Враждебность к науке: Враждебность развитию науки, 10 (десять) букв

Патриарх произнес речь перед 1,5 тыс. слушателей и одной балаклавой | Статьи

Патриарх Кирилл посетил открытие международной конференции «От Древней Руси к Российской федерации: история российской государственности» в Московском государственном университете. Он получил диплом о степени почетного доктора МГУ, присужденной ему ученым советом еще в прошлом году, и произнес докторскую речь.

Всякий, кто знал, что будет происходить в МГУ этим утром, еще у метро мог заметить будущих слушателей патриарха: в 9 утра здесь можно было встретить стайку студентов Свято-Тихоновского университета, а семинаристы прошли еще раньше и, одетые по-светски, растворились в толпе.

На подходах к Главному зданию стоял одинокий парень с самодельным плакатом «Гундяев — враг науке, искусству, прогрессу». Полицейские, проверив документы, только попросили его стать на другой стороне дороги, где он и символизировал свободу слова в течение нескольких часов.

Спросив, где и когда, по мнению пикетчика, патриарх проявил свою враждебность науке и прогрессу, а тем более искусству (если не считать квинтэссенцией искусства пляски в масках на церковном амвоне), корреспондент «Известий» услышал «не помню» по всем трем пунктам.

— Гундяев бездоказательно утверждает, что Бог есть. А я утверждаю — да, тоже бездоказательно, — что он враг науки и прогресса, — сказал «Известиям» пикетчик.

Парень признался, что отношения к МГУ не имеет, а стоять собирается до вечера. Кстати, «враг науки» патриарх Кирилл — почетный доктор не только МГУ, но и Воронежского государственного университета, МИФИ, РАГС, Днепропетровского национального университета, Одесской национальной юридической академии, Петрозаводского государственного университета, Ереванского государственного университета и некоторых других вузов.

Студенты перед входом обсуждали, как их «сгоняли». Опрошенные решительно разошлись в показаниях:

— Нескольким группам (факультет девушка назвать отказалась) обещали выговоры, если кто-то не придет.

— Я староста на юридическом факультете, и меня никто не просил обеспечить явку.

Правда, тот же староста признал, что прогульщики должны будут написать объяснительные.

— Нам на вечернее отделение выделили гораздо меньше мест, чем было желающих.

Ректор Садовничий, кстати, обещал провести внутреннее расследование в отношении тех сотрудников и старост, кто принуждал студентов посетить конференцию.

Самая острая дискуссия начиналась при словах «не будут три часа выпускать в туалет». Дверь была нараспашку: после каждого доклада ряды слушателей редели.

Хотя студенты сообщали, что их неделикатно приглашали на «встречу именно с патриархом», первым по протоколу в зале был не предстоятель РПЦ, а председатель Госдумы Сергей Нарышкин. Он и сделал первый доклад — призвал возглавляемую им Думу и в целом российское государство всегда опираться на правовые нормы. После описания расцвета русской правовой науки в XIX веке спикер напомнил об откате в ХХ веке, когда, по словам Троцкого, «рабочий класс на деле учился презирать [буржуазную] легальность», а источником права служила загадочная и гибкая «социалистическая совесть».

Патриарх, получив диплом, в докторской речи назвал «сохранение институтов власти залогом процветания общества» и предостерег Россию от подражания западным моделям в политике и культуре. Коснулся он и отношений РПЦ и государства.

— Церковь не собирается усваивать себе государственных функций. Более того, она не стремится к государственному статусу, которым обладают Церкви большинства в ряде европейских стран, — заявил он.

Патриарх считает, что Россия стала «одной из самых секуляризированных европейских стран». Наше общество, по словам предстоятеля РПЦ, скрежещет зубами при попытках внедрения того, что есть в большинстве западных государств, — курсов религиозной культуры в школе, военных священников, выходных на крупные религиозные праздники.

— Требовать от Церкви, чтобы она не сливалась с государством, — значит ломиться в открытую дверь, — сказал патриарх.

Одна из пришедших послушать патриарха девушек напялила красную балаклаву и заметно дрожала от волнения. Ее не пытались вывести, и предстоятель РПЦ говорил уже минут 20, когда крепкие вежливые мужчины заслонили ее от кафедры и президиума, а потом попросили снять головной убор. В запасе оказалась синяя балаклава, но на голове сторонницы Pussy Riot она не продержалась и минуты. Все прошло так тихо и мирно, что большинство присутствовавших наверняка узнают об акции из интернета.

Конференц-зал МГУ оказался довольно забавной площадкой для споров о религии, месте церкви в обществе и об отношении к выходкам в храмах. Фоном для кафедры, где выступали Сергей Нарышкин, патриарх Кирилл и ректор МГУ Виктор Садовничий, а затем и другие докладчики, служила цитата из Карла Маркса. По другую сторону сцены зал был украшен высказыванием вождя пролетариата: «Коммунистом можно стать лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество». На этом фоне хор после доклада патриарха исполнил молитву «Богородице Дево, радуйся». Были и еще песни — про Россию и почему-то про корабельные сосны, но не было логичного в таком контексте студенческого «Гаудеамуса».

Мотивация и личность. Глава 2. Проблемный и технократический подход в науке – Гуманитарный портал

Приоритет средства над целью Неизбежное стремление науки к изяществу, завершённости и техничности аргументации зачастую приводит к тому, что жизненно важные проблемы, проблемы огромной значимости остаются вне её поля зрения, а креативность — невостребованной. Любой психолог, студент или кандидат наук прекрасно понимает, что я имею в виду. Эксперимент, выверенный с точки зрения методологии, сколь бы тривиальным он ни был, вряд ли вызовет критику. И наоборот, нестандартная постановка вопроса, проблема, не вписывающаяся в сложившиеся стереотипы методологии, может вызвать осуждение и критику коллег на том лишь основании, что её невозможно «адекватно» исследовать. Сам жанр научной критики предполагает критику метода, процедуры, логики и тому подобных вещей. Я не припомню ни одной научной работы, в которой взгляды научного оппонента критиковались бы за тривиальность или бессодержательность.  3 Общая тенденция развития науки такова, что проблематика диссертации чем дальше, тем меньше кого-либо волнует, — главным становится критерий «добротности». Другими словами, от соискателя научной степени уже не ожидают новых идей и вклада в науку. От него требуется поддержка доминирующей методологии и умелое обращение с накопленными ей богатствами, никто не ждёт от молодого человека свежих, оригинальных идей. В результате армия «учёных» пополняется абсолютно бездарными, нетворческими людьми. Спустившись с высот академической науки в школы и колледжи, мы обнаружим ту же тенденцию. В сознании школьника наука ассоциируется с техническими манипуляциями, с механическим воспроизведением алгоритмов, изложенных в учебнике. Он вынужден беспрекословно следовать указаниям учителей и заучивать открытые другими истины. Никто не удосуживается сообщить ему, что научный труд — это не только возня со сложной аппаратурой и чтение книг о науке. Мне не хочется быть неверно истолкованным и потому постараюсь пояснить свою мысль. Я ни в коем случае не отрицаю значимости метода и методологии, однако, считаю нужным указать на серьёзную опасность, угрожающую науке, на опасность отождествления средств и целей. Ведь только цель, к которой устремлено исследование, только его конечный результат позволяет нам судить о том, насколько верен тот или иной научный метод, насколько он надёжен и валиден. Бесспорно, учёный обязан думать и о технической, методологической стороне своего исследования, но лишь потому, что правильно избранный метод вернее приближает его к поставленной цели. Забывая о цели своего исследования, учёный уподобляется одному из пациентов доктора Фрейда, который так часто и так тщательно протирал свои очки, что у него почти не оставалось времени воспользоваться ими и увидеть хоть что-нибудь вокруг. Приоритет, отдаваемый в современной науке средствам, приводит к тому, что командные позиции занимают не исследователи-новаторы, а методологи, «технари», «инструментальщики». Хотя противопоставление этих двух каст учёных не абсолютно, есть всё же некоторая разница между теми, кто знает, как делать, и теми, кто знает, что делать. Именно первые, которых всегда в избытке, становятся своего рода жрецами науки, блюстителями протокола и процедуры, носителями ритуала, церемонии. Ещё вчера на них можно было не обращать серьёзного внимания, но сегодня, когда наука стала активным участником внутренней и международной политики, эти люди становятся поистине опасными. Они опасны уже хотя бы потому, что «простому смертному», непрофессионалу легче понять «технаря», чем теоретика или творца. Приоритет средств в ущерб целям увлекает науку на стезю мелочной квантификации, которая в конце концов может подменить собой истинные цели научного исследования и науки в целом. Эта опасность вполне реальна, поскольку наука, поднимающая на щит средство и недооценивающая цель, ради элегантности формы не пожалеет и содержания, а ради красоты формулировки не пощадит даже истину. Учёному-«технарю» проще «подогнать» проблему под ту или иную методику и процедуру, чем подобрать методику, наиболее адекватную поднятой проблеме. Первый вопрос, который он задаёт себе, звучит примерно так: «Какие проблемы можно исследовать с помощью методик, которыми я владею?», в то время, как ему следовало бы спросить себя: «Какие из существующих проблем наиболее важны, какие требуют безотлагательного решения, каким из них я должен посвятить свои силы и время?» Чем можно оправдать тот факт, что большинство учёных так и остаются заурядными «технарями», всю свою жизнь посвящают несущественным частностям, не покидая пределов когда-то избранной области деятельности, границы которой жёстко определены, но определены не основополагающими проблемами мироздания, а лимитами аппаратуры, технического оснащения?  Примечания»>4 Множество учёных нашли своё призвание на ниве таких наук как «зоопсихология» или «статистическая психология», и это уже ни у кого не вызывает ни удивления, ни улыбки, а между тем сам факт существования этих дисциплин нелеп и абсурден. Ведь это означает, что есть психологи, которые не возьмутся за исследование проблемы, даже самой насущной, самой важной, если она не связана с животными или со статистикой. Это напоминает мне старый анекдот про пьяницу, который искал свой кошелёк не там, где потерял его, а под уличным фонарем, потому что «под фонарем светло», или другой анекдот — про врача, который всем своим пациентам ставил диагноз «грыжа», поскольку был специалистом по лечению грыжи. Приоритет средства над целью порождает оценку наук с точки зрения их «научности», в результате чего физика, например, считается более «научной», чем биология, а биология стоит выше психологии, а последняя, в свою очередь, ценится выше социологии. Столь малоперспективная и пагубная иерархия возможна только в том случае, если счесть, что наука подлежит оценке с точки зрения её результативности, лаконичности её формулировок и точности используемых ей методов. При проблемном подходе такая иерархия просто невозможна, потому что вряд ли кто-нибудь возьмёт на себя смелость заявить, что проблемы безработицы, расовой дискриминации или любви менее важны, чем изучение звёзд, кальция или функционирования почки? Приоритет средства над целью приводит к чрезмерному дроблению науки, возводит непреодолимые барьеры между отдельными её областями. Когда Жака Лоэба спросили, кто же он, в конце концов, — невролог, химик, физик, психолог или философ, — он ответил: «Я исследователь, я решаю проблемы». Вот образец настоящего учёного! Мы можем только мечтать о том, чтобы все учёные приняли образ мыслей Лоэба. Подобный образ мышления принес бы большую пользу науке, но он, к сожалению, невозможен до тех пор, пока господствует философия, которая заставляет учёного становиться техником, экспертом, человеком знающим, философия, которая не востребует таланты человека ищущего. Если бы каждый учёный сегодня осознал, что его предназначение состоит в том, чтобы формулировать вопросы и искать на них ответы, мы совершили бы огромный прорыв, мы вышли бы на новые научные рубежи и приступили бы к решению наиболее важных и безотлагательных психологических и социальных проблем. Почему научная мысль почти не движется в этом направлении? Как получилось, что на сто учёных, занимающихся вопросами физики и химии, приходится только десяток исследователей, посвятивших себя изучению психологических проблем? Что лучше для человечества — заставить тысячи лучших умов трудиться над усовершенствованием смертоносного оружия (или над выведением ещё одного штамма пенициллина) или подтолкнуть к решению проблем национализма, эксплуатации, психотерапевтических проблем? Приоритет средства над целью делает все более непреодолимой пропасть, разделяющую учёных и других людей, столь же взыскующих истины, мешает объединить возможности различных методов поиска истины и понимания. Если мы согласимся с тем, что наука — это поиск истины, проникновение в сущность вещей, стремление к пониманию их глубинного естества, озабоченность самыми насущными проблемами, то станет очевидно, что учёные, поэты, художники и философы призваны исполнять одни и те же функции. 5 Часто получается так, что учёный и поэт ищут ответ на один и тот же вопрос. Нам ещё предстоит определить, в чём, на самом деле, объективно заключается различие между поэтическим и научным методами познания, между поэтическими и научными техниками исследования реальности. Однако наука, судя по её сегодняшнему состоянию, только выиграла бы, если бы пропасть, отделяющая ныне учёного от поэта и философа, постепенно сужалась. Приоритет, отдаваемый средствам, предопределяет существование двух непересекающихся вселенных — вселенных поэтического и научного бытия, он не оставляет поэту и учёному надежды на встречу. При проблемном подходе к науке, напротив, сотрудничество мыслителя и художника возможно и неизбежно. Чтобы убедиться в правоте этого тезиса, достаточно перечитать биографии великих учёных. Многие из них объединяли в себе таланты художника и поэта, своё научное вдохновение, свои гениальные догадки они предпочитали черпать не из работ своих коллег, но из окружающей их повседневности и из трудов философов. Приоритет средств и догматизм в науке Приоритет средств неизбежно порождает научный догматизм, который тут же объявляет войну еретикам. Научные проблемы не так-то просто сформулировать, подвергнуть классификации и упорядочиванию. Разрешённая проблема перестаёт быть проблемой, она становится методом или техникой, а та, что ещё не сформулирована — почти что и не существует. Получается так, что формулировать и классифицировать мы можем лишь методы и техники, порождённые разрешёнными когда-то проблемами, таким классификациям мы присваиваем гордое звание «законов научной методологии». Канонизированные, загнанные в прокрустово ложе исторических традиций, эти «законы» не только не помогают исследователю, но и связывают его по рукам и ногам. Они становятся непреложными истинами для заурядного, нетворческого, конвенционального, робкого учёного; такому учёному проще подступаться к решению встающих перед ним проблем именно так, как предписано догмами. Догматизм особенно опасен в психологии и в социальных науках, где «научность» обозначает использование методов и техник, заимствованных из естественных наук. Именно догматизм подталкивает многих психологов и социологов снова и снова пользоваться апробированными, чаще всего изжившими себя методиками, вместо того, чтобы направить свои усилия на разработку новых методов, более отвечающих насущным требованиям нынешнего этапа развития психологии, далеко ушедшей от проблем естественных наук. Традиции в науке — весьма сомнительное благо, догматизм и слепое следование традициям наносит науке несомненный вред. Опасность догматизма в науке Основная опасность догматизма в науке состоит в том, что он препятствует обновлению методологии научного познания. Законы научной методологии, однажды сформулированные, становятся беспрекословной догмой для законопослушного учёного. Применение оригинального метода, попытка нестандартного решения проблемы вызывает подозрение и, как правило, встречается в штыки, — так было с психоанализом, с гештальттерапией, с тестом Роршаха. Подозрительность и враждебность, по-видимому, неизбежны до тех пор, пока не будет создана стройная, целостная система логических и статистических процедур и техник, столь необходимая сегодня психологии и социологии. Открытие, как правило, бывает результатом совместных усилий, сотрудничества множества людей. Лишь в коллективе учёный, не одарённый выдающимся талантом, может способствовать постижению истины. Если же сотрудничество невозможно, если оно не может устоять под натиском враждебности и подозрительности, наука останавливается в своём развитии, она вынуждена ждать появления какого-нибудь гиганта, гения, способного в одиночку поднять проблему. Однако гению не стоит рассчитывать на помощь своих догматичных коллег. Гениальность — удел избранных, она неизбежно вступает в противоречие с ровным, поступательным развитием ортодоксальной науки. Потому учёные-догматики, как полноправные хозяева науки, встречают в штыки любую мало-мальски новаторскую, еретическую идею, преследуют и загоняют в подполье настоящих учёных-творцов. Непризнанному гению остаётся лишь ждать той счастливой поры, когда его идеи будут всё-таки восприняты широкой научной общественностью, когда он сможет выйти из подполья, чтобы установить в науке власть своих догм. Другая, возможно ещё более серьёзная опасность догматизма, взращённого на чрезмерном внимании к средствам, состоит в том, что он все больше и больше ограничивает юрисдикцию науки. Догматизм не только тормозит развитие новых научных методов, он становится непреодолимым препятствием для учёного, стремящегося сформулировать новую проблему. Догматизм апеллирует к тому, что новую проблему, нестандартно поставленный вопрос нельзя исследовать с помощью апробированных методов и инструментов, мне часто приходилось слышать подобные заявления в отношении, например, ценностей, религии. Учёный, не нашедший в себе научного мужества противостоять этой бессмысленной логической парадигме, обречён на тщету и неуспех, именно этот надуманный концепт становится благодатной почвой для обвинений в «логической несообразности» и «ненаучности проблемы» — догматизм, по существу, отказывает человеку в праве задавать любые вопросы и искать ответы на них. Вся история развития науки показывает нам, что не имеет смысла браться за решение неразрешимой проблемы, в любом случае лучше говорить о проблемах, которые пока не нашли своего решения. Такая постановка вопроса, несомненно, побуждает нас к поиску, творчеству, изобретательности, тогда как подход, сформулированный в терминах нынешней ортодоксальной науки, вопросы типа: «Как применить этот метод (в том виде, в каком он известен ныне)?», напротив, заставляют нас признать собственную ограниченность, принуждают к добровольному отказу от познания наиболее важных человеческих проблем. Подобный взгляд на вещи может стать причиной самых невероятных и чрезвычайно опасных последствий. Я вспоминаю, как недавно на одном из научных конгрессов прозвучало скандальное предложение нескольких учёных-физиков о прекращении государственной поддержки психологических и социологических исследований. Они мотивировали своё предложение тем, что, по их мнению, эти науки недостаточно «научны». В основе столь «революционной» идеи лежит гипертрофированное стремление к гладкости, полное непонимание «вопрошающего» характера науки, её человеческой природы. Как должен я, психолог, понимать этот и подобные ему выпады коллег-физиков? Может, они считают, что я в своих исследованиях должен пользоваться методами их науки? Но физические методы вряд ли помогут мне найти ответы на мои вопросы. Каким же образом мне исследовать психологические проблемы? Или их не нужно исследовать вовсе? Или психологи должны отдать их на откуп теологам? Или же это заявление следует воспринимать просто как колкость, как насмешку? Может быть, имелось в виду, что психолог не столь умён, не столь образован, как физик? Но на чем основывается такое суждение? На личных впечатлениях? В таком случае я хочу поделиться с вами своим личным впечатлением: мне кажется, что дураки встречаются в психологии так же часто, как и в физике. А теперь давайте поспорим: чьё впечатление в большей степени соответствует истине? Боюсь, что единственным разумным объяснением подобного рода заявлений может быть тот факт, что в современной нам науке средству исследования, инструменту придаётся незаслуженно большое значение. Догматичная наука, отдающая приоритет средствам, понуждает учёного к «осмотрительности и логичности в суждениях», вместо того, чтобы побуждать его на дерзновенность, толкать на новые исследования. Мы уже не удивляемся тому, что учёный шаг за шагом, сантиметр за сантиметром продвигается вдоль давно проложенных магистралей вместо того, чтобы решительно направиться в сторону неизведанных территорий, прокладывая новые дороги к ещё не познанному. Ортодоксальная наука внушает учёному консервативное отношение к непознанному и отвращает от радикального. Ей не нужен учёный-завоеватель, ей нужен мирный фермер, обживающий уже завоеванные территории.  Примечания»>6 Настоящий учёный обязан, хотя бы время от времени, бросаться в гущу непознанного, где нет сформулированных понятий и точных методов, а есть только хаос, туман, мистерия. Учёному «средства» этот путь заказан, но учёный «цели» должен знать дорогу туда, должен всегда быть готовым к опасному путешествию, как бы ни противилась тому строгая классная дама ортодоксальной науки. Приоритет средств приводит к тому, что учёные 1) считают себя более объективными, чем они есть на самом деле, и менее субъективными, чем они есть на самом деле; 2) считают себя вправе не считаться с проблемой ценностей. Метод всегда нейтрален, проблема, напротив, предполагает некий этический компонент, проблема почти обязательно затрагивает сложнейшие вопросы человеческих ценностей. Учёный, отдающий приоритет методу, инструменту исследования в ущерб его цели, имеет возможность уклониться от решения щекотливой проблемы ценностей. Очень может быть, что одна из главных причин инструментальной ориентации сегодняшней науки, её пресловутой объективности коренится именно в неосознаваемой тяге к свободе от ценностей. И всё-таки, как я уже говорил в предыдущей главе, науке никогда не удавалось и никогда не удастся достичь абсолютной объективности, ей никогда не суждено стать независимой от человеческих ценностей. Более того, я сомневаюсь, нужно ли ей стремиться к абсолютной объективности (может быть лучше сказать так — наука должна быть объективной ровно в той мере, в какой человек может быть объективным?) Все ошибки современной науки, перечисленные мною выше, имеют в своём основании нежелание признать несовершенство человеческой природы. Учёный муж в этом случае уподобляется невротику — он устремляется к «чистоте» и «объективности», он хочет видеть в себе только мыслителя, хочет забыть о своей человеческой природе, и в результате лишается психологического здоровья: но мало того, по иронии судьбы он к тому же становится и плохим мыслителем. Воображаемая свобода от ценностей приводит ко всё более смутному пониманию ценностных стандартов. Если бы учёные «средства» были предельно последовательными в своём отрицании цели (на что они не отваживаются, ощущая явную нелепость возможных последствий), наука оказалась бы не в состоянии отличить важный эксперимент от неважного, второстепенного. Мы могли бы рассуждать лишь о большей или меньшей степени технической грамотности эксперимента. 7 Самое банальное и самое оригинальное исследование с точки зрения методологии могут выглядеть одинаково «хорошими», одинаково «добротными». На практике мы, разумеется, вряд ли поставим их на одну доску, но лишь потому, что при оценке научных исследований мы всё же используем не только методологические критерии и инструментальные стандарты. Мы редко ошибаемся столь вопиющим образом, и всё-таки мы можем ошибаться. Пролистайте первый попавшийся вам под руку научный журнал, и я думаю, что вы согласитесь со мной — нестоящее дело не заслуживает хорошего исполнения. Если бы наука представляла собой просто свод правил и процедур, то чем бы она отличалась от шахмат, или от алхимии, от зубоврачебного дела, от науки о дамских зонтиках? 8

Отношения науки и философии (как Стивен Хокинг преждевременно похоронил философию)

Выступая на организованной компанией Google конференции Zeitgeist Conference в 2011 году, Стивен Хокинг

высказался

следующим образом об отношениях философии и науки применительно к вопросам познания Вселенной: «Большинство из нас не думают об этом всё время, но, время от времени, почти каждый задумывается — зачем мы здесь? Откуда мы появились? Исторически, это считалось вопросами философии. Но философия мертва. Философы не поспевают за современными достижениями науки, в особенности физики. Теперь учёные приняли эстафету открытий в нашем квесте познания».

«Fundamental questions about the nature of the universe could not be resolved without hard data such as that currently being derived from the Large Hadron Collider and space research.»
Стивен Хокинг

Несмотря на то, что Хокинг «похоронил» философию, едва ли найдётся хотя бы один философ, который возразит по поводу ценности и нужности научных данных — поэтому спорил великий физик тут не столько с философами, сколько со своим собственным представлением о философии. Это высказывание — хороший повод для серьёзного об отношениях науки и философии, точнее — об отношении философии с научным методом.

Аристотель — отец науки и философии — не видит, в чём проблема

Отношения философии и науки

Чтобы хоронить какое-то явление — надо хотя бы дать ему определение. Может ли человек дать определение явлению, выводы о котором озвучивает?

Если да:

1. Возникнет предмет разговора — общее понимание того, что именно человек представляет себе, рассуждая о явлении.
2. Можно будет рассмотреть, насколько его представление о предмете анализа соответствует сделанным им выводам.
3. Можно будет понять, насколько его определение явления соответствует значению используемого им понятия. То есть, рассуждает ли человек о называемом явлении или своих заблуждениях о нём. И, соответственно, взвесить ценность всего рассуждения.

Если нет

— в общем случае, это будет беспредметный разговор. А если человек не в состоянии дать определение понятию, у которого есть определённое значение или несколько, то это сразу переход к третьему шагу: на ноль вместо определения умножается ценность всего рассуждения.

▍Что такое наука?

Познание:

наблюдения и объяснения (факты и идеи).

Наука: исследовательская деятельность с применением научного метода. Научное знание: описание и объяснение, обработанного и проверенного, феноменов с применением научного метода.

Философия и наука — понятие из разных категорий. Наука — это процесс познания с применением научного метода. Предметом науки являются познаваемые феномены. Предметом философии является познание как таковое.

Лучше всего отношения науки и философии понятны через их отношения с феноменами: философия → феномен → наука.

Философия ставит вопросы. Философы разрабатывают концепции, предполагают феномены. Вопросом является их проверка — верна ли разработанная концепция, действителен ли феномен?

Научный метод — инструмент проверки философских идей. Научный метод — метод, разработанный философами, от Аристотеля до Карла Поппера, в процессе поиска ответов на вопросы, которые их занимали с самой зари цивилизации.

Наука находит ответы. Частью поиска ответа является валидация вопроса: имеет ли вопрос смысл? Наука работает с замеченными феноменами окружающей среды: фиксирует их и ищет им объяснения. Научные концепции являются производными от описываемых наукой феноменов, возникая в процессе разгадывания принципов их действия.

Философия занимается поиском и обнаружением новых, прежде незамеченных феноменов окружающей среды. Если научные концепции служат их объяснению, то философские концепции служат их поиску, поэтому научные концепции возникают вслед за открытыми феноменами реальности, и качество научной концепции определяется её укоренённостью в реальности феномену. Философские концепции предшествуют феноменам реальности, и служат методом их обнаружения там, где они ещё не были замечены. Они не только не должны быть укоренены в реальности, а, наоборот, не должны от неё зависеть и должны быть максимально «оторваны от реальности» и свободны от ограничений за пределами мира идей. Они должны представлять собой максимально оригинальные умозрительные шаблоны, при приложении которых к реальности, обнаруживающие в ней новые феномены.

При этом философия не должна заниматься их проверкой — это как раз роль науки. Существование феноменов, предположенных философией, далеко не всегда подтверждается наукой. Но существование всех феноменов, из которых выросли науки — заслуга философов. Алхимия оказалась ненаучна, зато химия — стала наукой, некоторые феномены, который философские изыскания заметили, наблюдая за звёздами, им померещились — они не предсказывают судьбы, но другие легли в основу астрономии. Философия ищет феномены там, где у науки нет оснований их предполагать, и может ошибаться бесконечное количество раз — ошибки философии невесомы, зато каждый успех — это новая область познания.

Второй продукт философии — методы познания. Пресловутый научный метод — продукт, выкристаллизовывавшийся философскими поисками. Проверка философских концепций на научность — не обременение для науки, а её цель и причина возникновения: научный метод возник как метод философской проверки собственных идей на состоятельность: философ формулирует идею → идея предполагает существование соответствующих феноменов (допустим, та же идея о связи человеческих судеб и звёздного неба) → идея нуждается в проверке. Из философов плохие критики своих идей, но созданный ими научный метод подходит для этого идеально, являясь антиподом философского подхода, что делает его наилучшим методом валидации философских идей. Грамотно применённый научный метод не должен оставлять сомнений и недосказанностей, вынося однозначный вердикт, который чаще будет отрицательным, но главное в них результат. И отрицательный результат тоже результат.

Отсюда и кажущаяся конфликтность философии и науки, которая является частью восприятия философии в том числе и в научной среде, включая самых сильных учёных, как Стивен Хокинг.

Однако большинство наук возникли как предположения философов о взаимосвязях явлений, оказавшихся верными — и ставшими областями для изысканий, в которых выросли соответственные науки, включая физику, химию, математику, историю, биологию итд.

А научный метод является высшим достижением философии в методах познания. Он оказался настолько успешен, что зажил своей жизнью, в процессе познания феноменов открывая следующие феномены, продолжая цикл познания и углубляя науки вглубь и вширь.

Однако это не обесценивает философский метод, который не претендует на возможности научного — для подобных нужд философии он и был создан. Но научный метод подходит для чего он подходит, а философия остаётся областью создания новых концепций в поисках новых феноменов — и перспективой того, для чего научный метод не предназначен: открытия новых областей знания. Например, экономика — ещё до сих пор недостаточно онаукообразилась, но это сфера познания, имеющая потенциал цивилизационного по масштабам созидательного влияния на человечество (и существование и развитие наук, соответственно), которая никак не могла бы возникнуть как результат применения научного метода к любой из естественных наук, а возникла как расширение философии и до сих пор, во многом, фундаментально является областью философских поисков более, чем научных. И развивается не за счёт новых научных открытий, а новых философских концепций, которым удаётся находить существующие феномены.

Но за экономикой идут не только психология, но и этика, история и другие области знания, имеющие перспективы, которые готова исследовать только философия. И пусть многие из них никуда не приведут, те из них, которые откроют новые направления для научного метода — будут открыты там, куда наука до этого могла даже брезговать заглядывать.

Впрочем, конфликт философии и науки ложный. Эти две категории познания не пересекаются никогда. Если философия открывает феномен, становящийся новой сферой познания, его систематизирует, разрабатывает метод или применяет существующий — то деятельность по системному познанию нового феномена уже перестаёт быть философией и переходить в область науки. Если феномен, предполагаемый философией, не подтверждается наукой, то он остаётся целиком за пределами научного пространства, а если подтверждается — то переходит полностью в него в качестве предмета для изучения.

Главная сложность отношений науки и философии — недостаточная философская подготовка учёных, инженеров и практиков разных наук (например, медицинских), в результате которой их горизонт терпимости сужается до границ немедленно проверяемого научным методом, уже проверенного научным методом или всего, что открыто исключительно научным методом, а за пределами него — либо шарлатанство, либо суеверия, либо «философия мертва». Враждебность науки к философии тормозит развитие науки, в первую очередь, потому, что философия может существовать в более-менее умозрительном пространстве, а вот наука пропущенные подсказки философии сама не наверстает. Впрочем, философия точно так же нуждается в проверке своих идей научным методом, чтобы идти дальше.

Понимание отношений философии и науки пойдёт только на пользу науке, которая склонна страдать от побочного эффекта главного достоинства научного метода — его строгости, которая не в области чистой науки, а в научной отрасли оборачивается ригидностью и консервативностью учёных против собственных же коллег, не говоря о внешних «неучёных». От подготовки учёных с более сильным уклоном в философию научный метод не пострадает, однако «размякнет» среда, в которой он применяется, став более открытой для внутринаучной циркуляции идей и быстрее реагируя на идеи «извне», проверяя их, разоблачая, но главное — продолжая их проверять, а не держать за порогом, не разочаровываясь в философах и фантазёрах, чьи умозрительные концепции и фантазии оказались пустыми, а понимая ценность их изысканий в глобальной картине, которая вся, если крупными мазками, нарисована из умозрительный концепций и фантазий, попавшими в точку, и важность науки как метода их проверки, а не критерия отсева недопустимых идей на дальних подступах.

Естественнонаучникам нужно преподавать больше философии — естественным наукам это не повредит, но позволит их эффективнее вписать в более широкий контекст познания. «Технарям» нужно преподавать больше гуманитарных дисциплин, которые не повредят их «технарности», а освободят их из их иногда очень узких рамок. Технари от сегрегации технических и гуманитарных знаний страдают куда заметнее учёных, приобретая специфическое мировоззрение, согласно которому все проблемы реальности либо решаемы техническими специалистами, либо выдумка, не существуют в реальности. Скажем, разработчики программного обеспечения склонны видеть в грамотно спроектированном софте решение любых проблем — блокчейн решит проблемы финансовой системы, сервисы и сайты — проблемы занятости, экономики, отношений итд. По мере всё более глубокого проникновения цифровых технологий в жизнь человечества, ограничения и побочные эффекты этого подхода всё заметнее.

Но фундаментально подход — не проблема, а результат однобокого подхода к образованию в естественнонаучных и технических областях. Философия — это как раз тот контекст, который может и должен связывать все научные и инженерные дисциплины и все специальности высшего образования общим фундаментом, общим знаменателем познания, в контексте которого люди смогут понимать и оценивать роль, важность и ограничения всех наук и всех знаний.

Что не так с ответом Хокинга

В случае с философией диалог с её очередным гробовщиком, скорее всего, так и будет завершаться на просьбе дать ей определение умножением на ноль в один ход, потому что философия относится к той категории явлений, непонимание смысла которых люди принимают за их бессмысленность. Как, например, психология. Или религия (с точки зрения вульгарного атеизма, на установлении вымышленной природы религии интерес к её изучению заканчивается, а не начинается).

Но в случае с философией это практически гарантированный исход, потому что утверждения типа «философия мертва» очевидно бессмысленны для человека, который понимает, что такое философия.

Утверждение «философия мертва» равноценно утверждению «язык мёртв» или «любопытство мертво».

Ответ Хокинга не исключение:

1) Он противопоставил философию работе с данными, сказав, что фундаментальные вопросы о природе реальности не могут быть разрешены без точных данных, полученных методами вроде адронного коллайдера и космических исследований («…said that fundamental questions about the nature of the universe could not be resolved without hard data such as that currently being derived from the Large Hadron Collider and space research»). Это бесспорное утверждение, из которого совершенно не следует противопоставление — наоборот, hard data дополняет философские вопросы. Человечество ведь и изобрело такие методы получения научных данных — как и саму науку — для того, чтобы найти ответы на свои вопросы.

2) Свёл её к конкретным очень специфическим вопросам, сведя всю философию к нескольким экзистенциальным вопросам вроде «Зачем мы здесь?» и «Откуда мы взялись?» (“Most of us don’t worry about these questions most of the time. But almost all of us must sometimes wonder: Why are we here? Where do we come from?) Хокингу отлично удалось передать этими вопросами то, как выглядит философия с точки зрения человека, который не интересуется философией. Именно такими вопросами сценаристы фильмов «Прометей» и «Чужой: завет» прописали «глубокую» мотивацию андроида Дэвида. Поэтому никакого противоречия в том, что ответом на умные вопросы получилось (оба раза) глупое кино, на самом деле, нет — на самом деле, вопросы тоже дурацкие.

Философским подходом к вопросам «почему мы здесь» и «откуда мы пришли» будет не слепо копать в сторону ответов, а задать вопросы к самим вопросам: какая цель у этих вопросов? Что за ними стоит? Кто такие «мы»? Что «мы» на самом деле пытаемся этими вопросами узнать?

Если философия наука, то это наука о вопросах, точнее — о познании как таковом. Наука ищет ответы, философия — изучает, как ставить вопросы.

3) Заявил, что философия не поспевает за естественными науками, в особенности физикой, как будто это гонка: “Philosophers have not kept up with modern developments in science. Particularly physics.” На самом деле, это естественная задержка обмена информацией между разными дисциплинами. Даже внутри одной дисциплины могут одновременно существовать несколько противоречащих друг другу парадигм, когда появляются новые данные в ситуации, когда большинство специалистов в этой области обучались по старым — в медицине, например, это происходит постоянно (Новая концепция диабета 2 типа: опасный, но обратимый).

Естественно, что междисциплинарный обмен происходит ещё медленнее. Указать примеров, когда современные философы оперируют представлениями, от которых закатывают глаза современные физики или биологи, можно множество — но это будет лишь частный случай обычной междисциплинарной рассинхронизации. Отдельные исследователи в любой области могут поддерживать темпы и находиться в курсе всех новейших данных в смежных областях интереса, но массово эта проблема решается только по ходу смены поколений. Понимание этого — то есть, понимание того, как устроено и функционирует познание — тоже относится к области философии, и логическая цепочка «современные философы отстают от современных физиков — следовательно, философия мертва» демонстрирует лишь пробел в философском образовании, которое на каком-то уровне необходимо и физикам тоже. Оно настолько же легитимно, как утверждение «современные врачи отстают от современной биологии — следовательно, медицина мертва».

Кстати, у многих великих физиков проблем с философией никогда не было — наоборот, они, по совместительству, были и неплохими философами в своей области.

4) Противопоставил философию науке, заявив, что теперь учёные несут свет знания: “Scientists have become the bearers of the torch of discovery in our quest for knowledge.” Познание — это не игра с нулевой суммой, и нести свет знания может не только одна группа людей в каждый конкретный исторический период. В идеале, в квесте познания должно участвовать всё человечество, а не только специально обученные люди — и, безусловно, человечество к этому идеалу, по мере распространения всеобщего образования, стремительно приближается.

5) В собственных словах Хокинг пропустил, что закончил свою мысль выводом, который выше сам использовал как пример мертвизны философии: «He said new theories “lead us to a new and very different picture of the universe and our place in it”. По сути, он сказал, что учёные занимаются поисками ответов на вопросы, которые сам же отнёс к мертвым философствованиям (»Why are we here? Where do we come from?»).

Рассуждения о философии словно конкуренте науки, который проигрывает и не поспевает — это категориальная ошибка, следующая из непонимания иерархии отношений иерархии науки и философии.

Наука от философии никуда не убежит, потому что философия — пранаука, мать всех наук, но сама она не является и не являлась формой науки, которая могла бы как-то устареть или отстать. Научный метод — творение философов, и выбор между наукой и философией — ложная дилемма. Философия вместе с наукой служат одному хозяину — человеку, и решают одну главную задачу — расширение границ человеческого познания.

Виноваты философы

Строго говоря, стереотипное отношение технарей к гуманитариям и философии в частности — чистейший пример Даннинга-Крюгера. Но, прежде, чем обидевшиеся айтишники уничтожат мою карму, признаюсь: основная ответственность за это — на самих философах и преподавании гуманитарных наук в целом.

Читая ещё в универе учебники по философии (например, по феноменологии) на русском без предварительной подготовки, я не мог понять, о чём идёт речь, несмотря на собственный органичный интерес к этой теме. Перечитывая дидактические материалы на русском сейчас, уже немного разбираясь в вопросе, я не могу отделаться от впечатления, что это потому, что сами авторы не очень понимали, что они пишут, просто повторяя заученные формулировки, которые в своё время принесли им пятёрки на экзаменах.

Назначение философии — связывать воедино пространство человеческого познания, в том числе ненаучного, включая субъективный опыт, религиозное познание etc. — всё, из чего состоит ноосфера, организовывая его в рабочую иерархию человеческих представлений и их источников, понимая, например, где необходима hard data — а где человеческие убеждения никакой хард датой не перешибёшь, и работать нужно с ними как с констатой, а не переменной.

То есть, философия должна быть открытой, инклюзивной — и способствовать как развитию междисциплинарности внутри науки, так и продуктивной связи науки с ненаучными сферами человеческого опыта.

Вместо это современная философия демонстрирует тенденцию оборачивать существующие предрассудки о философии в повод «обидеться и уйти, забрав игрушки», отреагировав на непонимание не работой над собой, а усилением закрытости, рассматривая непонимание философии не как проблему, которая философия же и должна решать, а как признак собственной избранности. В результате, философия закрывается и становится менее релевантной для решения насущных проблем человеческого познания. И когда люди недоумевают «а зачем нужна философия?» — это не потому, что философия бесполезна, а потому, что сами философы перепутали побочный эффект философии — абстрактность — с её предназначением.

И, хотя Хокинг заблуждался в своём диагнозе философии — виноват в этом не Хокинг. Со своей работой физика он справлялся как следует, внося свой вклад в то, чтобы сделать Вселенную немного понятнее человечеству. Ответственность на философах, когда они не могут выполнить ту же самую работу уже в своей области — развивать сферу познания.

Новая Россия — Организация науки в зарубежных странах (Библиография)

Новая Россия ОРГАНИЗАЦИЯ НАУКИ В ЗАРУБЕЖНЫХ СТРАНАХ Агабеков В. Белорусское химическое общество / В.Агабеков, Н.Литвинко // Наука и инновации. — 2020. — N 1. — С.25-27. 01 Альтбах Ф. Сможет ли Китай продолжить развитие? / Ф.Альтбах, Ци Ван / пер.: А.П.Кузнецов // В мире науки. — 2012. — N 12. — С.42-44. Научные исследования мирового класса и новые вызовы времени. Анализ цитирования научных публикаций Казахстана по базе даных Scopus // Международный форум по информации. — 2011. — Т.36, N 2. — С.39-42. Антонова Т. Женщины в составе научных кадров Беларуси: квалификационная структура по областям науки // Наука и инновации. — 2014. — N 7. — С.53-55. Белорусская наука в условиях модернизации: социологический анализ / [М.И.Артюхин и др.]; Нац. акад. наук Беларуси, Ин-т социологии. — Минск: Беларуская навука, 2015. — 327с. И/Ч21-Б434 НО Белорусское общество генетиков и селекционеров / А.Кильчевский, Л.Хотылева, Р. Шейко, Е.Сычева // Наука и инновации. — 2020. — N 1. — С.17-20. 01 Бельков М. Центры коллективного пользования научным оборудованием // Наука и инновации. — 2015. — N 2. — С.24-25. В Белоруссии. Бранштеттер Л. Многонациональный патентный бум / Л.Бранштеттер, В.Франсишку, Л.Гуанвей; пер. А.Н.Божко // В мире науки. — 2013. — N 12. — С.60-61. Ванс Э. Почему Мексика не может сделать науку самоокупаемой? / пер. А.П.Кузнецов // В мире науки. — 2013. — N 12. — С.64-70. Ваэйрес Л. Качество научных данных: операционный подход / Лео Ваэйрес, Мориц ван дер Граф // Международный форум по информации. — 2011. — Т.36, N 2. — С.3-11-18. Взаимосвязь индустрии и науки во Франции на примере Политехнической школы Франции / И.И.Коростылева, В.Г.Попова, Е.Б.Тищенко, С.А.Тищенко // Экон. стратегии. — 2015. — N 3. — С.118-122. Виноградов А.В. Наука и техника в Китае: состоявшаяся модернизация / А. В.Виноградов, Е.А.Салицкая, А.И.Салицкий // Вестник Рос. акад. наук. — 2016. — Т.86, N 2. — C.152-160. Влияние импакт-фактора журнала на цитируемость казахстанских публикаций / А.Ж.Ибраев, Т.Ш.Кубиева, Г.А.Козбагарова, Н.И.Пономарева // НТИ. Сер. 1. Орг. и методика информ. работы. — 2014. — N 8. — С.26-34. Волков А. Знакомьтесь, наука ИндиКИТАЯ! // Знание — сила. — 2016. — N 3. — С.4-13. В последние два десятилетия Китай вновь выдвигается на авансцену мировой истории. Образование и наука стали основой «китайского чуда». Китайские ученые настойчиво продолжают восхождение на вершины мировой науки. Волотовский И. Белорусское общественное объединение фотобиологов и биофизиков / И.Волотовский, С.Черенкевич, Е.Слобожанина // Наука и инновации. — 2020.- N 1. — С.28-30. 01 Горохов А.А. Инвестиции в научно-исследовательские работы как основной фактор обеспечения продовольственной безопасности: опыт США // Нац. интересы: приоритеты и безопасность. — 2014. — N 18. — С.49-60. Граймс Р. Наука в Великобритании — диалог с правительством и обществом // Междунар. жизнь. — 2016. — N 4. — С.119-125. 01 Гратцер У. Эврики и эйфории: об ученых и их открытиях: сборник: пер. с англ. — М.: КоЛибри, 2010. — 655с. — (Galileo). Ч21-Г778 НО Гринберг М.Л. Подводные камни системы публикаций открытого доступа: мнения в разных странах мира // Научная периодика: проблемы и решения. — 2014. — N 2. — С.11-20. Данилович В. Общественные объединения в исторической науке / В.Данилович, А.Соловьянов // Наука и инновации. — 2020. — N 1. — С.38-39. 01 Джанян С. Скандинавское Сколково // Огонек. — 2011. — N 5. — С.36-37. Датско-шведская Медиконовая долина — один из крупнейших в Европе кластеров, где сосредоточены научно-исследовательские лаборатории, коммерческие структуры и промышленные предприятия, имеющие отношения к обширной отрасли, называемой life sciences — наукой о жизни. Дука Г. Стратегия развития науки «Молдова-2020». Научная реформа // Инновации. — 2016. — N 6. — С.112-118. 01 Емельянов С.В. Политика администрации Обамы в сфере НИОКР / С.В.Емельянов, Л.Ф.Лебедева // США и Канада: экономика, политика, культура. — 2013. — N 10. — С.85-92. Емельянович И. Полноправный раздел академической науки // Наука и инновации. — 2015. — N 6. — C.62-72. 01 Объединенный институт проблем информатики Национальной академии наук Беларуси представлен в рубрике «открытые двери». Серия статей показывает достижения института за 50-летний период работы. Жиганова Л.П. Роль США в разработке международного проекта «Геном человека» // США и Канада: экономика, политика, культура. — 2011. — N 9. — С.93-108. Завадский М. Чайна-остров // Эксперт. — 2011. — N 9. — С.36-39. Китайский технологический и промышленный анклав в Малайзии нащупывает собственный путь развития, оставаясь при этом в тисках жестко централизованной федеральной системы этой страны. Иванец А. Общественные объединения на профессиональной основе в научной сфере // Наука и инновации. — 2020. — N 1. — С.4-8. 01 Изотов Д.А. Опыт интеграции науки и образования в станах Северо-Восточной Азии // Инновации. — 2013. — N 1. — С.76-81. Исследовательские университеты США: механизм интеграции науки и образования / под ред. В.Б.Супяна. — М.: Магистр, 2009. — 399с. Ч21-И889 НО Кадровая геополитика // Ученый совет. — 2012. — N 11. — С.44-50. В этом обзоре представлены наиболее интересные направления поддержки научных исследований и особенно молодых ученых, существующие за рубежом. Калиничев А. Новый президент США и перспективы американской науки // Троицкий вариант. Наука. — 2016. — 15 ноября (N 23). — С.13. По материалам Nature, Science, Scientific American, CNN, BBC и Washington Post. Каппос Д. Кто будет финансировать следующую многообещающую идею? / пер. И.Е.Сацевич // В мире науки. — 2013. — N 12. — С.54-58. Миниатюрные роботы, персонализированные лекарства и другие способные изменить мир технологии пылятся в лабораториях, не встречая поддержки. Как можно решить эту проблему? Кильчевский А. Завоевания науки — сокровищница нации / А.Кильчевский, И.Берговина // Наука и инновации. — 2017. — N 3. — С.63-68. В Государственный реестр научных объектов, составляющих национальное достояние Республики Беларусь, включено десять уникальных объектов, каждый из которых сформирован в результате многолетней и кропотливой работы ученых НАН Беларуси и Министерства здравоохранения. Статья подготовлена на основе анализа ежегодных отчетов организаций о состоянии и использовании таких объектов. Ковалевич А. Белорусское общество лесоводов // Наука и инновации. — 2020. — N 1. — С.21-22. 01 Коваленя А. Гуманитарный вектор белорусской науки // Наука и инновации. — 2015. — N 2. — С.61-64. Коваленя А.А. Гуманитарная наука белорусскому обществу: достижения и перспективы / А.А.Коваленя, В.И.Левкович // Известия Национальной академии наук Беларуси. Серия гуманитарных наук. — 2017. — N 1. — С.7-23. 01 Коломиец Э. Белорусское общественное объединение микробиологов // Наука и инновации. — 2020. — N 1. — С.31-32. 01 Комарова Ж. Наука — образ жизни // Наука и инновации. — 2014. — N 3. — С.57-63. Комарова Ж. Особенности коллаборации в науке: экспертное мнение / Ж.Комарова, И.Емельянович // Наука и инновации. — 2019. — N 1. — С.26-35. Включение белорусских ученых в мировую научную кооперацию предполагает взаимовыгодный обмен разработками, привлечение зарубежных источников финансирования, освоение рынка высоких технологий. О том, как используется этот важнейший инструмент экспорта научной продукции, рассказывают руководители отечественных научных и образовательных учреждений. Комарова Ж. У истоков создания отраслей и производств будущего // Наука и инновации. — 2017. — N 5. — C.4-9. 01 Совещание Президента Республики Беларусь Александра Лукашенко с научной общественностью, состоявшееся 7 апреля 2017 г., — серьезный и откровенный разговор о нынешнем и будущем науки. Коннов В.И. Национальные научные фонды в институциональной структуре науки: зарубежный опыт // Междунар. жизнь. — 2016. — N 4. — С.126-138. 01 Константинов А. Затраты на светлое будущее. Сколько вкладывают в науку и технику разные страны и регионы мира? // Русский репортер. — 2014. — N 9. — С.50-51. Константинов А. Мозг из машины / А.Константинов, А.Лесняк // Русский репортер. — 2013. — N 11. — С.46-50. Власти крупнейших стран вкладывают миллиарды в искусственный разум. Костина Г. ДНК с круговым движением // Эксперт. — 2012. — N 40. — С.71-74. Американские ученые русского происхождения показали механизм возникновения тяжелых болезней, связанных с необычным изменением структуры генома. Эти знания важны как для диагностики, так и для поиска лекарств против трех десятков генетических заболеваний человека. Кочетков Г.Б. Ведущие «мозговые центры» США / Г.Б.Кочетков, В.Б.Супян // США и Канада: экономика, политика, культура. — 2010. — N 12. — С.105-115. Кроу М. Наука для молодежи / пер.: И.В.Ногаев // В мире науки. — 2012. — N 12. — С.45-47. Избавиться от кафедр геологии и биологии — вот лучший способ заинтересовать современных студентов, избалованных всякими гаджетами и доступной информацией. Крючков В. Пятая сила // Итоги. — 2011. — N 20. — С.54-56. В американском коллайдере Теватрон родилась неизвестная частица, которая может перевернуть с ног на голову все существующие представления об устройстве Вселенной. Кубиева Т. Ш. Библиометрическая оценка продуктивности науки Казахстана по информационным ресурсам Web of Science (Thomson Reuters) / Т.Ш.Кубиева, Г.А.Козбагарова, Н.И.Пономарева // Вестник Национальной академии наук Республики Казахстан. — 2015. — N 2. — С.216-225. Лазарев В. Формирование комплексов библиометрических показателей для оценки университетов Беларуси и Украины / В.Лазарев, С.Назаровец, А.Скалабан // Наука и инновации. — 2017. — N 6. — C.63-67. 01 Лазаревич А. Белорусское философское общество в интеллектуальной жизни Беларуси / А.Лазаревич, А.Куиш // Наука и инновации. — 2020. — N 1. — С.34-37. 01 Лебедев В. Наносфера: от изучения к производству // Наука и инновации. — 2015. — N 6. — C.9-11. 01 Нанотехнологии являются одним из самых стремительно развивающихся научно-технических направлений. Интерес к фундаментальным и прикладным исследованиям в этой области постоянно увеличивается, в них вкладываются значительные финансовые средства. Учеными создан существенный задел и предложены оригинальные инженерные решения в данной сфере. Об этом, а также о перспективах наноиндустрии рассказал первый заместитель Председателя Президиума НАН Беларуси академик Сергей Чижик. Лоуренс О.Ш. США: конфликт идеологии с наукой / пер. И.В.Ногаев // В мире науки. — 2013. — N 2. — С.78-89. Соединенным Штатам предстоит решить сложную проблему, возникшую внутри страны: как преодолеть враждебность по отношению к науке? Лу Си. Фундаментальные исследования — основа инноваций // Китай. — 2018. — N 3. — С.24-25. Лукьянцева Н.В. Повышение эффективности управления в сфере науки и инноваций в Республике Беларусь // Проблемы управления. — 2017. — N 4. — С.91-96. 01 Малахов В.А. Иран: позитивный опыт развития науки и технологий / В.А.Малахов, М.А.Юревич, Д.С.Аушкап // Мировая экономика и междунар. отношения. — 2019. — Т.52, N 11. — С. 116-124. 01 Механик А. Она пошла дальше Ландау // Эксперт. — 2014. — N 22. — С.42-48. Наталья Берлова, первая женщина — полный профессор Кембриджа за всю его 800-летнюю историю, разгадала природу квантовых вихрей в сверхтекучей жидкости. Миллер У. Кто управляет Кремниевой долиной / беседовала А. Никифорова // Эксперт. — 2011. — N 50. — С.60-64. Можно иметь компанию без исследований, но исследования без приложения к бизнесу никому не нужны, считает профессор менеджмента и компьютерных наук Стэнфордского университета, основатель нескольких компаний в Кремниевой долине Уильям Миллер. Миндич Д. «Воровство — прекрасная стратегия» / Д.Миндич, А.Никифорова, Т.Оганесян // Эксперт. — 2011. — N 46. — С.56-61. Один из главных элементов инновационной стратегии Сингапура — массовая покупка талантов из-за рубежа. Однако в долгосрочном плане главные идеологи страны прежде всего рассчитывают на собственные научные и инженерные кадры. Михайловская С. Молодежь. Наука. Инновации // Экономика Беларуси: итоги, тенденции, прогнозы. — 2015. — N 1. — С.98-104. 01 Под таким девизом проходило в нынешнем году республиканское собрание научной общественности, посвященное Дню белорусской науки. Представители Национальной академии наук Беларуси, Министерства образования, Государственного комитета по науке и технологиям подчеркивали, что в Беларуси ведутся системные научные исследования, есть уникальные результаты, на базе инноваций создаются производства и научно-исследовательские центры мирового уровня. Мишина Л. Как стать ученым? // Ученый совет. — 2008. — N 12. — С.54-56. О механизме подготовки научных кадров в России. Вехи научной карьеры. Мойсеенок А. Белорусское общество биохимиков и молекулярных биологов / А.Мойсеенок, И.Сутько // Наука и инновации. — 2020. — N 1. — С.33-34. 01 Морозов П. Е. Роль науки об индустриальных отношениях в условиях глобализации // «Черные дыры» в рос. законодательстве. — 2011. — N 5. — С.87-91. На примере научной теории США. Наджаров Р. Успех науки независимого Азербайджана // Вестник рос. филос. общества. — 2014. — N 3. — С.148-151. Наука по-американски: очерки истории: пер. с англ. / Европ. ун-т в Санкт-Петербурге; сост., науч. ред. и авт. предисл. Д.Александров. — М.: Новое литературное обозрение, 2014. — 617с. — (Программа развития социальных исследований образования в России) (История науки). Ч21-Н34 НО Научное развитие и гармония в современном Китае: сб. ст. — М.: Шанс, 2017. — 518с. — (Современная китайская социология). С55-Н346 НО Николаев А.Б. Неравномерность международной сферы НИОКР / А.Б.Николаев, М.Н.Осьмова // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 6. Экономика. — 2013. — N 3. — С.27-44. Николай Мышкин: задача науки — закладывать основы технологий будущего / записала Ж. Комарова // Наука и инновации: научно-практический журнал. — 2013. — N 5. — С.56-60. Беседа с директором Института металлополимерных систем им. В.А.Белого НАН Беларуси академиком Николаем Мышкиным. Новицкий Д. Белорусское физическое общество / Д.Новицкий, Ю.Курочкин, Д.Могилевцев // Наука и инновации. — 2020. — N 1. — С.22-24. 01 Оганесян Т. Из чего состоит пространство-время // Эксперт. — 2013. — N 6. — С.54-58. Крупнейший американский физик-теоретик Дэвид Гросс — лауреат Нобелевской премии по физике 2004 года — уверен, что в ближайшее время ученым придется ответить на самые главные вопросы об устройстве нашего мира. Осокин Б. Американским ученым не хватает денег // New Scientist: русская версия. — 2011. — N 11. — С.88-89. В связи с программой сокращения государственного долга США ученым на исследования перепадает гораздо меньше. Исследователи пытаются добыть деньги самостоятельно. Оценка вклада Казахстана и других стран СНГ в мировую науку: БД Scopus / Е.З.Сулейменов и др. // НТИ. Сер. 1. Орг. и методика информ. работы. — 2011. — N 7. — С.16-21. Парфенов В. Белорусское ботаническое общество // Наука и инновации. — 2020. — N 1. — С.12-13. 01 Патон Б. Достояние республик / беседу вела Т.Кузьменко // Поиск. — 2013. — 8 ноября (N 45). — 2013. — С.10-11. Академическая наука подтверждает свою конкурентоспособность. Попова А.О. Государственные научно-исследовательские лаборатории США / А.О.Попова, В.Б.Супян // США и Канада: экономика, политика, культура. — 2011. — N 9. — С.109-125. Реформы науки и техники в РФ и КНР: итоги и перспективы: материалы Междунар. форума «Реформы науки и техники в КНР и РФ: теория и практика» (17-18 окт. 2005 г., Пекин, КНР) / под ред. Н.А. Ащеуловой и др. — СПб.: Нестор-История, 2009. — 351с. Ч21-Р456 НО Рикко Д. Научно-исследовательская работа в Италии: современное состояние (интервью с секретарем ADI (итальянская ассоциация аспирантов и кандидатов наук) // Научная периодика: проблемы и решения. — 2013. — N 5. — C.4-7. Рубаков В. Долгожданное открытие: бозон Хиггса // Наука и жизнь. — 2012. — N 10. — С.3-17. Четвертого июля 2012 года произошло событие, имеющее выдающееся значение для физики: на семинаре в ЦЕРНе (Европейском центре ядерных исследований) было объявлено об открытии новой частицы, которая, как осторожно заявляют авторы открытия, по своим свойствам соответствует теоретически предсказанному элементарному бозону Стандартной модели физики элементарных частиц. Соловьев П. Сайт научной организации как комплексный коммуникативный продукт // Наука и инновации. — 2014. — N 4. — С.29-31. Сон Э.Е. Организация фундаментальной науки в США и России: субъективный взгляд / Беседовал С.Шаракшанэ // Ученый совет. — 2010. — N 12. — С.54-65. Стефан П. Еще один процент // В мире науки. — 2012. — N 12. — С.48-49. В науке США господствует неравенство доходов — и это к лучшему. Сулейменов Е.З. Место науки Казахстана в научно-техническом развитии стран СНГ // НТИ. Сер. 1. Орг. и методика информ. работы. — 2011. — N 6. — С.30-40. Сюй Л. Развитие и совершенствование китайской базы данных индекса цитирования общественно-научных статей // Власть. — 2017. — N 2. — С.176-181. 01 Тайль Ш. Почему Германия по-прежнему успешна / пер. С.А.Кузнецов // В мире науки. — 2012. — N 12. — С.36-41. Германия нашла эффективный и живо реагирующий на изменения в мире механизм продвижения своих лучших идей из университетских лабораторий в промышленность. Теодору Р. Хранилища открытого доступа // Международный форум по информации. — 2011. — Т.36, N 2. — С.33-38. Растет число институтов, создающих хранилища для размещения электронных версий статей с открытым доступом в Интернете, написанных учеными этих институтов. Терек А. Конкурентоспособность научно-исследовательских работ // Регион: экономика и социология. — 2011. — N 1. — С.275-293. Анализируются методы ранжирования стран Европейского союза по показателям конкурентоспособности научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ, а также их влияние на соотношение элементов национальной инновационной системы. Ткач Д.Г. Новые докторские программы Франции как синтез научного и креативного // Alma mater = Вестн. высш. школы. — 2013. — N 11. — С.79-82. Толкачев Е. Этюды о научном творчестве // Наука и инновации. — 2014. — N 12. — С.10-14. Файзуллоев М.К. Состояние научно-исследовательской сферы Республики Таджикистан и стран СНГ: статистический анализ // Вопросы статистики. — 2012. — N 2. — С.58-61. Фан Пин. Рассказы о китайской науке: пер. с кит. — М.: Шанс, 2017. — 239с. — (Поднебесная в рассказах). Ч21-Ф21 НО Хромов Г. С. Текущее состояние научно-технических систем промышленно развитых стран // Науковедческие исследования, 2013: сб. науч. тр. — М., 2013. — С.32-56. — (Методологические проблемы развития науки и техники). Ч21-Н34/2013 НО Худык А.П. Роль науки в выполнении задач социально-экономического развития страны и принятии обоснованных управленческих решений (экологические аспекты) // Проблемы управления. — 2017. — N 4. — С.16-18. 01 Республика Беларусь. Хунг Нгуен Куок. Российский вектор научно-технической политики Вьетнама в XXI в. // Россия и совр. мир. — 2013. — N 1. — С.182-192. Цедилин Л.И. Финансирование науки в России и Германии: сопоставление двух подходов и результатов их применения // Вопросы экономики. — 2021. — N 2. — С.147-160. 01 Цинянь С. Развитие образование и науки в КНР / Пер. с кит. А.Верижниковой // Свободная мысль. — 2011. — N 9. — С.127-138. Цыбулько Н. Белорусское общество почвоведов и агрохимиков // Наука и инновации. — 2020. — N 1. — С.14-17. 01 Чижик С. Как огранять алмазы молодой белорусской науки / записала О.Киевлякис // Наука и инновации. — 2015. — N 1. — С.16-18. Шарый И. Молодежная политика в сфере науки // Наука и инновации. — 2015. — N 1. — С.10-13. Белоруссия. Шоттон Д. Пять звезд электронных журнальных статей: подход к оценке статей // Международный форум по информации. — 2012. — Т.37, N 2. — С.18-30. Шумилин А.Г. Реализация потенциала отечественной науки для инновационного развития Республики Беларусь // Проблемы управления (Минск). Сер. А и В. — 2015. — N 3. — С.33-36. 01 Эмметт Л.А. Проблема модели Open Access и платы авторов за публикацию: обеспечение доступа читателей и авторов в рамках мирового научного сообщества / Л.А.Эмметт, М.Л.Гринберг, Э. Т.Питерсон // Научная периодика: проблемы и решения. — 2013. — N 5. — C.8-18. Ян Э. Взвешенное цитирование / Э.Ян, И.Дин // Международный форум по информации. — 2011. — Т.36, N 2. — С.19-27. 

Гендерный маршрут — 10 женщин-учёных вычеркнутых из истории

Кроме Марии Кюри, сколько ещё известных женщин-учёных Вы можете назвать? Что они открыли? Большинство ответит, что немного. В мире науки очень мало женщин и нельзя сказать, что это из-за того, что они не сделали никаких открытий, более того, едва ли не все их открытия остались забытыми из-за их коллег-мужчин.

В то время как половая дискриминация в науке сейчас не такая уж и большая, в прошлом многим женщинам-учёным не воздавалось по заслугам за их действительно инновационные открытия: проведение исследований, предложение гипотез, проведение экспериментов, включая усердную работу, всё только ради того, чтобы их известность была скрыта из-за их пола.

Вера Рубин 1928 г.р.

Научная карьера Веры Рубин была заполнена критикой и враждебностью со стороны ее коллег-мужчин, не смотря на это, она осталась сосредоточенной на своей работе, а не на этом отношении. Впервые она испытала враждебность, когда сообщила своему учителю физики в средней школе, что её приняли в Вассарский колледж. Он не очень ободряюще ответил: «Это прекрасно. Всё будет хорошо до тех пор, пока ты будешь держаться подальше от науки».

И всё-таки это не привело Веру Рубин в уныние и даже после того, как ей было отказано во вступлении на курс астрономии в Принстоне, потому что к нему не допускались женщины, она продолжала обучение и в конечном итоге стала кандидатом наук в Джорджтауне. Работая совместно с Кентом Фордом, Рубин первая провела исследование, показавшее, что орбитальная скорость звезд на отдаленных частях галактик соответствует скорости звёзд в центре галактики. Тогда это было очень необычным наблюдением, поскольку считалось, что, если самые сильные гравитационные силы существовали там, где больше массы (в центре), сила должна уменьшиться в отдалении, заставляя орбиты замедлиться.

Ее наблюдения подтвердили гипотезу, сделанную ранее человеком по имени Фриц Цвики, который заявил, что своего рода невидимая темная материя должна быть рассеяна всюду по вселенной, не меняя свою скорость. Рубин смогла доказать, что существует в 10 раз больше темной материи во вселенной, чем считалось ранее, что более 90% вселенной заполнено ею. В течение многих лет исследование Веры Рубин не получало поддержку, поскольку многие ее коллеги-мужчины дискредитировали его. Они считали, что ее открытие не соответствует Законам Ньютона и что она, должно быть, сделала просчет. И ее докторскую, и магистерскую диссертацию раскритиковали и, в основном, проигнорировали, хотя доказательства были неопровержимы.

К счастью, научное сообщество со временем признало ее работу, но только потому, что ее коллеги-мужчины позже подтвердили это. Рубин должна все же получить Нобелевскую премию за свою работу.

Сесилия Пейн 1900 — 1979

Сесилия Пейн – женщина-учёный, которая усердно трудилась, но её удивительные открытия были в своё время опровергнуты её руководителями мужчинами. Она начала свои исследования в Кембриджском университете в 1919 году, когда ей дали стипендию в области изучения ботаники, физики и химии. Ее курсы были, по-видимому, закончены напрасно, так как Кембридж в то время не предлагал степеней женщинам. За время, которое она провела в Кембридже, Пейн обнаружила в себе истинную любовь к астрономии. Она перевелась в Редклифф и стала первой женщиной, получившей звание профессора астрономии, после чего многие увидели её талант в астрономии.

После опубликования шести работ и получения докторской степени к 25 годам, ее самым большим вкладом в науку стало открытие того, из каких элементов состоят звезды. «Не знаю как Вы, но я думаю, что компоненты звёзд – это довольно грандиозное дело». Её коллеги-мужчины очевидно так не считали. Человек по имени Генри Норрис Рассел, который руководит рассмотрением удивительной работы Пэйн, настоятельно рекомендовал ей не публиковать статью. Его объяснение состояло в том, что она противоречит общепринятым в то время познаниям и не будет принята аудиторией. Интересно, что он, по-видимому, изменил свое мнение спустя 4 года, когда он чудесным образом выяснил, из каких частиц состоит Солнце, и опубликовал об этом статью. Хотя его методы отличались от методов Пейн, заключение было тем же самым и ему отдали должное за открытие состава Солнца. С тех пол Сесилия была вычеркнута из книг по истории. По иронии судьбы Пейн позднее была удостоена чести получить премию имени Генри Норрис Рассела за её вклад в астрономию.

Цзяньсюн Ву 1912–1997

Цзяньсюн Ву иммигрировала из Китая в Америку, где она начала свою работу над Манхэттенским Проекта и разработку атомной бомбы. Ее самым большим вкладом в мировую науку стало открытие, которое опровергла широко известный в то время закон. В науке, «законы» — это наиболее широко распространенные и копируемые существующие исследования; так что доказательство того, что научный закон ошибочен, является довольно грандиозным предприятием. Закон был известен как Принцип сохранения чётности, который является очень сложным способом доказать идею симметрии, где частицы, которые являются зеркальными отображениями друг друга, будут действовать идентичным образом.

Коллеги Ву, Чен Нин Ян и Цзун Дао Ли, предложили теорию, которая могла опровергнуть этот закон и обратились к Ву за помощью. Ву приняла их предложение и выполнила несколько экспериментов, используя кобальт 60, который доказал ошибочность закона. Ее эксперименты были невероятно существенными, поскольку она смогла показать, что одна частица с большей вероятностью вытолкнет электрон, чем другая и это доказывало, что они не симметричны. Ее наблюдение перевернуло 30-летнее убеждение и опровергло закон сохранения чётности. Янг и Ли, конечно, не сделали запись о её участии в исследовании, и между тем были удостоены Нобелевской премии за своё «открытие», которое доказывает, что закон сохранение чётности может быть нарушен. Ву не была даже упомянута, хотя это именно она провела эксперимент, который действительно опроверг закон. 

Нетти Стивенс 1862–1912

Если Вы немного знаете о хромосомах, Вы, по крайней мере, должны знать, что наш пол определен нашей 23-ей парой хромосом, X и Y.

Кому достались все лавры за это громадное биологическое открытие? Что ж, большинство учебников указывает Вам на человека по имени Томас Морган, хотя открытие фактически шло от женщины-учёного по имени Нетти Стивенс.

Она изучила вопрос определение пола у мучного хрущака и вскоре поняла, что пол зависит от X и Y хромосом. В то время как считалось, что она работала с человеком по имени Томас Морган, почти все ее наблюдения были сделаны самостоятельно.

Моргану позже присудили Нобелевскую премию за упорный труд Нетти. Позже он опубликовал статью в журнале «Наука», в которой говорилось, что Стивенс во время всего эксперимента действовала больше как техник, чем как настоящий ученый, хотя, как оказалось, это не соответствовало действительности.

Ида Тэйк 1896–1978

Ида Тэйк внесла огромный вклад в область химии и атомной физики, который был в основном проигнорирован, пока её открытия не были позже «совершены вновь» ее коллегами-мужчинами. Во-первых, ей удалось найти два новых элемента, рений (75) и мазурий (43), которые как предполагал Менделеев появятся в периодической таблице. В то время как ей приписывают открытие рения, Вы можете заметить, что нет такого элемента как мазурий под атомным числом 43 или где-либо ещё в текущей периодической таблице. Что ж, это потому, что он теперь известен как технеций, открытие которого приписано Карло Перриера и Эмилио Сегре.

В период первого исследования коллеги-мужчины Иды Тэйк предположили, что элемент был слишком редок и исчез слишком быстро, чтобы быть естественно найденным на Земле. Хотя доказательства Тэйк были ясны, они были в основном проигнорированы, пока Перриер и Сегре искусственно не создали элемент в лаборатории, и им было приписано это открытие, чего по праву заслужила Тейк. В дополнение к этой несправедливости Тейк также опубликовала работу, которая создала предпосылки идеи ядерного деления, которая была позже перехвачена Лиз Мейтнер и Отто Стерном. Ее статья, которая на пять лет опередила своё время, описала фундаментальные процессы расщепления, хотя термин еще не был изобретен.

Она исходила из теории Энрико Ферми, что элементы выше урана действительно существуют и предложила объяснение, что частицы могут распадаться при обстреле нейтронами, чтобы выпустить огромное количество энергии. Из раза в раз её статья игнорировалась вплоть до Манхеттенского проекта 1940 года, хотя Ферми была присуждена Нобелевская премия за «открытие» того, что новые радиоактивные элементы производятся во время обстрела нейтронами. Несмотря на ее монументальные открытия, Тейк никогда не была признана (хотя многие винят в этом ее методы, а не ее пол).

Эстер Ледерберг 1922–2006

Половая дискриминация Эстер Ледерберг состояла больше в том, что её муж затмил её, а не в том, что она была обижена ее коллегами-мужчинами. Открытия Эстер были сделаны вместе с ее мужем Джошуа. В то время как они оба играли одинаково важные роли, вклады Эстер остались в основном непризнанными, а Джошуа был удостоен Нобелевской премии за свои исследования.

Эстер была первой, кто решил проблему репродуцирования бактериальных колоний в целом с той же самой оригинальной формой, используя технику, известную как металлизация точной копии. Ее метод был невероятно прост в том, что он только потребовал использования определенного вида вельвета. Несмотря на несметное число существенных открытий в биологии и генетике, ее научная карьера была трудна, поскольку она постоянно боролась за признание от ее коллег. Большая часть славы за открытия досталось ее мужу Джошуа. Ее срок пребывания в должности даже был аннулирован Стэнфордом после понижения в должности до Адъюнкт-профессора Медицинской Микробиологии. С другой стороны, Джошуа был назначен основателем и председателем Отдела Генетики. Эстер была основным партнером Джошуа и, несмотря на ее прилежную работу, она так и не получила признания за многие свои удивительные открытия. 

Лиз Майтнер 1878–1968

Процесс ядерного деления стал существенным открытием для научного мира, и немногие знают, что женщина по имени Лиз Мейтнер была первой, кто выдвинул эту гипотезу. К сожалению, ее работа в радиологии проходила посреди Второй мировой войны, и она была вынуждена в тайне встретиться с химиком именем Отто Гана.

Во время Аншлюса (насильственного присоединения Австрии к фашистской Германии) Майтнер уехала из Стокгольма, в то время как Ган и его партнер Фриц Стрэссмен продолжали работать над их экспериментами с Ураном. Ученые-мужчины были озадачены тем, как уран, казалось, формировал атомы, которые, как они думали, был радий, когда уран был обстрелен нейтронами. Майтнер написала мужчинам, излагая теорию, что атом, возможно, после обстрела распался на то, что позже был признано барием. Эта идея имела огромное значение для мира химии и, работая с помощью Отто Фриша, она смогла объяснить теорию ядерного деления.

Она также заметила, что в природе не существует элемента больше урана и что ядерное деление имеет потенциал создания огромного количества энергии. Майтнер не была упомянута в статье, опубликованной Стрессменом и Ганом, хотя её роль в открытии была чрезвычайно преуменьшена ими. Мужчинам была присуждена Нобелевская премия за их «открытие» в 1944 году, без упоминания Майтнер, что как позже было заявлено, было «ошибкой» комитета по премии. В то время как она не получила Нобелевскую премию или формальное признание за её открытие, в честь Майтнер был назван элемент номер 119, что стало довольно неплохим утешительным призом.

Хенриетта Ливитт 1868–1921

Хотя Вы могли никогда не слышать о Хенриетте Ливитт, её открытия радикально изменили как астрономию, так и физику, существенно изменив наш взгляд на вселенную. Без её открытия такие люди как Эдвард Хуббл и все, кто его последователи никогда бы не могли рассматривать вселенную в её текущей величине. Открытия Ливитт в основном не были упомянуты или признаны теми, кто кардинально в них нуждался, чтобы доказать свои собственные теории.

Ливитт начала свою работу, имея размеры звезд и составляя их каталог в Обсерватории Гарварда. В то время, измерение и каталогизация звезд при ученых-мужчинах была одним из нескольких рабочих мест в науке, которая считалась подходящей для женщин. Ливитт работала как «компьютер», выполняя методичные, повторяющиеся задачи, чтобы собрать данные для ее руководителей мужчин. Ей платили только 30 центов в час за эту интеллектуально изнурительную работу. Выполняя каталогизацию в течение достаточно долгого времени, Ливитт начала замечать зависимость между яркостью звезды и ее расстоянием от Земли. Позже она продолжила развивать идею, известную как отношения яркости периода, которая позволила ученым выяснять, как далеко находится от земли звезда, основанной на ее яркости. Вселенная буквально открылась, поскольку ученые поняли, что каждая звезда не была просто пятнышком в нашей собственной огромной галактике, но и за её пределами.

Такие известные астрономы и физики как Харлоу Шэпли и Эдвард Хуббл тогда использовали ее открытие для основания своей работы. Ливитт почти исчезла, поскольку директор Гарварда отказался официально признать её независимое открытие. Когда Миттас Лефлер наконец заметил ее в 1926 году как возможную номинантку на Нобелевскую премию, она скончалась до того, как смогла получить награду. Шэпли тогда дали премию, он гордился, что он правомерно заслужил признание за интерпретацию ее результатов.

Джоселин Белл Бернелл 1943 г.р.

Вдохновившись книгами своего ее отца, Бернелл начала свою работу с астрономии. Она смогла получить высшее образование со степенью бакалавра в области физики в Университете г. Глазго и продолжила в Кембридже работать над своей докторской диссертацией по философии. В то время, когда она совершила своё открытие, Бернелл работала при Энтони Хюише, изучая квазары. Независимо работая с радио-телескопами, Белл заметила определенные и постоянные сигналы, испускаемые чем-то в космосе.

Сигналы были не похожи ни на какие известные сигналы, которые когда-либо были получены. Хотя она тогда не знала источник сигналов, открытие было огромно. Эти сигналы позже стали известны как пульсары, которые являются сигналами, которые испускаются нейтронными звездами. Эти наблюдения были быстро обнародованы и изданы под именем Хюиша, появляющимся до Бернелл. Хотя Бернелл провела исследование и сделала открытие самостоятельно, Хьюиш позже был удостоен Нобелевской премии 1974 года за его открытие пульсаров. Несмотря на то, что в своё время она была обделена премией и официальным признанием её открытия, теперь повсюду признано, что она была первым человеком, сделашим это открытие.

Розалинд Франклин 1920–1958

Розалинд Франклин была блестящей женщиной-учёным. Вероятно, это самый известный случай, когда с женщиной поступили несправедливо её коллеги мужчины, украв её открытие.

Если Вы знаете что-нибудь о науке, Вы, вероятно, слышали имена Уотсон и Крик, которым приписывается открытие структуры ДНК. Что Вы можете не знать, так это полемика, окружающая их «открытие» и то, что гораздо большее открытие было в статьях Розалин Франклин, над которыми она работала.

В 33 года, она была поглощена работой над ещё не опубликованным открытием, которое могло произвести революцию в биологии. Она пришла к выводу, что ДНК состоит из двух цепей и фосфатной основы. Форма была также подтверждена ее экспериментами с рентгеном структуры ДНК так же как ее измерениями элементарной ячейки. В то время она почти ничего не знала о том, что ее коллеги, Вилкинс и Перуц показали Уотсону и Крику (которые посещали Королевский колледж), не только ее рентгеновский снимок, но и даже отчет со всеми ее недавними результатами.

С результатами научной работы в руках Уотсону и Крику преподнесли это открытие на серебряном блюде.

Мало того, что они получили полное авторство этого исследования, Уотсон тогда использовал их дружбу, чтобы убедить Розалинд, что она должна издать свои результаты после того, как они издали свои. К сожалению, из-за этого ее работа выглядит больше как подтверждение, чем как открытие. После того как «открытие» Уотсона и Крика было признано, они были удостоены Нобелевской премии и стали учеными, чьи лицами, намалёваны на каждом учебнике биологии в Америке. Розалинд Франклин по сути осталась непризнанной.

Переводчик RinaMiro (статья с сайта listverse.com) Copyright Muz4in.Net ©

SHELBY HOEBEE, Listverse is a Trademark of Listverse Ltd.

Интервью с Питером Кивисто — TANDEM — Transnationalism AND Migration, Международная исследовательская лаборатория «Тандем» — Транснационализм и миграционные процессы

В «Журнале социологии и социальной антропологии» опубликовано интервью с руководителем лаборатории «Транснационализм и миграционные процессы» проф. Питером Джоном Кивисто.

Питер, откуда Вы родом? Расскажите о своей семье и школьном образовании.

Я вырос в шахтерском городке с населением около 10 000 человек на Верхнем полуострове штата Мичиган, недалеко от озера Верхнее. Это было поселение с разнообразным этническим составом, где преобладали выходцы из Европы: корнцы, англичане, финны, французские канадцы, итальянцы, норвежцы и шведы. Коренные индейские народности проживали, главным образом, в сельских общинах. Мой отец происходил из семьи финских иммигрантов, мать – из семьи выходцев из Корнуолла. Отец работал учителем математики в старшей школе, мать – помощником учителя в коррекционном классе. Система государственного среднего образования тогда была на довольно хорошо развита, и в 1960-е гг. все больше выпускников поступали в университеты. Большинство моих друзей стали студентами Мичиганского технологического университета, а после инженерами, я же поступил в Университет Мичигана.

Кто были Вашими учителями в университете? Какие идеи вызвали у Вас наибольший отклик в начале пути?

Когда я прибыл в Анн-Арбор осенью 1966 года, я думал, что выберу основной специальностью политическую науку, и планировал после окончания бакалавриата поступать в школу права. Но один приятель посоветовал мне записаться на курс по социологии. До этого я едва ли слышал о социологии, а если и слышал, то не представлял, что это такое. Тот курс действительно глубоко на меня повлиял. Преподаватель, профессор Макс Хейрих, был блестящим лектором. Вместе со своим ассистентом аспирантом Стефаном Берковицем, который вел групповые дискуссии, он показывал, как социология может анализировать проблемы, в водовороте которых мы в то время оказались. Первым текстом, который мы читали на том курсе, был официальный доклад (white paper report) для Белого дома, анализировавший причины восстания на почве межрасовых конфликтов в Уоттсе, районе Лос-Анджелеса, в 1965 году. (Это событие стало первым в серии подобных, захлестнувших страну в следующие несколько лет). В это время я стал активным участником антивоенного движения – начиная с мобилизации против войны 1967 года в Вашингтоне, моей первой поездки в столицу США и первого отравления слезоточивым газом – и движения за гражданские права, включая кампанию профсоюза сельскохозяйственных рабочих Сесара Чавеса. Таким образом, социология захватила меня. Однако то же можно сказать об исследованиях религии. Я посещал несколько курсов по религии, и, в конце концов, выбрал эту область в качестве основной специализации. Макс был прекрасным учителем, добрым и щедрым человеком. Я слушал его курс по социальной теории и провел с ним независимое этнографическое исследование в государственной психиатрической лечебнице в Нортвилле, второй по величине в Мичигане.
В 1970 году я получил степень бакалавра, после чего поступил в Йельский университет, где провел три года в школе богословия, и в 1973 году получил степень магистра. Учебный план был свободным, что давало возможность развивать мой интерес к социологии. Я обучался у трех замечательных преподавателей в здании факультета политической науки и социологии (по иронии, раньше там находилась епископская семинария). Дэвид Аптер, специалист по постколониальной Африке, ввел меня в теорию модернизации и в исследования развития. Норман Бирнбаум (в то время, профессор в колледже Амхерста и приглашенный профессор в Йеле) познакомил меня с европейскими, в особенности с французскими и немецкими, послевоенными теоретиками. Как хороший «новый левый» студент, я уже немного читал Маркузе на бакалавриате, а в курсе Бирнбаума я познакомился с другими ключевыми фигурами первого поколения Франкфуртской школы, самыми важными из которых были Адорно, Беньямин и Хоркхаймер. Мы также изучали их наследника, Хабермаса. Кроме того, я узнал об идеях Альтюссера, Грамши, Лефевра и Турена. Спустя некоторое время я стал интересоваться работами последнего, и в итоге опубликовал две статьи о его социологии постиндустриального общества. Бирнбаум также знакомил нас с текстами мыслителей, не столь широко признанных, но заслуживающих внимательного прочтения, включая работы Георга Гурвича и Александра Митчерлиха. Наконец, мы получили представление о центральных фигурах югославской Школы праксиса.
Третьим йельским преподавателем был Стивен Уорнер, и его влияние на мою работу оказалось гораздо более длительным. Я прослушал у него два базовых курса: по классической и по современной социальной теории. Уорнер, более чем кто-либо другой, заложил основы моего понимания уровня, охвата и назначения теории. Как я вижу сейчас, опыт обучения у него заложил весьма солидный теоретический багаж. Стив был первым аспирантом Нила Смелзера, и в то время, когда я у него учился, Уорнер и Смелзер писали в соавторстве руководство (handbook) по социальной теории, в котором выступали и как анналисты, и как аналитики идей. На курсах Уорнера я изучал Маркса – в дополнение к тем его текстам, что я читал у Аптера и Бирнбаума, – и, что более важно, я познакомился с Дюркгеймом и Вебером, а также с современными теоретиками, включая Парсонса, который посещал Йель в те годы, когда я там учился. Потом Стив стал преподавать в Университете Иллинойса, Чикаго, где провел большую часть своей карьеры и сменил теоретические исследования на социологию религии. Его статья 1993 года в Американском журнале социологии (American Journal of Sociology) о новой парагидме в исследовании американской религии стала классической. Вскоре после ее публикации он начал первый крупный проект по религии и новым иммигрантам в США. Мы снова стали работать вместе, поскольку я также занялся исследованием религии и иммигрантов. Мне было приятно, что он написал аннотацию для обложки моей книги «Религия и иммиграция: Верования мигрантов в Северной Америке и Западной Европе», вышедшей в 2014 году в серии Polity book.
Когда я закончил учебу в Йеле, мы с женой переехали в Сан-Франциско, не имея почти никаких планов. У нас была очень простая цель – пожить некоторое время в Сан-Франциско. Я нашел работу: устроился консультантом в городскую психиатрическую клинику. Год спустя начальник стал настаивать, чтобы я получил степень магистра по социальной работе в Беркли, а клиника оплатила бы мое обучение. Мне пришлось долго и усердно размышлять о том, соответствует ли это предложение моему представлению о собственной жизни. В конце концов, мы запаковали скромный багаж и вернулись на восточное побережье. Осенью 1975 года я поступил на программу по социологии в Новой школе социальных исследований в Нью-Йорке. Тогда я был уверен, что буду специализироваться на социальной теории и политической социологии. На программе я наиболее тесно общался с двумя преподавателями: Стэндфордом Лайманом и Артуром Видичем. Лайман опирался на теоретические традиции символического интеракционизма и феноменологической социологии. Он по-разному обозначал свой подход: как драматургический (подобно Гофману) и как экзистенциальную теорию. Видич учился с Ч. Райтом Миллсом в Висконсине, а после переехал в Гарвард. Его основным научным интересом были изменения, которые принесло с собой массовое общество – основная тема американской социологии 1950х гг., – а также сдвиги в классовой структуре развитых индустриальных обществ. Я также слушал курсы Бенджамина Нельсона, который развил мой интерес к исторической социологии. Еще один курс я прослушал у Никласа Лумана, хотя знакомство с его системной теорией было для меня трудным. Мне казалось, что, чтобы понять, как связаны разные элементы системы, нужно сначала ухватить общие интенции теоретика, и я потратил много усилий, чтобы понять их. Кроме того, преподаватели основных курсов побуждали меня рассматривать теорию не как самоцель, а как вещь, необходимую для эмпирического исследования, а потому мой энтузиазм в отношении попыток Лумана создать большую теорию был не столь велик.
Во время моего визита в северный Мичиган в 1977 году мне попалась только что опубликованная книга о политическом радикализме значительной части финско-американского сообщества с конца девятнадцатого века по 1940-е гг. Это была история, о которой я не знал ничего, что было удивительно: я вырос в сердце финской Америки и, как уже говорил, по происхождению я наполовину финн. Я сделал курсовую работу по этой теме для курса Лаймана, и Стэн сказал мне: «Думаю, ты нашел тему своей диссертации». Так и оказалось. Конечно, это означает, что я стал исследователем миграции во многом неожиданно для самого себя. Итогом этого стала моя первая книга, и карьеру я начал именно как ученый, исследующий иммиграцию. Одним из следствий выбора темы было то, что я стал историческим социологом, и мне повезло стать им в момент наиболее продуктивной междисциплинарной работы социальных историков и исторических социологов. Я оказался в выигрыше от этого сотрудничества. Один из его долгосрочных результатов – мое знакомство с учеными со сходным складом мышления, в частности, с Эвой Моравской.

Расскажите, пожалуйста, как менялись Ваши интересы и темы исследований на протяжении академической карьеры? И что повлияло на их динамику?

Я начал профессиональную карьеру в 1982 году с позиции ассистента в колледже Аугустана, Чикаго – в небольшом колледже свободных искусств на Среднем Западе США, где я работаю и по сей день. В первые несколько лет после начала карьеры я продолжал исследования мигрантов-финнов, добавив к ним шведов. Но к тому времени многие исследовательские вопросы, которые побуждали меня работать над этой темой, уже получили ответы, к тому же после 1965 года возникла новая волна миграции. К ней я и обратился, а, кроме того, включил в исследование не-европейских мигрантов и афроамериканское сообщество. В то же время, я углублялся в историю американской социологии (так, я все больше узнавал о Чикагской школе и оценил значение работ Парсонса, которого в последний период жизни подвергался интенсивно критиковали) и погружался в новые теоретические течения, в особенности в связи с подъемом постмодернизма и теории глобализации. Думаю, правильно сказать, что причиной изменений в направлении моих исследований была готовность заниматься вещами, который интересны мне в настоящий момент, оставляя темы, интерес к которым иссяк.
Приведу один пример. Я прочел «Гражданскую сферу» Джеффри Александера (2006) вскоре после того, как она была опубликована, и был поражен ее значением для социологии. Думаю, можно без преувеличения сказать, что эта книга с ее широким охватом содержит наиболее оригинальный и важный для своего поколения вклад в теоретическое понимание гражданского общества. Ничего подобного не было написано со времен трудов Юргена Хабермаса о публичной сфере и работ Талкотта Парсонса, развивающих идею социетального сообщества. В годы между их выходом и публикацией книги Александера появилась обширная литература о гражданском обществе, включая работы таких влиятельных теоретиков, как Эндрю Арато, Жан Коэн, Джон Кин, Кэрол Пэйтмен, Роберт Патнэм, Адам Селигман и Майкл Уолцер. Работы этих и многих других ученых свидетельствуют о важности этой темы, но я полагаю, что именно Александеру удалось по-новому помыслить гражданское общество.

В течение следующих десяти лет происходило следующее. Я организовал встречу автора с читателями (an author-meets-the-critics session) на социологической конференции, результатом чего стал симпозиум в журнале “The Sociological Quarterly”. Я представил статьи об этой книге и опубликовал собственную рецензию-эссе в журнале “Thesis Eleven”. Вместе с Джузеппе Шортино из университета Тренто я стал редактором книги «Солидарность, справедливость и инкорпорация: размышления о «Гражданской сфере»», опубликованной в 2015 году в издательстве Oxford University Press. Этот сборник содержит эссе таких выдающихся ученых, как Роберт Белла, Брайан Тернер и Аксель Хоннет, а также ответ самого Александера. Еще одно мое эссе о «Гражданской сфере» готовится к публикации в 2016 году в книге «Глобализируя культуры» под редакцией Винченцо Меле и Марины Вуйнович. В этой статье я пытаюсь связать тезис Александера о гражданской сфере с его культурсоциологией, а также исследовать его потенциал для анализа авторитарных государств и Европейского союза. В настоящий момент Александер организует ряд конференций, цель которых – сместить фокус книги с американского материала на другие части мира. Я буду участвовать в первой такой конференции – по Латинской Америке – в Йеле летом 2016 года. Далее планируется провести конференцию по Азии, потом – по Европе. Подводя итоги: в 2005 году я едва ли предполагал, что гражданское общество станет одним из постоянных направлений моих исследований.

Питер, не секрет, что вопрос о месте социологии в современном мире сейчас широко обсуждается. Скажите, пожалуйста, что для Вас лично значит быть социологом? И какое место, по-Вашему, должно быть отведено социологии в современном мире?

На своем рабочем столе я держу карточку с надписью: «Социологи – это хранители общего блага». Один мой друг говорил, что это слова Пола Димаджо, но я так и не смог точно определить их автора. В любом случае, я благодарен тому, кто произнес эту фразу, потому что она в максимально сжатой форме определяет понимание социологии, к которому я пришел.
Тем не менее, это элегантное описание смысла существования социологии предполагает вызовы, с которыми неизбежно сталкивается наша дисциплина. Существовали, существуют и всегда будут существовать споры о том, где провести границу между наукой и социальным активизмом (scholarship and partisanship). Если зайти слишком далеко в направлении последнего, то дисциплина окажется в опасности.

Враждебность к социологии, по крайней мере, в США, является частью более общей неприязни к науке в целом, включая естественные науки.

Это может легко привести к сокращению финансирования, к игнорированию работ социологов политическими и общественными деятелями, и в других отношениях социология может потерять свое значение. С другой стороны, мы должны считаться с тем, что выводы социологических исследований обычно склоняются к левоцентристской политической повестке. И очевидно, что правые политики в США осознают политические следствия социологических исследований, что ясно из их растущей враждебности к социологии. Если свидетельства социологов показывают многообразные отрицательные последствия неравенства, а вы являетесь приверженцем сохранения неравенства, вам остается только отвергнуть социологическое знание. В действительности, эта враждебность распространяется и на другие социальные науки, но социология, с таких позиций, представляет особую проблему. Враждебность к социологии, по крайней мере, в США, является частью более общей неприязни к науке в целом, включая естественные науки. Наиболее яркий пример – отвержение правыми научного консенсуса не только о том, что климатические изменения представляют серьезную угрозу для будущего планеты, но и о том, что происходящие изменения в немалой степени определяются действиями людей.
В последние годы развернулась серьезная дискуссия о публичной социологии, в которой важную роль сыграл Майкл Буравой. Я всячески поддерживаю публичную социологию, особенно если она принимает разные и разнообразные формы. С другой стороны, я бы хотел, чтобы социологи в США имели больше влияния в определении общественной политики, чем они имеют сейчас, – в сравнении с их коллегами из Западной Европы. (Думаю, эта оценка верна, и мои впечатления не определяются тем, что «лужайка соседа всегда зеленее»). Но критическая социология также должна быть частью комплекса – я имею в виду социологию, критическую в отношении ограниченного взгляда на то, что может произойти, который стремится определять решения политических и экономических элит. И, разумеется, всегда должно оставаться место для исследования, которое не имеет отношения – по крайней мере, напрямую – к попыткам сделать мир лучше. Я всегда поддерживал высказывание Ирвинга Гофмана, которое он сделал в конце жизни в Президентском послании Американской социологической ассоциации: «Мы все, думаю, согласны, что наша работа – изучать общество. И если вы спросите, зачем и с какой целью, я отвечу: потому что оно существует (because it is there)». Таким образом, я рассматриваю социологию как «шатровую» (“big tent”) дисциплину, включающую разные виды исследований.

Питер, давайте обратимся к Вашей профессиональной деятельности. Расскажите, пожалуйста, над какими исследовательскими проектами Вы сейчас работаете?

На настоящий момент, я участвую в нескольких проектах на разных стадиях завершения. Во-первых, это развитие дискуссии о гражданской сфере, о чем я уже упоминал. Во-вторых, сейчас я работаю над биографией Роберта Парка в архивах университета Чикаго. Непосредственная цель этой работы – закончить сборник о Парке, в котором мне принадлежат две главы. Более долгосрочная задача состоит в том, чтобы написать большую книгу о Парке и Чикагской школе: подобных изданий не было с 1980-х гг. Лайман познакомил меня с этим ученым, и на протяжении своей карьеры он переосмыслял наследие Парка с позиций уважительной критики. Лайман много работал с его концепцией «цикла расовых отношений» (“race relations cycle”) – темой, о которой другие ученые обычно писали, не сверяясь с первоисточником. Я обнаружил, что сам Парк писал об этом цикле лишь эпизодически и не в научных публикациях. Таким образом, его содержательный вклад в теорию ассимиляции, рассматриваемый в терминах неизбежного цикла, состоящего из четырех этапов, был определен неверно. Помимо этого, я хочу показать значение Парка как одного из первых социологических мыслителей, выработавших особый взгляд на проблему современности (modernity), основанный на пристальном внимании к расовым отношениям и к городским феноменам.
Кроме того, сейчас я работаю, на ранней стадии, над исследованием подъема правых популистских партий в сравнительной перспективе – в Европе и Северной Америке. Это исследование сосредотачивается на взаимоотношениях между анти-иммигрантской и анти-исламской риторикой, а также на тревогах и страхах, связанных с национальной идентичностью. Подъем правопопулистских партий в Западной Европе и США, который идет через легитимные законодательные каналы и электоральную систему, где эти партии стремятся выиграть голоса, повлек за собой многочисленные социально-научные исследования. По некоторым вопросам в этих партиях существует согласие: наиболее очевидный пример – острые вопросы миграционной политики (в Западной Европе это также проявляется в установках по отношению к ЕС). С другой стороны, по некоторым вопросам есть разногласия – например, в случае оценки государства благосостояния.
Пока точно не известно число стран и партий, которые будут включены в это исследование. Начну с тех, с которыми я наиболее знаком и для анализа которых уже есть коллеги с необходимыми языковыми компетенциями. Это Perussuomalaiset («Истинные финны», или «Партия финнов») в Финляндии, Front National (Национальный фронт) во Франции, Lega Nord (Северная лига) в Италии, UKIP (Независимая партия Соединенного королевства) в Великобритании и Tea Party (Чайная партия) в США – не независимая партия в буквальном смысле, но влиятельная фракция в рамках Республиканской партии. При наличии достаточного времени и финансирования, я бы хотел расширить список, включив в него австрийскую Freiheitliche Partei Österreichs (Австрийская партия свободы), нидерландскую Partij voor de Vrijheid (Партия свободы) и швейцарскую Schweizerische Volkspartei (Швейцарская народная партия). Цель данного проекта – провести детальный анализ отдельных кейсов, а также их сравнение, что, я надеюсь, позволить дать теоретически обоснованные оценки будущего этих партий в краткосрочной и долгосрочной перспективе.
Наконец, как раз сейчас я, в качестве редактора, нахожусь в середине проекта по публикации руководства (handbook) по социальной теории, которое выйдет в двух томах в издательстве Cambridge University Press, – около 45 или 50 статей. Работая над этой, весьма обескураживающей, задачей, я опираюсь на представление о том, что это за издание и каковы его функции. В ныне малоизвестной книге «Литература и библиография в социальных науках» (1973) Тельма Фрейдс формулирует цель подобного рода изданий следующим образом: «в научном стремлении синтезировать новое знание… иногда полезно остановиться, чтобы подвести итоги достижениям прошлого и увидеть задачи на будущее». Именно это и пытается сделать наш проект. Его цель – подвести итоги и критически оценить достижения современной социальной теории, что, в числе прочего, предполагает соотнесение этих достижений с традицией теоретизирования о «социальных вещах», как бы это назвал Чарльз Лемерт.
Эта книга, безусловно, не первое такое предприятие, и, изучив несколько более ранних, я ясно увидел, что редакторы прошлых изданий разделяют это общее базовое представление о назначении подобного рода изданий. В связи с тем, что уже было сказано – я подозреваю, что не все разделяют мои взгляды на то, что отличает руководства от иных изданий. Справочная литература подразделяется на три типа: руководства (иногда их называют по-другому – например, “companion”), энциклопедии, и словари. Все согласятся, что цель словарей – давать сравнительно короткие определения (иногда длина этих определений сопоставима с длиной самых коротких статей энциклопедии). Если существует некое практическое правило для редакторов словарей, то оно состоит в том, чтобы сделать словарные статьи настолько беспристрастными и лишенными авторской позиции, насколько это вообще возможно. Статьи в энциклопедиях, в целом, содержат больше информации и предлагают более глубокий взгляд на предмет, однако, в моем понимании, они должны быть выдержаны в том же беспристрастном стиле: авторы стремятся дать обзор по теме и ввести читателя в повестку дня, охватывая существующие позиции и их критику.

Транснациональная «оптика» вынуждает исследователей миграции избегать методологического национализма. Однако транснационализм не подразумевает, что государства больше не имеют значения, как это предполагает уже подзабытая идея о том, что мы вошли в пост-национальную эпоху.

Я говорю об этом, потому что, по моему мнению, в руководства отличаются от словарей и энциклопедий. Во-первых, статьи в них значительно длиннее, чем статьи в энциклопедиях. Во-вторых, авторы руководств ступают на зыбкую почву научной дискуссии, и их задача состоит в том, чтобы аргументированно развернуть ту или иную позицию в текущих дебатах – хотя они и должны, по мере возможности, быть справедливы ко всем сторонам. Иными словами, корректность, справедливое суждение, полнота обзора и т.п., бесспорно, необходимы (статья в руководстве должна побуждать к диалогу, а не к спору), однако авторы должны выражать и собственную позицию по обсуждаемым вопросам.

Вы широко известны как специалист в области транснациональной миграции. Давайте остановимся на этом более подробно, расскажите, что означает понятие «транснационализм»? И почему, с вашей точки зрения, оно важно для социальных наук?

На самом базовом уровне, понятие транснационализма, в приложении к иммигрантам, означает, что люди, образно говоря, находятся одной ногой дома, другой – в принимающей стране. Мне нравится термин, который использовал Роджер Уолдингер в своей последней книге, – «трансграничные связи» (“cross-border connections”). Транснационализм существует во многих сферах социальной жизни: в корпорациях, популярной культуре, глобализирующихся религиях, некоммерческих организациях, и т.д. Применительно к исследованиям миграции, идея транснационализма имела благотворный эффект: она побудила ученых анализировать не только принимающую страну, но и страну исхода. Иными словами, транснациональная «оптика» вынуждает исследователей миграции избегать методологического национализма. Однако транснационализм не подразумевает, что государства больше не имеют значения, как это предполагает уже подзабытая идея о том, что мы вошли в пост-национальную эпоху.
В противоположность тому, что заявляли некоторые из первопроходцев этой области, транснационализм мигрантов вовсе не является новым феноменом. Он существует довольно давно, и такие акторы, как государства – и принимающие, и посылающие – всегда играли в нем серьезную роль – разумеется, наряду с самими иммигрантами и с общественностью обеих стран. Одно из объяснений предполагаемой новизны транснационализма отсылает к роли современных коммуникационных и транспортных технологий: международных звонков по телефону, интернета, скайпа, реактивных самолетов, и т.п. Здесь легко сослаться и на литературу вековой давности: так, Роберт Парк и Герберт Миллер писали о роли «локомотива, почты, телеграфа, прессы… в уничтожении расстояний». Совсем недавно я вычитывал для издательства University of Illinois Press рукопись «Век транснационализма: иммигранты и их связи с родиной» под редакцией историка Нэнси Грин и социолога Роджера Уолдингера. Эта книга предлагает богатый и подробный анализ эмпирических кейсов из разных географических регионов и убедительно показывает, что транснационализм имел место и в прошлом, а не только в настоящем. Кроме того, следует остерегаться объяснений, склонных к технологическому детерминизму, – не только потому, что подобный подход часто удивительно слеп к тому, как люди используют технологии, но и потому, что сегодня не у всех есть доступ к технологиям (здесь можно вспомнить о так называемом «цифровом неравенстве» (the digital divide)). В противоположность этому, мы должны быть внимательными к значению всех акторов, вовлеченных в массовые передвижения через национальные границы. И потому в аннотации для обложки «Века транснационализма» я отдал должное «критическому, исторически обоснованному взгляду на транснационализм, учитывающему центральную роль государства». Я полагаю, что именно так, если говорить кратко, должна развиваться исследовательская программа в данной области.
Кроме того, транснационализм иногда рассматривается как способ интеграции, альтернативный ассимиляции. Однако данные указывают на иное. В самом деле, транснационализм – это не способ интеграции, а, скорее, фактор, который в разных обстоятельствах может побуждать или не побуждать мигрантов к интеграции в принимающее общество в разных ее формах. Когда мы говорим об интеграции или о способах инкорпорации, мы, фактически, имеем дело с двумя альтернативами – каждая со своими внутренними подвидами – ассимиляцией и мультикультурализмом. Ассимиляция подчеркивает потребность в культурной однородности; мультикультурализм выдвигает идеал достижения единства в многообразии. То, на каком из способов останавливает свой выбор конкретное общество, является одновременно и политическим, и моральным решением. И здесь необходимо теоретическое осмысление того, какую роль может играть транснационализм в выборе одного или другого пути.
Наконец, и в этом я согласен с Уолдингером, мы уже, в основном, понимаем, как «работает» транснационализм и какие плоды он приносит, однако мы пока еще пренебрегаем изучением тех сил, которые со временем подрывают действенность и жизнеспособность транснационализма. Место и расстояние имеют значение, и требования государств, чтобы приезжие включались в процесс, который Уолдингер называет «политической ресоциализацией» (он полагает, что его игнорируют теоретики ассимиляции), также имеют большое значение. Таким образом, транснационализм – это реальный феномен с реальными последствиями, но это феномен с относительно коротким «сроком годности»: он исчезает по мере развертывания тех сил, что его подрывают. Это означает, что в большинстве случаев транснационализм касается только первого поколения мигрантов.

Скажите, есть ли, по Вашему мнению, разница между исследованиями миграции и транснационализма в Европе и в Северной Америке? И применимы ли западные концептуальные рамки к анализу «остального мира»?

В последние четверть века исследования миграции испытали значительный рост, и это отражает тот факт, что мы живем в эпоху глобальной миграции. Этот подъем – и в эмпирических исследованиях, и в теории – начался в США и, в меньшей степени, в Канаде. Это не удивительно, учитывая, что обе страны были и остаются пунктом назначения для большого числа мигрантов. Будучи, исторически, нациями поселенцев, они имеют значительный опыт в интеграции новоприбывших и в работе с проблемами, с ней связанными. В США поле миграционных исследований внутри социологии начало формироваться уже в конце 19 века и окончательно оформилось к 1920-м годам. И действительно, большинство социологов периода становления (formative period) этой дисциплины писали об иммиграции.

Транснационализм – это не способ интеграции, а, скорее, фактор, который в разных обстоятельствах может побуждать или не побуждать мигрантов к интеграции в принимающее общество в разных ее формах.

Некоторые – такие как Э.А. Росс и Франклин Гиддингс – относились к иммигрантам неприязненно, даже враждебно. Но это не касается тех авторов, которые позднее стали известны как представители Чикагской школы в социологии. Таким образом, центральные понятия и исследовательские выводы о миграции в период становления социологии были, бесспорно, америко-центричными.
Ваш второй вопрос – вопрос критический, и я бы сказал, что на настоящий момент мы просто не знаем на него ответа. В современную эру глобальной миграции географический охват исследований и теоретизирования был расширен, охватив страны Западной Европы и Австралию. Все они – богатые индустриализированные нации с либерально-демократическими политическими режимами. И остается открытым вопрос, является ли динамика миграционных процессов – поселение, инкорпорация и контроль – сходной или отличной в других регионах мира.
До недавнего времени, большинство исследований миграции было замкнуто в национальных границах и не выходило на сравнительную перспективу. Сейчас проводится и публикуется все больше сравнительных исследований. Одно из затруднений, с которыми сталкиваются исследователи, – разногласия по поводу терминологии. Например, европейцы зачастую испытывают отвращение к термину «ассимиляция», затевая бесконечные дискуссии о том, что в действительности означает «включение» – термин, более распространенный в Европе. Или возьмем пример понятия «мультикультурализм», которое означает разное в разных нациях. Даже внутри Европы имеют место дебаты о том, что значит этот термин. Так, британские социологи – например, Тарик Модуд – предлагают обоснованный и тщательный анализ и аргументы в защиту политик мультикультурализма, в то время как их французские коллеги часто относятся к этой идее с замечательным пренебрежением – наиболее ярким примером служит Мишель Вевьорка, бывший президент Международной социологической ассоциации. В дополнение к этому, в игру вступают различия в исследовательских традициях. Исследователи из Европы часто серьезно занимаются теорией, уделяя мало внимания размеру выборки; обратное характерно для ученых из США. Более того, европейцы часто обращаются к исследовательским проблемам, связанным с государством и с реакциями общественности на мигрантов, в то время как американцы фокусируются на самих иммигрантах. Но, несмотря на все это, я думаю, что мы продвигаемся в благоприятном направлении. До сих пор есть тенденция «увязать» в концептуальных дебатах, которые напоминают мне о фрейдовской идее нарциссизма малых различий (например, споры о мультикультурализме и интеркультурализме), – дебатах, которые уводят нас от реальной и насущной задачи проведения эмпирических исследований. Тем не менее, я могу указать на недавние исследования, которые действительно продвинули вперед сравнительную социологию миграции. Одно из них, книга, которая, я полагаю, должна обратить и обратит на себя серьезное внимание, – это монография Ричарда Альбы и Нэнси Фонер «Больше не чужаки: Иммиграция и проблемы интеграции в Северной Америке и Западной Европе» (Princeton University Press, 2015). Я организовал симпозиум по этой книге в журнале “Ethnic and Racial Studies” с участием двух американцев, одного канадца и трех европейцев. Выпуск готовится к публикации в конце 2016 года.

Питер, в 2015 году в Санкт-Петербургском государственном университете под Вашим руководством была создана международная исследовательская лаборатория «Транснационализм и миграционные процессы: сравнительный и институциональный анализ».

Пожалуйста, расскажите об этом проекте более подробно.

Этот проект имеет отношение к вопросу о том, в какой мере для осмысления российской действительности могут быть применены теории и концепции, созданные и используемые в других регионах. Суть дела в том, что Россия – вторая в мире страна по числу иммигрантов, и в то же время страна со значительным числом эмигрантов. Хотя эти перемещения через границы и стали предметом научных исследований, но, учитывая масштаб передвижений, данные феномены, безусловно, нуждаются в дальнейшем изучении. Таким образом, цель лаборатории, на некотором уровне, очень проста: мы стремимся заполнить пробел в эмпирических исследованиях. Это предполагает и анализ миграции в Россию – как мы знаем, преимущественно из стран бывшего СССР, – и изучение российской эмиграции. Мы уже начали исследовать россиян в Лос-Анджелесе, но я также хотел бы сделать совместный проект с финскими исследователями по российским иммигрантам в Финляндии – второй по величине группе мигрантов, после эстонцев.
Помимо эмпирических исследований, я бы хотел начать работу над теоретическими проблемами, к которым отсылает Ваш предыдущий вопрос. Когда мы говорим об ассимиляции, интеграции, мультикультурализме, транснационализме, диаспоре, и т.п. – применимы ли эти понятия, разработанные на конкретном историческом материале, к российской ситуации? Говоря кратко, одна из предельных задач лаборатории состоит в том, чтобы определить, каким образом эти и связанные с ними понятия могут (или не могут) быть распространены на иные национальные контексты.

Питер, помимо организационной работы, связанной с проведениями исследований, Вы еще и преподаете. Скажите, пожалуйста, как Вам удается совмещать эти два вида деятельности, и помогает ли Вам преподавание в исследовательской работе?

Начну с того, что мне нравится преподавать. Конечно, время всегда ограничено, и некоторые жалуются, что преподавание отнимает время от научной работы. Хотя иногда я чувствую, что разрываюсь между разными обязательствами, я также полагаю, что преподавание и научная деятельность могут подкреплять друг друга. Мы уже говорили о публичной социологии. Один из наиболее важных типов публики, с которым мы должны работать, – наши клиенты (constituency) – состоит из студентов. Некоторые из них станут социологами, и здесь перед нами стоит задача вовлечь их в дисциплину. Но – по крайней мере, там, где преподаю я – большинство студентов не будут социологами. Они станут юристами, врачами, бухгалтерами, социальными работниками, преподавателями, выберут множество других профессий. Если социологи действительно являются хранителями общего блага, мы должны учить этих студентов так, чтобы они были способны ценить и пользоваться тем, что Ч. Райт Миллс назвал «социологическим воображением». Это поможет им сформировать представление о том, что значит быть гражданином.

В последние десятилетия было много дебатов о кризисе университета и о его возможном будущем. Какую позицию по этому вопросу занимаете Вы?

По этому вопросу можно говорить очень долго – гораздо дольше, чем позволяет формат этого интервью. Скажу только, что я обеспокоен будущим университета и полагаю, что кризис реален. В разных странах он принимает разные формы. Мне лучше известна ситуация в США. Здесь уже некоторое время происходят три вещи. Во-первых, сокращается государственное финансирование высшего образования, что влияет на доступность университетского образования для все большего числа семей не только из низшего, но и из среднего класса. Во-вторых, происходит обесценивание традиционных дисциплин свободных искусств – включая гуманитарное знание и социальные науки, – в то время как точные науки (STEM sciences) и бизнес-программы по рекламе, маркетингу и управлению персоналом поднимаются в статусе и получают больше финансирования.

До сих пор есть тенденция «увязать» в концептуальных дебатах, которые напоминают мне о фрейдовской идее нарциссизма малых различий.

В-третьих, нарастает тенденция рассматривать высшее образование как бизнес, используя рыночные критерии, которые неуместны в случае образовательных институтов. Широкое распространение весьма сомнительных метрик разного рода для измерения результатов и самой деятельности – одно из проявлений того, что справедливо называют неолиберальной программой. Один из последних симптомов данной тенденции – рост управленческого / административного сектора в университетах при сокращении постоянных позиций и пожизненного найма (full-time tenured and tenure track positions) для преподавателей. Особенно тревожным последствием этого является ослабление профессиональной автономии профессуры. И, к сожалению, я не верю, что в обозримом будущем какая-либо из этих тенденций обратится вспять.

В январе 2015 года Вы посетили Россию и провели несколько публичных лекции в Москве и Санкт-Петербурге. Расскажите, пожалуйста, о своих впечатлениях о российской аудитории.

За довольно короткий срок, я получил приглашение выступить с тремя лекциями в течение четырех дней в январе 2015 года – в Москве, Санкт-Петербурге и Киеве. Меня пригласила организация под названием InLiberty. Я не был знаком с этой организацией и, после короткого поиска, обнаружил, что это либертарианская организация, которая финансируется двумя «фабриками мысли» (think tanks) правого толка из США (the Heritage Foundation и the Atlas Economic Research Foundation, обе получают деньги от братьев Коук, название последней явно отсылает к пропагандистскому роману Айн Рэнд). В общем, инициатива со стороны InLiberty заставила меня задуматься.
Организаторы попросили меня выступить по теме гражданства – резонно, учитывая, что я опубликовал две книги и несколько статей по этой проблематике. Они также хотели, чтобы я рассказал о двойном гражданстве, но кроме этого не было никаких ограничений по выступлению. Организаторы попросили меня заранее прислать план презентации, но только те, кто делал синхронный перевод, точно знали, о чем именно я говорю. Я подумал, что могу говорить, о чем хочу, не следуя никаким идеологическим рамкам. Таким образом, преодолев первоначальную неловкость, я согласился выступить с лекциями.
Я рад, что принял такое решение. Несмотря на то, что мой визит состоялся в январе и было холодно, я был приятно удивлен количеством пришедших. В Москве пришло более 190 человек, всего на трех лекциях побывало более 400 человек. Моя презентация основывалась на идее Т.Х. Маршалла о трех правах, связанных с гражданством. Исходя из того, что либертарианцы в США не считают «социальные права», в терминологии Маршалла, реальными правами гражданства, я ожидал возражений по этому поводу во время вопросов из зала. Однако их не было. Вместо этого, в каждом из трех городов вопросы аудитории – а их было немало – выражали, как мне показалось, общее согласие с моей презентацией. И я понял, что аудитория не разделяет либертариантские взгляды спонсоров лекций. В то же время, как показало общение после лекций, во всех трех городах аудитория состояла из высокообразованных и хорошо осведомленных людей. Я не уверен, что знаю, почему они пришли послушать меня в столь большом количестве, но очень доволен, что они это сделали. Скажу еще, что мне не задавали острых политических вопросов в Москве и только один – в Санкт-Петербурге. Однако в Киеве были вопросы о двойном гражданстве и о лицах без гражданства, связанные с недавними событиями в Крыму.

Питер, и в завершение нашей беседы, какие советы Вы могли бы дать или какие пожелания высказать в адрес российских социологов ?

Я думаю, на этот вопрос лучше всего ответить другим вопросом: что мы имеем в виду, когда говорим, что мы «за социологию»? Эта фраза является заголовком сборника работ Алвина Гоулднера, опубликованного в 1973 году, – сборника, в котором он намеревался продвигать, как гласит подзаголовок, «обновление и критику в современной социологии». Я всецело поддерживаю критическую и саморефлексивную социологию и понимаю, что часть работы социального ученого состоит в выходе за пределы нынешнего состояния дисциплины – как в эмпирических исследованиях, так и в развитии теории.
Учитывая это, если я сегодня о чем-то и беспокоюсь, так это о том, что мало внимания уделяется традиции, на которую мы опираемся. Необходимо более серьезно задуматься о том, что, по мере продвижения вперед, мы остаемся частью дисциплины с долгой и богатой историей. Нужно быть более внимательными к прошлому социологии – не столько, чтобы избегать его ошибок, сколько чтобы перестать вновь и вновь изобретать колесо. Следовало бы чаще думать о том, что социология – это кумулятивное предприятие. Так, меня тревожит, что из более 13000 членов Американской социологической ассоциации менее 200 человек сделали выбор в пользу секции по истории социологии. И это не только американская проблема. Подозреваю, что в значительной мере она обусловлена требованиями со стороны фондов, профессиональных комитетов и иных организаций быть «на передовой» и создавать «инновации». Эта проблема – также следствие погони за интеллектуальной модой, которая, как и в мире высокой моды, основана на стремительном круговороте «нового». Я бы хотел сказать простую вещь: эта погоня не несет пользы. Я призываю не к тому, чтобы похоронить себя в прошлом, но к тому, чтобы лучше понимать это прошлое – а не игнорировать его – и двигаться в будущее в по-настоящему продуктивных направлениях.

Питер, спасибо Вам за интервью!

ГЕНИЙ: ТЕОРИИ НЕВЕРНОСТИ АЛЬБЕРТА ЭЙНШТЕЙНА

Для физика, моногамия стала «тяжелым испытанием».

В своих письмах Эйнштейн детально описывал свою сложную систему взглядов на отношения между мужчиной и женщиной, которую он выработал за долгие годы.

В письме, написанном в июне 1953 года Альберт Эйнштейн, утешая свою знакомую, которая обнаружила, что ее муж имел любовную связь на стороне, посоветовал ей не принимать это близко к сердцу. Обман, объяснял он, это вообще норма в отношении между людьми.

«Я ВЕРЕН, ЧТО ВЫ ЗНАЕТЕ, ЧТО БОЛЬШИНСТВО МУЖЧИН (А ТАКЖЕ МНОГИЕ ЖЕНЩИНЫ) ПО СВОЕЙ ПРИРОДЕ НЕ СКЛОННЫ К МОНОГАМИИ».

Согласно оригинальному переводу с немецкого, опубликованному несколько десятилетий позже, он писал: «Я уверен, что вы знаете, что большинство мужчин (как и большое число женщин) по своей природе не склонны к моногамии. Природа все равно возьмет свое, даже если условности и обстоятельства будут мешать человеку следовать своим естественным склонностям».

Это был тот предмет, в котором великий физик кое-что понимал на основе своего личного опыта. Эйнштейн не отличался верностью своей первой жене Милеве Марич, и, в конце концов, оставил ее, чтобы жениться на своей любовнице Эльзе Эйнштейн, которая приходилась ему кузиной. После развода с Милевой Марич и женитьбы на Эльзе, он вскоре вернулся к своим прежним привычкам и имел множество романов с разными женщинами.

Гарвардский физик и историк наук Джеральд Холтон в 2006 году рассказывал в интервью журналу «Открытие»: «Тут следует иметь в виду, что в Европе в то время такое поведение мужчины, обладавшего невероятной личной харизмой и пользовавшегося популярностью у женщин, не являлось чем-то необычным».

Немного необычной была, пожалуй, только его способность спокойно признаваться в своих любовных похождениях, оправдывая их своим собственным моральным кодексом, в который органично вплеталась супружеская неверность. В своих письмах Эйнштейн детально описывал свою сложную систему взглядов на отношения между мужчиной и женщиной, которую он выработал за долгие годы.

Альберт Эйнштейн обладал многими достоинствами, но моногамия среди них не числилась.

Начнем с того, что Эйнштейн вообще не был в восторге от семейной жизни. Со своей первой женой Милевой Марич он жил еще до брака, и ребенок был зачат до свадьбы. Согласно биографу Эйнштейна Уолтеру Исааксона, после разрыва отношений с Милевой, Эйнштейн совершенно не стремился оформлять развод, чтобы жениться на своей любовнице Эльзе, приходившейся ему кузиной. В письме, написанном в 1915 году, он писал: «Попытки принудить меня к женитьбе исходили от родителей моей кузины, и были продиктованы, в основном, их тщеславием; большую роль сыграли также их моральные предрассудки, которые все еще весьма сильны в людях старшего поколения».

В конце концов, Эйнштейн поддался на уговоры и оформил развод с Милевой, чтобы поклясться в верности своей кузине. Согласно Исааксону, Эйнштейн сказал своей первой жене, аргументируя необходимость развода, что его просто беспокоила репутация двух уже взрослых дочерей Эльзы, которая могла пострадать от слухов о связи их матери с Эйнштейном.

«НУЖНО ДЕЛАТЬ ТО, ОТ ЧЕГО ПОЛУЧАЕШЬ УДОВОЛЬСТВИЕ, И ЧТО НЕ ПРИНОСИТ ВРЕДА ДРУГИМ».

Семейным узам, Эйнштейн, похоже, предпочитал то, что мы сегодня называем свободной любовью.

После женитьбы на Эльзе он воспылал страстью к своей секретарше Бетти Нейман, и в своих письмах к ней он даже фантазировал о том, как будет жить вместе с ней и с Эльзой в одном большом доме. (Когда его любовница отвергла эту идею, он признал, что она лучше его разбирается «в сложностях триангулярной геометрии»).

В своем письме к Эльзе, которая догадалась, что Эйнштейн поддерживал любовную связь с одной из ее подруг, Этель Михановски, светской дамой из Берлина, Эйнштейн объяснял ей, что «каждый волен делать то, что ему доставляет удовольствие, и что не вредит кому-либо еще».

ГАЛЕРЕЯ: ВОЗЛЮБЛЕННЫЕ ЭЙНШТЕЙНА

Эйнштейн вообще смотрел на свои любовные похождения как на несерьезные увлечения, которые, по его мнению, никак не влияли на его чувства к жене. В письме, написанном в 30-х годах к Марго, дочери своей второй жены Эльзы, на которую он возлагал надежды, что она сможет уговорить свою мать не сердиться на него из-за его любовных похождений, он писал: «Из всех этих дам единственная, к кому я привязан, это миссис Л. , которая совершенно простодушна и приятна в общении, и наши отношения не представляют опасности для божественного миропорядка». (согласно биографу Эйнштейна Исааксону, «Миссис Л, — это австрийка Маргарет Лебах, с которой Эйнштейн поддерживал внебрачные отношения).

Более того, Эйнштейн говорил своей приятельнице, укорявшей своего мужа в неверности, что люди имеют естественную склонность к любовным отношениям, и сопротивление этому стремлению не принесет им пользы. Когда мужчина принуждает себя к моногамным отношениям, это плохо отражается на всех, кто оказывается вовлеченным в эту ситуацию.

«Но эта естественная человеческая склонность всегда сопровождается некоторыми проблемами. Обычно все кончается тем, что мужчина разрывается между двумя женщинами, которые из-за него становятся враждебными друг к другу. Для добропорядочного мужчины просто не существует благопристойного решения этой проблемы», — писал Эйнштейн.

«КОГДА МУЖЧИНА ПРИНУЖДАЕТ СЕБЯ К МОНОГАМНЫМ ОТНОШЕНИЯМ, ВСЕ ВОВЛЕЧЕННЫЕ В ЭТУ СИТУАЦИЮ ЛЮДИ ИСПЫТЫВАЮТ НЕПИЯТНОСТИ».

Не ясно, относил ли Эйнштейн понятие «порядочности» к неверным мужьям или к обманутым женам. В конечном счете, для обоих испытанием является, по его мнению, не сам факт измены, а характер их взаимоотношений. Если муж относится к своей жене порядочно во всех остальных отношениях, жене следует терпимо относиться к его увлечениям. «Следует относиться к его грехам с улыбкой, а не делать из них повода к объявлению войны», — писал он.

С точки зрения Эйнштейна, порядочность включает в себя благоразумие относительно увлечений своей половины – даже несмотря на то, что сам Эйнштейн не был особенно тактичен в отношении своих любовниц. В письме к Эльзе о своих отношениях с Этель Михановски он хвалил миссис М. за то, что она не причиняла беспокойств Эльзе рассказами об их отношениях. «Она не сказала ни слова», — писал Эйнштейн. — «Это ли не свидетельство безукоризненности ее манер?

Эйнштейн получал истинное наслаждение от общения с женщинами, но его легкомысленное отношение к ним возможно было вызвано неким дискомфортом, который он испытывал, сталкиваясь с проявлением ими глубоких чувств. «Испытывая на себе эмоциональные претензии со стороны других, Эйнштейн предпочитал тут же отступать в «объективные глубины своей науки».

В то же время, за испытываемую великим ученым антипатию к моногамии ему возможно приходилось чем-то расплачиваться. После смерти Мишеля Бессо, своего лучшего друга, с которым он учился еще в колледже, Эйнштейн говорил сыну Бессо: «Что меня всегда восхищало в твоем отце, так это то, что он всю жизнь хранил верность одной женщине. Это проект, в котором я полностью провалился, причем дважды».

Более подробную информацию об этой теме можно найти здесь: Гений

Мнение | Враждебность религиозных правых к науке подрывает нашу реакцию на коронавирус

Дональд Трамп пришел к власти при решительной поддержке движения, которое отрицает науку, критикует правительство и ставит лояльность выше профессионального опыта. В условиях нынешнего кризиса мы все пожинаем то, что посеяло это движение.

По крайней мере, с 19-го века, когда проповедник теологии рабства Роберт Льюис Дэбни нападал на физические науки как на «теории неверия», враждебность к науке характеризовала наиболее крайние формы религиозного национализма в Соединенных Штатах. Сегодня основное ядро ​​отрицателей климата сосредоточено среди людей, которые идентифицируют себя как религиозно консервативные республиканцы. И некоторые лидеры христианского националистического движения, такие как союзники Корнуоллского альянса за управление творением, который осудил науку об окружающей среде как «культ Зеленого дракона», рассматривают защиту окружающей среды как альтернативную — и ложную — теологию.

Это отрицание науки и критического мышления среди религиозных ультраконсерваторов теперь преследует американскую реакцию на кризис с коронавирусом.15 марта Гильермо Мальдонадо, называющий себя «апостолом» и принимавший Трампа в начале этого года на предвыборном мероприятии в своей мегацеркви в Майами, призвал своих прихожан лично явиться на богослужение. «Вы верите, что Бог приведет своих людей в свой дом, чтобы они заразились вирусом? Конечно нет», — сказал он.

Родни Ховард-Браун из церкви «Ривер» в церкви Тампа-Бэй во Флориде высмеивал людей, обеспокоенных этой болезнью, называя их «анютиными глазками», и настаивал на том, что он закроет двери своей переполненной церкви только «когда произойдет восхищение». В проповеди, которая транслировалась в прямом эфире на Facebook, Тони Спелл, пастор из Луизианы, сказал: «Мы также собираемся раздавать помазанные платки людям, у которых может быть страх, у которых может быть болезнь, и мы верим, что когда исчезнут эти помазанные платки, эта исцеляющая сила перейдет и на них».

По общему мнению, склонность президента Трампа доверять своей интуиции экспертам по таким вопросам, как вакцины и изменение климата, не проистекает из каких-либо глубоко укоренившихся религиозных убеждений. Но он прекрасно ладит с религиозными националистами, составляющими ядро ​​его базы.В своих ежедневных брифингах из Белого дома г-н Трамп активно презирает и опровергает сообщения, исходящие от его собственных экспертов, и рекламирует пока еще недоказанные лекарства.

Конечно, не каждый пастор ведет себя безрассудно, и не каждый прихожанин в эти смутные времена ходит на богослужения, пренебрегая научными данными. Отнюдь не. Тем не менее, ни одно благотворное использование религии в это кризисное время не имеет ничего общего с выраженной г-ном Трампом надеждой на то, что страна будет «открыта и просто рвется к Пасхе». Он мог бы, конечно, сказать: «к середине апреля». Но г-н Трамп не случайно упомянул Пасху, и многие из его союзников-евангелистов были довольны его видением «переполненных церквей по всей нашей стране».

«Я думаю, это будет прекрасное время», — сказал президент.

Религиозный национализм привнес в американскую политику убеждение, что наши политические разногласия — это битва между абсолютным злом и абсолютным добром. Когда вы вовлечены в борьбу между «партией жизни» и «партией смерти», как некоторые религиозные националисты теперь формируют наши политические разногласия, вам не нужно беспокоиться о разработке осторожной политики, основанной на экспертном мнении и анализе. .Только героический лидер, свободный от угрызений совести политкорректности, может спасти праведников от проклятых. Верность делу — это все; верность фактам ничего не значит. Возможно, именно поэтому многие лидеры христианских националистов восприняли известие о коронавирусе как оскорбление избранному ими лидеру.

В интервью 13 марта на «Fox & Friends» Джерри Фалуэлл-младший, президент Университета Свободы, назвал реакцию на коронавирус «ажиотажем» и «чрезмерной реакцией». «Вы знаете, импичмент не сработал, и отчет Мюллера не сработал, и статья 25 не сработала, и, возможно, теперь это их следующая, ах, их следующая попытка заполучить Трампа», — сказал он.

Когда преподобный Спелл из Луизианы нарушил приказ губернатора Джона Бела Эдвардса и провел личную службу для более чем 1000 прихожан, он заявил, что запрет был «политически мотивирован». Такие деятели, как анти-ЛГБТ. Активист Стив Хотце добавил к хору, осудив беспокойство как — как вы уже догадались — «фейковые новости».

Одной из первых жертв беспристрастности, свободной от фактов, становится компетентность правительства. Некомпетентность администрации Трампа в борьбе с этим кризисом уже хорошо известна, по крайней мере, среди тех, кто получает реальные новости.Февраль 2020 года войдет в историю как месяц, когда Соединенные Штаты, в болезненном контрасте с такими странами, как Южная Корея и Германия, не смогли разработать возможности массового тестирования, которые могли бы спасти множество жизней. Менее известен вклад христианского националистического движения в обеспечение того, чтобы наше правительство оказалось в руках людей, которые, похоже, неспособны им хорошо управлять.

Рассмотрим случай с Алексом Азаром, который, будучи секретарем Министерства здравоохранения и социальных служб, сыграл заметную роль в неэффективном управлении кризисом.На данный момент кажется вероятным, что главным достижением г-на Азара будет ребрендинг его отдела в «Департамент жизни». Или, может быть, его будут помнить за создание отдела совести и свободы вероисповедания, предназначенного для того, чтобы медицинские работники могли отказывать в законных и часто показанных по медицинским показаниям медицинских услугах определенным пациентам по соображениям религиозной совести.

Г-н Азар, «кабинет-спонсор» Capitol Ministries, группы по изучению Библии, которую посещают несколько членов Mr.Кабинет Трампа принес с собой в министерство здравоохранения и социальных служб непоколебимую убежденность в правоте фармацевтической индустрии (по-видимому, сформировавшуюся за время его пятилетнего «мужество» и «готовность к переменам» г-на Трампа, а также приверженность политике против абортов, просвещению по вопросам воздержания и другим причинам религиозного права. Чего он, очевидно, не привнес, так это заметной способности справляться с пандемией.Кто бы мог подумать, что человек, умеющий восхвалять г-на Трампа, не станет лучшим выбором для организации разработки программы тестирования на вирусы, доставки крайне необходимых средств защиты медицинским работникам или плана расширения возможностей больниц?

Или возьмем Бена Карсона, министра жилищного строительства и городского развития, члена Целевой группы Белого дома по коронавирусу и еще одного «кабинетного спонсора» Министерства Капитолия. Как бывший детский нейрохирург, г-н Карсон привнес на свою должность больше медицинских знаний, чем знаний о жилищных вопросах.Но эти медицинские познания не помешали ему 8 марта заявить, что для «здорового человека», подумывающего посетить один из проводившихся в то время крупномасштабных предвыборных митингов Трампа, «нет причин не идти».

Справедливо отметить, что неудачи администрации Трампа в условиях нынешней пандемии объясняются как минимум ее экономической идеологией, так и ее религиозными наклонностями. Когда предполагается, что у так называемого частного сектора есть ответ на все проблемы, трудно эффективно решать очень общественную проблему пандемии и ее экономических последствий.Но если вы изучите политические корни опасной для жизни веры в приватизацию всего, вы увидите, что христианский национализм сыграл важную роль в создании и продвижении экономических основ некомпетентной реакции Америки на пандемию.

На протяжении десятилетий лидеры христианских националистов поддерживали антиправительственную и антиналоговую повестку дня не только в политическом, но и в богословском плане. Кен Блэквелл из Совета по исследованию семьи, одной из основных групп активистов правых христиан, зашел так далеко, что объявил продовольственные талоны и другие формы государственной помощи на основные услуги противоречащими «библейской модели».Ограниченное правительство, согласно этому мышлению, есть «благочестивое правительство».

Когда от федерального правительства требуется сильный централизованный ответ, администрация, которая никогда не верила в то, что федеральное правительство служит общественному благу, не поможет. Обычно последствия такого поведения какое-то время не проявляются. В случае пандемии последствия слишком очевидны, чтобы их игнорировать.

Кэтрин Стюарт (@kathsstewart) — автор книги «Поклонники власти: внутри опасного подъема религиозного национализма».”

Игнорировать науку во время пандемии плохо для руководства  

Я слушал успокаивающее фоновое гудение старого холодильника в своей съемной квартире. Шум внезапно прекратился; остался только шум в ушах. Со своего кресла я выглянул через раздвижную стеклянную дверь. Ветер и дождь оживляли ярко-желтые фланелевые кусты на склоне холма. В Калифорнии только что был самый засушливый февраль за всю историю наблюдений, и казалось, что цветущие ветки тянутся, как пальцы, чтобы поймать живительную дождевую воду.

Я неделю сидел дома на карантине. После возвращения с семинара по изменению климата в Вашингтоне, округ Колумбия, у меня была субфебрильная температура и сухой отрывистый кашель. На пятый день меня проверили на новый коронавирус и другие микробы. После нескольких тревожных дней я узнал, что у меня другая инфекция — серьезный штамм гриппа — и пока я пишу это, я медленно выздоравливаю.

Находясь в изоляции, я много думал о том, как сложные системы реагируют на большие возмущения.Это часть моей работы. Как ученый-климатолог я изучаю реакции атмосферы и океана на такие вещи, как массивные извержения вулканов, большие изменения в выработке солнечной энергии и удвоение уровня углекислого газа в атмосфере. Новый коронавирус является серьезным потрясением для сложных человеческих систем управления. Вот несколько личных мыслей об уроках, извлеченных из текущей ситуации.

УРОК 1: Научное невежество может быть фатальным, особенно если оно начинается с буквы U.С. президента и просачивается оттуда. Со стороны Дональда Трампа было научно некорректно отвергать коронавирус как не более опасный, чем сезонный грипп, как он это сделал 26 февраля. Было некорректно советовать гражданам США заниматься обычным делом, что он и сделал еще 10 марта. Было неверным подразумевать, как он сделал на брифинге для прессы 19 марта, что лекарства от малярии гидроксихлорохин и хлорохин являются многообещающими средствами для лечения COVID-19, что не было подтверждено. Распространение такой недостоверной информации способствовало более быстрому распространению нового коронавируса в Америке за счет задержки принятия социального дистанцирования.Невежество служило мощным переносчиком болезней.

УРОК 2: Лидер говорит горькую правду во время кризиса, а не ложь, такую ​​как «Любой, кто хочет пройти тест, может пройти тест», как сказал Трамп 6 марта в Центрах по контролю и профилактике заболеваний. Лидер не претендует на звание эксперта в тех областях, где у него его нет. Лидер берет на себя ответственность за личные и организационные неудачи. Лидер больше заботится о спасении жизней, чем о переизбрании.

УРОК 3: «Америка прежде всего» — крайне неудачная стратегия выживания в условиях глобальной пандемии. Ни одна нация не застрахована от микроскопического агента, который может попасть в любой самолет, корабль, поезд или автомобиль. Создание эффективных международных организаций и союзов — гораздо лучший способ пережить глобальный кризис в области здравоохранения, чем действовать в одиночку.

Фраза «излишняя осторожность» стала общепринятой в последние несколько месяцев. Люди используют его, объясняя свое решение о самоизоляции.Но в начале пандемии следовало проявлять большую осторожность. Должны были быть готовы подробные планы научно обоснованного обмена сообщениями, а также стратегии национальной и международной координации усилий по реагированию.

Они не были готовы. Должна была быть предусмотрена возможность тестировать десятки тысяч граждан в день и выдавать персоналу больниц базовое защитное снаряжение. Не было. Члены администрации Трампа должны были исправить неверные заявления президента о серьезности ситуации с коронавирусом.Вместо этого они в основном хранили молчание. После многих лет принижения и игнорирования науки — в первую очередь науки об изменении климата — Трамп внезапно обнаруживает, что наука необходима для выживания человечества и, возможно, даже для его собственного политического выживания. С помощью науки будет разработана вакцина от нового коронавируса. Если эта страна будет инвестировать в науку сейчас — и если мы будем инвестировать в поддержание сильных глобальных систем здравоохранения, — мы будем лучше подготовлены к следующему новому вирусу, ожидающему там.

На стыке науки и религии

На протяжении веков отношения между наукой и религией варьировались от конфликта и враждебности до гармонии и сотрудничества, в то время как различные мыслители утверждали, что эти два понятия по своей сути противоречат друг другу и полностью разделены.

Опросы

Исследовательского центра Пью задокументировали эти тенденции за более чем десятилетие в Соединенных Штатах. Мы обнаружили, что 56% американцев говорят, что в целом существует конфликт между наукой и религией, но это чувство напряженности более распространено среди нерелигиозных людей — тех, кто описывает свою религию как атеистическую, агностическую или «ничего особенного». Опрос показал, что только 16% христиан в США говорят, что их религиозные убеждения «часто» противоречат науке; еще 3 из 10 говорят, что такие конфликты иногда случаются.

Мы также изучили мнения по ряду вопросов, в которых наука и религия могут быть точками разногласий. Что касается эволюции, например, мы обнаружили, что большинство католиков верят в то, что люди эволюционировали с течением времени, как и такое же количество белых протестантов, но гораздо меньше черных протестантов и белых евангелистов придерживаются этой точки зрения.

Наше исследование и во многом подобное ему из других источников проводилось в западном контексте, прежде всего через призму христианства. Совсем недавно мы стремились лучше понять, как наука связана с религией во всем мире, и пригласили небольшую группу мусульман, индуистов и буддистов в Юго-Восточной Азии, чтобы обсудить их точки зрения.

Дискуссии укрепили вывод о том, что среди трех религиозных групп не существует единого, общепризнанного взгляда на отношения между наукой и религией, но они также выявили общие закономерности и темы внутри каждой из них. Например, многие мусульмане выразили мнение, что ислам и наука в основном совместимы, хотя и признали некоторые области разногласий, такие как теория эволюции, противоречащая религиозным представлениям о происхождении и развитии человеческой жизни на Земле.

Опрошенные индусы обычно придерживались другой точки зрения, описывая науку и религию как пересекающиеся сферы. Многие индусы утверждали, что их религия содержит элементы науки и что индуизм давно определил понятия, которые позже были освещены наукой.Опрошенные буддисты обычно описывали религию и науку как две отдельные и не связанные между собой сферы. Некоторые говорили о своей религии как о том, как вести нравственную жизнь, а науку описывали как наблюдаемые явления. Зачастую они не могли назвать какие-либо области научных исследований, которые их волновали, по религиозным соображениям.

Однако некоторые члены всех трех религиозных групп выразили религиозную обеспокоенность, когда их попросили рассмотреть конкретные виды биотехнологических исследований, такие как редактирование генов для изменения генетических характеристик ребенка и усилия по клонированию животных. Например, опрошенные мусульмане сказали, что клонирование нарушит силу Бога, а некоторые индуисты и буддисты выразили обеспокоенность тем, что эти научные разработки могут помешать карме или реинкарнации.

Вот некоторые из ключевых результатов качественного анализа 72 индивидуальных интервью с мусульманами, индуистами и буддистами, проведенных в Малайзии и Сингапуре — двух странах, которые в последние годы вложили значительные средства в научные исследования и разработки и являются домом для религиозно различных населения — с 17 июня по авг.8, 2019. В исследовании приняли участие 24 человека в каждой из трех религиозных групп, с равным количеством в каждой стране. Все опрошенные сказали, что их религия была «очень» или «в некоторой степени» важна для их жизни, но в остальном они различались по возрасту, полу, профессии и уровню образования.

Эти интервью не являются репрезентативными для религиозных групп ни в их стране, ни во всем мире, но они дают представление о том, как люди описывают свои убеждения своими словами, и связи, которые они видят (или не видят) с наукой. Мы закодировали ответы в темы, чтобы не придавать слишком большого значения комментариям одного человека.

Мусульмане часто описывали науку и свою религию как связанные, а не как отдельные понятия, и часто говорили, что Коран содержит много элементов науки. Один 24-летний мусульманин из Малайзии сказал, что и наука, и его религия объясняют одни и те же вещи, только с разных точек зрения: «Я думаю, что между ними нет никакого конфликта. … Я все еще верю, что это происходит благодаря Богу, просто наука поможет объяснить детали того, почему это происходит.

Третьи описали отношения как конфликтные. «Мне кажется, что иногда или большую часть времени они настроены друг против друга. … Наука занимается экспериментами, исследованиями, поиском новых вещей или изучением различных возможностей. Но с другой стороны, для меня религия очень неизменна», — сказала 20-летняя мусульманка из Сингапура.

Отвечая на вопрос, многие из опрошенных мусульман назвали конкретные области научных исследований, которые беспокоили их по религиозным соображениям. Несколько опрошенных упомянули исследования, в которых используются нехаляльные вещества (например, марихуана, алкоголь или свиньи), некоторые технологии беременности, которые они считали неестественными (например, процедуры, в которых используется генетический материал, не взятый у мужа и жены), или клонирование.

Репрезентативные опросы мусульман в странах по всему миру также выявили различия в доле мусульман, которые видят какой-либо конфликт между наукой и религией, хотя в большинстве опрошенных стран эта доля составляет менее половины.

Опрос, проведенный Pew Research Center в 2011 и 2012 годах и посвященный изучению взглядов мусульман, показал, что в большинстве регионов половина или более заявили об отсутствии конфликта между религией и наукой, в том числе 54% в Малайзии. (Мусульмане в Сингапуре не опрашивались.)

Среди опрошенных индусов преобладает мнение, что наука и индуизм связаны и совместимы. Многие из них предложили — без подсказки — утверждение, что их религия содержит много древних идей, которые были поддержаны современной наукой, такие как использование куркумы в очищающих растворах или использование меди в кружках для питья. Они сказали, что индусы уже тысячи лет знали, что эти материалы приносят пользу для здоровья, но ученые лишь относительно недавно подтвердили, что это потому, что куркума и медь обладают антимикробными свойствами. « Когда вы подвергаете сомнению определенные ритуалы или обряды в индуизме, этому также есть относительно научное объяснение», — сказала 29-летняя индуистка из Сингапура.

Тем не менее, многие опрошенные индусы говорили, что наука и религия — это разные области. «Религия на самом деле не управляет наукой, и не должна. Наука должна быть просто наукой», — сказал 42-летний индус из Сингапура.

На вопрос, какие научные исследования могут вызывать опасения или не следует проводить по религиозным соображениям, опрошенные индусы обычно не отвечали.

Ощущение, что индусы обычно не видят противоречий с наукой, согласуется с результатами опроса. В трех из четырех стран, включенных в исследование Wellcome Global Monitor 2018 года, в которых есть достаточно большие выборки индуистов для анализа, большинство заявило, что наука «никогда не расходилась» с учением их религии, в том числе две трети индуистов в Индии, где проживает подавляющее большинство индусов мира.

Члены всех трех религиозных групп, однако, выразили религиозную обеспокоенность, когда их попросили рассмотреть конкретные виды биотехнологических исследований, такие как редактирование генов,

опрошенных буддиста описали науку и религию совершенно иначе, чем мусульмане или индуисты.По большей части они говорили, что наука и религия не связаны. Некоторые долгое время считали, что буддизм и его практика соответствуют эмпирическим наблюдениям в научном методе; Связь между буддизмом и наукой была подкреплена нейробиологическими исследованиями эффектов буддийской медитации, лежащих в основе движения осознанности.

Одна 39-летняя буддистка из Малайзии сказала, что наука — это то, что связано с «фактами и цифрами», а религия помогает ей жить хорошей и нравственной жизнью.26-летняя сингапурская буддистка объяснила: «Наука для меня — это статистика, числа, тексты — то, что можно увидеть, потрогать, услышать. Религия — это нечто, чего нельзя увидеть, потрогать, услышать».

Для многих опрошенных буддистов это означает, что наука и религия не могут конфликтовать и иметь совместимые отношения.

Даже когда им было предложено подумать о потенциальных областях научных исследований, которые могли бы вызвать религиозные опасения, относительно немногие буддисты упомянули о них.Среди тех, кто это сделал, общий ответ включал испытания на животных, при этом респонденты говорили о важности не убивать живых существ в своей религии. Содержание этих комментариев соответствует результатам опроса Wellcome Global Monitor 2018 года. Большинство буддистов во всех 10 странах с достаточно большими выборками для анализа заявили, что наука «никогда не расходилась» с учением их религии.

В интервью мы спрашивали о ряде тем, которые иногда считались конфликтными для некоторых представителей других религий.К ним относятся эволюция, репродуктивные технологии, такие как экстракорпоральное оплодотворение, редактирование генов и клонирование.

Эволюция вызывала разногласия у многих опрошенных мусульман, которые часто говорили, что это несовместимо с исламским принципом, согласно которому люди были созданы Аллахом.

 «Это один из конфликтов между религией и западной теорией. Основываясь на западной теории, они сказали, что мы произошли от обезьян. Для меня, если мы произошли от обезьян, откуда мы могли взять истории о [пророке] Наби? Был ли Наби Мухаммад в прошлом похожим на обезьяну? Для меня он был человеком.Аллах создал совершенных людей, а не от обезьяны к человеку», — сказал 21-летний мусульманин из Малайзии.

точек данных

56% американцев говорят, что между наукой и религией существует конфликт, но это чувство напряженности более распространено среди нерелигиозных людей.

точек данных

Этот опрос, проведенный Pew Research Center, также показал, что только 16% христиан в США. С. говорят, что их религиозные убеждения «часто» противоречат науке.

точек данных

Согласно опросу исследовательского центра Pew Research Center, проведенному в 2011 и 2012 годах, половина или более мусульман в большинстве регионов заявили, что между религией и наукой нет конфликта. Твит

точек данных

86% буддистов и 80% индуистов в США.С. сказал, что люди и другие живые существа эволюционировали с течением времени, согласно исследованию Pew Research Center 2014 года. Твит

Опрос мусульман во всем мире, проведенный Pew Research Center в 2011 и 2012 годах, показал, что 22 человека в среднем из 53% заявили, что верят в то, что люди и другие живые существа эволюционировали с течением времени. Однако уровни принятия эволюции различались в зависимости от региона и страны: мусульмане в странах Южной и Юго-Восточной Азии сообщают о более низком уровне веры в эволюцию по этому показателю, чем мусульмане в других регионах. В Малайзии, например, 37% взрослых мусульман заявили, что верят в то, что люди и другие живые существа эволюционировали с течением времени. Эволюция не вызывала противоречия у опрошенных индусов, которые сказали, что концепция эволюции содержится в их религиозных учениях. «В индуизме тоже есть что-то подобное, что говорит нам о том, что мы произошли от разных видов, поэтому мы также верим в реинкарнацию и в то, что определенные божества принимают разные формы.Вот почему некоторые животные считаются священными животными, потому что это одна из форм, которые приняло это конкретное божество», — сказала 29-летняя индуистка из Сингапура.

Опрошенные буддисты также склонны говорить об отсутствии конфликта между их религией и эволюцией и что они лично верят в эту теорию. Некоторые добавили, что, по их мнению, их религия вообще не касается происхождения людей.

Данные глобального опроса по этому вопросу ограничены. Однако исследование религиозного ландшафта, проведенное в 2014 году Pew Research Center, показало, что 86% буддистов и 80% индуистов в США.С. сказал, что люди и другие живые существа эволюционировали с течением времени, и большинство также считает, что это произошло благодаря естественным процессам.

При обсуждении научных исследований с использованием редактирования генов, клонирования и репродуктивных технологий, таких как экстракорпоральное оплодотворение, опрошенные мусульмане, индуисты и буддисты высказали мысль о том, что такие методы могут противоречить естественному порядку или вмешиваться в природу. Как сказал один 64-летний буддист из Сингапура: «Если у вас есть что-то, что противоречит закону природы, у вас возникнет конфликт.Если вы оставите природу в покое, у вас не будет конфликта». Точно так же 20-летняя мусульманка из Сингапура сказала, что «все, что нарушает или изменяет естественное состояние», идет вразрез с религиозными убеждениями.

Респондентам было предложено рассказать об их осведомленности и взглядах на три конкретных области исследований в области биотехнологии: новые технологии, помогающие женщинам забеременеть, редактирование генов для младенцев и клонирование животных. Люди в целом положительно относились к технологиям беременности, таким как экстракорпоральное оплодотворение, хотя опрошенные мусульмане указывали на возможные возражения в зависимости от того, как эти методы используются.Взгляды на редактирование генов и клонирование были более широкими, без каких-либо конкретных закономерностей, связанных с религиозной принадлежностью опрошенных.

Представители всех трех религий в целом одобряют технологию беременности и экстракорпоральное оплодотворение.

Некоторые опрошенные мусульмане подчеркивали, что они будут согласны с этими технологиями только при соблюдении определенных критериев, в частности, если технологии будут использоваться супружескими парами и с собственным генетическим материалом пар.

Некоторые индуисты и буддисты отметили, что им самим комфортно пользоваться технологиями беременности. «Я чувствую, что все в порядке. Это все еще попытка найти баланс между верующим в религию и чрезмерной суеверностью или слишком большой верой в эту религию, из-за которой вы отказываетесь от реальности текущей жизни», — сказал 37-летний буддист из Сингапура.

Общая нить этих разговоров указывала на важность природы и уважение к живым существам.

Опрошенные, независимо от их вероисповедания, сказали, что идея вылечить ребенка от болезни до рождения или предотвратить болезнь, которая может развиться у ребенка в более позднем возрасте, была бы полезным и приемлемым использованием редактирования генов. Но они часто гораздо более негативно относились к редактированию генов в косметических целях.

Несколько опрошенных высказали идею не соглашаться с редактированием генов из страха, что люди могут захотеть вестернизировать своих детей. Например, некоторые выразили обеспокоенность тем, что редактирование генов будет использоваться для создания детей со светлыми волосами и голубыми глазами.

Представления о клонировании были так же условны. Представители всех трех религий высказались о своем неодобрении клонирования людей, а мусульмане заявили, что клонирование может помешать силе Бога, который должен быть единственным, кто может творить. Но опрошенные в целом считали клонирование животных более приемлемым. Многие опрошенные люди предвидели полезные для общества результаты клонирования животных, такие как обеспечение мясом, чтобы накормить больше людей, или помощь в сохранении почти вымерших животных.

Когда индуисты и буддисты выражали религиозную обеспокоенность по поводу редактирования генов и клонирования, это было сделано потому, что эти научные методы могли повлиять на карму или реинкарнацию. «Иногда человек рождается со страданиями, и это потому, что, возможно, раньше он совершал какие-то злые дела», — сказала 45-летняя буддистка из Сингапура.

Опросы исследовательского центра Pew Research Center в США выявили тесную связь между уровнем религиозности и взглядами на достижения в области биотехнологий, включая редактирование генов.В опросе 2018 года большинство американских христиан, в том числе белые евангелисты и другие протестанты, а также католики, заявили, что если разработка редактирования генов для младенцев повлечет за собой тестирование эмбрионов, это будет слишком далеко. В ходе опросов американцев, проведенных Центром по новым проблемам биотехнологии, таким как редактирование генов младенцев и генная инженерия животных, общий вывод состоит в том, что общественное мнение зависит от использования и воздействия новых технологий на общество.

Беседы с мусульманами, индуистами и буддистами обогащают наше понимание пересечения религии и науки.Некоторые мусульмане считали эволюционную теорию противоречащей их представлениям о том, как Аллах создал человеческую жизнь, но индуисты и буддисты не видели такого противоречия со своими религиозными убеждениями. Ни одна из областей научных исследований не считалась запретной для всех, и большинство опрошенных видели потенциальные выгоды от новых разработок в области биотехнологии, таких как редактирование генов и клонирование животных. Но общая нить этих разговоров указывала на важность природы и уважение к живым существам. Представители всех трех религий выразили обеспокоенность по поводу научных разработок, которые могут рассматриваться как изменяющие естественные процессы или используемые в целях, нарушающих моральные принципы их религии.

Не существует единой универсальной точки зрения на отношения между наукой и религией. Мусульмане, индуисты и буддисты часто принимают науку, хотя некоторые высказывают опасения по поводу того, как можно использовать научные разработки.

Кортни Джонсон — научный сотрудник, Кэри Линн Тигпен — научный сотрудник, а Кэри Фанк руководит научными исследованиями в Исследовательском центре Пью.

Hiltzik: 2020 год был годом, когда отрицание науки стало смертельным.

Трудно точно определить, когда давняя враждебность Республиканской партии к научным фактам стала, скажем так, вирусной.

Это было, когда президент Трамп начал продвигать противомалярийные таблетки как средство от COVID-19? Или когда он открыто размышлял об использовании отбеливателя или яркого света, чтобы убить вирус внутри тела? Или когда он стал знаменосцем представления о том, что ношение масок является признаком немужественной слабости, а отказ от них — испытанием на консервативную политическую верность?

Было ли это тогда, когда сенаторы-республиканцы и члены Конгресса поверили утверждению Трампа о том, что смертоносность COVID-19 была преувеличена — такие люди, как сенаторДжон Кеннеди (Р-Ла), чей уровень смертности от пандемии в собственном штате превысил уровень смертности в большинстве других стран мира?

Или когда они решили молча стоять в стороне, пока Трамп систематически подрывал доверие к агентствам США, которые когда-то были золотым стандартом применения научных знаний в общественных интересах, включая Центры по контролю и профилактике заболеваний, Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов. и Агентство по охране окружающей среды?

Как видно из этого списка, проблема не в недостатке точек данных, из которых можно выбирать, а в избытке.Эксплуатация Трампом отрицания науки как политики сама по себе — его и Республиканской партии отказ от экспертизы почти во всех ее формах — демонстрировалась с самого начала его администрации. Он имеет глубокие корни в американской политической стратегии по всему партийному спектру, но особенно среди правых.

В том, как это явление развивалось в 2020 году, важно не то, что оно так широко распространено, а то, что его можно связать с числом заболевших и умерших от пандемии в США.

Ни в одной развитой стране правительственная реакция на пандемию не была столь фрагментарной и безруководящей, как здесь.Ни в одном случае национальное правительство намеренно не отошло от управления кризисом и не заменило трезвой оценкой научных знаний партийную принадлежность.

Политическое руководство Америки решило изобразить эволюцию этих знаний за 10 месяцев после начала пандемии, чтобы показать не научный метод, который должен работать, а научную недобросовестность.

В начале пандемии эксперты в области общественного здравоохранения наметили стратегии, которые могли бы «сокрушить» болезнь за считанные месяцы.Это потребовало бы уровня официальной координации и общественного руководства, которые вряд ли были бы беспрецедентными в американской истории, учитывая послужной список страны в борьбе с Великой депрессией и Второй мировой войной или в развертывании вакцины против полиомиелита в середине 1950-х годов.

Но это правительство не справилось с этой задачей. Его неспособность прислушаться к науке способствовала не только болезням и смерти, но и упадку американской экономической мощи. С новым пакетом помощи при пандемии, задержанным Сенатом, контролируемым республиканцами, У.Экономический рост S. неустойчив, о чем свидетельствует рост числа заявок на пособие по безработице в последние недели ноября.

Водитель Continental Funeral Home Мануэль Агилар берет тело жертвы COVID-19, хранящееся в мобильном холодильнике в Лос-Анджелесе, 21 августа. того, что биолог Шон Б. Кэрролл из Мэрилендского университета и Медицинского института Говарда Хьюза называет «учебником отрицания».

Среди «основных моментов» в справочнике, пишет Кэрролл, есть «сомневаться в науке», «сомневаться в мотивах и честности ученых», «усугублять разногласия между учеными» и «апеллировать к личной свободе».

Все эти игры были открыто восприняты Трампом и его сторонниками. Он и другие представители лагеря скептиков COVID, такие как доктор Мехмет Оз и предприниматель Илон Маск, заменили своими якобы научными суждениями выводы исследователей, которые собрали эмпирические доказательства, такие как неэффективность противомалярийных препаратов, которые противоречили утверждениям Трампа.

Трамп подверг критике мотивы и добросовестность врачей, утверждая, что они заработали больше денег, когда диагностировали у пациента COVID-19. Это была ложь, направленная на то, чтобы подорвать статистику дел. Он и его фавориты, такие как губернатор Южной Дакоты Кристи Ноем, рассматривают требования о ношении масок, которые широко признаны в качестве разумных мер общественного здравоохранения, как нарушение личной свободы. Штат Ноэма был среди национальных лидеров по среднесуточной заболеваемости и смертности на душу населения.

Всемирная штаб-квартира производителя вакцин Pfizer в Нью-Йорке, дек.7, 2020.

(John Nacion / Star Max/IPx)

Политическая война с наукой не просто подрывает доверие к научному методу; это душит научные дебаты. Во время пандемии перспектива того, что неортодоксальные теории или выводы о природе болезни и эффективности инициатив в области общественного здравоохранения могут быть неправильно использованы отрицателями, затруднила публикацию этих точек зрения.

В результате ортодоксальные позиции превращаются в догмы, «которые оставляют мало места для неопределенности и нюансов и [и] подрывают общественное доверие, поскольку различные утверждения оказываются неверными», — отмечает журнал Scientific American.

Кто обычно выигрывает от научного отрицания? Почти всегда в выигрыше оказываются особые интересы, которые извлекают выгоду из старых способов ведения дел — действующие лица в нашей экономике. Отрицание изменения климата — золотой стандарт антинаучной политики до появления пандемии — положило деньги в карманы нефтегазовой отрасли, которая увидела, что может продолжать продавать свою продукцию с полной отдачей, пока это может вызывать у общественности сомнения в их связи. к глобальному потеплению.

Труднее определить прибыль от отрицания масштабов пандемии COVID-19.Возможно, антинаучная политика настолько укоренилась в Республиканской партии, что преуменьшение смертоносности пандемии стало естественным. Если Трамп видел в этом способ уйти от ответственности за преодоление кризиса, эта идея не выдержала бы соприкосновения с реальностью потерь.

Избранный президент Джо Байден ясно дал понять, что он снова поставит науку в центр политики правительства. Но после четырех лет — фактически десятилетий — научного отрицания в высших эшелонах американского правительства для этого потребуются огромные усилия.А пока последствия старого уклада останутся с нами, измеряясь смертями, разрушенными семьями, потрясением самого общества. Наука — это не только окно в мир природы, но и источник стабильности цивилизации. Если 2020 год этого не доказал, то ничего не докажет.

Сторонники смотрят кандидата от Демократической партии Джо Байдена на экране за пределами Уилмингтона, штат Делавэр, где он выступал в последний день Национального съезда Демократической партии 20 августа.

(Carolyn Kaster / Associated Press)

враждебность правых к науке определенно приведет к гибели людей

Ученые и эксперты в области здравоохранения в основном согласны с шагами, необходимыми для борьбы с COVID-19, быстро распространяющимся новым коронавирусом: широкомасштабное тестирование, если это возможно.Широко распространенные и часто строгие протоколы социального дистанцирования в сообществах, где он укоренился, чтобы замедлить распространение. Гигиенические практики, такие как частое мытье рук и стерилизация поверхностей, к которым часто прикасаются. Защитное снаряжение, такое как маски в медицинских учреждениях, чтобы медицинские работники не заразились и не распространили вирус.

Но когда дело доходит до консервативных христиан-евангелистов, которые уже настроены враждебно к науке на многих уровнях, к советам экспертов в области здравоохранения слишком часто относятся как к чему-то, от чего можно сразу же отмахнуться, если это угрожает политическим или теологическим целям их движение.

Для ясности: правые христианские лидеры не отрицают, что коронавирус представляет собой реальную проблему (по крайней мере, сейчас). Во всяком случае, стая продавцов змеиного масла, называющих себя министрами, рассматривает панику вокруг вируса как маркетинговую возможность заработать на продаже опасных добавок, объявить, что вирус можно победить силой молитвы, и объявить, что пандемия закончилась. божественное наказание, налагаемое на грешников.

Но правые христианские лидеры также не собираются позволять медицинской науке преобладать над их властью, а тем более мешать их стремлению к власти и холодным наличным деньгам.Из-за этого христианские правые стали вектором плохих советов, дезинформации и ужасных деловых решений, которые напрямую угрожают здоровью не только их последователей, но и общества в целом.

Джерри Фалуэлл-младший, бессовестно жадный президент Университета Свободы, провел недели, преуменьшая угрозу коронавируса, обвиняя СМИ в том, что они сильно преувеличивают ее, чтобы «разрушить американскую экономику» и, конечно же, нанести ущерб Дональду Трампу. В то время как почти все университеты и колледжи в стране закрыли свои кампусы и перешли на онлайн-обучение, чтобы предотвратить распространение COVID-19, Фалуэлл, похоже, полон решимости оставить Liberty открытой.

Фалуэлл уже разрешает студентам вернуться в кампус, утверждая, что более важно «дать [студентам] возможность быть со своими друзьями, продолжать учебу, наслаждаться комнатой и питанием, за которые они уже заплатили, и не прерывать учебу в колледже. жизнь.»

Рой Мур, лидер правых христиан и дважды провалившийся кандидат в Сенат, которого осудили за многочисленные обвинения в сексуальных домогательствах, также не приемлет призывы к социальному дистанцированию, которые угрожают разрушить личную церковную деятельность.

«Я пишу письмо пасторам с просьбой продолжать церковные собрания, даже в разгар этих трудных времен», — написал Мур в открытом письме, добавив в Твиттере, что «церкви закрыты тиранами, которые потворствуют страху в месте веры в Бога».

Мур привел в пример доктора Бенджамина Раша, подписавшего Декларацию независимости, который остался в Филадельфии и подхватил желтую лихорадку во время эпидемии в 1790-х годах. Конечно, Раш рисковал своей жизнью, чтобы спасти людей с помощью своего медицинского опыта, а это совсем другая ситуация, чем пастор, настаивающий на том, чтобы люди ходили в церковь.

Чтобы было ясно, большинство церквей, особенно основные протестантские и католические церкви, уделяют первостепенное внимание здоровью членов и закрывают свои двери на время кризиса, часто указывая верующим на онлайн-службы. Но давление, чтобы держать двери открытыми, когда оно исходит от кого-то вроде Мура, не является чем-то незначительным. Многим либералам он может показаться оскорбительной шуткой, но Мур имеет огромное влияние в мире евангельского христианства, которое часто отдает предпочтение мегацерквам, которые собирают сотни или даже тысячи людей одновременно, и пасторы которых не хотят закрывать свои двери. Согласно сообщениям, многие из этих церквей демонстративно отказываются отменять службы.

Наряду с пасторами, которые хотят, чтобы эти тарелки для пожертвований продолжали течь, по крайней мере одна богатая и известная правая христианская семья полна решимости держать свой бизнес открытым для публики. Дэвид Грин, владелец Hobby Lobby, держит большинство своих магазинов открытыми во время пандемии, за исключением тех, которые на самом деле были вынуждены закрыться местными властями.

Его причина? Его жена, Барбара Грин, молилась об этом и вместо этого решила сосредоточиться на «глубоких словах, чтобы напомнить нам, что Он все контролирует.» Эти слова были «Путеводитель, Охрана и Конюх», хотя слово на букву «прибыль» также может играть роль. 

Семья Грин, как мы помним, стояла за недавним судебным процессом, в котором Верховный суд предоставил частным корпорациям право запрещать своим сотрудникам использовать планы медицинского страхования для оплаты противозачаточных средств. Дело было представлено Зелеными и их союзниками по религиозным правам как относительно незначительный вопрос сопоставления репродуктивных прав и свободы вероисповедания. На самом деле дело было в том, чтобы открыть дверь, как в юридическом, так и в культурном плане, требованиям христианского права, что произвольные религиозные убеждения должны преобладать над правами человека, общественным здравоохранением, наукой и государственной властью.

Презумпция, лежащая в основе дела Хобби Лобби, о том, что христианские консерваторы должны быть в состоянии бросить вызов законам , которым подчиняются остальные из нас, не была воспринята всерьез многими людьми в господствующих политических кругах в то время, возможно, потому, что жертвы были низкими. работающие женщины с доходом, которые хотели получить доступ к противозачаточным средствам. Но постхобби-лобби, христианское консервативное убеждение, что они имеют право освобождать себя от любых законов или правил общественного здравоохранения, с которыми они не согласны, формирует реакцию на коронавирус и угрожает здоровью всех в стране.

Илиз Хог из NARAL указала на это в Твиттере в среду вечером, написав, что республиканцы были кооптированы «радикальными правыми, для которых фундаментализм [был] полностью вытеснил любое рациональное мышление, науку и политические подходы, основанные на данных».

«Мы видели, как они используют дезинформацию», чтобы заблокировать доступ к противозачаточным средствам, подавить права ЛГБТ и закрыть клиники для абортов, – отметила она, добавив, что «теперь они делают это в национальном масштабе во время глобальной пандемии».

Действительно, власть, которой религиозные организации сейчас обладают через Белый дом, только усиливает опасное влияние их антинаучных взглядов на реакцию на коронавирус.Вице-президент Майк Пенс — христианин-консерватор с долгой историей антинаучных взглядов, включая отрицание безопасности презервативов и опасности сигарет — руководит целевой группой Белого дома по коронавирусу, что, несомненно, является одной из главных причин, по которой США имеет один из худших ответов на пандемию в мире. Пенс также тратит время на телефонные конференции с лидерами религиозных правых, которые больше заинтересованы в том, чтобы использовать этот кризис, чтобы заставить женщин рожать против их воли, чем в предотвращении смерти тысяч или миллионов людей.

Сам Трамп окружил себя фалангой христианских правых пасторов, которые стремятся солгать своим пастухам о том, какой он великий лидер, и усилить свой неумолимый барабанный бой лжи и дезинформации. Среди них Дэйв Кубал, глава организации «Заступники за Америку», который на прошлой неделе во время молитвенного призыва сказал аудитории, что «тестирование на коронавирус имеет ограниченную ценность». Это абсолютная неправда — тестирование было критически важным элементом в каждой стране, которая смогла взять вирус под контроль, — но это соответствует подходу Трампа к этой болезни, который заключался в том, чтобы свести к минимуму доступ к тестированию в надежде сохранить официальное число случаи искусственно занижены.

Христианское право всегда было угрозой для здоровья населения. Они представляли угрозу во время кризиса СПИДа, когда успешно оказывали давление на республиканских лидеров, чтобы свести к минимуму болезнь, которую консервативные христиане рассматривали как наказание за греховное поведение. Фактически, они способствовали распространению всевозможных ИППП, убедив школы заменить половое воспитание программами, призванными воспрепятствовать использованию презервативов. Они поощряли боязнь прививок, особенно вакцины против ВПЧ, которая предотвращает рак шейки матки и другие формы рака, ни по какой другой причине, кроме того, что ВПЧ является ИППП и поэтому рассматривается, вздох, как наказание для грешников.Они заблокировали доступ к противозачаточным средствам и абортам, чтобы наказать женщин за секс, хотя нежелательные роды связаны с ухудшением состояния здоровья женщин и детей.

Но этому правому движению-ренегату позволили разгуляться, потому что его жестокость и враждебность к науке в первую очередь затронули маргинализированных людей, особенно женщин с низким доходом и представителей ЛГБТК. Теперь их отношение представляет угрозу для всех, богатых или бедных, любой расы, пола или веры (включая неверующих).Но печальная правда заключается в том, что пока лидеры христианских правых продолжают платить за республиканцев, партия закроет глаза и примет их, независимо от того, сколько людей должно умереть.

Обама осуждает Трампа и Республиканскую партию за «активную враждебность по отношению к науке о климате». администрации Трампа.

В своем выступлении перед Конференцией ООН по изменению климата в Глазго, Шотландия, Обама раскритиковал бывшего президента Дональда Трампа и других республиканцев за отказ от политики, проводившейся при администрации Обамы, и воспрепятствование всеобъемлющим действиям в Конгрессе.

«Когда дело доходит до климата, время действительно уходит. Мы сделали недостаточно, чтобы справиться с этим кризисом», — сказал Обама во время конференции вместе с Джоном Керри, его бывшим госсекретарем, а ныне посланником президента Джо Байдена по вопросам климата.

Обама сказал, что «прогресс застопорился» в области изменения климата, когда его «преемник решил в одностороннем порядке выйти из Парижского соглашения в первый год своего пребывания в должности», имея в виду Трампа. «Меня это не очень обрадовало», — добавил он.

Несмотря на «четыре года активной враждебности к науке о климате, исходящей с самого верха нашего федерального правительства», — сказал Обама, — США в конечном итоге выполнили свои первоначальные обязательства по Парижскому соглашению.

Обама, однако, подчеркнул, что U.С. и другие страны должны усилить свою реакцию на изменение климата, предостерегая: «Мы не просто не можем позволить себе откатиться назад — мы не можем позволить себе оставаться там, где мы есть».

Обама сказал, что он сделал бы больше для решения этой проблемы за восемь лет своего пребывания в должности, если бы у него было «стабильное большинство в Конгрессе, которое было бы готово и готово действовать». Он сказал, что у него не было такого большинства на протяжении большей части его президентства.

«Для получения такого большинства требуется заинтересованное население, готовое сделать все возможное, чтобы вознаградить политиков, которые серьезно относятся к этой проблеме, и отправить в отставку тех, кто этого не делает», — сказал Обама, который сказал, что Байдену 1 доллар.Пакет социальной защиты на 75 трлн, если он будет принят, станет «историческим и огромным плюсом для действий США по борьбе с изменением климата».

В соответствии с законодательством будет выделено более 550 миллиардов долларов на борьбу с климатическим кризисом за счет увеличения налоговых льгот на экологически чистую энергию и снижения выбросов углерода, среди прочего.

Обама сказал, что и он, и Байден были «скованы отсутствием сильного большинства». Он добавил, что они были затруднены «в значительной степени тем фактом, что одна из наших двух основных партий решила не только сидеть в стороне, но и выражать активную враждебность по отношению к науке о климате и сделать изменение климата пристрастным вопросом. ”

Бывший президент завершил свою речь, призвав людей оказывать давление на компании, чтобы они «делали правильные вещи», когда речь идет об изменении климата, и убедить людей изменить свое мнение по этому вопросу. Он сказал, что люди, имеющие право голоса, должны «голосовать так, как будто от этого зависит ваша жизнь, потому что так оно и есть».

Ребекка Шабад — репортер Конгресса для NBC News, базирующейся в Вашингтоне.

Ураганы и COVID: враждебность республиканцев к науке приводит к столкновению экзистенциальных чрезвычайных ситуаций

Будет преуменьшением сказать, что сейчас многое происходит.Двумя самыми большими событиями на выходных стали свертывание опасного воздушного транспорта из Афганистана и прибытие эпического урагана, обрушившегося на побережье Мексиканского залива в годовщину урагана Катрина.

Сейчас опасное время, но, судя по новостям, я не думаю, что мы полностью осознали, в какой опасности на самом деле находятся американцы.

В ряде штатов этот последний всплеск COVID-19, вызванный смертоносным вариантом Delta, уже превзошел смертоносный всплеск прошлой зимы.В двух сильно пострадавших штатах мощный ураган совпал с таким же массовым всплеском госпитализаций, что делает ситуацию чрезвычайно нестабильной.

По данным LAIlluminator, которая охватывает штат Луизиана и местные органы власти, больницы, как и все другие больницы по всему региону, были заполнены в течение нескольких недель, что вынудило власти принять пугающее решение не эвакуировать пациентов. Деваться им было некуда. Количество временных убежищ было меньше из-за риска COVID, а жителям домов престарелых, которых обычно переводят в больницы из-за серьезных заболеваний, было приказано укрываться на месте.

The Illuminator сообщает, что, хотя Луизиана пережила тяжелые времена с этим раундом COVID, на прошлой неделе считалось, что он поворачивает за угол. В пятницу госпитализированных с COVID было менее 2700. Это на 300 меньше, чем неделей ранее, но уровень положительных результатов по-прежнему очень высок, и люди, не способные соблюдать меры предосторожности во время чрезвычайной ситуации, вызовут циркуляцию большего количества вируса, что, вероятно, приведет к еще одному всплеску. Никто не знает, что будет с неизбежными жертвами травм и несчастных случаев в последствии.

Губернатор-демократ Луизианы Джон Бел Эдвардс несколько недель назад вновь ввел требование о ношении масок в помещении и призывал людей пройти вакцинацию, но многие из его сельских жителей отказались подчиниться. Уровень вакцинации в штате составляет всего 40%, что намного ниже, чем в среднем по стране. Как и многим другим, им удалось сделать прививку большинству пожилых пациентов, но молодежь просто не увидела необходимости. Культурное и политическое давление среди республиканцев в штате с целью бросить вызов медицинским работникам и их губернатору-демократу огромно.

Побережье Миссисипи также пострадало от урагана, но его всплеск COVID гораздо более опасен для жизни многих людей в штате. The New York Times сообщила , что штат Миссисипи был «уникально не готов» к этому последнему натиску пациентов с COVID:

В штате меньше активных врачей на душу населения, чем в любом другом штате. Согласно оценке некоммерческого агентства по качеству здравоохранения, за последнее десятилетие закрылись пять сельских больниц, и еще 35 находятся под угрозой закрытия.По данным ассоциации больниц штата, сегодня в Миссисипи на 2000 медсестер меньше, чем в начале года.

The Times характеризует это как сочетание «бедности и политики», но на самом деле это просто политика — вот что лежит в основе бедности и всего остального.

---

Хотите ежедневную сводку всех новостей и комментариев Салона? Подпишитесь на нашу утреннюю рассылку Crash Course.

---

Государство никогда не бывает слишком щедрым, когда дело доходит до пособий, которые, как они склонны рассматривать, достаются «не тем людям» (если вы понимаете, о чем я).Но, отказавшись от расширения программы Medicaid, которое произошло вместе с Законом о доступном медицинском обслуживании, они умышленно лишили себя денег, которые позволили бы им устранить многие текущие недостатки в их системе. А республиканский губернатор Миссисипи практически сдался, сообщает Mississippi Free Press:

После того, как Миссисипи стал горячей точкой №1 в мире для COVID-19, губернатор Тейт Ривз сказал участникам сбора средств Республиканской партии в Мемфисе, штат Теннеси, в четверг, 8 августа.26 октября 2021 г., жители Миссисипи «немного меньше боятся» COVID-19, чем другие американцы, потому что большинство из них разделяют христианские убеждения (около 70% всех американцев идентифицируют себя как христиане).

«Когда вы верите в вечную жизнь — когда вы верите, что жизнь на этой земле — всего лишь вспышка на экране, тогда вам не нужно так бояться вещей», — сообщил губернатор Билл Дрис в Daily Memphian.

Я не библеист, но, кажется, что-то припоминаю о том, что Господь помогает тем, кто помогает себе сам.

Этим летом всплеск Дельты поразил все штаты, но был особенно яростным в южных штатах, эпицентре антипрививочной деятельности.

И да, есть ряд причин, по которым люди не делали прививки в последние несколько месяцев, когда они были (в основном) легкодоступными, бесплатными и очень эффективными. Многие молодые люди ошибочно полагают, что им не угрожает серьезное заболевание, а некоторые цветные люди просто с подозрением относятся к правительственным указам о вакцинации из-за прискорбной истории Америки с использованием этих групп населения для экспериментов.Но самая большая группа людей, попадающих в больницу, — это те, кто отказывается от нее по иррациональным политическим мотивам. Подавляющего большинства смертей можно было бы избежать, если бы жертвы были вакцинированы.

И, как и во время первых всплесков, они не только категорически против мандатов на вакцинацию, но и протестуют против всех смягчающих мер, таких как требование ношения масок в школах, несмотря на то, что дети до 12 лет не могут быть вакцинированы, поэтому также наблюдается всплеск заболевших и госпитализированных детей.И вслед за своим лидером, Дональдом Трампом, они по-прежнему извращенно готовы принимать опасные, непроверенные лекарства со змеиным жиром , отказываясь принимать вакцину, которая была получена сотнями миллионов людей по всему миру с незначительными побочными эффектами.

---

Хотите ежедневную сводку всех новостей и комментариев Салона? Подпишитесь на нашу утреннюю рассылку Crash Course.

---

Даже смертность от COVID ряда высокопоставленных протестующих против масок и ярких звезд правых СМИ, выступающих против прививок, похоже, не изменила мнение самых стойких, истинно верующих.Кажется, единственный раз, когда кто-либо из них меняет свое мнение, это когда они находятся на смертном одре, и уже слишком поздно.

За многие десятилетия были написаны миллионы слов о враждебном отношении американских правых к науке. Циничные политики в карманах богатых людей усердно работали, чтобы использовать это. Но эти выходные продемонстрировали как долгосрочную, так и краткосрочную угрозу такого безрассудного отношения. Продолжающееся неприятие опасностей изменения климата и связанного с этим потепления океанских вод подпитывает новую разрушительную картину чудовищных штормов, которые мы наблюдаем все чаще и чаще.