Июльский кризис это: Июльский кризис — это… Что такое Июльский кризис?

Июльский кризис — это… Что такое Июльский кризис?

В этой статье не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена. Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 24 ноября 2012.

Союзные блоки в Европе накануне кризиса

Июльский кризис (1914) — дипломатическое столкновение крупнейших европейских держав летом 1914 года, которое привело к Первой мировой войне.

28 июня 1914 года член сербской националистической группировки «Млада Босна» Гаврила Принцип застрелил австрийского эрцгерцога, наследника австро-венгерского престола Франца Фердинанда и его супругу, которые совершали визит в Боснию, присоединенную к Австро-Венгрии в 1908 году.

Австро-венгерское правительство предъявило Сербии ультиматум с требованием наказать виновных и допустить своих представителей к расследованию. Дипломатической целью Австро-Венгрии являлось ослабление Сербии как альтернативной силы на Балканах (прежде всего — в Боснии, где сербы составляли этническое большинство) и в южных районах самой габсбургской империи — Крайне. Предполагалось, что Австро-Венгрия достигнет своих целей при помощи дипломатии или локальной войны в случае отклонения ультиматума. Условия ультиматума были выдержаны в резких тонах.

Истоки кризиса

В начале XX века в Австро-Венгрии активизировалось национальное движение славянских народов, вдохновителем которого на Балканах было независимое Сербское королевство. Идея объединения южных славян вокруг Сербии оказывала значительное влияние и на славян Австро-Венгрии. У отдельных последователей эта идея формировала радикальные взгляды, в результате чего они стали на путь террора.

Сербские националисты расценили появление австрийского престолонаследника на Балканах как образ врага всех южных славян. Сразу после убийства следствие определило, что все террористы были подданными Габсбургской империи и перед покушением на Франца Фердинанда успели получить оружие из Сербии. Австрийские следователи ошибочно установили, что инициатором акции стала сербская националистическая организация «Народная защита»; на самом же деле контроль над операцией осуществлял глава сербской разведки Драгутина Дмитриевич. Поскольку террористы признались, что пересечь границу им помогли сербские пограничники, у австрийцев появились веские причины обвинить Сербию в терроризме. Часть австро-венгерских политиков и военных считала, эту проблему необходимо было решать силовым путем, ведь сербские власти, по их мнению, делали все для того, чтобы подорвать положение монархии на Балканском полуострове.

Австрийско-сербские отношения

Позиция Австро-Венгрии

Австрийская карикатура «Сербия должна погибнуть»

Австро-венгерские политические круги волновало то влияние, которое Сербия не могла не произвести на славян, проживавших в империи. Любые попытки сербов к малейшему национальному сепаратизму расценивались имперской властью как прямая угроза существованию Австро-Венгерского государства. Убийство эрцгерцога стало для Австрии оправданием агрессивных действий против Сербии, которые могли бы ликвидировать такую ​​угрозу. Кроме того, монархия больше не могла противодействовать Сербии в занятии значительных территорий вследствие Балканских войн.

Руководителем штаба бароном Францем Конрадом фон Гётцендорфом было принято решение — немедленно объявить мобилизацию и таким образом заставить сербское правительство осуществлять усиленный контроль над террористическими группировками в целях приостановления подобных антиавстрийских действий. Против такого решения проблемы существовал аргумент — угроза военного выступления против сербов могла вызвать вспышку национализма в Чехии и привести к революции.

Успех любой акции против Сербии зависел от того, выступит ли в поддержку Сербии Российская империя. Правительство Австро-Венгрии опасалось этого, однако ещё со времен Боснийского кризиса надеялось на поддержку Германии.

Вскоре министр иностранных дел Австро-Венгрии граф Берхтольд и Конрад фон Гётцендорф решили просить Германию о поддержке. Кайзер заверил австрийцев, что Австрия может рассчитывать на полную поддержку Германии, даже в случае вмешательства России.

Австрийский ультиматум Сербии

На заседании Совета министров Австро-Венгрии 7 июля премьер-министр Венгрии граф Иштван Тиса заявил, что решено выступать против Сербии. 14 июля правительство Австрии согласилось с венгерским проектом ультиматума, а 19 июля был окончательн утверждён его текст^[1]. Ультиматум должен был быть вручён сербскому правительству 23 июля.

Согласно этому документу, Сербия должна согласиться на ряд фактически неприемлемых для государства условий:

1. Запретить издания, пропагандирующие ненависть к Австро-Венгрии и нарушение её территориальной целостности
2. Закрыть общество «Народна Одбрана» и все другие союзы и организации, ведущие пропаганду против Австро-Венгрии
3. Исключить антиавстрийскую пропаганду из народного образования
4. Уволить с военной и государственной службы всех офицеров и чиновников, занимающихся антиавстрийской пропагандой
5. Сотрудничать с австрийскими властями в подавлении движения, направленного против целостности Австро-Венгрии
6. Провести расследование против каждого из участников сараевского убийства с участием в расследовании австрийского правительства
7. Арестовать майора Воислава Танкосича и Милана Цигановича, причастных к сараевскому убийству
8. Принять эффективные меры к предотвращению контрабанды оружия и взрывчатки в Австрию, арестовать пограничников, помогших убийцам пересечь границу
9. Сделать объяснения насчёт враждебных к Австро-Венгрии высказываний сербских чиновников в период после убийства
10. Без замедления информировать австрийское правительство о мерах, принятых согласно предыдущим пунктам^[2].

Австрия считала, что именно этот момент для начала войны является наиболее благоприятным даже в случае вмешательства России, ввиду того, что последняя ещё не была готова к войне. В этом случае ждать несколько лет рассматривалось угрожающим, ведь Российская империя могла за это время усилиться. Германия неоднократно заявляла о своих намерениях поддержать австрийцев, но надеялась на страх российских чиновников.

В течение трёх недель со времени убийства Франца Фердинанда не было заметно признаков, которые указывали бы на международный кризис; командующий сербской армией в это время отдыхал на австрийском курорте. Австро-Венгрия же задерживала отправку ультиматума Сербии, поскольку хотела дать больше времени на заготовку продовольствия перед тем, как хозяйство империи понесёт потери.

До 23 июля с рабочим визитом в Санкт-Петербурге с целью дипломатических переговоров находился французский президент Раймон Пуанкаре. Хотя глава министерства иностранных дел России Сергей Сазонов был в отпуске, российское правительство уже знало, что Австрия готовит военную интервенцию против Сербии. Когда 20 июля Пуанкаре приехал в Россию

[3], как немцы, так и австрийцы забеспокоились тем фактом, что на решение российского правительства мог влиять антигермански настроенный Николай II и посол Франции. Хотя ничего конкретного на переговорах решено не было, визит свидетельствовал о незыблемости прежнего союза между Францией и Россией.

Аллегорическое изображение стран Антанты на российском плакате (1914)

23 июля австро-венгерский ультиматум был вручен сербским министрам. На ответ отводилось 48 часов. Российский министр Сазонов заявил, что это стало началом европейской войны. Для Сербии же ультиматум стал серьёзной неожиданностью. Государство было ослаблено двумя войнами и переживало внутриполитический кризис; сербское правительство пыталось затянуть время в надежде на возможность посредничества итальянского короля, дяди принца-регента Александра. Однако австрийцы довольно жестко ограничили время на размышления и решать необходимо было срочно.

Ответ сербской стороны

Королевское правительство Сербии в своём ответе Императорско-королевскому правительству Австро-Венгрии написало, в частности, следующее:

Королевское правительство обязуется далее:

1. Во время ближайшего очередного заседания Скупщины воплотить в законы о печати статью, сурово наказывающую подстрекательство к ненависти к Австро-Венгерской монархии, а также любую публикацию, общая тенденция которой направлена против территориальной целостности Австро-Венгрии. Оно обязуется пересмотреть конституцию, чтобы внести поправки к XXII статье Конституции, которая разрешает конфискацию таких изданий, что в настоящее время невозможно в соответствии с четким определением XII статьи Конституции.

2. Правительство не обладает доказательствами — и сведения Императорско-королевского правительства их тоже не содержат — что общество «Народна Одбрана» и другие подобные общества совершили, к настоящему времени, какие-либо преступления руками одного из своих членов. Несмотря на это, Королевское правительство подчиняется требованию Императорско-королевского правительства и распустит общество «Народна Одбрана» и любое другое общество, которое действовало бы против Австро-Венгрии.

3. Королевское правительство Сербии обязуется незамедлительно исключить из народного просвещения в Сербии всё то, что служит или могло бы служить пропагандой против Австрии-Венгрии, при условии, что Императорско-королевское правительство даст фактические доказательства этой пропаганды.

4. Королевское правительство также готово уволить из военной службы и из администрации офицеров и чиновников, в отношении которых судебное следствие докажет, что они были виновны в действиях против территориальной целостности Австро-Венгерской монархии, и оно ожидает, что Императорско-королевское правительство сообщит имена этих офицеров и чиновников и факты, с которыми будут предъявлены обвинения.

5. Королевское правительство признает, что ему не ясны смысл и объём требования Императорско-королевского правительства, по которому сербское королевского правительство обязано принять на сербской территории сотрудничество органов Императорско-королевского правительства, но оно заявляет, что оно готово принять любое сотрудничество, которое не противоречит нормам международного и уголовного права, а также дружественных и добрососедских отношений.

6. Королевское правительство, разумеется, считает своим долгом начать расследование в отношении всех лиц, участвовавших в заговоре 15/28 июня и оказавшихся на территории Королевства. Что же касается сотрудничества в этом расследовании специально посланных должностных лиц Императорско-королевского правительства, то Королевское правительство не может этого принять, так как это является нарушением Конституции и уголовно-процессуального законодательства. Тем не менее, в некоторых случаях результаты расследования могут переданы австро-венгерским органам.

7. Королевское правительство приказало приступить с самого вечера передачи ноты к аресту майора Воислава Танкосича. Однако, что касается насколько Милана Цыгановича, который является подданным Австро-Венгерской монархии, и который работал до 15/28 июня в Железнодорожном управлении, до сих пор невозможно установить его местонахождение, хотя был выписан ордер. Императорско-королевскому правительству направлена просьба сообщить как можно скорее, с целью проведения расследования, существующие основания для подозрений и доказательства вины, полученные в ходе расследования в Сараево.

8. Правительство Сербии усилит меры против контрабанды оружия и взрывчатых веществ. Разумеется, оно поручит провести расследование и накажет должностных лиц пограничной службы на линии Шабац-Лозница, нарушивших свои обязанности и пропустивших через границу участников преступления в Сараево.

9. Королевское правительство готово дать объяснения о высказываниях, которые его должностные лица в Сербии и за рубежом сделали в интервью после покушения, и которые, по утверждению Императорско-королевского правительства, враждебны к монархии. Как только Императорско-королевское правительство укажет, где эти выражения были сделаны, и докажет, что эти высказывания были действительно сделаны указанными чиновниками, Королевское правительство само позаботится о дальнейшем сборе доказательств.

10. Королевское правительство будет уведомлять Императорско-королевское правительство, если это не было уже сделано в данной ноте, об исполнении вышеуказанных мер.

Таким образом, Сербия приняла все условия ультиматума, за исключением шестого пункта — об участии австрийцев в расследовании убийства Франца-Фердинанда, поскольку оно затрагивало суверенитет страны. Этого было достаточно для усиления ультиматума: если сербы не принимают абсолютно всех его пунктов, это становится поводом к полному разрыву дипломатических отношений.

Отрицательный сербский ответ 25 июля был расценен австрийцами, как неудовлетворительный. Некоторые правительства посчитали, что Сербия так решительно отвергла требования из-за поддержки, которую к тому времени ей уже могла предложить Россия. Однако регент Сербии отправил персональное обращение к российскому императору лишь 24 июля. В нём он жаловался на то, что австрийские требования унизительные, а времени для их принятия было слишком мало. Ответ России стал предсказуемым и однозначным: Австрия была обвинена в умышленной провокации войны, а сербов заверили в частичной мобилизации русских войск.

В течение всего кризиса австрийское и немецкое правительства опасались того, что австрийские требования к Сербии спровоцируют вступление в войну России, что в свою очередь могло привести к европейской войне, однако они верили, что решительные действия Австрии, которую поддержит Германия, сделают это маловероятным^[4].

Объявление войны Сербии

25 июля Австро-Венгрия начала частичную мобилизацию. Немецкое правительство настаивало на том, чтобы военные действия Австрии против Сербии начались срочно, поскольку любое затягивание начала операций рассматривалось как большая опасность из-за риска вмешательства других государств. На следующий день руководитель генерального штаба Австро-Венгрии генерал Конрад фон Гётцендорф был вынужден признать, что мобилизационные планы не позволяют атаковать Сербию ранее 12 августа^[5]. Однако решение о начале войны уже было принято, тем более что ответ сербов на австрийскую ноту от 23 июля австрийцев не удовлетворял. 28 июля Австро-Венгерская империя объявила войну Сербии, поводом к чему стал слух об атаке австро-венгерского подразделения на границе Боснии сербскими войсками.

Российская мобилизация и реакция Германии

27 июля Николай II объявил мобилизацию в четырёх военных округах, а 30 июля заявил о всеобщей мобилизации. В это время в Австро-Венгрии и Германии появились основания считать, что Франция не слишком уверенно поддерживает Россию, ведь французское правительство действовало нерешительно. Однако французский посол в Петербурге Морис Палеолог уверял русских, что Франция готова выполнить обязательства союзника. 27 июля министры обеих сторон выразили надежду, что в случае начала войны русское командование срочно развернёт военные действия в Восточной Пруссии.

После объявления Австрией войны Сербии ситуация ухудшилась. Немецкое правительство теперь прямо угрожало Франции, заявляя о необходимости введения «состояния угрозы войны», что означало подготовку к мобилизации.

Хронология событий 28 Июня: Убийство Франца Фердинанда в Сараево 20-23 июля: Визит Раймона Пуанкаре в Петербург 23 Июля: Австрийский ультиматум Сербии 25 Июля: Ответ Сербии на ультиматум 25 Июля: Австрийская частичная мобилизация 27 Июля: Русская частичная мобилизация 28 Июля: Австро-Венгрия объявляет войну Сербии 30 Июля: Российская всеобщая мобилизация 31 Июля: Австрийская всеобщая мобилизация 31 Июля: Немецкий ультиматум России относительно прекращения мобилизации 31 Июля: Немецкий ультиматум Франции относительно нейтралитета 1 Августа: Французская всеобщая мобилизация 2 Августа: Немецкая всеобщая мобилизация и объявление войны России 2 Августа: Декларация Италии о нейтралитете 3 Августа: Объявление Германией войны Франции 3 Августа Германское вторжение в Бельгию 4 Августа Объявление Британией войны Германии

Утром 29 июля российский император подписал два альтернативных декрета: один о частичной, а другой — о всеобщей мобилизации. Вечером немецкий канцлер Теобальд Бетман-Гольвег телеграфировал Сазонову о том, что дальнейшие действия по мобилизации России заставят Германию начать мобилизацию в ответ, и тогда европейской войны вряд ли можно будет избежать. Кайзер также направил телеграмму довольно мирного характера Николаю II, заявив о том, что он, нажимая на австрийцев, прикладывает последние усилия для предупреждения войны и надеется на понимание России^[6].

30 июля Вильгельм II заявил, что для того, чтобы сербы выполнили своё обещание, австрийцам необходимо оккупировать Белград. Немецкий начальник генштаба Хельмут фон Мольтке также склонял австрийского генерала Конрада фон Гётцендорфа к проведению немедленной мобилизации. Однако австрийское правительство уже объявило, что не намерено захватывать навсегда любые сербские территории.

После объявления Россией мобилизации в европейских газетах распространилась мысль, что Германия также мобилизует войска. Основания для такой информации были, поскольку теперь немцам больше не нужно было затягивать время. 31 июля было опубликовано распоряжение о том, что наступила угроза войны, а в сторону России в ультимативной форме направлялись прямые угрозы:

Несмотря на переговоры о сотрудничестве, которые до сих пор ведутся, мы и сами ещё не приняли никаких мер по мобилизации. Россия объявляет мобилизацию армии и флота против нас. Меры, которые она предприняла, заставили нас ради безопасности Европы объявить «угрозу войны», однако это ещё не означает мобилизацию. Но она может состояться, если Россия не приостановит все приготовления к войне против Австро-Венгрии в течение 12 часов

Это заявление свидетельствовало о том, что июльский кризис вступил в новую стадию. Австрийское правительство надеялось, что жёсткие меры против Сербии и заявления Германии о поддержке сдержат Россию. Россия же, в свою очередь, надеялась на то, что демонстрация своей силы против Австрии позволит её контролировать и сдерживать Германию. Германия теперь считала, что военные действия против Сербии необходимо остановить, ведь немецкая мобилизация может предотвратить выступления русских против Австрии^[7].

По этому поводу Уинстон Черчилль писал жене:

Вот и всё. Германия оборвала последние надежды на мир, объявив войну России. Немецкая декларация о войне против Франции ожидается с секунды на секунду… Мир сошёл с ума, мы должны бороться за себя и за наших друзей[8].

Маневрирование британского правительства

24 июля британское правительство начало проявлять глубокую обеспокоенность по поводу сложившейся ситуации. Перед этим граф Менсдорф, посол Австро-Венгрии в Лондоне, лично сообщил министру иностранных дел Великобритании Эдварду Грею о намерениях Австрии требовать от Сербии выполнения ультиматума в лимитированный срок. Грей так оценил этот шаг австрийского правительства:

Возможные последствия этой ситуации могут быть ужасными. Если четыре больших государства Европы — Австрия, Франция, Россия и Германия — будут втянуты в войну, это повлечёт за собой расход таких колоссальных денежных сумм и создаст такие преграды для торговли, состоится абсолютное разрушение европейских финансовых систем и промышленности. В крупных промышленных государствах положение будет хуже, чем в 1848 году, и трудно представить победителей в этой войне; многое будет полностью разрушенным.

25 июля Эдуард Грей заявил, что Великобритания, Германия, Франция и Италия, которые, в отличие от Австрии, не имели прямых претензий к Сербии, должны действовать за сохранение мира. 26 июля он предложил созвать конференцию с целью решения дальнейших миротворческих действий, однако уже скоро понял, что войну между Австрией и Сербией не удастся локализовать.

27 июля Грей впервые поставил вопрос о вступлении Великобритании в войну в случае начала военных действий Германии против Франции. Хотя среди членов кабинета министров возникла значительная оппозиция к идее вступления Британии в войну, было принято решение о боевой готовности британского флота, который в то время как раз находился на манёврах.

27 июля германский посол в Лондоне передал рейхсканцлеру Теобальд Бетман-Гольвегу телеграмму Грея, в котором министр иностранных дел просил немцев нажать на Австрию с целью принятия сербского ответа на ультиматум. Британцы надеялись, что будущее англо-германских отношений напрямую зависит от совместных миротворческих действий. Грей заявил, что он сделал всё для того, чтобы заставить Россию проявить выдержку^[9].

Между 28 и 31 июля события развивались очень стремительно. Грей ещё имел определенные надежды на успешное посредничество, однако скоро понял, что австрийцы сербам ничем не уступят. Инициатива дипломата потерпела крах, и места для политических манёвров Британии не осталось. Изменились проблемы, стоящие перед британским правительством: теперь он, с одной стороны, оказался перед растущим давлением со стороны Франции и России, которые требовали поддержать их; а с другой, Германия желала британского нейтралитета.

Ещё 25 июля британский посол в Петербурге Джордж Бьюкенен сообщил Сазонову, что при поддержке Британией Франции и России войны не будет. Позже он заявлял французам, что в случае вступления в войну Германии и Франции Британия, которая осуществила все меры предосторожности, не будет стоять в стороне. Однако во время переговоров с Германией, когда Бэтман-Гольвег предложил Британии нейтралитет, Грей начал сомневаться и, отказываясь от сделки, объяснял это необходимостью сохранения свободы действий в условиях кризиса. Долгое время британцы боялись, что их активная поддержка Франции и России сделает правительство последней более непримиримым и заставит отказаться от переговоров. 29 июля кабинет министров признавал, что дальше оставаться в стороне нельзя^[10].

1 августа Эдвард Грей, который так и не получил согласия кабинета министров на выступление Британии на стороне Франции и России, ещё верил, что можно возобновить прямые переговоры между Россией и Австрией, поскольку шанс ненападения Германии на Францию ​​ещё существовал. Европейское сообщество ошибочно считало, что он сделает предложение о британском нейтралитете даже в случае войны России и Франции с Германией. Уже ночью британский посол в Париже получил телеграмму Грея:

Я думаю, французское правительство не будет против нашего нейтралитета до тех пор, пока армия будет оставаться на границах в состоянии обороны.

В 15 часов 40 минут Франция объявила всеобщую мобилизацию. Военный министр Франции выразил надежду, что Британия их поддержит. Следующим утром, 2 августа, Грей раздал указания не проводить преждевременно никаких действий^[11], однако сомнения британцев уже были развеяны, ведь Германия и Россия вступили в войну. 4 августа Великобритания официально объявила войну Германии.

Франция в период кризиса

Бельгийская проблема

План войны на два фронта генерала Шлиффена, выдвинутый немцами ещё в 1905 году, основывался на том, что любая война с Россией будет сопровождаться войной с её союзником — Францией. Кампания должна была начаться решительной атакой на Западе, для чего необходимо было прохождение немецких войск через Бельгию^[12].

Бельгийский нейтралитет гарантировался международным договоренностям со стороны Франции и Пруссии 1839 и 1870 годов. Кроме того, Британия объявила, что берет на себя ответственность бельгийского гаранта^[11]. В последние годы перед войной правительство Бельгии стояло в стороне от европейских союзов и постоянно подчеркивало свою нейтральную позицию, не обращаясь за поддержкой ни к одной из стран. Тем не менее, в июле бельгийцы сообщили Британии, что они намерены организовать посильное сопротивление при нарушении нейтралитета и территориальной целостности государства.

Бельгийские беженцы

29 июля Германия потребовала от бельгийцев разрешения на пересечение границы в обмен на сохранение суверенитета и целостности территории Бельгии. Прежде чем немецкая нота пришла в Бельгию, Эдвард Грей спросил чиновников Франции и Германии, готовы ли они уважать бельгийский нейтралитет до тех пор, пока определенная сторона не нарушит его. Французы сразу же ответили утвердительно, а немцы задержали ответ. Грей доложил об этом бельгийскому правительству, однако последний не видел причин для проверки намерений других государств относительно себя и заявил о хороших отношениях с соседями. Вопрос о нейтралитете был важен для британцев, однако не настолько, чтобы сразу же решиться на поддержку Франции. По словам Черчилля, «если Германия вторгнется лишь на небольшую территорию Бельгии, бельгийское правительство заявит протест и подчинится»^[13].

Давление на Британию

По мнению британских консерваторов, Великобритания не могла участвовать в большой войне, поскольку это означало бы отказ от независимости во внешней политике. Французская сторона по возвращению из Петербурга, наоборот, надеялась на немедленную действенную поддержку Британии, потому что ещё в 1912 году Грей и французский посол согласились на сотрудничество в случае опасности в Европе.

До 30 июля французские войска уже были подтянуты к немецкой границе на расстояние 10 км. Через 48 часов свобода действий французов была ограничена провозглашением Германией войны России. Условия союза с Россией обязывали Францию ​​также вступить в войну, но правительство плохо понимало, что это повлечёт за собой немедленное нападение Германии. Правительство Франции постоянно подчёркивало, что единственным средством предотвращения войны является заявление Британии о поддержке. 1 августа Пуанкаре в Лондоне вручил королю Георгу V личное письмо, в котором писал:

Я верю, что последняя возможность мирного разрешения конфликта зависит теперь от Британии, Франции и России, которым на данный момент необходимо проявить единство в их дипломатических действиях, тогда можно закономерно рассчитывать на сохранение мира.

В своём ответе король уклонялся ещё больше, чем британское правительство. На это время французы надеялись уже не только на моральную поддержку, но и на совместные действия флота и армии, однако позиция Британии по-прежнему была нечёткой^[14].

Только когда Германия оккупировала Люксембург и поступили известия о нарушении французской границы, британский кабинет министров подтвердил свои обязанности по Франции и принял решение о её защите на море в случае входа немецкого флота в Ла-Манш или военных операций против французов через Северное море. Кабинет министров Великобритании заявил, что нарушение нейтралитета Бельгии является поводом к войне, но о высадке британцами сухопутных сил на континенте речь ещё ​​не шла. Давление французской дипломатии в этом направлении в условиях мобилизации российских и французских сил долгое время не приводило к ожидаемым последствиям^[15].

Немецко-французские отношения

Французская конница на улицах Парижа. 2 августа 1914 года

В течение 2 и 3 августа в Европе распространились слухи о военных действиях на Западе. И французское, и немецкое правительства взаимно обвиняли друг друга. Зафиксированы были случаи пересечения границы патрулями с обеих сторон, а в прессе публиковались донесения, которые после проверки оказывались фальсификациями (например, о бомбардировке французским аэропланом Нюрнберга или сознательное заражение холерой)^[11].

1 августа немцы подали декларацию о том, что Франция должна оставаться нейтральной в войне с Россией, однако приказали своему послу в Париже пока не передавать её. Возникли разногласия по поводу того, как именно передать Франции объявления о войне. Мольтке и государственный секретарь флота Альфред фон Тирпиц вообще не видели в этом необходимости, ведь надеялись, что Франция первой начнет боевые действия. Французская и немецкая декларации вышли через несколько часов одна за другой, однако в отличие от Франции, которая могла ждать, немцы для успешной реализации плана Шлиффена должны были торопиться.

Вечером 2 августа Бельгии был предоставлен ультиматум со сроком в сутки. Он был решительно отвергнут бельгийским правительством и королем как и заявление о том, что для королевства якобы существует определенная французская угроза. В ответ сразу же были отданы приказы о наступлении немецких войск на Бельгию^[16].

С тех пор как для Германии, так и для Франции важным было объяснить своим народам политику войны и обосновать необходимость её ведения нейтральным государствам, которых они надеялись втянуть в конфликт. Немцы, подчеркивая, что русские первыми объявили о мобилизации, пытались переложить на Россию часть вины, хотя именно они провозгласили войну официально. Выступление против Франции ослабило их позиции, а передача декларации о войне вместе с вторжением в Бельгию сделали дальнейшее обращение Германии к Британии невозможным. После официального выражения позиции Британии Грей 3 августа телеграфировал в Берлин, настаивая на необходимости сохранения бельгийского нейтралитета. В этот же день Германия официально объявила войну Франции. 6 августа британский кабинет наконец согласился отправить во Францию ​​британские экспедиционные силы.

Позиция Италии

Мобилизованные немецкие солдаты в Берлине

Италия была единственной из влиятельных стран, что сохраняла в период кризиса определённую самостоятельность действий. Министр иностранных дел Италии маркиз ди Сан Джулиано наблюдал за происходящим с волнением, однако с намерением действовать исключительно в национальных интересах. Формально Италия находилась в союзе с Германией и Австро-Венгрией, который был восстановлен в 1912 году. На самом же деле итальянско-австрийские отношения были натянутыми из-за национальных интересов итальянцев в империи, а также стремления к возвращению Триеста, Южного Тироля и претензий на далматинское побережье. Кроме того, между правительствами обоих государств постоянно возникали конфликты из-за вновь созданного Албанского княжества, на территории которого сходились их стратегические планы^[17].

Итальянское правительство было обеспокоено неопределённым характером австрийских действий против Сербии. Некоторые компенсации Италии могло предоставить то, что Австро-Венгрия потребовала итальянской поддержки. 9 июля на переговорах с германским послом итальянской стороне дали понять, что без серьёзной военной поддержки Австрии на территориальные уступки надеяться не стоит. Италия до последнего отказывалась принимать на себя подобные обязательства из-за того, что это не имело для неё смысла и надеялась избежать войны, хотя это не мешало ей видеть и дальше своими союзниками Австро-Венгрию и Германию (планы кооперации и совместных военных действий на обоих фронтах и на море всё же разрабатывались). Итальянцы были уверены, что со вступлением в войну Британии побережья Италии будут атакованы, а торговля разрушена; наряду с этим сильно было антиавстрийское общественное мнение^[18].

После долгих раздумий 2 августа итальянское правительство незначительным большинством голосов приняло решение оставаться нейтральным. Сан Джулиано надеялся, что впоследствии он сможет проводить нейтральную политику, формально не выходя из состава Тройственного союза, однако подобные попытки Австро-Венгрия расценила как шантаж^[19].

Во время кризиса Франция и Великобритания воздерживались от любого давления на Италию, хотя британцы и желали объединения с итальянцами при первой же возможности посредничества. Итальянскую декларацию о нейтралитете Великобритания восприняла с облегчением; оба государства надеялись, что Италия сможет ещё больше отдалиться от Германии с Австрией. В первые месяцы войны дипломатические усилия великих держав были направлены на получение поддержки Италии так же, как и других неприсоединившихся стран (нейтральной с 3 августа Румынии, Греции и Болгарии).

Австрийская декларация о войне от 6 августа стала просчётом для империи, поскольку чиновники надеялись на запугивание России. Франция и Великобритания объявили войну Австрии 12 августа весьма неохотно. Характер условий и сроки деклараций о войне зависели от того, что все правительства хотели оправдать свои действия перед собственными гражданами, однако мало кто понимал истинные причины, продолжительность и последствия войны^[20].

Последствия кризиса

События июля 1914 года сделали начало боевых действий в Европе неотвратимым. В историографии разных стран встречаются обвинения в развязывании войны как в сторону Германии или Австро-Венгрии, так и стран Антанты. В общем, вина за это лежит на правительственных чиновниках практически всех стран, что так или иначе были вовлечены в кризис и либо принимали решение второпях (например, необдуманные действия Хельмута Мольтке), или вообще воздержались от любых действий и полагались на случай (длительное маневрирование Эдварда Грея). Отдельные политики своими действиями вообще исключали мирное решение июльского кризиса^[21].

Затягивание решений со стороны правительств разных стран ещё больше привело к обострению международной ситуации. Надеясь не потерять свои колониальные владения и сохранить господство на море, британское правительство в результате фактически способствовало переходу европейской войны в мировую. Решение британцев также повлияло и на дальнейшую позицию США. 6 августа Австро-Венгрия формально заявила о войне с Российской империей. С этого времени основные усилия дипломатии как Антанты, так и Тройственного союза были направлены на поиск новых союзников. Так, 23 августа на стороне Антанты выступила Япония, а в октябре к Тройственному союзу присоединилась Османская империя^[22].

Документы и пресса

Письмо Николая II Сергею Сазонову (14 июля)	Австрийская телеграмма сербскому правительству с сообщением об объявление войны (28 июля)	Титульная страница «The New York Times» (29 июля)	Немецкая декларация о начале войны (31 июля)

Объявление о мобилизацию в «Клагенфуртской газете» (1 августа)	Титульная страница издания «Lübeckische Anzeigen» (2 августа)	Французская открытка с приказом о мобилизации (2 августа)	Обращение Вильгельма II к немецкому народу (6 августа)

Примечания

1. ↑ Джолл Дж. Истоки первой мировой войны. — Ростов-на-Дону: Феникс, 1998. — С. 29-73.
2. ↑ Die österreichisch-ungarische Note an Serbien  (нем.)
3. ↑ Полетика Н. П. Возникновение первой мировой войны: июльский кризис 1914 г. — М.: Мысль, 1964. — С. 252
4. ↑ Могилевич А. А., Айрапетян М. Э. На путях к мировой войне, 1914-1918 гг. — М.: Гос. изд-во полит. лит-ры., 1940. — С.238
5. ↑ Джолл Дж. — С. 39-40
6. ↑ Полетика Н. П. — С. 195.
7. ↑ Джолл Дж. — С. 44-45.
8. ↑ Уткин А. И. Первая мировая война. — М.: Алгоритм, 2001. — С. 77
9. ↑ Джолл Дж. — С. 34-40.
10. ↑ Джолл Дж. — С. 39-46.
11. ↑ ^{1 2 3} Уткин А. И. — С. 80.
12. ↑ Уткин А. И. — С. 76
13. ↑ Джолл Дж. — С. 46-56
14. ↑ Уткин А. И. — С. 78.
15. ↑ Джолл Дж. — С. 56-59.
16. ↑ Джолл Дж. — С. 61-62
17. ↑ Полетика Н. П. — С. 129.
18. ↑ Джолл Дж. — С. 59-67.
19. ↑ Потёмкин В. П. История дипломатии. В 3-х т. — Т. 2. — М.: Гос. социально-экон. изд.-во, 1941. — Гл. 12.
20. ↑ Джолл Дж. — С. 68-73.
21. ↑ Исламов Т. Г. К историографии июльского кризиса // Австро-Венгрия в первой мировой войне. Крах империи. // «Новая и новейшая история», № 5 — 2001.
22. ↑ Потёмкин В. П. — Гл. 13.

Литература

Ссылки

Июльский кризис — это… Что такое Июльский кризис?

В этой статье не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена. Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 24 ноября 2012.

Союзные блоки в Европе накануне кризиса

Июльский кризис (1914) — дипломатическое столкновение крупнейших европейских держав летом 1914 года, которое привело к Первой мировой войне.

28 июня 1914 года член сербской националистической группировки «Млада Босна» Гаврила Принцип застрелил австрийского эрцгерцога, наследника австро-венгерского престола Франца Фердинанда и его супругу, которые совершали визит в Боснию, присоединенную к Австро-Венгрии в 1908 году.

Австро-венгерское правительство предъявило Сербии ультиматум с требованием наказать виновных и допустить своих представителей к расследованию. Дипломатической целью Австро-Венгрии являлось ослабление Сербии как альтернативной силы на Балканах (прежде всего — в Боснии, где сербы составляли этническое большинство) и в южных районах самой габсбургской империи — Крайне. Предполагалось, что Австро-Венгрия достигнет своих целей при помощи дипломатии или локальной войны в случае отклонения ультиматума. Условия ультиматума были выдержаны в резких тонах.

Истоки кризиса

В начале XX века в Австро-Венгрии активизировалось национальное движение славянских народов, вдохновителем которого на Балканах было независимое Сербское королевство. Идея объединения южных славян вокруг Сербии оказывала значительное влияние и на славян Австро-Венгрии. У отдельных последователей эта идея формировала радикальные взгляды, в результате чего они стали на путь террора.

Сербские националисты расценили появление австрийского престолонаследника на Балканах как образ врага всех южных славян. Сразу после убийства следствие определило, что все террористы были подданными Габсбургской империи и перед покушением на Франца Фердинанда успели получить оружие из Сербии. Австрийские следователи ошибочно установили, что инициатором акции стала сербская националистическая организация «Народная защита»; на самом же деле контроль над операцией осуществлял глава сербской разведки Драгутина Дмитриевич. Поскольку террористы признались, что пересечь границу им помогли сербские пограничники, у австрийцев появились веские причины обвинить Сербию в терроризме. Часть австро-венгерских политиков и военных считала, эту проблему необходимо было решать силовым путем, ведь сербские власти, по их мнению, делали все для того, чтобы подорвать положение монархии на Балканском полуострове.

Австрийско-сербские отношения

Позиция Австро-Венгрии

Австрийская карикатура «Сербия должна погибнуть»

Австро-венгерские политические круги волновало то влияние, которое Сербия не могла не произвести на славян, проживавших в империи. Любые попытки сербов к малейшему национальному сепаратизму расценивались имперской властью как прямая угроза существованию Австро-Венгерского государства. Убийство эрцгерцога стало для Австрии оправданием агрессивных действий против Сербии, которые могли бы ликвидировать такую ​​угрозу. Кроме того, монархия больше не могла противодействовать Сербии в занятии значительных территорий вследствие Балканских войн.

Руководителем штаба бароном Францем Конрадом фон Гётцендорфом было принято решение — немедленно объявить мобилизацию и таким образом заставить сербское правительство осуществлять усиленный контроль над террористическими группировками в целях приостановления подобных антиавстрийских действий. Против такого решения проблемы существовал аргумент — угроза военного выступления против сербов могла вызвать вспышку национализма в Чехии и привести к революции.

Успех любой акции против Сербии зависел от того, выступит ли в поддержку Сербии Российская империя. Правительство Австро-Венгрии опасалось этого, однако ещё со времен Боснийского кризиса надеялось на поддержку Германии.

Вскоре министр иностранных дел Австро-Венгрии граф Берхтольд и Конрад фон Гётцендорф решили просить Германию о поддержке. Кайзер заверил австрийцев, что Австрия может рассчитывать на полную поддержку Германии, даже в случае вмешательства России.

Австрийский ультиматум Сербии

На заседании Совета министров Австро-Венгрии 7 июля премьер-министр Венгрии граф Иштван Тиса заявил, что решено выступать против Сербии. 14 июля правительство Австрии согласилось с венгерским проектом ультиматума, а 19 июля был окончательн утверждён его текст^[1]. Ультиматум должен был быть вручён сербскому правительству 23 июля.

Согласно этому документу, Сербия должна согласиться на ряд фактически неприемлемых для государства условий:

1. Запретить издания, пропагандирующие ненависть к Австро-Венгрии и нарушение её территориальной целостности
2. Закрыть общество «Народна Одбрана» и все другие союзы и организации, ведущие пропаганду против Австро-Венгрии
3. Исключить антиавстрийскую пропаганду из народного образования
4. Уволить с военной и государственной службы всех офицеров и чиновников, занимающихся антиавстрийской пропагандой
5. Сотрудничать с австрийскими властями в подавлении движения, направленного против целостности Австро-Венгрии
6. Провести расследование против каждого из участников сараевского убийства с участием в расследовании австрийского правительства
7. Арестовать майора Воислава Танкосича и Милана Цигановича, причастных к сараевскому убийству
8. Принять эффективные меры к предотвращению контрабанды оружия и взрывчатки в Австрию, арестовать пограничников, помогших убийцам пересечь границу
9. Сделать объяснения насчёт враждебных к Австро-Венгрии высказываний сербских чиновников в период после убийства
10. Без замедления информировать австрийское правительство о мерах, принятых согласно предыдущим пунктам^[2].

Австрия считала, что именно этот момент для начала войны является наиболее благоприятным даже в случае вмешательства России, ввиду того, что последняя ещё не была готова к войне. В этом случае ждать несколько лет рассматривалось угрожающим, ведь Российская империя могла за это время усилиться. Германия неоднократно заявляла о своих намерениях поддержать австрийцев, но надеялась на страх российских чиновников.

В течение трёх недель со времени убийства Франца Фердинанда не было заметно признаков, которые указывали бы на международный кризис; командующий сербской армией в это время отдыхал на австрийском курорте. Австро-Венгрия же задерживала отправку ультиматума Сербии, поскольку хотела дать больше времени на заготовку продовольствия перед тем, как хозяйство империи понесёт потери.

До 23 июля с рабочим визитом в Санкт-Петербурге с целью дипломатических переговоров находился французский президент Раймон Пуанкаре. Хотя глава министерства иностранных дел России Сергей Сазонов был в отпуске, российское правительство уже знало, что Австрия готовит военную интервенцию против Сербии. Когда 20 июля Пуанкаре приехал в Россию^[3], как немцы, так и австрийцы забеспокоились тем фактом, что на решение российского правительства мог влиять антигермански настроенный Николай II и посол Франции. Хотя ничего конкретного на переговорах решено не было, визит свидетельствовал о незыблемости прежнего союза между Францией и Россией.

Аллегорическое изображение стран Антанты на российском плакате (1914)

23 июля австро-венгерский ультиматум был вручен сербским министрам. На ответ отводилось 48 часов. Российский министр Сазонов заявил, что это стало началом европейской войны. Для Сербии же ультиматум стал серьёзной неожиданностью. Государство было ослаблено двумя войнами и переживало внутриполитический кризис; сербское правительство пыталось затянуть время в надежде на возможность посредничества итальянского короля, дяди принца-регента Александра. Однако австрийцы довольно жестко ограничили время на размышления и решать необходимо было срочно.

Ответ сербской стороны

Королевское правительство Сербии в своём ответе Императорско-королевскому правительству Австро-Венгрии написало, в частности, следующее:

Королевское правительство обязуется далее:

1. Во время ближайшего очередного заседания Скупщины воплотить в законы о печати статью, сурово наказывающую подстрекательство к ненависти к Австро-Венгерской монархии, а также любую публикацию, общая тенденция которой направлена против территориальной целостности Австро-Венгрии. Оно обязуется пересмотреть конституцию, чтобы внести поправки к XXII статье Конституции, которая разрешает конфискацию таких изданий, что в настоящее время невозможно в соответствии с четким определением XII статьи Конституции.

2. Правительство не обладает доказательствами — и сведения Императорско-королевского правительства их тоже не содержат — что общество «Народна Одбрана» и другие подобные общества совершили, к настоящему времени, какие-либо преступления руками одного из своих членов. Несмотря на это, Королевское правительство подчиняется требованию Императорско-королевского правительства и распустит общество «Народна Одбрана» и любое другое общество, которое действовало бы против Австро-Венгрии.

3. Королевское правительство Сербии обязуется незамедлительно исключить из народного просвещения в Сербии всё то, что служит или могло бы служить пропагандой против Австрии-Венгрии, при условии, что Императорско-королевское правительство даст фактические доказательства этой пропаганды.

4. Королевское правительство также готово уволить из военной службы и из администрации офицеров и чиновников, в отношении которых судебное следствие докажет, что они были виновны в действиях против территориальной целостности Австро-Венгерской монархии, и оно ожидает, что Императорско-королевское правительство сообщит имена этих офицеров и чиновников и факты, с которыми будут предъявлены обвинения.

5. Королевское правительство признает, что ему не ясны смысл и объём требования Императорско-королевского правительства, по которому сербское королевского правительство обязано принять на сербской территории сотрудничество органов Императорско-королевского правительства, но оно заявляет, что оно готово принять любое сотрудничество, которое не противоречит нормам международного и уголовного права, а также дружественных и добрососедских отношений.

6. Королевское правительство, разумеется, считает своим долгом начать расследование в отношении всех лиц, участвовавших в заговоре 15/28 июня и оказавшихся на территории Королевства. Что же касается сотрудничества в этом расследовании специально посланных должностных лиц Императорско-королевского правительства, то Королевское правительство не может этого принять, так как это является нарушением Конституции и уголовно-процессуального законодательства. Тем не менее, в некоторых случаях результаты расследования могут переданы австро-венгерским органам.

7. Королевское правительство приказало приступить с самого вечера передачи ноты к аресту майора Воислава Танкосича. Однако, что касается насколько Милана Цыгановича, который является подданным Австро-Венгерской монархии, и который работал до 15/28 июня в Железнодорожном управлении, до сих пор невозможно установить его местонахождение, хотя был выписан ордер. Императорско-королевскому правительству направлена просьба сообщить как можно скорее, с целью проведения расследования, существующие основания для подозрений и доказательства вины, полученные в ходе расследования в Сараево.

8. Правительство Сербии усилит меры против контрабанды оружия и взрывчатых веществ. Разумеется, оно поручит провести расследование и накажет должностных лиц пограничной службы на линии Шабац-Лозница, нарушивших свои обязанности и пропустивших через границу участников преступления в Сараево.

9. Королевское правительство готово дать объяснения о высказываниях, которые его должностные лица в Сербии и за рубежом сделали в интервью после покушения, и которые, по утверждению Императорско-королевского правительства, враждебны к монархии. Как только Императорско-королевское правительство укажет, где эти выражения были сделаны, и докажет, что эти высказывания были действительно сделаны указанными чиновниками, Королевское правительство само позаботится о дальнейшем сборе доказательств.

10. Королевское правительство будет уведомлять Императорско-королевское правительство, если это не было уже сделано в данной ноте, об исполнении вышеуказанных мер.

Таким образом, Сербия приняла все условия ультиматума, за исключением шестого пункта — об участии австрийцев в расследовании убийства Франца-Фердинанда, поскольку оно затрагивало суверенитет страны. Этого было достаточно для усиления ультиматума: если сербы не принимают абсолютно всех его пунктов, это становится поводом к полному разрыву дипломатических отношений.

Отрицательный сербский ответ 25 июля был расценен австрийцами, как неудовлетворительный. Некоторые правительства посчитали, что Сербия так решительно отвергла требования из-за поддержки, которую к тому времени ей уже могла предложить Россия. Однако регент Сербии отправил персональное обращение к российскому императору лишь 24 июля. В нём он жаловался на то, что австрийские требования унизительные, а времени для их принятия было слишком мало. Ответ России стал предсказуемым и однозначным: Австрия была обвинена в умышленной провокации войны, а сербов заверили в частичной мобилизации русских войск.

В течение всего кризиса австрийское и немецкое правительства опасались того, что австрийские требования к Сербии спровоцируют вступление в войну России, что в свою очередь могло привести к европейской войне, однако они верили, что решительные действия Австрии, которую поддержит Германия, сделают это маловероятным^[4].

Объявление войны Сербии

25 июля Австро-Венгрия начала частичную мобилизацию. Немецкое правительство настаивало на том, чтобы военные действия Австрии против Сербии начались срочно, поскольку любое затягивание начала операций рассматривалось как большая опасность из-за риска вмешательства других государств. На следующий день руководитель генерального штаба Австро-Венгрии генерал Конрад фон Гётцендорф был вынужден признать, что мобилизационные планы не позволяют атаковать Сербию ранее 12 августа^[5]. Однако решение о начале войны уже было принято, тем более что ответ сербов на австрийскую ноту от 23 июля австрийцев не удовлетворял. 28 июля Австро-Венгерская империя объявила войну Сербии, поводом к чему стал слух об атаке австро-венгерского подразделения на границе Боснии сербскими войсками.

Российская мобилизация и реакция Германии

27 июля Николай II объявил мобилизацию в четырёх военных округах, а 30 июля заявил о всеобщей мобилизации. В это время в Австро-Венгрии и Германии появились основания считать, что Франция не слишком уверенно поддерживает Россию, ведь французское правительство действовало нерешительно. Однако французский посол в Петербурге Морис Палеолог уверял русских, что Франция готова выполнить обязательства союзника. 27 июля министры обеих сторон выразили надежду, что в случае начала войны русское командование срочно развернёт военные действия в Восточной Пруссии.

После объявления Австрией войны Сербии ситуация ухудшилась. Немецкое правительство теперь прямо угрожало Франции, заявляя о необходимости введения «состояния угрозы войны», что означало подготовку к мобилизации.

Хронология событий 28 Июня: Убийство Франца Фердинанда в Сараево 20-23 июля: Визит Раймона Пуанкаре в Петербург 23 Июля: Австрийский ультиматум Сербии 25 Июля: Ответ Сербии на ультиматум 25 Июля: Австрийская частичная мобилизация 27 Июля: Русская частичная мобилизация 28 Июля: Австро-Венгрия объявляет войну Сербии 30 Июля: Российская всеобщая мобилизация 31 Июля: Австрийская всеобщая мобилизация 31 Июля: Немецкий ультиматум России относительно прекращения мобилизации 31 Июля: Немецкий ультиматум Франции относительно нейтралитета 1 Августа: Французская всеобщая мобилизация 2 Августа: Немецкая всеобщая мобилизация и объявление войны России 2 Августа: Декларация Италии о нейтралитете 3 Августа: Объявление Германией войны Франции 3 Августа Германское вторжение в Бельгию 4 Августа Объявление Британией войны Германии

Утром 29 июля российский император подписал два альтернативных декрета: один о частичной, а другой — о всеобщей мобилизации. Вечером немецкий канцлер Теобальд Бетман-Гольвег телеграфировал Сазонову о том, что дальнейшие действия по мобилизации России заставят Германию начать мобилизацию в ответ, и тогда европейской войны вряд ли можно будет избежать. Кайзер также направил телеграмму довольно мирного характера Николаю II, заявив о том, что он, нажимая на австрийцев, прикладывает последние усилия для предупреждения войны и надеется на понимание России^[6].

30 июля Вильгельм II заявил, что для того, чтобы сербы выполнили своё обещание, австрийцам необходимо оккупировать Белград. Немецкий начальник генштаба Хельмут фон Мольтке также склонял австрийского генерала Конрада фон Гётцендорфа к проведению немедленной мобилизации. Однако австрийское правительство уже объявило, что не намерено захватывать навсегда любые сербские территории.

После объявления Россией мобилизации в европейских газетах распространилась мысль, что Германия также мобилизует войска. Основания для такой информации были, поскольку теперь немцам больше не нужно было затягивать время. 31 июля было опубликовано распоряжение о том, что наступила угроза войны, а в сторону России в ультимативной форме направлялись прямые угрозы:

Несмотря на переговоры о сотрудничестве, которые до сих пор ведутся, мы и сами ещё не приняли никаких мер по мобилизации. Россия объявляет мобилизацию армии и флота против нас. Меры, которые она предприняла, заставили нас ради безопасности Европы объявить «угрозу войны», однако это ещё не означает мобилизацию. Но она может состояться, если Россия не приостановит все приготовления к войне против Австро-Венгрии в течение 12 часов

Это заявление свидетельствовало о том, что июльский кризис вступил в новую стадию. Австрийское правительство надеялось, что жёсткие меры против Сербии и заявления Германии о поддержке сдержат Россию. Россия же, в свою очередь, надеялась на то, что демонстрация своей силы против Австрии позволит её контролировать и сдерживать Германию. Германия теперь считала, что военные действия против Сербии необходимо остановить, ведь немецкая мобилизация может предотвратить выступления русских против Австрии^[7].

По этому поводу Уинстон Черчилль писал жене:

Вот и всё. Германия оборвала последние надежды на мир, объявив войну России. Немецкая декларация о войне против Франции ожидается с секунды на секунду… Мир сошёл с ума, мы должны бороться за себя и за наших друзей[8].

Маневрирование британского правительства

24 июля британское правительство начало проявлять глубокую обеспокоенность по поводу сложившейся ситуации. Перед этим граф Менсдорф, посол Австро-Венгрии в Лондоне, лично сообщил министру иностранных дел Великобритании Эдварду Грею о намерениях Австрии требовать от Сербии выполнения ультиматума в лимитированный срок. Грей так оценил этот шаг австрийского правительства:

Возможные последствия этой ситуации могут быть ужасными. Если четыре больших государства Европы — Австрия, Франция, Россия и Германия — будут втянуты в войну, это повлечёт за собой расход таких колоссальных денежных сумм и создаст такие преграды для торговли, состоится абсолютное разрушение европейских финансовых систем и промышленности. В крупных промышленных государствах положение будет хуже, чем в 1848 году, и трудно представить победителей в этой войне; многое будет полностью разрушенным.

25 июля Эдуард Грей заявил, что Великобритания, Германия, Франция и Италия, которые, в отличие от Австрии, не имели прямых претензий к Сербии, должны действовать за сохранение мира. 26 июля он предложил созвать конференцию с целью решения дальнейших миротворческих действий, однако уже скоро понял, что войну между Австрией и Сербией не удастся локализовать.

27 июля Грей впервые поставил вопрос о вступлении Великобритании в войну в случае начала военных действий Германии против Франции. Хотя среди членов кабинета министров возникла значительная оппозиция к идее вступления Британии в войну, было принято решение о боевой готовности британского флота, который в то время как раз находился на манёврах.

27 июля германский посол в Лондоне передал рейхсканцлеру Теобальд Бетман-Гольвегу телеграмму Грея, в котором министр иностранных дел просил немцев нажать на Австрию с целью принятия сербского ответа на ультиматум. Британцы надеялись, что будущее англо-германских отношений напрямую зависит от совместных миротворческих действий. Грей заявил, что он сделал всё для того, чтобы заставить Россию проявить выдержку^[9].

Между 28 и 31 июля события развивались очень стремительно. Грей ещё имел определенные надежды на успешное посредничество, однако скоро понял, что австрийцы сербам ничем не уступят. Инициатива дипломата потерпела крах, и места для политических манёвров Британии не осталось. Изменились проблемы, стоящие перед британским правительством: теперь он, с одной стороны, оказался перед растущим давлением со стороны Франции и России, которые требовали поддержать их; а с другой, Германия желала британского нейтралитета.

Ещё 25 июля британский посол в Петербурге Джордж Бьюкенен сообщил Сазонову, что при поддержке Британией Франции и России войны не будет. Позже он заявлял французам, что в случае вступления в войну Германии и Франции Британия, которая осуществила все меры предосторожности, не будет стоять в стороне. Однако во время переговоров с Германией, когда Бэтман-Гольвег предложил Британии нейтралитет, Грей начал сомневаться и, отказываясь от сделки, объяснял это необходимостью сохранения свободы действий в условиях кризиса. Долгое время британцы боялись, что их активная поддержка Франции и России сделает правительство последней более непримиримым и заставит отказаться от переговоров. 29 июля кабинет министров признавал, что дальше оставаться в стороне нельзя^[10].

1 августа Эдвард Грей, который так и не получил согласия кабинета министров на выступление Британии на стороне Франции и России, ещё верил, что можно возобновить прямые переговоры между Россией и Австрией, поскольку шанс ненападения Германии на Францию ​​ещё существовал. Европейское сообщество ошибочно считало, что он сделает предложение о британском нейтралитете даже в случае войны России и Франции с Германией. Уже ночью британский посол в Париже получил телеграмму Грея:

Я думаю, французское правительство не будет против нашего нейтралитета до тех пор, пока армия будет оставаться на границах в состоянии обороны.

В 15 часов 40 минут Франция объявила всеобщую мобилизацию. Военный министр Франции выразил надежду, что Британия их поддержит. Следующим утром, 2 августа, Грей раздал указания не проводить преждевременно никаких действий^[11], однако сомнения британцев уже были развеяны, ведь Германия и Россия вступили в войну. 4 августа Великобритания официально объявила войну Германии.

Франция в период кризиса

Бельгийская проблема

План войны на два фронта генерала Шлиффена, выдвинутый немцами ещё в 1905 году, основывался на том, что любая война с Россией будет сопровождаться войной с её союзником — Францией. Кампания должна была начаться решительной атакой на Западе, для чего необходимо было прохождение немецких войск через Бельгию^[12].

Бельгийский нейтралитет гарантировался международным договоренностям со стороны Франции и Пруссии 1839 и 1870 годов. Кроме того, Британия объявила, что берет на себя ответственность бельгийского гаранта^[11]. В последние годы перед войной правительство Бельгии стояло в стороне от европейских союзов и постоянно подчеркивало свою нейтральную позицию, не обращаясь за поддержкой ни к одной из стран. Тем не менее, в июле бельгийцы сообщили Британии, что они намерены организовать посильное сопротивление при нарушении нейтралитета и территориальной целостности государства.

Бельгийские беженцы

29 июля Германия потребовала от бельгийцев разрешения на пересечение границы в обмен на сохранение суверенитета и целостности территории Бельгии. Прежде чем немецкая нота пришла в Бельгию, Эдвард Грей спросил чиновников Франции и Германии, готовы ли они уважать бельгийский нейтралитет до тех пор, пока определенная сторона не нарушит его. Французы сразу же ответили утвердительно, а немцы задержали ответ. Грей доложил об этом бельгийскому правительству, однако последний не видел причин для проверки намерений других государств относительно себя и заявил о хороших отношениях с соседями. Вопрос о нейтралитете был важен для британцев, однако не настолько, чтобы сразу же решиться на поддержку Франции. По словам Черчилля, «если Германия вторгнется лишь на небольшую территорию Бельгии, бельгийское правительство заявит протест и подчинится»^[13].

Давление на Британию

По мнению британских консерваторов, Великобритания не могла участвовать в большой войне, поскольку это означало бы отказ от независимости во внешней политике. Французская сторона по возвращению из Петербурга, наоборот, надеялась на немедленную действенную поддержку Британии, потому что ещё в 1912 году Грей и французский посол согласились на сотрудничество в случае опасности в Европе.

До 30 июля французские войска уже были подтянуты к немецкой границе на расстояние 10 км. Через 48 часов свобода действий французов была ограничена провозглашением Германией войны России. Условия союза с Россией обязывали Францию ​​также вступить в войну, но правительство плохо понимало, что это повлечёт за собой немедленное нападение Германии. Правительство Франции постоянно подчёркивало, что единственным средством предотвращения войны является заявление Британии о поддержке. 1 августа Пуанкаре в Лондоне вручил королю Георгу V личное письмо, в котором писал:

Я верю, что последняя возможность мирного разрешения конфликта зависит теперь от Британии, Франции и России, которым на данный момент необходимо проявить единство в их дипломатических действиях, тогда можно закономерно рассчитывать на сохранение мира.

В своём ответе король уклонялся ещё больше, чем британское правительство. На это время французы надеялись уже не только на моральную поддержку, но и на совместные действия флота и армии, однако позиция Британии по-прежнему была нечёткой^[14].

Только когда Германия оккупировала Люксембург и поступили известия о нарушении французской границы, британский кабинет министров подтвердил свои обязанности по Франции и принял решение о её защите на море в случае входа немецкого флота в Ла-Манш или военных операций против французов через Северное море. Кабинет министров Великобритании заявил, что нарушение нейтралитета Бельгии является поводом к войне, но о высадке британцами сухопутных сил на континенте речь ещё ​​не шла. Давление французской дипломатии в этом направлении в условиях мобилизации российских и французских сил долгое время не приводило к ожидаемым последствиям^[15].

Немецко-французские отношения

Французская конница на улицах Парижа. 2 августа 1914 года

В течение 2 и 3 августа в Европе распространились слухи о военных действиях на Западе. И французское, и немецкое правительства взаимно обвиняли друг друга. Зафиксированы были случаи пересечения границы патрулями с обеих сторон, а в прессе публиковались донесения, которые после проверки оказывались фальсификациями (например, о бомбардировке французским аэропланом Нюрнберга или сознательное заражение холерой)^[11].

1 августа немцы подали декларацию о том, что Франция должна оставаться нейтральной в войне с Россией, однако приказали своему послу в Париже пока не передавать её. Возникли разногласия по поводу того, как именно передать Франции объявления о войне. Мольтке и государственный секретарь флота Альфред фон Тирпиц вообще не видели в этом необходимости, ведь надеялись, что Франция первой начнет боевые действия. Французская и немецкая декларации вышли через несколько часов одна за другой, однако в отличие от Франции, которая могла ждать, немцы для успешной реализации плана Шлиффена должны были торопиться.

Вечером 2 августа Бельгии был предоставлен ультиматум со сроком в сутки. Он был решительно отвергнут бельгийским правительством и королем как и заявление о том, что для королевства якобы существует определенная французская угроза. В ответ сразу же были отданы приказы о наступлении немецких войск на Бельгию^[16].

С тех пор как для Германии, так и для Франции важным было объяснить своим народам политику войны и обосновать необходимость её ведения нейтральным государствам, которых они надеялись втянуть в конфликт. Немцы, подчеркивая, что русские первыми объявили о мобилизации, пытались переложить на Россию часть вины, хотя именно они провозгласили войну официально. Выступление против Франции ослабило их позиции, а передача декларации о войне вместе с вторжением в Бельгию сделали дальнейшее обращение Германии к Британии невозможным. После официального выражения позиции Британии Грей 3 августа телеграфировал в Берлин, настаивая на необходимости сохранения бельгийского нейтралитета. В этот же день Германия официально объявила войну Франции. 6 августа британский кабинет наконец согласился отправить во Францию ​​британские экспедиционные силы.

Позиция Италии

Мобилизованные немецкие солдаты в Берлине

Италия была единственной из влиятельных стран, что сохраняла в период кризиса определённую самостоятельность действий. Министр иностранных дел Италии маркиз ди Сан Джулиано наблюдал за происходящим с волнением, однако с намерением действовать исключительно в национальных интересах. Формально Италия находилась в союзе с Германией и Австро-Венгрией, который был восстановлен в 1912 году. На самом же деле итальянско-австрийские отношения были натянутыми из-за национальных интересов итальянцев в империи, а также стремления к возвращению Триеста, Южного Тироля и претензий на далматинское побережье. Кроме того, между правительствами обоих государств постоянно возникали конфликты из-за вновь созданного Албанского княжества, на территории которого сходились их стратегические планы^[17].

Итальянское правительство было обеспокоено неопределённым характером австрийских действий против Сербии. Некоторые компенсации Италии могло предоставить то, что Австро-Венгрия потребовала итальянской поддержки. 9 июля на переговорах с германским послом итальянской стороне дали понять, что без серьёзной военной поддержки Австрии на территориальные уступки надеяться не стоит. Италия до последнего отказывалась принимать на себя подобные обязательства из-за того, что это не имело для неё смысла и надеялась избежать войны, хотя это не мешало ей видеть и дальше своими союзниками Австро-Венгрию и Германию (планы кооперации и совместных военных действий на обоих фронтах и на море всё же разрабатывались). Итальянцы были уверены, что со вступлением в войну Британии побережья Италии будут атакованы, а торговля разрушена; наряду с этим сильно было антиавстрийское общественное мнение^[18].

После долгих раздумий 2 августа итальянское правительство незначительным большинством голосов приняло решение оставаться нейтральным. Сан Джулиано надеялся, что впоследствии он сможет проводить нейтральную политику, формально не выходя из состава Тройственного союза, однако подобные попытки Австро-Венгрия расценила как шантаж^[19].

Во время кризиса Франция и Великобритания воздерживались от любого давления на Италию, хотя британцы и желали объединения с итальянцами при первой же возможности посредничества. Итальянскую декларацию о нейтралитете Великобритания восприняла с облегчением; оба государства надеялись, что Италия сможет ещё больше отдалиться от Германии с Австрией. В первые месяцы войны дипломатические усилия великих держав были направлены на получение поддержки Италии так же, как и других неприсоединившихся стран (нейтральной с 3 августа Румынии, Греции и Болгарии).

Австрийская декларация о войне от 6 августа стала просчётом для империи, поскольку чиновники надеялись на запугивание России. Франция и Великобритания объявили войну Австрии 12 августа весьма неохотно. Характер условий и сроки деклараций о войне зависели от того, что все правительства хотели оправдать свои действия перед собственными гражданами, однако мало кто понимал истинные причины, продолжительность и последствия войны^[20].

Последствия кризиса

События июля 1914 года сделали начало боевых действий в Европе неотвратимым. В историографии разных стран встречаются обвинения в развязывании войны как в сторону Германии или Австро-Венгрии, так и стран Антанты. В общем, вина за это лежит на правительственных чиновниках практически всех стран, что так или иначе были вовлечены в кризис и либо принимали решение второпях (например, необдуманные действия Хельмута Мольтке), или вообще воздержались от любых действий и полагались на случай (длительное маневрирование Эдварда Грея). Отдельные политики своими действиями вообще исключали мирное решение июльского кризиса^[21].

Затягивание решений со стороны правительств разных стран ещё больше привело к обострению международной ситуации. Надеясь не потерять свои колониальные владения и сохранить господство на море, британское правительство в результате фактически способствовало переходу европейской войны в мировую. Решение британцев также повлияло и на дальнейшую позицию США. 6 августа Австро-Венгрия формально заявила о войне с Российской империей. С этого времени основные усилия дипломатии как Антанты, так и Тройственного союза были направлены на поиск новых союзников. Так, 23 августа на стороне Антанты выступила Япония, а в октябре к Тройственному союзу присоединилась Османская империя^[22].

Документы и пресса

Письмо Николая II Сергею Сазонову (14 июля)	Австрийская телеграмма сербскому правительству с сообщением об объявление войны (28 июля)	Титульная страница «The New York Times» (29 июля)	Немецкая декларация о начале войны (31 июля)

Объявление о мобилизацию в «Клагенфуртской газете» (1 августа)	Титульная страница издания «Lübeckische Anzeigen» (2 августа)	Французская открытка с приказом о мобилизации (2 августа)	Обращение Вильгельма II к немецкому народу (6 августа)

Примечания

1. ↑ Джолл Дж. Истоки первой мировой войны. — Ростов-на-Дону: Феникс, 1998. — С. 29-73.
2. ↑ Die österreichisch-ungarische Note an Serbien  (нем.)
3. ↑ Полетика Н. П. Возникновение первой мировой войны: июльский кризис 1914 г. — М.: Мысль, 1964. — С. 252
4. ↑ Могилевич А. А., Айрапетян М. Э. На путях к мировой войне, 1914-1918 гг. — М.: Гос. изд-во полит. лит-ры., 1940. — С.238
5. ↑ Джолл Дж. — С. 39-40
6. ↑ Полетика Н. П. — С. 195.
7. ↑ Джолл Дж. — С. 44-45.
8. ↑ Уткин А. И. Первая мировая война. — М.: Алгоритм, 2001. — С. 77
9. ↑ Джолл Дж. — С. 34-40.
10. ↑ Джолл Дж. — С. 39-46.
11. ↑ ^{1 2 3} Уткин А. И. — С. 80.
12. ↑ Уткин А. И. — С. 76
13. ↑ Джолл Дж. — С. 46-56
14. ↑ Уткин А. И. — С. 78.
15. ↑ Джолл Дж. — С. 56-59.
16. ↑ Джолл Дж. — С. 61-62
17. ↑ Полетика Н. П. — С. 129.
18. ↑ Джолл Дж. — С. 59-67.
19. ↑ Потёмкин В. П. История дипломатии. В 3-х т. — Т. 2. — М.: Гос. социально-экон. изд.-во, 1941. — Гл. 12.
20. ↑ Джолл Дж. — С. 68-73.
21. ↑ Исламов Т. Г. К историографии июльского кризиса // Австро-Венгрия в первой мировой войне. Крах империи. // «Новая и новейшая история», № 5 — 2001.
22. ↑ Потёмкин В. П. — Гл. 13.

Литература

Ссылки

Июльский кризис | Понятия и категории

ИЮЛЬСКИЙ КРИЗИС — общественно-политические события в начале июля 1917 г., вызванные мощным антивоенным выступлением масс из-за провала июньского наступления русской армии на Восточном фронте (см. Первая мировая война 1914—1918 гг.), угрозой министров-кадетов развалить 1-е коалиционное Временное правительство (ушли в отставку 2 (15) июля) и попыткой экстремистской части большевиков захватить власть. Стихийные волнения были использованы большевиками, организовавшими вооруженные демонстрации рабочих и солдат Петрограда 3—4 июля 1917 г. под лозунгом «Вся власть Советам!». Временное правительство при поддержке эсеро-меньшевистского Исполкома Петросовета и с помощью верных армейских частей расстреляло 400-тысячную демонстрацию (более 50 убитых и около 660 раненых).

Разгром выступлений привел к разоружению рабочих и солдат, принимавших участие в уличных столкновениях. Петроград был объявлен на военном положении; в войсках ужесточалась дисциплина, на фронте была восстановлена смертная казнь. Правительство обвинило большевиков в организации мятежа и начало их преследование — были закрыты газеты, издан приказ об аресте их лидеров (В. И. Ленина, Л. Д. Троцкого, Л. Б. Каменева, А. В. Луначарского и др.), обвиненных в шпионаже в пользу Германии.

Июльский кризис закончился уменьшением влияния Советов и созданием 3—5 (16—18) июля 2-го коалиционного правительства (семь эсеров и меньшевиков, четыре кадета, два члена радикально-демократической партии, два беспартийных). Премьером (после отставки Г. Е. Львова 8 июля) стал с А. Ф. Керенский. Кабинет был объявлен «Правительством Спасения Революции» и получил «неограниченные полномочия».

Главный итог кризиса — завершился мирный период революции — с двоевластием было покончено.

Однако ситуация в стране оставалась крайне напряженной — сохранялся глубокий политический раскол в обществе: правые усилили консолидацию своих сил, обвиняя правительство в неспособности восстановить порядок; большевики (в решениях VI съезда, 26 июля — 3 августа) призывали массы к «полной ликвидации контрреволюционной диктатуры» и завоеванию власти «путем вооруженной борьбы».

Орлов А.С., Георгиева Н.Г., Георгиев В.А. Исторический словарь. 2-е изд. М., 2012, с. 207-208.

Момбауэр А. Июльский кризис. Путь Европы в первую мировую войну. (Реферат) Текст научной статьи по специальности «История и археология»

Момбауэр А.

ИЮЛЬСКИЙ КРИЗИС.

ПУТЬ ЕВРОПЫ В ПЕРВУЮ МИРОВУЮ ВОЙНУ. (Реферат) Mombauer A.

Die Julikrise. Europas Weg in den Ersten Weltkrieg. Bonn:

Bpb, 2014. — 128 S.

Монография немецкого историка Анники Момбауэр, выпускницы Вестфальского Мюнстерского университета и преподавательницы Открытого университета в Мильтон Кейнс, Великобритания, была издана большим тиражом и долгое время находилась в списке бестселлеров в Германии. Книга состоит из Введения: 100 лет со дня июльского кризиса, затем следуют главы: Предвоенная дипломатия, Смерть в Сараево, Первые реакции на покушение, Ультиматум Вены, Попытки посредничества со стороны великих держав, Мобилизация и начало войны. Имеются Заключение, Список источников и литературы и Именной указатель (надо отметить, что многочисленные публикации документов на русском языке автором проигнорированы. — Прим. Реф).

Во Введении автор напоминает, что воскресенье 28 июня 1914 г. было последним днем официального визита в Боснию эрцгерцога Франца-Фердинанда, наследника австро-венгерского престола, и его жены Софии Хоенберг, в программе стояло посещение столицы этой провинции Сараево. Оба они радовались этому дню, в отличие от жестких церемоний Венского двора они могли здесь вместе наслаждаться праздничной программой. В Вене София из-за своего неравенства по происхождению не могла по правилам двора показываться вместе с мужем на официальных церемониях. В Боснии же, удаленном уголке Австро-Венгерской империи, эти формальности можно было не соблюдать. Первые три дня визита для этой пары, несмотря на предупреждения, что безопасность не может быть гарантирована, стали успешными. София сказала 27 июня заместителю председателя хорватского парла-60

мента Йосипу Сунаричу и австрийскому военному губернатору, что их предостережения по поводу возможной опасности были напрасными и там, где они в эти дни побывали, все до последнего серба искренне и тепло их приветствовали. Сунарич заметил, что он будет рад, если эрцгерцогиня сможет повторить эти слова завтра: «Тогда с моих плеч спадет тяжкий груз» [с. 7].

28 июня был особо чтимый сербами день Святого Витта, в этот день в 1389 г. сербская армия была разбита на Косовом поле войсками Османской империи. Разумеется, выбранный для посещения аннексированной в 1908 г. Боснии наследником австро-венгерского престола срок визита был неудачным. Этот визит сербы внутри Боснии и за ее пределами рассматривали как провокацию. Они не приняли аннексию, многие из них стремились к созданию Великосербского государства, в котором находились бы все сербы. В двух балканских войнах 1912 и 1913 гг. Сербия победила Турцию и Болгарию, почти вдвое увеличила свою территорию и население с 3 до 4,5 млн человек. Речь шла о дальнейшем присоединении земель, где проживают сербы. Около 2 млн сербов жили в Австро-Венгрии, из них 850 тыс. в Боснии-Герцеговине.

В таких условиях эрцгерцог поехал в Боснию, чтобы проинспектировать военные маневры, и день Св. Витта должен был стать главным в этом визите с посещением столицы Сараево. Он закончился известной трагедией. Наследник австро-венгерского престола и его жена в первой половине дня 28 июня были застрелены молодым боснийским сербом Гаврилой Принципом. Это покушение готовилось заранее, путь следования кортежа был известен из прессы. Но никто не мог предвидеть, что покушение вызовет международный кризис, который выльется в августе 1914 г. в войну великих держав.

«Смерть одного человека в Сараево привела к смерти миллионов людей в Первой мировой войне. И данная война с ее перемирием в ноябре 1918 г. и вынужденно подписанным Германией миром 1919 г. не нашла разрешения, что привело позже ко второй, еще более катастрофической войне. Не будет преувеличением утверждать, что июльские недели, так называемый июльский кризис, когда в столицах великих держав решался вопрос о войне и мире, стал определяющим для всей истории ХХ в. Поэтому вполне справедливо видеть в этой войне «изначальную катастрофу этого века» (Джордж Кеннан). Как и почему пришли к этой войне — это и является темой данной книги» [с. 8-9].

Далее автор освещает достижения прошлой и современной историографии. Вопросом о причинах войны, или точнее вопросом о виновниках войны занимались правительства, а потом многочисленные историки, пишет Мом-бауэр. События последних мирных недель очень скрупулезно изучались и критически освещались. Когда победители трактовали это в 1919 г. в Вер-

сале, то у них не было сомнений: войну сознательно развязали Германия и ее союзники и теперь они должны быть наказаны за это преступление. Таким образом, единственными ответственными за развязывание войны, за жестокие преступления в странах, где были немецкие войска, признавались Германия и ее союзники. На них возлагалась вина за экономические разрушения в странах Антанты (Великобритании, Франции, России и их союзников), за смерть 10 млн солдат, за миллионы оставшихся инвалидами, за вдов и сирот.

Но в Германии эти обвинения отвергали. Только в 1960-е годы появилась «контроверсия» немецкого историка Фрица Фишера, который в своей книге «Рывок к мировому господству» возлагал вину за развязывание войны на Германию. 50 лет спустя к 100-летней годовщине июльского кризиса страница оказалась снова перевернутой, теперь выдвигаются разносторонние аргументы о том, что развязывание войны нельзя объяснить действиями только одного государства или правительства. Только с помощью сравнения в международном контексте, в этом существует консенсус среди историков, можно объяснить, как пришли к Первой мировой войне [с. 10-11]. При этом представлен взгляд, что Германия и ее союзники в 1919 г. были несправедливо обвинены в развязывании войны. В новейших исследованиях темой стали ответственность России (Шон Мак-Микин) или Франции (Штефан Шмидт), или ответственность всех и уход от обвинения конкретных стран. Так, например, Кристофер Кларк сомневается в том, что имеет смысл искать виновного стрелочника [с. 11].

Если почитать новейшие исследования, то получишь впечатление, что Европа и в самом деле, как сказал в свое время Ллойд Джордж, «соскользнула» к войне. Но вместе с тем выдвигаются аргументы, что такой подход по поводу ответственности слишком относителен и не выдерживает критики. Правительства великих держав, как и их население, не «соскользнули» невольно к войне и не каждое правительство в одинаковой мере ответственно за то, что произошло после эскалации кризиса, начавшегося с убийства эрцгерцога в Сараеве. Много раз историками показывалось, что июльский кризис 1914 г. делится на разные этапы. Разумеется, убийство Франца Фердинанда стало причиной крупного кризиса, но поначалу мирное разрешение конфликта между Австро-Венгрией и Сербией представлялось вполне возможным. Когда новость из Сараева попала на первые страницы газет, никто не ожидал, что за этим последует война. До последнего момента были возможности предотвратить эскалацию кризиса и начало большой войны. «В данной книге показывается, почему эти возможности остались неиспользованными и как летом 1914 г. пришли к тому, что разразилась Первая мировая война» [с. 15].

В последующей главе «Предвоенная дипломатия» автор показывает, что июльский кризис, по сути, был «последним актом в длинном ряду международных конфликтов, которые в 1900-1914 гг. ставили Европу на грань 62

войны» [с. 15]. Момбауэр напоминает, что Европа перед Первой мировой войной была разделена на два лагеря, и дипломатия действовала в соответствующих рамках. С одной стороны, это были Германия, которая с 1879 г. находилась в союзе с Австро-Венгрией, а с 1882 г. и с Италией. Этот Тройственный союз должен был предотвратить войну в Европе. С 1894 г. ему противостоял альянс Франции и России. В 1904 г. возникла «Антанта Великобритании и Франции», с 1907 г. после сближения России и Великобритании заговорили о Тройственной Антанте. На периферии оставались малые государства, которые стремились к сближению с этими блоками. Например, Сербия имела сильные «панславистские» связи с Россией, а Турция была связана с Германией. В Берлине надеялись, что Болгария в случае войны примкнет к Тройственному союзу (это произошло в 1915 г.), Румыния, напротив, вступила в конфликт на стороне Антанты в 1916 г. Италия уже в ходе июльского кризиса пыталась сохранить за собой «все возможные опции», она еще в 1902 г. заключила тайное соглашение с Францией, несовместимое с ее членством в Тройственном союзе. Позиция нейтралитета, которую она заняла летом 1914 г., показывала, что участие в Союзе не всегда приводило к непосредственному участию в войне на его стороне.

Другие европейские государства в предвоенное время соблюдали строгий нейтралитет. Среди них находилась Бельгия, нейтральный статус которой гарантировал подписанный всеми великими державами в Лондоне в 1839 г. договор.

Автор перечисляет далее кризисы и военные конфликты начала ХХ в.: марокканские кризисы 1905 и 1911 гг., боснийский кризис 1908 г., Русско-японская война 1904-1905 гг., Итало-турецкая война 1911-1912 гг., балканские войны 1912 и 1913 гг. Зимой 1912-1913 гг. сумели избежать большой войны, Австро-Венгрия тогда была готова начать войну против Сербии, но Германия, не готовая к войне, не поддержала тогда своего союзника. Вопрос о бельгийском нейтралитете был очень важен в планировании военных действий со стороны как Германии, так и Франции. Начальник германского Генерального штаба Хельмут фон Мольтке ясно давал понять своему политическому руководству, что, согласно так называемому «плану Шлиффена», германские войска должны будут пройти через территорию Бельгии, независимо от международной реакции на нарушение ее нейтралитета. Только так представлялось возможным, как планировал Генеральный штаб, за шесть недель победить Францию. Никто не сомневался, что войну придется вести на двух направлениях, так как знали, что Россия поддержит Францию. Планируя нанести удар России после победы во Франции, немцы надеялись на нейтралитет Англии. В случае вступления Англии в войну английский экспедиционный корпус в 150 тыс. солдат, согласно Мольтке, можно было не прини-

мать в расчет. Это был грубый просчет германского командования. Во всех странах были сторонники и противники войны.

Убийство в Сараеве прогремело как гром среди ясного неба, пишет Мом-бауэр в следующей главе. Но почему все это произошло? Автор дает свои объяснения, она считает, что Сербия была бельмом в глазу у Австро-Венгрии. После ухода с политической сцены династии Обреновичей в 1903 г. Сербия проводила антиавстрийскую политику. Австрийские политики считали, что Сербия должна была быть наказана.

О первой реакции на убийство Франца Фердинанда в Вене и Берлине рассказывается в следующей главе. «Теперь или никогда», таково было мнение Х. фон Мольтке в Берлине и Ф.К. фон Гётцендорфа в Вене. При этом в расчет брались такие факторы, как не допустить распада Австро-Венгерской монархии и не ждать пока Российская армия завершит свое переформирование.

Предъявление Сербии 23 июля ультиматума Вены вызвало самые разные отзывы со стороны правительств великих держав. Российский министр иностранных дел Сергей Сазонов считал, что это означает «европейскую войну» [с. 61]. Ультиматум был намеренно составлен в таком вызывающем тоне, чтобы Сербия не смогла его принять. Сербская армия находилась в плачевном состоянии и не могла воевать с Австро-Венгрией. Надежды сербских политиков возлагались на Россию, но они не были уверены, что она их поддержит, уже был прецедент 1913 г., когда Россия не поддержала Сербию. Когда Сербия запросила Россию о том, принимать ли ей ультиматум, ответом было — не принимать. Никакое государство не может такого сделать, сказал Сазонов сербскому посланнику Спалайковичу 24 июля. «Этот ответ был фатальным, так как тем самым Сербию призывали не принимать ультиматум» [с. 65]. В Париже и Петербурге строили свои планы в связи с ультиматумом. Лондон пытался играть роль посредника, и не было ясно, какую позицию он займет в случае начала войны.

Следующим этапом стала мобилизация. Чтобы не обострять кризиса, Сазонов предлагал провести в России частичную мобилизацию, потому что она помогла бы избежать войны. 30 июля советники Николая II посоветовали ему начать всеобщую мобилизацию. «Всеобщая мобилизация в России 31 июля хотя и делала войну более вероятной, но она не была причиной для начала войны» [с. 103]. Для нее России ввиду ее расстояний требовались 26 дней, тогда как Германия могла провести мобилизацию за 13 дней [с. 99]. Русские армии могли быть в случае необходимости демобилизованы. Армия Германии находилась в иных условиях. Приказ о ее мобилизации поступил позднее, 31 июля, надо было выждать, чтобы Россия объявила о мобилизации первой, чтобы представить немецкую мобилизацию как ответ на враждебные действия России. В пять часов 1 августа, в последнюю минуту, как считали немецкие военные, кайзер подписал приказ о мобилизации [с. 108]. 64

Впоследствии события конца июля — начала августа 1914 г. представлялись судьбоносными. Современники воспринимали эти последние дни мира менее драматично. Франц Кафка записал в своем дневнике 2 августа: «Германия объявила войну России. В послеобеденное время обучение плаванию» [с. 113]. Европейцы, пережившие июльский кризис, не могли себе представить, к какой страшной войне он приведет, пишет автор.

В год 100-летия с начала Первой мировой войны вновь и вновь ставился вопрос: «Зачем была нужна эта война и уничтожение миллионов людей?», замечает Момбауэр в Заключении. Наибольшая ответственность за начало этой войны, по мнению автора, лежит на Австро-Венгрии и Германии и связана с принимавшимися ими решениями [с. 117]. Если в Париже и Петербурге возлагали надежды на то, что кризис отношений между Сербией и Австро-Венгрией может закончиться мирно, то в Вене и Берлине такого исхода хотели меньше всего [с. 118].

Если заново рассмотреть действия великих держав, то приходится отвергнуть высказанное в межвоенные годы утверждение Ллойд Джорджа, что европейские державы беспомощно соскользнули в войну, которой никто не хотел. Как мы видели, пишет автор, эта война не была результатом «профессиональных просчетов» небольшой группы дипломатов, политиков и военных (как считает Хольгер Аффлербах). Война не была «несчастным случаем», она не стала результатом ошибок или недоразумений, и ответственные лица 1914 г. вовсе не были «лунатиками» (как думает Кристофер Кларк), в отличие от этого они четко знали, что они делают. Война разразилась потому, что влиятельные круги в Вене и Берлине ее хотели и сознательно шли на риск, и потому, что в Париже и Петербурге были готовы вести войну, если она будет начата. Разумеется, в Париже и Петербурге и частично в Лондоне в июле были сторонники войны, прежде всего в среде военных. Но решения начать войну летом 1914 г. были приняты в Вене и Берлине. Здесь стремившиеся начать войну военные оказывали огромное влияние на политические и дипломатические круги, и поэтому многие политики и дипломаты видели международную систему в «суженной военной перспективе» (как считает Зёнке Найтцель).

Державы Антанты через четыре года выиграли войну, им помогли вступившие в войну на их стороне в 1917 г. США. И все же в этой войне были одни лишь проигравшие: миллионы солдат и гражданских лиц, которые погибли; неисчислимые рати сыновей, потерявших жизнь на полях сражений; опустошенные города и села в Бельгии, Франции, Галиции; страшные духовные и телесные раны у выживших в войне; распад империй с потерей территорий и населения [с. 120].

В.П. Любин

Августовский кризис 1991 года в СССР. Предпосылки и хронология событий — Биографии и справки

ТАСС-ДОСЬЕ. 19-21 августа 1991 года, 30 лет назад, в Советском Союзе произошел политический кризис, вызванный попыткой группы членов высшего руководства страны не допустить подписания нового Союзного договора, который, по их мнению, означал фактическую ликвидацию СССР как единого государства. Был сформирован Госкомитет по чрезвычайному положению в СССР (ГКЧП), члены которого ввели в стране чрезвычайное положение и попытались отстранить от власти президента СССР Михаила Горбачева. Действия ГКЧП были расценены президентами СССР и РСФСР, союзными и республиканскими органами законодательной власти как попытка государственного переворота (в прессе получили название «августовский путч»). Пассивность участников госкомитета, активное противодействие властей РСФСР, массовые протесты граждан в Москве, Ленинграде привели к тому, что попытка переворота потерпела неудачу.

ТАСС подготовил справочный материал о предпосылках и событиях августа 1991 года.

Ситуация в СССР в 1991 году

В 1980-х годах СССР оказался в состоянии системного кризиса. Значительная часть населения разуверилась в догмах официальной коммунистической идеологии. Проявилось экономическое и технологическое отставание СССР от западных государств. Результатом советской национальной политики стало формирование в союзных и автономных республиках самостоятельных национальных элит. Попытка реформирования политической и экономической системы в годы перестройки (1985-1991) привела к обострению всех имевшихся противоречий, в частности резкому росту сепаратизма, возникновению вооруженных межнациональных конфликтов.

Президент СССР Михаил Горбачев, 1991 год

© Александр Чумичев/ТАСС

По инициативе генсека ЦК Коммунистической партии Советского Союза (КПСС) Михаила Горбачева (с марта 1990 года — президент СССР) была значительно ослаблена роль компартии, которая обеспечивала единство советской государственной системы (в 1990 году КПСС была полностью отделена от государства). С 1988 года начался т. н. парад суверенитетов, в ходе которого власти союзных республик провозглашали верховенство республиканских законов над союзными. В течение 1990 года все республики приняли декларации о суверенитете (при этом сохраняя членство в СССР), а Латвия, Литва и Эстония объявили о собственной независимости.

В 1990-1991 годах развернулось острое противостояние между Михаилом Горбачевым и руководителем российской республики (РСФСР) Борисом Ельциным.

17 марта 1991 году в Советском Союзе был проведен референдум о сохранении СССР. В нем участвовали девять из 15 союзных республик (власти Армении, Грузии, Латвии, Литвы, Молдавии и Эстонии отказались от его проведения). В плебисците приняли участие 80% граждан, за сохранение Союза высказались 76,4% избирателей, против — 21,7%.

По инициативе Михаила Горбачева был разработан новый проект Союзного договора. С 23 апреля по 23 июля 1991 года шли переговоры между Горбачевым и президентами девяти союзных республик (РСФСР, Украинской, Белорусской, Казахской, Узбекской, Азербайджанской, Таджикской, Киргизской и Туркменской ССР) о создании Союза Советских Суверенных Республик, которые получили название «новоогаревский процесс». В июле 1991 года участники переговоров одобрили проект договора в целом и назначили его подписание на время проведения Съезда народных депутатов СССР в сентябре — октябре 1991 года.

29-30 июля 1991 года Михаил Горбачев в обстановке секретности провел встречи с президентами РСФСР и Казахской ССР Борисом Ельциным и Нурсултаном Назарбаевым, в ходе которых договорился о переносе подписания документа на 20 августа. Решение было вызвано опасениями, что народные депутаты проголосуют против договора, предполагавшего создание де-факто конфедеративного государства, в котором большинство полномочий передавалось республикам. В новой редакции документа сфера ведения Союза практически полностью совпадала со сферой совместного ведения центра и республик, контроль за налоговыми поступлениями осуществлялся республиками, не упоминался общесоюзный Госбанк, не были прописаны сроки принятия новой конституции, в результате чего сохранялась ситуация правовой конфликтности между союзным центром и республиками.

2 августа президент СССР выступил по Центральному телевидению, где заявил, что 20 августа новый Союзный договор подпишут РСФСР, Казахстан и Узбекистан (до обсуждения и утверждения Съездом), а остальные республики сделают это «через определенные промежутки времени». Текст договора был опубликован только 15 августа 1991 года.

События 17-18 августа 1991 года

С 5 августа 1991 года президент СССР находился в отпуске в своей резиденции в Форосе в Крыму.

17 августа 1991 года в одном из зданий КГБ на юго-западе Москвы (т. н. объект «АБЦ») прошла встреча премьер-министра СССР Валентина Павлова, председателя КГБ Владимира Крючкова, министра обороны Дмитрия Язова, первого зампреда Совета обороны СССР Олега Бакланова, секретаря ЦК КПСС по организационно-партийной работе Олега Шенина, руководителя Аппарата президента СССР Валерия Болдина, заместителей министра обороны Владислава Ачалова и Валентина Варенникова (также являлся главкомом Сухопутных войск), зампредседателя КГБ Валентина Грушко. На ней было принято решение о необходимости введения в стране чрезвычайного положения, формирования ГКЧП, недопущения подписания нового Союзного договора. Для санкционирования этих мер было решено направить делегацию к Михаилу Горбачеву, а в случае его отказа — предложить ему передать полномочия главы СССР вице-президенту Геннадию Янаеву.

Вице-президент СССР Геннадий Янаев, 1991 год

© Владимир Мусаэльян/ТАСС

18 августа на переговоры с Горбачевым вылетели Бакланов, Болдин, Варенников и Шенин. Вместе с ними к президенту СССР прибыли начальник службы охраны КГБ СССР Юрий Плеханов и его заместитель Вячеслав Генералов. По свидетельству Михаила Горбачева, он не дал своего согласия на предложенные ему меры, назвав их «авантюрой» и предложив созвать Съезд народных депутатов или Верховный Совет СССР. Он также отказался выехать в Москву, сославшись на болезнь. Согласно воспоминаниям Валентина Варенникова, Горбачев закончил разговор словами: «Черт с вами, делайте, что хотите, но доложите мое мнение».

В тот же день, по словам Горбачева, он был изолирован в своей резиденции в Форосе, где была полностью отключена правительственная связь. По другим свидетельствам, в частности Вячеслава Генералова, охрана выполняла все распоряжения президента, связь была отключена только в его кабинете, при этом имелась возможность вести переговоры из правительственных автомобилей со спутниковыми телефонами.

Формирование ГКЧП

В ночь с 18 на 19 августа в Москве вице-президент СССР Геннадий Янаев подписал указ о возложении на себя со следующего дня полномочий президента СССР «в связи с невозможностью» их исполнения Горбачевым «по состоянию здоровья». Тогда же окончательно был определен состав ГКЧП. Вместе с Янаевым в него вошли Валентин Павлов, Дмитрий Язов, глава МВД СССР Борис Пуго, Владимир Крючков, Олег Бакланов, председатель Крестьянского союза СССР Василий Стародубцев, президент Ассоциации государственных предприятий и объектов промышленности, строительства, транспорта и связи СССР Александр Тизяков. От участия в ГКЧП отказались министр иностранных дел СССР Александр Бессмертных и председатель Верховного Совета СССР Анатолий Лукьянов.

События 19 августа

19 августа 1991 года в 06:00 мск по радио и Центральному телевидению СССР было зачитано «Заявление советского руководства». В нем было сказано о переходе полномочий президента СССР к Геннадию Янаеву, образовании ГКЧП, решения которого «обязательны для неукоснительного исполнения всеми органами власти» и гражданами, введении чрезвычайного положения «в отдельных местностях СССР на срок шесть месяцев». Заявление подписали Янаев, Павлов и Бакланов.

В тот же день были подписаны другие документы ГКЧП: «Обращение к советскому народу», постановления №1 и 2, указ о введении чрезвычайного положения в Москве. В обращении говорилось, что «начатая по инициативе М. С. Горбачева политика реформ <…> зашла в тупик, <…> возникли экстремистские силы, взявшие курс на ликвидацию Советского Союза, <…> растоптаны результаты общенационального референдума о единстве Отечества». ГКЧП подтверждал приверженность «истинно демократическим процессам» и «политике реформ», обещал провести всенародное обсуждение проекта нового Союзного договора и призывал «всех истинных патриотов, людей доброй воли положить конец нынешнему смутному времени».

ГКЧП постановил незамедлительно расформировать все «неконституционные структуры власти и управления, военизированные формирования» и отменить их решения, приостановить деятельность политических партий, общественных организаций и массовых движений. Было запрещено проведение митингов, демонстраций и забастовок. Установлен госконтроль над СМИ (однако часть из них не исполняла указания ГКЧП). Перечень телепрограмм был временно ограничен, в телеэфире транслировали балет «Лебединое озеро». Был приостановлен выпуск большинства газет за исключением изданий «Труд», «Рабочая трибуна», «Известия», «Правда», «Красная звезда», «Советская Россия», «Московская правда», «Ленинское знамя», «Сельская жизнь».

Военная техника в Москве, 19 августа 1991 года

© Эдуард Песов, Владимир Мусаэльян/ТАСС

Для реализации режима чрезвычайного положения в Москву, окрестности Ленинграда, Таллина, Тбилиси и Риги были введены войска. В столицу, по данным управляющего делами Кабинета министров СССР Игоря Простякова, вошли около 4 тыс. военнослужащих с бронетехникой (4-я Кантемировская танковая и 2-я Таманская мотострелковая дивизии, части 106-й воздушно-десантной дивизии, 27-й отдельной мотострелковой бригады спецназначения КГБ СССР и др.). В республиках Прибалтики войска и милиция взяли под контроль ряд зданий госорганов и СМИ.

Президент РСФСР Борис Ельцин отказался подчиняться ГКЧП, объявил его действия «правым реакционным антиконституционным переворотом», а постановления ГКЧП — не имеющими силу на территории РСФСР. Своими указами Ельцин потребовал подчинения себе всех органов союзной исполнительной власти на территории России, в том числе Минобороны, КГБ и МВД.

В Москве у здания Верховного Совета РСФСР (т. н. Белого дома) на Краснопресненской набережной собралось несколько тысяч человек, началось строительство баррикад. После полудня Борис Ельцин с танка №110 Таманской дивизии обратился к собравшимся демонстрантам с призывом противостоять ГКЧП. В тот же день это выступление было показано по телевидению в программе «Время». Митинги против ГКЧП прошли также в Ленинграде, Нижнем Новгороде, Свердловске, Новосибирске, Тюмени и других городах России. Главные редакторы ряда закрытых по требованию ГКЧП печатных изданий выпустили совместную «Общую газету», где публиковали материалы в поддержку российского руководства.

Пресс-конференции членов ГКЧП в пресс-центре МИД СССР, 19 августа 1991 года

© Владимир Мусаэльян, Александр Чумичев/ТАСС

Вечером 19 августа в пресс-центре МИД состоялась первая и единственная пресс-конференция членов ГКЧП, прямую трансляцию которой вело Центральное телевидение СССР. Перед журналистами выступили Геннадий Янаев, Борис Пуго, Олег Бакланов, Василий Стародубцев и Александр Тизяков. Отвечая на вопрос о местонахождении президента СССР, Янаев сказал, что Горбачев находится «на отдыхе и лечении в Крыму» и выразил надежду, что вскоре он «будет в строю, и мы будем вместе работать».

Реакция в СССР и за рубежом

События в Советском Союзе вызвали реакцию во всем мире. Президент США Джордж Буш выступил с заявлением, в котором потребовал возвращения к власти президента СССР и поддержал Бориса Ельцина. Действия ГКЧП осудили премьер-министр Великобритании Джон Мейджор, президент Франции Франсуа Миттеран, канцлер ФРГ Гельмут Коль, премьер-министр Испании Филипе Гонсалес и ряд других руководителей европейских государств. В поддержку госкомитета высказались лидеры Ливии Муамар Каддафи, Палестины Ясир Арафат, Сербии Слободан Милошевич и Ирака Саддам Хусейн.

Большинство глав союзных республик (за исключением Прибалтики) изначально заняли лояльную или выжидательную позицию по отношению к ГКЧП, однако после его роспуска заявили о неконституционности действий госкомитета. Среди тех, кто публично поддержал ГКЧП, были первые секретари ЦК компартий Азербайджана и Украины Аяз Муталибов и Станислав Гуренко, а также председатель Верховного Совета Белоруссии Николай Дементей.

Действия ГКЧП поддержало руководство некоторых российских регионов (Татарстана, Рязанской области, Краснодарского края и др.). Мэры Москвы и Ленинграда Гавриил Попов и Анатолий Собчак назвали членов госкомитета «преступниками» и призвали горожан к сопротивлению.

События 20 августа

20 августа в митинге против ГКЧП, который прошел в Москве, приняли участие порядка 150 тыс. человек, в Ленинграде к аналогичной акции протеста присоединились около 300 тыс. человек.

Выступление президента РСФСР Бориса Ельцина на митинге у здания Верховного Совета РСФСР, 20 августа 1991 года

© Александр Чумичев, Валерий Христофоров/ТАСС

Были опубликованы заявление председателя ВС СССР Анатолия Лукьянова от 16 августа 1991 года, в котором говорилось о необходимости дополнительного обсуждения и корректировки положений Союзного договора на сессии ВС и Съезде народных депутатов СССР, и его постановление от 19 августа о созыве внеочередной сессии союзного ВС 26 августа.

В тот же день, 20 августа, президент РСФСР Борис Ельцин «до восстановления в полном объеме деятельности конституционных органов и институтов государственной власти и управления Союза ССР» взял на себя полномочия главнокомандующего Вооруженными силами на территории России, переподчинив себе высший армейский командный состав, и назначил министром обороны РСФСР генерал-полковника Константина Кобца. Вице-президенту РСФСР Александру Руцкому было поручено разработать предложения по созданию в республике национальной гвардии. Был создан штаб обороны, началось формирование ополчения. Помимо охраны Белого дома, российское руководство поддержали бойцы республиканского ОМОНа, ветераны-«афганцы» (21 августа к ним присоединились курсанты рязанской и орловской школ МВД). В их распоряжении имелось несколько сот единиц огнестрельного оружия.

Согласно обвинительному заключению по делу ГКЧП 20 августа руководителями КГБ, МВД и Минобороны СССР было принято решение о захвате здания ВС РСФСР. Оно было одобрено на заседании ГКЧП. Однако письменный приказ о начале операции так и не был отдан. Многие высшие военачальники заняли лояльную российскому руководству позицию (командующий Воздушно-десантными войсками Павел Грачев, его заместитель Александр Лебедь, первый замглавы МВД СССР Борис Громов). Противником ГКЧП также был главнокомандующий ВВС — заместитель министра обороны СССР Евгений Шапошников.

События 21 августа

В ночь на 21 августа группа демонстрантов — противников ГКЧП попыталась воспрепятствовать прохождению воинской колонны в Чайковском тоннеле на Садовом кольце (ныне Новоарбатский тоннель). При этом погибли трое манифестантов — Дмитрий Комарь, Владимир Усов и Илья Кричевский. Это были единственные человеческие жертвы в ходе августовского кризиса.

Утром 21 августа на заседании коллегии Министерства обороны СССР большинство участников высказались за необходимость вывода войск из Москвы, а также за выход главы министерства из состава ГКЧП. После заседания коллегии министр обороны Дмитрий Язов отдал приказ о выводе войск из столицы.

В тот же день с осуждением ГКЧП выступили народные депутаты ВС РСФСР (21 августа открылась чрезвычайная сессия ВС республики), секретариат ЦК КПСС и президиум Кабинета министров СССР.

Чрезвычайная сессия Верховного Совета РСФСР, 21 августа 1991 года

© Александр Чумичев, Дмитрий Соколов/ТАСС

На заседании ГКЧП было решено отправить новую делегацию для переговоров с Михаилом Горбачевым. В Форос вылетели Олег Бакланов, Владимир Крючков, Александр Тизяков, Дмитрий Язов. К ним присоединились Анатолий Лукьянов, заместитель генсека ЦК КПСС Владимир Ивашко и Юрий Плеханов. Однако президент СССР отказался от переговоров. Он принял прилетевших к нему вице-президента РСФСР Александра Руцкого, премьера РСФСР Ивана Силаева, а также членов Совета безопасности СССР Вадима Бакатина и Евгения Примакова, не поддержавших ГКЧП.

В тот же день Геннадий Янаев подписал указ о роспуске ГКЧП и недействительности всех ранее принятых им решений. В свою очередь президент РСФСР Борис Ельцин издал указ об отмене распоряжений ГКЧП, а прокурор РСФСР Валентин Степанков вынес постановление об аресте его членов. Генпрокуратура СССР возбудила уголовное дело по факту попытки государственного переворота.

Возвращение президента СССР в Москву, арест членов ГКЧП

В ночь на 22 августа Михаил Горбачев в сопровождении Александра Руцкого и Ивана Силаева прибыл в Москву. Президент СССР выступил по Центральному телевидению. В частности, он поблагодарил Бориса Ельцина, за то, что он «стал в центре сопротивления заговору», а также призвал «быстрее идти по пути радикальных реформ». В тот же день Горбачев отменил все решения ГКЧП, а также сместил участников и сторонников госкомитета с занимаемых ими постов.

22 августа были арестованы основные члены ГКЧП — Геннадий Янаев, Владимир Крючков, Дмитрий Язов и Александр Тизяков. Министр внутренних дел СССР Борис Пуго покончил с собой. 23 августа арестовали Валентина Павлова и Василия Стародубцева. Союзной прокуратурой были взяты под стражу Олег Шенин, Олег Бакланов, Валерий Болдин и Юрий Плеханов. 24 августа 1991 года покончил с собой маршал СССР Сергей Ахромеев, 26 августа — управляющий делами ЦК КПСС Николай Кручина. 29 августа, после получения санкции ВС СССР, был задержан Анатолий Лукьянов. Кроме того, по делу ГКЧП были арестованы Валентин Варенников, Вячеслав Генералов и Виктор Грушко.

Фигуранты дела ГКЧП были помещены в СИЗО «Матросская Тишина» в Москве, им были предъявлены обвинения по пункту «а» ст. 64 Уголовного кодекса РСФСР («Измена Родине с целью захвата власти»). 23 февраля 1994 года все они были амнистированы Госдумой РФ I созыва. 6 мая 1994 года на основании постановления об амнистии уголовное дело в отношении членов ГКЧП было прекращено. Валентин Варенников отказался принять амнистию, его дело продолжало рассматриваться отдельно. 11 августа 1994 года Варенников был оправдан Военной коллегией Верховного суда РФ «за отсутствием в его действиях состава преступления».

Последующие события 1991 года и распад СССР

23 августа 1991 года Борис Ельцин своим указом приостановил деятельность компартии РСФСР, поддержавшей ГКЧП, на территории России. 24 августа было опубликовано заявление президента СССР Михаила Горбачева о сложении с себя полномочий генерального секретаря ЦК КПСС. В тексте документа также содержалось обращение к членам ЦК о необходимости самороспуска партии. 6 ноября указом Бориса Ельцина деятельность КПСС и Коммунистической партии РСФСР на территории России была запрещена, все организационные структуры распущены, партийное имущество передано в госсобственность.

Августовский кризис привел к усилению центробежных тенденций в СССР, ослаблению союзных органов власти и утрате Михаилом Горбачевым реальных рычагов влияния. После августовских событий 1991 года союзные республики, лидеры которых участвовали в новоогаревских переговорах, заявили о своей независимости (24 августа — Украина, 30 — Азербайджан, 31 — Узбекистан и Киргизия, остальные — в сентябре-декабре 1991 года).

8 декабря 1991 года в резиденции Вискули (Беловежская пуща, Белоруссия) главы РСФСР, Белорусской и Украинской ССР Борис Ельцин, Станислав Шушкевич и Леонид Кравчук подписали Соглашение о создании Содружества Независимых Государств (СНГ), в преамбуле которого констатировалось, что СССР как «субъект международного права и геополитическая реальность» с этого момента прекращает свое существование. 21 декабря 1991 года в Алма-Ате (Казахстан) 11 руководителей бывших союзных республик приняли декларацию о целях и принципах СНГ (Алма-Атинская декларация), в которой подтвердили, что с образованием Содружества СССР прекращает свое существование. 25 декабря Верховный Совет РСФСР принял закон о переименовании республики в Российскую Федерацию. Вечером того же дня Михаил Горбачев выступил в прямом эфире Центрального телевидения с заявлением об отставке с поста президента СССР.

26 декабря 1991 года Совет республик ВС СССР принял декларацию, согласно которой Советский Союз прекратил существование как государство и субъект международного права.

Июльский политический кризис. Исторические расследования РАПСИ | Российское агентство правовой и судебной информации

Контекст

РАПСИ продолжает публикацию цикла исторических расследований кандидата исторических наук, депутата Госдумы первого созыва Александра Минжуренко о событиях, случившихся в России сто лет назад. Двадцать третья глава описывает парадоксальную историю «мирной» демонстрации вооруженных людей в середине 1917 года. Почему никто тогда не захотел брать власть в стране и чем это обернулось для участников?

Июльские события в Петрограде являются, пожалуй, самой загадочной страницей истории 1917 года. Что это было: стихийный бунт, спланированное вооруженное восстание или мирная демонстрация? Есть ли на этот вопрос однозначный ответ? Вряд ли. Дело в том, что элементы и того, и другого, и третьего мы отчетливо видим в этом сюжете. Поэтому и очевидцы событий, и историки серьезно расходятся в оценке произошедшего.

Даже по трудам официальной советской историографии читателю было трудно прийти к ясному выводу о сути случившегося. Да и, естественным образом, возникает вопрос: если советские историки хотели получить достоверные сведения о тех событиях, то почему же были засекречены 25 томов материалов Особой следственной комиссии Временного правительства, расследовавшей это дело, и документы об этом из фонда прокурора Петроградской судебной палаты?

Этот важнейший исторический источник (на наш взгляд, очень информативный, объективный и не политизированный) стал доступным для исследователей только в 90-е годы. Видимо, потому закрыли в спецхран эти документы, что гвоздем и самой главной интригой тех событий был вопрос о роли большевиков в организации этой, то ли демонстрации, то ли восстания. Что-то сильно смущало в данном деле правящую партию. Попробуем непредвзято ответить на этот вопрос.

Внешне события выглядели следующим образом. 2 июля, выражая свое несогласие с решением о предоставлении в будущем широкой автономии Украине, правительство покинули министры от кадетской партии. Это вызвало правительственный и общеполитический кризис. Почему-то на демарш кадетов резче всего отреагировали солдаты 1-го Пулеметного полка.

А это был не просто один из полков — это была самая крупная воинская часть в столице, насчитывавшая 11 340 солдат и 300 офицеров. Фактически это была дивизия. Полк уже проявил себя ранее тем, что без всякого приказа свыше передислоцировался из Ораниенбаума в Петроград, так как солдаты узнали, что питерский гарнизон добился для себя постановления о «невыводе его частей на фронт».

Мотивация самовольной передислокации более чем понятна: не рвались эти солдаты на фронт. И когда с началом июньского наступления Ставка приказала полку отправить на фронт 30 пулеметных команд, полковой комитет 21 июня принял решение маршевые роты не посылать, «пока война не примет революционный характер».

Разместился полк на Выборгской стороне вблизи заводских районов и штаб-квартиры анархистов. Это и поспособствовало тому, что в его подразделениях очень активно работали прежде всего агитаторы от большевиков и анархистов. Они здесь однозначно доминировали и определяли настроения солдат. Но большевики в дальнейшем, дабы снять с себя обвинения в подготовке мятежа, всегда подчеркивали, что влияние анархистов здесь преобладало. Рассмотрев детально ход событий, с этим, пожалуй, отчасти можно согласиться.

Узнав о демонстративном выходе кадетов из правительства, руководители анархистов-коммунистов И. Блейхман, Н. Павлов, А. Федоров и другие приняли решение «утром 3 июля, опираясь на 1-й Пулеметный полк, призвать солдат к восстанию». Так они и поступили, явившись 3-го июля в казармы полка и организовав митинг.

Анархисты не утруждали себя сложными политическими рассуждениями, это была примитивнейшая бунтарская демагогия. Зато их язык был близок и понятен простым солдатам: «эсеры и меньшевики, эти соглашатели с буржуазией, нас продали», а «большевики оторвались от масс». И потому слушайте нас: надо выходить на улицу с оружием в руках. «Революция в опасности!»

На естественные вопросы солдат о цели выступления анархисты отвечали на своем языке: «Цель укажет улица». Так же отвечали и на вопрос об организации движения: «Улица нас организует». В выступлениях звучали и призывы к свержению Временного правительства. Трезвые голоса тонули в общем гвалте, и анархистам-коммунистам удалось убедить солдат выступить с оружием в руках. Большинство из них пошло против правительства только потому, что оно пыталось отправить их на фронт.

Интересно, что, послушав агитаторов от анархистов и послушавшись их советов, солдаты направились не куда-либо, а сначала к дворцу Кшесинской, к резиденции большевиков. Это еще раз подтверждает вывод о том, что полк был во многом и под большевистским влиянием.

Батальоны шли с оружием, на каждом грузовике было установлено от трех до шести пулеметов. Проходя мимо Михайловского училища, демонстранты захватили и четыре артиллерийских орудия. Пулеметчики фактически заняли Финляндский вокзал и прилегающие станции, установив на железнодорожных путях пулеметы. Всё это более всего походило уже на вооруженное восстание. По ходу следования этой «мирной» демонстрации солдаты были неоднократно обстреляны, пулеметчики отвечали огнем. Появились раненые и убитые.

Выступление мятежного полка застало большевиков врасплох. А то, что пулеметчики явились под стены их штаба, дабы получить благословение почитаемой ими политической партии, повергло ленинцев в панику. Что говорить этим чрезвычайно возбужденным солдатам? К чему их призывать?

Начались бесконечные лихорадочные совещания на разных уровнях. Ситуация складывалась чрезвычайно сложно для этой партии. Большевики ведь привыкли считать себя авангардом революции и не хотели терять это престижное звание. А тут «революционные массы» выступают под их лозунгом «Вся власть Советам» и идут свергать «буржуазное» Временное правительство, чтобы передать всю власть советам, а большевики оказываются в стороне.

Более того, большинство из лидеров партии и сам Ленин считают выступление пулеметчиков преждевременным. Что ни говори про Ленина, а тактиком он был великолепным, т.е. умел просчитывать расстановку сил. К июлю 1917 года большевикам удалось сделать своими сторонниками рабочих Петрограда, многих солдат из столичного гарнизона, матросов Кронштадта. Но ведь еще оставалась необъятная провинциальная Россия и Действующая армия, где влияние большевиков было еще не очень большим.

И Ленин отлично понимал, что вот это июльское восстание вполне может закончиться свержением Временного правительства, но поддержат ли эту акцию провинция и фронт? Скорее всего, нет. А посему, подставляться партии большевиков вроде не было резона. Они уже заработали большой авторитет у солдат и рабочих, а тут его можно растерять в одночасье, возглавив восстание, обреченное на поражение.

Но и не возглавить нельзя. Взвешивая все за и против, большевики, можно сказать, метались в поисках приемлемого решения, но задача перед ними стояла, действительно, чрезвычайно сложная: как себя повести. И в том и в другом случае риск утраты своих позиций был велик. А уже надо было выступать перед солдатами, которые доверчиво пришли к ЦК партии.

И в это время с улиц Петрограда приходили сообщения о перестрелках, о жертвах, по Невскому проспекту носились грузовики с пулеметами. Неужели восстание уже началось?! А вдруг оно закончится успехом?! Негоже большевикам плестись в хвосте революционного движения, так можно растерять весь накопленный репутационный капитал.

И большевики выступают перед солдатами с вначале невнятными речами, говорят какие-то общие фразы, но идти на штурм Временного правительства пока не призывают. Но ночью стало известно о выступлении 30 тысяч рабочих Путиловского завода, которые, как и солдаты, двинулись к Таврическому дворцу с той же целью – заставить ВЦИК Советов взять власть в свои руки. И тут еще поступила информация о том, что кронштадтские матросы с оружием в руках отправляются в столицу числом не менее 10 тысяч, и они тоже решительно настроены. И в том и в другом случае рабочих и матросов подбили на выступление те же пулеметчики, разослав повсюду своих гонцов-агитаторов.

И большевики принимают решение: возглавить назавтра «мирную демонстрацию». Мирную, но при этом вооруженную. Вот такое странное словосочетание изобрели большевики в те июльские дни. Ничего себе «мирная» демонстрация с десятками тысяч штыков, 25 пулеметами и четырьмя орудиями!

Очень возможно, что большевики вспомнили про 27 февраля, когда ни одна партия не организовывала солдатское восстание и конкретно не призывала свергать власть, а взбунтовавшиеся солдаты сами сделали это. И тогда Думе ничего не оставалось делать, как сформировать Временное правительство. А что, если и сейчас солдатский мятеж приведет к успеху, тогда и ВЦИКу тоже придется вынужденно вступить в права правительства. А это и есть исполнение основного лозунга партии большевиков. Дальше они уже знали, что делать.

Таким образом, тактика большевиков была довольно хитрой: в случае победы восстания они – на коне, так как возглавили его, а в случае поражения – они же были за мирную демонстрацию, вот и протоколы. И все стрелки можно перевести на анархистов, которые оказывались инициаторами бунта, а то, что большевики не готовили заранее это выступление, было всем известно.

И 4 июля состоялась эта демонстрация. У Таврического дворца стояла масса народа, по некоторым сведениям, там было до полумиллиона человек. Напряжение на площади нарастало, но Советы отказывались брать власть в свои руки, а другого лозунга у восставших не было. Не было его и у большевиков, возглавлявших акцию.

Разогнать Временное правительство вооруженные манифестанты могли легко, но кому передать власть? Редкий случай, когда тот орган, под знаменем которого и за власть которого выступили демонстранты, сам отказывался выступать в роли лидера выступления и преемника власти.

После нескольких часов переговоров представителей рабочих и солдат с членами ВЦИК стало ясно, что смысл выступления оказался утрачен. Вернее, оно изначально не имело смысла из-за позиции Советов. Несогласованно как-то получилось. Уговорить или даже заставить руководителей ВЦИК Советов взять власть в свои руки у демонстрантов не получилось. Дальнейшее стояние на площади становилось бессмысленным.

Как известно, любое восстание может иметь успех только тогда, когда оно стремительно развивается и одерживает победу за победой, а когда оно теряет темп, когда его участники видят растерянность вождей, то боевой дух повстанцев быстро падает. Так и в этом случае: толпа, стоявшая у Таврического дворца несколько часов, утомилась и сникла. И первые же выстрелы подходивших частей, верных Временному правительству, привели к паническому бегству демонстрантов.

Выступление тем и закончилось. А для большевиков наступило горькое похмелье, которого они и опасались, ввязываясь в эту авантюру. Всё пошло по наихудшему для них сценарию. С 5 июля сводные отряды георгиевских кавалеров и юнкеров начали аресты большевиков.

Продолжение читайте на сайте РАПСИ 28 июля.

«Воплощение бессмыслицы и абсурда» – Огонек № 29 (5475) от 24.07.2017

Сто лет назад лето в России было жарким: июньское наступление на фронте сменилось июльским кризисом в тылу, приведшим в итоге к августовскому мятежу. И все-таки второй революции в эти месяцы, которая имела все шансы войти в историю под названием «великой июльской», не случилось

Как страна удержалась на волоске и что потом пошло не так, «Огонек» узнал у Бориса Колоницкого, профессора Европейского университета в Санкт-Петербурге, ведущего научного сотрудника Санкт-Петербургского института истории РАН.

— Июльский кризис 1917 года, если верить «Огоньку» того времени, был полноценной подготовкой к революции: большевики возглавили солдатские массы, заняли Петроград… Почему тогда у них не получилось? Выбрали не тот момент?

— В советское время говорилось, что июльское выступление было спонтанным движением масс, к которому большевики вынужденно присоединились. Одновременно появилась противоположная версия — что мы имеем дело с их спланированной акцией. Апеллируя ко второй точке зрения, нужно понимать, что собой представляла большевистская партия летом 1917-го: она вовсе не была той стальной машиной, какой обычно нам представляется. Она еще состояла из разных организаций, мало согласованных между собой: была Военная организация большевиков, был Петербургский комитет, были разные группы в центральном комитете… На низовом уровне отдельные активисты и агитаторы могли числиться разом и у большевиков, и у анархистов. Словом, подготовить организованное выступление с захватом инфраструктуры власти (телефон-телеграф и проч.) эта партия еще не могла. Важной приметой июльских событий стали автомобили с вооруженными людьми, разъезжавшими по Невскому проспекту, вокруг которых возникала стрельба. Эти авто многим, в том числе Максиму Горькому, казались воплощением полнейшей бессмыслицы и абсурда. Здесь речь шла все еще не о захвате власти, а о захвате, скажем так, символического пространства — главной городской магистрали столицы.

— То есть большевистская агитация не сыграла решающей роли в июльском кризисе?

— Организованная агитация вряд ли, общая риторика — возможно. Когда началось выступление, Ленин вообще находился на даче у Бонч-Бруевича в Финляндии и не вполне представлял, что происходило в Петрограде (позже появилась версия, что он специально накануне уехал, но она не кажется убедительной). Описывается даже такой эпизод: тысячи кронштадтских моряков, солдат и рабочих, прибывших в Петроград, требовали, чтобы перед ними выступил спешно приехавший Ленин, он пытался отказаться от выступления, в конце концов, был вынужден произнести речь, но сказал что-то чрезвычайно неопределенное, не произнес ни одного призыва к захвату власти, чем разочаровал своих слушателей. В общем, к решительной и объединенной атаке на власть большевики еще не были готовы.

— А массы к ней созрели?

— Корни июля нужно искать в июне. У всех революций есть общая черта — они держатся до поры до времени на энтузиазме; энтузиазм, пробужденный Февралем, сохранялся до самого лета, а потом градус воодушевления стал спадать. Война продолжалась, продовольствия не хватало, прибавки зарплат рабочим съела инфляция… А тут еще 18 июня по старому стилю Временное правительство объявило о начале нового наступления на фронте. Подготовка этого наступления оказалась центральным политическим вопросом, затронувшим интересы очень многих групп. В частности, она напрямую касалась Петроградского гарнизона, в отношении которого действовала договоренность Временного правительства с Петроградским советом: его полки на фронт не посылать, а оставлять на месте в качестве гарантов революции. Эта договоренность перестала соблюдаться, что вызвало большое недовольство солдат. Они подозревали командование в желании «разгрузить» наиболее революционные полки, командование же обвиняло солдат в трусости и желании и дальше развлекаться в Петрограде. Позиции обеих сторон имели под собой основания, гарнизон при этом все больше поддавался большевистской и анархистской агитации. У этой агитации пока была одна цель — повторить успех апрельских антиправительственных демонстраций, в результате которых в правительство вошли эсеры и меньшевики. Теперь же хотелось как следует «надавить» на правительство такими демонстрациями, чтобы левые взяли всю полноту власти себе. Запланированная большевистская демонстрация была отменена эсеровско-меньшевистским руководством Советов, вместо нее лидеры Советов назначили манифестацию на 18 июня, однако эта манифестация обернулась опять же успехом большевиков: большая часть ее участников шла с их лозунгами. Но левая мобилизация тогда была подрезана: начавшееся в этот же день наступление вызвало подъем патриотизма и многие надеялись, что оно станет успешным. Впрочем, успешным оно не было, и радикализация солдат стала нарастать лавинообразно — уже никто, даже сами большевики, не могли ее полностью контролировать.

— В числе причин июльского кризиса называют еще и требование украинской Центральной рады предоставить ей автономию. Здесь-то что не понравилось солдатам?

— Солдатам не понравилась весть о наступлении и об отправке их на фронт, а ситуация с Украиной стала, можно сказать, последней каплей. Изначально Центральная рада возникла в Киеве так же, как в столице Петроградский совет. Собрались украинские национальные активисты — интеллигенты разного рода (писатели, учителя, кооператоры, политики) с очень разными взглядами и политическим опытом — и назвали себя местной властью. Назвать-то они себя могли как угодно, но тут выяснилось, что их поддерживают украинские солдаты. Состоялась многотысячная манифестация, где прозвучало требование автономии. На самом деле Украина хотела даже больше, чем просто автономии, она хотела тех же привилегий, что на тот момент имели британские доминионы — Канада и Австралия, а некоторые ее представители в душе мечтали и о независимости. Урегулировать этот сложный вопрос из Петрограда отправилось несколько министров: киевлянин Терещенко, грузин Церетели и крайне популярный тогда Керенский. Они достигли компромисса: правительство уступило часть власти Центральной раде, взамен потребовав от нее не провозглашать автономию односторонне. Компромисс между тем возмутил министров-кадетов: те считали, что такие вопросы раньше Учредительного собрания даже затрагивать нельзя. В знак своего недовольства кадеты вышли из правительства. Солдаты с подсказки агитаторов расценили это как попытку давления на левых министров с целью сдвига политической оси вправо. Как следствие — возмутились.

— И все-таки почему июльский кризис не стал великой июльской революцией? Только из-за неготовности большевиков?

— Конечно, были и другие факторы. Первый из них — это изоляция движения. Хотя в некоторых других городах кроме Петрограда прошли демонстрации, они, как правило, не были столь энергичными: страна не поддержала столицу. Второй фактор — Керенский направил в Петроград еще не деморализованные войска с фронта, и даже информация об этом испугала бунтовщиков. И, наконец, в-третьих, в одной из газет были опубликованы документы, некогда находившиеся в контрразведке и утверждавшие, что большевики поддерживали связи с немцами. Все это повлияло на солдат — наиболее радикальные полки были разоружены.

— Что конкретно писали о «немецком следе»? Вспоминали «пломбированный вагон»?

— О вагоне уже давно говорили. На этот раз речь шла об обмене телеграммами между немцами и людьми, связанными с большевиками, а также о различных коммерческих операциях последних. Общая схема описывалась следующим образом: дефицитные в России товары завозились из Германии в Финляндию, попадали на наш внутренний рынок, продавались, а вырученные деньги тратились на финансирование большевистской партии. Я не уверен, что в честном суде эти документы контрразведки послужили бы основанием для квалифицированного осуждения. Знаете, в Шотландии присяжные кроме вердиктов «виновен» — «не виновен» могут выносить еще и третий вердикт: «не доказано». Это в том случае, если у них существуют сильные подозрения в вине обвиняемого, но оснований для однозначного осуждения нет. В отношении большевиков можно было бы сказать что-то подобное. Впрочем, понятно, что революций без интервенций с той или другой стороны не бывает. Россия стала полем грандиозной идеологической и пропагандистской войны еще до февраля: Германия стремилась вывести страну из войны, Англия, Франция — поддержать ее боеспособность. Сторонники Корнилова, скажем, получали деньги от англичан и французов; большевики могли рассчитывать на помощь немцев.

— Июльский кризис закончился для большевиков разгромом, а как чувствовали себя победители?

— Временное правительство смогло переложить на большевиков ответственность за поражение на фронте, что укрепило его позиции. Меньшевики и эсеры, доминировавшие в Совете солдатских и рабочих депутатов, продолжали сторониться реальной власти. С этим связан даже анекдот времен июльского кризиса: толпы демонстрантов окружили Таврический дворец, к ним вышел эсер Чернов, и какой-то рабочий, держа Чернова за лацканы пиджака, стал кричать: «Сукин сын, бери власть, пока дают!» Но какая там власть — они даже в правительство до мая не хотели войти. Тому находились теоретические и практические основания. С точки зрения эсеров и меньшевиков, Февральская революция была им «чужой» — буржуазно-демократической, соответственно, отвечать за ее последствия они не собирались. Петроградский совет как раз предоставлял такую власть без ответственности: он контролировал правительство, оставаясь бесконтрольным. Тактически эта позиция казалась очень выгодной, и менять ее никто не спешил. С другой стороны, разумные политики того времени понимали, что любая революция — это потенциальная гражданская война, и удержать страну от такой беды могут только компромиссы — и с кадетами, и с генералами, и с предпринимателями. Решительно перетягивать одеяло на себя большинство левых не хотело.

— В отличие от Ленина и его единомышленников.

— Ленин во время Первой мировой войны выдвинул свой тезис о превращении империалистической войны в гражданскую; считалось, правда, что империалистическая война такая страшная, что ужаснее нее уже и быть ничего не может. Заметим, кстати, что даже для некоторых большевиков этот лозунг Ленина был слишком радикальным. После Февральской революции из тактических соображений Ленин перестал говорить о гражданской войне, но очевидно, что и психологически, и культурно он был к ней готов. К концу лета ситуация обострилась: если Ленин хотел мировую войну превратить в гражданскую, то верховный главнокомандующий генерал Корнилов готов был пойти на гражданскую войну, чтобы удержать Россию в войне мировой.

— Можно ли считать выступление генерала Корнилова косвенным следствием июльских событий?

— Август, на мой взгляд, стал поворотным пунктом российской истории. Дорога к нему была длинной, и июль оказался одним из важнейших шагов. В августе появилась возможность совместного выступления Временного правительства в лице Керенского и главнокомандующего армии генерала Корнилова для укрепления дисциплины на фронте и обуздания анархии в тылу. Однако совместного выступления не вышло: кто-то возлагает за это вину на Керенского, кто-то на Корнилова. Нужно, впрочем, понимать, что большие политики — всегда заложники других людей и организаций, представителями которых являются, заложники культуры и ценностей тех социальных групп, которые за ними стоят. В разладе между Керенским и Корниловым лишний раз проявилась большая российская проблема — несогласованность, культурный раскол «людей в очках» и «людей в погонах». Для Корнилова адвокат Керенский и все его окружение были просто болтунами, для Керенского генерал Корнилов и его сторонники — солдафонами. Они друг друга подозревали, и, находясь за сотни километров друг от друга (один в Петрограде, другой в Могилеве), мало общались, не удивительно поэтому, что в решающий момент друг друга подвели: Керенский потребовал отставки Корнилова, тот отказался и, обвинив министров Временного правительства в измене, двинул на столицу элитные дивизии под командованием генерала Крымова. Многим тогда казалось, что вот она, настоящая сила, которая сметет петроградскую вольницу. Однако в условиях внутренних конфликтов даже с элитными дивизиями подчас происходит что-то странное: корниловские войска были частью распропагандированы, частью просто не дошли до места… Победив Корнилова, Временное правительство праздновало пиррову победу, потому что реальные козыри оказались снова в руках большевиков, все больше опиравшихся на настроения масс. А самое страшное — после подавления этого мятежа был запущен механизм гражданской войны. В результате последующих действий большевиков в октябре случился переворот — он мог случиться раньше или позже (в разные части России, например, Октябрь пришел в разное время: где-то он начался уже в сентябре, где-то только в новом, 1918 году) — но гражданской войны было уже не избежать. В этом смысле лето столетней давности стало для России судьбоносным, а осень просто подвела черту подо всем, что проявилось тогда.

Кошмарные дни в Петрограде

Ликвидация большевистского заговора

Подстрекаемые преступной, безумной агитацией большевистских демагогов, возбуждаемые толпой предателей и германских наймитов и шпионов, темные невежественные массы некоторых частей Петроградского гарнизона и рабочих, увлекаемых лозунгами анархистских и большевистских идеологов, 3 июля (по ст. стилю) вечером вышли на улицы Петрограда с оружием в руках, пытались арестовать правительство, овладеть городом, городскими и правительственными зданиями, захватывая автомобили, арестовывая отдельных лиц и беспорядочной стрельбой и насилиями наводя панику на мирных граждан.

Не были пощажены и министры-социалисты, по адресу которых сыпались угрозы и упреки в продажности «буржуазии», не были ограждены от насилия и члены Исполнительных Комитетов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, которым воинствующая большевистская масса — к которой примазалась злобствующая чернь, жаждущая расправы над кем бы то ни было — старалась насильно, против воли, передать всю государственную власть, от которой до сих пор Советы всеми силами открещиваются.

В течение двух дней по улицам носились, как бешеные, на вооруженных грузовиках и автомобилях, на которых были установлены пулеметы, открывавшие беспорядочную пальбу по безоружным гражданам обезумевшие солдаты и моряки из Кронштадта, обуянные жаждой крови и мести к неведомому и тщетно разыскиваемому внутреннему врагу.

Лишь в третий день Временное правительство, при поддержке исполнительных комитетов, решило применить силу оружия там, где убеждения бессильны. Оставшиеся верными некоторые воинские части в короткое время обуздали зарвавшихся и оторопевших негодяев и трусов. Конные отряды казаков и пехоты Петроградских полков привели в повиновение все взбунтовавшиеся части, обезоружили их и ликвидировали все имевшие место в первые дни революции самочинные захваты частных зданий и помещений.

По количеству жертв как среди мирного населения, так и среди войск июльские дни далеко превосходят февральскую революцию (по разным оценкам в феврале 1917 года погибли от 1315 до 2000 и более человек. Жертвы июльского путча — 20 казаков, 4 конноартиллерийца, 16 прохожих. Пострадавших примерно 900 человек.— «О»). На совести и ответственности тех, кто вызвал эту кошмарную бойню, ляжет невинная кровь, которая пролилась в эти дни на улицы столицы.

6 июля утром с занятием цитаделей, в которых засели большевики, солдаты и матросы Кронштадтской крепости, был наконец полностью ликвидирован затеянный ими и неудавшийся заговор. Правительственные войска, установив на набережной Невы артиллерию и окружив дом Кшесинской (там размещался штаб большевиков.— «О»), потребовали сдачи всех обитателей его. После кратких переговоров зачинщики восстания очистили особняк. При обыске освобожденного помещения были обнаружены шесть совершенно новых пулеметов, 30 винтовок, масса пулеметных лент и много мешков муки, крупы и других продовольственных запасов. Вместе с тем была совершена выемка документов организации, в том числе ряд документов, устанавливающих всю картину подготовки последнего вооруженного выступления на улицах столицы. Вместе с тем обыск дал еще один неожиданный результат: была найдена целая кипа открыток и литературы погромного, черносотенного содержания.

Покидая «цитадель большевизма», большевики устроили разгром. Во всех помещениях царит полный хаос. Стильная мебель запачкана, поломана, многие мелкие вещи унесены. Повсюду валяются тряпки, листы бумаги, шкафы взломаны. Невероятный хаос царит особенно на верхнем этаже, где помещалась редакция газеты «Солдатская правда» и военная организация большевиков.

Печальные герои наших дней

«Огонек» перечислял тех, кто виновен в бойне на улицах столицы. Среди них — и незнакомые современному читателю имена

Вот они — герои заговора против русского народа, против России

Ленин — узкий сектант, неутомимый интриган в эмиграции, а здесь в России насупленный фанатик, павший в своем безумном ослеплении до руководства предательским заговором, до государственной измены, до организации убиения русской свободы за германские деньги. Вот он — Ленин разоблаченный.

Гримм — отец и духовный вождь циммервальдизма, хитрый германский интриган, задавшийся целью убить патриотизм в странах, борющихся против германского засилья. Гримм — германский агент, германский провокатор. Вот он — Гримм разоблаченный (Роберт Грим — швейцарский социал-демократ, пацифист, помогал русским политэмигрантам, которым страны Антанты отказали в визах, вернуться в Россию, по инициативе главы внешнеполитического ведомства Швейцарии зондировал возможность сепаратного мира между Россией и Германией.— «О»).

Троцкий, сеятель смуты, проповедник интернационализма, разваливший нашу армию и поколебавший устои нашей свободы. Вот он — Троцкий разоблаченный. Вот он — налитый ядом неудачник, озлобленный и беспощадный.

Радек — вор, Радек — пособник и укрыватель Гримма, Радек — соучастник предателя Ганецкого, Радек — друг и агент германского агента Парвуса, Радек — друг и агент вождя заговора против свободной России Ленина. Вот он — Радек разоблаченный.

И напоследок Платен, скромно прячущийся в тени Платен, немецко-швейцарский социалист, привезший к нам Ленина через Германию. Где-то вы теперь Платен, еще не разоблаченный?

Беседовала Ольга Филина

Июльский кризис: ультиматум | История мировой цивилизации II

В 18:00 23 июля австро-венгерский министр в Белграде Владимир Гисль поставил 48-часовой ультиматум МИД Сербии. Помимо заявления о том, что сербское правительство виновно в терпимости к существованию подрывного движения в Сербии, в ультиматуме требовалось, чтобы Белград согласился с аннексией Боснии. В сербской прессе попросили принести официальные извинения.

Кроме того, около десяти отдельных требований вынудили сербское правительство, например, запретить все публикации, которые могут разжигать ненависть и презрение к монархии; ликвидировать организацию Народна одбрана ; ликвидировать антигабсбургские учебные материалы; помочь австрийским органам подавить подрывные движения в Сербии; провести судебное расследование в отношении всех участников заговора 28 июня; арестовать двух сербских правительственных чиновников, «которые оба были скомпрометированы результатами расследования»; и уволить и наказать пограничников, которые участвовали в контрабанде оружия в Боснию.

«Должна дойти до войны»

Сэр Эдвард Грей в 1914 году Барон Гисл получил указание: «Как бы сербы ни отреагировали на ультиматум, вы должны разорвать отношения, и дело должно дойти до войны». В 6 часов вечера 25-го числа Гисль и остальные Австрийская делегация спешно покинула Белград.

Однако сербский ответ на «неприемлемый» ультиматум удивил всех и в целом был расценен как блестящий дипломатический ход. Правительство Белграда согласилось с большинством требований, в результате чего заранее определенное решение Австрии отклонить ответ Белграда выглядело подозрительным в глазах тех европейских держав, которые хотели попытаться сохранить мир.

В Великобритании министр иностранных дел сэр Эдвард Грей предлагал (неоднократно), что вопрос может быть решен за столом переговоров, но его предложения о посредничестве получили лишь половинчатую поддержку со стороны Берлина и не были приняты Веной. Франция и Россия, а также Германия и Австро-Венгрия теперь пытались убедить Грея объявить позицию Великобритании, если в результате кризиса начнется война в Европе.

Обе стороны надеялись, что их рука будет усилена четким заявлением из Лондона, что он будет либо сражаться на стороне Антанты, либо оставаться нейтральным.Но Британия, озабоченная ирландским вопросом, отказалась до самого конца июля брать на себя обязательства перед своими союзниками.

Великобритания, Франция и Россия ответили

В решающие последние дни июля руководители Великобритании разрывались между страхом перед победой Германии или России в войне на континенте. Если бы России удалось выиграть войну без британской поддержки, это имело бы серьезные последствия для Великобритании. Но если бы Германия победила, Британия столкнулась бы с Европой, в которой доминировала Германия.Грей застрял между камнем и наковальней.

Тем не менее, двойственность политики сэра Эдварда Грея на самом деле не должна рассматриваться как причина войны, не в последнюю очередь потому, что его нерешительное отношение было мотивировано желанием избежать эскалации кризиса. Более того, британская общественность и большая часть кабинета министров не были готовы к войне из-за Сербии. В конце концов, кончина Бельгии дала повод заняться континентальными делами. До этого момента Грей опасался, что определенное обещание поддержки могло заставить Францию ​​или Россию более охотно принять риск войны, и постоянно отказывался заявлять о поддержке Британии тем или иным способом.

Во Франции принятию решений мешал тот факт, что высокопоставленные государственные деятели находились за границей в течение многих решающих дней кризиса. Позиция Франции по отношению к своему российскому союзнику была тщательно изучена историками. Неужели ее лидеры слишком охотно предлагали поддержку России или даже оказывали чрезмерное давление на своего союзника, чтобы тот воспользовался этой возможностью? Франция также оказалась зажатой между двумя стульями, желая заверить своего союзника в поддержке, одновременно пытаясь гарантировать, что Великобритания поддержит ее.Это желание сказалось даже на ее военных планах. Ничто не должно указывать партнеру по Антанте на то, что Франция может нести ответственность за начало боевых действий, и меры по мобилизации были отложены до тех пор, пока не будут получены достоверные новости о действиях Германии, в то время как французские войска были намеренно отведены на десять километров за границу, чтобы гарантировать, что враждебные действия будут даже не происходит случайно.

Для лиц, принимающих решения в России, которых сначала успокаивало притворное спокойствие Вены, ультиматум вызвал еще большее удивление.Текст ультиматума сразу подсказал министру иностранных дел Сергею Сазонову, что война «неизбежна». На заседании Совета министров 24 июля министры обсудили тот факт, что к Сербии были предъявлены требования, которые «полностью неприемлемы для Королевства Сербия как суверенного государства».

Тем не менее, было принято решение посоветовать Сербии не оказывать никакого сопротивления любому вооруженному вторжению. Вену следовало попросить продлить срок, и было запрошено разрешение на мобилизацию, чтобы охватить все возможные случаи.25 июля были приняты меры по частичной мобилизации, начатой ​​26 июля. Историки, которые приписывают России виновность в войне, многое сделали из этого раннего решения. Однако руководители России изо всех сил старались подчеркнуть, что эта мобилизация не сделала войну неизбежной. В то же время российское правительство стремилось поддержать предложения Великобритании о посредничестве и оказать давление на британское правительство, чтобы оно решило, будет ли страна вовлечена в потенциальную войну на стороне франко-российского союза.

Немецкая газета, сообщающая о мобилизации сил Перспектива поддержки со стороны России была большим облегчением для премьер-министра Николы Пашича в Белграде, и утверждалось, что отклонение Сербией частей ультиматума могло быть сделано на основе этой поддержки.

Однако для Пашича было невозможно принять все условия Австро-Венгрии, не в последнюю очередь из-за недавних военных успехов Сербии. Общественное мнение, вероятно, не потворствовало бы такому внешне видимому проявлению слабости, даже если бы премьер-министр был склонен к согласию.

Более того, расследование предыстории убийства привело бы австрийцев к Драгутину Димитриевичу, главе сербской военной разведки и организации «Черная рука», стоявшей за убийством.

Требование проведения расследования под руководством Австрии было неприемлемым, поскольку оно показало бы, что сербское правительство заранее знало о заговоре и не смогло предотвратить убийство.

Объявление войны

Только в самую последнюю минуту, когда стало ясно, что Британия тоже вмешается, если разразится война, канцлер Германии попытался сдержать австрийцев, но его предложения о посредничестве поступили слишком поздно.

Австрия объявила войну Сербии 28 июля и, таким образом, привела в действие эффект домино из приказов о мобилизации и объявления войны ведущими европейскими державами, и ее лица, принимающие решения, не желали прекращать войну против Сербии, чтобы начать переговоры. возможный.

К 1 августа Германия, как и предсказывалось, оказалась в состоянии войны с Россией.

К тому времени, когда Великобритания объявила войну Германии 4 августа, после вторжения Германии в нейтральный Люксембург 2 августа и Бельгию 4 августа (что было необходимо в соответствии с планом развертывания Германии, так называемым планом Шлиффена), державы Североатлантического союза (без Италии, решившие остаться нейтральными) столкнулись с державами Антанты в «великой битве», которую так долго ждали, но масштаб и исход которой никто не мог даже представить.

Июльский кризис 1914 года

Как вы думаете, почему началась Первая мировая война? Некоторые из ответов, о которых вы или другие могли подумать, могли быть следующими:

• Изображенная здесь пара — наследник австро-венгерского престола и его жена, которые оба были убиты в Сараево, столице Боснии.
• Убийство эрцгерцога Франца Фердинанда послужило толчком к войне
• Германия и / или Австро-Венгрия несут ответственность за начало войны
• система альянсов сделала европейскую войну неизбежной, если какая-то страна была готова рискнуть.
• Империализм и соперничество между великими державами Европы были ответственны за напряженность, которая привела к войне
• гонка вооружений, натравившая европейские страны друг на друга.

Все это и многое другое — законные и веские ответы на вопрос, почему в 1914 году разразилась война. Непосредственную причину войны можно найти летом 1914 года, во время так называемого «июльского кризиса». Эрцгерцог Франц Фердинанд был наследником австро-венгерского престола. Летом 1914 года он и его жена Софи отправились в Боснию, провинцию многонациональной Австро-Венгерской империи. В воскресенье, 28 июня, пара была убита в столице Сараево боснийско-сербскими националистами.Чтобы понять важность этого события, представьте, что нынешнего наследника британского престола принца Чарльза и его жену убивают во время посещения Северной Ирландии. Убийство поставило под угрозу целостность Австро-Венгерской империи и ее императора и потенциально ослабило страну в глазах других. Этот возмутительный акт жестокости был направлен на подрыв Австро-Венгрии, которая присоединила Боснию к своей многоэтнической империи в 1908 году. Убийство часто рассматривается как искра, которая зажгла бы свет на континенте, полном международной напряженности.Однако европейская война не была неизбежной. Вплоть до последнего момента некоторые европейские государственные деятели, такие как министр иностранных дел Великобритании сэр Эдвард Грей, отчаянно пытались избежать эскалации кризиса, выступая за посредничество. Другие, в том числе немецкие и австрийские начальники генерального штаба, сделали все возможное, чтобы разразиться война.

Хотите продолжить обучение
?

Этот контент взят из онлайн-курса Открытого университета
,

Первая мировая война: травма, память, противоречие

Посмотреть курс

Это убийство ускорило июльский кризис: пять недель дипломатии и принятия решений на всем континенте — вдали от Боснии — которые закончились началом Первой мировой войны.Но как и почему смерть Франца Фердинанда и эрцгерцогини Софи привела к гибели миллионов людей, всегда было непростым вопросом. Одна из причин эскалации кризиса заключалась в том, что так называемые великие державы Европы были в альянсах, которые настраивали одну сторону против другой. Германия, Австро-Венгрия и Италия образовали один союз; Франция и Россия образовали другое. Еще более сложным было то, что Франция, Россия и Великобритания также находились в «соглашении», более неформальном соглашении о поддержке друг друга во время войны.Карта иллюстрирует систему альянсов, существовавшую летом 1914 года. Как вы думаете, почему Германия могла считать себя «окруженной» враждебными державами? ^{Система альянсов, существовавшая летом 1914 года. © Publisher unknown} На карте показана Германия в центре Европы, с потенциальными противниками по обе стороны. Вот почему немцы чувствовали себя «окруженными» враждебными державами. Только Австро-Венгрия была надежным союзником. Когда наследник престола Австро-Венгрии был убит боснийским сербом, его правительство обратилось за поддержкой к своим друзьям в правительстве Германии.Они подозревали, но не смогли доказать, что за убийством стояла Сербия и хотела отомстить. Когда Германия обещала поддержать своего союзника Австро-Венгрию, это означало, что Франция и Россия станут их врагами. Это произошло главным образом потому, что:

• Россия считала себя защитником Сербии и будет сражаться, чтобы защитить ее от Австро-Венгрии
• Россия была в союзе с Францией
• Единственная военная стратегия Германии (называемая планом Шлиффена) будет направлять немецкие войска на запад, чтобы попытаться победить Францию, прежде чем немецкая армия сможет повернуть на восток, чтобы победить Россию.Итак, план Германии по разгрому России означал, что она должна была объявить войну и Франции!

Посмотрите на эту современную карикатуру и подумайте, как то, что вы узнали о системе альянсов, отражает карикатурист: «Цепь дружбы», опубликовано в 1914 г. силы, при этом действия одного вызывают реакцию другого.Карикатура пытается изобразить запутанные обстоятельства, означавшие, что никто до конца не знал, почему их страна находилась в состоянии войны в 1914 году. Например, почему убийство в Сербии и возникший в результате конфликт между Австро-Венгрией и Сербией привели к тому, что Великобритания начала войну против Германии. в августе? Современникам это было так же трудно постичь, как нам сегодня.

Хотите продолжать учиться?

Этот контент взят из онлайн-курса Открытого университета

Первая мировая война: травма, память, противоречие

Посмотреть курс

Июльский кризис: мир погружается в войну, лето 1914 г .: 9781107695276: Отте, Т.G .: Книги

«Любой, кто планирует преодолеть огромное количество литературы о Первой мировой войне, может сделать это, сделав июльский кризис своей первой точкой захода».
Жюль Стюарт, Военная история

«Придирчиво возвращаясь к источникам, которые игнорировали многие историки, один из самых ярких британских историков нового поколения, Томас Отте, придумал поразительно оригинальную, но вполне правдоподобную новую интерпретацию истинных причин Великого Война. Это историческая наука в лучшем виде, с бонусом в том, что она написана с мягко ироничным, но чрезвычайно забавным остроумием, по предмету, который ей не придают естественного значения.«
Эндрю Робертс, автор книги« Буря войны »(2010)

« Этот отчет об июльском кризисе станет золотым стандартом для всех будущих историков. В отличие от почти всех современных исследований, Отте вернулся к первоисточникам и использовал как государственные, так и частные коллекции, некоторые из которых никогда не цитировались ранее, чтобы проследить развитие этих судьбоносных дней. Его суждения убедительны и четко представлены. Отте ловит драму этих недель и уносит читателя с собой до самого конца ».
Зара Штайнер, автор книг« Неудачные огни »(2005) и« Триумф тьмы »(2011)

« Первый новый анализ Истоки войны на основе оригинальных документов, июльский кризис станет классическим счетом.Ученость Отте непревзойденна: его суждения разумны и справедливы и основаны на глубоком понимании как свидетельств, так и их контекста. Маловероятно, что его заменит ».
Кейт Нейлсон, автор книги« Британия, Советская Россия и крах Версальского ордена, 1919–1939 (2005) »

« Томас Отте приносит безупречные и кропотливые исследования и талант рассказывать истории. освещает последние недели мира в Европе в 1914 году. От убийства эрцгерцога в Сараево до начала всеобщей войны пятью неделями позже он показывает, как серия индивидуальных решений привела к катастрофе.
Маргарет Макмиллан, автор книги «Война, завершившая мир: как Европа отказалась от мира ради Первой мировой войны» (2013)

«Историки, такие как Отте, рисуют совершенно новую картину истоков Великой войны … Но лучшая часть этот виртуозный анализ 38-дневного политического и дипломатического кризиса, который простирался от убийства австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда до объявления Германией войны России, — вот способ Отте, профессора Университета Восточной Англии, восстанавливает отдельных актеров на должное. быть: в центре исторических событий.С самого начала Первая мировая война была настолько непредсказуемой по своему ходу и столь важными по своим результатам — некоторые из которых, как и текущий иракский кризис, мир все еще переживает, — что историки все чаще склонны связывать ее вспышку с огромными безличными сил, социально-экономико-технологический хоррор, время которого пришло. Изучая архивные записи и послевоенные мемуары (последние с должной желтухой), Отте выявляет расчеты (в основном плохие) и мотивы горстки людей, чьи решения привели Европу к катастрофе.«
Брайан Бетьюн,

Маклина» Я редко читал более отвратительно волнующую первую главу, чем открывающая «Июльский кризис»… Отте шаг за шагом ведет вас к тому моменту, который навсегда изменил мир ».
Кэтрин Уиттмор, Бостон Globe

«Если вы хотите понять, как Европа совершила самоубийство в 1914 году, прочтите эту книгу».
The Independent

«Отчет Отте освежает, увлекает и убедителен в своем описании перипетий кризиса и выше. все, гуманно в своем анализе двусмысленностей и слабостей своих главных героев.Он настолько успешно развеивает обычный телеологический марш на войну, что этот рецензент неоднократно обнаруживал, что верит, что последует иной исход, чем тот трагический, который мы все знаем. «
JFV Keiger, International Affairs

» 2014 год казался хорошим годом для чтения немного больше о 1914 году, и было много новых книг на выбор… Но лучший отчет — это книга Т. Г. Отте «Июльский кризис: мир погружения в войну, лето 1914 года», в которой с непревзойденной ясностью раскрываются мотивы и путаница лидеров Европы. .Прочтите это медленно ».
Институт Лоуи

« Июльский кризис »- это проницательный и всесторонний анализ политики и дипломатии каждой страны, вовлеченной в безумие Первой мировой войны. Сделав акцент на отдельных лицах, Томас Отте создал убедительный портрет людей, являющихся главными причинами Первой мировой войны, и предлагает читателям переоценить важность личности в истории войны. Без сомнения, июльский кризис станет эталоном, по которому будут оцениваться все остальные работы в этот период.»
Джастин Куинн Олмстед, Francia-Recensio

» Безупречное и скрупулезное исследование, способность задавать вопросы и исключительно ясная проза. » , и было много новых книг на выбор… Но лучший отчет — это июльский кризис Т. Г. Отте: «Вхождение мира в войну, лето 1914 года», в котором с непревзойденной ясностью раскрываются мотивы и путаница лидеров Европы.Прочтите это медленно ». Lowy Institute

«Июльский кризис» представляет собой проницательный и всесторонний анализ политики и дипломатии каждой страны, вовлеченной в скатывание Европы в безумие Первой мировой войны. Сделав акцент на отдельных лицах, Томас Отте создал убедительный портрет людей, являющихся главными причинами Первой мировой войны, и предлагает читателям переоценить важность личности в истории войны. Без сомнения, июльский кризис станет эталоном, по которому будут оцениваться все остальные работы в этот период.Джастин Куинн Олмстед, Francia-Recensio

«Безупречное и тщательное исследование, способность задавать вопросы и удивительно ясная проза». Литературное приложение к The Times

Июльский кризис: мир склоняется к войне, лето 1914 года

Когда апрель перешел в май, мир стоял на грани. В 1914-1918 годах всемирный пожар унес жизни 16 миллионов человек и еще 20 миллионов человек получили ранения. Несмотря на окончание боевых действий на 11-м часу 11-го числа 11-го месяца 1918 года, окончательный мир оставался недостижимым — и страдания продолжались.Помимо блокады союзников, которая ежедневно подвергала мирному населению побежденной Германии лишения, грипп продолжал разорять земной шар в исторический момент надежды и тревоги. В среду, 7 мая, на Парижской мирной конференции германской делегации был представлен Версальский договор. Когда представители побежденной державы изливались через термы в следующие часы, их покои наполнились ощутимой мерой шока и раздражения. Помимо потери своих колоний и того, что Германия подлежала тяжелому военному графику репараций, от Германии требовалось принять статью 231, в которой говорилось, что война была «навязана [Тройственной Антанте] агрессией Германии и ее союзников».В ответ на очевидное обвинение в том, что он несет полную ответственность за поджог мира в августе 1914 года, министр иностранных дел Германии Ульрих фон Брокдорф-Ранцау ответил: «Такое признание в моих устах было бы ложью». Его заявление отразило раздражение большинства его соотечественников. (1)

Вопрос о том, спровоцировала ли Германия начало Первой мировой войны, был источником серьезных разногласий среди историков на протяжении почти столетия. В то время как традиционные ученые возлагают вину на кайзера Вильгельма II и его военную клику, ревизионисты склонны рассматривать конфликт как результат краха международной системы или катастрофического провала континентальной дипломатии.В книге «Кризис июля: мир погружается в войну, лето 1914 года » Т. Г. Отте переформулировал ревизионистский аргумент в наводящем на размышления исследовании высшей эрудиции и произвел достойное дополнение к великой историографии Первой мировой войны.

К июльскому кризису

Перед внезапным нападением Японской империи на Перл-Харбор 7 декабря 1941 года, первым «днем позора» для западного мира в 20 веке произошло убийство австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда в Сараево в воскресенье, 28 июня 1914 года. .Хотя эта новость привела в замешательство официальных лиц по всей Европе и в Вашингтоне, гибель эрцгерцога от рук сербского националиста Гаврило Принципа не спровоцировала мгновенного кризиса. В то же время, однако, роковой акт насилия опровергал большие давние опасения как Вены, так и Берлина. После создания двойного союза 7 октября 1879 года, который первоначально был освящен как оборонительный пакт против Санкт-Петербурга, Германия и Австро-Венгрия внимательно наблюдали за расширением российского влияния на Балканах.Аннексируя Боснию и Герцеговину в 1908 году, Австро-Венгрия вызвала яростную реакцию среди сербских националистов в пределах своих расширенных границ и спровоцировала создание Narodna Odbrana (Национальная оборона) — организации, призванной защищать и объединять большую часть сербского населения в регионе. .

Три года спустя, в 1911 году, было сформировано подпольное, воинственное общество Объединение или Смерть , широко известное как Черная рука , которое способствовало продвижению пан-сербских амбиций с помощью насилия.Принцип, член родственной революционной группы — Молодая Босния , попал под влияние лидера Черной Руки полковника Драгутина Т. Димитриевича (известного как Апис) и его плана по устранению эрцгерцога до того, как он сможет ослабить панславянский народ. амбиции путем федерализации структуры правительства, чтобы (по иронии судьбы) обеспечить большую степень самоуправления для юго-восточной части империи (стр. 9–38). Если бы убийство было единичным случаем радикальной деятельности, вряд ли началась бы война.Поскольку заговор зародился в элементах сербского правительства, первостепенным вопросом для Вены и Берлина в разгар июльского кризиса стал вопрос: как Австро-Венгрия должна реагировать на то, что в Европе широко расценивалось как терроризм, спонсируемый государством? В семи детально проработанных главах, посвященных роковому месяцу, Отте усиливает историографический уклон ревизионистов, сводя к минимуму роль кайзера и немецкой элиты в нарастающем ходе событий и перемещая триггер войны на восток.

Отте и июльский кризис

Во второй главе «Сараево и его отголоски: 28 июня — 5 июля», описывая безумие дипломатической деятельности в Берлине и Вене после убийства, Отте изображает Австро-Венгрию, а не Германию, как более агрессивного члена Двойного альянса. В отсутствие Франца Фердинанда, который действовал, чтобы ограничить влияние воинствующих членов австрийского правительства, таких как министр финансов Леон Риттер фон Билински и, что более важно, министр иностранных дел граф Леопольд Берхтольд, «партия войны» в Вене начала набирать силу. в первую неделю после акта насилия Принципа.По словам Отте, военные связи между Берлином и Веной были подчинены гражданскому руководству, а его немецкий коллега Гельмут фон Мольтке выдал генеральному начальнику штаба Австрии Францу Конраду фон Хоцендорфу «пустой чек», что позволило Вене разрешить балканский кризис. через силу, изначально зародившуюся как молчаливое понимание, а не открыто определенную политику. Что еще более важно, Отте утверждает, что Мольтке действовал «для сдерживания горячих голов в Вене» (стр. 60). Если это правда, то немецкий начальник штаба мог внезапно стать неузнаваемым для кайзера и военного истеблишмента.Был ли это тот же человек, который пообещал Конраду полную поддержку немецкой армии в случае, если Австрия решит атаковать Сербию в январе 1909 года, — или тот же человек, который поддержал законопроект о немецкой армии 1913 года и начал серьезно рассматривать преимущества запуска превентивная война? (2)

На дипломатическом пути, граф Генрих фон Чирски, посол Германии в Вене, добивался разрешения нарастающего австро-сербского кризиса путем переговоров. На полях меморандума, составленного графом в конце июня (1914 г.), Вильгельм язвительно нацарапал: «Пусть Чирски будет достаточно хорош, чтобы отбросить эту ерунду! От сербов нужно избавиться, и это прямо сейчас! »(3) В отличие от традиционных историков, таких как Джон Роль, Анника Момбауэр и других, которые рассматривают Германию и ее лидера как главного зачинщика июльского кризиса и последующего мирового конфликта, Отте в основном считает воинственное бахвальство кайзера не чем иным, как набором интуитивных всплесков, которые, по словам немецкого адмирала Георга фон Мюллера, равнялись « практически нулю » (стр.88). Действительно, взгляд адмирала на кайзера как на мастера пустой риторики был ответом на один из наиболее спорных с исторической точки зрения эпизодов довоенной Германии — предполагаемый «Военный совет» 8 декабря 1912 года. Вильгельм и его военное окружение, включая Мольтке и адмирала Альфреда фон Тирпица — главу Имперского флота, выслушали заявление кайзера: «Австрия должна энергично бороться с иностранными славянами (сербами), иначе она потеряет контроль над славянами. в Австро-Венгерской монархии.Если Россия поддерживает сербов, а она, очевидно, и поддерживает, то война для нас неизбежна ». Со своей стороны, Мольтке категорически заявил: «Я считаю, что война неизбежна и чем скорее, тем лучше», а затем предложил: «Но мы должны делать больше через прессу, чтобы подготовить популярность войны против России, как это было предложено кайзеровской дискуссией». . (4) Для Роля и Момбауэра диалог Вильгельма-Мольтке во время «Военного совета» — это дымящееся ружье, демонстрирующее превосходство вооруженных сил во внешней политике — если не признание наличия умысла и средств для развязывания войны в Европе. через Вену.(5) В отличие от этого Вольфганг Моммзен, Отте и другие ревизионисты считают «Военный совет» 1912 года практически бесполезным, поскольку канцлер Бетманн-Хольвег, по их мнению, все еще осуществлял эффективный контроль над правительством. (6)

Аналогичный раскол существует по поводу слов кайзера в Потсдаме 5 июля и в Берлине 6 июля, которые автор признал «важным поворотным моментом во время событий лета 1914 года» (стр. 102). Как рассказывается в его повествовании, воинственный австро-венгерский дипломат граф Александр Хойос использовал свои силы убеждения, чтобы получить согласие немецкого руководства на военные действия в форме четко заявленного «бланка».Делая вывод о том, что «Берлин отказался от всякого влияния» в тот момент, Отте, возможно, недооценивает — если не сильно преуменьшает — ключевую роль кайзера и немецких военачальников в создании развивающегося кризиса (стр. 103). Действительно, Вильгельм не проявил ни одного из качеств пассивного наблюдателя, решительно отстаивая карательные меры против Сербии даже в случае «серьезных европейских осложнений» (расширенного конфликта) и призывал Вену «не откладывать свои действия» (7). Кажется не совпадением, что после того, как кайзер использовал свои риторические рычаги влияния внутри Двойного альянса, австрийский император Франц Иосиф, министр иностранных дел граф Леопольд Берхтольд и другие, неравнодушные к войне на Бальхаусплац (место австрийской канцелярии и министерства иностранных дел), победили в своей кампании, направленной на то, чтобы проводить провокационную и жесткую политику в отношении Белграда.

Вопреки утверждениям традиционных историков, Отте представляет кайзера как бурного, но ответственного деятеля на протяжении июльского кризиса из-за того, что он продвигал две мирные инициативы. В подразделе, недвусмысленно озаглавленном «Кайзер решает, что в войне нет необходимости», Отте представляет план «Остановка в Белграде», предложенный германским императором как подлинное средство сдерживания Вены (стр. 343–348). Вместо полномасштабного нападения Вильгельм предложил Австро-Венгрии ограничить свои военные действия оккупацией Белграда до тех пор, пока Сербия не выполнит требования своего демарша 23 июля — ультиматума, который призывал к роспуску Народной одбраны и всех других антипатий. — Венгерским обществам и их отделениям, а также правительству Сербии «принять меры судебного расследования в отношении соучастников заговора 28 июня (убийство Франца Фердинанда), которые могут быть обнаружены на сербской земле».(8) При этом австро-венгерским чиновникам будет разрешено проводить расследования внутри страны. Однако, если «Остановка в Белграде» была попыткой локализовать конфликт и предотвратить вступление России в борьбу на стороне Сербии, она, тем не менее, узаконила военные действия и подчинение сербского суверенитета. Более того, предложение кайзера было передано после того, как Вена объявила войну своему непокорному юго-восточному соседу, а не раньше. (9)

К концу месяца явно вырисовывалась континентальная катастрофа.Когда дипломатические усилия провалились, по Европе распространилось чувство страха. По словам Отте, серия телеграмм, отправленных кайзером европейским лидерам после 11-го часа, стала второй попыткой сдержать боевые действия между Веной и Белградом. Тем не менее, был ли немецкий император действительно искренним в своем втором и последнем стремлении к миру? Мягкая интерпретация, предложенная Отте в главе седьмой — «Эскалация: 29 июля — 4 августа» — нерешительной и поспешно оставленной роли кайзера в качестве посредника, не учитывает возможность сфабрикованной уловки со стороны немецкого руководства.Мало того, что его послания следовали за объявлением войны его партнером по Двойному альянсу, но и язык, использованный Бетман-Хольвегом от имени Вильгельма в телеграмме своему двоюродному брату, царю Николаю II, кажется надуманным и неискренним. Заявив: «Вся тяжесть решения лежит исключительно на ваших плечах [и теперь вы несете] ответственность за мир или войну», кайзер и его когорта, возможно, были гораздо больше заинтересованы в избежании виновности, чем в предотвращении надвигающегося конфликта. .Судя по его ответам, царь, возможно, участвовал в подобном позднем раунде дипломатической двуличности (стр. 418–9). (10)

Если не кайзер и его провокационная милитаристская внешняя политика, то как австро-сербский спор превратился в тотальную мировую войну? Подобно многим (если не большинству) историкам начала 21 века, Отте рассматривает мобилизацию российских вооруженных сил (частичная мобилизация вначале) как решающий акт, который «изменил направление движения к войне» (стр.432). Вместо умелой дипломатии граф Австро-Венгрия Берхтольд, канцлер Германии Бетман-Хольвег и министр иностранных дел России Сергей Сазонов ускорили эскалацию кризиса, по словам автора, из-за «низкого интеллектуального качества [их] принятие решений »и / или их откровенное, безрассудное балансирование на грани войны (с. 511). Перенеся Continental casus belli в Вену и Санкт-Петербург, Отте укрепил нарождающийся научный консенсус, который делает Вильгельма беспомощным и несдержанным сторонним наблюдателем во время движения к миру, находящемуся под контролем, и тем самым еще больше стандартизировал ревизионистскую интерпретацию среди ученых.(11) Свернется ли маятник в сторону вовлечения Кайзера в качестве посредника в двойном альянсе и в качестве одного из давно решительных и центральных заговорщиков европейской войны за достижение германского превосходства на континенте, если не во всем мире — как известно аргументировано Фрицем Фишером в Цели Германии в Первой мировой войне (1967) и Мировая держава или упадок (1974) и в работах его соратников (например, Роля, Момбауэра)? Более чем вероятно, что последнее слово в дебатах по поводу этиологии Первой мировой войны еще не пришло.(12)

Томас Отте представил тщательно спланированную и увлекательно интерпретированную монографию на весьма оспариваемой историографической территории. Помимо значительного вклада в обширную литературу того периода, July Crisis: The World’s Descent to War, Summer 1914 (2014) является шедевром дипломатической истории. Таким образом, он заслуживает должного внимания всех ученых и студентов той эпохи. (13)

1. Маргарет Макмиллан, Миротворцы: Парижская конференция 1919 года и попытка положить конец войне (Лондон: Джон Мюррей, 2001), стр.473-476 Вернуться к (1)
2. Анника Момбауэр, Хельмут фон Мольтке и истоки Первой мировой войны (Кембридж: Cambridge University Press, 2003), стр. 108-111; Мэрилин Шевин Кутзи, Лига немецкой армии: Народный национализм в Вильгельминной Германии (Oxford: Oxford University Press, 1990), стр. 37. Назад к (2)
3. Гордон Мартел, Истоки Первой мировой войны (Лондон: Рутледж, 2013 г.), стр. 110-111 (Документ 22). Назад к (3)
4. Джон К.Г. Роль, Вильгельм II: В бездну и изгнание, 1900-1941 (Кембридж: Cambridge University Press, 2014), стр. 909-910; Martel, Origins of the First World War , pp. 106-108 (Документ 19). Назад к (4)
5. Mombauer, Helmuth von Moltke , p. 142. Назад к (5)
6. Уильям Маллиган, Истоки Первой мировой войны (Кембридж: Издательство Кембриджского университета, 2010), стр. 122. Назад к (6)
7. Ричард Ф. Гамильтон и Хольгер Х. Хервиг, Истоки Первой мировой войны (Кембридж: Издательство Кембриджского университета, 2003), стр.176 Назад к (7)
8. Briggs Davenport, A History of the Great War: Genesis of the War, June 1914 — August 1915 (New York: G.P. Putnam’s Sons, 1916), стр. 95-6. Назад к (8)
9. Rohl, Wilhelm II , 1035, 1055-1058. В телеграмме своему министру иностранных дел утром 28 июля кайзер предложил свой план «Остановки в Белграде» следующим образом: «Сербы — восточные люди, следовательно, лжецы, обманщики и мастера уклонения… Это должно быть устроено так, чтобы Австрия получит ЗАЛОЖНИК (Белград) в качестве гарантии выполнения и выполнения обещаний (во исполнение ультиматума) и должна занять его.Судя по направленности своего заявления, Вильгельм, похоже, был больше озабочен восстановлением карательного правосудия из Белграда с помощью военной силы, чем деэскалацией кризиса. См. Martel, Origins of the First World War , pp. 121-122 (Документ 31). Назад к (9)
10. Гамильтон и Хервиг, Истоки Первой мировой войны , 180. Бетман-Хольвег посоветовал кайзеру послать телеграмму царю с целью «[разоблачить] вину России в самом ярком свете». См. Rohl, Вильгельм II , стр.1065. Назад к (10)
11. Последние ревизионистские отчеты об июльском кризисе см .: Christopher Clark, The Sleepwalkers: How Europe Went to War in 1914 (New York: HarperCollins, 2013) и Sean McMeekin, July 1914: Countdown to War (New York: Basic Books, 2013) .Назад к (11)
.
12. См. John W. Langdon, июль 1914: The Long Debate, 1918-1990 (New York: Berg, 1991) для читабельного обзора историографии июльского кризиса с конца Первой мировой войны до падения Берлинской стены. .Вернуться на (12)
13. Одним из многих достижений июля Кризис является законная реабилитация министра иностранных дел Великобритании Эдварда Грея. Возможно, никто, кроме Отте, не готов дать сбалансированную, новую биографическую оценку дипломата, которого часто неправильно понимают и оклеветали.

Автор прочитал обзор с огромным интересом и благодарен рецензенту за его вдумчивые комментарии и наблюдения, но хотел бы отметить, что немецкий угол зрения — только одна часть истории июля 1914 года.

Что значит июльский кризис?

Июльский кризис

Июльский кризис представлял собой серию взаимосвязанных дипломатических и военных эскалаций между крупными державами Европы летом 1914 года, которые стали основной причиной Первой мировой войны. Кризис начался 28 июня 1914 года, когда Гаврило Принцип, боснийский серб, убил эрцгерцога Франца Фердинанда, предполагаемого наследника австро-венгерского престола. Сложная сеть союзов в сочетании с просчетами многих лидеров о том, что война в их интересах или что общей войны не произойдет, привели к всеобщей вспышке боевых действий между почти всеми крупными европейскими странами в начале августа 1914 года; К маю 1915 года почти все крупные европейские страны были вовлечены в этот процесс.Австро-Венгрия рассматривала ирредентистские движения южных славян, продвигаемые Сербией, как угрозу единству нации. После убийства Австрия стремилась нанести военный удар по Сербии, чтобы продемонстрировать силу, поэтому Сербия будет более осторожной в поддержке югославского национализма. Однако он опасался реакции Российской империи, которая была основным сторонником Сербии, поэтому искала гарантии от своего союзника Германии, что она поддержит Австрию в любом конфликте.Германия гарантировала свою поддержку, но призвала Австрию атаковать быстро, в то время как мировая симпатия к Фердинанду была высока, чтобы локализовать войну и избежать втягивания России. Некоторые немецкие лидеры считали, что растущая экономическая мощь России изменит баланс сил между двумя странами, что война неизбежна, и что Германии будет лучше, если война случится в ближайшее время. Однако, вместо быстрой атаки с имеющимися вооруженными силами, австрийские лидеры размышляли до середины июля, прежде чем решить, что она поставит Сербии суровый ультиматум 23 июля и не будет атаковать без полной мобилизации ее армии, что не может быть выполнено до 25 июля. Июль 1914 г.Незадолго до сербского ответа на ультиматум Россия решила вмешаться в любую австро-сербскую войну и приказала частично мобилизовать свои вооруженные силы. В то время как российское военное руководство признало, что Россия еще недостаточно сильна для всеобщей войны, Россия считала, что недовольство Австрии Сербией было предлогом, организованным Германией, и что ей нужно было продемонстрировать силу, защищая своего сербского союзника. Эта мобилизация была первой крупной военной акцией, не принимавшей непосредственного участия в конфликте между Австро-Венгрией и Сербией; это увеличило готовность Сербии противостоять угрозе австрийского нападения и значительно усилило тревогу в Германии по поводу скопления масс русских войск у ее границ.Ранее немецкие военные предсказывали, что мобилизация России будет медленнее, чем мобилизация ее французского союзника на противоположной границе Германии; Следовательно, военная стратегия Германии в любом конфликте с Россией заключалась в том, чтобы атаковать Францию ​​через Бельгию, чтобы избежать французских фиксированных оборонительных сооружений и быстро победить Францию ​​на западе, прежде чем повернуться лицом к России на востоке. Франция знала, что ей придется действовать вместе со своим российским союзником, чтобы победить своего немецкого соперника, поэтому усилила свои приготовления по мере роста напряженности вдоль российской границы, что, в свою очередь, еще больше встревожило Германию.Хотя Великобритания была в союзе с Россией и Францией, у нее также были относительно дружественные дипломатические отношения с Германией, и многие британские лидеры не видели веских причин для вовлечения Великобритании в континентальную войну. Великобритания неоднократно предлагала посредничество, используя ответ сербов в качестве основы для переговоров, а Германия давала различные обещания, пытаясь обеспечить британский нейтралитет. Однако Великобритания решила, что у нее есть моральное обязательство защищать Бельгию и помогать ее формальным союзникам, став последней крупной страной, активно участвовавшей в июльском кризисе, которая официально вступила в конфликт 4 августа.К началу августа мнимая причина вооруженного конфликта, спор между Сербией и Австро-Венгрией из-за убитого наследника, уже стал второстепенным занятием в общеевропейской войне.

Мир погружений в войну, лето 1914 года Т.Г. Отте

Чуть более трех лет назад я решил заинтересоваться Первой мировой войной. Я помню тот период времени, потому что моя жена была беременна нашим первым ребенком, и я волновался, что моя жизнь будет полностью перевернута, и я никогда не прочитал, не увижу и не узнаю ничего нового, кроме того, что произошло на Улице Сезам.Я говорю «решил», потому что выбрал Первую мировую войну в качестве «последней» темы, которую читал как свободный, бездетный человек.

Я начал достаточно систематично, с общих историй войны. Я сделал это, чтобы ознакомиться с основной хронологией, персонажами и событиями. Затем я перечитал Пушки августа , потому что … ну, потому что вам просто нужно. В какой-то момент родился ребенок, и все системы вышли из строя. Мои систематические занятия превратились в солянку. Я читал книгу о Сомме, Марне, Вердене.Я был повсюду. А потом появился второй ребенок. Я был повсюду, плюс мой мозг перестал работать.

(Как вы, очевидно, понимаете, наличие ребенка — теперь два — не заставило меня отказаться от чтения. Это заставило меня отказаться от путешествий, телевидения, кино, чистого дома и жизненно важных частей моего рассудка).

Этим летом настало и прошло столетие войны. Знаменательная дата помогла прояснить мои намерения и сосредоточить мои усилия. Я начал выбирать книги, посвященные началу войны.Как я обычно делаю, оставаясь один на Amazon с большими идеями, я купил группу игр времен Первой мировой войны на эту узкую тему.

Когда я начинал T.G. Отте Июльский кризис , я чувствовал себя неплохо благодаря своим знаниям о Первой мировой войне. Конечно, мне не нравится эта тема, как другим моим историческим увлечениям (с которыми я живу столько, сколько себя помню), но я прошел приличный ускоренный курс. Однако на полпути к июльскому кризису года я начал чувствовать себя Бартом Симпсоном во время его визита в Нью-Йорк (в 9 сезоне, эпизоде ​​1, The City of New York vs.Гомер Симпсон ). В этом эпизоде ​​Барт находится в метро, ​​притворяется слепым и безногим и попрошайничает. Он облизывает столб, замечает, что его никто не замечает, и бормочет: «Я над головой».

Как следует из названия, книга Отте охватывает бурный период с 28 июня по 4 августа 1914 года. Другими словами, она переносит вас от убийства в Сараево к началу всеобщей войны (сражения, которые последовали в августе, не являются накрыты вообще). На 524 страницах это длинный, довольно плотный, сфокусированный взгляд на международную реакцию на смерть эрцгерцога Франца Фердинанда от рук пансербских убийц.

Если вы сделаете шаг назад — очень далеко — можно понять общую механику того, как Европа начала войну. Австро-Венгрия планировала использовать смерть своего нелюбимого наследника, чтобы укрепить свои позиции по отношению к Сербии, их проблемному соседу на юге. В этом не было ничего нелогичного для Австро-Венгрии, поскольку сербы были тревожным и разрушительным присутствием в регионе в течение предыдущего десятилетия, разжигая региональные войны с националистическими целями.

Проблема возникла в серии взаимосвязанных союзов.Россия привязалась к Сербии. Франция согласилась воевать с Россией, если Россия подвергнется нападению со стороны Германии. Немцы были втянуты в эту паутину, потому что были связаны с Австро-Венгрией. Хотя австрийцы были умирающей империей, они также были самым важным союзником Германии.

Механический взгляд на начало войны — как вступали в силу различные договоры, обязывающие участников вступать в войну — является полезной схемой для базового понимания. Однако дело не в том, почему и даже как на самом деле началась война.Договоры были лишь словами на бумаге. Именно руководство каждой отдельной страны — суверены, министры, дипломаты — фактически принимало решения, которые привели к войне. Решения, которые были результатом предположений, заблуждений и азартных игр. Бесконечно увлекательный аспект этой самой бесчеловечной и механизированной войны состоит в том, насколько человечна и скромна она, начавшись.

Трудность чтения этой книги возникает не из-за неспособности Отте выражать свои мысли полными предложениями.Это не из-за плохой прозы или искаженного грамматического синтаксиса. И это не связано ни с какими проблемами структуры или организации. Напротив, Отте — ясный (хотя и склонный к учебе) писатель, придерживающийся методического, хронологического подхода к своему предмету.

Скорее, трудность — ощущение, которое я завладела над моей головой — это абсолютный подход, который он использовал при изложении этой истории. Июльский кризис — отличный пример того, как трудно увидеть лес сквозь деревья.Снова и снова мне приходилось перечитывать разделы или обращаться к другим источникам, потому что уровень детализации блокировал мое понимание. (Простая временная шкала была бы неизмеримой помощью). Это не популярная история для широкого круга читателей.

Отте — профессор дипломатической истории, и это видно. Это скорее дипломатическая история, чем что-либо еще. Присутствуют все знакомые имена — Бетманн Холлвег, Конрад фон Хотцендорф, Раймонд Пуанкаре — но на самом деле история рассказывается через послов на местах.Такие ребята, как Сапари фон Сапар, Морис Палеолог и Александр Извольский. Имен много, и сколько бы раз я ни сверялся с dramatis personae , которые включает Отте, мне все равно было трудно их разобрать. (И я подумал, что A Song of Ice and Fire было сложной задачей!). Отчасти с этим ничего не поделать. Это огромное полотно, на котором много актеров; у кого-то с большим опытом в Первой мировой войне, вероятно, не будет тех же проблем, что и у меня. С другой стороны, решение Отте лишить этих мужчин большей части их личности (и, черт возьми, у них были личности!), Как правило, усложняет всем оставаться честными.

В книгах по истории любят обвинять, особенно в книгах о Первой мировой войне, которая является одной из величайших битв за все время. Отте делает замечательную работу, оставаясь уравновешенной. Он говорил об австрийцах, а я был бы как . Они тоже виноваты ! Потом он говорил о сербах, а я передумал и сказал Это их вина ! Но в следующем разделе о России, Германии или Франции я снова поменяю свою приверженность. Это не вопрос нерешительности, а скорее признание того факта, что виноватых более чем достаточно.

(Всегда было модно ставить Первую мировую войну на пороге немцев или австро-венгров. Конечно, Австрия могла бы действовать менее агрессивно, и Германия могла бы положить им абсолютный конец в любой момент. Но то же самое можно сказать о любой другой стране, вовлеченной в июльский кризис. Россия могла бы сказать, что они не собирались связывать свои состояния с нестабильным очагом терроризма, которым была Сербия; Франция также могла бы отказаться выполнять обязательства перед Россией, вытекающие из российского танго. с сербами.Чтобы начать войну, потребовалось множество стран, совершивших кучу ошибок. Чтобы война не началась, только одной стороне нужно было отступить где-то на линии. Этого никогда не было).

Июльский кризис — не самое яркое и захватывающее чтение. Другие недавние произведения, такие как «» Маргарет Макмиллан «Война, завершившая мир» , лучше справляются с привнесением индивидуальности в рассказывание историй и больше подходят для новичков Первой мировой войны. Эта книга предназначена для людей с особым интересом к Первой мировой войне.Это достаточно доступно, но определенно написано с ожиданием, что читатель внесет много предвидений по теме. Во всяком случае, это определенно помогло прояснить все то, чему я еще не научился.

Проект MUSE — Мобилизация и невнимательность в июльском кризисе

Мобилизация корреспонденции и невнимательность в июльском кризисе редакции. Джек С. Леви Томас Дж. Кристенсен Марк Трахтенберг Недавняя статья Марка Трахтенберга внесла важный вклад как в наше понимание истоков Первой мировой войны, так и в некоторые более широкие теоретические дискуссии, для которых кризис июля 1914 года является особенно важным.Утверждая, что политические и военные лидеры полностью понимали последствия планов военной мобилизации в 1914 году, что политики не капитулировали перед генералами и что решения о войне были результатом преднамеренных расчетов политических лидеров, а не потери ими контроля Из-за событий Трахтенберг бросает серьезный вызов общепринятому взгляду на Первую мировую войну как на непреднамеренную войну2. Трахтенберг также заставляет нас переосмыслить наше понимание широко признанного изменения политики Германии вечером 29-30 июля, когда Германия Канцлер Бетманн Холлвег отказался от давнего давления на Австрию с целью вторжения в Сербию и потребовал, чтобы Вена приняла посредничество великих держав и благоприятное урегулирование путем переговоров, чтобы избежать войны.Трахтенберг утверждает, что Бетман изменил свою политику в ответ на известие о неизбежной частичной мобилизации России, а не на предупреждение министра иностранных дел Великобритании Грея о том, что Великобритания не останется в стороне в континентальной войне. Если этот аргумент верен, то в сочетании с утверждением Трахтенберга о том, что Бетман никогда не был уверен в британском нейтралитете, подорвет гипотезу о том, что, если бы Британия ранее взяла на себя обязательство вмешаться на стороне Франции и России, это побудило бы немецких лидеров к сдержать своего австрийского союзника, и мировой войны можно было бы избежать, по крайней мере, на время.Эти исторические вопросы важны для теоретических дебатов, касающихся спиральной модели, модели сдерживания и непреднамеренной войны. 3 Отсутствие С. Леви — профессор политологии в Университете Рутгерса Томас И. Кристенсен, научный сотрудник SSRCiMacArthur в Ziiternational Peace and Security и докторская степень. .D. кандидат политических наук Колумбийского университета. Марк Трахтенберг, профессор истории Пенсильванского университета. 1. Марк Трахтенберг, «Значение мобилизации в 1914 году», Международная безопасность, Vol.15, № 3 (зима 1990/91), стр. 120–150. Последующие ссылки на эту статью появляются в тексте в круглых скобках. Я благодарю Джека Снайдера, Эда Родса и Роя Ликлайдера за их полезные комментарии. 2. Классическим утверждением интерпретации «непреднамеренной войны» является Барбара Тачман, «Пушки августа» (Нью-Йорк: Делл, 1962). См. Также цитаты в Trachtenberg, The Meaning of Mobilization, pp. 120-124. 3. О возможностях эффективного сдерживания Великобритании Германией в 1914 г. см. Шон М. Линн-Джонс, «Разрядка и сдерживание: англо-германские отношения, 1911–1914 гг.», Международная безопасность, Том.11, No. 2 (Fall 1986), pp. 142–145; Скотт Д. Саган, «Возвращение к 1914 году», Международная безопасность, Том. 11, No. 2 (Fall 1986), pp. 166-171; Луиджи Альбертини, Истоки войны 1914 года, пер. Isabella Intrrnnfional Security, 5ummer 1991 (Том 16, № 1) 01991 Президентом и научными сотрудниками Гарвардского колледжа и Массачусетского технологического института 189 Международная безопасность ИНО Трахтенберг правильно подчеркивает важность преднамеренных расчетов политических лидеров, а не их расчетов. потеря контроля над событиями в июле 1914 года, но он заходит слишком далеко, полагая, что в процессах, приведших к Первой мировой войне, не было элемента непреднамеренности.В частности, Трахтенберг ошибается, во-первых, предполагая, что Бетман все время предполагал, что Британия вступит в войну, а во-вторых, преуменьшает значение предупреждения Грея от 29 июля. Я уже довольно подробно утверждал, что немецкие политические лидеры не только надеялись, но на самом деле ожидали британского нейтралитета на протяжении всего периода восстания; что их предпочтение локальной войне на Балканах мирному соглашению и их готовность рискнуть континентальной войной против России и Франции зависели от этого предположения; и что только когда 29 июля эта посылка стала несостоятельной, Бетман изменил курс и потребовал от австрийских лидеров сдержанности и переговоров на основе плана «Остановка в Белграде».