В чем причина распада арабского халифата: Причины распада арабского халифата Аббасидов кратко об истории средних веков (6 класс)

ГЛАВА 10. ПРИХОД К ВЛАСТИ АББАСИДОВ Аббасиды получили власть в непростых условиях. С одной стороны, население халифата было полностью разочаровано в прежней династии, последние халифы которой показали себя любителями вина, женщин, роскоши и развлечений; с другой стороны,

Халифат Аббасидов (750–1258)

Халифат Аббасидов (750–1258) Вскоре власть Омейядов окончательно рухнула, и на смену им пришли халифы новой династии. Хотя Аббасиды стали господствовать почти над всей территорией халифата – только в Испании бежавший туда один из Омейядов создал независимый от них

ХАЛИФАТ АББАСИДОВ И РАСЦВЕТ АРАБСКОЙ КУЛЬТУРЫ

ХАЛИФАТ АББАСИДОВ И РАСЦВЕТ АРАБСКОЙ КУЛЬТУРЫ Аббасиды вели свое происхождение от ал-Аббаса ибн Абд ал-Мутталиба ибн Хашима (ум. в 653 г.) — дяди Мухаммада и Али. Аббасиды полагали, что по сравнению с Омейядами они могут претендовать на верховную власть с большим

ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА АББАСИДОВ

ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА АББАСИДОВ Существенные изменения по сравнению с предшествующим периодом претерпела внешняя политика. Аббасидские халифы не предпринимали новых больших завоевательных походов. Их военные мероприятия против других государств были направлены прежде

ЗАВОЕВАНИЯ АРАБОВ И ОБРАЗОВАНИЕ ХАЛИФАТА. ХАЛИФАТ АББАСИДОВ И РАСЦВЕТ АРАБСКОЙ КУЛЬТУРЫ

ЗАВОЕВАНИЯ АРАБОВ И ОБРАЗОВАНИЕ ХАЛИФАТА. ХАЛИФАТ АББАСИДОВ И РАСЦВЕТ АРАБСКОЙ КУЛЬТУРЫ Бартольд В.В. Сочинения. М., 1966. Т. VI: Работы по истории ислама и Арабского Халифата.Белл R, Уотт УМ. Коранистика: Введение: Пер. с англ. СПб., 2005.Бертельс Е.Э. Избранные труды. М., 1965. Т. 3:

Халифат аббасидов

Халифат аббасидов Власть Омейядов пала в 750 г. вследствие восстания Абу-Муслима, поднятого в 747 г. в Мерве и распространившегося в Иране. К восстанию присоединились хариджиты и шииты. На гребне этого победоносного восстания, свергшего Омейядов (потомки лишившихся власти

ОБРАЗОВАНИЕ ХАЛИФАТА АББАСИДОВ

ОБРАЗОВАНИЕ ХАЛИФАТА АББАСИДОВ К середине VIII в. арабские завоевания фактически прекратились. Как в свое время Римская империя, халифат должен был сосредоточить усилия на обороне уже занятых рубежей. В то же время назрела необходимость укрепить государственное

Каир Аббасидов: 750–969 гг

Каир Аббасидов: 750–969 гг До 750 года Египет входил в империю Омейядов и управлялся из Дамаска. В период своего краткого расцвета эта обширная империя охватывала территорию от Пиренеев до Гиндукуша, но обширность сыграла с ней злую шутку — и Омейяды пали под натиском

6.

6. В чем специфика халифата Аббасидов? Воцарение династии Аббасидов было кровавым. Обвинив Омейядов в безнравственном поведении, Абу-л-Аббас ас-Саффах («тот, кто пролил кровь»), правнук Аббаса, дяди Мухаммеда, истребил в 750 г. в Дамаске членов царствующей династии. При

8.3. ПЕРВЫЙ ЦИКЛ ЭПОХИ АББАСИДОВ

8.3. ПЕРВЫЙ ЦИКЛ ЭПОХИ АББАСИДОВ После свержения Омейядов в 750 г. власть перешла к новой династии Аббасидов. Аббасиды не сдержали своих обещаний и не снизили налогов, защищавший интересы простого народа Абу Муслим был предательски убит во дворце халифа Мансура (754–775 гг).

9.9. РАСПАД АРАБСКОГО ХАЛИФАТА

9.9. РАСПАД АРАБСКОГО ХАЛИФАТА Вернемся теперь к истории Ближнего Востока. Как отмечалось выше, в 810-830-х гг. Арабский халифат был охвачен тяжелым кризисом, который проявлялся в династических распрях, в восстаниях простого народа и в гражданских войнах. В ходе этих войн

Компромисс Аббасидов

Компромисс Аббасидов Племянник Хишама и наследник престола согласно распоряжению Язи да II, аль-Валид II (743–744 гг.), не был сильным правителем; более того, он славился пренебрежением к религии. Пожалуй, еще хуже, что, подобно Язиду II, он являлся сторонником группировки

Арабский халифат (632-1258 г.г.) — презентация онлайн

ЕГЭ. Мировая история. Теория по кодификатору. Возникновение государства у арабов.

Возникновение государства у арабов. 

В 630 году большинство арабских племён объединились.

Цель: противостояние внешним завоевателям.

Центр объединения – Хиджаз и его города Мекка, Медина и Таиф.

Принятие единой религии – ислама в 610 году способствовало объединению.

Арабский халифат – это государство, возникшее в результате мусульманских завоеваний в VII—IX веках и возглавляемое халифами. 

Образовалось оно в 630 году при жизни пророка Мухаммеда (571-632). Именно ему человечество обязано возникновению ислама. Он проповедовал своё учение с 610 года.

В 632 году пророк умер. С этого времени и появились халифы. Халиф – это наместник пророка на земле. Власть его основывалась на шариате – совокупности правовых, морально-этических и религиозных норм ислама.  Первым халифом стал верный последователь Мухаммеда Абу Бакр (572-634). Обязанности наместника он исполнял с 632 по 634 годы.

За короткий период были завоёваны:

• Сирия,
• Палестина,
• Египет,
• Иран,
• Северная Африка,
• Армения,
• часть Грузии,
• Испания,
  часть Средней Азии.

Столицей Арабского халифат были города:

• Мекка,
• Дамаск,
• Багдад.

Причины побед.

Высокая военная подготовка арабов.

«Цементирующая» сила армии – ислам, вера в то, что воюют во имя Аллаха и каждый погибший попадёт в рай).

Ослабление военной мощи из-за многочисленных войн главных противников – Византии и Персии.

 Правитель Арабского халифата:

халиф (преемник пророка) – обладал всей полнотой власти:

• духовной (имамат),
• светской (эмират).

Причины распада халифата.

Различия у народов, населявших халифат:

• различное историческое прошлое,
• несходный образ жизни, разные верования,
• различные языки и обычаи.

КАРТА.

Материал подготовила: Мельникова Вера Александровна.

Омейядский халифат — краткая история мусульманского государства Омейядов

В 630 г., когда первые мусульмане одержали победу над язычниками из Мекки, а первопроповедник ислама Пророк Мухаммад ﷺ покинул этот мир, на аравийской земле сложилось государство Халифат, что в переводе с арабского означало «наместничество Бога на земле». Основателями этого молодого государства были арабы-мусульмане, арабский стал государственным языком, и это государство вошло в анналы истории под названием Арабский Халифат.

Правили им на протяжении трех десятков лет сподвижники Мухаммада ﷺ, уважаемые и почитаемые в мусульманском обществе, так называемые наместники или халифы:

• Абу Бакр ас-Сиддик, с 632 по 634гг.
• Умар ибн аль-Хаттаб, с 634 по 644г.
• Усман ибн Аффан с 644 по 656гг. 
• Али ибн Абу Талиб с 656 – 661-х гг. (رَضِيَ اللهُ عَنْهُمْ جميعا). 

Время их правления вошло в историю как ранний период Арабского Халифата или «праведный халифат». В этот период правили исключительно религиозные правители, которые были готовы пожертвовать чем угодно ради религиозного долга, а во главе политики ставились, в первую очередь, именно интересы исламской религии.

Халиф Абу Бакр (رَضِيَ اللهُ عَنْهُ) был известен тем, что все свои средства тратил на оказание помощи тем, кто в ней нуждается, после него не осталось никакого наследства. При халифе Умаре (رَضِيَ اللهُ عَنْهُ) наместники, представляющие халифа в провинциях, не имели права быть богаче остальных граждан. Халиф Усман (رَضِيَ اللهُ عَنْهُ) не желал пролить кровь своих единоверцев, поэтому позволил мятежникам себя убить.

Тогда халифа избирали авторитетные представители мусульманской общины. Пока страной правили первые четыре халифа, пределы страны расширились за счет завоевательных походов мусульман от Египта до иранских земель, включая Иран, была сокрушена даже богатая и великая персидская держава Сасанидов.

Правление халифа Али(رَضِيَ اللهُ عَنْهُ) , стало для него большим испытанием. Большая часть его подданных не повиновались ему, не выполняли его приказов, нарушали его запреты, выступали против него и отстранялись от его решений, слов и дел из-за своего невежества и глупости, черствости и бесчувственности, а также из-за нечестивости многих из них.

Период, когда в государстве разрасталась смута, охарактеризовался установлением двоевластия: под властью Али все также находилось большинство территорий государства, однако северная провинция государства Сирия, на землях которой и были сосредоточены основные оппозиционные силы, находилась под властью наместника Муавии ибн Абу Суфйана (رَضِيَ اللهُ عَنْهما)из рода Омейя.

Двое правителей, Муавия и Али(رَضِيَ اللهُ عَنْهما) , в руках которых была сосредоточена власть, следуя базовым положениям ислама, предписанным Кораном, о том, что верующие должны быть едины и жить в братстве и согласии, помирились.

Ученые всей мусульманской уммы призвали воздержаться от упреков в адрес сподвижников, между которыми происходили конфликты.

Имам Захаби, да смилуется над ним Аллах, сказал, что учёные приняли решение воздерживаться от того, чтобы обсуждать большинство из событий, произошедших между сподвижниками, да будет всеми ими доволен Аллах, в том числе и вооруженные столкновения. Он обратил внимание, что в различных записях и книгах то и дело встречаются рассказы об этих событиях, хотя большинство подобных рассказов имеет прерванную цепочку передачи (мункати‘), относясь к разряду сообщений слабых и недостоверных, а то и являясь откровенной ложью.

Вскоре представитель третьей стороны оппозиции, враждовавшей и с Муавией, и с Али, представитель хариджитов, убил Али. И тогда войска Муавии заняли другие провинции государства, а самому Муавии присягнула большая часть населения как новому халифу. И если до этих событий столица располагалась в Медине, где жил Пророк Мухаммад ﷺ и проповедовал, то после столица Омейядов была перенесена в Дамаск (смотрите на фото Мечеть Омейядов в Дамаске (араб.  الجامع الأموي‎)), который на тот момент являлся экономическим и культурным центром Сирии.

Халифы Омейядов и время их правления

• Муавия I 661—680 — первый халиф из династии Омейядов, впервые передавший власть по наследству своему сыну Язиду
• Язид ибн Муавия 680—683
• Муавия II 683—684
• Марван I 684—685
• Абдул-Малик 685—705
• Аль-Валид I 705—715
• Сулейман 715—717
• Умар II 717—720
• Язид II 720—724
• Хишам 724—743
• Аль-Валид II 743—744
• Язид III 744
• Ибрахим 744
• Марван II 744—750

Становление Омейадского халифата

Начался новый период в истории Халифата, получивший название Омейядский Халифат, правление Омейядов охватывает период  661-750 (41-132 по хиджре). Правление Муавии стало благом для мусульман, поскольку был положен конец войнам и смутам и вернулось единство к мусульманам. Муавия назначив своим преемником своего же сына Язида, положил начало халифской традиции передавать власть по наследству. Для Халифата же это означало превращение в монархию, которая господствовала во многих государствах того времени. На это решение Муавию толкнула исключительно забота о единстве общества, поскольку кандидатура только Йазида и никого другого давала возможность сохранить это единство, и обеспечить совпадение народных настроений с мнением влиятельных кругов государства, представленных в то время омейядами. Последние являлись мощной курайшитской группой, имеющей огромную силу и влияние, и они не согласились бы с тем, что халиф не из их числа. Учитывая это обстоятельство, Муавия и отдал предпочтение своему сыну, а не кому-либо из тех, кто был более достоин власти. Начало монархия берет с династии Омейядов, названной так по имени рода, к которому принадлежал Муавия.

Вряд ли в исламской истории есть еще хоть одна личность, получившая воспитание от самого Пророка ﷺ, на которую пало бы столько клеветы и несправедливых обвинений, как Муавия ибн Абу Суфйан. Большинство исторических источников переполнено массой лживых сообщений, порочащих этого благородного сподвижника. И если какой-нибудь еретик начнет бросать в их адрес ложные обвинения, то необходимо заступиться за их честь и, основываясь на знании, справедливо опровергнуть их псевдо аргументы.

Период правления Муавии ознаменовался совершенствованием политической структуры Омейядского Халифата, его территориальным расширением. Было учреждено правительство (диван), который помогал управлять халифу. Правительство подразделялось на канцелярию, диван-аль-хатам, отвечавшую за вопросы государственного управления, и на диван-аль-барид – управление, которое отвечало за почтовое сообщение.

До своего вступления на престол Муавия был прославленным талантливым полководцем, а потому во время его правления продолжилась активная борьба Омейядского Халифата с Византией: упрочились позиции мусульман в Магрибе, откуда они вытеснили византийские войска, а позже была осажден и сам Константинополь, столица Византии. На тот момент Константинополь, будучи культурным европейским центром, был серьезно защищен, и его осада у арабов заняла около четырех лет. Появилась надежда, что Византия сдастся и рухнет, как это было с Сасанидским Ираном, и мусульманам удастся покорить величайшую державу за всю историю человечества, которой принадлежали и европейские, и азиатские земли. Но флот византийцев, воспитанный на древних традициях мореплавания, в 678 г. нанес поражение мусульманскому флоту, которые в морском деле были новичками. Осада Константинополя была снята, но весь мир узнал нового геополитического гегемона в Северной Африке и Западной и частично Средней Азии.

Новые смуты

После смерти Муавии в 680-м году власть перешла по принципу наследования к его сыну Язиду, и он оставался у власти в течение трех лет, но даже столь короткое время его правления ознаменовалось серьезной внутренней смутой: сына Муавии отказались категорически признать жители Мекки, Медины и Куфы, многие желали прихода к власти Хусейна (رَضِيَ اللهُ عَنْهُ), который приходился внуком самому Пророку Мухаммаду ﷺ. Но сам же Пророк Мухаммад ﷺ завещал мусульманам повиноваться тому халифу, который был признан ранее, и бороться с теми, кто пытается лишить законного халифа власти, однако, повиноваться Язиду сторонники Хусейна отказывались, потому что считали, что власть в Омейядском Халифате была ему завещана незаконно.

Трагические события развернулись 10 октября 680 г. посреди пустыни неподалеку от иракской Карбалы в день Ашура. В этот день между сторонниками Хусейна и войсками Убейдуллы ибн Зийада – наместник Язида в Куфе произошло сражение, которое закончилось победой правительственных войск, которые во много раз превосходили численно, и в этой битве сам Хусейн (رَضِيَ اللهُ عَنْهُ) был убит. Несмотря на то, что Язид лично не отдавал приказ о начале этого сражения, а по поводу гибели внука Мухаммада ﷺ выразил свою скорбь, взаимная неприязнь между сторонами оппозиции и непримиримые разногласия между ними только усугубились после Кербельской битвы. В результате ускорилась тенденция выделения в отдельное религиозное течение самих шиитов.

С тех пор день Ашура, который по мусульманскому календарю приходится на десятое число месяца мухаррам, у шиитов – день траура, и последователи шиизма в знак скорби в этот день по обычаю подвергают себя истязаниям. А сторонники Хусейна, во главе которых встал Абдулла ибн аз-Зубайр (رَضِيَ اللهُ عَنْهُ), сын ближайшего сподвижника Пророка ﷺ, закрепили свои позиции в Мекке. Население Западной Аравии, в том числе Мекки и Медины, присягнуло на верность Абдулле. Через четыре года произошло еще одно сражение между войсками Язида и сторонниками Абдуллы в самой Мекке. Но когда пришла весть о смерти Язида, правительственные войска были вынуждены отступить, а влияние Абдуллы многократно возросло.

На верность Абдулле ибн аз-Зубейра присягнули население Куфы и Басры, Йемена и Хорасана, а также ряда других провинций Омейядского халифата. Верными Омейядам остались только часть Египта и Сирия – они же присягнули на верность следующему правителю из Омейядов Муавие II. Однако Муавия II через несколько месяцев скончался от болезни.

Все шло к тому, что Омейядская династия вот-вот падет, а правителем будет провозглашен Абдулла ибн аз-Зубейр (رَضِيَ اللهُ عَنْهُ). Но после того, как войска Абдуллы потерпели поражение от правительственных войск под командованием Марвана, династия Омейядов получила «второе дыхание» после того, как Ирак признал Марвана законным правителем. Утраченные территории был послан отвоевывать назначенный новым правителем Абдуль-Маликом ибн Марваном полководец аль-Хаджжадж: под его предводительством армия власти вновь взяла Басру, установила контроль над Ираком, а затем выступила в направлении Хиджаза против войск Абдуллы.

Мекка оказалась в осаде в 692г. Тогда разыгралось драматичное сражение, в результате которого мусульмане понесли потери и был поврежден священный для всех мусульман храм Кааба. В ходе этих событий были убит и сам Абдулла ибн аз-Зубейр (رَضِيَ اللهُ عَنْهُ), которому на тот момент было уже семьдесят три года. Все это вылилось в восстание хариджитов, которое было подавлено только спустя четыре года аль-Хаджжаджем. Подавлением этого восстания полный контроль династии Омейядов над всей территорией страны был восстановлен.

Постоянное противостояние действующей власти всевозможных оппозиционных групп – характерная черта для всего Омейядского периода: через преодоление внутренних смут, среди которых наиболее серьезной была та, во главе которой стояли шииты, молодая держава шла к своему расцвету. Шииты имели наибольшее влияние в Иране, который еще помнил, как арабы разгромили древнее государство, а потому недовольство тем, что земли и богатства Ирана были сосредоточены преимущественно в руках арабских наместников, крепло. Еще одна оппозиционная сила, которая угрожала властям – это хариджиты, обосновавшиеся в южной иракской Басре. У каждой оппозиционной силы были готовы обоснования собственной позиции с религиозной точки зрения, а потому со временем каждое оппозиционное течение превращалось в отдельное религиозное течение, у которого сформировались собственные религиозные догмы.

Период расцвета

Подавив антиомейядские восстания, завоевательная политика Омейядов продолжилась: на завоеванных землях мусульмане назначали распорядителя или эмира, который наделялся всеми полномочиями в данной провинции. Частично завоеванные земли переходили в государственную собственность, частично распределялись между воинами, частично становились собственностью правителя. С немусульманского населения взималась джизья (10% налог, который взимается с не мусульман за право их проживания на мусульманской территории, с сохранением всех религиозных, культурных традиций и обрядов, и предоставлением безопасности и охраны на территории Халифата) или подать, а также налог харадж за использование государственной земли. С народа взимали пошлину за владение землей и закят в помощь нуждающимся. Бедняки от уплаты податей освобождались, как и новообращенные мусульмане, которых даже финансово поддерживали из государственной казны.

Постепенно Халифат завоевал все владения Византии в Африке, затем начал войну против Испании, переправившись через Гибралтар, и в результате Омейядский Халифат завладел землями, которые назвали Андалусией. Второе десятилетие VIII века – время установления полного контроля над территорией Средней Азии и завладения Закавказьем и каспийским берегом со стороны Северного Кавказа. На это же время приходятся сражения за установление контроля над всем Северным Кавказом с Хазарским каганатом: 737 г. ознаменовался разгромом хазарского войска войском омейядской власти под предводительством полководца Марвана и продвижением войск вплотную к Дону (смотрите на карте территория Халифата при династии Омейядов).

К тому же времени была завоевана долина реки Инд (сейчас земля Пакистана), а позже границы Омейядского халифата включали в себя уже территорию от Испании до Индии.

Арабы всего за сотню лет превратились в величайшую державу с мощной новой религией, а арабский язык стал основным языком Омейядского Халифата от Северной Африки, где жили берберские племена, копты до Центральной Азии и Пакистана с тюркским и персидским населением.

Падение халифата Омейядов

Опираясь на арабскую знать, связанную с Египтом и Сирией, Омейяды недооценили сторонников оппозиции, шиитов и Аббасидов, которые воспользовались недовольством неарабских феодалов и мусульман-неарабов налоговыми сборами, которое быстро перекинулось на народ по всей стране. Вторая четверть VIII века вновь ознаменовалась чередой восстаний: согдийцев в 728—737гг., берберов в Испании и Магрибе, шиитов в Куфе и хариджитов в Двуречье, а также в Южной Аравии и Западном Иране. В результате кульминацией стало восстание под предводительством Абу Муслима в Хорасане, которое стало началом новой гражданской войны, и она захватила весь Ирак и весь Иран. В основном участниками восстания были иранские крестьяне, земледельцы, рабы. При попытке подавления восстания правительственные войска были разбиты участниками восстания, династия Омейядов свергнута, а к власти пришли Аббасиды, являющиеся потомками дяди Пророка Мухаммада ﷺ. Халифом провозгласили Абу аль-Аббаса ас-Саффаха.

Исламский халифат: ранний мусульманский мир

Содержание

Введение

Праведные халифы

Династия Омейядов

Династия Аббасидов

Закат халифата

Введение

Арабское слово халиф или халифа) означает «преемник». Это относится к тому факту, что после смерти Мухаммеда правители исламского сообщества были «преемниками Пророка».Они руководили драматическими завоеваниями, которые привели к возникновению одной из крупнейших империй в мировой истории. Его центром был Ближний Восток. Эта империя известна в истории как халифат , , и под его началом на Ближнем Востоке, в Северной Африке и за его пределами возникла отчетливо исламская цивилизация.

Основатель ислама, арабский пророк Мухаммад, умер в 632 году. В том же году был избран его преемник, первый халиф.

Несколько дат можно использовать для обозначения конца Халифата; однако обычно считается, что он подошел к концу в 1258 году, когда последний из халифов был убит, когда монголы захватили Багдад.

Распространенное каллиграфическое изображение имени Мухаммеда

На протяжении всей истории ислама различные другие мусульманские правители претендовали на титул халифа, но именно первоначальный халифат первых веков исламской истории будет предметом данной статьи.

Праведные халифы

Пророк Мухаммед выбрал своей столицей город Медину, и именно здесь он умер. Именно здесь лидеры мусульманской общины избрали своим преемником (халифом) Абу Бакра, тестя Мухаммеда и одного из его главных соратников.

Абу Бакр (годы правления 632-4) принял титул «полководец верных», которым владели все его преемники. На смертном одре он назначил Умара ибн Хаттаба своим преемником (годы правления 634-44), а когда Умар был убит, совет мусульманских лидеров избрал Усмана ибн Аффана (годы правления 644-56). После убийства Усмана зять Мохаммеда Али захватил контроль над Халифатом и правил до 661.

Первые четыре халифа известны исламской истории как «праведные халифы».Все они были тесно связаны с Мухаммедом и были известны своими лидерскими качествами и мусульманским благочестием. Во время их правления, несмотря на проблемы и нестабильность, с которыми им приходилось сталкиваться, Халифат превратился из чисто арабской державы в крупнейшую империю, которую мировая история видела до того момента. Его армии захватили богатейшие провинции Византийской империи, Сирии и Египта и покорили всю великую Сасанидскую (или Персидскую) империю на востоке.

Действия последнего из этих халифов Али ввергнули мусульманскую общину в гражданскую войну, которая закончилась тем, что правителем стал губернатор Сирии Муавия.Муавия превратил Халифат в наследственную монархию в руках своей семьи, династии Омейядов.

Династия Омейядов

При Омейядах (годы правления 661-750) столица Халифата была перенесена из Медины в Аравии в Дамаск в Сирии. Империя продолжала значительно расширяться, захватывая Северную Африку, большую часть Испании и большую часть Португалии, Трансоксанию в Центральной Азии и западную Индию.

В конце концов это расширение подошло к концу: неудача второй мусульманской осады Константинополя (717-8) ознаменовала конец серьезных попыток арабов завоевать Византийскую империю; поражение арабской армии в битвах при Туре (732 г.) привело к тому, что в Западной Европе все повернулось против них; неоднократные и дорогостоящие попытки подчинить степи привели к установлению центральноазиатских границ Халифата в Трансоксании; и сбор мощных индийских армий против мусульманских захватчиков на субконтиненте привел к тому, что ислам на столетия был ограничен северо-западом.

Монета Омейядского халифата

Несмотря на эти неудачи в своих универсалистских амбициях, халифы Омейядов правили огромным государством, одной из крупнейших империй в мировой истории. Это расширение вызвало серьезные потрясения в империи. Население регионов, веками относившееся к каждому с враждебностью, теперь оказалось, что живет в рамках одной и той же политической системы. Чтобы управлять миллионами новых подданных, приходилось срочно создавать административные структуры, и это было возможно только благодаря продолжению функционирования бюрократии, унаследованной от Византийской и Персидской империй.Эти факторы привели к региональным трениям между грекоязычным западом и персоязычным востоком.

В то же время, хотя мусульмане долгое время составляли небольшое меньшинство среди немусульманского населения, их число сильно росло, что привело к напряженности между арабскими мусульманами, считавшими себя правящим классом, и неарабскими мусульманами. Эту напряженность усугубляли сектантские распри между различными ветвями ислама. Именно в этот период возник раскол между суннитами и шиитами, когда шииты отвергли легитимность халифов Омейядов, полагая, что исламским миром должны править потомки Али, последнего из Праведников. — Управляемые халифы (см. Выше).

Все эти трещины в штате Омейядов в конечном итоге разрушили его. На протяжении своей истории омейядским халифам приходилось сталкиваться с многочисленными восстаниями со стороны нелояльных губернаторов, восставших солдат, сектантских революционеров и, что не менее важно, соперников внутри самой королевской семьи Омейядов.

Династия Аббасидов

В 747 году в восточной части Халифата вспыхнуло восстание, в результате которого силы Омейядов были изгнаны из Ирана и Ирака. В 749 году повстанцы признали халифом Абу аль-Аббаса, потомка Мухаммеда, принадлежащего к конкурирующему клану Омейядов.В начале 750 г. в битве при Забе армия Омейядов потерпела поражение, и к концу года силы Аббасидов контролировали большую часть Халифата. Все выжившие члены семьи Омейядов были выслежены и убиты. Только один выжил, сбежав в Испанию, где основал независимый эмират (который позже стал Кордовским халифатом).

Аббасиды (годы правления 750–1258 гг.) Сначала выбрали Куфу, арабскую колонию на юге Ирака, своей столицей. Однако в 762 году новый режим основал город Багдад, также на юге Ирака, но недалеко от персидской границы.Строительство этого нового города ознаменовало переход власти и статуса от потомков первоначальных арабских завоевателей к растущему классу неарабов в мусульманском сообществе. Эта группа чувствовала себя гражданами второго сорта в мусульманской общине Омейядов, и многие поддержали стремление Аббасидов к власти.

Дом мудрости

Период Аббасидов был отмечен большими достижениями в науке, математике, медицине, астрономии, философии и других областях знания.В частности, Багдад, который в то время стал одним из крупнейших городов мира, был известным центром обучения. Последовательные халифы Аббасидов покровительствовали организации под названием «Дом мудрости», которую на современном языке можно было бы назвать исследовательским институтом. Продолжая традицию слияния персидских культур, начавшуюся в сасанидский период, его ученые стремились синтезировать знания, полученные из разных частей мира, особенно из Древней Греции и Древней Индии (особенно успехов в математике и науке, достигнутых в период империи Гуптов). .) Опираясь на эти основы, арабские ученые добиваются новых успехов во многих областях человеческого знания.

Закат халифата

Халифат был огромной империей, и задолго до телеграфа и железной дороги удержать ее как единую политическую единицу всегда было сложной задачей. Ситуация не была облегчена из-за ожесточенной фракционности при дворе, ожесточенной напряженности между суннитами, шиитами и членами других сект, а также подъемом армий рабов, которые, хотя изначально были вербованы для полной лояльности халифу, вскоре стали независимыми и разрушительными. сила во властной политике империи.

Практически сразу после того, как Аббасиды пришли к власти у Омейядов, Халифат начал распадаться. Испания пала перед оставшимся в живых членом клана Омейядов и была обязана лишь слабой преданности халифу в далеком Ираке. В других местах губернаторы вышли из-под контроля суда в Багдаде.

Шиитский ислам — пример зеркального письма в исламской каллиграфии. «Али — наместник Божий»

Все чаще они управляли своими провинциями как независимые правители. Отцы передали свои правители сыновьям, как потомственные монархи; они собрали собственные армии и со временем даже перестали пересылать налоги в столицу.Региональные династии начали развиваться с конца VIII века, сначала в Северной Африке, затем в Северо-Западной Индии, в Египте, Иране, Центральной Азии и Сирии.

Шиитское инакомыслие

Аббасидов поддержали многие шииты в их приходе к власти, но после своей победы они подтвердили свою поддержку суннитского ислама. Шииты по всему Халифату чувствовали себя разочарованными из-за этого, и некоторые из этих местных династов были шиитами, чье признание халифов Аббасидов было в лучшем случае прохладным. В некоторых регионах, особенно в Северной Африке, сектантские движения (например, Альморавиды и Альмохады) захватили контроль, полностью отвергнув правление Аббасидов. Здесь также зародилось шиитское движение Фатимидов до завоевания сначала Египта, затем Сирии и Западной Аравии. Правители Фатимидов считали себя халифами-соперниками Аббасидов, и их общепризнанной целью было заменить их правителями всего мусульманского мира.

Буйды и сельджуки

В 10 веке племенная группа из северного Ирана, буиды, напала на Багдад и более или менее ограничила халифов церемониальной ролью, в то время как они обладали эффективной властью.Затем, в 11 веке, турецкое племя под названием сельджуки, которое возникло за пределами Халифата, но недавно обратилось в ислам, завоевало большую часть Ирана, Ирака, Сирии и большей части Анатолии. Они создали собственную империю, но при этом сохранили халифа в Багдаде в качестве теневого номинального главы. Реальная власть принадлежала сельджукскому султану. Позже, после того, как власть сельджуков пришла в упадок, турецкие лидеры из Центральной Азии — Махмуд Газни, хорезм-шах — создали для себя новые крупные империи в Иране и Трансоксании.

Крестовые походы

В конце 11 века началась серия военных экспедиций из христианской Европы, известных как крестовые походы, с целью захватить Иерусалим и то, что сегодня является Израилем и Палестиной для христианского мира. Первый крестовый поход (1095-99) позволил захватить Иерусалим и создать ряд христианских государств крестоносцев в Сирии и Палестине. Однако крестоносцам не удалось удержать эти достижения; Мусульманские силы вернули себе сначала Иерусалим (1187 г.), а затем все территории в Сирии и Палестине (последний оплот крестоносцев пал от мусульманских войск в 1299 г.).

Продолжение культурной и религиозной экспансии

Ни одно из этих потрясений не остановило культурный прогресс при Халифате. Действительно, по мере того, как в исламском мире возникла политическая раздробленность и появилось несколько центров силы, мусульманские мыслители и художники пользовались растущим спросом, а достижения в математике, науке, географии, астрономии и других областях науки продолжались.

Не было препятствий и распространению мусульманской веры. Первоначально религия меньшинства на Ближнем Востоке, к 13 веку подавляющее большинство населения земель Халифата составляли мусульмане.Более того, вера распространилась далеко за пределы Халифата, в Западную Африку, Восточную Африку, Индийский субконтинент и Юго-Восточную Азию.

Картина Рашид-ад-Дина Хамадани с изображением Хулагу-хана, начало 14 века

Багдадские халифы пережили последний период политической и военной мощи в 12 веке. Когда власть сельджуков в Ираке разделилась между конкурирующими региональными лордами, халифы получили контроль над территориями, окружающими Багдад. Это возрождение длилось недолго.В 13 веке новая грозная держава из Центральной Азии, монголы, захватила Иран, а затем Ирак. В 1258 году монгольское войско под командованием Хулагу-хана захватило Багдад и разграбило город. Последний из халифов был закутан в одеяло в собственном дворце и был забит лошадьми; а остальные члены семьи халифа были казнены.

Почему арабский мир отвернулся от науки — Новая Атлантида

Современный ислам не известен своей вовлеченностью в современные научные проекты.Но это наследник легендарного «золотого века» арабской науки, на который часто ссылаются комментаторы, надеясь сделать мусульман и жителей Запада более уважительными и понимающими друг друга. Президент Обама, например, в своей речи в Каире 4 июня 2009 г. похвалил мусульман за их исторический, научный и интеллектуальный вклад в развитие цивилизации:

Именно ислам пронес свет знаний на протяжении многих веков, проложив путь к эпохе Возрождения и Просвещения в Европе.Именно нововведение в мусульманских общинах развило порядок алгебры; наш магнитный компас и средства навигации; наше мастерство перьев и печати; наше понимание того, как распространяется болезнь и как ее можно вылечить.

Такие дань уважения эпохе научных достижений арабского мира обычно делаются в более широком политическом плане, поскольку они обычно предшествуют обсуждению современных проблем региона. Они служат неявным увещеванием: великий век арабской науки демонстрирует, что на исламском Ближнем Востоке нет категорических или врожденных препятствий для терпимости, космополитизма и прогресса.

Для любого, кто знаком с этим Золотым веком, охватывающим примерно с восьмого по тринадцатый века нашей эры, разница между интеллектуальными достижениями Ближнего Востока тогда и сейчас — особенно по сравнению с остальным миром — действительно ошеломляет. В своей книге 2002 года Что пошло не так? , историк Бернард Льюис отмечает, что «на протяжении многих веков мир ислама находился в авангарде человеческой цивилизации и достижений». «Ничто в Европе, — отмечает Джамиль Рагеп, профессор истории науки в Университете Оклахомы, — не могло сравниться с тем, что происходило в исламском мире примерно до 1600 года.«Алгебра, алгоритм, алхимия, алкоголь, щелочь, надир, зенит, кофе и лимон: все эти слова происходят из арабского языка, отражая вклад ислама на Запад.

Однако сегодня дух науки в мусульманском мире сух, как пустыня. Пакистанский физик Первез Амирали Худбхой изложил мрачную статистику в статье Physics Today за 2007 год: в мусульманских странах на тысячу человек приходится девять ученых, инженеров и техников, по сравнению со средним мировым показателем в сорок один.В этих странах около 1800 университетов, но только в 312 из них есть ученые, опубликовавшие журнальные статьи. Из пятидесяти наиболее публикуемых университетов двадцать шесть находятся в Турции, девять — в Иране, по три — в Малайзии и Египте, в Пакистане — два, а в Уганде, ОАЭ, Саудовской Аравии, Ливане, Кувейте, Иордании и У каждого Азербайджана по одному.

В мире около 1,6 миллиарда мусульман, но только двое ученых из мусульманских стран получили Нобелевские премии по науке (один по физике в 1979 году, другой по химии в 1999 году).На долю 46 мусульманских стран в совокупности приходится всего 1 процент мировой научной литературы; Испания и Индия по составляют больше мировой научной литературы, чем эти страны вместе взятые. Фактически, хотя Испания вряд ли является интеллектуальной сверхдержавой, она переводит больше книг за один год, чем весь арабский мир за последнюю тысячу лет. «Хотя есть талантливые ученые мусульманского происхождения, продуктивно работающие на Западе, — заметил лауреат Нобелевской премии по физике Стивен Вайнберг, — за сорок лет я не видел ни одной статьи физика или астронома, работающей в мусульманской стране, которую стоило бы прочитать.”

Сравнительные показатели по арабскому миру говорят о том же. Согласно отчету ООН о развитии человеческого потенциала в арабских странах за 2003 год, арабы составляют 5 процентов населения мира, но издают лишь 1,1 процента своих книг. В период с 1980 по 2000 год Корея выдала 16 328 патентов, в то время как девять арабских стран, включая Египет, Саудовскую Аравию и ОАЭ, выдали всего 370 патентов, многие из которых были зарегистрированы иностранцами. Исследование 1989 года показало, что за один год Соединенные Штаты опубликовали 10 481 научную статью, на которую часто ссылались, в то время как весь арабский мир опубликовал только четыре. Это может звучать как изюминка плохой шутки, но когда журнал Nature опубликовал очерк науки в арабском мире в 2002 году, его репортер выделил всего три научные области, в которых исламские страны преуспевают: опреснение, соколиная охота и воспроизводство верблюдов. . Недавний толчок к созданию новых исследовательских и научных институтов в арабском мире, описанный на этих страницах Валидом аль-Шобакки (см. «Наука о нефтедолларах», осень 2008 г.), явно еще предстоит пройти долгий путь.

Учитывая, что арабская наука была самой передовой в мире примерно до XIII века, возникает соблазн спросить, что пошло не так — почему современная наука возникла не в Багдаде, Каире или Кордове.Мы вернемся к этому вопросу позже, но важно помнить, что упадок научной деятельности — это правило, а не исключение цивилизаций. Хотя принято считать, что научная революция и технологический прогресс были неизбежны, на самом деле Запад — это единственный устойчивый успех среди многих цивилизаций с периодами научного процветания. Как и мусульмане, древняя китайская и индийская цивилизации, которые в свое время были намного более развитыми, чем Запад, не привели к научной революции.

Тем не менее, хотя упадок арабской цивилизации не является исключительным, его причины позволяют лучше понять историю и природу ислама и его связь с современностью. Упадок ислама как интеллектуальной и политической силы был постепенным, но явным: в то время как Золотой век был чрезвычайно продуктивным, а вклад арабских мыслителей часто был оригинальным и новаторским, последние семьсот лет говорят о совершенно ином.

Оригинальные материалы арабской науки

Необходимо сделать предварительное предостережение относительно обеих частей термина «арабская наука.Во-первых, потому, что не все ученые, о которых говорилось здесь, были арабскими мусульманами. В самом деле, большинство величайших мыслителей той эпохи не были арабами по национальности. Это неудивительно, учитывая, что на протяжении нескольких веков на Ближнем Востоке мусульмане составляли меньшинство (тенденция, которая начала меняться только в конце десятого века). Второе предостережение относительно «арабской науки» состоит в том, что это не была наука, как мы знаем ее сегодня. Досовременная наука, хотя и не закрывала глаза на полезность, искала знания в первую очередь для того, чтобы понять философские вопросы, связанные со смыслом, бытием, благом и т. Д.Современная наука, напротив, выросла из революции в мышлении, которая переориентировала политику на индивидуальный комфорт через господство над природой. Современная наука отвергает древние метафизические вопросы как (позаимствовав слова Фрэнсиса Бэкона) погоню за удовольствиями и тщеславием. Чем бы современная наука ни была обязана арабской науке, интеллектуальная деятельность средневекового исламского мира не была аналогична европейской научной революции, которая произошла после радикального разрыва с древней натурфилософией.В самом деле, даже несмотря на то, что мы используем термин «наука» для удобства, важно помнить, что это слово не было изобретено до девятнадцатого века; Ближайшее арабское слово — ilm — означает «знание», и не обязательно из мира природы.

Тем не менее, есть две причины, по которым имеет смысл называть научную деятельность Золотого века арабской. Во-первых, большая часть философских и научных работ того времени была в конечном итоге переведена на арабский язык, который стал языком большинства ученых в регионе, независимо от этнической принадлежности или религиозного происхождения.Во-вторых, альтернативы — «ближневосточная наука» или «исламская наука» — еще менее точны. Отчасти это связано с тем, что о личном прошлом этих мыслителей известно очень мало. Но это также связано с еще одним предостережением, которое мы должны иметь в виду в отношении этого предмета, который следует делать сносками к каждому широкому утверждению, сделанному о Золотом веке: на удивление мало известно наверняка даже о социальном и историческом контексте этой эпохи. Абдельхамид И. Сабра, ныне вышедший на пенсию профессор истории арабской науки, преподававший в Гарварде, описал свою область в New York Times в 2001 году как область, которая «еще даже не началась». ”

Тем не менее, эта область продвинулась достаточно далеко, чтобы убедительно продемонстрировать, что арабская цивилизация внесла гораздо больший вклад в развитие науки, чем пассивная передача на Запад древней мысли и изобретений, происходящих из других мест (таких как система счисления из Индии и изготовление бумаги из Индии). Китай). Во-первых, научное возрождение в Аббасиде Багдаде (751–1258 гг.), В результате которого были переведены почти все научные труды классических греков на арабский язык, не вызывает нареканий.Но помимо своих переводов (и комментариев) древних, арабские мыслители внесли оригинальный вклад, как в письменной форме, так и в методических экспериментах, в таких областях, как философия, астрономия, медицина, химия, география, физика, оптика и математика.

Пожалуй, наиболее часто повторяемое утверждение о Золотом веке состоит в том, что мусульмане изобрели алгебру. Это утверждение в значительной степени верно: первоначально вдохновленный греческими и индийскими трудами, перс аль-Хорезми (умер в 850 г. ) написал книгу, из названия которой мы получили термин «алгебра».Книга начинается с математического введения и продолжает объяснять, как решать обычные тогда проблемы, связанные с торговлей, наследованием, браком и освобождением рабов. (В ее методах не используются уравнения или алгебраические символы, вместо этого используются геометрические фигуры для решения задач, которые сегодня можно решить с помощью алгебры.) Несмотря на практическую основу, эта книга является основным источником, который способствовал развитию алгебраической системы, которую мы знаю сегодня.

Золотой век ознаменовался прогрессом в медицине.Одним из самых известных мыслителей в истории арабской науки и одним из величайших средневековых врачей был Разес (также известный как ар-Рази). Разес (умер в 925 г.) родился в современном Тегеране и прошел обучение в Багдаде и стал директором двух больниц. Он идентифицировал оспу и корь, написав о них трактат, который стал влиятельным за пределами Ближнего Востока и в Европе девятнадцатого века. Разес был первым, кто обнаружил, что лихорадка — это защитный механизм. И он был автором энциклопедии медицины, которая состояла из двадцати трех томов.Самым поразительным в его карьере, как указывает Эхсан Масуд в книге Science and Islam , является то, что Разес был первым, кто серьезно оспорил кажущуюся непогрешимость классического врача Галена. Например, он оспорил теорию юмора Галена и провел контролируемый эксперимент, чтобы выяснить, действительно ли кровопускание, которое было самой распространенной медицинской процедурой до XIX века, работало как лечение. (Он обнаружил, что это так.) Разес представляет собой ясный пример мыслителя, который явно подвергает сомнению и эмпирически проверяет общепринятые теории древнего гиганта, одновременно делая оригинальный вклад в эту область.

Прорыв в медицине продолжился благодаря врачу и философу Авиценне (также известному как Ибн-Сина; умер в 1037 г.), которого некоторые считают самым важным врачом со времен Гиппократа. Он является автором многотомного медицинского обзора Canon of Medicine , который стал авторитетным справочником для врачей в регионе и — однажды переведенный на латынь — одним из основных продуктов на Западе на протяжении шести веков. Canon — это сборник медицинских знаний и руководство по тестированию на наркотики, но он также включает в себя собственные открытия Авиценны, включая заразность туберкулеза.

Как и более поздний европейский ренессанс, в арабском золотом веке также было много эрудитов, которые преуспели во многих областях. Одним из первых таких эрудитов был аль-Фараби (также известный как Альфараби, умер около 950 г.), багдадский мыслитель, который, помимо своих плодотворных работ по многим аспектам платонической и аристотелевской философии, также писал по физике, психологии, алхимии. , космология, музыка и многое другое. Он был настолько уважаем, что стал известен как «Второй Учитель» — второй по величине, то есть после Аристотеля. Еще одним великим эрудитом был аль-Бируни (умер в 1048 г.), который написал 146 трактатов на 13 000 страниц практически во всех областях науки. Его основная работа, Описание Индии , была антропологической работой, посвященной индуистам. Одним из наиболее заметных достижений аль-Бируни было почти точное измерение окружности Земли с использованием его собственного тригонометрического метода; он пропустил правильное измерение 24 900 миль только на 200 миль. (Однако, в отличие от Разеса, Авиценны и аль-Фараби, произведения аль-Бируни никогда не переводились на латынь и, следовательно, не имели большого влияния за пределами арабского мира.) Еще одним из самых блестящих умов Золотого века был физик и геометрический Альхазен (также известный как Ибн аль-Хайтам; умер в 1040 году). Хотя его величайшим наследием является оптика — он показал недостатки теории выделения, согласно которой наши глаза излучают энергию, которая позволяет нам видеть, — он также работал в астрономии, математике и инженерии. И, возможно, самым известным ученым позднего Золотого века был Аверроэс (также известный как Ибн Рушд; умер в 1198 году), философ, теолог, врач и юрист, наиболее известный своими комментариями к Аристотелю.20 000 страниц, которые он написал за свою жизнь, включают работы по философии, медицине, биологии, физике и астрономии.

Почему процветала арабская наука

Что побудило научную науку процветать, где и когда она появилась? В каких условиях были созданы эти важные арабоязычные ученые-мыслители? Конечно, нет единого объяснения развития арабской науки, нет единого правителя, который ее открыл, нет единой культуры, которая ее подпитывала.Как пишет историк Дэвид Линдберг в книге The Beginnings of Western Science (1992), арабская наука процветала так долго благодаря «невероятно сложной комбинации случайных обстоятельств».

Научная деятельность достигла пика, когда ислам был доминирующей цивилизацией в мире. Таким образом, одним из важных факторов подъема научной культуры Золотого века был ее материальный фон, обеспеченный становлением могущественной и процветающей империи. К 750 году арабы завоевали Аравию, Ирак, Сирию, Ливан, Палестину, Египет и большую часть Северной Африки, Средней Азии, Испании и окраин Китая и Индии. Недавно открытые маршруты, соединяющие Индию и Восточное Средиземноморье, стимулировали рост благосостояния за счет торговли, а также аграрную революцию.

Впервые со времен правления Александра Македонского обширный регион был политически и экономически объединен. В результате сначала образовалось арабское королевство при халифах Омейядов (правившее в Дамаске с 661 по 750 гг.), А затем исламская империя при халифах Аббасидов (правившая в Багдаде с 751 по 1258 г.), которая стала периодом наиболее продуктивного интеллектуального развития арабов. история. Возникновение первого централизованного исламского государства при Аббасидах глубоко повлияло на жизнь в исламском мире, превратив его из малограмотной племенной культуры в динамичную империю. Безусловно, огромная империя была богословски и этнически разнообразной; но устранение политических барьеров, которые ранее разделяли регион, означало, что ученые из разных религиозных и этнических групп могли путешествовать и общаться друг с другом. Лингвистические барьеры также становились все менее серьезной проблемой, поскольку арабский язык стал общей идиомой всех ученых во всем огромном мире.

Распространение империи принесло урбанизацию, торговлю и богатство, которые помогли стимулировать интеллектуальное сотрудничество. Маартен Боскер из Утрехтского университета и его коллеги объясняют, что в 800 году, в то время как Латинский Запад (за исключением Италии) был «относительно отсталым», арабский мир был высоко урбанизирован, в нем проживало вдвое больше городского населения, чем на Западе. Несколько крупных мегаполисов, в том числе Багдад, Басра, Васит и Куфа, были объединены под властью Аббасидов; у них был единый разговорный язык и оживленная торговля через сеть караванных дорог.В частности, Багдад, столица Аббасидов, был домом для дворцов, мечетей, акционерных компаний, банков, школ и больниц; к десятому веку это был самый большой город в мире.

По мере роста империи Аббасидов она также расширялась на восток, соприкасаясь с древнеегипетской, греческой, индийской, китайской и персидской цивилизациями, плодами которых она охотно наслаждалась. (В ту эпоху мусульмане мало интересовались Западом, и не зря.) Одним из самых важных открытий мусульман была бумага, которая, вероятно, была изобретена в Китае примерно в 1969 г.d. 105 и принесен в исламский мир, начиная с середины восьмого века. Влияние бумаги на научную культуру арабского общества было огромным: она делала производство книг дешевым и эффективным, а также поощряла стипендию, переписку, поэзию, ведение документации и банковское дело.

Появление бумаги также помогло улучшить грамотность, которая поощрялась с рассвета ислама благодаря литературной основе религии — Корану. Средневековые мусульмане очень серьезно относились к религиозным наукам, и некоторые ученые региона выросли, изучая их.Говорят, например, что Авиценна знал наизусть весь Коран до того, как прибыл в Багдад. Тогда будет ли справедливо сказать, что ислам сам поощрял научную деятельность? Ответ на этот вопрос очень разный. Некоторые ученые утверждают, что есть много частей Корана и хадиса (изречения Мухаммеда), которые призывают верующих задуматься и попытаться понять творения Аллаха в научном духе. Как гласит один хадис : «Ищите знания даже в Китае.Но есть и другие ученые, которые утверждают, что «знание» в кораническом смысле — это не научное знание, а религиозное знание, и что объединять такие знания с современной наукой неточно и даже наивно.

Но единственной наиболее важной причиной процветания арабской науки было поглощение и ассимиляция греческого наследия — развитие, подпитываемое переводческим движением в Аббасидском Багдаде. Движение переводов, согласно Йельскому историку и классику Димитри Гутасу, «равнозначно и принадлежит к тому же повествованию, что и … Афины Перикла, итальянское Возрождение или научная революция шестнадцатого и семнадцатого веков.«Независимо от того, согласен ли кто-то предоставить Гутасу сравнение, нет никаких сомнений в том, что движение переводчиков в Багдаде — которое к 1000 году увидело почти весь греческий корпус в медицине, математике и натурфилософии, переведенном на арабский язык — обеспечило основу для исследования в науке. Хотя большинство великих мыслителей Золотого Века сами не жили в Багдаде, другие культурные центры арабского мира, вероятно, не смогли бы процветать без движения переводчиков Багдада.По этой причине, даже если говорят, что золотой век арабской науки охватывает большой регион, как историческое событие он особенно требует объяснения успеха Аббасида Багдада.

Приход к власти халифата Аббасидов в 750 году был, как выразился Бернард Льюис в Арабы в истории (1950), «революцией в истории ислама, столь же важным поворотным моментом, как и французы. и русские революции в истории Запада ». Вместо племени и этнической принадлежности Аббасиды сделали религию и язык определяющими характеристиками государственной идентичности.Это позволило создать относительно космополитическое общество, в котором все мусульмане могли участвовать в культурной и политической жизни. Их империя просуществовала до 1258 года, когда монголы разграбили Багдад и казнили последнего халифа Аббасидов (вместе с большой частью населения Аббасидов). За годы процветания империя Аббасидов оказала глубокое влияние на политику и общество от Туниса до Индии.

Движение греко-арабских переводчиков в Аббасиде Багдаде, как и другие научные усилия в других частях исламского мира, было сосредоточено не столько в учебных заведениях, сколько в семьях крупных покровителей, стремящихся к социальному престижу.Но Багдад был самобытным: его философская и научная деятельность пользовалась высокой культурной поддержкой. Как объясняет Гутас в книге Greek Thought, Arabic Culture (1998), движение переводов, которое в основном процветало с середины восьмого века до конца десятого, было самовоспроизводящимся предприятием, поддерживаемым «всей элитой». общества Аббасидов: халифы и князья, государственные служащие и военачальники, купцы и банкиры, ученые и ученые; это не был излюбленный проект какой-либо конкретной группы, продвигающей их ограниченные планы.Это было аномалией в исламском мире, где по большей части , , как утверждает Эхсан Масуд, наука «поддерживалась отдельными покровителями, и когда эти покровители меняли свои приоритеты или когда они умирали, любые институты, которые у них могли быть. строили часто умирали вместе с ними ».

Похоже, движение за переводы вдохновило три основных фактора. Во-первых, Аббасиды сочли научные греческие тексты чрезвычайно полезными для своего рода технического прогресса — решения общих проблем для облегчения повседневной жизни.Аббасиды не беспокоились о переводе произведений на такие темы, как поэзия, история или драма, которые они считали бесполезными или низшими. Действительно, исламская наука, хотя отчасти и являлась продолжением греческой науки, была гораздо менее теоретической, чем наука древних. Например, переведенные работы по математике в конечном итоге использовались для инженерного дела и ирригации, а также при расчетах сложных законов наследования. А перевод греческих трудов по медицине имел очевидную практическую пользу.

Астрология была еще одним греческим предметом, адаптированным для использования в Багдаде: Аббасиды обратились к ней за доказательством того, что халифат был божественно установленным преемником древних месопотамских империй — хотя к таким заявлениям иногда относились с осторожностью, потому что идея о том, что небесная информация может предсказывать будущее столкнулось с исламским учением о том, что только Бог обладает такими знаниями.

Были также практические религиозные причины для изучения греческой науки. Хронометристы мечети сочли полезным изучать астрономию и тригонометрию, чтобы определить направление на Мекку ( кибла, ), время молитвы и начало Рамадана. Например, арабский астроном Ибн аль-Шатир (умер в 1375 году) также служил религиозным чиновником, хронометристом ( muwaqqit ) в Великой мечети Дамаска. Другой религиозной мотивацией для перевода греческих произведений была их ценность для целей риторики и того, что мы сегодня назвали бы идеологической войной: трактат Аристотеля Темы по логике использовался для помощи в религиозных диспутах с немусульманами и в обращении неверующие в ислам (что было государственной политикой при Аббасидах).

Вторым фактором, повлиявшим на рост движения переводов, было то, что греческая мысль уже распространялась в регионе, медленно и в течение длительного периода, еще до Аббасидов и даже до прихода ислама. Отчасти по этой причине движение переводов Аббасидов в Багдаде не походило на последующее открытие Западом древних Афин, поскольку в некоторых отношениях оно было продолжением ближневосточного эллинизма. Греческая мысль распространилась еще во времена завоеваний Александром Великим Азии и Северной Африки в 300-х гг. До н. Э.c., и греческие центры, такие как Александрия и Греко-Бактрийское царство (238-140 до н.э., на территории современного Афганистана), были продуктивными центрами обучения даже во время римского завоевания. Ко времени арабских завоеваний греческий язык был известен во всем обширном регионе, и он был административным языком Сирии и Египта. После прихода христианства греческая мысль получила дальнейшее распространение благодаря миссионерской деятельности, особенно христианами-несторианами. Спустя столетия, во время правления Аббасидов в Багдаде, многие из этих несторианцев — некоторые из них арабы и арабизированные персы, которые в конечном итоге обратились в ислам, — внесли свой вклад в движение греко-арабского переводчика и даже заполнили многие административные переводы, ориентированные на перевод. посты в правительстве Аббасидов.

Хотя практическая полезность и влияние эллинизма помогают объяснить, почему наука могла развиваться, оба были верны для большей части арабского мира во время Золотого века и поэтому не могут объяснить движение переводов Аббасидов в частности. Как утверждает Гутас, отличительным фактором, который привел к этому движению, была попытка правителей Аббасидов узаконить свое правление путем заимствования персидской культуры, которая в то время глубоко почитала греческую мысль. Багдадский регион, в котором обосновались Аббасиды, включал в себя крупное персидское население, сыгравшее важную роль в революции, положившей конец предыдущей династии; Таким образом, Аббасиды сделали много символических и политических жестов, чтобы снискать расположение персов.Стремясь превратить этот округ в надежную правящую основу, Аббасиды включили зороастризм и имперскую идеологию несуществующей персидской Сасанидской империи, существовавшей более века назад, в свою политическую платформу. Правители Аббасидов стремились утвердить идею о том, что они являются преемниками не побежденных арабских Омейядов, свергнутых в 750 году, а предыдущей имперской династии Сасанидов в регионе.

Это включение сасанидской идеологии привело к переводу греческих текстов на арабский язык, поскольку это рассматривалось как восстановление не только греческих, но и персидских знаний. Персы считали, что священные древние зороастрийские тексты были рассеяны в результате разрушения Александром Великим Персеполя в 330 г. до н. Э. И впоследствии были присвоены греками. Путем перевода древнегреческих текстов на арабский язык можно было восстановить персидскую мудрость.

Изначально казалось, что сами арабские мусульмане не особо заботились о переводческом движении и изучении науки, считая, что, как объясняет Гутас, «они не имеют в этом никакого этнического или исторического интереса». Это начало меняться во время правления аль-Мамуна (умер в 833 г.), седьмого халифа Аббасидов.В целях противостояния Византийской империи аль-Мамун переориентировал движение переводов как средство восстановления греческого, а не персидского обучения. В глазах мусульман-аббасидов той эпохи древние греки не имели безупречной репутации — в конце концов, они не были мусульманами — но, по крайней мере, они не были испорчены христианством. Тот факт, что ненавистные христианские византийцы не поддерживали древних греков, заставил Аббасидов проникнуться к ним симпатией. Этот филлелизм в веках после аль-Мамуна ознаменовал гордое различие между арабами, считавшими себя «поборниками истины», как выразился Гутас, и их невежественными христианскими современниками.Один арабский философ аль-Кинди (умер в 870 г.) даже разработал генеалогию, в которой Юнан, предок древних греков, представлен как брат Кахтана, предка арабов.

До своего краха в результате монгольского вторжения в 1258 году халифат Аббасидов был величайшей державой в исламском мире и руководил самым интеллектуально продуктивным движением в арабской истории. Аббасиды читали, комментировали, переводили и сохраняли греческие и персидские произведения, которые в противном случае могли быть утеряны.Сделав греческую мысль доступной, они также заложили основу арабского Золотого века. Основные произведения философии и науки вдали от Багдада — в Испании, Египте и Средней Азии — испытали влияние греко-арабских переводов как во время, так и после Аббасидов. В самом деле, даже если это вопрос предположений, в какой степени рост науки на Западе зависел от арабской науки, нет никаких сомнений в том, что Запад выиграл как от сохранения греческих работ, так и от оригинальной арабской науки, которая их комментировала.

По мере развития средневековья арабская цивилизация начала выдыхаться. После XII века в Европе было больше значительных ученых-ученых, чем в арабском мире, как отмечал гарвардский историк Джордж Сартон в своем труде Introduction to the History of Science (1927-48). После четырнадцатого века в арабском мире было очень мало инноваций в областях, в которых он ранее доминировал, таких как оптика и медицина; отныне его инновации были по большей части не в сфере метафизики или науки, а были более узко практическими изобретениями, такими как вакцины.«Возрождение, Реформация, даже научная революция и Просвещение остались незамеченными в мусульманском мире», — отмечает Бернард Льюис в книге Ислам и Запад (1993).

В девятнадцатом веке в арабском мире произошло небольшое возрождение науки, во многом благодаря экспедиции Наполеона в Египет 1798 года, но вскоре за этим последовал упадок. Льюис отмечает в «Что пошло не так? , что «отношения между христианским миром и исламом в науке изменились. Те, кто были учениками, теперь стали учителями; те, кто были учителями, стали учениками, часто неохотными и обиженными учениками ». Цивилизация, которая создавала города, библиотеки и обсерватории и открывалась миру, теперь регрессировала и стала закрытой, возмущенной, агрессивной и враждебной по отношению к дискурсу и нововведениям.

Что случилось? Повторим важный момент: для арабо-исламской цивилизации вряд ли характерен научный упадок. Такой упадок — норма истории; только на Западе произошло нечто совсем иное.Тем не менее, возможно, удастся выявить некоторые конкретные причины упадка — и попытка сделать это может углубить наше понимание арабо-исламской цивилизации и ее противоречия с современностью. Как сказал в конце девятнадцатого века Сайид Джамаль ад-Дин аль-Афгани, влиятельная фигура в современном панисламизме, : «Разрешено … спросить себя, почему арабская цивилизация, пролив такой живой свет на мир, , внезапно погасло; почему с тех пор этот факел не зажигают; и почему арабский мир по-прежнему погребен в глубокой тьме. ”

Так же, как нет простого объяснения успеха арабской науки, нет простого объяснения ее постепенной, а не внезапной, как утверждает аль-Афгани, кончины. Наиболее значимым фактором был физический и геополитический. Уже в десятом или одиннадцатом веке империя Аббасидов начала дробиться на фракции и фрагментироваться из-за усиления провинциальной автономии и частых восстаний. К 1258 году то немногое, что осталось от государства Аббасидов, было сметено монгольским нашествием. А в Испании христиане отвоевали Кордову в 1236 году и Севилью в 1248 году.Но отказ ислама от науки фактически предшествовал геополитическому упадку цивилизации — его можно проследить до подъема антифилософской школы ашаризма среди мусульман-суннитов, составляющих подавляющее большинство мусульманского мира.

Чтобы понять это антирационалистическое движение, мы снова обращаем внимание на времена халифа Аббасидов аль-Мамуна. Аль-Мамун поднял про-научный факел, зажженный вторым халифом, аль-Мансуром, и побежал с ним. Он ответил на кризис легитимности, попытавшись подорвать авторитет религиозных ученых-традиционалистов , одновременно активно поддерживая доктрину под названием мутазилизм, на которую глубоко повлиял греческий рационализм, особенно аристотелизм.С этой целью он ввел инквизицию, согласно которой тех, кто отказывался заявить о своей приверженности мутазилизму, наказывали поркой, тюремным заключением или обезглавливанием. Но халифы, последовавшие за аль-Мамуном, отстаивали эту доктрину с меньшим рвением, и через несколько десятилетий приверженность ей стала наказуемым преступлением. Реакция на мутазилизм была чрезвычайно успешной: к 885 году, через полвека после смерти аль-Мамуна, даже переписывать книги по философии стало преступлением. Начиналась деэллинизация арабской высокой культуры.К двенадцатому или тринадцатому веку влияние мутазилизма было почти полностью маргинализировано.

На его месте возникла антирационалистическая школа Ашари, усиление господства которой связано с упадком арабской науки. С появлением ашаритов в исламском мире все больше и больше началось противостояние оригинальной науке и любым научным изысканиям, которые напрямую не помогали в религиозном регулировании частной и общественной жизни. В то время как мутазилиты утверждали, что Коран был создан и поэтому Божий замысел для человека должен быть истолкован с помощью разума, ашариты считали, что Коран является ровесником Бога и, следовательно, неоспорим.В основе метафизики ашари лежит идея окказионализма, доктрина, отрицающая естественную причинность. Проще говоря, это предполагает, что естественная необходимость не может существовать, потому что воля Бога полностью свободна. Ашариты верили, что Бог — единственная причина, поэтому мир представляет собой серию дискретных физических событий, каждое из которых происходит по воле Бога.

Как описал Маймонид в книге Руководство для озадаченных , этот взгляд видит естественные вещи, которые кажутся постоянными, как простое следование привычке. Жара следует за огнем, а голод следует за недостатком пищи по привычке, а не по необходимости, «точно так же, как король обычно ездит верхом по улицам города и никогда не отступает от этой привычки; но разум не считает невозможным пройти через это место пешком ». Согласно окказионалистской точке зрения, завтра холод может последовать за огнем, а насыщение — за недостатком пищи. Бог желает каждого атомного события, и воля Бога не связана с разумом. Это равносильно отрицанию согласованности и постижимости мира природы.В своем неоднозначном обращении в Регенсбургском университете в 2006 году Папа Бенедикт XVI описал эту идею, процитировав философа Ибн Хазма (умер в 1064 году), сказав: «Если бы на то была воля Бога, нам даже пришлось бы практиковать идолопоклонство». Нетрудно увидеть, как это учение могло привести к догме и, в конечном итоге, к концу свободного исследования в науке и философии.

Величайшим и наиболее влиятельным голосом ашаритов был средневековый теолог Абу Хамид аль-Газали (также известный как Альгазель; умер в 1111 году). В своей книге The Incoherence of the Philosophers аль-Газали яростно атаковал философию и философов — как самих греческих философов, так и их последователей в мусульманском мире (таких как аль-Фараби и Авиценна). Аль-Газали был обеспокоен тем, что когда люди попадают под благоприятное влияние философских аргументов, они также начинают доверять философам в вопросах религии, что делает мусульман менее набожными. Разум, поскольку он учит нас открывать, задавать вопросы и вводить новшества, был врагом; Аль-Газали утверждал, что, предполагая необходимость в природе, философия несовместима с исламским учением, которое признает, что природа полностью подчиняется воле Бога: «Ничто в природе, — писал он, — не может действовать спонтанно и отдельно от Бога.Хотя аль-Газали действительно защищал логику, он делал это только в той степени, в которой ее можно было использовать для постановки богословских вопросов и использовать как инструмент для подрыва философии. Сунниты приняли аль-Газали как победителя спора с эллинистическими рационалистами, и сопротивление философии постепенно окостенело, даже до такой степени, что независимое расследование превратилось в запятнанное предприятие, иногда вплоть до преступности. Было бы преувеличением сказать, как Стивен Вайнберг утверждал в лондонской газете « Times », что после аль-Газали «в исламских странах больше не было науки, достойной упоминания»; в некоторых местах, особенно в Средней Азии, арабская наука продолжалась какое-то время, а философия все еще изучалась при шиитском правлении.(В суннитском мире философия превратилась в мистицизм.) Но факт в том, что вклад арабов в науку становился все более спорадическим по мере того, как антирационализм угасал.

Пейзаж Ашари сохранился до наших дней. Наиболее крайние его формы можно увидеть у некоторых сект исламистов. Например, Мохаммед Юсуф, покойный лидер группы под названием «Нигерийский Талибан», объяснил, почему «западное образование — это грех», объяснив свой взгляд на дождь: «Мы считаем, что это творение Бога, а не испарение, вызванное солнцем. который конденсируется и становится дождем.Точка зрения Ашари также очевидна, когда исламские лидеры приписывают стихийные бедствия мести Бога, как они это сделали, когда сказали, что извержение исландского вулкана Эйяфьятлайокудль в 2010 году было результатом гнева Бога на нескромно одетых женщин в Европе. Такие выводы звучат безумно для ушей западных людей, но, учитывая их частоту в мусульманском мире, они должны звучать, по крайней мере, немного менее безумно для мусульман. Как утверждает Роберт Р. Рейли в книге The Closing of the Muslim Mind (2010), «фатальный разрыв между создателем и разумом его создания является источником самых глубоких бед суннитского ислама.”

Аналогичное окостенение произошло и в сфере права. Первые четыре века ислама были периодом активных дискуссий и гибкости в отношении юридических вопросов; это была традиция иджтихад , или независимое суждение и критическое мышление. Но к концу одиннадцатого века противоречивые идеи все чаще рассматривались как проблема, и автократические правители беспокоились о разногласиях — поэтому «врата иджтиха d » были закрыты для мусульман-суннитов: иджтихад не рассматривался как нет. дольше необходимого, поскольку все важные юридические вопросы считались уже полученными. Новое прочтение исламского откровения стало преступлением. Все, что оставалось делать, — это подчиняться инструкциям религиозных властей; чтобы понять мораль, достаточно было прочитать судебные постановления. Мыслители, сопротивлявшиеся закрытию, стали рассматриваться как гнусные диссиденты. (Аверроэса, например, изгнали за ересь, а его книги сожгли.)

Почему расследование провалилось в исламском мире

Но является ли ашаризм глубочайшим корнем упадка арабской науки? То, что ашариты победили, а мутазилиты проиграли, говорит о том, что по какой-то причине мусульмане уже считали, что мысли Ашари более убедительны или более приемлемы; это соответствовало преобладающим настроениям и политическим идеям.Действительно, мусульманские богословы оказались восприимчивыми к окказионалистской точке зрения еще в девятом веке, еще до того, как родился основатель ашаризма. Таким образом, победа ашари поднимает острые вопросы о теолого-политических предрасположенностях ислама.

Чтобы сформулировать вопросы, которые лежат глубже дебатов ашаризма и мутазилизма, полезно вкратце сравнить ислам с христианством. Христианство признает различие между частным и общественным и (по крайней мере теоретически) позволяет приверженцам свободу решать многое в своей социальной и политической жизни.Ислам, с другой стороны, отрицает какое-либо различие между частным и общественным и включает законы, регулирующие мельчайшие детали частной жизни. Другими словами, ислам не признает никакой разницы между религиозными и политическими целями: это религия, которая определяет политические правила для сообщества.

Такие различия между двумя конфессиями можно проследить до различий между их пророками. Хотя Христос был аутсайдером государства, который никем не правил, и хотя христианство стало государственной религией только спустя столетия после рождения Христа, Мухаммед был не только пророком, но и главным судьей, политическим лидером, который покорил религиозное сообщество и управлял им. он основал.Поскольку ислам родился за пределами Римской империи, он никогда не подчинялся политике. По словам Бернарда Льюиса, Мохаммед был его собственным Константином. Это означает, что для ислама религия и политика с самого начала были взаимозависимыми; Исламу необходимо государство для обеспечения соблюдения своих законов, а государству нужна основа в исламе, чтобы быть легитимным. В какой степени политические склонности ислама делают возможным свободное расследование, которое по своей сути подрывает установленные правила и обычаи, на глубоком и прочном институциональном уровне?

Некоторые подсказки можно найти, сравнивая учреждения средневекового периода.Далекие от принятия чего-либо близкого к окказионализму и правовому позитивизму суннитов, европейские ученые прямо утверждали, что, когда Библия противоречит естественному миру, священную книгу не следует понимать буквально. Влиятельные философы, такие как Августин, считали, что знание и разум предшествуют христианству; он подошел к предмету научного исследования с осторожной поддержкой, призывая христиан использовать классические науки как служанку христианской мысли. Несмотря на домашний арест Галилея, его знаменитое замечание о том, что «намерение Святого Духа состоит в том, чтобы научить нас, как попасть на небеса, а не как они идут», подчеркивает стойкость научного духа в благочестивых западных обществах.В самом деле, как утверждает Дэвид Линдберг в эссе, собранном в Галилей идет в тюрьму и другие мифы о науке и религии (2009): «Ни одно учреждение или культурная сила патристического периода не предлагали большего поощрения к исследованию природы. чем христианская церковь ». И, как отмечает социолог из Бэйлорского университета Родни Старк в своей книге Во славу Бога (2003), многие из величайших ученых научной революции были также христианскими священниками или министрами.

Принятие и даже поощрение церковью философии и науки было очевидным от Средневековья до наших дней. Как отметил покойный Эрнест Л. Фортин из Бостонского колледжа в эссе, собранном в Классическое христианство и политический порядок (1996), в отличие от аль-Фараби и его преемников, «Фома Аквинский редко был вынужден бороться с антифилософскими взглядами. предвзятость со стороны церковных властей. Как христианин, он мог просто принять философию, не участвуя публично в каких-либо аргументах за или против.И когда кто-то вроде Галилея попадал в беду, его работа продвигалась вперед, а его расследование продолжалось другими; другими словами, институциональная приверженность научным исследованиям была слишком укоренилась в Европе, чтобы ее мог контролировать какой-либо орган. Примерно после середины тринадцатого века на Латинском Западе мы не знаем ни одного случая преследования кого-либо, кто защищал философию как средство толкования откровения. В этот период «нападки на разум считались бы странными и неприемлемыми», — объясняет историк Эдвард Грант в книге Science and Religion, 400 b.c. жаба. 1550 .

Успех Запада — это тема, которой можно было бы заполнить — и даже заполнить — многие большие книги. Но некоторые общие сравнения помогают понять, почему ислам так институционально отличался от Запада. Наиболее разительное различие сформулировано Бассамом Тиби в книге The Challenge of Fundamentalism (1998): «Поскольку рациональные дисциплины не были институционализированы в классическом исламе, принятие греческого наследия не имело длительного воздействия на исламскую цивилизацию. В книге The Rise of Early Modern Science Тоби Хафф приводит убедительный аргумент в пользу того, почему современная наука возникла на Западе, а не в исламской (или китайской) цивилизации:

Подъем современной науки является результатом развития цивилизационной культуры, которая была уникально гуманистической в ​​том смысле, что она терпела, действительно защищала и продвигала те еретические и новаторские идеи, которые противоречили общепринятым религиозным и теологическим учениям.И наоборот, можно сказать, что важнейшие элементы научного мировоззрения тайно закодированы в религиозных и правовых предпосылках европейского Запада.

Другими словами, в исламской цивилизации не было культуры, благоприятной для развития науки, в отличие от средневековой Европы.

Контраст наиболее очевиден в сфере формального образования. Как утверждает Хафф, отсутствие научной программы в средневековых медресе отражает более глубокое отсутствие способности или желания строить юридически автономные учреждения. Медресе были созданы в соответствии с законом вакф , или благочестивым даром, что означало, что они были юридически обязаны следовать религиозным обязательствам своих основателей. Исламское право не признает какие-либо корпоративные группы или образования и, таким образом, исключает любую надежду на признание таких институтов, как университеты, в которых могут развиваться научные нормы. (В средневековом Китае тоже не было независимых учебных заведений; все они зависели от официальной бюрократии и государства.) Юридически автономные институты полностью отсутствовали в исламском мире до конца девятнадцатого века. А в медресе почти всегда исключали изучение чего-либо, кроме предметов, которые помогают понять ислам: арабской грамматики, Корана, хадисов и принципов шариата. Их часто называли «исламскими науками», в отличие от греческих наук, которые широко назывались «иностранными» или «чужими» науками (действительно, термин «философ» по-арабски — faylasu f — часто использовалось уничижительно). Кроме того, жесткость религиозной программы в медресе способствовала формированию образовательного метода заучивания наизусть; даже сегодня повторение, тренировка и имитация — с наказанием за вопросы или нововведения — во многих частях арабского мира приучены с раннего возраста.

Исключение естественных наук и математики из медресе предполагает, что эти предметы «были институционально маргинальными в средневековой исламской жизни», — пишет Хафф. Такое расследование допускалось, а иногда и поощрялось отдельными людьми, но оно никогда не было «официально институционализировано и санкционировано интеллектуальной элитой ислама».Это означало, что, когда были сделаны интеллектуальные открытия, они не были подхвачены и унесены студентами и не повлияли на более поздних мыслителей в мусульманских общинах. Никто не обратил особого внимания на работы Аверроэса после того, как он был изгнан из Испании, например, в Марокко, то есть до тех пор, пока европейцы заново не открыли для себя его работы. Возможно, отсутствие институциональной поддержки науки позволило арабским мыслителям (таким как аль-Фараби) быть смелее своих европейских коллег. Но это также означало, что многие арабские мыслители полагались на покровительство дружественных правителей и эфемерные условия.

В отличие от этого, правовая система, которая развивалась в Европе XII и XIII веков, в которой были впитаны греческая философия, римское право и христианское богословие, сыграла важную роль в формировании философски и теологически открытой культуры, уважающей научное развитие. Как утверждает Хафф, поскольку европейские университеты были юридически автономными, они могли разрабатывать свои собственные правила, научные нормы и учебные программы. В их основе лежали нормы любопытства и скептицизма, а выбранные ими учебные программы основывались на древнегреческой философии.В средневековом западном мире богословов и философов двигал дух скептицизма и любознательности. Это был дух «зондирования и ковыряния», как пишет Эдвард Грант в книге Бог и разум в средние века (2001).

Именно такой исследовательский подход помог заложить фундамент современной науки. Начиная с раннего средневековья, это отношение проявлялось в технологических нововведениях даже среди необразованных ремесленников и торговцев. Эти малоизвестные люди внесли свой вклад в развитие практических технологий, таких как механические часы (около 1272 года) и очки (около 1284 года).Уже в шестом веке европейцы стремились изобрести трудосберегающие технологии, такие как тяжелый плуг, а позже и подбитый конский ошейник. Согласно исследованию Чарльза Иссави из Принстонского университета, в Англии XI века на душу населения приходилось больше мельниц, чем даже в османских землях на пике могущества империи. И хотя он использовался на Западе с 1460 года, печатный станок не был представлен в исламском мире до 1727 года. Арабский мир, похоже, еще медленнее находил применение академическим технологическим устройствам.Например, телескоп появился на Ближнем Востоке вскоре после его изобретения в 1608 году, но он не вызывал ажиотажа или интереса лишь столетия спустя.

По мере того, как наука в арабском мире приходила в упадок и регрессировала, Европа жадно поглощала и переводила классические и научные труды, в основном через культурные центры в Испании. К 1200 году в Оксфорде и Париже были учебные программы, которые включали работы по арабской науке. Работы Аристотеля, Евклида, Птолемея и Галена, а также комментарии Авиценны и Аверроэса были переведены на латынь.Эти работы не только преподавались открыто, но и были официально включены в программу обучения университетов. Тем временем в исламском мире распад Золотого Века шел полным ходом.

Пытаясь объяснить интеллектуальную отсталость исламского мира, возникает соблазн указать на очевидные факторы: авторитаризм, плохое образование и недофинансирование (мусульманские государства тратят значительно меньше, чем развитые государства, на исследования и разработки в процентах от ВВП).Но все эти причины широкие и несколько грубые и вызывают больше вопросов, чем ответов. На более глубоком уровне ислам отстает, потому что он не смог предложить способ институционализировать свободное исследование. Это, в свою очередь, связано с его неспособностью примирить веру и разум. В этом отношении исламские общества оказались в худшем положении не только на Западе, но и во многих обществах Азии. За некоторыми исключениями, каждой страной в ближневосточной части мусульманского мира управлял автократ, радикальная исламская секта или вождь племени.В исламе нет традиции разделять политику и религию.

Упадок ислама и рост христианства были и остаются событиями, которые глубоко унизительны для мусульман. Поскольку ислам имел тенденцию приписывать свою политическую силу своему теологическому превосходству над другими религиями, его исчезновение как мирской силы поднимало серьезные вопросы о том, где был сделан неверный поворот. По крайней мере, в прошлом веке мусульманские реформаторы обсуждали, как лучше вернуть утраченную честь. В тот же период мусульманский мир попытался обратить вспять свой упадок, но безуспешно, заимствуя западные технологии и социально-политические идеи, включая секуляризацию и национализм.Но эти вкусы «модернизации» оттолкнули многих мусульман от современности. Возникает вопрос: могут и должны ли прошлые достижения ислама служить стандартом для будущего ислама? В конце концов, довольно часто предполагается, как это сделал президент Обама, что знание золотого века арабской науки каким-то образом побудит исламский мир совершенствоваться и меньше ненавидеть Запад.

История арабской науки открывает окно в отношения между исламом и современностью; возможно, он также открывает перспективу того, что ислам извлечет выгоду из принципов, которые так необходимы ему для процветания, таких как равенство полов, верховенство закона и свободная гражданская жизнь.Но преобладающая позиция среди многих мусульман сегодня заключается в том, что хорошую жизнь лучше всего можно приблизить к возвращению к первозданному и благочестивому прошлому — и эта поза оказалась отравой для совладания с современностью. Исламизм, причина насилия, с которой мир теперь мучительно знаком, проистекает из доктрин, характеризующихся глубокой ностальгией по классическому исламскому периоду. Даже сегодня предположение о том, что Коран не вечно Богу, может сделать человека неверным.

И все же интеллектуальный прогресс и культурная открытость когда-то поощрялись во многих арабских обществах.Таким образом, если в исламской традиции можно найти апелляции к благотворному классическому подходу, фанатичную ложную ностальгию можно обуздать. Некоторые реформаторы уже отмечают, что многие средневековые мусульмане приняли разум и другие идеи, которые предвещали современность, и что это не является нечестивым и не означает просто отказа от вечных наград в пользу материалистических. На интеллектуальном уровне это усилие можно было бы углубить, бросив вызов ортодоксии ашари, которая доминировала в суннитском исламе на протяжении тысячи лет, то есть задав вопрос, действительно ли аль-Газали и его последователи ашариты понимали природу, теологию и философию. лучше мутазилитов.

Но есть причины, по которым призыв подражать предкам мусульман также может быть ошибочным. Во-первых, средневековый ислам не предлагает достойных политических стандартов. По сравнению с современными западными стандартами, золотой век арабской науки определенно не был золотым веком равенства. В то время как ислам был относительно терпимым во времена представителей других религий, та терпимость, о которой мы думаем сегодня, никогда не была добродетелью для первых мусульман (или ранних христиан, если на то пошло). Как выразился Бернард Льюис в книге Евреи ислама (1984), равное обращение с последователями и противниками истинной веры было бы воспринято не только как абсурд, но и как прямое «пренебрежение своим долгом».«Евреи и христиане были официально признаны второсортным социально-политическим статусом начиная со времен Мухаммеда, а притеснения времен Аббасидов также включали религиозные преследования и уничтожение церквей и синагог. Золотой век был также эпохой повсеместного рабства людей, которые считались принадлежащими к еще более низкому классу. Несмотря на все достойные уважения достижения средневекового арабского мира, совершенно очевидно, что его политическая и социальная история не должна превращаться в знаменитый стандарт.

Однако есть более фундаментальная причина, по которой, возможно, не имеет большого смысла призывать мусульманский мир восстановить те части своего прошлого, которые ценили рациональное и открытое исследование: а именно, возвращения к мутазилитам может быть недостаточно.Даже самые рационалистические школы ислама не выступали категорически за примат разума. Как утверждает Али А. Аллави в книге The Crisis of Islamic Civilization (2009), «Ни одна из школ вольнодумства в классическом исламе — таких как Мутазилы — никогда не могла допускать идеи сломить Богочеловека. отношения и обоснованность откровения, несмотря на их приверженность рационалистической философии ». Действительно, в 1889 году венгерский ученый Игнац Гольдзихер отмечал в своем эссе «Отношение ортодоксального ислама к« древним наукам »», что не только ашариты, но и мутазилитские круги «создали многочисленные полемические трактаты против аристотелевской философии в целом. и, в частности, против логики.Даже до нападения аль-Газали на мутазилитов изучение греческой философии было не совсем безопасным занятием, если не считать благоприятных, а скорее эфемерных условий.

Но, что более важно, простая популяризация предыдущих рационалистических школ не зайдет слишком далеко в убеждении мусульман задуматься над теолого-политической проблемой ислама. Несмотря на всю огромную помощь, которую может оказать новое открытие влиятельных арабских философов (особенно аль-Фараби, Аверроэса и Маймонида), ни одна дружественная науке исламская традиция не заходит настолько далеко, чтобы предложить богословское обновление в духе. Лютера и Кальвина — переосмысление ислама, которое бросает вызов всеобъемлющим руководящим принципам веры таким образом, что одновременно убеждает мусульман в том, что они фактически возвращаются к основам своей веры.

Есть последняя причина, по которой бессмысленно призывать мусульман к их собственному прошлому: в то время как исламскому миру не хватает многих вещей, гордость за наследие не входит в их число. В исламе нужно меньше гордости и больше самокритики. Сегодня самокритика в исламе ценится лишь постольку, поскольку она сделана как призыв быть более набожным и менее духовно испорченным. И все же большая часть критики в мусульманском мире направлена ​​вовне, на Запад. Этот предрассудок — то, что Фуад Аджами назвал (имея в виду арабский мир) «политической традицией воинственного жалости к себе» — несомненно, является одним из самых больших препятствий для ислама.Это делает информацию, противоречащую ортодоксальным убеждениям, неактуальной и закрывает дискуссию о природе и истории ислама.

В этом отношении исследование истории арабской науки, а также восстановление и исследование рукописей той эпохи могут иметь положительный эффект — если они ведутся в аналитическом духе. Это означало бы, что мусульмане использовали бы его как ресурс в рамках своей собственной традиции, чтобы критически, заняться своими философскими, политическими и основополагающими недостатками.Если это произойдет, это не будет результатом каких-либо усилий Запада, но будет следствием собственной решимости, творчества и мудрости мусульман — короче говоря, тех самых черт, которые жители Запада справедливо приписывают мусульманам Золотого Века.

Две арабские страны разваливаются на части

12 июня 2014 года

КТО выбрал маркер Twitter «Весна джихада» была пророческой. Три года беспорядков в регионе на фоне непопулярных войн в Ираке и Афганистане под руководством США принесли пользу крайним исламистам, не больше, чем Исламскому Государству Ирака и Великой Сирии (ИГИЛ), группе, которая превосходит даже всех. Каида в жестокости и фанатизме.Примерно за последний год, когда границы и правительственный контроль по всему региону ослабли, ИГИЛ добилось успехов на обширной территории, охватывающей большую часть восточной и северной Сирии, а также западного и северного Ирака. 10 июня он получил свой самый большой на сегодняшний день приз, захватив Мосул, второй город Ирака, и большую часть прилегающей провинции Ниневия. На следующий день он двинулся на юг в сторону Багдада, столицы, захватив по пути несколько городов. Министры в правительстве Ирака признали, что катастрофа надвигалась.Спустя десятилетие после американского вторжения страна выглядит такой же хрупкой, кровавой и жалкой, как всегда.

После четырех дней боев иракские силы безопасности оставили свои посты в Мосуле, когда боевики ИГИЛ захватили армейские базы, банки и правительственные учреждения. Джихадисты захватили огромные склады поставляемого США оружия, боеприпасов и транспортных средств, в том числе, по всей видимости, шесть вертолетов Black Hawk и 500 миллиардов динаров (430 миллионов долларов) свежеиспеченными деньгами. Около 500 000 человек в ужасе бежали в районы, находящиеся вне зоны влияния ИГИЛ.

Масштаб нападения на Мосул был особенно дерзким. Но это произошло не неожиданно. За последние шесть месяцев ИГИЛ захватило и удерживает Фаллуджу, менее чем в часе езды к западу от Багдада; захвачены части Рамади, столицы провинции Анбар; и сражался за Самарру, город к северу от Багдада, который может похвастаться одной из самых святых святынь шиитского ислама. Практически каждый день его боевики взрывают бомбы в Багдаде, держат людей в ужасе.

На момент публикации журнала The Economist сообщалось, что он захватил Тикрит, родной город Саддама Хусейна, всего в 140 км (87 миль) к северо-западу от Багдада.Скорость продвижения ИГИЛ предполагала, что оно сотрудничало с сетью суннитских остатков подпольного сопротивления Саддама, которые выступали против американцев после 2003 года и продолжали бороться против шиитского режима Нури аль-Малики с тех пор, как американцы ушли в конец 2011 года.

Всего год назад, в апреле 2013 года, ИГИЛ объявило о расширении своих операций из Ирака в Сирию. Изменив свое название с Исламского Государства Ирак (ISI), добавив слова «и аш-Шам», что переводится как «Левант» или «Великая Сирия», оно обозначило его стремление завоевать более обширную территорию, чем современная Сирия. .

Управляемый иракским джихадистом Абу Бакром аль-Багдади, ИГИЛ может иметь до 6000 боевиков в Ираке и 3000-5000 в Сирии, включая, возможно, 3000 иностранцев; около тысячи, как сообщается, родом из Чечни и, возможно, около 500 человек из Франции, Великобритании и других стран Европы.

Он безжалостен, убивая шиитов и другие меньшинства, включая христиан и алавитов, ответвление, к которому принадлежит президент Сирии Башар Асад. Он грабит церкви и шиитские святыни, отправляет террористов-смертников на рыночные площади и не обращает внимания на жертвы среди гражданского населения.

Его недавние успехи были бы невозможны без контроля ИГИЛ с января над восточно-сирийским городом Ракка, полигоном и оплотом, с которого оно совершало набеги в более отдаленные районы. Он захватил и эксплуатировал сирийские нефтяные месторождения в этом районе и собрал деньги за счет выкупа иностранных заложников.

Вместо того, чтобы сражаться просто как ветвь «Аль-Каиды» («база» по-арабски), как это было до 2011 года, она стремилась контролировать территорию, отправляя свой собственный бренд правосудия и навязывая свой собственный моральный кодекс: не курить , футбол, музыка или обнаженные женщины, например.И он облагает налогами завоеванные части Сирии и Ирака.

Другими словами, он создает протогосударство на неуправляемой территории, расположенной на границе между Сирией и Ираком. «Это новая, более опасная стратегия с 2011 года», — говорит Хасан Абу Хания, иорданский эксперт по джихадистским движениям. Если ИГИЛ удастся удержать свою территорию в Ираке, оно будет контролировать территорию размером с Иорданию с примерно таким же населением (около 6 млн), простирающуюся на 500 км от сельской местности к востоку от Алеппо в Сирии до западного Ирака.

Он удерживает три пограничных поста между Сирией и Турцией и еще несколько на границе Сирии с Ираком. Жители Ракки говорят, что марокканские и тунисские джихадисты привезли своих жен и детей, чтобы поселиться в городе. В мечети назначены иностранные проповедники. ИГИЛ также создало разведывательную службу.

Режимы г-на Асада в Сирии и г-на Малики в Ираке сыграли на руку ИГИЛ, разжигая сектантское недовольство среди арабов-суннитов, которые составляют более 70% в Сирии и меньшинство около одной пятой в Ираке, где они были доминирующими при Саддаме Хусейне.Но Асад хитроумно оставил ИГИЛ в покое, справедливо предполагая, что оно начнет борьбу против более распространенных повстанцев в интересах режима. И он обратил внимание Запада на ужасы ИГИЛ как на призрак того, что может произойти в случае его падения.

Два огра против кучки головорезов

Малики был менее жестоким, но более грубым, чем Асад. К концу 2011 года американские силы почти полностью уничтожили ISI в Ираке. Они сделали это, захватив или убив его лидеров и, что более важно, вербовав около 100000 иракцев-суннитов, чтобы они присоединились к Сахва , или Пробуждению, в значительной степени племенным силам для борьбы с ИГИ, чьи жесткие правила в контролируемых ими районах превратили большую часть народ против.

Но после того, как американцы ушли, Малики распустил ополчение Сахва , нарушив обещание интегрировать многих из них в регулярную армию. Он изгнал суннитов из правительства и подавил первоначально мирные суннитские протесты в Рамади и Фаллудже в конце прошлого года. Антиамериканские повстанцы, лояльные Саддаму, и даже Sahwa человек, возможно, присоединились к ИГИЛ от отчаяния, чувствуя, что г-н Малики никогда не пойдет на них по честной сделке. В 2012 году Тарик аль-Хашеми, вице-президент, который был главным суннитом Ирака, бежал за границу и был заочно приговорен к смертной казни.Сунниты считают, что у них нет политического представительства, — говорит г-н Хания. «ИГИЛ и« Аль-Каида »пользуются и присваивают суннитский ислам».

Некоторые страны региона, ненавидя жестокость Асада по отношению к гражданскому населению и шиитский триумфализм Малики, поначалу потакали ИГИЛ. Турция разрешила свободному потоку иностранных боевиков пересекать свои границы в Сирию до конца прошлого года. Некоторые государства Персидского залива, такие как Кувейт и Катар, не спешили преследовать частных лиц, финансирующих ИГИЛ, и сначала терпели или даже приветствовали его сектантский гнев.

Резня в Ираке, хотя и не такая ужасающая с точки зрения численности, как в Сирии, растет неистово, в результате чего только в этом году погибло 5400 человек. По некоторым оценкам, ИГИЛ несет ответственность за от 75% до 95% всех атак. Оно организовало ряд побегов из тюрьмы, например, один в 2013 году из Абу-Грейб, в результате чего несколько сотен джихадистов бежали, чтобы присоединиться к драке; На этой неделе ИГИЛ, возможно, освободило из тюрьмы в Мосуле около 2500 закаленных боевиков.

Будь то в Ираке или Сирии, ИГИЛ стремилось запугать людей и заставить их подчиниться. 8 июня, как типичное предупреждение для других, они распяли трех молодых людей в городе недалеко от Алеппо за сотрудничество с соперничающими повстанцами. Он похитил множество курдских студентов, журналистов, гуманитарных работников и, в последнее время, некоторых турецких дипломатов.

Даже «Аль-Каида» считает ИГИЛ слишком агрессивным. Айман Завахири, лидер основной группы, давно не согласен с лидером ИГИЛ Абу Бакром аль-Багдади, предупреждая его, что привычка ИГИЛ обезглавливать своих противников и публиковать такие зверства на видео создает дурную репутацию «Аль-Каиды».

До сих пор эффективный вызов ИГИЛ бросали только его собратья-сунниты. Он вовлечен в битву с «Джабхат ан-Нусра», которую «Аль-Каида» считает своим филиалом в Сирии. Эти две группы ведут борьбу за Дейр-эз-Зор, столицу провинции между Раккой и Анбаром, в результате чего за последние шесть недель погибло 600 боевиков. С начала года основные сирийские повстанческие группировки, которые сначала приветствовали ИГИЛ за его боеспособность, сражались с ним, вытесняя его из районов в северо-западной провинции Идлеб и города Алеппо.Курдские силы на северо-востоке сделали то же самое.

Некоторые считают, что недавнее наступление ИГИЛ в Ираке могло быть направлено на укрепление его арьергарда, позволяющее ему пополнить свою казну и арсенал, прежде чем нанести ответный удар оппозиции повстанцев в Сирии. Более умеренные повстанцы плохо подготовлены для вечной борьбы с ИГИЛ; они говорят, что половина их сил уже отвлечена от борьбы с Асадом, чтобы сдерживать ИГИЛ.

Силы, лучше всего оснащенные для борьбы с ИГИЛ, могут быть курдскими: партизаны пешмерга, которые защищали автономный курдский регион Ирака в течение последних двух десятилетий, и отряды народной защиты, более известные как YPG, вооруженное крыло Курдистана. Рабочая партия, доминирующая на северо-востоке Сирии.Региональное правительство курдов в Ираке мобилизовало свои силы на восточном берегу реки Тигр, которая протекает через Мосул, и вполне может блокировать движение ИГИЛ на восток и север на курдскую территорию; 12 июня курды захватили весь город Киркук, спасаясь от бегства иракских войск. Тем не менее, г-ну Малики, возможно, придется призвать курдов помочь ему в борьбе с ИГИЛ.

Не возвращайся домой

Западные правительства обеспокоены угрозой со стороны некоторых из своих собственных граждан, которые присоединились к подобным ИГИЛ и могут вернуться домой, чтобы создать проблемы.28 мая Барак Обама попросил дополнительно 5 миллиардов долларов на программы борьбы с терроризмом. Люди ИГИЛ не скрывают своего намерения осуществить атаки на Западе во имя джихада . Мужчина, обвиняемый в убийстве четырех человек в Еврейском музее Бельгии 24 мая, был ветераном сирийской войны. ИГИЛ управляет тренировочными лагерями в пустыне на востоке Сирии. Беспокоятся и Иордания и Турция.

Но немногие правительства, за исключением, возможно, Ирана, стремятся вооружить все более мерзкий и некомпетентный режим г-на Малики.В прошлом году Соединенные Штаты согласились продавать Ираку больше оружия, в том числе истребители F-16. Угроза терроризма против Запада может подтолкнуть западные правительства к тому, чтобы дать больше оружия и помочь сирийским повстанцам, выступающим против ИГИЛ. Но помочь г-ну Малики более искренне — это другое дело. Обама отказался атаковать ИГИЛ с помощью беспилотников.

В конечном итоге самая большая надежда на сдерживание ИГИЛ заключается в отсутствии у нее широко популярной базы. В конце концов, самой «Аль-Каиде» ужасно не удалось захватить умы арабов во время арабской весны.Большинство сирийских и иракских суннитов не хотят, чтобы ими управляли экстремисты. Мосул и другие районы еще могут вернуться в руки правительства. Однако сирийцы и иракцы оказались в ловушке между диктаторами, с одной стороны, и экстремистами, с другой. Несчастный выбор.

Эта статья появилась в разделе «Ближний Восток и Африка» печатного издания под заголовком «Две арабские страны распадаются»

Рост арабского национализма — Османская империя

Османская империя осуществляла формальный суверенитет над землями Аравии с начала 16 века.Большую часть этого времени он правил сравнительно легко, размещая гарнизоны в ключевых торговых портах и ​​поддерживая официальное присутствие в исламских священных городах Мекка и Медина, но в остальном оставляя регион и его кочевые племенные кланы на произвол судьбы.

Для сравнения, сельское арабское население Сирии, Палестины, Месопотамии (Ирак) и Египта было гораздо более оседлым, чем их коллеги в Аравии, и находилось под прямым контролем османской имперской администрации.Жители этих регионов в основном соглашались с этой договоренностью: арабские (суннитские) мусульмане практически не сталкивались с дискриминацией на протяжении большей части истории империи и фактически стали доминировать в местной Османской имперской администрации.

Посредством этих различных подходов турки-османы сохранили лояльность своих разнообразных арабских подданных-мусульман.

Но когда Османская империя вступила в Первую мировую войну в 1914 году, эта лояльность больше не могла считаться само собой разумеющейся по двум причинам.Первым был рост зарождающегося арабского национализма, который черпал вдохновение из западных идей XIX века. Некоторые арабы обращали внимание на националистические движения славянских (и в основном христианских) меньшинств османских балканских территорий, которые к концу 1912 года все завоевали свою независимость. Этот арабский национализм в значительной степени подпитывался образованной городской элитой — интеллигенцией, государственными служащими и бывшими или действующими офицерами Османской армии — живущими в больших арабских городах, таких как Дамаск и Багдад.Был сформирован ряд тайных обществ, хотя ни одному из них не удалось распространить свои идеи среди широких масс арабского населения до начала Первой мировой войны.

Вторым тревожным фактором стало завершение в 1908 году железной дороги Хиджаз, которая обеспечила прямое сообщение между Мединой и Дамаском, значительно облегчив османский доступ к внутренним территориям Аравии. Когда он открылся, османские власти подчеркнули преимущества для мусульман, выполняющих религиозную обязанность хаджа — ежегодного паломничества в Мекку.

Но традиционные лидеры арабских кланов в регионе Хиджаз быстро сообразили, что поезд, который может доставить 1000 набожных паломников за ночь из Дамаска, может также быстро доставить 1000 имперских сборщиков налогов, таможенных инспекторов и других бюрократов — или 1000 хорошо вооруженных османских солдат. Это вторжение вызвало особенное возмущение у клана Хашимитов, который правил регионом и мог заявить о своем происхождении от семьи Пророка Мухаммеда. Лидером клана в 1914 году был 61-летний Шариф Хусейн ибн Али, региональный деятель со значительным авторитетом и политической проницательностью.

К 1914 году волнения уже вспыхнули среди племен центральной части Аравии, где Абдул Азиз ибн Сауд в союзе с исламистским движением ваххабитов открыто осудил османское правительство младотурков как антиисламское. В то же время реализация пантюркской националистической программы правительства оттолкнула многих из ранее лояльных арабских подданных империи в Сирии, Палестине и Месопотамии. Базирующиеся в городах арабские националистические группы поспешили использовать семена популярной реакции арабов против Энвер-паши и младотурков в своих целях.

Вступление Османской империи в Первую мировую войну в ноябре 1914 года стало последней искрой для открытого восстания. Британцы, благодаря своему контролю над Египтом и портом Аден у входа в Красное море, были достаточно хорошо осведомлены о волнениях, назревающих в Османской Аравии. Фактически, незадолго до начала войны Шариф Хусейн ибн Али отправил одного из своих сыновей, Эмира Абдуллу ибн Хусейна, с секретной миссией в Египет, чтобы связаться с тамошним британским главнокомандующим лордом Китченером.Какой поддержки, если таковая имеется, он мог ожидать от британцев, если бы восстал против своих османских повелителей? Ответ был осторожным и квалифицированным, но не обескураживающим. Когда началась война, британцы быстро заявили о себе как о главных сторонниках дела Хашимитов.

Тайные поставки британского оружия и денег из Египта в Аравию продолжались в течение всего 1915 года, что позволило Шарифу Хусейну ибн Али расширить свои племенные союзы и накапливать силы, ожидая наиболее подходящего момента для удара.Он также установил контакт с главным арабским националистическим движением в Сирии, городской группировкой аль-Фатат, что значительно увеличило потенциал восстания. Объединив способность кочевых арабских кланов выставлять на поле боя большое количество воинов с панарабской националистической программой аль-Фатата, Хусейн ибн Али обеспечил, чтобы начатое им восстание имело далеко идущие последствия.

Отрывок: Падение и подъем Исламского государства

Возвращение в Падение и восстание Исламского государства .

Когда империи падают, они обычно остаются мертвыми. То же самое и с государственными системами. После американской революции монархия неуклонно снижалась, и сегодня трудно представить себе возрождение королевской власти где-либо в мире. Падение советского блока нанесло коммунизму смертельный удар; теперь никто не ожидает, что Маркс вернется. Даже правящая партия Китая коммунистическая только на словах.

Однако есть два ярких примера возрождения управляющих систем после того, как они, по-видимому, прекратили свое существование.Один из них — демократия, форма правления, которая имела ограниченный успех в небольшом греческом городе-государстве в течение нескольких сотен лет, исчезла, а затем была возрождена примерно две тысячи лет спустя. Его создателями были не греки, жившие в радикально иных условиях, для которых демократия была словом, переданным в философских книгах, которое можно было принять лишь порывисто и после некоторой серьезной переосмысления. Другой — Исламское государство.

С того времени, как Пророк Мухаммед и его последователи покинули Мекку, чтобы сформировать собственное политическое сообщество, до сразу после Первой мировой войны — почти ровно тринадцать столетий — исламские правительства управляли государствами, которые варьировались от укрепленных городов до трансконтинентальных империй.Эти государства, разделенные во времени, пространстве и размерах, были настолько исламскими, что им не требовалось прилагательное для описания самих себя. У всех сложилась общая конституционная теория, развивающаяся и изменяющаяся на протяжении веков. Мусульманский правитель правил в соответствии с законом Бога, выраженным в принципах и правилах шариата, изложенных учеными. Выполнение правителем обязанности повелевать тем, что требовал закон, и запрещать то, что он запрещал, делало его власть законной и законной.

В девятнадцатом веке отчетливо исламское правительство начало давать сбои. Османская империя, правитель которой утверждал, что руководит исламским миром в качестве халифа, приняла ряд новых механизмов управления, которые отстаивали внутренние реформаторы и оказывали давление со стороны держателей долга Запада. Хотя империя формально оставалась исламской, эпохальные изменения, такие как законодательная власть и законодательный кодекс, пошатнули основы традиционной неписаной конституции, которая преобладала при традиционном исламском правлении.Когда Османская империя рухнула после поражения в Первой мировой войне, ее земли были разделены на западные сферы влияния, которыми руководили, если не управляли, Франция и Англия. Новое турецкое правительство, которое в конечном итоге утвердилось на анатолийской территории Османской империи, объявило себя светским и отменило халифат. Как в символическом, так и в практическом плане, Исламское государство умерло в 1924 году.

И все же сегодня исламское государство снова на коне. Его охват не ограничивается удивительными аномалиями, такими как Саудовская Аравия, которая утверждает, что придерживается древней исламской конституции в ее чистом виде.Путем революции, как в Иране, или путем конституционного референдума, как в Ираке и Афганистане, правительства стран, в которых большинство населения составляют мусульмане, все чаще объявляют себя исламскими. Их новые конституционные режимы заменяют светские порядки, принятые в прошлом веке, на правительство, в некотором роде основанное на шариате. Тенденция с ними. В мусульманских странах, расположенных от Марокко до Индонезии, значительное большинство считает, что шариат должен быть источником закона для их государств; а в важных и густонаселенных странах, таких как Египет и Пакистан, подавляющее большинство говорит, что исламское право должно быть только источником законодательства.Везде, где в мусульманских странах проводятся демократические выборы, большое количество граждан голосует за шариатские политические партии, которые лучше всего можно охарактеризовать как исламистские. Программы этих вечеринок мало отличаются от места к месту. Они поддерживают демократические выборы и основные права. Они обещают экономические реформы, конец коррупции и, прежде всего, принятие шариата как источника или источника закона.

Это движение к исламскому государству вызывает волну ностальгии, но также и вперед.Создатели и сторонники нового исламского государства хотят вернуть суть того, что сделало традиционное исламское государство великим. Они заявляют о своей приверженности шариату, одновременно заявляя о своей приверженности демократии. Это означает, что новое исламское государство будет отличаться от старого. Историю нельзя повернуть вспять, что бы кто ни говорил.

Цели исламистов одновременно религиозные и мирские. Безусловно, они стремятся следовать воле Бога. Но они также прямо заявляют, что хотят восстановить справедливое правительство и мировое значение для стран, в которых они живут.Без этих заявленных целей — и без шанса на то, что их можно было бы достичь — исламисты не имели бы или почти не имели бы народной поддержки. Политические деятели в современном мусульманском мире, от обычных избирателей до элиты, серьезно относятся к исламу как к основе для правительства только в той мере, в какой они верят, что он может иметь практическое значение в тех местах, где и государство, и само общество переживают тяжелые времена.

Может ли новое исламское государство добиться успеха? Этот вопрос имеет огромное значение для жителей мусульманских стран и для остального мира, которые должны взаимодействовать с исламскими государствами и движениями, которые продвигают ислам как политическое решение.Чтобы ответить на него, необходимо использовать лозунги, которые характеризуют обе стороны дискуссии. Во-первых, мы должны получить более четкое представление о том, чем на самом деле было традиционное исламское государство и почему оно так хорошо работало в течение стольких столетий, пока в конечном итоге не пришло в упадок и не упало. Только тогда мы полностью поймем, почему идея исламского государства так популярна сегодня. Затем мы также сможем выяснить, сможет ли новое исламское государство вернуть некоторые важные черты старого государства, которые заставят его работать.Самое главное, мы сможем определить основные проблемы, с которыми столкнутся новые исламские государства, — проблемы, которые будут определять их поведение по отношению к своим собственным гражданам и по отношению к остальному миру.

Падение исламского государства и его маловероятное возрождение — тема этой книги. Однако моя цель не только историческая. Я хочу предложить интерпретацию исламской конституции в ее старой и новой формах, которая поможет прояснить, где мы находимся сегодня и куда мы идем в отношении правительства в мусульманском мире.Будущее исламского государства в значительной степени находится в стадии формирования — как и его прошлое, которое на самом деле еще не окончено, пока его значение обсуждается, а его исход остается неопределенным.

В этом смысле мой подход серьезно относится к аргументам тех мусульман, которые пытаются восстановить исламское государство, которое преуспеет в современных условиях. Для них прошлое исламского государства — это не мертвая рука, а живой, дышащий материал, из которого будет построено будущее.Средневековые ученые, идеи которых я буду иметь возможность обсудить, ничуть не хуже живых, а их труды и жизнь служат руководством к действию.

В этом активном и постоянном взаимодействии с конституционным прошлым нет ничего уникального для мусульман. Мэдисон, Джефферсон и Гамильтон продолжают формировать американскую конституционную традицию из могилы. Сегодня невозможно понять аргументы по поводу американской конституции, не принимая во внимание этих отцов-основателей, и никто не будет утверждать, что это делает конституционные дебаты в Соединенных Штатах домодернистскими.Тем не менее, многие исследования мусульманского мира настаивают на искусственном разграничении между историческим прошлым, прерогативой профессиональной гильдии историков, и дальновидным политическим анализом, который сам разделен между университетскими политологами и аналитическими центрами или правительственными аналитиками.

Безусловно, крах традиционного исламского государства является частью причины разрыва между историей и настоящим в размышлениях о конституционном устройстве мусульманского мира.Этот разрыв с прошлым, разрыв, который иногда довольно зловеще называют «современностью», несомненно, имел место. Халифат действительно был отменен. Как мы увидим, шариат утратил свое формальное превосходство, и ученые, соблюдающие закон, были соответственно понижены в должности и смещены. Новые государства, пришедшие на смену старым, заявили о разрыве со своими предшественниками.

Все эти события будут играть центральную роль в нашей истории падения и подъема. Но принятие исторического закона о том, что мертвые империи больше не возникают, может привести к тому, что мы упустим то, что, вероятно, является самым важным аспектом нового исламского государства, а именно его стремление вернуть себе славу старого.Отчет о том, как новое исламское государство будет продвигаться в своей борьбе за достижение этого стремления, должен преодолеть разрыв между прошлым и настоящим, точно так же, как Исламское государство в том виде, в каком оно задумывалось его сторонниками.

Я начинаю с Части I с вопроса, почему идея исламского государства кажется сегодня такой привлекательной для людей, чьи деды и бабушки отвергали такое государство как пережиток несостоявшегося прошлого. Конечно, призыв к возврату к шариату сложен и сформирован такими факторами, как крах светской автократии, привлекательность социально консервативной религии в нестабильном мире и стремление к духовному возрождению.Само слово «шариат» вызывает в воображении образы общественного контроля посредством сурового уголовного наказания и регулирования сексуальной морали, особенно женщин. Некоторых сторонников шариата, несомненно, движет желание достичь таких целей. Но менее часто замечается тот основной факт, что идеал шариата вызывает основную идею закона в терминах, которые глубоко перекликаются с исламским прошлым. Исламское государство — это в первую очередь шариатское государство, определяемое его приверженностью видению правового порядка.Государство, исторически организованное в соответствии с тем, что я назову классической или традиционной исламской конституцией — конституция, которая, как и английская конституция, была неписаной и постоянно развивалась, — было правовым государством в обоих значениях этого термина. Система была оправдана законом , и система управляла основным законом правительства через закон .

Оба элемента этой конституционной структуры решающим образом зависели от баланса между властью правителя и самим законом.Но закон не был абстракцией. Это было проанализировано, обсуждено, применено, обнаружено и (посторонний сказал бы) сделано членами отдельной социально-политической группировки, известной как ученые, или по-арабски ‘ulama . Из этого класса ученых вышли не только теологи и другие интеллектуалы, но и назначенные судьи, которые решали конкретные дела, и независимые юристы, которые высказывали свое мнение относительно значения закона. Благодаря своей почти монополии на юридические дела в государстве, где закон Бога считался высшим, ученые — особенно те из них, кто сосредоточился на законе — превратили себя в мощную и эффективную систему сдерживания правителя.Рассматривать исламскую конституцию как содержащую баланс сил, столь необходимый для функционирования, устойчивого правового государства, значит подчеркивать не то, почему она потерпела неудачу, как это в конечном итоге должно происходить со всеми формами правления, а почему она так впечатляюще преуспевала так долго, как это было.

В Части II я излагаю собственные причины крушения этого старого порядка. Я полагаю, что причиной краха был не только реальный кризис, с которым столкнулась Османская империя в середине девятнадцатого века, когда она осознала, что западные государства впервые начали опережать своих восточных коллег в государственном строительстве.Этот кризис, безусловно, требовал ответа; и османские реформаторы, которые возвестили период перемен, известный как Танзимат, были на правильном пути, полагая, что политическая либерализация и финансовая ответственность улучшат экономическое состояние империи и, таким образом, избавят ее от второсортного статуса.

Ключом к катастрофе была неполная реализация османских реформ. Единственной самой прочной чертой реформ оказалось отстранение ученых от эффективных законодательных полномочий путем замены общего права шариата письменными кодексами.Примерно в то же время была принята конституция о создании законодательного органа. Юридическая власть конституции потенциально могла заменить классическую роль шариата в установлении верховенства закона. Законодательная власть могла бы функционировать как институциональный ограничитель авторитета правителя и тем самым подменить историческую роль ученых в сдерживании исполнительной власти правителя. Но конституция и законодательная власть были фактически отменены султаном Абдулхамидом II.Это оставило после себя правовые кодексы, которые в конечном итоге были переосмыслены как закон штата, исходящий от суверена, а не как прерогатива ученых, независимо интерпретирующих волю Бога.

При отсутствии конституции и законодательной власти, а также после того, как ученые лишились контроля над законом, от власти султана не осталось никаких ограничений. На смену прежним исламским династиям пришли более поздние, не разрушив формы исламского государства; но незавершенные османские реформы затопили всю систему.Когда Османская империя потерпела поражение в Первой мировой войне, сменившие ее правительства, в том числе находившиеся под западным колониальным влиянием, сохранили основную функцию кодексов законов Османской империи и новаторство поздней Османской империи, отнесение ученых к роли мелких религиозных деятелей. . За пределами владений бывшей империи аналогичная тенденция к кодификации часто позволяла отвлечь научный класс от его традиционной роли в формировании правового порядка с аналогичными результатами. Ученые и их шариат никогда больше не восстановили утраченный статус законного источника конституционной власти.Конституция классического исламского государства сошла со сцены.

В свете этого рассказа о падении исламского государства, я перехожу к части II, чтобы обсудить отличительные ограничения и патологии современных государств, которые возникли, чтобы заменить его в мусульманском мире. Правительства этих государств оказались на удивление искусными в сохранении политического порядка в определенных границах. Однако они были ужасно плохи в создании условий, которые заставили бы их казаться морально законными для своих собственных граждан.Для этого им необходимо обеспечить основную политическую справедливость: чувство среди простых людей, что система обращается с ними так, как они заслуживают обращения, не лишая их возможностей, доступных другим людям в других местах, или их справедливой доли экономического пирога.

Я считаю, что отсутствие политической справедливости является результатом неспособности этих современных государств утвердиться в качестве правовых государств в двойном смысле: оправдание законом и управление через него. У их правителей были сознательные причины не подчиняться условиям законности; но это не единственная причина нелегального характера большинства этих государств.Не менее серьезной проблемой является неспособность юристов и судей стать политическим классом, способным определять ход событий в своих странах.

Причины этой неудачи сложны и связаны с численностью вооруженных сил и секретной полиции и, в частности, с экономическими искажениями, внесенными нефтью в ближневосточный регион. Однако они также связаны с классом ученых, которые были блюстителями закона в классическом исламском государстве. Юристы по большей части не пытались подражать или заменять этих ученых.При классической системе ученые иногда служили государству; но они служили государству во имя закона. В отличие от этого, юристы современного мусульманского мира, за некоторыми исключениями, в основном придерживаются инструментального, европейского взгляда на закон и поэтому служат закону только от имени государства.

Неудачи современных государств, которые можно найти в странах с большинством мусульманских, помогают объяснить удивительное возрождение ислама не только как веры, но и как могущественной политической силы в последнюю четверть века — тема Части III.Было широко замечено, что центральной темой в современной исламской политической аргументации является требование справедливости, требование, обусловленное как языком Корана, так и поразительным отсутствием справедливости в фактически существующих политических договоренностях. Однако еще не до конца понятна тесная связь между требованием справедливости и основной политической целью ислама — установлением шариата. В сознании жителей Запада и даже некоторых секуляризованных мусульман шариат часто означает прикрытие женщин и применение телесных наказаний к ворам и прелюбодеям.Но истинное значение шариата — это, конечно, сам закон — и не какой-либо закон, а божественный Закон, который управлял исламским государством на протяжении веков его успеха.

Таким образом, призыв к исламскому государству — это прежде всего призыв к закону — к правовому государству, которое было бы оправдано законом и управлялось бы через него. Сторонники нового исламского государства часто говорят, что отказ от исламского правопорядка привел к краху традиционного исламского государства. Хотя это верно лишь отчасти, очевидно, что отказ от закона как организующей политической силы обрек современные неисламские государства на провал в аспекте политической справедливости.Причина, по которой такая широкая общественность в мусульманском мире находит призыв к исламскому государству столь резонансным — даже когда они, возможно, лично не желают жить в строгом исламском благочестии — заключается в том, что они понимают, что неудачи своих государств можно исправить. только благодаря новой приверженности идее, что закон создает правителя, а не наоборот.

Проблема с предписанием вернуться к шариату состоит в том, что закон сам по себе не является вездесущим, на который можно ссылаться одним словом.Закон — это скорее набор социальных практик, особый способ использования языка и разума для применения силы. Он может действовать только через регулярное повторяющееся поведение людей, действующих согласованно. Средствами для таких скоординированных групповых действий являются загадочные вещи, которые мы называем институтами. В их число входят официальные государственные органы, такие как суды, но они также распространяются на школы, колледжи и университеты, где внедряются идеи и обмениваются ими, а также в профессиональные офисы, где изучаются привычки и практики.Институты не заменяют правовые идеи или ценности, но без них закон бездомен и, следовательно, на самом деле не является законом.

Итак, когда защитники призывают к созданию исламского государства, им необходимо выяснить, какие фактические институты будут развиваться, и применять исламский закон, который они стремятся обновить. За пределами Саудовской Аравии — где ученые занимают разновидность своей традиционной роли в системе, радикально отличающейся от старой благодаря своим нефтяным богатствам, — класс ученых в том виде, в каком он когда-то существовал в суннитском мусульманском мире, был уничтожен.Сегодня невозможно просто объявить, что ученые возвращаются к своей традиционной роли хранителей закона. В шиитском Иране аятолла Рухолла Хомейни решил эту проблему, создав широкий спектр новых институтов, в которых доминируют ученые, когда он дал жизнь революционному исламскому государству. Хомейни действительно возродил позицию ученых. Но вместо того, чтобы восстановить баланс между правителем и учеными, он стремился объединить эти два отдельных института под одним верховным правителем-юристом — и неудачи Исламской Республики Иран являются наследием этой мании величия.

Вот почему сегодняшние исламисты — те, кто стремится создать новое исламское государство — не призывают к восстановлению авторитета ученых. В суннитском мире они обычно видят ученых в том виде, в каком они существуют сейчас, как слабых и скомпрометированных, одновременно захваченных несправедливыми режимами и сделанных ими беззубыми. В Ираке с шиитским большинством опасаются, что шиитские ученые могут перехитрить иранский манер. Более того, хотя современные исламисты привержены идее божественного закона, многие также хотят опираться на демократические принципы, и идея наделения значительной политической властью неизбранных ученых обычно не кажется им очень привлекательной.

Подход, принятый до сих пор правительствами, которые пытаются создать себя в качестве новых исламских государств, заключался в том, чтобы принять структуры либеральной конституционной демократии и попытаться объединить их с исламскими принципами. Письменные конституции Ирака и Афганистана, например, гарантируют равенство мужчин и женщин и могут похвастаться выборными законодательными органами с законодательной властью. Оба учредили высокие суды с полномочиями объявлять, что законы нарушают конституцию. Оба, тем не менее, считают ислам или исламское право основным источником законодательства.

Этот порядок сильно отличается от передачи всей законной власти шариатским судам. Ни иракская, ни афганская конституции этого не делают. Вместо этого они следуют устоявшейся в мусульманском мире тенденции предоставлять шариатским судам юрисдикцию только в отношении личных вопросов, таких как брак, развод и наследование. Другими словами, новые исламские государства не стремятся воссоздать институциональную власть, которой придерживались ученые в старом исламском государстве. Они, скорее, применяют экспериментальный подход к демократизации шариата, призывая законодательные органы использовать его при принятии законов.После принятия эти законы будут иметь силу и силу в первую очередь потому, что они приняты законодательным органом, а не потому, что они исходят от Бога. Это попытка — пусть и неразвитая — превратить законодательный орган в институт, который отвечал бы идеалу права, а не только применению власти.

Точно так же конституции Ирака и Афганистана запрещают законодательным органам принимать любые законы, нарушающие основные принципы ислама. Фактически, это составляет конституционализацию шариата.Высшие судебные органы в этих странах будут иметь право определять, противоречат ли обычные законы, принятые законодательным органом, исламу, точно так же, как они определяют, нарушают ли обычные законы принципы самой конституции. Эти суды, безусловно, задумываются как институты, отвечающие за исламское право. Однако их ответственность возникает косвенно: их работа заключается не в том, чтобы начать с того, чтобы сказать то, что требует исламский закон, а в том, чтобы оценить законодательство, которое было оспорено, и только затем вынести заключение относительно того, соответствует ли это законодательство требованиям шариата. .И они несут эту ответственность, потому что так говорится в конституции, а не потому, что это закреплено в самом шариате.

Демократизация и конституционализация шариата, задуманная новыми исламскими государствами, представляет собой попытку возродить исламское государство как правовое государство с помощью институтов, которые оправдали бы его законом и позволили бы ему управлять посредством закона. Но они представляют собой новый мощный источник напряжения, которое было гораздо менее заметным в конституционной мысли классического исламского государства: потенциальный конфликт между божественным законом и человеческим законом.Ученые, сформировавшие классическую конституцию, прекрасно понимали, что существует человеческий закон. Они признали право правителя издавать обязательные правила, которые не противоречили шариату, а также были хорошо знакомы с племенными обычными законами, которые в некоторых местах обеспечивали большую часть правовых норм, необходимых для организации повседневной жизни. Но формальная структура их конституционной теории заключалась в том, что шариат санкционировал эти другие виды права, и что эти законы ни при каких обстоятельствах не могли противоречить шариату в их интерпретации.Таким образом, ученые допускали существование множественных типов права, не признавая своей власти единоличных толкователей основного закона, который санкционировал другие.

В новом исламском государстве все сложнее. С точки зрения шариата как всеобъемлющей правовой методологии можно утверждать, что писаная конституция государства легитимна только в той мере, в какой она делает шариат превалирующим. Эта точка зрения ассимилирует новое исламское государство в логическую структуру старого.Но с точки зрения писаной конституции дело обстоит гораздо менее ясно, потому что смысл шариата прямо передан в ведение законодательной власти и судов государства. Эта путаница — стоит ли шариат перед государством или государство перед шариатом? — на самом деле является разновидностью известной проблемы конституций либеральных государств. Американцы так и не смогли полностью решить вопрос о том, существовали ли неотъемлемые права на жизнь, свободу и собственность ранее США.С. Конституция или производные от нее. Более чем возможно управлять конституционной системой правового государства, не разрешив эту тернистую и постоянно вызывающую споры трудность.

Самая большая проблема, с которой сталкивается новая исламская конституция, проистекает из неопределенности в отношении определения того, кто отвечает за определение значения шариата и какой властью. В старом исламском государстве это были ученые, и их авторитет исходил из самого шариата. Но кто это будет теперь? Законодательный орган избирает общественность? Если да, то что дает право публике в целом толковать божественный закон? Это законодательный орган, уполномоченный конституцией? А как насчет судей высокого суда? Наконец, давайте не будем забывать о самих ученых, которые все еще существуют сегодня, хотя и в гораздо более ограниченных условиях.

В книге, опубликованной незадолго до ввода войск США в Ирак в 2003 году, я утверждал, что в принципе можно разрешить противоречия между исламом и демократией с помощью конституции, которая была одновременно исламской и демократической. Какими бы ни были катастрофические практические аспекты управления в Ираке или ограничения центрального правительства в Афганистане, конституционные процессы в этих двух странах демонстрируют, что конституция исламской демократии действительно возможна. Вопрос, который я здесь поднимаю, является логическим продолжением этого утверждения: сможет ли новое исламское государство добиться успеха?

Я прихожу к выводу, что ответ зависит от нахождения институционального органа, способного встать и проверить исполнительную власть именем закона.Если новое исламское государство сможет найти институт для выполнения той роли, которую традиционно играли ученые, у него есть разумные шансы на установление политической справедливости и, через нее, народной легитимности. Это может быть законодательный орган, если ему удастся выбраться из-под тяжести исполнительного доминирования, чтобы контролировать и ограничивать исполнительную власть. Теоретически это также может быть судебный орган, осуществляющий конституционный контроль и контролирующий правовую систему, свободную от системной коррупции.

Каждый из этих вариантов будет чрезвычайно трудным для исламистских политических партий, стремящихся получить долю власти. Если они безоговорочно выигрывают выборы, исламисты подвержены тем же искушениям и искажениям, что и любое другое победоносное политическое движение. Если, как это обычно бывает, они получат власть по частям, они столкнутся с противодействием не только со стороны все еще могущественных руководителей в их собственных странах, но и со стороны западных стран, подозрительных к исламистской программе в ее внутренних и внешнеполитических проявлениях.

Если исламисты берут бразды правления в свои руки, но не могут институционализировать баланс сил и восстановить верховенство закона, нас всех ждет тяжелая поездка. Стремление к исламскому государству будет, но, как и Исламская Республика Иран, государство в конечном итоге разочарует своих сторонников и оттолкнет остальной мир. Изолированный и сердитый, он может восстать против своих граждан или против своих соседей, как ближних, так и дальних. Только что исламистские обещания верховенства закона открывают для многих мусульман единственную перспективу реальной политической справедливости.Если и он потерпит неудачу, альтернатива может быть хуже.

Авторские права © 2008 Ноа Фельдман. Все права защищены.

Варвары в наших воротах

Хишам Мельхем — руководитель вашингтонского бюро спутникового канала Al-Arabiya , базирующегося в Дубае. Он также является корреспондентом ведущей ливанской ежедневной газеты Annahar . Следуйте за ним в Twitter @hisham_melhem

Приняв решение применить силу против воинствующих экстремистов Исламского государства, президент Обама делает больше, чем просто намеренно попасть в трясину.Он делает больше, чем просто играет с судьбами двух полуразрушенных стран — Ирака и Сирии, — общества которых были уничтожены задолго до того, как на горизонте появились американцы. Обама снова вступает — и по понятным причинам с большой неохотой — в хаос целой разрушенной цивилизации.

Арабская цивилизация, какой мы ее знали, почти исчезла. Сегодняшний арабский мир более жесток, нестабилен, раздроблен и движим экстремизмом — экстремизмом правителей и тех, кто находится в оппозиции, — чем когда-либо после распада Османской империи столетие назад.Все надежды современной арабской истории были обмануты. Обещание расширения политических прав и возможностей, возвращение политики, восстановление человеческого достоинства, провозглашенное периодом арабских восстаний в период их раннего расцвета, уступило место гражданским войнам, этническим, сектантским и региональным разногласиям и восстановлению абсолютизма, как в его военные и атавистические формы. За сомнительным исключением устаревших монархий и эмиратов Персидского залива, которые на данный момент сопротивляются потоку хаоса, и, возможно, Туниса, в арабском мире не осталось узнаваемой легитимности.

Неудивительно ли, что, как паразиты, захватившие разрушенный город, наследники этой самоуничтоженной цивилизации должны быть головорезами-нигилистами Исламского государства? И что никто другой, кроме американцев и западных стран, может навести порядок в огромном беспорядке, который мы, арабы, устроили в нашем мире?

Ни одна парадигма или одна теория не могут объяснить, что пошло не так в арабском мире в прошлом веке. Нет очевидного набора причин колоссальных неудач всех идеологий и политических движений, охвативших арабский регион: арабского национализма в его баасистской и насеритской формах; различные исламистские движения; Арабский социализм; рантье, государство и хищные монополии, оставляющие после себя череду разрушенных обществ.Ни одна теория не может объяснить маргинализацию Египта, когда-то являвшегося центром политического и культурного притяжения на арабском Востоке, и его краткие и бурные эксперименты с мирными политическими изменениями, прежде чем он вернулся к военному правлению.

Понятие «древней сектантской ненависти» также не может объяснить пугающую реальность того факта, что вдоль фронта, простирающегося от Басры в устье Персидского залива до Бейрута на Средиземном море, существует почти непрерывное кровопролитие между суннитами и шиитами — публичное проявление об эпической геополитической битве за власть и контроль, в которой Иран, центр силы шиитов, против Саудовской Аравии, центра силы суннитов, и их ставленников.

Нет единого всеобъемлющего объяснения этой картины ужасов в Сирии и Ираке, где за последние пять лет погибло более четверти миллиона человек, где такие знаменитые города, как Алеппо, Хомс и Мосул, были посещены современным ужасом Химическое оружие Асада и жестокое насилие Исламского государства. Как могла Сирия развалиться на части и стать — как Испания в 1930-х годах — ареной для арабов и мусульман, чтобы они снова вели свои старые гражданские войны? Война, которую вел сирийский режим против мирных жителей в оппозиционных районах, сочетала в себе использование ракет «Скад», противопехотных бочковых бомб, а также средневековую тактику против городов и районов, такую ​​как осада и голод.Впервые со времен Первой мировой войны сирийцы умирали от недоедания и голода.

История Ирака за последние несколько десятилетий — это хроника предсказанной смерти. Медленная смерть началась с рокового решения Саддама Хусейна вторгнуться в Иран в сентябре 1980 года. С тех пор иракцы живут в чистилище, и каждая война рождает другую. В разгар этого приостановившегося хаоса вторжение США в 2003 году стало лишь катализатором, который позволил жестокому хаосу возобновиться в полную силу.

Поляризация в Сирии и Ираке — политическая, сектантская и этническая — настолько глубока, что трудно представить себе, как эти некогда важные страны могут быть восстановлены как унитарные государства. В Ливии 42-летний террор Муаммара Каддафи сделал страну политически опустошенной и разрушил ее и без того хрупкое единство. Вооруженные группировки, унаследовавшие измученную страну, поставили ее на путь распада — опять же, что неудивительно — по племенным и региональным трещинам. В Йемене есть все составляющие несостоятельного государства: политические, сектантские, племенные разделения, разделение между севером и югом на фоне экономического спада и истощения грунтовых вод, что может превратить его в первую страну в мире, у которой закончилась питьевая вода.

Бахрейн поддерживает хрупкое статус-кво силой оружия своих более крупных соседей, в основном Саудовской Аравии. Ливан, в котором доминирует «Хезболла», возможно, самый могущественный негосударственный игрок в мире — до появления «Исламского государства» — мог быть полностью втянут в водоворот многочисленных гражданских войн в Сирии режимом Асада, Ираном и его ставленником «Хезболлой». как Исламское государство.

Побочным продуктом разграбления государства национальной безопасности и возрождающегося исламизма стала медленная смерть космополитизма, который отличал такие великие ближневосточные города, как Александрия, Бейрут, Каир и Дамаск.Александрия когда-то была центром познания и разнообразия культур (ночью, писал Марк Твен в книге « Innocents Abroad », «это было что-то вроде воспоминаний о Париже»). Сегодня Александрия является рассадником политического ислама, когда некогда большая греко-египетская община бежала вместе с другими неарабскими и немусульманскими общинами. Бейрут, когда-то самый либеральный город в Леванте, изо всех сил пытается сохранить хоть немного открытости и терпимости, в то время как Хезболла подталкивает его к тому, чтобы стать Тегераном на Средиземном море.В течение последних нескольких десятилетий исламисты по всему региону поощряли — и заставляли — женщин носить чадру, мужчин — демонстрировать признаки религиозности, а также тонко и не очень тонко запугивали нонконформистских интеллектуалов и художников. Сегодня Египет лишен хороших университетов и исследовательских центров, а издает нечитабельные газеты, пропагандирующие ксенофобию и гипер-национализм. Каир больше не производит смелое и креативное кино, которое пионеры, подобные признанному критиками режиссеру Юссефу Шахину, создавали более 60 лет.Сегодняшнее египетское общество не может терпеть литературного и интеллектуального деятеля, такого как Таха Хусейн, который возвышался над интеллектуальной жизнью арабов с 1920-х годов до своей смерти в 1973 году из-за своего скептицизма по отношению к исламу. Египетское общество не может сегодня примириться с тем, что великая дива Асмахан (1917-1944) поет своему возлюбленному, что «моя душа, мое сердце и мое тело в твоих руках». В сегодняшнем Египте такую ​​певицу, как Асмахан, преследуют и изгоняют из страны.

***

Джихадисты Исламского государства, другими словами, возникли не на пустом месте.Они выбрались из гниющей пустой туши — того, что осталось от разрушенной цивилизации. Они являются ужасным проявлением более глубокой болезни, поразившей арабскую политическую культуру, которая была застойной, репрессивной и патриархальной после десятилетий авторитарного правления, которое привело к катастрофическому поражению в войне 1967 года с Израилем. Это поражение стало похоронным звеном арабского национализма и возрождения политического ислама, который выступал в качестве альтернативы более светским идеологиям, доминировавшим в арабских республиках после Второй мировой войны.Если проблемой был упадок арабов, то «ислам — решение», — сказали исламисты — и они этому поверили.

По своей сути, оба политических течения — арабский национализм и исламизм — движимы атавистическими импульсами и регрессивным взглядом на жизнь, который основан в основном на мифологизированном прошлом. Многие исламисты, в том числе египетское «Братья-мусульмане» (источник таких групп) — независимо от того, говорят ли они об этом прямо или намекают на это, — все еще находятся в непрекращающемся поиске возрождения старого Османского халифата.Еще более радикальные типы — салафиты — стремятся вернуться к пуританским временам Пророка Мухаммеда и его сподвижников. Для большинства исламистов демократия означает только мажоритарное правление и правило шариата , который кодифицирует гендерное неравенство и дискриминацию немусульман.

И давайте посмотрим правде в глаза: нет никаких доказательств того, что ислам в его различных политических формах совместим с современной демократией. От Афганистана при талибах до Пакистана и Саудовской Аравии и от Ирана до Судана нет исламистского образования, которое можно было бы назвать демократическим, справедливым или практикующим добросовестное управление.Кратковременное правление «Братьев-мусульман» в Египте под президентством Мохаммеда Мурси не было исключением. Братство пыталось монополизировать власть, преследовать и запугивать оппозицию и вело страну в опасный тупик, прежде чем насильственный военный переворот положил конец коротким экспериментам с исламистским правлением.

Как и исламисты, арабские националисты — особенно баасисты — также были зациклены на «возрождении» былого арабского величия, которое когда-то процветало в знаменитых городах Дамаск, Багдад, Каир и Кордова в Аль-Андалусе, ныне Испания.Эти националисты считали, что арабского языка и культуры (и, в меньшей степени, ислама) достаточно, чтобы объединить разрозненные образования с разным уровнем социального, политического и культурного развития. Они отрицали, что живут в гораздо более разнообразном мире. Те меньшинства, которые сопротивлялись примату арабской идентичности, подвергались дискриминации, лишались гражданства и основных прав, а в случае курдов в Ираке подвергались массовым репрессиям и убийствам, совершавшим геноцид.Под прикрытием арабского национализма появился современный арабский деспот (Саддам, Каддафи, Асады). Но эти люди жили в великолепном уединении, оторвавшись от своего народа. Репрессии и запугивание обществ, которыми они правили, были болезненно резюмированы одаренным сирийским поэтом Мухаммадом аль-Магаутом: «Я захожу в ванную с документами, удостоверяющими личность, в руке».

Диктаторы, всегда непопулярные, открыли дверь для исламистов, когда они оказались столь же некомпетентными, как и монархи, которых они сменили.Это опять же произошло в 1967 году после сокрушительного поражения насеритского Египта и баасистской Сирии от рук Израиля. С этого момента арабская политика стала вдохновляться различными исламистскими партиями и движениями. Диктаторы, отчаявшиеся удержать свою ослабевающую власть, стали более жестокими только в 1980-х и 90-х годах. Но исламисты продолжали возвращаться в новых и разнообразных формах и полосах, только чтобы снова быть раздавленными еще более свирепо.

1979 год стал переломным для политического ислама.В Иране вспыхнула исламская революция, отчасти вызванная десятилетиями поддержки коррумпированного шаха Западом. Советский Союз вторгся в Афганистан, и группа кровавых фанатиков оккупировала Большую мечеть в Мекке на две недели. После этих катастрофических событий политический ислам стал более атавистичным в своих суннитских проявлениях и более воинственным в своих шиитских проявлениях. Саудовская Аравия, чтобы подтвердить свой фундаменталистский «ваххабитский» дух, стала более строго применять исламские законы и увеличила финансовую помощь ультраконсервативным исламистам и их школам по всему миру.Исламизация войны в Афганистане против советской оккупации — проект, организованный и финансируемый Соединенными Штатами, Саудовской Аравией, Египтом и Пакистаном — вызвала тектонические изменения на политической карте Южной Азии и Ближнего Востока. Афганская война стала боевым крещением для террористических группировок, таких как Египетская исламская группа и Аль-Каида, прародителей Исламского государства.

Эта многолетняя борьба за легитимность между диктаторами и исламистами означала, что, когда в начале 2011 года начались восстания арабской весны, других политических альтернатив не было.У вас была только Сцилла государства национальной безопасности и Харибда политического ислама. Секуляристы и либералы, игравшие ведущую роль на ранней стадии египетских восстаний, позже были вытеснены исламистами, которые благодаря своему политическому опыту в качестве старого движения выиграли парламентские и президентские выборы. В регионе, лишенном реальной политической жизни, очевидно разделенным и не очень опытным либералам и секуляристам было трудно сформировать жизнеспособные политические партии.

Так что никого не должно удивлять, что исламисты и остатки государства национальной безопасности доминировали в Египте после падения Хосни Мубарака. В конце концов, восстание устранило верхушку политической пирамиды — Мубарака и некоторых его соратников — но остальную часть репрессивной структуры, которую египтяне называют «глубинным государством» (армия, аппарат безопасности, судебная система, государственные СМИ и экономические интересы), остались нетронутыми. После неудавшегося эксперимента с правлением «Братьев-мусульман» кровавый переворот в 2013 году замкнул круг и вернул Египет под контроль отставного генерала.

И в сегодняшнем Ираке провал потенциального авторитарного режима — недавно ушедшего премьер-министра Нури аль-Малики — способствовал подъему исламистов. Исламское государство эксплуатирует отчужденное арабское суннитское меньшинство, которое чувствует себя маргинализованным и лишенным гражданских прав в Ираке, где впервые в своей истории доминируют шииты и находится под значительным влиянием Ирана.

Практически каждая мусульманская эпоха, в том числе и просвещенная, подвергалась вызову со стороны групп, исповедующих злобную разновидность сурового, пуританского и абсолютистского ислама.У них разные имена, но движут одни и те же фанатичные, атавистические порывы. Великий город Кордова, один из самых развитых городов средневековой Европы, был разграблен и разграблен такой группой (Аль-Мурабитун) в 1013 году, разрушившей его великолепные дворцы и знаменитую библиотеку. В 1920-х годах движение Ихван в Аравии (не имеющее отношения к египетскому движению) было настолько фанатичным, что основателю Саудовской Аравии королю Абдул-Азизу Аль Сауду, который первоначально сотрудничал с ними, позже пришлось их подавить.В наше время к этим группам относятся «Талибан», «Аль-Каида» и «Исламское государство».

Да, ошибочно объединять — как некоторые делают — все исламистские группировки вместе, даже если все они в той или иной степени консервативны. Как террористические организации, «Аль-Каида» и «Исламское государство» отличаются от «Братьев-мусульман», консервативного движения, отказавшегося от насилия много лет назад, хотя в прошлом оно баловалось насилием.

Тем не менее, большинство этих групп принадлежат к одному генеалогическому древу — и все они происходят от цивилизационных недугов арабов.«Исламское государство», как и «Аль-Каида», является громадным творением больной арабской политической организации. Его корни уходят глубоко в бесплодные земли измученного арабского мира, который, кажется, бесцельно блуждает во тьме. Чтобы достичь этого надира, арабам потребовались десятилетия и поколения. На восстановление у нас уйдет много времени — уж точно не при моей жизни. Как арабские националисты, так и исламисты говорили моему поколению арабов, что мы должны укрепить пресловутые валы, чтобы защитить «арабский мир» от многочисленных варваров (империалистов, сионистов, Советов), скопившихся у ворот.Мало ли мы знали, что варвары уже были в воротах, что они говорили на нашем языке и уже очень хорошо укрепились в городе.

Эта статья помечена под:

Халиф и Халифат — исламоведение

Стипендия по халифату давняя и впечатляющая в решении вопросов исламской историографии, теории и истории этого учреждения. Хотя существует большое количество литературных свидетельств (в основном биографии или хроники), большинство из них относится к эпохе Аббасидов, а не ко времени Мухаммеда, Рашидунов или даже Омейядов.Это вызвало серьезные разногласия как в отношении надежности источников, так и в отношении правильной интерпретации первых лет существования исламского государства и его завоеваний. Ат-Табари 2007 является наиболее полным и важным из этих рассказов. Хамфрис 1991 предоставляет исследователям важный инструмент для оценки этой ранней историографии, в то время как Гибб 1982 и Арнольд 1965 дают хорошие обзоры теории халифата. Kennedy 2004 предоставляет подробные истории халифата на протяжении всей средневековой эпохи, в то время как Bearman и др.1960–2005 и Hodgson 1974 исследуют эту историю до наших дней.