деятельность, в период которой лица подлежат обязательному пенсионному страхованию в соответствии с Федеральным законом от 15 декабря 2001 года № 167-ФЗ «Об обязательном пенсионном страховании в Российской Федерации» (сделать отметку в соответствующем квадрате):
осуществляю с ___________,
прекратил (а) с ___________.
3. К заявлению прилагаю документы:
№ п/п Наименование документа
4. Прошу направить уведомление, подтверждающее факт и дату приема территориальным органом ПФР настоящего заявления, на адрес электронной почты ___________________________________________________________________________.
(адрес электронной почты гражданина)
5. Достоверность сведений, указанных в заявлении, подтверждаю.
Дата заполнения заявления Подпись гражданина Инициалы, фамилия
Для возобновления получения страховой пенсии с учетом индексации, гражданин подает заявление о факте прекращения работы. К заявлению в большинстве случаев прикладывается копия трудовой книжки, из которой следует, что гражданин прекратил трудовую деятельность. Подавать заявление можно после вступления в силу соответствующего федерального закона, т. е. с 1 января 2016 года. Прием заявлений осуществляют все территориальные органы ПФР и МФЦ, которые принимают заявления на назначение и доставку пенсий. Заявление можно подать лично или через представителя, а также направить по почте.
Если пенсионер прекратил работать после 31 марта 2016 года, подавать заявление в Пенсионный фонд нет необходимости. Дело в том, что со II квартала 2016 года для работодателей будет введена ежемесячная упрощенная отчетность, и факт осуществления работы пенсионера будет определяться Пенсионным фондом автоматически.
Но все равно направьте почтой.
Вам помог ответ?ДаНет
Создаваемой ударение, как правильно пишется слово создаваемой
В данном слове ударение ставят на слог с последней буквой А — создавАемой.
Когда же отпали последние сомнения в том, что французский Алжир лежит за пределами обновленной Франции, создава́емой Шарлем де Голлем, мир Родина рассыпался, как фарфоровая ваза под колесами локомотива. — Фредерик Форсайт, День Шакала
Гирин взрослел в такое время, когда чересчур старательно искореняли все старорусское из благих, но глупо выполняемых намерений изъять шовинистический и религиозный оттенок из вновь создава́емой советской культуры. — Иван Ефремов, Лезвие бритвы
Конечно, основа дается врожденными свойствами, но ведь они могут остаться втуне, без тонкой отделки человеческой души, создава́емой учителем. — Иван Ефремов, Туманность Андромеды
Стремясь к художественной обобщенности, а не к документальной точности создава́емой им картины, Карамзин заменяет исторические имена инициалами, что дает ему большую свободу сдвигать и комбинировать факты. — Николай Карамзин, Бедная Лиза
С самого начала скажу: ничего третьего между нами не было, была долгая голосовая диванная дорога друг к другу, немногим короче, чем от звезды до звезды, и был человек (я) перед совершенным видением статуи, и может быть и садилась я так далеко от него, чтобы лучше видеть, дать этой статуе лучше встать, создавая этим перспективу, которой с ним лишена была внутренне, и этой создава́емой физической перспективой заменяя ту, внутреннюю, которая у людей зовется будущее, а между мужчиной и женщиной есть – любовь. — Марина Цветаева, Проза
На данной странице указано на какой слог правильно ставить ударение в слове создаваемой. В слове «создаваемой» ударение ставят на слог с последней буквой А — создава́емой. Надеемся, что теперь у вас не будет вопросов, как пишется слово создаваемой, куда ставить ударение, какое ударение, или где должно стоять ударение в слове создаваемой, чтобы грамотно его произносить.
9780729408110: Николай Карамзин: Письма русского путешественника (Исследования в области Просвещения Оксфордского университета)
Письма русского путешественника (1797) — важнейшее выражение мысли Просвещения, написанное пером русского писателя.В 1789 году ведущий историк и автор сентиментальной фантастики Николай Карамзин (1765-1826) отправился в беспрецедентное интеллектуальное Грандиозное турне. Его маршрут, который вел его из Санкт-Петербурга через Германию в революционную Францию и, наконец, в Англию, послужил основой для этого полувымышленного повествования. Рассказчик посещает, среди прочего, Канта, Гердера и Виланда, совершает паломничество к местам упокоения Вольтера и Руссо и воочию наблюдает за революционной Ассамблеей и английским парламентом.В результате получается работа, в которой художественная литература, философия, литературная и художественная критика, историческое и биографическое письмо объединяются, создавая не что иное, как полную антропологию и оценку Просвещения с незнакомой точки зрения русского интеллектуального письма после начала Французской революции. . Это первый полный перевод произведения Карамзина на английский язык. Введение и заключительное исследование исследуют пересечение интеллектуальных и литературных движений в России и Европе и освещают вопросы о литературе о путешествиях; история книги и рост читательской аудитории; самость как философский предмет; рост представлений о публичной сфере; доромантическое увлечение погребальными памятниками и теориями общительности.Эта книга предназначена как для российских специалистов, так и для ученых-просветителей, не читающих по-русски.
«синопсис» может принадлежать другой редакции этого названия.
МОТИВОВ ELEGIAC В Н.ПИСЬМА М. КАРАМЗИНА
Автор статьи рассматривает элегические мотивы в эпистолярных произведениях Н.М.Карамзина. Расширение границ действительности происходит за счет использования в письмах Карамзина принципов и приемов художественной интерпретации действительности. Особенно важны элегические мотивы в письмах писателя разным адресатам. Эти мотивы наполняют фактический уровень содержания письма и становятся фоном их своеобразного элегического мировоззрения. Центральным мотивом писем Карамзина является онтологический мотив смерти, во многих случаях определяющий характер этико-философских размышлений автора, которые В свою очередь, это отражается в особой образной системе букв.Этот мотив неразрывно связан с мотивом страха потери любимого человека, мотивом быстротечности жизни, жизни во сне — пробуждением смерти и т. Д. Мотивы разлуки и встречи после смерти приходят вместе с мотивами приглашения к себе в гости. визит и надеется на скорую встречу в письмах Карамзина. Особое место принадлежит мотиву старения. Мотив увядания чаще всего связан с угасанием творческих способностей автора писем. Образная система писем Карамзина разным адресатам формирует образ стареющего и больного историографа, печального наставника, истерзанного болезнями, закаленного опытом. достаточно рано.Мотив телесной слабости, болезни и заботы о здоровье постоянно присутствует в письмах Карамзина всем адресатам; она тесно связана с мотивом смерти и является сюжетно-образным для анализируемых писем. Мысли о конечности жизни определяют жизненные приоритеты Карамзина, а своеобразная философия смерти становится основой Карамзинского понимания жизни, ее истинного смысла. В его письмах идея реальных ценностей становится мотивом отказа от суеты общества, что в мировоззрении Карамзина не означает комфорта и не является для него ценностью.Его ценности — жизнь с семьей, общение с друзьями, служение Отечеству. Мотив работы, литературное творчество — один из главных мотивов в письмах Карамзина. Это связано с идеей преодоления болезни и меланхолии. К концу жизни Карамзина этот мотив трансформируется в философскую идею самосовершенствования, развития своей души, что кажется истинным смыслом жизни. Поэтика писем Карамзина разнообразна и многослойна. В домашнем письме Карамзин доводит конкретную ситуацию до философского уровня; Средство его выражения — комплекс элегических мотивов, представляющих собой один из сюжетообразующих элементов рассматриваемых эпистолярных текстов, инструмент саморефлексии и организации чуткого диалога Карамзина с адресатами.
Бедная Лиза (Бедная Лиза) Николая Карамзина, 1794
«Бедная Лиза» («Бедная Лиза») в некотором смысле является самым знаменитым произведением русской прозы допушкинского периода. Вместе с « Письма русского путешественника », которую Николай Карамзин начал публиковать частями в 1791 году, это выдающийся образец сентиментальной литературы в России. Впервые опубликованный в собственном авторском Московском журнале (Московский журнал), а затем в виде книги в 1794 году, он имеет банальный сюжет, который, хотя и имеет мимолетное сходство с реальным инцидентом, описанным в «Письмах русского путешественника», происходит в основном из литературных источников.Среди наиболее заметных иностранных влияний — Il le fallait Мармонтеля, , который перевел Карамзин, Вертера Гете, Руссо La Nouvelle Héloise, Ричардсона Clarissa, идиллии Гесснера и сказки мадам де Генлис. Русских влияний меньше, наиболее заметными из них являются эклоги Сумарокова и романа Княжнина 1783 года « Наказанная неверность» .
Одноименная героиня рассказа Карамзина — крестьянская девушка, которую заставляют шить, продавать цветы и собирать вишни, чтобы содержать себя и свою овдовевшую мать.Продавая цветы, она встречает молодого дворянина Эраста, и они влюбляются друг в друга. Однако социальная пропасть между ними делает брак невозможным, и в любом случае мать Лизы желает выдать ее замуж за богатого крестьянина. Эраст утверждает, что социальная пропасть не важна, и они доводят до совершенства свою страсть. Вскоре Эраст устает от нее и уходит в армию. Через два месяца они снова встречаются, и Эраст объясняет, что, хотя он все еще любит Лизу, он помолвлен. (Позже мы узнаем, что он проиграл деньги в карты и решил жениться на богатой вдове.) Эраст дает Лизе деньги, но запрещает ей видеться с ним снова. Убитая горем, Лиза кончает жизнь самоубийством, а вскоре после этого умирает ее мать. Эти события произошли 30 лет назад, и рассказчик узнал о них от самого Эраста, скончавшегося годом ранее.
Движение повествования соответствует временам года. Любовь расцветает весной, завершается летом и ослабевает осенью. И Лиза, и Эраст — идеализированные стереотипные фигуры. Карамзин через своего рассказчика сочувственно относится к их тяжелому положению и явно желает апеллировать к «чувствительности» ( чувствительность ) своих читателей.Все прилагательные к Лизе передают один и тот же тон: «добрая», «нежная», «невинная», «застенчивая». Однако, несмотря на это, Карамзину удается придать психологическую глубину своему изображению влюбленных, а горе и отчаяние Лизы после ее потери невинности и отвержения Эрастом имеют неожиданно реалистичное качество. И Эраст не является обычным злодеем-соблазнителем. По словам Карамзина, он «довольно богатый джентльмен, с разумным умом. и доброе сердце, доброе по натуре, но слабое и непостоянное ». В этом отношении он является прообразом лишнего человека девятнадцатого века, и Карамзин отказывается его осуждать.Действительно, в своем заключении он предполагает, что влюбленные примирились на небесах.
Реалистичность рассказа была важна для Карамзина, который неоднократно противопоставлял искусство и реальную жизнь. В момент, когда Лиза и Эраст расстаются в последний раз, рассказчик Карамзина восклицает, пытаясь установить подлинность своего рассказа: «Ах! Почему я не пишу роман [ roman ], а не рассказываю печальный факт [ печальную был ‘] . «Эта настойчивость в реальности истории, по-видимому, лежит в основе того, что Карамзин назвал ее« российская повесть », словом« повесть ». являясь для Карамзина нейтральным термином без подтекста вымысла или вымысла.
«Бедная Лиза» отличается еще и языком, который достигает простоты и ясности, которых до сих пор не хватало русской прозе. Начальные строки рассказа служат прекрасным примером тщательного баланса между предложениями и первостепенной заботы Карамзина о ритме, мелодии и интонации своей прозы. Самая известная строчка рассказа относится к горе, которое пережила мать Лизы после смерти мужа: «… ведь и бабы умеют любить» ( ibo i krest’ianki liubit ‘umeiut ).Хотя Карамзин опускает что-либо грубое или жестокое в своем описании крестьянской жизни, эту строку часто цитировали в контексте портретов крестьян русских писателей XIX века, таких как Тургенев, и действительно во все более «реалистичных» портретах женщин из «Софии» Грибоедова. через пушкинскую Татьяну, до толстовской «Анны Карениной».
Карамзинские описания природы были нововведением для русской литературы. Природа не является фоном для рассказа; скорее, он отражает эмоции главных героев.Эраст мечтает уйти из мира и жить с Лизой в идиллической сельской местности. По словам Х. М. Небеля, Карамзин предпочитает природу «без неприлично дикой и неестественно украшенной», что хорошо иллюстрирует сцена, в которой Лиза наблюдает за восходом солнца. Однако в целом Карамзин, похоже, критикует нереальность таких аркадских пасторалей.
«Бедной Лизе» было много подражаний, в частности «Ростовское озеро» В. В. Измайлова, «Бедная Маша» А. И. Измайлова, И.Свечинского «Обольщенная Генриетта» и И. И. Ильина «Лиза, или торжество благодарности». «Бедная Лиза» была первым произведением русской литературы, которое нашло читательскую аудиторию за границей, будучи переведенным на немецкий язык Дж. Г. Рихтером и на английский через немецкий язык Рихтера в 1801 году. Однако повесть имела успех далеко за пределами литературных кругов. Это был первый российский бестселлер, в котором многие читатели были уверены, что описанные события были реальностью. Место самоубийства Лизы, Лизин пруд (Лизин пруд), расположенное недалеко от Симонова монастыря на месте нынешней станции метро Автозаводская, стало местом паломничества москвичей, вырезавших свои инициалы на соседнем дубе.Ряд писателей, совершивших это паломничество, подтвердили точность описания Карамзина. Однако к 1830-м годам эта история, хотя и все еще хорошо известная, стала больше объектом насмешек, чем восхищения. Пушкин, например, пародийно использовал имя Лиза для героинь своих «Пиковая дама » и «Барышнякрестьянка» (Госпожа в девицу), а критик Виссарион Белинский писал: «А теперь скажи мне откровенно … кто такой? винить в том, что над «бедной Лизой» теперь смеются так же сильно, как когда-то плакали.«Тем не менее, использование бури как символа страстей было подхвачено тремя произведениями, опубликованными еще в 1860 году:« Первая любовь »и« Накануне »и знаменитая пьеса Александра Островского« Гроза »( г. Storm ).
— Майкл Пурсглов
Стилиана Милкова, Калифорнийский университет, Беркли
Стилиана Милкова, Калифорнийский университет, БерклиСтилиана Милкова, Калифорнийский университет, Беркли,
В этой статье я обращусь к книге Николая Карамзина Письма русского Путешественник ( Письма русского путешественника ) (1797) и его построение сентиментального зрителя через экфрастические описания произведений искусства.Я утверждаю, что использование Карамзином экфрасиса, словесного представления визуального представления, раскрывает своеобразное место рассказчика как европеизированного иностранец. Но что более важно, это создает прецедент тропа, своего рода модельного экфрастического представления встречи русского / восточного Европейский путешественник и европейское произведение искусства.
По мотивам грандиозного турне Карамзина по Европе (1789–1791) и структурирован. как журнал о путешествиях, Letters стремился привлечь внимание российских читателей. отзывчивость к новым литературным и эстетическим ценностям.Для этого Карамзин текст размывает ряд жанров в своей эпистолярной форме. Прозаическое повествование, стихи, рассказ о путешествиях, исторический очерк и художественно-исторический комментарий сосуществуют что позволяет проявиться субъективному видению. Видение рассказчика может быть истолковано с точки зрения обильного эмоционального отклика Карамзина на изобразительное искусство и вкус, который он пытается привить своему читателю. Для например, растроганный до слез шедеврами западноевропейского искусства и пропитанный в ценностях и теориях чувствительности путешественник Карамзина предлагает конкретные, но эмоциональные передачи образов, с которыми он сталкивается, тем не менее сохраняя контроль над своим текстом и осознавая учебный характер своего пишу.
В этом смысле экфрастические описания Карамзина означают просвещение читатель в вопросах наблюдения и переживания искусства, а также в вопросах сердце — чтобы проиллюстрировать и культивировать различные эмоциональные реакции к изобразительному искусству. Но самое главное, Letters привлекают зрителя, чья сентиментальная чувственность сообщает многие экфрастические моменты в тексте. В В своей статье я буду смотреть на экфрастическое видение как на способ смотреть на сентиментально, на и остановимся на различных топосах такого видения — от эталонного музея посещение ликующих встреч с гробницами и могилами.В этом свете моя газета исследует, как экфрастические взгляды рассказчика субъективный взгляд на Европу и место русского в ней. Наконец, статья помещает текст Карамзина в традицию сентиментального и написание путешествий, а также в рамках визуальной теории и теорий экфрасиса.
ФИЛОСОФСКИЙ СЮЖЕТ Н. М. КАРАМЗИНА «ПИСЬМА РОССИЙСКОГО ПУТЕШЕСТВЕННИКА»: ДВИЖЕНИЕ МЫСЛИ — ДВИЖЕНИЕ ОБЪЯВЛЕНИЯ — Наука о личности: гуманитарные исследования
Опубликовано автором Чен Янъян, аспирант
ID ORCID: http: orcid.org / 0000-0002-2478-3252
e-mail: [email protected] Пекинский университет иностранных языков,
No. 2 North Xisanhuan Road, Пекин, Китайская Республика, 100089
ФИЛОСОФСКИЙ СЮЖЕТ Н. М. КАРАМЗИНА «ПИСЬМА РОССИЙСКОГО ПУТЕШЕСТВЕННИКА»: ДВИЖЕНИЕ МЫСЛИ — ДВИЖЕНИЕ ИЗВЕСТИЯ
Статья посвящена философскому сюжету «Письма русского путешественника» Карамзина. Этот анализ проблемы является одним из важных компонентов в характеристике художественной идентичности повествования Карамзина, движение мысли в этом романе — это движение повествования.
Ключевые слова: Карамзин, философский сюжет, «Письма русского путешественника», повествование , Кант.
Список литературы
- Лотман Ю. М. Сотворение Карамзина . Москва: Опубл. Алфавит, 2015. 448 с.
- Роте Х. Н. М. Карамзин europäische Reise: Der Beginn des russischen Romans. Цюрих. Берлин, 1968. 70 с.
- Кант И. Ответ на вопрос: Что такое Просвещение? [ответ на вопрос: что такое Просвещение?].Москва Издательство Дмитрия Карлова, 2012. 15 с.
- Карамзин Н. М. Письма русского путешественника. Повести [Письма русского путешественника. Вести]. Москва: Опубл. Эксмо, 2007. 800 с.
- Шмид В. Нарратология [Нарратология]. Москва. Publ. языки славянской культуры, 2003. 312 с.
- Мир просвещения: исторический словарь под ред. В. Ферроне Д. Гроув; перевод с итальянского.Н. Ю. Плавинской; под ред. С. Ю. Карна. Москва, Опубл. Памятники исторической мысли, 2003. 668 с.
- Карамзин Н. М. Избранные сочинения: в 2 т. [Избранные произведения: в 2 т.]. Москва 1964. Т. 1. 235 с.
- Московский журнал . Москва. Univ. тип. В. Окороков, 1791–1792.
- Московский журнал . Москва. 2-е изд. Univ. тип. у В. Окорокова, 1801–1802 гг.
% PDF-1.4 % % PDFsharp, версия 1.32.2608.0 (подробный режим) % Дата создания: 04.11.2016 05:18:17 % Время создания: 0,438 секунды % Размер файла: 122247 байт % Страниц: 9 % Объектов: 60 % ————————————————- ————————————————- 1 0 obj% PdfSharp.Pdf.PdfDocumentInformation > эндобдж % ————————————————- ————————————————- 2 0 объект% PdfSharp.Pdf.Advanced.PdfКаталог > эндобдж % ————————————————- ————————————————- 3 0 obj% PdfSharp.Pdf.PdfPages > эндобдж % ————————————————- ————————————————- 4 0 obj% PdfSharp.Pdf.PdfPage > / MediaBox [0 0 595 842] / Родитель 3 0 R /Ресурсы > /Шрифт > / ProcSet [/ PDF / Text / ImageB / ImageC / ImageI] / XObject > >> / Тип / Страница >> эндобдж % ————————————————- ————————————————- 5 0 объект% PdfSharp.Pdf.Advanced.PdfContent > транслировать q 1 0 0-1 0842 см -100 Тлз q BT / GS0 гс / F0 -12 Тс 217.1211 26.2559 Td (Opera) Tj 36.6855 0 Td (Slavica.) Tj 45.3516 0 Td (Neue) Tj 32.0215 0 Td (Folge) Tj 33,3516 0 Тд (52) Тдж 0 0 1 рг / F0 -18 Тс -235.0869 38.6279 Td (Николай) Tj 59.0186 0 Td (Михайлович) Tj 103.0342 0 Td (Карамзин) Tj 81.0264 0 Тд (дюйм) Тдж 19.0107 0 Td (Германия) Tj ET 1,125 Вт 0 Дж 0 Дж [] 0 дн. 0 0 1 РГ / GS1 GS 129,444 66,143 м 465,556 66,143 л S BT 0 0 0 рг / F0 -10 Тс 262.4902 157.3799 Td (Художественная литература) Tj 32.2314 0 Td (as) Tj 13.3398 0 Td (Факты) Tj -42.8052 71 Td (Bearbeitet) Tj 48.3643 0 Td (фон) Tj -56.6968 12 Td (Герда) Tj 30,5713 0 Тд (S) Тдж 9.4482 0 Td (Panofsky) Tj -109,7974 71 тд (1.) тдж 11.1182 0 Td (Auflage) Tj 36,6943 0 тд (2010г.) Тдж 27.8027 0 Td (Taschenbuch.) Tj 65,5957 0 тд (181) тдж 19.4629 0 Td (S.) Tj 12,2266 0 Td (Мягкая обложка) Tj -117,312 15 Td (ISBN) Tj 26.1182 0 тд (978) тдж 19,4629 0 Тд (3) Тдж 8,3398 0 тд (447) тдж 19.4629 0 Td (06118) Tj 30,5859 0 Тд (6) Тдж -108.3862 14 Td (Формат) Tj 34.4482 0 Td (\ (B) Tj 12,7783 0 Td (x) Tj 7.7783 0 Td (L \) 🙂 Tj 14,4482 0 Тд (17) Тдж 13.9014 0 Td (x) Tj 7,7783 0 Тд (24) Тдж 13.9014 0 Td (см) Tj -79.2041 14 Td (Gewicht 🙂 Tj 41.6797 0 Тд (380) Тдж 19,4629 0 Тд (г) Тдж 0 0 1 рг / F0 -15 Тс -294,8206 222,6899 Td (Weitere) Tj 55.8472 0 Td (Fachgebiete) Tj 86.7261 0 Тд (>) Тдж 12.9272 0 Td (Literatur,) Tj 63.3618 0 Td (Sprache) Tj 60,0366 0 Тд (>) Тдж 12.9272 0 Td (Sonstige) Tj 62.5415 0 Td (Europsische) Tj 95.0537 0 Td (Literaturen) Tj 75,8789 0 Тд (>) Тдж ET 0.938 Вт 30,47 578,119 м 564,53 578,119 л S BT 225.7959 594.3184 Td (Slawische) Tj 71.6968 0 Td (Literaturen) Tj ET 225,796 595,367 м 369,204 595,367 л S BT 0 0 0 рг 227.052 621.0698 Td (Zu) Tj 0 0 1 рг 21.6724 0 Td (Inhaltsverzeichnis) Tj ET 248,724 622,119 м 367.948 622.119 л S BT 0 0 0 рг 185.769 656.0698 Td (Schnell) Tj 50.8594 0 Td (und) Tj 29.1943 0 Td (portofrei) Tj 59.1943 0 Td (erhltlich) Tj 64.1968 0 Td (bei) Tj ET q 180,0004 0 0-65,5201 207,4998 732,5201 см / I0 Do Q BT / F1 -10 Тс 52.9907 756.3359 Td (Die) Tj 16.9385 0 Td (Онлайн-) Tj 30,5469 0 Td (Fachbuchhandlung) Tj 78.5938 0 Td (beck-) Tj 22.207 0 Td (shop.de) Tj 33,3301 0 Td (ist) Tj 11.9482 0 Td (spezialisiert) Tj 50.2588 0 Td (auf) Tj 15.2686 0 Td (Fachbcher,) Tj 51.6455 0 Td (insbesondere) Tj 54,707 0 Td (Recht,) Tj 28,3252 0 Td (Steuern) Tj 33.0469 0 Td (und) Tj 17.5 0 Td (Wirtschaft.) Tj -444,458 11,499 Тд (Im) Тдж 13.6084 0 Td (Sortiment) Tj 41.9434 0 Td (finden) Tj 28.0469 0 Td (Sie) Tj 15.2783 0 Тд (алл) Чт 16.9336 0 Td (Medien) Tj 33.0469 0 Td (\ (Bcher,) Tj 37.207 0 Td (Zeitschriften,) Tj 56.0889 0 Td (CD,) Tj 22.7832 0 Td (электронные книги,) Tj 35 0 Td (и т. Д. \)) Tj 19.9854 0 Td (аллергия) Tj 20.2637 0 Td (Verlage.) Tj 36.6455 0 Td (Ergnzt) Tj 33.5938 0 Td (wird) Tj 20,8301 0 Тд (дас) Тдж 15.8301 0 Td (Программа) Tj -449,0356 11,499 Td (durch) Tj 25.2686 0 Td (Услуги) Tj 36.377 0 Td (wie) Tj 16.9385 0 Td (Neuerscheinungsdienst) Tj 95.2539 0 Td (или) Tj 20.2686 0 Td (Zusammenstellungen) Tj 88.0371 0 Td (von) Tj 17.5 0 Тд (Бчерн) Чт 36,377 0 Td (zu) Tj 11.9385 0 Td (Sonderpreisen.) Tj 62.207 0 Td (Der) Tj 17.4902 0 Td (Магазин) Tj 23.0615 0 Вт (впр) Вт 21.9385 0 Тд (мехр) Тдж -276,8848 11,499 Td (als) Tj 13.6084 0 Тд (8) Тдж 7.5 0 Td (Millionen) Tj 41.9434 0 Td (Продукты) Tj ET Q Q конечный поток эндобдж % ————————————————- ————————————————- 6 0 объект% PdfSharp.Pdf.Advanced.PdfExtGState > эндобдж % ————————————————- ————————————————- 7 0 объект% PdfSharp.Pdf.Advanced.PdfFontDescriptor > эндобдж % ————————————————- ————————————————- 8 0 obj% PdfSharp.Pdf.Advanced.PdfTrueTypeFont > эндобдж % ————————————————- ————————————————- 9 0 объект% PdfSharp.Pdf.Advanced.PdfExtGState > эндобдж % ————————————————- ————————————————- 10 0 obj% PdfSharp.Pdf.Annotations.PdfLinkАннотация > / Граница [0 0 0] / BS> / M (D: 20161104051817 + 01’00 ‘) / NM (8194fa97-4613-429b-aacb-5d2fcf85bb2e) / Rect [129,444 773,302 465,556 794] / Подтип / Ссылка / Тип / Аннотация >> эндобдж % ————————————————- ————————————————- 11 0 obj% PdfSharp.Pdf.Annotations.PdfLinkAnnotation > / Граница [0 0 0] / BS> / M (D: 20161104051818 + 01’00 ‘) / NM (2b990e11-add2-4121-a15a-a9f38d9b0c24) / Rect [30,47 261,751 564.53 279] / Подтип / Ссылка / Тип / Аннотация >> эндобдж % ————————————————- ————————————————- 12 0 obj% PdfSharp.Pdf.Annotations.PdfLinkAnnotation > / Граница [0 0 0] / BS> / M (D: 20161104051818 + 01’00 ‘) / NM (69ebc681-b4e0-4fcd-8e38-8a5f6073a827) / Rect [225,796 244,503 369,204 261,751] / Подтип / Ссылка / Тип / Аннотация >> эндобдж % ————————————————- ————————————————- 13 0 объект% PdfSharp.x] LѮ * `Dz? O0 $ | ܲ = `7; k = (, j_R ݢ J̃Emvc% 4pj%, 5iP`Q3Q1TX ÃvE} n} [Ys4] lg, KY) 6l9 | Tq {Z & O53Ԛu \ #
: fsVRd = Üy * kK + {KZȫFTIJ5ҬC-R | x Բ ord) 0 vCfCc0SF {.os (iuUv |, 6 $ r — * N> u8 {G כ G1 e2ͽ
Проект «МУЗА» — Николай Карамзин во Франции: «Образ Франции в русских письмах». Автор: Родольф Боден, и: «Первая эпоха: восемнадцатый век и российское культурное воображение» Любы Гольбурт (обзор)
Рецензент:
Николай Карамзин во Франции: L’image de la France dans les “Lettres d «un voyageur russe» éd.Родольф Боден, и: Первая эпоха: восемнадцатый век и российское культурное воображение Люба Голбурт
Валерия Соболь (биография)
Николай Карамзин во Франции: L’image de la France. «Lettres d’un voyageur russe», éd. Родольф Боден, Париж: Институт исследований рабов, 2014. 226 с. 20 евро. ISBN 978-2-7204-0523-5.
Первая эпоха: восемнадцатый век и российское культурное воображение Люба Голберт Мэдисон: University of Wisconsin Press, 2014.xi + 387pp. 29,95 долларов США. ISBN 978-0299298142.
Для того, чтобы исследователи, не связанные с русской литературой, могли оценить истинное значение этих двух книг, им необходимо осознавать довольно маргинальное место, которое русская литература восемнадцатого века занимает в североамериканских академических кругах. И как область исследований, и как предмет в академических программах (где он появляется в первую очередь как аспирантура, если вообще появляется), этот период игнорируется, особенно по сравнению с вниманием, уделяемым «Великому русскому роману» девятнадцатого века. а также с русским модернизмом, авангардом и даже с советской и постсоветской литературой и культурой.Причина такого пренебрежения парадоксальным образом связана с той ключевой ролью, которую литературные достижения XVIII века сыграли в последующем развитии русской литературы. Восемнадцатый век, период модернизации и вестернизации почти всех сторон русской жизни, начатый реформами Петра Великого, также стал свидетелем появления современной литературы в России после столетий относительной культурной изоляции и фактического отсутствия светской литературной традиции. Из-за грандиозной задачи создания русской литературы почти ex nihilo, русская литература XVIII века по большей части не создавала литературных произведений, которые могли бы составить конкуренцию более поздним шедеврам известных русских писателей.Но он заложил основы той великой литературы будущего, которая быстро затмила достижения ее «отцов-основателей» восемнадцатого века.
Однако за последние два с половиной десятилетия был проведен ряд новаторских исследований в области русской литературы XVIII века на Западе, которые изменили общее восприятие этого периода как периода мелкой литературной борьбы и важных но во многом устаревшие технические новинки в области жанровой системы и стихосложения.Новые подходы к этому периоду сосредоточены на его культурных практиках и более широких философских контекстах, а также на идеологических последствиях его эстетических экспериментов и представлены в культурном анализе основополагающего мифа русской литературы Ириной Рейфман в ее книге «Василий Тредиаковский: дурак». «Новая» русская литература (1991), Харша Рам The Imperial Sublime: A Russian Poetics of Empire (2006), Маркус Левитт Визуальная доминанта в России восемнадцатого века (2011), а также его важный английский перевод основополагающего труда Виктора Живова Язык и культура в России восемнадцатого века (2009).Исследования отдельных произведений или авторов, такие как Анны Лизы Кроун «Дерзость Державина: моральная и эстетическая независимость поэта в России » (2001), первый полный перевод Эндрю Кана и обширный комментарий к книге Николая Карамзина «Русские буквы». Путешественник (2003 г.), книга Аманды Юингтон «Вольтер для России: путешествие А.П. Сумарокова от поэта-критика к русскому философу » (2010 г.) и русскоязычное исследование визуальных аспектов поэзии Державина Татьяной Смоляровой в 2013 г. обогатить понимание ученых этого периода и поколебать некоторые существующие стереотипы.Обе рецензируемые книги способствуют продвижению изучения этого увлекательного периода истории русской литературы.
Впечатляюще богатая и элегантно написанная книга Любы Гольбурт раскрывает парадоксы статуса восемнадцатого века в российском культурном воображении — его образ «первой эпохи», начала русского модерна и русской светской литературной традиции, с одной стороны.
