Куликова Людмила»Свиделись»
Людмила Михайловна Куликова
Свиделись
В новой квартире пахло влажными обоями. Запах был приятен. Он связывался с уверенностью в завтрашнем дне, надёжностью и чувством владения семьюдесятью квадратными метрами жилой площади. Впервые за долгие годы скитания по съёмным квартирам отпустил Толика подспудный страх быть выселенным по прихоти хозяев. Даже многодневная нервотрёпка при подготовке к переезду не смогла испортить ему приподнятого настроения. С обретением квартиры показалось Толику, что он застолбил место на земном шаре и теперь никогда не умрёт.
По случаю новоселья Анюта испекла рыбный пирог с яйцом и зелёным лучком. Поставила его на середину стола, за которым собралась семья Титовых: отец, мать да четверо ребятишек. Анюта раскраснелась, хозяйничая; разливала чай, нарезала куски, шутила с детьми. Дети звенели ложками о чашки, размешивая сахар, и с нетерпением поглядывали на поблескивающий коричневой коркой рыбник. Толик смотрел на семью и был счастлив. «Как в детстве у мамы», — неожиданно подумал он и почувствовал, как только что переживаемое счастье затуманилось и потеряло лоск, будто червячок поселился в совершенном яблоке. Начал вспоминать, когда последний раз писал матери. Кажется, в год рождения первенца. Сейчас Алёшке тринадцать. Виделся с матерью сразу после армии, потом уехал за тридевять земель на стройку. С их последнего свидания прошло двадцать четыре года.
— Анют, а где синяя папка с письмами?
— Я ещё три картонных коробки не разобрала. Наверное, в одной из них. — Найди мне её.
— Срочно надо или подождёшь?— Срочно.
Ребятишки уминали по второму куску, Анюта подливала в чашки, улыбкой откликаясь на весёлый детский гомон. Титовы дружно доели и допили. Первая трапеза в новой квартире оказалась неимоверно вкусной и укрепила ощущение счастья.
Спустя час сидел Толик за кухонным столом и просматривал содержимое папки. В ней хранились несколько писем от сослуживцев, штук двадцать армейских фотографий и весточка от мамы. Когда он уходил в армию, матери исполнилось пятьдесят. Она писала ему длинные послания, перечисляя деревенские новости и какие-то мировые сенсации, шутила по-простому, по-бабьему и неизменно заканчивала своим обычным: «Сыночку Толеньке от мамы Оленьки». Молодого солдата раздражали эти письма, он их прочитывал бегло, рвал на мелкие куски и выбрасывал в урну. Интересней читать письма от девчонок, которые сотнями доставляла армейская почта на имя «самого красивого» или «самого весёлого» солдата. Толик пожалел сейчас о тех уничтоженных письмах. Сердце будто в размерах уменьшилось – до чего неприятное чувство сжало его. Он взял в руки единственное сохранённое письмо матери, оставшееся с давних времён. Развернул. «Здравствуй, дорогой сынок Толик. Дошла до меня весть, что твой отец, от которого ты родился, помер. Уж и не помнишь его, поди. Малой ты был, когда он нас оставил. Так папаня твой и не удосужился сынка увидать, а ведь ты ему кровный. И я тебя уж столько лет не вижу. Не знаю, свидИмся ли ещё». А внизу добавлено: «Сыну Толе от мамы Оли». Присказку поменяла, — отметил про себя Титов.
— Анют, отпустишь меня? Мать надо навестить.
— Как не вовремя! Столько работы в квартире и денег на поездку нет – всё переезд сожрал.
— Что, совсем нет?
— Нет. Я зарплату получу через две недели, твои отпускные на ремонт квартиры ушли, получка у тебя только через месяц. Едва на еду до моей зарплаты хватит.
— Значит, у Симоновых надо в долг брать.
— Что ж так приспичило? Столько лет словом не вспоминал и вдруг
– «поеду»! А мне одной с четырьмя бойцами по детсадам-школам
мотаться и на работу успевать бегать.
— Чувство у меня нехорошее, Анют. Отпусти! С детьми попрошу Любу Симонову пособить. Если уж брать в долг, то – по полной. А, Анют?
— Да езжай уж, горемыка! – Анюта обняла мужа, прижалась щекой к его щеке, постояла так немного и пошла в комнаты, тешась мыслями об улучшении семейного быта.
Дорога заняла три тягучих дня. Толику странно было думать, что он едет домой, к маме. Столько лет не был в этих краях! Добирался сначала поездом, потом автобусом, на попутке и пешком. Он преодолевал последние сотни метров, ведущие к родной избе. Шёл странной походкой — на ватных ногах, часто вздыхал полной грудью, пытаясь уменьшить волнение, и внимательно смотрел окрест. Деревня изменилась. Обветшали и вросли в землю избы. Все постройки были одного цвета — серого. Кое-где ровными грядками зеленели огороды, но в основном – запустенье, безрадостное, вымороченное отчаяньем. С трудом узнал родительский двор, подошёл к выгнутому дугой штакетнику, толкнул калитку, сделал несколько шагов и остановился посреди небольшого подворья. Огляделся, вздохнул ещё раз, прошагал к избе и ступил на порог. Дверь оказалась незапертой. Пересёк сени, торкнул ещё одну дверь и вошёл в сумрак горницы.
— Есть кто живой? – спросил тихо.
— А как же! Я живая, – раздался голос из чёрнеющего угла.
Глаза Толика скоро привыкли к темноте, и он различил фигуру старушки, примостившуюся на краю кровати.
Толик опустил рюкзак на пол и присел на скамью.
— Из собеса будете? – спросила мать.
— Нет.
— Летом привезли чурки и уж месяц, поди, жду, когда кого-нибудь
пришлют дров наколоть и в сени перенесть. В прошлом году зима была суровая, еле дотянула, думала, заиндЕвею в ледяной избе. Эту зиму ожидаем слабую, но без дров и мягкая зима жёстко постелит.
— Давайте я вам дров наколю! – вскочил Толик, неожиданно для себя назвав мать на «вы».
— Сиди. Успеется. Чай, по другому делу пришёл. Чует моё сердце, что снова про пенсию новость плохую принёс. Мародёрствуют начальники. Зачем у бабки последнее отбирать? Ить той пенсии с гулькин нос.
— А на что вы живёте?
— Из собеса шефствуют надо мной. Раз в неделю приезжают, хлеба и молока привозят. А когда и крупы с маргарином. Мало, конечно. Да я экономная, тяну до следующего раза.
— А чем вы занимаетесь?
— Что?
— Что делаете?
— Сижу.
— Нет, я не про то, что вы сейчас делаете. Я про то, чем вы каждый день занимаетесь?
— Сижу. Что ещё делать? А ты по какому делу, мил человек?
На чьём-то дворе залаяла собака, кудахтнула курица, а с неба донёсся гул летящего над облаками самолёта.
— Сын я ваш, Ольга Герасимовна.
— Сы-ы-ын? – недоверчиво протянула старушка, — Нету у меня сына. Пропал он.
— Как пропал?! Вот он я! Неужто не узнаёте? Посмотрите внимательно.
— А мне теперь смотри–не смотри – всё одно. Ослепла я.
— Как – ослепли?!
— А вот так. Не вижу ничего. В темноте живу. Уж приноровилась да и экономия опять же – электричество не трачу. Другие копеечку за свет отдают, а у меня копеечек нету. Правильно Господь рассудил: чем государству за электричество задалживать, лучше пусть бабка ослепнет.
— Я выйду на минутку?
— А чего ж, выходь.
Серо, неприглядно и бесприютно выглядело подворье. Подул ветер и охолодил слёзы на щеках взрослого сына. Завыл бы мужик, да постеснялся чувства оголить. Скрипнул зубами, вытер слёзы рукавом, высморкался в сторону и пошёл к сараю. Там увидел гору берёзовых чурок. В сарае отыскал топор, выбрал чурку покрупнее и начал колоть на ней дрова.
С работой Толик справился к вечеру. Дрова ровнёхонько уложил по обе стороны просторных сеней, взял несколько поленьев и затопил печь.
— А кто вам печь растапливает? – так и не решаясь назвать старушку мамой, поинтересовался Толик.
— Сама. У меня на пальцах за столько лет короста от ожогов образовалась, так что если суну руку в пламя, то уже не больно.
Разогрели еду в кастрюльке, на раскалённые круги печной плиты поставили чайник. Ольга Герасимовна стояла у стола и накладывала в тарелки кашу. Толик окинул взглядом её фигуру и поразился изменениям. Худенькая, седая, беззубая старая женщина небольшого росточка с невидящими глазами, улыбающимся лицом и обожжёнными пальцами была его мамой. Он спинным мозгом ощутил течение времени, а взглядом успел уловить, как начинают блекнуть очертания фигуры матери, истекая в небытие. Толик мотнул головой, прогоняя видение, и спросил: — Я переночую у вас?
— А чего ж, ночуй.
После ужина отправился Толик в боковую комнатёнку на старый диван. Лампу не стал зажигать, нашарил в потёмках одеяло, лёг не раздеваясь, укрылся по самый подбородок и крепко задумался. Не затем он сюда приехал, чтоб каши отведать. Рассказать бы ей про все его заботы, про то, как гробился на тяжёлых работах — себя не жалел, чтоб лишнюю копейку иметь. Как прежде, чем жениться, денег поднакопил на шикарную свадьбу и на машину – завидным женихом был. Пахал по две-три смены, хватало и на оплату съёмных квартир, и на шубу молодой жене и на кооператив откладывал. На море семью возил и не раз. Четверых сыновей родил, и у каждого – своя сберкнижка на образование. Квартиру купил, наконец. Большую, просторную. Не просто так всё далось, ох не просто! Толик долго ворочался с боку на бок, вздыхал, кашлял, потом поднялся рывком и пошёл наощупь в горницу. На фоне светлеющего окошка увидел чёрный силуэт матери, сидящей в своей извечной позе на краю кровати.
— Не спите?
— Не сплю.
Он набрал воздух в лёгкие, чтоб одним махом выложить матери историю своей трудной жизни, как вдруг услышал:
— Я ить не знаю, кто ты такой. Помирать не боюся, смерти каждый день жду. Господь не торопится меня забирать, и ты Eго не торопи.
— Зря вы так. Ничего плохого я вам не сделаю… Как мне доказать, что я ваш сын?
— Зачем доказывать? Сыновья – они о родителях пекутся, так же, как родители о них когда-то пеклись. Я своего до самой армии пестовала. В девятнадцать призвали его. Пока был в армии, письма писала, думами была с ним. А после армии приехал на два дня, с тех пор его не видела. Знаю, что сынок у него родился.
— Теперь уже четверо.
— Воон как! А ты откуда знаешь?
— Ольга Герасимовна, я, я – сын ваш. Помните, когда мне пять лет исполнилось, вы щенка подарили? Я его вечером с собой в постель брал, а вы ругались.
— Нет, не помню.
— А вот шрам на локте. Потрогайте! Вы обед готовили, а я под руками вертелся и нечаянно прислонился к раскалённой кочерге. Вы мне несколько дней маслом подсолнечным ожог смазывали.
— Не помню.
— А друга моего Ваську Петренко помните? Он тоже
безотцовщиной был. С матерью его, правда, вы не ладили.
— Не помню, мил человек.
— Да как же так! Я и лицом на вас похож. Я – сын ваш, а вы – мать моя.
У старушки дрогнули веки. Толик не видел этого — темнота
надёжно скрывала выражение лица матери.
— Однажды я влюбился. Мне было четырнадцать, а ей двенадцать. Я привёл «невесту» домой и сказал, что теперь она будет жить с нами. Вы прогнали «невесту» и отлупили меня. Помните?… Неужели ничего не помните? Как же так – забыть такое!… Я заберу вас к себе.
— Нет, мил человек, мне здесь привычнее. Я хоть и слепа, но каждый уголок знаю, каждую стеночку. Ты иди спать, не тревожься. Утром поедешь.
Толик проснулся с больной головой. Не думал, что так повидается с матерью. Ожидал чуть ли не праздничной суеты, слёз радости, ахов и охов. А оно, вишь, как получилось. Не признала мать сына своего. Ехал сюда с тяжёлым сердцем, а уезжает с глыбой на душе. Что-то подсказывало ему, повиниться надо перед матерью, но не чувствовал сын вины своей перед нею, значит, и каяться было не в чем. От чая, предложенного матерью, отказался. Закинул рюкзак на плечо, подошёл к ней, не решаясь обнять на прощанье. Всматривался в морщинистое лицо и чувствовал, как слёзы наворачиваются на глаза.
— Поехал я.
— Доброго пути.
Ступил на подворье, оглянулся. В окне увидел мать. Лицо её казалось печальным. Отворил калитку и зашагал широким шагом по улице в сторону околицы. Чем дальше уходил от деревни, тем легче становилось. Чикнул воображаемым ножом, отрезал широкий ломоть жизненного хлеба, бросил его на дорогу и сразу же успокоился. «У каждого своя судьба. А мне семью поднимать надо», — сказал сам себе Толик и зашагал ещё быстрее, мысленно отправляясь туда, где был его дом, жена и дети. Ольга Герасимовна долго сидела на своём посту у окна. Ни разу не шелохнулась. Наконец, произнесла:
— Вот и свиделись, сынок. Успел таки.
21 ноября 2007, Фризойтэ, Германия
Добавить комментарий
xn—-7sbanj0abzp7jza.xn--p1ai
Куликова Людмила»Свиделись»
Людмила Михайловна Куликова
Свиделись
В новой квартире пахло влажными обоями. Запах был приятен. Он связывался с уверенностью в завтрашнем дне, надёжностью и чувством владения семьюдесятью квадратными метрами жилой площади. Впервые за долгие годы скитания по съёмным квартирам отпустил Толика подспудный страх быть выселенным по прихоти хозяев. Даже многодневная нервотрёпка при подготовке к переезду не смогла испортить ему приподнятого настроения. С обретением квартиры показалось Толику, что он застолбил место на земном шаре и теперь никогда не умрёт.
По случаю новоселья Анюта испекла рыбный пирог с яйцом и зелёным лучком. Поставила его на середину стола, за которым собралась семья Титовых: отец, мать да четверо ребятишек. Анюта раскраснелась, хозяйничая; разливала чай, нарезала куски, шутила с детьми. Дети звенели ложками о чашки, размешивая сахар, и с нетерпением поглядывали на поблескивающий коричневой коркой рыбник. Толик смотрел на семью и был счастлив. «Как в детстве у мамы», — неожиданно подумал он и почувствовал, как только что переживаемое счастье затуманилось и потеряло лоск, будто червячок поселился в совершенном яблоке. Начал вспоминать, когда последний раз писал матери. Кажется, в год рождения первенца. Сейчас Алёшке тринадцать. Виделся с матерью сразу после армии, потом уехал за тридевять земель на стройку. С их последнего свидания прошло двадцать четыре года.
— Налетай! – задорно призвала Анюта, села на стул и отхлебнула несколько глотков чая. Сынишки зачавкали, озорно переглядываясь и перемигиваясь, захлюпали ртами, втягивая горячий янтарный напиток, и заёрзали на стульях. Оживление за столом немного расслабило Толика, он с благодарностью принял у жены большой кусок пирога и стал неспеша есть.
— Анют, а где синяя папка с письмами?
— Я ещё три картонных коробки не разобрала. Наверное, в одной из них. — Найди мне её.
— Срочно надо или подождёшь?
— Срочно.
Ребятишки уминали по второму куску, Анюта подливала в чашки, улыбкой откликаясь на весёлый детский гомон. Титовы дружно доели и допили. Первая трапеза в новой квартире оказалась неимоверно вкусной и укрепила ощущение счастья.
Спустя час сидел Толик за кухонным столом и просматривал содержимое папки. В ней хранились несколько писем от сослуживцев, штук двадцать армейских фотографий и весточка от мамы. Когда он уходил в армию, матери исполнилось пятьдесят. Она писала ему длинные послания, перечисляя деревенские новости и какие-то мировые сенсации, шутила по-простому, по-бабьему и неизменно заканчивала своим обычным: «Сыночку Толеньке от мамы Оленьки». Молодого солдата раздражали эти письма, он их прочитывал бегло, рвал на мелкие куски и выбрасывал в урну. Интересней читать письма от девчонок, которые сотнями доставляла армейская почта на имя «самого красивого» или «самого весёлого» солдата. Толик пожалел сейчас о тех уничтоженных письмах. Сердце будто в размерах уменьшилось – до чего неприятное чувство сжало его. Он взял в руки единственное сохранённое письмо матери, оставшееся с давних времён. Развернул. «Здравствуй, дорогой сынок Толик. Дошла до меня весть, что твой отец, от которого ты родился, помер. Уж и не помнишь его, поди. Малой ты был, когда он нас оставил. Так папаня твой и не удосужился сынка увидать, а ведь ты ему кровный. И я тебя уж столько лет не вижу. Не знаю, свидИмся ли ещё». А внизу добавлено: «Сыну Толе от мамы Оли». Присказку поменяла, — отметил про себя Титов.
— Анют, отпустишь меня? Мать надо навестить.
— Как не вовремя! Столько работы в квартире и денег на поездку нет – всё переезд сожрал.
— Что, совсем нет?
— Нет. Я зарплату получу через две недели, твои отпускные на ремонт квартиры ушли, получка у тебя только через месяц. Едва на еду до моей зарплаты хватит.
— Значит, у Симоновых надо в долг брать.
— Что ж так приспичило? Столько лет словом не вспоминал и вдруг
– «поеду»! А мне одной с четырьмя бойцами по детсадам-школам
мотаться и на работу успевать бегать.
— Чувство у меня нехорошее, Анют. Отпусти! С детьми попрошу Любу Симонову пособить. Если уж брать в долг, то – по полной. А, Анют?
— Да езжай уж, горемыка! – Анюта обняла мужа, прижалась щекой к его щеке, постояла так немного и пошла в комнаты, тешась мыслями об улучшении семейного быта.
Дорога заняла три тягучих дня. Толику странно было думать, что он едет домой, к маме. Столько лет не был в этих краях! Добирался сначала поездом, потом автобусом, на попутке и пешком. Он преодолевал последние сотни метров, ведущие к родной избе. Шёл странной походкой — на ватных ногах, часто вздыхал полной грудью, пытаясь уменьшить волнение, и внимательно смотрел окрест. Деревня изменилась. Обветшали и вросли в землю избы. Все постройки были одного цвета — серого. Кое-где ровными грядками зеленели огороды, но в основном – запустенье, безрадостное, вымороченное отчаяньем. С трудом узнал родительский двор, подошёл к выгнутому дугой штакетнику, толкнул калитку, сделал несколько шагов и остановился посреди небольшого подворья. Огляделся, вздохнул ещё раз, прошагал к избе и ступил на порог. Дверь оказалась незапертой. Пересёк сени, торкнул ещё одну дверь и вошёл в сумрак горницы.
— Есть кто живой? – спросил тихо.
— А как же! Я живая, – раздался голос из чёрнеющего угла.
Глаза Толика скоро привыкли к темноте, и он различил фигуру старушки, примостившуюся на краю кровати.
Толик опустил рюкзак на пол и присел на скамью.
— Из собеса будете? – спросила мать.
— Нет.
— Летом привезли чурки и уж месяц, поди, жду, когда кого-нибудь
пришлют дров наколоть и в сени перенесть. В прошлом году зима была суровая, еле дотянула, думала, заиндЕвею в ледяной избе. Эту зиму ожидаем слабую, но без дров и мягкая зима жёстко постелит.
— Давайте я вам дров наколю! – вскочил Толик, неожиданно для себя назвав мать на «вы».
— Сиди. Успеется. Чай, по другому делу пришёл. Чует моё сердце, что снова про пенсию новость плохую принёс. Мародёрствуют начальники. Зачем у бабки последнее отбирать? Ить той пенсии с гулькин нос.
— А на что вы живёте?
— Из собеса шефствуют надо мной. Раз в неделю приезжают, хлеба и молока привозят. А когда и крупы с маргарином. Мало, конечно. Да я экономная, тяну до следующего раза.
— А чем вы занимаетесь?
— Что?
— Что делаете?
— Сижу.
— Нет, я не про то, что вы сейчас делаете. Я про то, чем вы каждый день занимаетесь?
— Сижу. Что ещё делать? А ты по какому делу, мил человек?
На чьём-то дворе залаяла собака, кудахтнула курица, а с неба донёсся гул летящего над облаками самолёта.
— Сын я ваш, Ольга Герасимовна.
— Сы-ы-ын? – недоверчиво протянула старушка, — Нету у меня сына. Пропал он.
— Как пропал?! Вот он я! Неужто не узнаёте? Посмотрите внимательно.
— А мне теперь смотри–не смотри – всё одно. Ослепла я.
— Как – ослепли?!
— А вот так. Не вижу ничего. В темноте живу. Уж приноровилась да и экономия опять же – электричество не трачу. Другие копеечку за свет отдают, а у меня копеечек нету. Правильно Господь рассудил: чем государству за электричество задалживать, лучше пусть бабка ослепнет.
— Я выйду на минутку?
— А чего ж, выходь.
Серо, неприглядно и бесприютно выглядело подворье. Подул ветер и охолодил слёзы на щеках взрослого сына. Завыл бы мужик, да постеснялся чувства оголить. Скрипнул зубами, вытер слёзы рукавом, высморкался в сторону и пошёл к сараю. Там увидел гору берёзовых чурок. В сарае отыскал топор, выбрал чурку покрупнее и начал колоть на ней дрова.
С работой Толик справился к вечеру. Дрова ровнёхонько уложил по обе стороны просторных сеней, взял несколько поленьев и затопил печь.
— А кто вам печь растапливает? – так и не решаясь назвать старушку мамой, поинтересовался Толик.
— Сама. У меня на пальцах за столько лет короста от ожогов образовалась, так что если суну руку в пламя, то уже не больно.
Разогрели еду в кастрюльке, на раскалённые круги печной плиты поставили чайник. Ольга Герасимовна стояла у стола и накладывала в тарелки кашу. Толик окинул взглядом её фигуру и поразился изменениям. Худенькая, седая, беззубая старая женщина небольшого росточка с невидящими глазами, улыбающимся лицом и обожжёнными пальцами была его мамой. Он спинным мозгом ощутил течение времени, а взглядом успел уловить, как начинают блекнуть очертания фигуры матери, истекая в небытие. Толик мотнул головой, прогоняя видение, и спросил: — Я переночую у вас?
— А чего ж, ночуй.
После ужина отправился Толик в боковую комнатёнку на старый диван. Лампу не стал зажигать, нашарил в потёмках одеяло, лёг не раздеваясь, укрылся по самый подбородок и крепко задумался. Не затем он сюда приехал, чтоб каши отведать. Рассказать бы ей про все его заботы, про то, как гробился на тяжёлых работах — себя не жалел, чтоб лишнюю копейку иметь. Как прежде, чем жениться, денег поднакопил на шикарную свадьбу и на машину – завидным женихом был. Пахал по две-три смены, хватало и на оплату съёмных квартир, и на шубу молодой жене и на кооператив откладывал. На море семью возил и не раз. Четверых сыновей родил, и у каждого – своя сберкнижка на образование. Квартиру купил, наконец. Большую, просторную. Не просто так всё далось, ох не просто! Толик долго ворочался с боку на бок, вздыхал, кашлял, потом поднялся рывком и пошёл наощупь в горницу. На фоне светлеющего окошка увидел чёрный силуэт матери, сидящей в своей извечной позе на краю кровати.
— Не спите?
— Не сплю.
Он набрал воздух в лёгкие, чтоб одним махом выложить матери историю своей трудной жизни, как вдруг услышал:
— Я ить не знаю, кто ты такой. Помирать не боюся, смерти каждый день жду. Господь не торопится меня забирать, и ты Eго не торопи.
— Зря вы так. Ничего плохого я вам не сделаю… Как мне доказать, что я ваш сын?
— Зачем доказывать? Сыновья – они о родителях пекутся, так же, как родители о них когда-то пеклись. Я своего до самой армии пестовала. В девятнадцать призвали его. Пока был в армии, письма писала, думами была с ним. А после армии приехал на два дня, с тех пор его не видела. Знаю, что сынок у него родился.
— Теперь уже четверо.
— Воон как! А ты откуда знаешь?
— Ольга Герасимовна, я, я – сын ваш. Помните, когда мне пять лет исполнилось, вы щенка подарили? Я его вечером с собой в постель брал, а вы ругались.
— Нет, не помню.
— А вот шрам на локте. Потрогайте! Вы обед готовили, а я под руками вертелся и нечаянно прислонился к раскалённой кочерге. Вы мне несколько дней маслом подсолнечным ожог смазывали.
— Не помню.
— А друга моего Ваську Петренко помните? Он тоже
безотцовщиной был. С матерью его, правда, вы не ладили.
— Не помню, мил человек.
— Да как же так! Я и лицом на вас похож. Я – сын ваш, а вы – мать моя.
У старушки дрогнули веки. Толик не видел этого — темнота
надёжно скрывала выражение лица матери.
— Однажды я влюбился. Мне было четырнадцать, а ей двенадцать. Я привёл «невесту» домой и сказал, что теперь она будет жить с нами. Вы прогнали «невесту» и отлупили меня. Помните?… Неужели ничего не помните? Как же так – забыть такое!… Я заберу вас к себе.
— Нет, мил человек, мне здесь привычнее. Я хоть и слепа, но каждый уголок знаю, каждую стеночку. Ты иди спать, не тревожься. Утром поедешь.
Толик проснулся с больной головой. Не думал, что так повидается с матерью. Ожидал чуть ли не праздничной суеты, слёз радости, ахов и охов. А оно, вишь, как получилось. Не признала мать сына своего. Ехал сюда с тяжёлым сердцем, а уезжает с глыбой на душе. Что-то подсказывало ему, повиниться надо перед матерью, но не чувствовал сын вины своей перед нею, значит, и каяться было не в чем. От чая, предложенного матерью, отказался. Закинул рюкзак на плечо, подошёл к ней, не решаясь обнять на прощанье. Всматривался в морщинистое лицо и чувствовал, как слёзы наворачиваются на глаза.
— Поехал я.
— Доброго пути.
Ступил на подворье, оглянулся. В окне увидел мать. Лицо её казалось печальным. Отворил калитку и зашагал широким шагом по улице в сторону околицы. Чем дальше уходил от деревни, тем легче становилось. Чикнул воображаемым ножом, отрезал широкий ломоть жизненного хлеба, бросил его на дорогу и сразу же успокоился. «У каждого своя судьба. А мне семью поднимать надо», — сказал сам себе Толик и зашагал ещё быстрее, мысленно отправляясь туда, где был его дом, жена и дети. Ольга Герасимовна долго сидела на своём посту у окна. Ни разу не шелохнулась. Наконец, произнесла:
— Вот и свиделись, сынок. Успел таки.
21 ноября 2007, Фризойтэ, Германия
Добавить комментарий
xn—-7sbanj0abzp7jza.xn--p1ai
Людмила Куликова, «Свиделись»: краткое содержание, анализ рассказа
Обязаны ли сыновья и дочери заботиться о своих родителях? Или долг этот они отдают своим детям? На эти вопросы ответила в своем небольшом произведении Людмила Куликова. «Свиделись», краткое содержание которого представлено в данной статье, — это трогательная история о судьбе матери, которая испытывала столь невыносимую душевную боль, что ей стало легче поверить в гибель сына, нежели в его предательство.
Сыновья неблагодарность
Чрезвычайно сложную тему раскрыла в произведении малой прозы писательница Людмила Куликова. «Свиделись» – краткое содержание глубокой темы, посвященной неблагодарности детей, которую затрагивал и Пушкин в своей повести «Станционный смотритель», и Достоевский в романе «Униженные и оскорбленные». Молодые люди нередко, выпорхнув из родительского гнезда, улетают в новую жизнь стремительно, не оглядываясь. Их подгоняет непреодолимое желание не повторить судьбу несчастных матерей и отцов, унылая и безрадостная картина отчего дома и обычный человеческий эгоизм. Впереди – иное существование. В нем есть свои радости и трудности. А позади — опостылевший дом, в котором выдержано все в серых тонах, и время как будто остановилось. Будущего у его обитателей нет. Так зачем смешивать прошлое с настоящим, если можно просто забыть, изгнать из памяти образ человека, который где-то далеко, быть может, томится и страдает в мучительном ожидании? А еще проще убедить себя в том, что никто уже не ждет и все забыто.
Образ покинутых родителей в русской литературе
По объему является довольно небольшим произведение, которое создала Л. Куликова. «Свиделись», краткое содержание которого изложено ниже, — это, тем не менее, история целой жизни. Сравнивая рассказ современного автора с произведениями представителей русской классической литературы, можно обнаружить, что за последние двести лет мало что изменилось. Все так же существуют неблагодарные дети. И так же страдают старики, у которых жизнь после потери любимого сына или дочери продолжаться не может.
Рассказ, о котором идет речь в этой статье, входит сегодня в школьную программу. Это дает возможность современным подросткам понять глубокие проблемы отцов и детей на фоне сегодняшних реалий. Меняется со временем облик человека и то, что его окружает. Человеческие чувства и пороки остаются неизменны. А потому можно смело сказать, что проблема неблагодарности детей лучше всего раскрыта в следующих произведениях:
- А. С. Пушкин «Станционный смотритель».
- Ф. М. Достоевский «Униженные и оскорбленные».
- Л. Н. Куликова «Свиделись».
Краткое содержание и образ персонажа
Главный герой рассказа – Толик. Фамилия — Титов. Более полным именем автор его не наделяет, возможно, потому, что человек этот не обладает зрелым мировоззрением, характерным его возрасту. А быть может, дело в том, что он был и остается Толиком, которого где-то далеко ждет любящая мать.
Действия в рассказе начинают разворачиваться в новой уютной квартире главного героя. Толик стал обладателем отдельного жилья, а значит, сбылась его мечта. Ведь к этому он стремился всю свою сознательную жизнь. И теперь, по случаю новоселья, жена испекла пирог, а за праздничным столом собралось все семейство.
Следует сказать, что герой Куликовой — персонаж, обладающий ценными положительными качествами. Он идеальный семьянин, человек, который живет ради жены и детей. Вот уже двадцать четыре года он работает, не покладая рук. Новая просторная квартира – следствие его многолетнего тяжелого труда. Рассказ «Свиделись» представляет собой короткий фрагмент из жизни трудолюбивого человека, отца семейства. Но этот герой является противоречивой личностью. Как мог он за столь долгий период не вспоминать о женщине, которая подарила ему жизнь? А ведь только во время семейного ужина в новой просторной квартире он вдруг вспоминает о матери. Семейное счастье, которое царит в доме Титовых, неожиданно омрачено сравнением: «Как в детстве у мамы». Но именно эта мысль и побуждает героя спустя много лет наконец посетить родной дом.
Воспоминания
Вдруг Толик начинает вспоминать материнские письма, которые он получал еще в армии и рвал сразу же на мелкие кусочки. Он думает о том, что не видел ее уже почти четверть века, а не писал более десяти лет. Толик отправляется в родную деревню повидаться с женщиной, которая родила его. Но когда они встречаются, не решается назвать ее матерью, а она отказывается верить в то, что он — ее сын. Мать слишком долго жила ожиданием. За долгие годы она устала плакать и смирилась с тем, что сына ее больше нет. Оказалось, что для материнского сердца невыносимо сыновье предательство.
Толик же ничего так и не понял. Посетив мать, он покинул родной дом навсегда, «отрезав широкий ломоть жизненного хлеба и бросив его на дорогу». Эти события изображает в своем рассказе «Свиделись» Куликова. Анализ произведения, однако, говорит о том, что история эта незаконченная. Настоящие терзания совести у Толика еще впереди. Раскрыть душевный мир главного героя и причину его столь бессердечного отношения к матери можно, рассмотрев художественные приемы, которые использует в рассказе «Свиделись» Куликова.
Анализа образа дома Титовых
В новой квартире Толику все доставляет удовольствие. И запах в ней приятен, и некая уверенность в завтрашнем дне витает в воздухе. Он так устал скитаться по съемным квартирам, что счастье от приобретения собственного жилья не смогла омрачить даже многодневная утомительная подготовка к переезду. И теперь он ощущает столь прочную уверенность в завтрашнем дне, что кажется ему, будто он почти бессмертен. Ведь не зря он так тяжело трудился все эти годы. Ему все-таки удалось «застолбить место на земном шаре».
Образ жизнерадостного и беззлобного человека создала в этом произведении Людмила Куликова. «Свиделись» – это рассказ, который начинается с описания картины идеального семейного счастья. Но лишь на первый взгляд могут показаться воспоминания о матери случайными. Толик, возможно, все эти годы прятал мысли о ней далеко, на самом дне своей души. Слишком много забот и прочих тревог было у него в жизни. Он должен был свить собственное гнездо, обеспечить будущее своим сыновьям, позаботиться о любимой жене. Но только цель была достигнута — и, словно червячок в совершенном яблоке, пробудились мысли о матери. События, которые охватывают всего несколько дней, отразила в этом произведении Людмила Куликова. «Свиделись» – это небольшой отрезок истории длиною в жизнь. Печальный рассказ об ожидании матери, которая была забыта своим сыном из-за бытовых проблем, стремления «отложить лишнюю копейку». Резкий контраст новому дому создает образ запущенной избы, который рисует Куликова.
«Свиделись»: тема дома
Деревня, в которой живет мать, изображена в серых безрадостных тонах. Дома обветшали и вросли в землю. Вокруг царит отчаяние и запустенье. Сама изба не освещается, обстановка в ней довольна неприглядная. Рассказ «Свиделись» построен на антитезе. С одной стороны – жизнеутверждающая картина семейного быта Титовых. С другой – безжизненная атмосфера, царящая в избе. На этом противопоставлении основана идея, которую заложила в произведение Людмила Куликова. «Свиделись», герои которого описаны чрезвычайно скупо, являет собой художественное произведение, в котором «говорят» дома и обстановка в них. Именно изображение избы раскрывает внутренний мир ее хозяйки.
Образ Ольги Герасимовны
Мать не признала его. Но в последней фразе, которым завершается рассказ «Свиделись» Куликовой, становится ясно, что героиня этого произведения ничего не забывала. Долгие годы ожидания убили ее. Она уже не ждала сына, и увидеть его живым и невредимым значило убедиться в его предательстве. Хотя «увидеть» – слово, которое к ней неприменимо, так как она потеряла зрение.
Образ матери показался Толику совсем чужим: невысокая старая женщина с невидящими глазами и обожженными пальцами. Неужели это та женщина, письма от которой он так часто получал в армии и чьи послания всегда заканчивались незамысловатой присказкой «Сыну Толе от мамы Оли»?
Письма матери
Они его чрезвычайно раздражали. Пространные письма от любящей матери ему были неинтересны, и он рвал их сразу же после прочтения. Куда приятнее было читать послания от молодых девушек. Тему, во все времена актуальную, подняла в рассказе «Свиделись» Куликова. Проблематика этого произведения заключается в сложных взаимоотношениях родителей и детей. Однако трудности могут иметь различный характер. Между матерью и сыном нередко присутствуют разногласия относительно того или иного вопроса. Детей часто утомляет чрезмерная забота, которую один из современных российских авторов однажды назвал «террором любви». Но герой Куликовой не испытывал излишней опеки и не страдал от навязанного матерью мнения. Он ее просто-напросто стыдился. Причину этого низкого чувства может раскрыть дальнейший анализ произведения.
Безотцовщина
В одном из писем мать рассказывает Толику о смерти отца. Он совсем не помнит этого человека. Толик рос безотцовщиной. Когда, наведавшись к матери, он пытается убедить ее в том, что он и есть ее любимый сын Толя, то вспоминает об одном из своих приятелей, который был якобы тоже сыном матери-одиночки. Упоминание о друге детства, который был таким же безотцовщиной, является одним из немногих, которые приходят на ум блудному сыну. И это не случайно.
Расти без отца непросто. И особенно это сложно, когда жизнь протекает в небольшой деревушке, где каждый друг о друге знает все. Отсутствие отца для мальчика не проходит бесследно. Некоторые подростки в неполной семье взрослеют раньше, чем их сверстники, возлагая на себя заботу о матери. Другие же, напротив, стремятся забыть во что бы то ни стало обидное слово «безотцовщина», убежать от него, скрыться. Чтобы где-то далеко создать полноценную правильную семью. Таким был Толик. Он так хотел иметь свой дом и познать истинную радость семейного счастья, что, не задумываясь, вычеркнул из памяти все, что было связано с детством, а прежде всего — свою мать.
Слепота
В чем смысл названия рассказа Куликовой? Свиделись… Героиня этого произведения не раз произносит это слово. Она говорит о желании «свидеться» с сыном в письме к нему. И она произносит фразу «Вот и свиделись» после того, как он покидает ее в последний раз.
Она хотела увидеть сына. Но поскольку это желание оказалось недосягаемым для нее, она потеряла зрение. Слепота матери в рассказе имеет символическое значение. Как только угасла надежда Ольги Герасимовны «свидеться» с сыном, она утратила и необходимость видеть. Зрение ей было больше ни к чему.
Несостоявшееся покаяние
В ночь, которую провел в доме матери Толик, он не сомкнул глаз. Он все вспоминал о годах минувших. О том, как трудно было зарабатывать деньги на шубу жене, поездки на море, новую квартиру. Об этом Толик хотел рассказать и Ольге Герасимовне, дабы оправдать себя в ее глазах. Но не смог. Она упорно не признавала в нем сына. Но даже если бы он и поведал ей о трудностях, которые преодолевал все эти годы, едва ли она бы его поняла. Человеку, который за большую часть своей жизни не нашел времени увидеться с матерью, оправдания нет.
Другие герои
Совсем немного автор рассказал о прочих персонажах. Ими являются жена и четверо сыновей Толика. Да о них и сказать нечего, поскольку они являются частью счастливой солнечной картины семейного счастья. Исключительно ради них жил и работал герой рассказа последние двадцать четыре года, в чем был искренне убежден. В действительности же он предал свою мать из-за собственного эгоизма и слабости.
Назад в новую жизнь
Толик снова покинул мать. Лицо ее в последнее мгновение показалось ему грустным. Главный персонаж этого рассказа уходит, отбрасывая в сторону все, что связывает его с родным домом. Он уже никогда не увидит мать, но вспомнит о ней не раз. С годами все незначительнее станет житейская суета. А боль в сердце о забытой матери тем временем будет все накаляться. Однако «свидеться» ему, увы, уже будет не с кем.
В стиле психологической прозы создала рассказ «Свиделись» Куликова. Жанр этот предполагает изучение и анализ человеческой души на примере одного-двух героев. В этом произведении можно прочитать судьбы всех покинутых матерей и душевные терзания сыновей, их предавших.
fb.ru
Куликова Людмила»Свиделись»
Людмила Михайловна Куликова
Свиделись
В новой квартире пахло влажными обоями. Запах был приятен. Он связывался с уверенностью в завтрашнем дне, надёжностью и чувством владения семьюдесятью квадратными метрами жилой площади. Впервые за долгие годы скитания по съёмным квартирам отпустил Толика подспудный страх быть выселенным по прихоти хозяев. Даже многодневная нервотрёпка при подготовке к переезду не смогла испортить ему приподнятого настроения. С обретением квартиры показалось Толику, что он застолбил место на земном шаре и теперь никогда не умрёт.
По случаю новоселья Анюта испекла рыбный пирог с яйцом и зелёным лучком. Поставила его на середину стола, за которым собралась семья Титовых: отец, мать да четверо ребятишек. Анюта раскраснелась, хозяйничая; разливала чай, нарезала куски, шутила с детьми. Дети звенели ложками о чашки, размешивая сахар, и с нетерпением поглядывали на поблескивающий коричневой коркой рыбник. Толик смотрел на семью и был счастлив. «Как в детстве у мамы», — неожиданно подумал он и почувствовал, как только что переживаемое счастье затуманилось и потеряло лоск, будто червячок поселился в совершенном яблоке. Начал вспоминать, когда последний раз писал матери. Кажется, в год рождения первенца. Сейчас Алёшке тринадцать. Виделся с матерью сразу после армии, потом уехал за тридевять земель на стройку. С их последнего свидания прошло двадцать четыре года.
— Налетай! – задорно призвала Анюта, села на стул и отхлебнула несколько глотков чая. Сынишки зачавкали, озорно переглядываясь и перемигиваясь, захлюпали ртами, втягивая горячий янтарный напиток, и заёрзали на стульях. Оживление за столом немного расслабило Толика, он с благодарностью принял у жены большой кусок пирога и стал неспеша есть.
— Анют, а где синяя папка с письмами?
— Я ещё три картонных коробки не разобрала. Наверное, в одной из них. — Найди мне её.
— Срочно надо или подождёшь?
— Срочно.
Ребятишки уминали по второму куску, Анюта подливала в чашки, улыбкой откликаясь на весёлый детский гомон. Титовы дружно доели и допили. Первая трапеза в новой квартире оказалась неимоверно вкусной и укрепила ощущение счастья.
Спустя час сидел Толик за кухонным столом и просматривал содержимое папки. В ней хранились несколько писем от сослуживцев, штук двадцать армейских фотографий и весточка от мамы. Когда он уходил в армию, матери исполнилось пятьдесят. Она писала ему длинные послания, перечисляя деревенские новости и какие-то мировые сенсации, шутила по-простому, по-бабьему и неизменно заканчивала своим обычным: «Сыночку Толеньке от мамы Оленьки». Молодого солдата раздражали эти письма, он их прочитывал бегло, рвал на мелкие куски и выбрасывал в урну. Интересней читать письма от девчонок, которые сотнями доставляла армейская почта на имя «самого красивого» или «самого весёлого» солдата. Толик пожалел сейчас о тех уничтоженных письмах. Сердце будто в размерах уменьшилось – до чего неприятное чувство сжало его. Он взял в руки единственное сохранённое письмо матери, оставшееся с давних времён. Развернул. «Здравствуй, дорогой сынок Толик. Дошла до меня весть, что твой отец, от которого ты родился, помер. Уж и не помнишь его, поди. Малой ты был, когда он нас оставил. Так папаня твой и не удосужился сынка увидать, а ведь ты ему кровный. И я тебя уж столько лет не вижу. Не знаю, свидИмся ли ещё». А внизу добавлено: «Сыну Толе от мамы Оли». Присказку поменяла, — отметил про себя Титов.
— Анют, отпустишь меня? Мать надо навестить.
— Как не вовремя! Столько работы в квартире и денег на поездку нет – всё переезд сожрал.
— Что, совсем нет?
— Нет. Я зарплату получу через две недели, твои отпускные на ремонт квартиры ушли, получка у тебя только через месяц. Едва на еду до моей зарплаты хватит.
— Значит, у Симоновых надо в долг брать.
— Что ж так приспичило? Столько лет словом не вспоминал и вдруг
– «поеду»! А мне одной с четырьмя бойцами по детсадам-школам
мотаться и на работу успевать бегать.
— Чувство у меня нехорошее, Анют. Отпусти! С детьми попрошу Любу Симонову пособить. Если уж брать в долг, то – по полной. А, Анют?
— Да езжай уж, горемыка! – Анюта обняла мужа, прижалась щекой к его щеке, постояла так немного и пошла в комнаты, тешась мыслями об улучшении семейного быта.
Дорога заняла три тягучих дня. Толику странно было думать, что он едет домой, к маме. Столько лет не был в этих краях! Добирался сначала поездом, потом автобусом, на попутке и пешком. Он преодолевал последние сотни метров, ведущие к родной избе. Шёл странной походкой — на ватных ногах, часто вздыхал полной грудью, пытаясь уменьшить волнение, и внимательно смотрел окрест. Деревня изменилась. Обветшали и вросли в землю избы. Все постройки были одного цвета — серого. Кое-где ровными грядками зеленели огороды, но в основном – запустенье, безрадостное, вымороченное отчаяньем. С трудом узнал родительский двор, подошёл к выгнутому дугой штакетнику, толкнул калитку, сделал несколько шагов и остановился посреди небольшого подворья. Огляделся, вздохнул ещё раз, прошагал к избе и ступил на порог. Дверь оказалась незапертой. Пересёк сени, торкнул ещё одну дверь и вошёл в сумрак горницы.
— Есть кто живой? – спросил тихо.
— А как же! Я живая, – раздался голос из чёрнеющего угла.
Глаза Толика скоро привыкли к темноте, и он различил фигуру старушки, примостившуюся на краю кровати.
Толик опустил рюкзак на пол и присел на скамью.
— Из собеса будете? – спросила мать.
— Нет.
— Летом привезли чурки и уж месяц, поди, жду, когда кого-нибудь
пришлют дров наколоть и в сени перенесть. В прошлом году зима была суровая, еле дотянула, думала, заиндЕвею в ледяной избе. Эту зиму ожидаем слабую, но без дров и мягкая зима жёстко постелит.
— Давайте я вам дров наколю! – вскочил Толик, неожиданно для себя назвав мать на «вы».
— Сиди. Успеется. Чай, по другому делу пришёл. Чует моё сердце, что снова про пенсию новость плохую принёс. Мародёрствуют начальники. Зачем у бабки последнее отбирать? Ить той пенсии с гулькин нос.
— А на что вы живёте?
— Из собеса шефствуют надо мной. Раз в неделю приезжают, хлеба и молока привозят. А когда и крупы с маргарином. Мало, конечно. Да я экономная, тяну до следующего раза.
— А чем вы занимаетесь?
— Что?
— Что делаете?
— Сижу.
— Нет, я не про то, что вы сейчас делаете. Я про то, чем вы каждый день занимаетесь?
— Сижу. Что ещё делать? А ты по какому делу, мил человек?
На чьём-то дворе залаяла собака, кудахтнула курица, а с неба донёсся гул летящего над облаками самолёта.
— Сын я ваш, Ольга Герасимовна.
— Сы-ы-ын? – недоверчиво протянула старушка, — Нету у меня сына. Пропал он.
— Как пропал?! Вот он я! Неужто не узнаёте? Посмотрите внимательно.
— А мне теперь смотри–не смотри – всё одно. Ослепла я.
— Как – ослепли?!
— А вот так. Не вижу ничего. В темноте живу. Уж приноровилась да и экономия опять же – электричество не трачу. Другие копеечку за свет отдают, а у меня копеечек нету. Правильно Господь рассудил: чем государству за электричество задалживать, лучше пусть бабка ослепнет.
— Я выйду на минутку?
— А чего ж, выходь.
Серо, неприглядно и бесприютно выглядело подворье. Подул ветер и охолодил слёзы на щеках взрослого сына. Завыл бы мужик, да постеснялся чувства оголить. Скрипнул зубами, вытер слёзы рукавом, высморкался в сторону и пошёл к сараю. Там увидел гору берёзовых чурок. В сарае отыскал топор, выбрал чурку покрупнее и начал колоть на ней дрова.
С работой Толик справился к вечеру. Дрова ровнёхонько уложил по обе стороны просторных сеней, взял несколько поленьев и затопил печь.
— А кто вам печь растапливает? – так и не решаясь назвать старушку мамой, поинтересовался Толик.
— Сама. У меня на пальцах за столько лет короста от ожогов образовалась, так что если суну руку в пламя, то уже не больно.
Разогрели еду в кастрюльке, на раскалённые круги печной плиты поставили чайник. Ольга Герасимовна стояла у стола и накладывала в тарелки кашу. Толик окинул взглядом её фигуру и поразился изменениям. Худенькая, седая, беззубая старая женщина небольшого росточка с невидящими глазами, улыбающимся лицом и обожжёнными пальцами была его мамой. Он спинным мозгом ощутил течение времени, а взглядом успел уловить, как начинают блекнуть очертания фигуры матери, истекая в небытие. Толик мотнул головой, прогоняя видение, и спросил: — Я переночую у вас?
— А чего ж, ночуй.
После ужина отправился Толик в боковую комнатёнку на старый диван. Лампу не стал зажигать, нашарил в потёмках одеяло, лёг не раздеваясь, укрылся по самый подбородок и крепко задумался. Не затем он сюда приехал, чтоб каши отведать. Рассказать бы ей про все его заботы, про то, как гробился на тяжёлых работах — себя не жалел, чтоб лишнюю копейку иметь. Как прежде, чем жениться, денег поднакопил на шикарную свадьбу и на машину – завидным женихом был. Пахал по две-три смены, хватало и на оплату съёмных квартир, и на шубу молодой жене и на кооператив откладывал. На море семью возил и не раз. Четверых сыновей родил, и у каждого – своя сберкнижка на образование. Квартиру купил, наконец. Большую, просторную. Не просто так всё далось, ох не просто! Толик долго ворочался с боку на бок, вздыхал, кашлял, потом поднялся рывком и пошёл наощупь в горницу. На фоне светлеющего окошка увидел чёрный силуэт матери, сидящей в своей извечной позе на краю кровати.
— Не спите?
— Не сплю.
Он набрал воздух в лёгкие, чтоб одним махом выложить матери историю своей трудной жизни, как вдруг услышал:
— Я ить не знаю, кто ты такой. Помирать не боюся, смерти каждый день жду. Господь не торопится меня забирать, и ты Eго не торопи.
— Зря вы так. Ничего плохого я вам не сделаю… Как мне доказать, что я ваш сын?
— Зачем доказывать? Сыновья – они о родителях пекутся, так же, как родители о них когда-то пеклись. Я своего до самой армии пестовала. В девятнадцать призвали его. Пока был в армии, письма писала, думами была с ним. А после армии приехал на два дня, с тех пор его не видела. Знаю, что сынок у него родился.
— Теперь уже четверо.
— Воон как! А ты откуда знаешь?
— Ольга Герасимовна, я, я – сын ваш. Помните, когда мне пять лет исполнилось, вы щенка подарили? Я его вечером с собой в постель брал, а вы ругались.
— Нет, не помню.
— А вот шрам на локте. Потрогайте! Вы обед готовили, а я под руками вертелся и нечаянно прислонился к раскалённой кочерге. Вы мне несколько дней маслом подсолнечным ожог смазывали.
— Не помню.
— А друга моего Ваську Петренко помните? Он тоже
безотцовщиной был. С матерью его, правда, вы не ладили.
— Не помню, мил человек.
— Да как же так! Я и лицом на вас похож. Я – сын ваш, а вы – мать моя.
У старушки дрогнули веки. Толик не видел этого — темнота
надёжно скрывала выражение лица матери.
— Однажды я влюбился. Мне было четырнадцать, а ей двенадцать. Я привёл «невесту» домой и сказал, что теперь она будет жить с нами. Вы прогнали «невесту» и отлупили меня. Помните?… Неужели ничего не помните? Как же так – забыть такое!… Я заберу вас к себе.
— Нет, мил человек, мне здесь привычнее. Я хоть и слепа, но каждый уголок знаю, каждую стеночку. Ты иди спать, не тревожься. Утром поедешь.
Толик проснулся с больной головой. Не думал, что так повидается с матерью. Ожидал чуть ли не праздничной суеты, слёз радости, ахов и охов. А оно, вишь, как получилось. Не признала мать сына своего. Ехал сюда с тяжёлым сердцем, а уезжает с глыбой на душе. Что-то подсказывало ему, повиниться надо перед матерью, но не чувствовал сын вины своей перед нею, значит, и каяться было не в чем. От чая, предложенного матерью, отказался. Закинул рюкзак на плечо, подошёл к ней, не решаясь обнять на прощанье. Всматривался в морщинистое лицо и чувствовал, как слёзы наворачиваются на глаза.
— Поехал я.
— Доброго пути.
Ступил на подворье, оглянулся. В окне увидел мать. Лицо её казалось печальным. Отворил калитку и зашагал широким шагом по улице в сторону околицы. Чем дальше уходил от деревни, тем легче становилось. Чикнул воображаемым ножом, отрезал широкий ломоть жизненного хлеба, бросил его на дорогу и сразу же успокоился. «У каждого своя судьба. А мне семью поднимать надо», — сказал сам себе Толик и зашагал ещё быстрее, мысленно отправляясь туда, где был его дом, жена и дети. Ольга Герасимовна долго сидела на своём посту у окна. Ни разу не шелохнулась. Наконец, произнесла:
— Вот и свиделись, сынок. Успел таки.
21 ноября 2007, Фризойтэ, Германия
Добавить комментарий
xn—-7sbanj0abzp7jza.xn--p1ai
Людмила Куликова, Свиделись: краткое содержание, анализ рассказа
Обязаны ли сыновья и дочери заботиться о своих родителях? Или долг этот они отдают своим детям? На эти вопросы ответила в своем небольшом произведении Людмила Куликова. «Свиделись», краткое содержание которого представлено в данной статье, — это трогательная история о судьбе матери, которая испытывала столь невыносимую душевную боль, что ей стало легче поверить в гибель сына, нежели в его предательство.
Чрезвычайно сложную тему раскрыла в произведении малой прозы писательница Людмила Куликова. «Свиделись» – краткое содержание глубокой темы, посвященной неблагодарности детей, которую затрагивал и Пушкин в своей повести «Станционный смотритель», и Достоевский в романе «Униженные и оскорбленные». Молодые люди нередко, выпорхнув из родительского гнезда, улетают в новую жизнь стремительно, не оглядываясь. Их подгоняет непреодолимое желание не повторить судьбу несчастных матерей и отцов, унылая и безрадостная картина отчего дома и обычный человеческий эгоизм. Впереди – иное существование. В нем есть свои радости и трудности. А позади — опостылевший дом, в котором выдержано все в серых тонах, и время как будто остановилось. Будущего у его обитателей нет. Так зачем смешивать прошлое с настоящим, если можно просто забыть, изгнать из памяти образ человека, который где-то далеко, быть может, томится и страдает в мучительном ожидании? А еще проще убедить себя в том, что никто уже не ждет и все забыто.
Образ покинутых родителей в русской литературе
По объему является довольно небольшим произведение, которое создала Л. Куликова. «Свиделись», краткое содержание которого изложено ниже, — это, тем не менее, история целой жизни. Сравнивая рассказ современного автора с произведениями представителей русской классической литературы, можно обнаружить, что за последние двести лет мало что изменилось. Все так же существуют неблагодарные дети. И так же страдают старики, у которых жизнь после потери любимого сына или дочери продолжаться не может.
Рассказ, о котором идет речь в этой статье, входит сегодня в школьную программу. Это дает возможность современным подросткам понять глубокие проблемы отцов и детей на фоне сегодняшних реалий. Меняется со временем облик человека и то, что его окружает. Человеческие чувства и пороки остаются неизменны. А потому можно смело сказать, что проблема неблагодарности детей лучше всего раскрыта в следующих произведениях:
- А. С. Пушкин «Станционный смотритель».
- Ф. М. Достоевский «Униженные и оскорбленные».
- Л. Н. Куликова «Свиделись».
Краткое содержание и образ персонажа
Главный герой рассказа – Толик. Фамилия — Титов. Более полным именем автор его не наделяет, возможно, потому, что человек этот не обладает зрелым мировоззрением, характерным его возрасту. А быть может, дело в том, что он был и остается Толиком, которого где-то далеко ждет любящая мать.
Действия в рассказе начинают разворачиваться в новой уютной квартире главного героя. Толик стал обладателем отдельного жилья, а значит, сбылась его мечта. Ведь к этому он стремился всю свою сознательную жизнь. И теперь, по случаю новоселья, жена испекла пирог, а за праздничным столом собралось все семейство.
Следует сказать, что герой Куликовой — персонаж, обладающий ценными положительными качествами. Он идеальный семьянин, человек, который живет ради жены и детей. Вот уже двадцать четыре года он работает, не покладая рук. Новая просторная квартира – следствие его многолетнего тяжелого труда. Рассказ «Свиделись» представляет собой короткий фрагмент из жизни трудолюбивого человека, отца семейства. Но этот герой является противоречивой личностью. Как мог он за столь долгий период не вспоминать о женщине, которая подарила ему жизнь? А ведь только во время семейного ужина в новой просторной квартире он вдруг вспоминает о матери. Семейное счастье, которое царит в доме Титовых, неожиданно омрачено сравнением: «Как в детстве у мамы». Но именно эта мысль и побуждает героя спустя много лет наконец посетить родной дом.
Воспоминания
Вдруг Толик начинает вспоминать материнские письма, которые он получал еще в армии и рвал сразу же на мелкие кусочки. Он думает о том, что не видел ее уже почти четверть века, а не писал более десяти лет. Толик отправляется в родную деревню повидаться с женщиной, которая родила его. Но когда они встречаются, не решается назвать ее матерью, а она отказывается верить в то, что он — ее сын. Мать слишком долго жила ожиданием. За долгие годы она устала плакать и смирилась с тем, что сына ее больше нет. Оказалось, что для материнского сердца невыносимо сыновье предательство.
Толик же ничего так и не понял. Посетив мать, он покинул родной дом навсегда, «отрезав широкий ломоть жизненного хлеба и бросив его на дорогу». Эти события изображает в своем рассказе «Свиделись» Куликова. Анализ произведения, однако, говорит о том, что история эта незаконченная. Настоящие терзания совести у Толика еще впереди. Раскрыть душевный мир главного героя и причину его столь бессердечного отношения к матери можно, рассмотрев художественные приемы, которые использует в рассказе «Свиделись» Куликова.
Анализа образа дома Титовых
В новой квартире Толику все доставляет удовольствие. И запах в ней приятен, и некая уверенность в завтрашнем дне витает в воздухе. Он так устал скитаться по съемным квартирам, что счастье от приобретения собственного жилья не смогла омрачить даже многодневная утомительная подготовка к переезду. И теперь он ощущает столь прочную уверенность в завтрашнем дне, что кажется ему, будто он почти бессмертен. Ведь не зря он так тяжело трудился все эти годы. Ему все-таки удалось «застолбить место на земном шаре».
Образ жизнерадостного и беззлобного человека создала в этом произведении Людмила Куликова. «Свиделись» – это рассказ, который начинается с описания картины идеального семейного счастья. Но лишь на первый взгляд могут показаться воспоминания о матери случайными. Толик, возможно, все эти годы прятал мысли о ней далеко, на самом дне своей души. Слишком много забот и прочих тревог было у него в жизни. Он должен был свить собственное гнездо, обеспечить будущее своим сыновьям, позаботиться о любимой жене. Но только цель была достигнута — и, словно червячок в совершенном яблоке, пробудились мысли о матери. События, которые охватывают всего несколько дней, отразила в этом произведении Людмила Куликова. «Свиделись» – это небольшой отрезок истории длиною в жизнь. Печальный рассказ об ожидании матери, которая была забыта своим сыном из-за бытовых проблем, стремления «отложить лишнюю копейку». Резкий контраст новому дому создает образ запущенной избы, который рисует Куликова.
«Свиделись»: тема дома
Деревня, в которой живет мать, изображена в серых безрадостных тонах. Дома обветшали и вросли в землю. Вокруг царит отчаяние и запустенье. Сама изба не освещается, обстановка в ней довольна неприглядная. Рассказ «Свиделись» построен на антитезе. С одной стороны – жизнеутверждающая картина семейного быта Титовых. С другой – безжизненная атмосфера, царящая в избе. На этом противопоставлении основана идея, которую заложила в произведение Людмила Куликова. «Свиделись», герои которого описаны чрезвычайно скупо, являет собой художественное произведение, в котором «говорят» дома и обстановка в них. Именно изображение избы раскрывает внутренний мир ее хозяйки.
Образ Ольги Герасимовны
Мать не признала его. Но в последней фразе, которым завершается рассказ «Свиделись» Куликовой, становится ясно, что героиня этого произведения ничего не забывала. Долгие годы ожидания убили ее. Она уже не ждала сына, и увидеть его живым и невредимым значило убедиться в его предательстве. Хотя «увидеть» – слово, которое к ней неприменимо, так как она потеряла зрение.
Образ матери показался Толику совсем чужим: невысокая старая женщина с невидящими глазами и обожженными пальцами. Неужели это та женщина, письма от которой он так часто получал в армии и чьи послания всегда заканчивались незамысловатой присказкой «Сыну Толе от мамы Оли»?
Письма матери
Они его чрезвычайно раздражали. Пространные письма от любящей матери ему были неинтересны, и он рвал их сразу же после прочтения. Куда приятнее было читать послания от молодых девушек. Тему, во все времена актуальную, подняла в рассказе «Свиделись» Куликова. Проблематика этого произведения заключается в сложных взаимоотношениях родителей и детей. Однако трудности могут иметь различный характер. Между матерью и сыном нередко присутствуют разногласия относительно того или иного вопроса. Детей часто утомляет чрезмерная забота, которую один из современных российских авторов однажды назвал «террором любви». Но герой Куликовой не испытывал излишней опеки и не страдал от навязанного матерью мнения. Он ее просто-напросто стыдился. Причину этого низкого чувства может раскрыть дальнейший анализ произведения.
Безотцовщина
В одном из писем мать рассказывает Толику о смерти отца. Он совсем не помнит этого человека. Толик рос безотцовщиной. Когда, наведавшись к матери, он пытается убедить ее в том, что он и есть ее любимый сын Толя, то вспоминает об одном из своих приятелей, который был якобы тоже сыном матери-одиночки. Упоминание о друге детства, который был таким же безотцовщиной, является одним из немногих, которые приходят на ум блудному сыну. И это не случайно.
Расти без отца непросто. И особенно это сложно, когда жизнь протекает в небольшой деревушке, где каждый друг о друге знает все. Отсутствие отца для мальчика не проходит бесследно. Некоторые подростки в неполной семье взрослеют раньше, чем их сверстники, возлагая на себя заботу о матери. Другие же, напротив, стремятся забыть во что бы то ни стало обидное слово «безотцовщина», убежать от него, скрыться. Чтобы где-то далеко создать полноценную правильную семью. Таким был Толик. Он так хотел иметь свой дом и познать истинную радость семейного счастья, что, не задумываясь, вычеркнул из памяти все, что было связано с детством, а прежде всего — свою мать.
Слепота
В чем смысл названия рассказа Куликовой? Свиделись… Героиня этого произведения не раз произносит это слово. Она говорит о желании «свидеться» с сыном в письме к нему. И она произносит фразу «Вот и свиделись» после того, как он покидает ее в последний раз.
Она хотела увидеть сына. Но поскольку это желание оказалось недосягаемым для нее, она потеряла зрение. Слепота матери в рассказе имеет символическое значение. Как только угасла надежда Ольги Герасимовны «свидеться» с сыном, она утратила и необходимость видеть. Зрение ей было больше ни к чему.
Несостоявшееся покаяние
В ночь, которую провел в доме матери Толик, он не сомкнул глаз. Он все вспоминал о годах минувших. О том, как трудно было зарабатывать деньги на шубу жене, поездки на море, новую квартиру. Об этом Толик хотел рассказать и Ольге Герасимовне, дабы оправдать себя в ее глазах. Но не смог. Она упорно не признавала в нем сына. Но даже если бы он и поведал ей о трудностях, которые преодолевал все эти годы, едва ли она бы его поняла. Человеку, который за большую часть своей жизни не нашел времени увидеться с матерью, оправдания нет.
Другие герои
Совсем немного автор рассказал о прочих персонажах. Ими являются жена и четверо сыновей Толика. Да о них и сказать нечего, поскольку они являются частью счастливой солнечной картины семейного счастья. Исключительно ради них жил и работал герой рассказа последние двадцать четыре года, в чем был искренне убежден. В действительности же он предал свою мать из-за собственного эгоизма и слабости.
Назад в новую жизнь
Толик снова покинул мать. Лицо ее в последнее мгновение показалось ему грустным. Главный персонаж этого рассказа уходит, отбрасывая в сторону все, что связывает его с родным домом. Он уже никогда не увидит мать, но вспомнит о ней не раз. С годами все незначительнее станет житейская суета. А боль в сердце о забытой матери тем временем будет все накаляться. Однако «свидеться» ему, увы, уже будет не с кем.
В стиле психологической прозы создала рассказ «Свиделись» Куликова. Жанр этот предполагает изучение и анализ человеческой души на примере одного-двух героев. В этом произведении можно прочитать судьбы всех покинутых матерей и душевные терзания сыновей, их предавших.
autogear.ru
Людмила Куликова Свиделись — МегаЛекции
В новой квартире пахло влажными обоями. Запах был приятен. Он связывался с уверенностью в завтрашнем дне, надёжностью и чувством владения семьюдесятью квадратными метрами жилой площади. Впервые за долгие годы скитания по съёмным квартирам отпустил Толика подспудный страх быть выселенным по прихоти хозяев. Даже многодневная нервотрёпка при подготовке к переезду не смогла испортить ему приподнятого настроения. С обретением квартиры показалось Толику, что он застолбил место на земном шаре и теперь никогда не умрёт.
По случаю новоселья Анюта испекла рыбный пирог с яйцом и зелёным лучком. Поставила его на середину стола, за которым собралась семья Титовых: отец, мать да четверо ребятишек. Анюта раскраснелась, хозяйничая; разливала чай, нарезала куски, шутила с детьми. Дети звенели ложками о чашки, размешивая сахар, и с нетерпением поглядывали на поблескивающий коричневой коркой рыбник. Толик смотрел на семью и был счастлив. «Как в детстве у мамы», — неожиданно подумал он и почувствовал, как только что переживаемое счастье затуманилось и потеряло лоск, будто червячок поселился в совершенном яблоке. Начал вспоминать, когда последний раз писал матери. Кажется, в год рождения первенца. Сейчас Алёшке тринадцать. Виделся с матерью сразу после армии, потом уехал за тридевять земель на стройку. С их последнего свидания прошло двадцать четыре года.
— Налетай! – задорно призвала Анюта, села на стул и отхлебнула несколько глотков чая. Сынишки зачавкали, озорно переглядываясь и перемигиваясь, захлюпали ртами, втягивая горячий янтарный напиток, и заёрзали на стульях. Оживление за столом немного расслабило Толика, он с благодарностью принял у жены большой кусок пирога и стал неспеша есть.
— Анют, а где синяя папка с письмами?
— Я ещё три картонных коробки не разобрала. Наверное, в одной из них. — Найди мне её.
— Срочно надо или подождёшь?
— Срочно.
Ребятишки уминали по второму куску, Анюта подливала в чашки, улыбкой откликаясь на весёлый детский гомон. Титовы дружно доели и допили. Первая трапеза в новой квартире оказалась неимоверно вкусной и укрепила ощущение счастья.
Спустя час сидел Толик за кухонным столом и просматривал содержимое папки. В ней хранились несколько писем от сослуживцев, штук двадцать армейских фотографий и весточка от мамы. Когда он уходил в армию, матери исполнилось пятьдесят. Она писала ему длинные послания, перечисляя деревенские новости и какие-то мировые сенсации, шутила по-простому, по-бабьему и неизменно заканчивала своим обычным: «Сыночку Толеньке от мамы Оленьки». Молодого солдата раздражали эти письма, он их прочитывал бегло, рвал на мелкие куски и выбрасывал в урну. Интересней читать письма от девчонок, которые сотнями доставляла армейская почта на имя «самого красивого» или «самого весёлого» солдата. Толик пожалел сейчас о тех уничтоженных письмах. Сердце будто в размерах уменьшилось – до чего неприятное чувство сжало его. Он взял в руки единственное сохранённое письмо матери, оставшееся с давних времён. Развернул. «Здравствуй, дорогой сынок Толик. Дошла до меня весть, что твой отец, от которого ты родился, помер. Уж и не помнишь его, поди. Малой ты был, когда он нас оставил. Так папаня твой и не удосужился сынка увидать, а ведь ты ему кровный. И я тебя уж столько лет не вижу. Не знаю, свидИмся ли ещё». А внизу добавлено: «Сыну Толе от мамы Оли». Присказку поменяла, — отметил про себя Титов.
— Анют, отпустишь меня? Мать надо навестить.
— Как не вовремя! Столько работы в квартире и денег на поездку нет – всё переезд сожрал.
— Что, совсем нет?
— Нет. Я зарплату получу через две недели, твои отпускные на ремонт квартиры ушли, получка у тебя только через месяц. Едва на еду до моей зарплаты хватит.
— Значит, у Симоновых надо в долг брать.
— Что ж так приспичило? Столько лет словом не вспоминал и вдруг
– «поеду»! А мне одной с четырьмя бойцами по детсадам-школам
мотаться и на работу успевать бегать.
— Чувство у меня нехорошее, Анют. Отпусти! С детьми попрошу Любу Симонову пособить. Если уж брать в долг, то – по полной. А, Анют?
— Да езжай уж, горемыка! – Анюта обняла мужа, прижалась щекой к его щеке, постояла так немного и пошла в комнаты, тешась мыслями об улучшении семейного быта.
Дорога заняла три тягучих дня. Толику странно было думать, что он едет домой, к маме. Столько лет не был в этих краях! Добирался сначала поездом, потом автобусом, на попутке и пешком. Он преодолевал последние сотни метров, ведущие к родной избе. Шёл странной походкой — на ватных ногах, часто вздыхал полной грудью, пытаясь уменьшить волнение, и внимательно смотрел окрест. Деревня изменилась. Обветшали и вросли в землю избы. Все постройки были одного цвета — серого. Кое-где ровными грядками зеленели огороды, но в основном – запустенье, безрадостное, вымороченное отчаяньем. С трудом узнал родительский двор, подошёл к выгнутому дугой штакетнику, толкнул калитку, сделал несколько шагов и остановился посреди небольшого подворья. Огляделся, вздохнул ещё раз, прошагал к избе и ступил на порог. Дверь оказалась незапертой. Пересёк сени, торкнул ещё одну дверь и вошёл в сумрак горницы.
— Есть кто живой? – спросил тихо.
— А как же! Я живая, – раздался голос из чёрнеющего угла.
Глаза Толика скоро привыкли к темноте, и он различил фигуру старушки, примостившуюся на краю кровати.
Толик опустил рюкзак на пол и присел на скамью.
— Из собеса будете? – спросила мать.
— Нет.
— Летом привезли чурки и уж месяц, поди, жду, когда кого-нибудь
пришлют дров наколоть и в сени перенесть. В прошлом году зима была суровая, еле дотянула, думала, заиндЕвею в ледяной избе. Эту зиму ожидаем слабую, но без дров и мягкая зима жёстко постелит.
— Давайте я вам дров наколю! – вскочил Толик, неожиданно для себя назвав мать на «вы».
— Сиди. Успеется. Чай, по другому делу пришёл. Чует моё сердце, что снова про пенсию новость плохую принёс. Мародёрствуют начальники. Зачем у бабки последнее отбирать? Ить той пенсии с гулькин нос.
— А на что вы живёте?
— Из собеса шефствуют надо мной. Раз в неделю приезжают, хлеба и молока привозят. А когда и крупы с маргарином. Мало, конечно. Да я экономная, тяну до следующего раза.
— А чем вы занимаетесь?
— Что?
— Что делаете?
— Сижу.
— Нет, я не про то, что вы сейчас делаете. Я про то, чем вы каждый день занимаетесь?
— Сижу. Что ещё делать? А ты по какому делу, мил человек?
На чьём-то дворе залаяла собака, кудахтнула курица, а с неба донёсся гул летящего над облаками самолёта.
— Сын я ваш, Ольга Герасимовна.
— Сы-ы-ын? – недоверчиво протянула старушка, — Нету у меня сына. Пропал он.
— Как пропал?! Вот он я! Неужто не узнаёте? Посмотрите внимательно.
— А мне теперь смотри–не смотри – всё одно. Ослепла я.
— Как – ослепли?!
— А вот так. Не вижу ничего. В темноте живу. Уж приноровилась да и экономия опять же – электричество не трачу. Другие копеечку за свет отдают, а у меня копеечек нету. Правильно Господь рассудил: чем государству за электричество задалживать, лучше пусть бабка ослепнет.
— Я выйду на минутку?
— А чего ж, выходь.
Серо, неприглядно и бесприютно выглядело подворье. Подул ветер и охолодил слёзы на щеках взрослого сына. Завыл бы мужик, да постеснялся чувства оголить. Скрипнул зубами, вытер слёзы рукавом, высморкался в сторону и пошёл к сараю. Там увидел гору берёзовых чурок. В сарае отыскал топор, выбрал чурку покрупнее и начал колоть на ней дрова.
С работой Толик справился к вечеру. Дрова ровнёхонько уложил по обе стороны просторных сеней, взял несколько поленьев и затопил печь.
— А кто вам печь растапливает? – так и не решаясь назвать старушку мамой, поинтересовался Толик.
— Сама. У меня на пальцах за столько лет короста от ожогов образовалась, так что если суну руку в пламя, то уже не больно.
Разогрели еду в кастрюльке, на раскалённые круги печной плиты поставили чайник. Ольга Герасимовна стояла у стола и накладывала в тарелки кашу. Толик окинул взглядом её фигуру и поразился изменениям. Худенькая, седая, беззубая старая женщина небольшого росточка с невидящими глазами, улыбающимся лицом и обожжёнными пальцами была его мамой. Он спинным мозгом ощутил течение времени, а взглядом успел уловить, как начинают блекнуть очертания фигуры матери, истекая в небытие. Толик мотнул головой, прогоняя видение, и спросил: — Я переночую у вас?
— А чего ж, ночуй.
После ужина отправился Толик в боковую комнатёнку на старый диван. Лампу не стал зажигать, нашарил в потёмках одеяло, лёг не раздеваясь, укрылся по самый подбородок и крепко задумался. Не затем он сюда приехал, чтоб каши отведать. Рассказать бы ей про все его заботы, про то, как гробился на тяжёлых работах — себя не жалел, чтоб лишнюю копейку иметь. Как прежде, чем жениться, денег поднакопил на шикарную свадьбу и на машину – завидным женихом был. Пахал по две-три смены, хватало и на оплату съёмных квартир, и на шубу молодой жене и на кооператив откладывал. На море семью возил и не раз. Четверых сыновей родил, и у каждого – своя сберкнижка на образование. Квартиру купил, наконец. Большую, просторную. Не просто так всё далось, ох не просто! Толик долго ворочался с боку на бок, вздыхал, кашлял, потом поднялся рывком и пошёл наощупь в горницу. На фоне светлеющего окошка увидел чёрный силуэт матери, сидящей в своей извечной позе на краю кровати.
— Не спите?
— Не сплю.
Он набрал воздух в лёгкие, чтоб одним махом выложить матери историю своей трудной жизни, как вдруг услышал:
— Я ить не знаю, кто ты такой. Помирать не боюся, смерти каждый день жду. Господь не торопится меня забирать, и ты Eго не торопи.
— Зря вы так. Ничего плохого я вам не сделаю… Как мне доказать, что я ваш сын?
— Зачем доказывать? Сыновья – они о родителях пекутся, так же, как родители о них когда-то пеклись. Я своего до самой армии пестовала. В девятнадцать призвали его. Пока был в армии, письма писала, думами была с ним. А после армии приехал на два дня, с тех пор его не видела. Знаю, что сынок у него родился.
— Теперь уже четверо.
— Воон как! А ты откуда знаешь?
— Ольга Герасимовна, я, я – сын ваш. Помните, когда мне пять лет исполнилось, вы щенка подарили? Я его вечером с собой в постель брал, а вы ругались.
— Нет, не помню.
— А вот шрам на локте. Потрогайте! Вы обед готовили, а я под руками вертелся и нечаянно прислонился к раскалённой кочерге. Вы мне несколько дней маслом подсолнечным ожог смазывали.
— Не помню.
— А друга моего Ваську Петренко помните? Он тоже
безотцовщиной был. С матерью его, правда, вы не ладили.
— Не помню, мил человек.
— Да как же так! Я и лицом на вас похож. Я – сын ваш, а вы – мать моя.
У старушки дрогнули веки. Толик не видел этого — темнота
надёжно скрывала выражение лица матери.
— Однажды я влюбился. Мне было четырнадцать, а ей двенадцать. Я привёл «невесту» домой и сказал, что теперь она будет жить с нами. Вы прогнали «невесту» и отлупили меня. Помните?… Неужели ничего не помните? Как же так – забыть такое!… Я заберу вас к себе.
— Нет, мил человек, мне здесь привычнее. Я хоть и слепа, но каждый уголок знаю, каждую стеночку. Ты иди спать, не тревожься. Утром поедешь.
Толик проснулся с больной головой. Не думал, что так повидается с матерью. Ожидал чуть ли не праздничной суеты, слёз радости, ахов и охов. А оно, вишь, как получилось. Не признала мать сына своего. Ехал сюда с тяжёлым сердцем, а уезжает с глыбой на душе. Что-то подсказывало ему, повиниться надо перед матерью, но не чувствовал сын вины своей перед нею, значит, и каяться было не в чем. От чая, предложенного матерью, отказался. Закинул рюкзак на плечо, подошёл к ней, не решаясь обнять на прощанье. Всматривался в морщинистое лицо и чувствовал, как слёзы наворачиваются на глаза.
— Поехал я.
— Доброго пути.
Ступил на подворье, оглянулся. В окне увидел мать. Лицо её казалось печальным. Отворил калитку и зашагал широким шагом по улице в сторону околицы. Чем дальше уходил от деревни, тем легче становилось. Чикнул воображаемым ножом, отрезал широкий ломоть жизненного хлеба, бросил его на дорогу и сразу же успокоился. «У каждого своя судьба. А мне семью поднимать надо», — сказал сам себе Толик и зашагал ещё быстрее, мысленно отправляясь туда, где был его дом, жена и дети. Ольга Герасимовна долго сидела на своём посту у окна. Ни разу не шелохнулась. Наконец, произнесла:
— Вот и свиделись, сынок. Успел таки.
21 ноября 2007, Фризойтэ, Германия
Куликова Людмила «Я, мой муж и телевизор»
Прощальное письмо
Несколько дней подряд текут потоки дождя по оконному стеклу. Из дома не выхожу. Сижу за письменным столом как раз напротив окна и завороженно наблюдаю бесконечное течение небесных вод. Нет, я не плачу. Что ты! Передо мной чистый лист бумаги, хочу написать тебе что-то важное, но в голову ничего не приходит. Потом подумала, напишу, что чувствую.
Ты, наверное, спросишь, почему она не сказала всего этого при расставании?
Боялась. Да, да, боялась. Сомневаешься? Плохо меня знаешь.
Теперь могу написать всё, что хочу. Ты уже не отведёшь глаза к телевизору и не схватишься за телефон, извиняясь за срочный звонок, и не сможешь меня перебить, и не отправишься вдруг спать, сославшись на смертельную усталость.
Когда же ты перестал меня слушать?
Можешь выбросить письмо, не читая. Потом будет терзать сожаление. Ты так не любишь, когда тебя мучает совесть. Уверена, что прочтешь его.
Я была счастлива, когда мы поженились. Потом пятнадцать долгих лет пыталась быть счастливой. А потом отчаялась быть счастливой. Оставшиеся восемь бесконечных лет провела в сущем отчаяньи. Заметил ли ты это? Восемь последних лет мы живем, как две телесные оболочки, полые внутри и ничем существенным незаполненные. Все эти годы взывала: я живая! Твое внимание ко мне закончилось после медового месяца. Потом ты успокоился. «Она никуда не денется. Она меня боготворит», — делился ты с друзьями.
Мы могли бы давно разойтись, настолько автономны наши миры. После работы ты – на диване пред телевизором. Я – мою, вытираю, стираю, переставляю, готовлю, глажу… Уже сто лет ничего не обсуждали. Моё мнение тебя не интересует. Если ты и рассказываешь о чём-то, то хочешь, чтобы я только выслушала и всё. Комментарии не терпишь. «Лучше бы я ничего не говорил – уже начинаются прения!». И я замолкала.
Когда дети были маленькими, я окуналась в заботу о них, чтобы заглушить свою обиду. Чем быстрее вырастали дети, тем неотвратимее расширялась пустота в наших отношениях. Иногда меня прорывало. Я просто бесилась, кричала, топала, требовала… Помнишь эти «истерики»? Но разве можно вытребовать любовь? Разве можно выпросить полюбить? А когда я, выдохшаяся, скуля падала на подушку, ты подходил ко мне и неизменно вопрошал спокойным голосом: «И чего тебе не хватает?».
А потом мы перестали спать друг с другом. Как это произошло? У тебя разболелась спина… Стал прибавляться вес. Вырос огромный живот. В минуты хорошего настроения ты шептал мне на ухо так, чтобы дети не услышали: «Вот похудею, и снова займемся…». ЗАНИМАТЬСЯ сексом не было никакого желания. Я хотела быть любимой. А твой живот не уменьшался, а наоборот разрастался вперед и вширь. Со спины ты был похож на надувной матрац. Но и таким я продолжала тебя любить.
Много лет я была для тебя кухаркой, прачкой и уборщицей. А ты ублажал себя телевизором. В выходные мог просидеть у ящика пятнадцать часов, ни слова не говоря, отвлекаясь на еду, туалет и сон! Ты не заметил, как выросли дети. Помнишь ли, как они выглядят?… Я задаю себе вопрос: почему не сделала этого раньше? Почему не ушла от тебя, когда была еще красивой, неизмученной безучастием и равнодушием? Ждала, пока дети вырастут? Может быть.
Дети разъехались. Чтобы заполнить пустоту, вернулась к своему хобби, которое радовало меня в юности. Когда купила холсты, подрамники, кисти и краски и стала писать картины, ты немного оживился. Расхаживал перед полотнами, рассматривая их с любопытством. Однажды, я проходила мимо дивана, на котором ты, подоткнутый подушками, как всегда возлежал, и услышала: «А напиши-ка мой портрет!». От неожиданности остановилась, повернулась в твою сторону и… В это мгновение и приняла решение уйти от тебя.
Я увидела расплывшееся угрюмое яйцеобразное тело. Голова вдавилась в плечи, шея исчезла. Пухлые ладони, сомкнутые в замок, покоились на вздутом животе почти у подбородка. Жирные ляжки бугрились среди подушек, лицо искривилось в самодовольной улыбке — ТАКОЙ ты меня не вдохновляешь. Неожиданно почувствовала омерзение и поняла, что уже давно в тебя не влюблена.
И не надо призывать меня сжалиться! Ты каждый день смотрел телевизор, посвятил ему свою жизнь. Как будто пропущенный час передач сулил тебе мгновенную смерть. Теперь тебе плохо? Обратись к телевизору – он поможет.
Тихонов Николай «Костер»
Единственное, чего не умела Анна Сысоева, комиссар медсанбата, — это говорить длинные речи. И сейчас, встав на пень так, чтобы ее отовсюду было видно, и обводя глазами всю пеструю толпу девушек-дружинниц на каменистой поляне, между валунов и камней, под высокими корабельными соснами, она просто сказала:
— Вот что, девушки! На рассвете мы должны эвакуировать всех раненых, всех до единого, и все имущество вниз, к пароходу. Дорог тут нет. Придется прямо по тропочкам, по скалам. Ну, бомбить, возможно, будут. Ну, обстреливать, возможно, будут. Нам не впервые, девушки. Только вот: что касается личного имущества, то его уж побросать придется. Знаю, жалко! У нас всякое есть с собой, на войну не рассчитывали, когда копили, а бросать придется. Вот это имейте в виду. Тряпки все прочь. Первое дело — раненые и медсанбат. Так как, девушки?..
За всех ответила Маруся Волкова.
— Товарищ комиссар, все исполним, — сказала она, — все будет в порядке, только вот… — Тут она запнулась. — Что ж, раз надо… тряпок, что ли, не видели! Да ну их… Будем живы, будут и тряпки.
— Правильно! — закричали со всех сторон.
Но по неуверенным голосам поняла Сысоева, что трудно им расстаться с тряпками и только дисциплина, которую она строго поддерживала в медсанбате, поможет им пережить тяжелую для девиц утрату.
— Вот и хорошо, — сказала Сысоева, не подав виду, что она заметила их неуверенность. — Идите ужинайте, потом будем паковаться. Отдохните, и с рассветом начнем.
Поляна опустела. Сысоева засветло еще проверила тропинки, маршрут утренней эвакуации, работала с санитарами над устройством площадок внизу, у самой воды, чтобы легче было передавать по сходням на пароход раненых, потом сидела с врачами списками, утверждая порядок, потом собрала собственный мешок и чемоданчик с документами — походную канцелярию, как она называла, и вдруг увидела, что уже темно и ночь.
Вокруг было тихо. Она вышла из палатки и стала задумчиво подыматься в гору. Снова вспомнился муж, который дерется там, в арьергарде. Муж вчера прислал только короткую записку, в которой сообщал, что здоров, а его посланец, в манере своего начальника, ответил кратко, что там у них жарко, — и все. Она и сама знала от раненых, поступавших весь день, что идут жестокие бои за береговую полосу, что надо во что бы то ни стало эвакуировать раненых завтра утром. Снаряды уже вчера днем рвались в лесу, рядом с медсанбатом, а к утру берег будет весь под обстрелом.
Тут мысли ее перешли к эвакуированной дочери, девочке, жившей в Ленинграде у тетки, и девушкам-дружинницам. Как они опечалились, узнав, что надо бросать платья, туфли и плащи, пальто шляпки — все то нехитрое богатство их юности, которое они скопили, работая до войны в новых городах перешейка.
Вместо танцев и веселых прогулок такой пышной осенью им пришлось вытаскивать под огнем раненых, пачкаться в крови, в грязи, вязнуть в болотах, мокнуть под проливными дождями, не спать ночей, выносить всякие лишения. Они хорошие, бодрые девушки, храбрые, когда нужно. Та же Маруся Волкова стреляет не хуже снайпера. Как-то они разделались со своими вещичками? Поди, потихоньку роняют слезы. Надо посоветовать им не бросать беспорядочно все вещи, а как-нибудь спрятать их, что ли, в песчаной яме, для порядка.
До нее донесся заглушенный лесом звук голосов, и искры от костра взлетели над кустами. Поднявшись на валун и выглянув из-за толстой ели, прикрытая ее лапчатыми ветвями, она с удивлением увидела зрелище, похожее на оперную сцену, точно она сидела в ложе и перед ней шел сказочный балет.
Дружинницы спускались по скалам к яме, где был разведен большой хрустящий костер. Девушки несли чемоданчики, мешки, просто свертки и, встав на камень над костром, сыпали в его играющее пламя самые разные вещи. В костер летели туфли с золочеными пряжками, цветные кушаки, платья, на которых пестрели цветы, бабочки, кораблики, синие, зеленые, красные платки, которые и в огне не теряли своего цвета. Костер пожирал платочки и ожерелья, бусы и кофточки с отворотами, на которых сверкали металлические слоники и кошки. Костер точно простирал жадно большие красные руки и хватал все, что снова и снова сыпалось с камня. Дым застилал лес и уносился к озеру вниз по узкой щели в камнях.
Все меньше и меньше уже было видно вещей, которые точно плавали в огненной яме, обуглившиеся материи распадались на полоски, и эти разноцветные полоски крутились причудливыми жгутами в синем, постепенно спадавшем пламени, точно костер уже насытился и лениво зевал, пережевывая остатки.
Присев под елью, Сысоева смотрела, как в азарте, толкая друг друга, девушки мешали пламя огромной хворостиной.
Под конец чемоданы и кошелки кучей взгромоздились друг на друга, образовав мавзолей над прахом стольких веселых и легких девичьих вещей. Костер догорал. Чтобы он скорее догорел, девушки размешивали уголья, и когда они посинели, на костер полетели пригоршни песку. Они ретиво засыпали костер. Песок ложился, шипя, на уголья, и его слой становился все толще и толще. И когда там, где был костер, осталось только место, слабо освещенное по краям еще тлевшей травой, взошла луна.
Сысоева смотрела, не сводя глаз с этого странного ночного виденья. Маруся Волкова встала посредине песчаного холмика и громко сказала:
— А хорошо я придумала? Что же, фашистам, что ли, отдавать наше добро, чтобы они хвастались? Да ни в жизнь! А теперь давайте, девушки, в хоровод, только тише, тише…
— Как в анекдоте, — ответил ей чей-то голос — Постреляем немного, только тихо, тихо…
И девушки, бесшумно соскочив в яму, схватились за руки и пошли плясать над милым пеплом. Они кружились под луной, в тени громадных елей и сосен, сходились и расходились, тени бежали по песчаным стенкам.
— Ну совсем как в опере, — сказала Сысоева и заснула, сама не зная как. Усталость свалила ее, ель прикрыла ее своей мохнатой лапой, и она спала чутко и настороженно, но сладко, и шорох кружившихся внизу девушек слабо долетал до нее.
Она проснулась оттого, что на нее упала ветка, сухая, короткая. Начинался прохладный ветер. Вершины деревьев шумели. Луна была высоко. Прислушалась: всюду тихо. «Может, мне все приснилось?» — подумала Сысоева, потерла онемевшие ноги, встала и, держась за ветви, спустилась к песчаной яме. При свете луны она отчетливо увидела многочисленные следы маленьких ног на песчаном пласте, покрывавшем костер. Песок был тепел и мягок.
Внизу, далеко, сквозь кусты блестело огромное озеро. Где-то высоко кружил самолет.
— Плохо я о них думала, — сказала Сысоева, — думала, что будут плакать, а они молодцы! Я их очень люблю, только никогда им этого не скажу, загордятся. Они думали, все по секрету сделают, а их секрет у меня на ладони. Да и какие же секреты у них от меня? Комиссар я их или нет?
Она развеселилась от этой мысли и стала быстро спускаться к белевшим палаткам медсанбата.
Тихонов Николай «Мать»
— Пойдем навестим его! — сказала мать.
Оля хорошо знала, о ком она говорит. Он — это сын. Олин брат — Боря, доброволец. Он сказал, что идет в армию вместе со всеми товарищами его курса. Мать стояла перед ним, маленькая, прямая, озабоченная.
— Ты близорук и слаб здоровьем, — сказала она. — Ты не боишься?
— Ничего, мама, — ответил Боря.
— Ты никогда не воевал, тебе будет очень трудно…
— Ничего, мама, — сказал Боря, собирая свой мешок.
…Мать с Олей ходили не раз в ту деревню, где он учился военному делу. Он приходил с занятий возбужденный, усталый, запылившийся, загорелый, садился, и они разговаривали о городе, о знакомых, о друзьях. О войне они ничего не говорили, потому что вокруг и так все было полно войной.
Для Оли прогулки к брату за город казались обыкновенными летними дачными прогулками по знакомым пригородным местам. Они возвращались, собрав в поле цветы, к электрическому поезду и приезжали в вечерний город, полный суеты и военной озабоченности.
Только в последнее время все перепуталось. Фронт проходил уже где-то близко, и Олю беспокоило, как они отыщут брата сегодня, когда все стало непохожим на те воскресенья, тихие и дачные, в которые они приезжали навещать Борю.
Они шли по полям, уже по-осеннему пустым, дачи стояли заколоченные, навстречу им двигались возы, машины, у дороги суетились беженцы с детьми, с узлами, с мешками за спиной, из канавы убитая лошадь подымала деревянные ноги к небу, проходили бойцы, звеня котелками, где-то поблизости оглушительно стреляли.
Они уже далеко ушли от шумного шоссе.
Они шли знакомой тропинкой, но вокруг все было не так и не то: поломанные изгороди, отсутствие людей, какая-то настороженность, тревога, ожидание чего-то грозного. В поле под кустами лежали красноармейцы у пулеметов, замаскировавшись возками, и когда они вошли в первую деревню, она была пуста, совсем-совсем пуста. Даже воробьи не кувыркались в пыли, не было видно ни одной курицы, ни одной собаки. Дым не шел из труб, сиротливо стояли перед домами пустые покосившиеся лавки: деревня такой была только в белые ночи перед зарей, когда все спит. Но сейчас никто не спал, — это была пустыня.
Оля храбро шла в тишине этой пустыни за матерью, шагавшей тихими, но уверенными шагами все дальше.
Вторая деревня горела. Когда поднялись на пригорок, они невольно остановились. Рыжие гривы огня метались над крышами, и никто не тушил их. Несколько изб было превращено в кучу обугленных щепок, и это было удивительное зрелище.
Оля потянула мать за рукав, но та сказала спокойно: «Нам нужно пройти к той роще», — и они пошли по улице между горящих домов. Когда они прошли деревню и спустились в небольшую лощину, раздался какой-то все увеличивающийся визг, он приближался так настойчиво и неотвратимо, что ушам было больно его слушать.
Мать остановилась и нагнула голову. Оля сделала то же самое. Она понимала, что они обе делают не то, что надо броситься на дорогу и лечь лицом к земле, — но ведь им надо идти отыскать Борю, а если они будут падать перед каждым снарядом, то они никогда не дойдут, никогда не увидят его.
Снаряд разорвался за холмом. Фонтан земли медленно спадал в воздухе. Только он осел, ударил другой снаряд.
Дальше они бежали, спотыкаясь, по кустам, так как на дороге непрерывно взметались черные клубы, пересекаемые красными молниями. Оля дрожала всем телом, у нее пересохли губы, но мать шла неумолимо, и Оля следовала за ней с нелепой мыслью: «В нас не попадут, не должны попасть. Не должны…»
Деревни, в которой жил и учился военному делу Боря, просто не было. Вместо нее торчали черные столбы, и кое-где обугленные доски образовали причудливые скопления. Даже деревья сгорели или были вырваны с корнем и валялись среди огромных ям, наполненных мутной зеленоватой водой.
— Мама, — сказала Оля, — куда же идти теперь?
Мать стояла молча. Оле стало жаль ее, такую маленькую, усталую, упрямую.
— Мама, — сказала она снова, — пойдем домой. Ну куда же еще нам идти?
— Пойдем немного вперед, — сказала мать, — там спросим…
И они снова шли. Всюду теперь они видели лежащих в траве, в канавах красноармейцев, смотревших влево. И вдруг им навстречу вышли из маленькой бани три бойца.
Мать направилась к ним и радостно сказала одному из них, высокому, худому, веснушчатому:
— Если не ошибаюсь, вы — Павлик?
Боец удивленно расширил глаза, мгновенье осматривая внимательно маленькую женщину, стоявшую перед ним, и сказал:
— А вы мать Бори, да?
— Да, — сказала она, — я хочу его видеть. Где мне его найти?
— Найти? — несколько растерянно сказал Павлик. — Идите, как шли, прямо вот на тот холм, но лучше вам и не ходить… Вам его трудно будет найти, а потом… — Он вдруг улыбнулся. — А ведь кругом идет бой, мы почти в окружении, как же вы тут гуляете?..
— Мы не гуляем, — ответила мать, — мне нужно пройти к Боре… Мне нужно.
Она сказала это таким жарким и глубоким голосом, что Павлик — он был из одного института и из одного батальона с Борей — сказал только:
— Ну, идите…
…Мать сидела в высокой траве, прижавшись спиной к бревенчатой стене бани. Оля сидела рядом затаив дыханье. Красноармеец показал вниз, на болотистую, длинную поляну, поросшую кустами. Поляна уводила к лесу, и там, за лесом, на холме, виднелась деревня. Над всей этой местностью стоял, можно сказать, ослепительный грохот. Батарея наша била откуда-то из-за спины по деревне, а немецкие пушки держали под обстрелом поляну и подступы к той возвышенности, где сидели мать и Оля.
— Они только что ушли в атаку, — говорил красноармеец. — Как хотите, ждите или нет. Они пошли вон туда… В атаку…
— Вы знаете Борю? — спросила мать.
— А как же, знаю. Он тоже там…
— А как он стреляет?
— Он стреляет подходяще…
— И не трусит?
Красноармеец, бывший студент, обидчиво повел плечом.
— Если б трусил, мы бы его в свою компанию не взяли…
Они замолчали оба. Молча смотрели, как горит там деревня на холме, из леса был слышен гул голосов, кричащих «ура» или что-то другое — длинное, слов нельзя было разобрать. Лес, освещенный заревом пожара, казался кровавым.
Мать встала и подошла к краю холма. Она точно хотела увидеть своего сына, найти его в чаще леса, раздираемого боем, увидеть его, бегущего с винтовкой туда, в горящую деревню.
Она стояла долго. Потом она сказала Оле:
— Пойдем, — и, не оглядываясь, пошла к дороге.
— Не будете дожидаться? — закричал красноармеец.
— Нет, — сказала она, — спасибо вам за разговор. Идем, Оля.
Они уже вышли на дорогу.
— Оля, — сказала мать, — ты устала, милая…
— Нет, мама, я боюсь, как мы доберемся. Я чего-то стала трусихой…
Мать усмехнулась своими тонкими губами.
— Ничего с нами не будет, Оля, — сказала она снова, помолчав, — теперь я спокойна. Душа моя спокойна. Я боялась, что он не сможет пойти в бой, что он слаб, что он плохо видит, — я решилась проверить. Я проверила. Мой сын сражается, как все. Больше мне ничего не надо. Пойдем домой.
И она пошла быстрыми маленькими шагами, маленькая, прямая, легкая.
Тихонов Николай «Поединок»
Немецкий летчик отчетливо видел свою добычу: посреди похожего на зеленый пирог леса проходила узкая желтая полоса. Там по насыпи полз длинный состав с военным грузом, и пикировать на лес было просто незачем. Надо только подождать, когда поезд приблизится к выходу на открытое пространство между двумя лесами, и тут разбомбить его спокойно и безошибочно.
Самолет развернулся, потом, проблистав на солнце, сделал еще круг и, набрав высоту, нырнул в пике. Два фонтана грязи и земли встали по обе стороны насыпи там, где полагалось быть поезду. Но когда летчик посмотрел на лес, то он увидел, что поезд, дойдя до открытого пространства, стремительно бросился назад, в лес. Бомбы легли зря.
Летчик сделал еще круг, решив, что теперь он уже не промахнется. Поезд мчался по открытому пространству. Откуда он мог знать, что теперь ему приготовлена встреча в лесу и тяжелые сосны повалятся на вагоны, сброшенные со своих мест гремящим ударом? Сосны упали впустую. Поезд проскочил это место. Бомбы снова были потрачены понапрасну.
Летчик выругался. Неужели этот неповоротливый длинный извозчичий состав сможет пройти безнаказанно? Он спикировал прямо на лес, на середину состава. Возможно, он плохо рассчитал, возможно, тут произошла какая-то случайность, но бомбы попали не в поезд, а в лес. Неуловимый состав продолжал свой путь, упрямо идя вперед.
— Спокойствие! — сказал немецкий летчик. — Теперь мы поговорим всерьез.
Он стал рассчитывать, строго и внимательно озирая пространство. Его даже увлекала эта непростая охота.
Он ринулся опять из облаков к самой земле, туда, где прозрачная полоска дыма дрожала в раскаленном воздухе. Казалось, он врежется в паровоз. Но кто-то будто вынул из-под него поезд в последнюю минуту. Грохот взрыва жил еще в ушах, но было ясное ощущение: впустую. Он посмотрел вниз: так и есть. Поезд шел, не пострадав ничуть.
Летчик понял, что чья-то не менее упорная воля не уступает ему, что у машиниста железный глаз, расчет удивительный и точный, что не так-то легко его поймать.
Поединок длился. Бомбы ложились впереди, сзади, по бокам поезда, но это чудовище, как называл его про себя немец, шло к станции, как будто его охраняли невидимые духи.
Поезд делал какие-то дикие прыжки, все сцепления визжали неистово, на спуске он мчался, как лошадь с закушенным мундштуком, и не лез вперед именно тогда, когда его ждали очередные бомбы.
Он шел назад, останавливался, плелся шагом, летел, как стрела, — чего только не выкидывал этот скучный длинный состав, покорный своему водителю! Бомбы рвались, как хлопушки.
Летчик был в поту. Он плевал вниз и снова и снова бросался в атаку. Последний раз он угадал правильно. Поезду не спастись. Машинист впервые дал ошибку. Проклятие сорвалось с обветренных губ фашиста: бомбы все… бомбить нечем!
Тогда он прошелся вдоль поезда, осыпая его пулеметными очередями, но тут явился снова лес, — какой-то дьявол подкинул его некстати, — и поезд снова невредимо катил в зеленом мраке, и, казалось, его ничто не берет. Фашист обезумел. Он целил в паровоз, в этого скрытого там, за тонкой стенкой, врага, в этого страшного русского рабочего, что смеется над всем его мужеством аса и ведет свой поезд по простору полей и лесов как сумасшедший… Пули проносились над поездом, некоторые попали куда-то под колеса, звякали в рельсы, но поезд шел…
Летчик откинулся в изнеможении. Небо сияло. Была хрустальная ровная осень, чем-то похожая на вестфальскую далекую осень. Патроны кончены. Поединок кончен. Русский там, внизу, победил. Ударить в него всей машиной? Безумие остановить безумием? Дрожь прошла по спине фашиста.
Он снизился и с любопытством и ненавистью прошел над поездом. Он не мог видеть, что за ним следит пристальный глаз машиниста. Машинист сказал только: «Что, гад, взял?»
И паровоз с презрением пересек черную тень, раздавив ее, тень вражеского самолета, распростертую на пути.
Рекомендуемые страницы:
Воспользуйтесь поиском по сайту:
megalektsii.ru
Людмила Куликова, «Свиделись»: краткое содержание, анализ рассказа — Полезная информация для всех
Обязаны ли сыновья и дочери заботиться о своих родителях? Или долг этот они отдают своим детям? На эти вопросы ответила в своем небольшом произведении Людмила Куликова. «Свиделись», краткое содержание которого представлено в данной статье, — это трогательная история о судьбе матери, которая испытывала столь невыносимую душевную боль, что ей стало легче поверить в гибель сына, нежели в его предательство.
Сыновья неблагодарность
Чрезвычайно сложную тему раскрыла в произведении малой прозы писательница Людмила Куликова. «Свиделись» – краткое содержание глубокой темы, посвященной неблагодарности детей, которую затрагивал и Пушкин в своей повести «Станционный смотритель», и Достоевский в романе «Униженные и оскорбленные». Молодые люди нередко, выпорхнув из родительского гнезда, улетают в новую жизнь стремительно, не оглядываясь. Их подгоняет непреодолимое желание не повторить судьбу несчастных матерей и отцов, унылая и безрадостная картина отчего дома и обычный человеческий эгоизм. Впереди – иное существование. В нем есть свои радости и трудности. А позади — опостылевший дом, в котором выдержано все в серых тонах, и время как будто остановилось. Будущего у его обитателей нет. Так зачем смешивать прошлое с настоящим, если можно просто забыть, изгнать из памяти образ человека, который где-то далеко, быть может, томится и страдает в мучительном ожидании? А еще проще убедить себя в том, что никто уже не ждет и все забыто.
Образ покинутых родителей в русской литературе
По объему является довольно небольшим произведение, которое создала Л. Куликова. «Свиделись», краткое содержание которого изложено ниже, — это, тем не менее, история целой жизни. Сравнивая рассказ современного автора с произведениями представителей русской классической литературы, можно обнаружить, что за последние двести лет мало что изменилось. Все так же существуют неблагодарные дети. И так же страдают старики, у которых жизнь после потери любимого сына или дочери продолжаться не может.
Рассказ, о котором идет речь в этой статье, входит сегодня в школьную программу. Это дает возможность современным подросткам понять глубокие проблемы отцов и детей на фоне сегодняшних реалий. Меняется со временем облик человека и то, что его окружает. Человеческие чувства и пороки остаются неизменны. А потому можно смело сказать, что проблема неблагодарности детей лучше всего раскрыта в следующих произведениях:
загрузка…
- А. С. Пушкин «Станционный смотритель».
- Ф. М. Достоевский «Униженные и оскорбленные».
- Л. Н. Куликова «Свиделись».
Краткое содержание и образ персонажа
Главный герой рассказа – Толик. Фамилия — Титов. Более полным именем автор его не наделяет, возможно, потому, что человек этот не обладает зрелым мировоззрением, характерным его возрасту. А быть может, дело в том, что он был и остается Толиком, которого где-то далеко ждет любящая мать.
Действия в рассказе начинают разворачиваться в новой уютной квартире главного героя. Толик стал обладателем отдельного жилья, а значит, сбылась его мечта. Ведь к этому он стремился всю свою сознательную жизнь. И теперь, по случаю новоселья, жена испекла пирог, а за праздничным столом собралось все семейство.
Следует сказать, что герой Куликовой — персонаж, обладающий ценными положительными качествами. Он идеальный семьянин, человек, который живет ради жены и детей. Вот уже двадцать четыре года он работает, не покладая рук. Новая просторная квартира – следствие его многолетнего тяжелого труда. Рассказ «Свиделись» представляет собой короткий фрагмент из жизни трудолюбивого человека, отца семейства. Но этот герой является противоречивой личностью. Как мог он за столь долгий период не вспоминать о женщине, которая подарила ему жизнь? А ведь только во время семейного ужина в новой просторной квартире он вдруг вспоминает о матери. Семейное счастье, которое царит в доме Титовых, неожиданно омрачено сравнением: «Как в детстве у мамы». Но именно эта мысль и побуждает героя спустя много лет наконец посетить родной дом.
Воспоминания
Вдруг Толик начинает вспоминать материнские письма, которые он получал еще в армии и рвал сразу же на мелкие кусочки. Он думает о том, что не видел ее уже почти четверть века, а не писал более десяти лет. Толик отправляется в родную деревню повидаться с женщиной, которая родила его. Но когда они встречаются, не решается назвать ее матерью, а она отказывается верить в то, что он — ее сын. Мать слишком долго жила ожиданием. За долгие годы она устала плакать и смирилась с тем, что сына ее больше нет. Оказалось, что для материнского сердца невыносимо сыновье предательство.
Толик же ничего так и не понял. Посетив мать, он покинул родной дом навсегда, «отрезав широкий ломоть жизненного хлеба и бросив его на дорогу». Эти события изображает в своем рассказе «Свиделись» Куликова. Анализ произведения, однако, говорит о том, что история эта незаконченная. Настоящие терзания совести у Толика еще впереди. Раскрыть душевный мир главного героя и причину его столь бессердечного отношения к матери можно, рассмотрев художественные приемы, которые использует в рассказе «Свиделись» Куликова.
Анализа образа дома Титовых
В новой квартире Толику все доставляет удовольствие. И запах в ней приятен, и некая уверенность в завтрашнем дне витает в воздухе. Он так устал скитаться по съемным квартирам, что счастье от приобретения собственного жилья не смогла омрачить даже многодневная утомительная подготовка к переезду. И теперь он ощущает столь прочную уверенность в завтрашнем дне, что кажется ему, будто он почти бессмертен. Ведь не зря он так тяжело трудился все эти годы. Ему все-таки удалось «застолбить место на земном шаре».
Образ жизнерадостного и беззлобного человека создала в этом произведении Людмила Куликова. «Свиделись» – это рассказ, который начинается с описания картины идеального семейного счастья. Но лишь на первый взгляд могут показаться воспоминания о матери случайными. Толик, возможно, все эти годы прятал мысли о ней далеко, на самом дне своей души. Слишком много забот и прочих тревог было у него в жизни. Он должен был свить собственное гнездо, обеспечить будущее своим сыновьям, позаботиться о любимой жене. Но только цель была достигнута — и, словно червячок в совершенном яблоке, пробудились мысли о матери. События, которые охватывают всего несколько дней, отразила в этом произведении Людмила Куликова. «Свиделись» – это небольшой отрезок истории длиною в жизнь. Печальный рассказ об ожидании матери, которая была забыта своим сыном из-за бытовых проблем, стремления «отложить лишнюю копейку». Резкий контраст новому дому создает образ запущенной избы, который рисует Куликова.
«Свиделись»: тема дома
Деревня, в которой живет мать, изображена в серых безрадостных тонах. Дома обветшали и вросли в землю. Вокруг царит отчаяние и запустенье. Сама изба не освещается, обстановка в ней довольна неприглядная. Рассказ «Свиделись» построен на антитезе. С одной стороны – жизнеутверждающая картина семейного быта Титовых. С другой – безжизненная атмосфера, царящая в избе. На этом противопоставлении основана идея, которую заложила в произведение Людмила Куликова. «Свиделись», герои которого описаны чрезвычайно скупо, являет собой художественное произведение, в котором «говорят» дома и обстановка в них. Именно изображение избы раскрывает внутренний мир ее хозяйки.
Образ Ольги Герасимовны
Мать не признала его. Но в последней фразе, которым завершается рассказ «Свиделись» Куликовой, становится ясно, что героиня этого произведения ничего не забывала. Долгие годы ожидания убили ее. Она уже не ждала сына, и увидеть его живым и невредимым значило убедиться в его предательстве. Хотя «увидеть» – слово, которое к ней неприменимо, так как она потеряла зрение.
Образ матери показался Толику совсем чужим: невысокая старая женщина с невидящими глазами и обожженными пальцами. Неужели это та женщина, письма от которой он так часто получал в армии и чьи послания всегда заканчивались незамысловатой присказкой «Сыну Толе от мамы Оли»?
Письма матери
Они его чрезвычайно раздражали. Пространные письма от любящей матери ему были неинтересны, и он рвал их сразу же после прочтения. Куда приятнее было читать послания от молодых девушек. Тему, во все времена актуальную, подняла в рассказе «Свиделись» Куликова. Проблематика этого произведения заключается в сложных взаимоотношениях родителей и детей. Однако трудности могут иметь различный характер. Между матерью и сыном нередко присутствуют разногласия относительно того или иного вопроса. Детей часто утомляет чрезмерная забота, которую один из современных российских авторов однажды назвал «террором любви». Но герой Куликовой не испытывал излишней опеки и не страдал от навязанного матерью мнения. Он ее просто-напросто стыдился. Причину этого низкого чувства может раскрыть дальнейший анализ произведения.
Безотцовщина
В одном из писем мать рассказывает Толику о смерти отца. Он совсем не помнит этого человека. Толик рос безотцовщиной. Когда, наведавшись к матери, он пытается убедить ее в том, что он и есть ее любимый сын Толя, то вспоминает об одном из своих приятелей, который был якобы тоже сыном матери-одиночки. Упоминание о друге детства, который был таким же безотцовщиной, является одним из немногих, которые приходят на ум блудному сыну. И это не случайно.
Расти без отца непросто
. И особенно это сложно, когда жизнь протекает в небольшой деревушке, где каждый друг о друге знает все. Отсутствие отца для мальчика не проходит бесследно. Некоторые подростки в неполной семье взрослеют раньше, чем их сверстники, возлагая на себя заботу о матери. Другие же, напротив, стремятся забыть во что бы то ни стало обидное слово «безотцовщина», убежать от него, скрыться. Чтобы где-то далеко создать полноценную правильную семью. Таким был Толик. Он так хотел иметь свой дом и познать истинную радость семейного счастья, что, не задумываясь, вычеркнул из памяти все, что было связано с детством, а прежде всего — свою мать.
Слепота
В чем смысл названия рассказа Куликовой? Свиделись… Героиня этого произведения не раз произносит это слово. Она говорит о желании «свидеться» с сыном в письме к нему. И она произносит фразу «Вот и свиделись» после того, как он покидает ее в последний раз.
Она хотела увидеть сына. Но поскольку это желание оказалось недосягаемым для нее, она потеряла зрение. Слепота матери в рассказе имеет символическое значение. Как только угасла надежда Ольги Герасимовны «свидеться» с сыном, она утратила и необходимость видеть. Зрение ей было больше ни к чему.
Несостоявшееся покаяние
В ночь, которую провел в доме матери Толик, он не сомкнул глаз. Он все вспоминал о годах минувших. О том, как трудно было зарабатывать деньги на шубу жене, поездки на море, новую квартиру. Об этом Толик хотел рассказать и Ольге Герасимовне, дабы оправдать себя в ее глазах. Но не смог. Она упорно не признавала в нем сына. Но даже если бы он и поведал ей о трудностях, которые преодолевал все эти годы, едва ли она бы его поняла. Человеку, который за большую часть своей жизни не нашел времени увидеться с матерью, оправдания нет.
Другие герои
Совсем немного автор рассказал о прочих персонажах. Ими являются жена и четверо сыновей Толика. Да о них и сказать нечего, поскольку они являются частью счастливой солнечной картины семейного счастья. Исключительно ради них жил и работал герой рассказа последние двадцать четыре года, в чем был искренне убежден. В действительности же он предал свою мать из-за собственного эгоизма и слабости.
Назад в новую жизнь
Толик снова покинул мать. Лицо ее в последнее мгновение показалось ему грустным. Главный персонаж этого рассказа уходит, отбрасывая в сторону все, что связывает его с родным домом. Он уже никогда не увидит мать, но вспомнит о ней не раз. С годами все незначительнее станет житейская суета. А боль в сердце о забытой матери тем временем будет все накаляться. Однако «свидеться» ему, увы, уже будет не с кем.
В стиле психологической прозы создала рассказ «Свиделись» Куликова. Жанр этот предполагает изучение и анализ человеческой души на примере одного-двух героев. В этом произведении можно прочитать судьбы всех покинутых матерей и душевные терзания сыновей, их предавших.
belmathematics.by
