Скрепа это в литературе: Скреп — это… Что такое Скреп?

Нечистоты формы. О литературе. Эссе

Нечистоты формы

Ябы хотел перечитать одну страницу из “Эстетики” Луиджи Парейсона. Хотя, пожалуй, хватило бы нескольких строк из главы “Завершенность художественного произведения”, параграфа “Части и целое”, подпункта “Существенность каждой части: структура, скрепы, несовершенства”.

Нам известно, что особенно волновало автора “Эстетики”, яростно выступавшего против идеализма Кроче и губительных его результатов в рядах воинствующей критики: целостность художественной формы, а стало быть, отказ собирать рассеянные в произведении частицы поэзии, которые растут подобно цветам на чахлом, но еще живом, кустарнике простой структуры. Не обязательно, но полезно будет напомнить, что в те времена в Италии старались избегать структуры. Ее считали надстройкой, искусственным механизмом, не имеющим ничего общего с чистым вдохновением. Максимум на что мог претендовать этот дурной пережиток – заставить ярче сиять драгоценные камни настоящей поэзии.

Хотя в примечаниях к главе Парейсон упоминает Луиджи Руссо как робкого защитника “нечуждости искусства структуре”, последний, с одной стороны, считает, что структура возникает не до поэзии, подобно рамке, остову, который потом украшают поэтическими цветами, но “рождается из глубин поэтически взволнованного духа”, а с другой – не может не признать, что взволнованная душа “переводит дух и отдыхает на этих теоретических опорах”. Отпустим же грехи структуре, но только потому, что она не вредит поэзии, а не потому, что она сама поэзия. Структура подобна буйку, за который хватается пловец в море поэзии: и хорошо, что он есть, но только для того, чтобы пловцу в море поэзии перевести дыхание и снова ринуться в лирическую пучину. Возьмем, к примеру, Данте: не мог он постоянно любоваться мягкими переливами восточного сапфира или прекрасными очами Беатриче, а поэтому устраивал себе длительные передышки, чтобы поспорить о теологии или поразмышлять о строении Небес.

Такое понимание структуры не имело ничего общего с современными представлениями о структурализме, хотя и сейчас Парейсона с его концепцией завершенности форм можно перечитать в ключе структурализма. Он основывался на органистических теориях Канта или романтиков, не добираясь до идей, возникших после Соссюра.

В любом случае, решительно противопоставляя целостность художественной формы дихотомии “поэзия /структура”, Парейсон рисковал впасть в органистическую риторику.

Одно дело – утверждать, что в уже завершенном произведении (а точнее, с первых слов, дающих начало процессу творения)“все схвачено”. В этом случае в процессе интерпретации должен быть утвержден теорией и выявлен органический рисунок, определяющий индивидуальное правило, ту “созидающую форму”, которая подспудно предшествует, управляет и является в результате как “готовая форма”. Другое дело, что идея единства формы снова является нам спустя сорок лет и принадлежит скорее к риторике Красоты, чем феноменологии форм. Достаточно одного примера:

Динамичный характер единства формы и содержания в художественном произведении может объяснить связи частей и целого, которые в нем сосуществуют. В художественном произведении все его части взаимодействуют следующим образом: некая часть взаимодействует с остальными частями, и часть с целым. Все части неразрывно связаны между собой, и каждая из них имеет существенное значение, занимает определенное, не подлежащее изменению место, так что любая перестановка или отсутствие какой-либо части привели бы к разрушению целостности произведения и беспорядку… Каждая часть установлена целым, которое, в свою очередь, состоит из определенной последовательности и сочетания частей, из чего следует, что любое их изменение – это распад единства и разложение целого, потому что само единство состоит из сочетания частей и заставляет их взаимодействовать таким образом, чтобы образовать целое. В этом смысле отношения частей между собой отображают не что иное, как отношение каждой части с целым: гармония частей формирует целое, потому что целое формирует их единство.

Идеально. Здесь, как и в других работах, Парейсон как будто охвачен пифагорейским вдохновением. Не стоит ли поискать источники его эстетики не только у романтиков, но и у неоплатоников Возрождения или у Николая Кузанского, не говоря уже о некоторых писателях-мистиках, о которых он умалчивает?

Но возможно ли, чтобы теоретик, столь внимательный во время прочтения конкретного художественного произведения, не учел тех случаев, когда либо сам художник, пересмотрев, перечитав или услышав свое творение со стороны, либо толкователь произведения, побуждаемые сомнениями и стремлением к совершенству, пожелали бы внести в него какие-то исправления?

Хороший толкователь, проникший в самую суть произведения, даже если он восхищается автором, иногда говорит про себя “мне не нравится” или “я бы выразился лучше” (потом он может промолчать из скромности, но “когда они молчат, они кричат”). С другой стороны, Парейсон был первым, кто назвал интерпретацию процессом, который может усилить или ослабить эффект произведения, показать перспективу разных его аспектов, а следовательно, – для верности – и исправить.

Но именно после того как Парейсон написал процитированный выше отрывок (его я выбрал из множества прочих подходящих отрывков неслучайно, из-за восхитительной “медлительности”, о которой скоро поговорим подробнее), он обращается к проблеме кажущихся лишними элементов, или структуре.

Его задача – оправдать структуру, включить ее в процесс формирования, сделать существенным моментом, а не маргинальным и чуждым: если “совершенная форма есть результат объединения частей для создания целого”, в ней не может быть детали или мелочи, которая не была бы важна и которой можно было бы пренебречь. И если при интерпретации некоторые части могут показаться менее значимыми, чем другие, это происходит потому, что в организованной форме осуществляется распределение функций. Парейсон не утверждает, как тридцать лет назад, что ценность “Божественной комедии” скорее заключается в теологической основе, а не в ее поэтических “перлах”, которые носят случайный характер. Но он близок к мысли о том, что гомеровская структура “Улисса” Джойса не менее важна, чем монолог Молли Блум, который не оказал бы нужного воздействия, если бы не был встроен в структуру мифа, так что читатель должен найти огромное количество скрытых цитат. Эти цитаты, в свою очередь, отсылают к другим, кажущимся на первый взгляд несвязными и бесполезными, но мало-помалу появляющимся в других главах романа.

Конечно, Парейсон не говорит об этом прямо и даже пишет, что “проницательный взгляд не столько любуется самой деталью, сколько стремится включить ее в ряд остальных, чтобы увидеть ее незаменимость в этой живой связи, в которой частное не менее важно, чем целое, проявляющееся в единстве, готовом воспроизвести другие части в процессе воспроизведения самого себя”.

И вот в этот-то момент он и замечает, что следует учитывать не только структуру как подпорку, но и оговорки, слабости, шероховатости, заплаты, запинки, спады напряжения, неудачные места, омрачающие предполагаемую гармонию и требования структуры.

Такие элементы можно назвать скрепами. Скрепа – неуклюжее, напоминающее по звучанию натужный и отрывистый кашель слово, которое как бы предполагает ненужное “вклинивание” (“скрепление”), по определению – заплата[97].

Тем не менее, даже будучи почти придворным писателем, Парейсон не избегает терминологической скрепы, чтобы обозначить скрепу эстетическую. Он делает это, чтобы говорить о произведениях, которые кажутся “неровными и несвязными, но при этом нельзя сказать, чтобы они были лишены поэзии”. Простим ему эту оговорку в духе Кроче, несмотря на его враждебное отношение к последнему. Парейсон полагает, что некоторые произведения кажутся неоднородными, но при этом создают впечатление широкомасштабности и формальной последовательности. Скрепы нужны как точки опоры для развития всей системы, как строительные леса, мостки, “над которыми художник работает с меньшей заботой, большей небрежностью и даже безразличием, торопливо проходя по ним, потому что они только и нужны что для перехода”.

Однако же они тоже являются скрытой частью формы, учитывая, что Целому они, пусть даже как вспомогательные средства, необходимы. Избавимся от метафор (эстетика Парейсона полна метафор, и читатель, не принимающий во внимание этот факт, рискует не заметить, насколько она подвергает сомнению фундаментальную проблему системной организации) и забудем олицетворенное Целое, которое чего-то требует. Парейсон говорит нам, что скрепа – это механизм, позволяющий одной части соединяться с другой, это важный скрепляющий элемент. Если нужно, чтобы дверь открылась плавно, у нее должны быть петли, приводящие в действие определенный механизм. Плохой архитектор, одержимый эстетизмом, будет сердиться из-за того, что дверь должна крепиться на петлях, и переделает ее таким образом, чтобы она казалась “красивой”, пока ее используют. И часто случается так, что дверь скрипит, заедает, плохо открывается или не открывается совсем. Хороший архитектор, напротив, желает, чтобы дверь открывалась, позволяя увидеть другие помещения. Его не заботит (даже если он переделал все здание), что из-за дверных петель ему придется обратиться к вековой мудрости дверного мастера.

Банальность скрепы приемлема, так как без беглости, которую эта банальность обеспечивает, было бы трудно перейти к произведению и к его интерпретации.

В качестве примера скрепы я бы привел то, что современные литературоведы называют turn ancillaries, – элементы, скрепляющие диалоги романов:

“Убийца – виконт!” – изрек комиссар.

“Я тебя люблю!” – сказал он.

“Какой-нибудь святой нам поможет”, – ответила Лючия.

За исключением некоторых авторов, которые прилагают особые усилия, чтобы разнообразить

turn ancillaries (предлагая на выбор “ответил”, “сострил”, “ухмыльнулся”, “задумчиво добавил”), остальные, от малоизвестных до великих, используют их как бог на душу положит, и скрепляющие элементы в диалогах Мандзони не сильно отличаются от тех же словечек какой-нибудь Каролины Инверницио[98]. Turn ancillaries – это скрепы, их нельзя избежать. Хотя они и не способствуют украшению текста, но великий писатель знает: когда они есть, читатель не задерживает на них взгляда, но когда их нет, диалог становится сложным для понимания, а то и вовсе непонятным.

Скрепами могут служить не только слова, но и банальное начало, которое приведет к блестящему финалу. Как-то в три ночи на холме Бесконечности в Реканати, где были написаны первые слова одного из самых прекрасных сонетов всех времен, я вдруг осознал, что “всегда был мил мне этот холм пустынный” – довольно банальная строка, которую смог бы написать любой посредственный поэт-романтик или поэт другой эпохи и течения. Каким еще может быть холм в “словаре поэзии”, как не пустынным? Однако без этого избитого зачина стихотворение не началось бы. И возможно, требовалось самое банальное начало, чтобы в конце ощутить пугающий восторг погружения в бескрайнее.

Осмелюсь даже сказать из любви к красному словцу, что стих “свой путь земной пройдя до середины” звучит как скрепа. Если бы за ним не последовало всего текста “Божественной комедии”, он прошел бы незамеченным нами. Возможно, мы записали бы его в устойчивые выражения.

Впрочем, я не собираюсь смешивать скрепу и зачин. Начало “Полонезов” Шопена нельзя назвать скрепами. “Тот рукав озера Комо” – тоже не скрепа, как и “Апрель – жестокий месяц”. Но вспомним конец “Ромео и Джульетты”. Неужели нельзя было найти фраз получше?

Пойдем обсудим сообща утраты

И обвиним иль оправдаем вас.

Но не было судьбы грустней на свете,

Чем выпала Ромео и Джульетте[99].

Однако Шекспир решил закончить свое произведение такой банальной морализаторской фразой, чтобы дать зрителям передышку после кровопролитий, за которыми они только что наблюдали. Поэтому годилась любая скрепа.

“Первым заснул Лео” – неплохое начало. Но затем: “Неожиданная пылкость неопытной возлюбленной утомила его”. Это и так понятно, что взрослого мужчину утомила пылкость неопытной возлюбленной. Тем не менее эта немного неуклюжая фраза отлично подходит для начала десятой главы романа “Равнодушные” Альберто Моравиа, в которой как нельзя лучше показана печальная истина omne animal triste post coitum[100].

Впрочем, и так все ясно. “Можно приводить множество примеров по этому поводу, которых хватило бы на всю историю искусства”, – гласит “Эстетика”. Точно. Оправдав скрепы, Парейсон постепенно переходит к искажениям, воздействию времени, сокращениям, разрушениям, распаду, ослаблению, которые может претерпеть художественное произведение и несмотря на которые мы все равно сможем восстановить его внутреннюю связность. Целые страницы были бы непонятны, если бы не оцененные нами по достоинству скрепы. Воздадим же хвалу несовершенству: если произведение доставляет удовольствие вопреки или благодаря своему несовершенству, оно сможет радовать и вопреки (или благодаря) своим слабостям.

Так, вопреки тому платоническому оптимизму, который заставлял Парейсона славить форму в ее безупречном совершенстве, замечания о скрепах (исходящие из непосредственного опыта чтения) придают его феноменологии более гуманный облик.

Если мы рассмотрим скрепы в свете учения Канта об аналитическом мышлении, возможно, этот прием покажется не таким маргинальным, каким он представляется с первого взгляда, причем как с точки зрения его уместности в художественном произведении вообще, так и с точки зрения некоторой полезности в эстетике Парейсона. Отсылка к Канту в случае с Парейсоном обязательна: его теория формы как самостоятельного организма связана с “Критикой чистого разума” Канта и с эстетикой немецкого идеализма.

Рассмотрим позицию Канта: идея органичности рождается в процессе аналитического мышления; органичность природы – это порядок вещей, который сам по себе в этих вещах не проявляется, а значит, необходимо восстановить, воссоздать его, как если бы. И только потому, что мы воспринимаем природу как организм, так же мы будем смотреть и на искусство.

Но органистическое мышление, как и все априорные и теологические мышления, – это всего лишь гипотеза: природа познается через предустановленные схемы и еще лучше через интерпретацию. Не исключено, что на учение Парейсона об интерпретациях повлияло и множество других факторов, но то значение, которое Парейсон придает интерпретации, обусловлено влиянием эстетики Канта.

Процесс интерпретации – и это основная идея Парейсона – перспективен. Если говорить о теории органичности природы вещей, в ней можно найти элементы, противоречащие постулату о совершенстве формы, а именно скрепы, оставшиеся в живом теле подобно рудиментам, которые не смогли исчезнуть окончательно и свидетельствуют о неудавшихся попытках эволюционного развития. При изучении формы, а затем в попытках ее классификации, встраивания в систему родов и видов иногда эти элементы просто отбрасываются, остаются в тени, в то время как высвечиваются элементы, считающиеся главными.

Стоит задать себе вопрос, насколько этот критерий подходит для осмысления внутренней связности художественного произведения. Когда изучают форму художественного произведения, воспринимая его как целый организм, отбрасываются элементы, которые на первый взгляд кажутся несущественными, ими жертвуют в пользу других. И только при более глубоком или параллельном исследовании эти аспекты приобретают определенную значимость. Возьмем, к примеру, историю изучения дантовского “Рая”. В литературоведческой традиции романтизма размышления теологического характера рассматривались как скрепы (пусть даже тогда не существовало такого термина). Литературоведы же, хорошо знакомые с культурой Средневековья и перечитавшие “Божественную комедию” после Гильсона и Элиота, напротив, увидели в теологических идеях Данте существенные элементы, на которых выстроена поэтическая архитектура произведения, как своды арок и витражи готического собора.

Перспектива переворачивается, выясняется, что Данте порой более поэтичен, когда говорит о небесных телах и сиянии света, чем когда растроган историей Паоло и Франчески.

Скрепа становится относительным понятием, ее можно считать пережитком на одном уровне интерпретации, но даже в этом случае она может предстать в ином свете при новом прочтении, для которого не будет больше случайным элементом.

Уже приводились примеры turn ancillaries: мы считаем их скрепами и “пробегаем глазами”. Мы не придаем особого значения всем этим “сказал”, “ухмыльнулся”, “намекнул”, “ответил” и сразу переходим к диалогу и его содержанию. А вышеперечисленные словечки – почти случайные подпорки. Потом вдруг для другого читателя все эти “переводные стрелки” (как на железной дороге) становятся основными, удачны они или нет. Для одних авторов это чисто стратегический прием (так, иногда использование слова “выдохнул” вместо “сказал” может приобрести порнографический оттенок), для других – способ передать ритм, признак сдержанности или стыдливости или, наоборот, исключительной изобретательности. Скрепа оправдана, она стала несущим элементом. Она может быть элементом существенным и неуклюжим, может превратиться в несущественный и изящный завиток или опять стать необходимой. На художественное произведение, как и на живой организм, можно смотреть с разных точек зрения.

Если все это верно, следовательно, в эстетике Парейсона скрепа является не только осторожной поправкой к платоническому или неоплатоническому торжеству Формы во всей ее метафизической безупречности и признанием материальной жизни несовершенных и нечистых форм; в интерпретации она представляется как некий резерв, скрытый стимул и возможность дальнейшего прочтения, она призывает литературоведа при каждом прочитывании еще раз подтверждать свою верность обещаниям художественного произведения. Так, интерпретация всегда остается одновременно верной и свободной, допускающей многочисленные поблажки вплоть до смиренного признания формы, но также и многочисленные поправки, чтобы не давать форме застывать в том виде, в каком мы ее узрели при первом прочтении.

И даже когда после различных прочтений выясняется, что скрепа не подлежит “оправданию” ни при каких обстоятельствах (потому что навсегда останется свидетельством слабости и рассеянности), само ее присутствие свидетельствует, насколько исследование художественного произведения может быть гибким и человечным, как оно умеет видеть законченный рисунок даже в наброске, который побуждает к бесконечной интерпретации.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Продолжение на ЛитРес

Скрепы. Слово в защиту слова

17 апреля 2015

Василий Шомов

Журналист, главный редактор журнала «Аэрофлот Premium», автор романа Presstrip. Родился в Москве в 1960 году, по образованию врач, любит путешествия, песни The Beatles и бульдогов. Интересуется культурной антропологией. Любимое изречение: «Мы помещены в мир, который накладывает на нас обязательства» (Ларс Свендсен).

Читаю что-то, а там: “скрепы. ха-ха”. Разговариваю с кем-то и слышу: “скрепы. ха-ха-ха”. И не понимаю, что так веселит культурную общественность. Ищу в интернете исходник и читаю: “Милосердие, сострадание, взаимопомощь и поддержка — духовные скрепы”. Прочитав это, задумываюсь — что во всех этих словах странного или плохого? Ну, да — скрепы. Пожалуй, скрепы. Почему они, скрепы эти, вызывают смех, почему их грубо вышучивают, обстебывают? Они бесчеловечны, эти слова? Глупы, нелепы, пошлы или может чудовищно клерикальны? А может контекст важен? Может они они из особого лексикона кровавой гэбни, тоталитарных режимов, диктаторов и их сотрапов? Но ведь эти слова, эти понятия и эти душевные человеческие движения были всегда. Ничего нового, разве что вслух их нечасто произносят.

На самом деле, это феноменально — одно единственное слово настолько затронуло, так глубоко запало в душу критиканам всех мастей и оппозиционерам всех калибров, засело в самой их мякотке, прочнее прочного вошло в обиход…  Что же случилось? Может обидело оно кого-то, своей дидактичностью — «не вам нас учить морали!» Или тем, что оно действительно значимо в своей умиротворяющей тональности, в своей объединяющей сути — «ну как же нам образованным и утонченным патрициям объединяться-то… Ради чего? И с кем? Это пусть плебс объединяется. И что нам скреплять-то?» Ха-ха, бугага, ржачно…

Представим, что вместо слова “скрепы” с высокой трибуны прозвучало бы протокольное: “духовные ценности” или, как раньше — “моральные принципы”. Уже ведь не смеялись бы. Или все равно бы хохотали? Но прозвучало слово: “скрепы” и немедля с жаром, словно истомившись от скуки, в него вцепились и раздраконили, как Тузик вожделенную грелку. Только Тузик с удовольствием изничтожив санитарно-гигиенический предмет, счастливый бы успокоился. Но человек, не успокаивается, и с издевочкой повторяет: «скрепы». А я чувствую себя неловко, словно я вновь в седьмом классе на уроке литературы и учительница давая новый материал произносит: «публичная библиотека», а мальчики-второгодники на камчатке, из тех, кто неуспевает, играет на деньги, курит, пробует портвейн и имеет приводы в милицию, начинают гоготать и хихикать потому, что знают слово «публичный» только в словосочетании «публичный дом». Но сегодня хохочут другие! Не отсталые, не дисгармоничные расторможенные мальчики, не эмоционально обедненные незрелые подростки и не дети с воспитательной запущенностью и симптомами гебефрении с дурашливостью и неадекватными эмоциональными реакциями.

Хохочут и высмеивают взрослые люди, в общем-то вполне здоровые и образованные, интеллектуально сохранные, с кругозором и воспитанием. Так «скрепы», трактуемые, как квинтеэссенция пошлости, лицемерия, двойных стандартов — дескать, мы то понимаем, что это за скрепы, превращаются еще более пошлый ярлык, в речевой эмбол (медицинский термин обозначающий проявление речевой стереотипии — слово или фразу, застревающую в голове при неврологическом неблагополучии).

Это даже модно — как можно чаще повторять слово «скрепы»— по делу и без дела. Повторять или с кривой ухмылкой или, напротив, с угодливым благоговением. Еще бы, это, как пароль, по которому один свободомыслящий господин узнает другого, а официальное лицо — другое официальное лицо. Не произнесешь его и ты —  не в тренде. Не произнесешь его и ты — уже не оппозиционер, как впрочем и не государственник, ты уже вне актуальной идеологической канвы…

Первых, я подозреваю, слово «скрепа» раздражает, потому, что многим оно просто неизвестно, а известен только свой, ежедневный, подручный профессиональный термин «скрепка канцелярская». И что же, действительно, не посмеяться, если у человека в жизни, в миропонимании, в руках и в голове только канцелярские скрепки и нет никаких скреп и их появления не предвидится — “чо” про них думать и знать все эти потешные словечки? Ни к чему это — только лишняя нагрузка на кору головного мозга. Со вторыми — все проще. У них, неумелых глашатаев истины и морали, слово «скрепа» – всего лишь термин подтверждающий их лояльность и еще чуть-чуть индульгенция. Не рабочий инструмент, не рабочая концепция для того, чтобы скреплять, увы… А просто затверженное официальное слово, которое должно произноситься чаще.

И не виновато слово “скрепы”, что люди его не понимают, произносят,  но не понимают. Кстати, совсем несложно заглянуть в словарь. «Скрепа — это то, что соединяет. Приспособление, скрепляющее части чего либо или какого-нибудь сооружения (тех.) Железная скрепа. Медная скрепа. Укрепить скрепы. Брусья соединены скрепами.» Из множества объяснений слова «скрепа» в словарях больше других мне запомнился один пример его использования: «доски корабельного корпуса были стянуты медными скрепами». Это означает, что доски плотно и накрепко связаны, сплочены, держат удар волны и не пропускают воду. Это означает, что корпус корабля не рассыплется, не развалится в море и люди, которые на нем, доплывут до земли, сдюжат, справятся, преодолеют…

У меня идиосинкразии на слово «скрепа» нет. Меня оно не бесит, не раздражает и мою барабанную перепонку не царапает. Мало того, я им не пользуюсь. Но считаю его емким и полным смысла. И, кстати, духовные скрепы, которые: милосердие, сострадание, взаимопомощь и поддержка, прочнее железных, медных и всех прочих. И тут нечего спорить.

Я все больше склоняюсь к тому, что люди разучиваются читать и слушать. Читать и осмысливать прочитанное. Слушать и осмысливать услышанное, пусть даже затертое и обесцениваемое от бесконечных повторов госчиновниками и вельможами. И ведь здесь совсем не важно, кто написал или сказал правильное слово: мудрец, известный скандалист-блоггер, безвестный комментатор в фб или политик — субъективное, априори негативное отношение к говорящему или пишущему, полностью уничтожает саму возможность понимания, сказанных ими слов. Многие сегодня не просто перестали уважать чужое мнение. Его сразу же отвергают, не выслушивая. Любое чужое мнение. А это мешает всегда. Мешает по-настоящему понять смысл заложенный в слова. Мешает постараться понять. Постараться понять и не пропустить что-то важное. Постараться понять и обдумать. И лишь обдумав, принять или отвергнуть.

Наверное, это сегодня непросто. Многим куда привычнее и удобнее оперировать тегами, а общаться мемами. И этот примитив, эта вульгарность – поражают. Язык дан homo sapiens, чтобы высказывать свое мнение и обсуждать чужое, уши, чтобы слушать и слышать не только себя, но и другого, а голова, чтобы еще и думать над тем, что услышано.

Всем, кто скажет, что я — буквоед, что цепляюсь к словам, что написал все это на заказ и поддерживаю идеологические установки,  я отвечу — я поддерживаю только способность человека понимать слова, верю в смысл и уповаю на разум. Более ничего. А если люди плывут в бушующем море — скрепы им нужны. Тем, кто плывет. Тем, кто не оставляет надежду.

 

Еще больше интересного в нашем канале Яндекс.Дзен. Подпишитесь!

Читайте также

Как уральский завод, прекративший существование, продолжает объединять людей — Российская газета

Александр Савичев всю жизнь занимается краеведением и изучает историю родного города Сысерть — это недалеко от Екатеринбурга. Его Родина лишилась завода, вокруг которого всегда строилась жизнь. Но Савичев делает так, чтобы жизнь в Сысерти продолжалась. Он пишет и издает книги, создает музей и хочет, чтобы в его город приезжали не как в промышленный, а как в туристический центр.

Все началось в детстве, когда мама купила Саше книгу про историю Сысерти. Из нее он узнал, например, что еще до революции у местного солепромышленника и горнозаводчика Алексея Турчанинова, обладателя огромного состояния, в Сысерти были даже копии античных скульптур. Они не сохранились, но Савичев нашел этому подтверждение в архивах. И сам написал книгу — «Архитектурное достояние Сысерти».

Книга хорошо разошлась — это было в 2018-м. А в 2020-м вместе с неравнодушными жителями, волонтерами и предпринимателями Савичев создал первую экспозицию музея Сысертского завода — в здании бывшего мартеновского цеха.

— Сысерть возникла как поселок при железоделательном заводе в 1732 году. Городом он стал уже в середине ХХ века. И на протяжении всей истории завод, как и в других небольших уральских городах, всегда был градообразующим предприятием, — объясняет Савичев.

Так было до 1990-х, когда все стало приходить в упадок. Сейчас территория завода, постройки которого являются памятниками архитектуры, поделена между разными организациями и частными лицами.

— Первые экскурсии на территории бывшего завода мы стали проводить в 2018-м. А в прошлом году я придумал проект музея. Экскурсии это одно, важно сохранить и историю завода. Люди здесь до сих пор трепетно к нему относятся, — говорит Александр.

Но сейчас уже очевидно, что в прежнем виде завода не будет и необходимо переходить на новый уровень, развивать другое направление. Пока все идет тяжело, но Савичев не отчаивается. Бывший заводской цех, где помещается небольшая экспозиция, не отапливается. Фактически, это руины. Александр, правда, говорит про него красиво: «Это колизей Урала!»

— Чтобы сохранить прошлое, настоящее и дать будущее заводу уже в новом виде мы решили издать новую книгу, которая будет называться «49 историй Сысертского завода», — рассказывает Савичев. — Там будут материалы из семейных архивов, фондов библиотек, чертежи. Благодаря такой книге, каждый поймет, что такое Урал заводской. Как здесь все было организовано и действовало.

49 историй сложились из даты основания Сысерти — 1732 (17+32). Сейчас Александр Савичев собирает средства на издание книги. Поддержать его можно здесь.

И напоминает, что в Сысерти еще много интересного. Например, гранильное дело, фарфоровый завод. Именно здесь родился Павел Бажов, создатель известных уральских сказов. И «Медной горы Хозяйка» тоже из этих мест.

Но, конечно, основная история связана с металлургией.

— В XVIII веке уральский металл, в том числе из Сысерти, перевозили на реку Чусовую, ставили на барки и в половодье сплавляли к Каме, а затем на Волгу, — рассказывает Савичев. — Сейчас мы ищем отголоски нашей истории в разных городах. Например, обнаружили в Артиллерийском музее в Санкт-Петербурге пушку с клеймом Сысертского завода.

Его скрепа, кстати, теперь на эмблеме музея и обложке книги.

Действительно ли документальная проза Светланы Алексиевич подрывает российские скрепы

Четвертый выпуск программы «Нобель» с Дмитрием Быковым посвящен лауреату Нобелевской премии по литературе 2015 года, писательнице и журналистке Светлане Алексиевич.

Здравствуйте, наши дорогие зрители! Мы продолжаем проект «Нобель» с Дмитрием Львовичем Быковым. И сегодня мы будем говорить о Светлане Алексиевич, которая неоднократно номинировалась на Нобелевскую премию по литературе.

И получила ее в конце концов!

Светлана Алексиевич ― лауреат Нобелевской премии по литературе в 2015 году. Впервые в истории Нобелевская премия по литературе присуждена профессиональному журналисту: «За многоголосное творчество ― памятник страданию и мужеству в наше время». Наибольшую известность Светлане Алексиевич принесли книги «У войны не женское лицо», «Цинковые мальчики», «Чернобыльская молитва», «Время секонд хэнд».

Проблема с Алексиевич состоит в том, что более ругаемого решения, особенно ругаемого в России, за последнее время не было. Ругали его по двум причинам: во-первых, Алексиевич, как представлялось большинству критиков, не писатель, а журналист. Хотя такое пренебрежительное отношение к журналистике вообще довольно странно в эпоху торжества нового журнализма, когда большинство самых эффектных американских книг второй половины века было написано в жанре журналистского расследования: Капоте, «In Cold Blood» («Хладнокровное убийство»), «Песнь палача» Мейлера и так далее. Действительно, это вполне легитимный жанр ― журналистское расследование, нон-фикшн. Мы все знаем, что жизнь гораздо изобретательнее любого писателя по части как ужасов, так и подвигов, поэтому это такое довольно сомнительное требование.

Вторая претензия в основном касалась идеологии. Считалось, что Алексиевич ― это представитель, как сегодня говорят, «либерастии», причем что они вкладывают в это соображение, критики этого решения пояснить не могут совершенно. Да, то, что Светлана Алексиевич ― белорусский автор, находящийся в оппозиции к Лукашенко, что она популярна в Европе, что она находится на позициях антитоталитарных и антиавторитарных ― это само собой. Но есть еще какая-то дополнительная ненависть. Выхватываются всяческие цитаты из ее интервью, разумеется, из нее делают антидержавного, антипатриотического автора, что в известной мере верно и в чем ничего дурного-то нет на самом деле.

Русский язык — основа единства России

6 июн. 2021 г.

Международный День русского языка отмечается ежегодно 6 июня, в день рождения классика русской литературы Александра Сергеевича Пушкина. Депутаты Мосгордумы поздравили всех с праздником, а также призвали любить и беречь русский язык, литературу, культуру и историю. 

Председатель Московской городской Думы Алексей Шапошников, фракция партии «Единая Россия»:

«От имени депутатов Московской городской Думы поздравляю всех с праздником — Днем русского языка!

Россия сильна и едина своим духовным богатством. Это та великая скрепа, которая поддерживает нас в трудные, сложные времена, окрыляет на пути к победам и новым свершениям.

День рождения Александра Сергеевича стал Днем русского языка, Пушкинским днем, который празднуется далеко за пределами нашей страны. Он объединяет всех просвещенных людей мира.

Великое творчество Пушкина более двухсот лет верно служит своему Отечеству. Как беззаветно верен ему до последних дней оставался сам поэт. «…Клянусь вам моей честью — ни за что в мире я не хотел бы переменить Родину или иметь иную историю, чем история наших предков, как ее нам дал Бог».

Любите и берегите русский язык, культуру, литературу, историю. В этом душа нашей страны. Ее прошлое, настоящее и будущее. Читайте, знайте, наслаждайтесь Пушкиным».

Член комиссии МГД по образованию, ректор ФГБОУ ВО «Государственный институт русского языка им. А.С. Пушкина» Маргарита Русецкая, фракция партии «Единая Россия»:

«В этом году мы в десятый раз будем отмечать государственный праздник — День русского языка, который отмечается в День рождения Александра Сергеевича Пушкина, являющегося основоположником литературного русского языка.

Каково сегодня положение русского языка, чем характеризуется его развитие? Какие у него перспективы?

Указ о его праздновании был подписан в Государственном институте русского языка им. А.С. Пушкина. Мы трепетно и бережно относимся к этому факту, храним традицию празднования этого дня.

На Пушкинской площади в этот день традиционно проходят праздничные мероприятия, в которых принимают участие сотрудники и студенты Института Пушкина. В прошлом году все очные мероприятия были отменены. Мы надеемся, что в этом году они состоятся.

Сегодня на русском языке в мире говорят более 250 млн человек, это обеспечивает ему восьмое место в мире по распространенности. Вместе с тем положение русского языка в интернете, в СМИ, в научных статьях обеспечивает ему, по совокупности, 5-е место среди других «больших» языков — английского, китайского, арабского и испанского.

Конечно, важен статус русского языка на постсоветском пространстве, и сегодня Президент РФ поставил задачу по укреплению направлений, связанных с поддержкой и изучением русского языка на территории бывших советских республик. Институт Пушкина как базовая организация по русскому языку в странах СНГ активно участвует в этих программах и мероприятиях.

Также важно и значимо отношение к русскому языку в Москве. Языковая политика в отношении детей мигрантов — один из важных вопросов для системы образования столицы. Сделать все, чтобы дети максимально быстро и эффективно выучили язык и смогли беспроблемно получать знания на русском языке сегодня — это задача практически каждой московской школы.

Вопросы речевого этикета и речевой культуры в коммуникации властей города и москвичей тоже немаловажны. Хорошо, что эти вопросы сегодня все чаще попадают в поле зрения чиновников, бизнеса. Русский язык становится значимым аспектом, определяющим общий уровень образованности человека. Тем более, что международными кадровыми агентствами язык признан компетенцией XXI века.

Давайте не просто любить и ценить русский язык, давайте в своем повседневном общении заботиться о том, чтобы речь каждого из нас была достойной основателя русского языка — Александра Сергеевича Пушкина. Поздравляю всех с праздником, с Днем русского языка!»

Заместитель Председателя Московской городской Думы, руководитель фракции партии «Единая Россия» в Мосгордуме, руководитель рабочей группы по развитию архивно-библиографической, научной и образовательной деятельности Парламентской библиотеки МГД Степан Орлов:

«День русского языка — знаменательное событие не только для профессиональных лингвистов. Оно важно для всех, кто говорит на русском языке, для кого он исторически и в силу традиций является родным.

Это одно из главных достояний нашей страны — государственный язык, объединяющий представителей разных национальностей как средство их общения. Мы по праву гордимся его красотой и богатством, историей и величием. Любовь и уважение к родной речи приходит к нам с самого первого слова — и остается навсегда. Сегодня важнейшая, я бы сказал, стратегическая задача — бережно хранить русский язык, яркий знак нашей национальной идентичности и единства».

Председатель комиссии МГД по образованию Евгений Бунимович, фракция партии «Яблоко»:

«Одна из главных основ, которая нас всех объединяет на нашей большой территории, с огромным количеством разных народов, религий, взглядов — это, конечно, язык. Русский язык — это прежде всего Александр Пушкин, который был не только основоположником русской литературы, но и создателем современного русского языка, на котором мы говорим.  Поэтому эта дата очень важна для всех нас. Многие наши праздники, исходя из политических трансформаций, потеряли свое значение, стали скорее поводом для столкновения, чем единения. А вот День русского языка как раз одна из объединяющих памятных дат.

В этот день принято говорить о том, что языку грозит опасность, он засоряется неологизмами, заимствованиями и так далее. Я не поддерживаю этих опасений. Считаю, что русский язык — естественный и могучий организм, который сам отбрасывает все, что ему несвойственно. Проходит время, и мы видим, что страшилки, которыми нас пугали, отваливаются сами собой.

Если мы хотим не заимствовать те же технические термины, то надо развивать свою науку, чтобы другие страны говорили на русском языке. Это тоже задача нашей страны. К примеру, слово «спутник» знают все. Хотелось бы, чтобы сегодня появились новые слова на русском языке, которые выучил бы весь мир».

Председатель комиссии МГД по культуре и массовым коммуникациям Евгений Герасимов, фракция партии «Единая Россия»:

«День русского языка — это праздник национальной гордости и всеобщего единства в нашей многонациональной и большой стране.

В этот день поздравления достоин каждый, кто разговаривает на русском, кто учится этому языку и пытается постичь его глубину и красочную выразительность. И, конечно же, слова поздравлений педагогам, которые отдают свои силы на то, чтобы научить русскому языку своих учеников!

Наш язык отличается самобытностью и особой экспрессивной окраской. Он более всех других языков способен передавать эмоции и чувства. Русский язык отражает состояние культуры и увековечивает литературные достижения наших великих писателей и поэтов.

Относитесь к русскому языку бережно, говорите правильно! С Днем русского языка вас, россияне!»

Руководитель фракции КПРФ в Мосгордуме Николай Зубрилин:

«Сегодня мы чествуем память великого русского поэта и писателя Александра Сергеевича Пушкина. Именно благодаря ему сформировался современный литературный русский язык, на котором по всему миру говорят порядка двухсот миллионов людей. Именно поэтому День русского языка, который мы все отмечаем 6 июня, в день рождения Пушкина, является не просто государственным, но и международным праздником, учрежденным ООН в 2010 году.

Книжки, написанные пером русских творцов, переводятся на многие языки мира. Не только Александр Пушкин, но и Михаил Лермонтов, Лев Толстой, Иван Тургенев, Федор Достоевский и многие другие давно стали писателями с мировым именем, чьи произведения находят отклик в душе зарубежных читателей по всему миру!

Одна из наших первостепенных задач — сохранение русского языка, а вместе с ним и русского культурного кода, который под своим началом объединил десятки народов и народностей, сделав возможным появление первого в мировой истории рабочего государства — Союза Советских Социалистических Республик!

С праздником, дорогие товарищи, уважаемые москвичи! С Днем русского языка! С днем рождения Александра Сергеевича Пушкина!»

Руководитель постоянного депутатского объединения «Моя Москва» в Мосгордуме Елена Николаева:

«Сегодня в нашей стране отмечается Пушкинский день — день рождения великого русского поэта и День русского языка.

Два праздника объединены неслучайно. Любимый с детства поэт, автор сказок, романов, лирических стихов, считается основоположником современного русского литературного языка. Простота и изящество пушкинских текстов, гармоничность стиха и смысла, удивительно тонкое понимание прекрасного, живость и искренность чувств — все это для нас Пушкин: русский, родной, близкий каждому из нас.

Его поэзии можно подражать, но никогда в России не рождалось подобного ему солнечного гения – неоспоримого для русского человека. Стихи поэта вошли в наш культурный код естественно и легко, оставшись там навсегда.

Творчество Александра Пушкина стало точкой отсчета триумфа русской литературы и культуры в мире. Проложило дорогу Гоголю, Тургеневу, Толстому и Чехову, всему золотому веку русской литературы. «Из русского языка Пушкин сделал чудо», — писал Белинский.

Поздравляю всех любителей русского языка, поэзии Пушкина и литературы вообще! Нам повезло родиться в стране с богатыми культурными традициями, замечательным, богатым и могучим языком!

Сохраним же этот бесценный дар, будем беречь и любить родной язык, как любил его Пушкин!»

Член комиссии МГД по образованию, директор ГБОУ города Москвы «Школа № 2098 «Многопрофильный образовательный центр» имени Героя Советского Союза Л.М. Доватора» Надежда Перфилова, фракция партии «Единая Россия»:

«Среди всех современных технологий и способов обучения, разнообразных методик и подходов есть одна универсальная технология, универсальное средство обучения и воспитания — великий наш язык!

Поэтому надо всегда помнить слова академика Лихачева: «Язык не только лучший показатель общей культуры, но и лучший воспитатель человека». Воспитание любви и бережного отношения к родному языку, интереса к слову, постижение красоты и величия слова — задача не только учителей русского языка и литературы, школы, но и семьи.

Русский язык — это язык нашей культуры, один из богатейших языков мира, важнейший фактор национального единства».

Член комиссии МГД по образованию Мария Киселева, постоянное депутатское объединение «Моя Москва»:

«Пушкинский день в России и Международный день русского языка — две важные даты объединили сегодня миллионы людей из разных уголков нашей планеты. Для тех, кто любит и почитает русскую культуру, имя Александра Сергеевича Пушкина имеет особое значение. Мы росли на его сказках, набирались мудрости вместе с героями его произведений. Пушкин расширил границы поэтической речи, подарив нам наш современный литературный язык. Многогранный, гибкий и красивый русский язык!

Всех носителей русского языка и тех, кто решил его освоить, — с праздником! Давайте вместе беречь его красоту и богатство!» 

Справка.

Международный день русского языка был учрежден ООН в феврале 2010 года в рамках программы поддержки и развития многоязычия и культурного многообразия. Одна из целей этой программы – поддержание равноправия всех шести официальных языков ООН: английского, арабского, испанского, китайского, русского и французского.

6 июня 2011 года был издан Указ Президента РФ об установлении Дня русского языка в России. В Москве ежегодно проводится книжный фестиваль «Красная площадь», приуроченный ко Дню русского языка и дню рождения Пушкина.

На эту тему в СМИ:

Россияне назвали свои любимые стихотворения Пушкина

Международный литературно-музыкальный марафон «Пушкин – всему миру» пройдет сегодня в России»

Назван самый популярный у россиян поэт

Износились скрепы?

Архангельский теракт и кризис политической системы России.

Речь Владимира Путина на Русском народном соборе и новые упражнения российской политической и культурной цензуры.

Обсуждаем с галеристом членом Постоянного комитета Форума свободной России Маратом Гельманом и с политическим аналитиком Кириллом Роговым.

Михаил Соколов: Последние политические события мы обсудим сегодня с нашим гостем из Черногории, галеристом, членом Постоянного комитета Форума свободной России Маратом Гельманом. С нами по скайпу будет политический аналитик Кирилл Рогов.

Во-первых, я поздравлю Марата с 85-летним юбилеем его отца, известного писателя Александра Гельмана. Ему здоровья и новых книг.

Видеоверсия программы

Марат Гельман: Я приехал на его юбилей. Отец начиная с 75 лет пишет стишки про смерть, все готовится, как-то с ней в каких-то отношениях. Уже три сборника выпустил, в хорошем здравии, продолжает писать стихи. Мне кажется, может быть, он открыл такое лекарство долголетия: думать о смерти, разговаривать с ней, писать о ней стихи и жить долго.

Михаил Соколов: Это очень по-российски, по-русски. Смерть с разных сторон подбирается ко всему, может быть, к политическому режиму, а может быть, и нет.

Давайте начнем с события дня, все вокруг великого человека современности. Владимир Путин выступил на Русском народном соборе, где собирается на собор российская правящая элита и демонстрирует свое православие и народолюбие.

Михаил Соколов: Что вы скажете, в чем смысл этой речи? Мне иногда кажется, что когда эти люди обличают врагов, они рассказывают немножко что-то нам и о себе.

Марат Гельман: Если позволите, я вначале про само мероприятие, потому что оно мне кажется крайне вредным само по себе, без иронии. Путин уличает некие силы, что они пытаются всех объединить под одну гребенку. Народный собор, его идея – объединить внутри России всех людей под одну гребенку. Попытка сказать, что нам надо объединиться, у нас должны быть одни идеи, одни ценности, тогда будем развиваться – это ложная идея.

Современный мир – это не собор, а вокзал. Я приезжаю на вокзал, я еду на юбилей к отцу в Москву. Ты приезжаешь, ты едешь в Вену смотреть Брейгеля. Кто-то едет в отпуск в Турцию. Но вокзал при этом стоит – это удобная инфраструктурная система, куда приходят разные люди с разными идеями, с разными ценностями.

Если перейти от образа к реальной ситуации, мы знаем, что, например, наличие социалистов в капиталистических странах сильно улучшило сам капитализм. Наличие в России в XIX веке западников и славянофилов развило философскую мысль. Весь цитатник Путина родился из диалога между двумя противоположными лагерями. Не дай бог один из этих лагерей выиграл бы. Или мы говорим: есть традиционалисты, есть, условно говоря, авангардисты. Очень важно, чтобы были одни люди, которые говорят – надо защищать традиционные ценности, и другие люди, которые говорят – надо рваться вперед.

Современное общество должно, наоборот, воспитывать разное. Ведь специально для этого существуют два основных инструментария в Европе – лояльность и толерантность. Это инструменты, с помощью которых разные люди с разными идеями, с разным бэкграундом, разного возраста могут жить вместе. Я лоялен, я не нарушаю твое пространство, я его признаю. Или толерантный – я терплю твое. Вот эти два инструмента как раз позволяют, не нужно создавать эсперанто, единый язык, лучше знать иностранные языки, понимать других. Человечество пришло к этому в XXI веке.

И вдруг появляется некий Собор, появляются люди, которые слепцы, они говорят: давайте объединяться, давайте строить храм, давайте все вместе. Это контрпродуктивно. Если вдруг представить себе, что у них это получится, то это означает, что наша страна переходит в лучшем случае до XIX, а на самом деле она просто проигрывает, она становится неконкурентоспособной.

Михаил Соколов: Давайте дадим еще одну цитату из выступления Владимира Путина, он знакомит нас с новыми классиками, которых он раньше не цитировал.

Михаил Соколов: Про международное право Владимиру Путину, может быть, и не стоило здесь говорить в свете последних лет бурной деятельности на постсоветском пространстве.

Кирилл, что вы скажете про эти замечательные цитаты из Данилевского о том, что все цивилизации замечательны?

Кирилл Рогов: Я так понимаю, что это какая-то реакция на сложную ситуацию в восточной церкви, которая сложилась в результате действий российского правительства на постсоветском пространстве. Сейчас пойдет какая-то попытка представить Московскую патриархию как лидера мирового православия, изменив традиционную конфигурацию восточной церкви.

Михаил Соколов: В Китае тоже есть своя католическая церковь, которая не подчиняется римскому папе, а подчиняется постоянному комитету Коммунистической партии. Коммунистическая католическая церковь, а тут будет патриотическая православная церковь. Кстати, патриарх Кирилл уже спрогнозировал историческое поражение тем, кто пытается создать на Украине новую церковь. Бог ему судья.

Я хочу про эту цитату сказать. Спасибо коллегам, тут подсказали, что ее порезал президент или тот, кто ему писал, там есть такое: «Прогресс состоит не в том, чтобы идти всем в одном направлении, в таком случае он скоро бы прекратился, а в том, чтобы исходить все поле, составляющее поприще исторической деятельности человечества, во всех направлениях».

У меня такое ощущение, что это убрали, потому что намек такой, что вообще-то кроме прогресса есть еще и регресс. В этом смысле России современной есть чем гордиться, что она пятится, мягко говоря, назад. Идеологически смотрит не в будущее, а в прошлое и у Данилевских ищет какие-то корни.

Марат Гельман: Как раз эта цитата только подтверждает это противоречие – желание общего, единого внутри страны и при этом настаивая вовне, что у России есть русский путь. На самом деле эта проблема есть, она сформулирована вокруг такого термина «глобально-локальная». Нельзя остановить глобализацию – это процесс, который сегодня идет. И любой человек, который говорит, что мы отменяем глобализацию или цитирует источники XIX века, он возвращается.

С другой стороны, действительно локальные различия, в основном сохраняемые в традиционно культурной сфере, они обладают для нас очевидной ценностью, и мы хотим их сохранить.

Собственно говоря, 300 лет тому назад, когда был первый этап глобализации, промышленный этап, когда глобализация начала угрожать природе, было выработано понятие заповедников. Прогресс не остановить, промышленность будет развиваться, но давайте сохраним какие-то зоны, которые будут заповедными зонами, там будут дикие животные. Это было решение, которое позволило продолжать прогресс, но при этом сохранять природное разнообразие. Сейчас то же самое касается культурного разнообразия.

Здесь только надо понимать, что Россия большая страна, Суздаль может быть заповедником, Россия не может быть заповедником. Россия либо участвует в глобальном процессе, она может привнести свое что-то в этот глобальный процесс, и она привнесла, русский авангард, в конце концов, поменял искусство не только русское, а всего мира. Либо она уходит назад. Отказаться от процесса глобализации, с моей точки зрения, разумные эксперты советовать не могут. Назовем это отсебятиной путинской.

Михаил Соколов: Мне кажется, что заповедник, такую антиутопию Сорокин нарисовал в «Дне опричника» и так далее. Есть немало желающих распространить это все, такую замечательную смесь. Есть Валаам, есть претензии полностью Соловки под себя взять этой структуре. Но дело в том, что есть претензии на какую-то новую идеологию, которая будет смешивать КГБ, РПЦ, Красную армию, Николая II, православие, войну с Украиной, и все в одном флаконе.

Марат Гельман: Это не новая идеология. Дело в том, что в свое время Владимир Ильич Ленин провел такую идеологическую теоретическую черту между искусством прошлого и будущего. Искусство, которое было раньше, – это плохо, это буржуазно и так далее, то, что грядет, – это хорошее. Они просто поменяли полярность: сегодня все, что было вчера хорошо. Пожалуйста, Бродский теперь хорошо, Галич – прекрасно, потому что это было раньше, неважно, какая идеология, а то, что сегодня происходит или будет завтра, – это плохо.

Это, безусловно, новация от церкви, которая в свое время в конце 1980-х годов, когда возрождалась церковь, когда шла дискуссия о том, как будет развиваться, например, иконопись и так далее, они приняли решение, что должны сохраняться каноны и ничего развивать не надо. Условно говоря, любая ложка серебряная, которой сто лет, – это духовность, а любые стихи, написанные современным шрифтом, – это бездуховность.

Путину интуитивно, видимо, это близко. То есть все, что было раньше, мы готовы воспринять, полюбить. Галич больше не напишет каких-то песен, которые вдруг нам не понравятся. Бродский на билбордах «Единой России» в Петербурге. Так что эта идеология есть, в ней есть угроза тому, что новое всегда будет сначала уезжать, исчезать.

Я делал Форум русской культуры в Европе. Россия литературоцентричная страна. Где живут русские писатели современные? Сорокин живет в Берлине, Акунин живет в Лондоне, Шишкин живет в Швейцарии. Русский авангард дал миру, изобразительное искусство изменило мировое искусство. Где живут русские художники? Художник номер один Кабаков живет в Нью-Йорке. Чуйков живет в Дюссельдорфе, Булатов живет в Париже, Врубель живет в Берлине. То есть жизнью в прошлом они добиваются того, что фактически русское искусство, русская литература и Россия как страна начинают отделяться друг от друга.

Мне кажется, что проблема в том, что они не злодеи – они некомпетентные люди, они просто не понимают, как существует современное общество.

Михаил Соколов: Я сегодня вычитал о зонах и заповедниках: «Начальник войсковой православной миссии Игорь Евгеньевич Смыков передал в дар Бутырскому СИЗО копию чудотворной иконы Царя-мученика, которая побывала на космической станции в космосе, облетала Земной шар, совершив таким образом крестный космический ход вокруг планеты Земля, а теперь будет охранять и духовно врачевать обитателей СИЗО».

Марат Гельман: Слава богу, что иногда дают повод посмеяться, пошутить. Может быть, они втайне думают, что высмеять – это единственно возможный способ подать какой-то сигнал, что мы на самом деле так не думаем. Я с трудом представляю себе человека, который бы всерьез говорил о том, что сейчас она полетала в космосе – это был крестный ход, и она теперь чему-то поможет.

Михаил Соколов: Кирилл, происходит ли на наших глазах очевидный регресс, такой провал в прошлое, где-то в XIX век, где-то в 1930-е годы с национализмом и нацизмом, а где-то чуть ли не к Ивану Грозному?

Кирилл Рогов: Эта ситуация выглядит несколько парадоксально. Потому что если мы посмотрим на общество российское современное, то в нем этого не происходит. Вернее, в нем происходят сразу два процесса. Один процесс – это вполне очевидная и достаточно интенсивная модернизация некоторых поведенческих стереотипов, привычек, каких-то механизмов социализации. Это довольно быстрый и мощный процесс.

С другой стороны, в публичном дискурсе есть такие большие блоки архаики, которые отчасти насаждаются сверху, отчасти они воспринимаются людьми и у людей соседствуют с процессом модернизации, с модернизацией их собственных привычек, предпочтений, образа жизни.

Это действительно удивительный процесс. Он, надо сказать, находится отчасти в мировом тренде. Если посмотрим на многие страны мира, то мы тоже увидим вот эти вдруг всплывающие блоки архаики, которые вылезают вверх на фоне стремительной модернизации реальной жизни, глобализации в экономике, в производственных процессах глобализации, глобализации интернет-общения и всех коммуникаций, в глобализации миграционных потоков. Потому что миграционные потоки увеличиваются и увеличиваются, люди переезжают, все время меняются. На фоне этого формируются эти блоки архаики, которые вдруг оказываются в центре общественной дискуссии, предстают в первозданном виде нам. Это удивительный процесс.

В связи с этим, возвращаясь к цитатам, к этому Собору, я в этом вижу невероятную архаику. Это как-то похоже на события 500-летней давности. Тот глобализм, который там декларируется, который означает полную автаркию. Здесь имеется в виду, что вся полнота мира – это мы, нам больше ничего не надо. Вся полнота православия – это наш патриарх Кирилл. Это такая агрессивная автаркичность.

Михаил Соколов: Буквально тут же буквально через пару часов: «Россия будет делать все для комфорта иностранных инвесторов. Будем снимать избыточные административные барьеры, вкладывать ресурсы в инфраструктуру, делать все, чтобы иностранные инвесторы, в том числе немецкие, чувствовали себя максимально комфортно», – говорит Путин на встрече с представителями деловых кругов Германии. Вот так, одно лицо туда, другое сюда.

Марат Гельман: Ему кажется, может быть, что это не противоречит одно другому. В целом, конечно, надо сказать, что может быть, в чем-то он и прав. Если бы весь этот архаичный ужас замыкался внутри России, а не выплескивался периодически за ее пределы, то они бы забыли про права человека внутри России, они бы перестали критиковать наши власти за то, за се, относились бы как к Китаю, и уже почти относятся. Ведь Китай никто особо сильно не критикует, просто принимают беженцев оттуда и принимают. Я думаю, что немецкие бизнесмены некоторые даже воспользуются этой возможностью. Я помню, когда в советское время были итальянские бизнесмены, коммунисты такие, которые пользовались этой закрытостью.

В целом идея особого мира, мне кажется, они не понимают простой вещи – время важнее места. Они считают, что место важнее, что мы наследники русских людей, которые жили 300–400 лет назад, а вы наследники других людей, французских людей, которые жили. Разница между русским, родившимся в 2000-е, и французом гораздо меньше, чем между ними и их предками. Наша жизнь сегодня здесь в Москве гораздо ближе жизни нью-йоркской, чем жизни в Москве сто лет назад. Время важнее места – вот этого они вообще не понимают.

Михаил Соколов: Это действительно важно. Я хотел еще к одной теме перейти – трагедия в Архангельске. Молодой человек объявил, что взорвет себя в знак протеста против пыток в ФСБ. Мы знаем, что они есть. Он так и сделал, убил себя, ранил трех сотрудников госбезопасности.

Я увидел комментарий неглупого очень человека, он написал так: «Те, кто пожелал завести в России нового царя и новое дворянство, незамедлительно получили новых народовольцев и эсеров. Сходные причины порождают сходные следствия».

Вот такая тоже историческая яма. Что скажете о событии?

Марат Гельман: Терроризм народовольческий, он, кстати, в мире назывался «русский способ», все-таки и нынешняя ситуация сильно отличаются. В первую очередь потому, что сегодня терроризм информационный. Тогда террористы выбирали себе генералов, адресный террор, это была война с властью, а сегодня это не работает. Сегодня, я считаю, условно говоря, первое, что мы должны сделать, мы должны сказать, что это недопустимо. Если мы можем каким-то образом оправдать или объяснить терроризм в XIX веке, то сегодня, в эпоху информационных технологий чего бы ни хотел добиться террорист, он добьется ровно противоположного. Он может заниматься освобождением страны, у него могут быть благие какие-то цели, но в любом случае терроризм сегодня недопустим как метод.

Поэтому, безусловно, это рождается от того, что нет нормальной политической жизни. Мы это все понимаем.

Михаил Соколов: Мы-то понимаем, а они не понимают. Они думают, что если они этих анархистов будут загонять в специальные зоны, как пообещал Владимир Владимирович Путин, у Сталина каторга, кстати, была для всяких врагов народа создана после войны, то все будет хорошо, они продержатся там.

Марат Гельман: К сожалению, я на сто процентов уверен, что власть воспользуется этой ситуацией не для того, чтобы уменьшить вероятность следующего теракта, а для того, чтобы уменьшить наши свободы. Сегодня нет другого способа предотвращать теракты, чем информационное шпионство, внедряться в эти среды, в которых рождаются вот эти мысли. Для того чтобы это делать, они будут требовать, чтобы у нас было все меньше свободы.

Михаил Соколов: Сегодня очередные сообщения о том, что какие-то меморандумы по контролю за интернетом с «Яндексом», другими, Роскомнадзор. В общем, все закручивают.

Марат Гельман: К сожалению, это так.

Михаил Соколов: Я приведу цитату, как люди, близкие к власти, оправдывающие ее, подают это событие: «Взрыв здания ФСБ в Архангельске совершен подростком, убившим и себя. Вероятно, это результат той атмосферы ненависти, которую в России извне формируют антипутинские оппозиционные силы. Они представляют Путина и его сторонников врагами цивилизации, против которых возможны любые меры, а ФСБ представляют главным оружием путинской власти. Напитавшись этой искусственно сформированной ненавистью к российской власти, подростки готовы идти взрывать ФСБ или за Навальным на митинги, провоцирующие насилие». Вот вам объяснение прокремлевского товарища Маркова.

Кирилл Рогов: Я даже не хочу это комментировать. Я не все понял в этих рассуждениях. Я бы хотел сказать две вещи, что мне тоже не очень нравится эта тема Веры Засулич, она какая-то искусственная. Я думаю, что есть и другие аналоги, гораздо более близкие и логичные. Например, левый терроризм в Европе в 1970-е годы ХХ века, в Италии, в Германии. Но в данном случае я думаю, что это другой кейс, это не такого плана явление.

Мне кажется, что эта вещь спровоцирована той волной насилия со стороны правоохранительных органов, которая стала особенно в последний год достоянием общественности. Или пытки, фальсифицированные дела, такое расширение силового давления на активистов со стороны спецслужб. В качестве психологического мотива видно, что это связано именно с этим. Это другое немножко событие – это не левый идеологический террор, это реакция на насилие государства. Такой террор тоже часто бывает, он ближе к идеологии сопротивления, гражданской войны. В этих терминах, наверное, точнее будет оценивать психологическую и мотивационную структуру этого события.

Это очень серьезная проблема. Мы знаем, что движение левых активистов начали прессовать уже очень давно, прессуют гораздо больше 10 лет, репрессии государственные имеют гораздо более длительную историю, чем репрессии против других оппозиционных течений, демократов и даже националистов. Их как-то власти больше 10 лет рассматривали как террористов и относились к ним как к потенциальным террористам, и это дало свои плоды таким трагическим образом.

Михаил Соколов: И сразу же появляются желающие, как правильно сказал Марат, закрутить гайки. Например, известный «политик» Сергей Миронов тут же предложил запретить давать информацию о терактах такого свойства, намекая, что раз несовершеннолетний, то вообще не надо ничего об этом сообщать.

А мы решили спросить людей, одобряют ли они подобные цензорские предложения.

Опрос на улицах Москвы

Михаил Соколов: В интернете практически единодушное мнение, мы провели опрос: 94% против таких предложений и только 6% поддерживают. Мне кажется, Миронов обращался к одному человеку в России – к Путину.

Марат Гельман: На самом деле тема информационного освещения терактов – это тема не сегодняшнего дня. У нас она была серьезная, когда был «Норд-Ост». Я тогда был замгенерального Первого канала, после этого мы создали комиссию. Потому что тогда была угроза, что просто примут закон запрещающий. Тогда собрали заместителей главных из разных изданий, сделали что-то вроде манифеста самоограничения. Там было такое, что, во-первых, обязаны оповещать. Запрещение было прямой эфир террористам давать, потому что они могут передавать какую-то информацию. До того, как ситуация закончена, запрещение было положительным образом освещать причины, то есть анализировать, – а давать просто информацию. Плюс действительно, как сказал один из ваших прохожих, сцены насилия не давать в телевизор.

Михаил Соколов: Включите современный телевизор, вы сцены насилия увидите в большом количестве.

Марат Гельман: Так или иначе, главная задача этого кодекса была в том, чтобы, тогда еще были другие времена, нам казалось, что если взять на себя какие-то самоограничения, то можно уйти от законодательного ража.

Михаил Соколов: Ничего, власть постаралась, и теперь Россия вошла в число худших стран по уровню свободы в интернете, 53-е место их 65.

Марат Гельман: Я не очень понимаю. Как в моем окружении нет ни одного человека, который бы всерьез говорил про иконы, которые в космосе набирают святости, так же в моем окружении нет ни одного человека, который не знает, как обойти информационные запреты с помощью различных способов в интернете. Через полтора-два года, когда Всемирная паутина станет реальностью, в любой точке будет Wi-Fi.

Михаил Соколов: А Россия будет сбивать спутники и глушить.

Марат Гельман: Есть вещи, с которыми они опоздали чисто технически.

Михаил Соколов: У меня есть вопрос, попросили задать, все-таки этот теракт в Архангельске – это такой единичный случай или показатель того, что протест вообще радикализуется, могут быть, возможно, не теракты, а, как нам грозят прокремлевские товарищи, «российский Майдан будет на порядок более насильственный и жестокий, чем был киевский Майдан». Вот они к чему готовятся и готовят Росгвардию.

Марат Гельман: Я здесь солидарен с Роговым, что в первую очередь насилие, как себя ведет Росгвардия во время митингов, как они недавно изнасиловали, волна насилия власти порождает попытку волны насилия против власти. Я думаю, что есть такое ощущение, что от отчаяния люди будут идти на это все чаще и чаще, не дай бог.

Собственно говоря, вообще демократизация политического процесса – это было бы лекарством от многих болезней, в том числе и от этой болезни. Я не знаю, насколько далеко все это у путинской команды зашло, могут ли они еще размышлять на эту тему, но мне кажется, Сергей Кириенко должен это понимать как угрозу. Может быть, ему не удается это как-то донести, у него гораздо меньше власти и влияния, чем это кажется снаружи. Если там остался какой-то инстинкт самосохранения, то они должны в ближайшее время двигаться в сторону демократизации.

Михаил Соколов: Кстати говоря, сейчас пошли действительно разговоры о каких-то созданиях новых партийных структур, реформе партийной системы. Хотя на юбилейных торжествах по случаю выборов, 25-летия Путин на счет снятия фильтров фактически отказал.

Кирилл, будут, на ваш взгляд, какие-то попытки перестроить партийную систему? Всякие идут переговоры, несчастная самоубитая «Справедливая Россия» мироновская, партия «Родина», чей вы политтехнолог в прошлом, они хотят слиться. Какие-то беглецы из «Яблока» появляются на каких-то тусовках. Что-то они хотят переформатировать и что может получиться, какая-нибудь левопопулистская партия, с учетом выборов в сентябре и тех неприятностей, Хакасия не закончилась, Приморье продолжается?

Кирилл Рогов: Я, чтобы перебросить мостик к тому, о чем мы говорили раньше, об этом Соборе удивительном, хочу сказать, что, как ни странно, блоки архаики в общественном сознании, которые насаждаются сверху, они хотя имеют некоторую популярность и какие-то их части усваиваются, но в целом они не делают тренда. В частности, православие, православные ценности традиционные, ни влияние православия в политике – это то, что общественное мнение российское массово не поддерживает, как ни странно, это видно по социологическим опросам.

Также я не вижу сильного запроса на какой-то левый радикализм в общественных настроениях. Разговоры о том, что есть запрос на новую левую партию, всякие социологические данные публиковались на прошлой неделе про это, это скорее речь идет о тех контингентах, которые раньше поддерживали Путина и «Единую Россию». И их левый спрос, такой социалистический скорее, чем социал-демократический. То есть желание, чтобы выплатили побольше пенсий, побольше социальные программы были. Он не структурный – это не запрос на какой-то другой способ общественного взаимодействия.

Поэтому в принципе, мне кажется, действительно партийная система, авторитарная партийная система, то, что называют полуторопартийная система, когда есть доминирующая партия и при ней такая якобы оппозиция, ручная оппозиция, она, безусловно, находится в глубоком кризисе, сентябрьские выборы это продемонстрировали. «Единая Россия» очень слабая партия, она совершенно не доминирующая, не правящая. Это такая клиентела исполнительной власти, которая к тому же периодически становится объектом раздражения населения.

Поэтому планы по реформированию всего этого дела, в особенности в связи с приближением 2024 года, когда придется принимать какие-то системные решения по реформированию или пролонгированию реальной системы власти, планы реформирования партийной системы несомненно актуализируются как-то. Но там очень, на мой взгляд, маленькое пространство для маневра у Кремля. Потому что в принципе те люди, которые ходят на их выборы, те люди, которые заинтересованы в этой полуторопартийной системе, которые ей доверяют, – это в основном такие контингенты консервативно-социалистические. Там нет места для двух партий. Если строить новую левую партию, то не останется просто места для «партии власти», для новой «Единой России».

Здесь будут предприняты какие-то фиктивные ходы. Корень проблемы не в тех контингентах, которые сейчас ходят и голосуют за ЛДПР, коммунистов или «Единую Россию», – это небольшой контингент избирателей, примерно 15% от общего числа избирателей, которые приходят на выборы и за кого-то голосуют. Суть не в них, а в тех, кто не ходит на выборы. Интересы и запросы этих людей не удовлетворяет существующая полуторапартийная система. Их отмониторить, понять, структурировать и как-то обуздать – это довольно непростая задача. Мне кажется, у Кремля не получится это в ближайшие годы.

Между тем именно они, как показали вторые туры губернаторских выборов, являются таким главным сегодня политическим источником динамики. В тех регионах, где губернатор не выигрывал, люди видели, что в принципе эта система прошибаема, его можно снести. Во втором туре приходили люди, которые не голосовали в первом туре, а во втором туре они приходили голосовать специально, чтобы потопить губернатора. Этот контингент молчаливый, который не ходит на регулярные выборы, а приходит только в критический момент, он и есть главный потенциальный источник политической динамики в России. И то, что пугает Кремль. Но инструментария, чтобы его как-то кооптировать, вернуть его лояльность, этого инструментария, я пока не вижу.

Михаил Соколов: Потопить губернатора, а потом потопить на думских выборах «Единую Россию», потом потопить президента. Ваш вильнюсский Форум свободной России, там обычно звучат такие речи, что не надо ходить на все псевдовыборы.

Марат Гельман: Когда была эта ситуация с Собчак, я говорил, что бессмысленно ходить на выборы. Но когда в Сибири произошло это, я признал, что это была ошибка, что все-таки призывать не ходить – это неправильная стратегия политическая. Потому что все-таки путь к победе ведет через поражения, другого пути нет. Другой вопрос, что я считаю, что все равно основной сюжет будет не выборный, сначала выборы здесь, потом выборы там. На выборы ходить надо, надо все время пользоваться любой возможностью показывать власти, что она здесь давно не нужна.

Но в целом мне кажется, что они сейчас возьмутся бороться с коррупцией, уже взялись, в какой-то момент, пытаясь нарост коррупции с тела власти содрать, они само тело власти, которое полностью из коррупции состоит, разрушат.

В связи с тем, что я живу в Черногории, у меня нет никакого инсайда, но то, что я понимаю, какие-то разговоры, которые были у меня буквально здесь за эти несколько дней, говорят о том, что этого следует ждать. Потому что рычаги управления Путину надо возвращать многие. Этот кооператив, который все уже вроде бы поделил, начинает пожирать друг друга. Раньше это было неким фоном, когда мы наблюдали на фоне всего, а тут еще немножко МВД с ФСБ конфликтуют, то есть казалось, что это недоговоренности, случайности. Такое ощущение, что сейчас это станет главным событием в политике, а не выборы.

Михаил Соколов: То есть из-под ковра полетят разнообразные тела очень известных лиц.

Марат Гельман: Элиты перестанут, условно говоря, внутри договариваться, то есть исчерпается ресурс договоренности внутри, они будут пытаться апеллировать. Все говорят, что кто-то подбрасывает Навальному сюжеты, информацию.

Михаил Соколов: Жизнь подбрасывает.

Марат Гельман: Мы уже, возможно, наблюдаем начало этой битвы под ковром, которая похоронит всю эту систему. России можно только надеяться на это.

Михаил Соколов: Скрепы трещат.

Марат Гельман: Со скрепами иногда даже обидно. Дело в том, что, кроме этого Народного собора, никаких скреп. За последние несколько лет они показали, что никаких скреп у них нет. Славянское братство, они же сами его разрушили с Украиной. В принципе как раз показывается, что, может быть, неплохо было бы, чтобы они реально верили в какие-то скрепы. Они рассуждали, что скрепы – это для народа, для того чтобы легче этим народом управлять. Как только эти скрепы, условно говоря, донбасская вольница, сразу надо придушить, послать донецких ребят в Сирию, чтобы они там полегли. Поэтому, к сожалению, я не уверен в этом, но у меня такая мысль, что может быть, и неплохо было бы, чтобы в какие-то скрепы они реально поверили.

Михаил Соколов: Есть скрепа, мне кажется, важная – это все-таки постоянный рассказ о том, как плохо на Украине, как идет борьба с Украиной и так далее. Главная тема российского телевидения. Мы сейчас сидим, а сегодня основное событие, которое наверняка обсуждается: Россия вводит санкции против Украины, 68 юридических, 322 физических лица, да еще с целью нормализации двусторонних отношений. Мир есть война – это прекрасно.

Марат Гельман: Могу рассказать один реальный анекдот. В Киеве всем известная очень хорошая галерея «Карась» на Подоле. В Киеве есть националист, политик Евген Карась, директор галереи «Карась» Женя Карась, то есть они полные тезки. В список вместо националиста Евгена Карася они вписали галериста Евгения Карася. В художественной среде это бурно обсуждается, что, слава богу, хоть один от нас, от художественной среды, попал в этот почетный список.

Михаил Соколов: А если всерьез?

Марат Гельман: Все, что происходит в преддверии выборов, надо рассматривать в контексте выборов, украинских выборов, которые будут в марте. Если вы посмотрите, в списке есть Тимошенко, люди круга Тимошенко, но нет при этом Порошенко и правительства Порошенко, то это говорит, что таким образом пытаются утопить Порошенко. Потому что, безусловно, отсутствие какого-то политика в этом списке является жирным минусом на предстоящих выборах президента.

Михаил Соколов: А что мастера культуры? Они будут на ваши фестивали ездить то в Черногорию, то в Вильнюс, а кто-то будет садиться, как Серебренников?

Марат Гельман: Это отдельная тема. Это уже совершившийся факт, что русская культура отделилась от России как государства. Я не считаю, что это так уж плохо. Потому что, отделившись от государства, если мы смотрим, Бунин, Куприн, Тургенев, в принципе это не значит, что они отделились от России или от русской культуры, но факт остается фактом, что сегодня большинство в Европе русских писателей, русских художников чувствуют себя лучше и свободнее, чем в России.

Что касается ситуации с Кириллом Серебренниковым, очевидно, что власть показывает как раз, что недостаточно быть лояльным. В принципе человек искусства является противником этой власти сам по себе.

Просто любой свободный человек является противником власти. Они это показали, они предупредили нас всех. Мы этот сигнал, можно сказать, восприняли. Если раньше можно было говорить о том, что художественная среда делится на официоз и андеграунд, то сейчас всем понятно, что эта власть антикультурная и что в лучшем случае надо работать в стол, поменьше показываться этой власти на глаза – это единственный способ сохранить себя.

Михаил Соколов: Я вижу, что Марат Гельман действительно «не в изгнании, а в послании», как когда-то говорила Зинаида Гиппиус.

Духовные скрепы: теория и практика

Агент, наймит, какая разница?

Но для того, чтоб разработать такой закон, просто необходимо научное определение, что такое скрепа. Сначала мысли долго не приходили в мою голову. Стал еще больше смотреть телевизор и слушать радио «Комсомольской правды». Надо признать – помогло. Однако сама формулировка с трудом рождалась в моей голове. То есть смысл я улавливал, но такие чеканные, отлитые в граните строки не появлялись. Но ведь нужны именно такие, иначе что это будет за закон? То есть смысл в том, чтобы закинуть в прошлое нашей необъятной родины что-то вроде удочки… Нет, не так. Нужно глубоко изучать наше прошлое, предварительно объявив, что никаких черных страниц и темных пятен там не было и нет. Потом отобрать лучшее и применить в современной жизни. В общем, получается, что скрепа духовная соединяет нас с героическим прошлым и зовет нас туда. Или не зовет? Пожалуй, все-таки зовет, и что в том плохого? Записав все эти соображения в заветную тетрадку, я стал ждать внука, чтобы на нем отточить точность формулировок и правильность своего хода мыслей.

Читатель знает, что внук мой есть отъявленный диссидент и недоброжелатель, критик всех свершений и достижений. Но я не сообщаю о нем куда следует по двум причинам. Первая причина – все ж таки родная кровь, вторая – главная причина – именно в спорах с ним я убеждаюсь еще больше в своей правоте и оттачиваю точность своих суждений. Да, признаюсь, в жарких наших спорах у меня иногда возникают сомнения – вдруг и он прав, засранец, но эти сомнения я гоню прочь. Настоящий патриот не должен никогда сомневаться, особливо если речь идет о нашей любимой власти.

Короче, позвал я внука. Времени у него много теперь: завод его закрылся совсем, перебивается он на случайных калымах, говорит, что пишет программы, хотя я не понимаю, кто может доверить ему писать программу. Прежде для написания программ привлекались лучшие умы, взять ту же программу КПСС.

Пришел он, разлегся на моем диване и говорит пренебрежительно:

– Давай, дед, излагай свои соображения.

Я изложил. Он посмотрел на меня внимательно:

– Все правильно ты подметил, только не нашел ли ты таких духовных скреп, которые бы тащили Россию в будущее?

Ответил я, что таких нет, и какие скрепы с будущим могут быть, когда непонятно, что завтра случится. И опять он со мной согласился, ох, не к добру это:

– Точно, о каком будущем можно говорить, если голова назад повернута. Когда голова назад повернута, вперед не больно-то пойдешь.

– При чем тут вперед? – начал я с ним спорить, – что там, впереди, мы не видели? Нам сперва надо определить нашу самость, «идентичность», – вычитал я в своей тетрадке слово министра Мединского, – и устроить здесь высокодуховное общество.

– Ну, давайте, устраивайте, – опять согласился внук, – я так вижу, уже начали вовсю. Вот скажи мне, дед, зачем твои высокодуховные объявили фонд Зимина иностранным агентом? Он что, шпионил, мосты подрывал? Он ученым помогал, учителям, научные книжки издавал. Ну, что скажешь?

– А то скажу, что так решили и, значит, правильно решили. Физики-шмизики – зачем они нужны? А про мосты ты первый сказал. Надо присмотреться, может, и мосты где взрывали. Ясно же сказано: иностранный наймит.

– Агент, – поправил меня внук

– Без разницы, агент, наймит. Диверсанты и шпионы все они! Еще товарищ Сталин указывал…

– Ну хватит, – перебил меня внук, – совсем с ума посходили. Тебе голову подлечить и в Думу депутатом, а впрочем, лучше не лечить, точно подойдешь.

Я обидные эти намеки стерпел. Говорю:

– Ты не кипятись, успокойся, давай я тебе лучше о скрепах расскажу. Их ведь много сейчас. Внук устроился поудобнее на диване:

– Начинайте, Шахерезада Степановна.

Я сразу взял быка за рога.

– Депутат Хинштейн Александр Евсеевич предложил, чтобы зеки получили возможность работать за зоной. Строить, например, стадионы к чемпионату мира по футболу.

Внук, похоже, дремавший на моем диване, сразу оживился.

– Давай по пунктам. В чем здесь скрепа – первый вопрос.

– Ну как в чем? Чтобы было как при товарище Сталине, чтобы зеки не сидели без дела, а работали.

В мое время – ну, в смысле, когда я был у хозяина – работы и на зоне хватало, а сейчас люди приходят, рассказывают, что стоит вся промзона. И «химии» нет, как в мои времена, когда по половинке срока увозили на стройки народного хозяйства. Я замолчал, вспоминая молодость лихую, отхлебнул чифирку и чуть не подавился, оттого что внук неожиданно заорал старую блатную песню:

– Десять лет трудовых лагерей,
И в подарок рабочему классу –
Там, где были тропинки зверей,
Проложили Колымскую трассу.

Я чуть было не подпел ему: «На площадках вагона конвой ощетинил на нас пулеметы», но потом опомнился и сказал строго:

– Тихо ты, соседи подумают, что у нас гулянка, и сбегутся. Откуда вообще песню эту знаешь?

– Ладно тебе, дед, – примирительно сказал внук, – это я «Радио Шансон» по ошибке включил и наслушался. Значит, скрепа в том, чтобы сталинский ГУЛАГ восстановить – правильно я понимаю? Дождетесь, встанет он из-под кремлевской стены. Может, скажет «верной дорогой идете, таварыщы», а может, возьмет вас всех да и посадит. А насчет стадионов футбольных тоже здорово придумано. Правда, чемпионат у нас отобрать могут, но не об этом сейчас. Представляешь, приходят на стадион болельщики иностранные, а там табличка: «Этот стадион построили Жиган, Цыган и Васька Укурок». Круто! Новости спорта я понял. Может, что нового есть в мире культуры? Как там воплощаются в жизнь указания товарища Сталина, как укрепляются духовные скрепы? Что нового придумал доктор наук Мединский?

Он как в воду глядел – я как раз собирался ему рассказать культурные новости, только не про министра Мединского, а про его зама Аристархова Владимира Владимировича. Так вот товарищ Аристархов, ставя на место каких-то зарвавшихся режиссеров, очень к месту процитировал товарища Сталина: «С кем вы, мастера культуры?»

– Подожди-подожди, – внук потянулся к своему маленькому компьютеру, поводил пальцем, почитал и сказал: – Стареешь ты, дед. Это вовсе не Сталин сказал, а буревестник революции товарищ Горький. Вот слушай, там очень забавное место есть: «Посмотрите, какой суровый урок дала история русским интеллигентам: они не пошли со своим рабочим народом и вот разлагаются в бессильной злобе, гниют в эмиграции. Скоро они поголовно вымрут, оставив память о себе как о предателях». Ну и скажи, Набоков, Бунин, Ходасевич – они какую память о себе оставили? Ладно, молчи, вижу, не понимаешь, о ком речь. А Горького сейчас только филологи и знают.

Надо было что-то ответить, я порылся в памяти и, вспомнив слова Владимира Владимировича (Путина, а не Аристархова), заявил ему категорически:

– Филологию надо отделить от русского языка и литературы.

Внук только рукой махнул.

(От редакции. Первое: вопрос «С кем вы, мастера культуры»? замминистра культуры, а до недавнего времени начальник отдела кадров министерства В.В. Аристархов задал руководству театрального фестиваля «Золотая маска», который, по словам чиновника, «поддерживает спектакли с элементами русофобии».

Второе: к сожалению надо признать, что наш автор исказил слова В.В. Путина об отделении филологии. Путин сказал: «Необходимо выделить русский язык и литературу в самостоятельную предметную область в системе общего образования». Впрочем, смысл Евдоким уловил верно.)

– Еще скрепы есть? – спросил внук так пренебрежительно, будто речь шла о канцелярском товаре, а не об основной идее нашей жизни.

– Есть, как не быть. Вот ты «Евровидение» смотрел?

– Я попсой не увлекаюсь, – опять же свысока ответил он.

– Так вот знай, мы нарочно там проиграли.

– Это еще зачем?

– Потому что Патриарх Кирилл предупредил: если мы победим, в Россию приедут «все эти бородатые певицы», которые «противны нашей душе и культуре. Колыбельные, патриотические и духовные песни нужно поддерживать».

– Хорошая скрепа, знатная, – сказал он, вроде без насмешки, хотя я мог и не уловить ее. А потом вдруг дурным голосом заорал: «Спи, моя крошка, усни-и-и».

– Угомонись!– прикрикнул я, – тебе здесь не оперный театр.

Внук поудобнее устроился на диване, потянулся и вдруг спросил:

– Я тут краем уха слышал, ваши решили девственность восстанавливать?

– Все-то ты перепутал. В Общественной палате состоялось заседание по вопросам образования. Я самое интересное записал. Вот слушай…

Я достал заветную тетрадку, нашел нужную страницу и начал читать слова представителя интеллектуального центра «Мыслелаб» Максима Злобина: «Задача системы образования – в сохранении целомудрия. Сейчас, кстати, целомудрие – очень важная тема. И она востребована молодежью. Надо нам сохранить девство, но оно бывает не только физическое – еще интеллектуальное и духовное. Давайте начнем пропагандировать ранний брак. Все знают, что самая крепкая семья – та, которая зарождается в школе. 18 лет – начало семейной жизни.

Предлагаю решить проблему с педагогами периодическим тестированием по нравственным вопросам. Ни одного такого тестирования, я думаю, нет. Может, он педофил скрытый? Может, сектант? Может, занимается магией? Давайте зададим эти вопросы с помощью полиграфа».

– Ну-ка, дай я сам почитаю, – он выхватил у меня тетрадку. – Как эта контора называется? Мозгоё…

Я догадался, что за слово крутится у него на языке, потому поспешил поправить:

– «Мыслелаб».

– «Мыслелаб»… По-моему, одно и то же. Очень мне понравилось это мозгокрутство. Нет, серьезно. Может, я и злой человек, но учителя за то, что они творили в избирательных комиссиях, заслужили такое отношение. Представляешь, сидит такая Мариванна перед детектором лжи и ее спрашивают: «Вы мальчиков любите? – Нет, отвечает. – А девочек? – Тем более нет. – Тогда что вы вообще в школе делаете, если детей не любите?» И про магию сильно. Хогвартс должен быть разрушен, Гарри Поттер должен быть сожжен.

Так разговорился, что не остановишь. И напирает на меня, будто я и есть Максим Злобин:

– Блин, девство он хочет сохранить не только физическое – еще интеллектуальное и духовное. Удалось ему это сделать! Интеллектуально он абсолютно невинен, в школу не ходил, даже в церковно-приходскую. А вот еще идея – создать семью еще в школе, но при этом сохранить невинность. Здорово! «Вы сняли, сударь, пыльцу моей девственности!». Это Гашек, – пояснил он в ответ на мой недоуменный взгляд.

(От редакции. Увы, не в первый раз нам приходится указывать, что наш автор, как бы мягче, не знаком с художественной литературой. В западных происках разбирается, любые движения власти понимает и готов оправдать, теперь вот в скрепах ориентируется – какую и куда вставить. Но с книгами – беда. Видимо, сказалось трудное детство. Впрочем, весьма вероятно, что истинному патриоту начитанность – только помеха.)

Он встал с дивана, опять спрашивает:

– Еще скрепы есть?

И тянется к моей заветной тетрадке. Я не без опасения дал ему. Он начал читать: «При каждой школе должен быть пул интересных людей. Это могут быть ветераны, сами многодетные семьи. Это могут быть походы в театр, в зоопарк, в церковь и по святым местам…» И тут же прокомментировал:

– Смешались в кучу кони, люди. И куда же предпочтительнее пойти – в зоопарк или в церковь? Почему автор не уточнил? А, вот еще один мозголаб – Евгений Иванов. Тоже хорошо излагает: «Грубо говоря, основная роль молодежи – обеспечить воспроизводство общества». Эх, не на то я молодость трачу! А вот еще замечательно: «Сегодня такой щекотливый вопрос, как хранение девственности до брака, практически табуирован. Если сегодня молодой человек хранит девственность до брака, то он должен об этом либо молчать, либо быть как белая ворона – потому что сегодня в 14-15 лет люди лишаются девственности». Мой совет: до обрученья поцелуя не давай.

Внучок мой замолчал. Я было подумал, что он утомился. Вид у него был странный, глаза безумно блуждали по комнате. «Вот какое воздействие имеют по-настоящему мудрые мысли», – догадался я. Но тут он вскочил с дивана, встал посередине комнаты, вытянул руку, как Ленин на площади, и сказал:

– Слушай, дед, мои июньские тезисы.

Да как закричит:

– Решения Трулльского собора – в жизнь! Со школьной скамьи – в монастырь! Скажем решительное нет добрачной дефлорации! Простыню первой ночи – срочно повесить на забор! Люди духовной формации хранят невинность до кремации! Верным путем идем, господа-товарищи! Раннее Средневековье – наша цель! Духовные скрепы – в каждую школу, в каждый дом!

Упал на диван и захохотал.

Я спросил недовольно:

– Чего ржешь-то на весь дом?

Он посмотрел на меня, глаза грустные такие стали, и сказал:

– Ты, дед, прав, смеяться тут нечему, тут плакать надо.

Книга

— определение, этимология и использование, примеры и родственные слова

Когда они сели, им давали игрушки и альбомы для вырезок.

«Dusty Diamonds Cut and Polished» Р.М. Баллантайн

Кусок бумаги, очевидно, страница из альбома для вырезок, на котором виднелись слабые следы письма.

«Мальчики с острова Чудес: Покорение дикарей» Роджера Томпсона Финли

Г-жа.К. А. Ричардсон, Коробки для лома, открытки и т. Д.

«Американский миссионер — Том 50, № 3, март 1896 года», автор: Different

Сделать вам картинку в моей альбоме для вырезок? …

«След ястреба» Синклера Льюиса

В заключение я прочитаю статью из старых альбомов.

«Тысяча тайн мудрых и богатых людей, раскрытая» К. А. Богардуса

Он вынул блокнот, нашел маленький старый желтый обрывок и, вставая, держал оба листка в руке.

«Человек двух стран» Элис Гарриман

Интересно, у кого будут альбомы для вырезок Нолана.

«Если, да и возможно» Эдварда Эверетта Хейла

Показанные здесь альбомы для вырезок и вырезок были изготовлены аналогичным образом.

«Строительные работы для сельских и начальных школ» Вирджинии Макгоу

В 1837 году появилось еще одно студенческое издание под названием «Записки».

«История Дартмутского колледжа» Бакстера Перри Смита

Стуйвесант сделал альбом для вырезок.

«Стуйвесант» Джейкоба Эбботта

*** Альбом для вырезок, который как бы вырос на
на протяжении многих лет вместе с вами,
без свода правил или плана,
просто сказка, которая каким-то образом пробежала
от рождения до смерти в ярком наборе,
небольшие события изо дня в день.

«Записки» Эдны Джейк

Рэйт использовала свои навыки бронирования металлолома и ремесел, чтобы провести группу через сессию изготовления рамки на память.

Он пишет книгу о глобализации индустрии переработки лома для Bloomsbury Press.

НИКАКИХ «СТРАНИЦ» ЗДЕСЬ: Книги представляют собой один сложенный гармошкой лист с явно вставленными обрывками.

Альбом для вырезок преодолевает 76 миль в торнадо.

В то время как многие из моих коллег по колледжу были заняты кибер-мусором, бронируя всю свою жизнь на Xangas и на страницах заметок в Facebook, я почему-то упустил возможность.

Новый оттенок боли неприятное открытие, боль, пурпурный, беды, путь, обрывки, бессмысленная, пожалуй, минимум, книга.

***

Октябрь 2016 — Клубный лом

Триша Моррис
3 октября 2016 г.

Это напряженная неделя в Club Scrap, и мы начинаем выпуск прекрасной коллекции Literature .Обратите внимание на эту великолепную цветовую палитру.

ПРИМЕЧАНИЕ ОТ TRICIA

Мы рады приветствовать шестьдесят гостей на Club Scrap Retreat всего за три коротких дня, а Retreat in a Box покинет склад завтра. Если у вас не было возможности принять участие в этих веселых мероприятиях, поищите новости от своих друзей по CS на форуме или в социальных сетях. Все оставшиеся комплекты для семинаров, коллекции и другие угощения будут доступны в середине месяца в интернет-магазине.Следите за своей электронной почтой, чтобы узнать о выпуске этих товаров и действовать быстро, чтобы выбрать лучший.

У нас с Карен есть несколько дней, чтобы перегруппироваться после ретрита, а затем мы сядем на самолет в Сакраменто, чтобы посетить нашу первую выставку на западном побережье почти за десять лет. Мы очень рады, что классы заполняются, и с нетерпением ждем встречи с вами на стенде 21-22 октября. Предварительная регистрация заканчивается 19 октября.

ЧТО ВПЕРЕДИ?

Ваш следующий комплект будет билетом в Paradise ! Приготовьтесь к яркой и веселой цветовой палитре с использованием уникальной специальной бумаги, которую мы никогда раньше не использовали.Убедитесь, что вы подписались на наш блог, чтобы не пропустить спойлер Кей в конце месяца.

КОМПЛЕКТ И ЦВЕТА

Мы использовали все семейство шрифтов Berylium и декоративный шрифт Elzevier, чтобы создать текстовую иллюстрацию для этой коллекции.

Кей сотрясает бурю с изображениями несмонтированных марок из набора Literature . (Подробнее об этом скоро!) Она рекомендует следующие чернила Club Scrap: Earth, Ruby, India Black и Metallic Gold.

ДЕЛЮКС МАКЕТ

Красный цвет на четырнадцати макетах ниже сделан на великолепной текстурированной бумаге плотностью 80 #, изготовленной на Среднем Западе. Вам это понравится!

Мне не хотелось тратить впустую ни йоту этой красивой красной бумаги, поэтому я взял единственный клочок 1х1,5 дюйма и сложил его пополам, чтобы получилась миниатюрная книга!

Deluxe, вы также получаете полный бонусный книжный проект ручной работы. Посмотрите блог на этой неделе, чтобы увидеть удобное видео с практическими рекомендациями, особенно если вы новичок в создании книг.

ПРИВЕТСТВИЕ

Набор Greetings to Go включает настоящие карманы для библиотечных карточек, которые используются для размещения умно спроектированных вкладышей. Это одно из моих любимых . . .

В последний раз, когда мы делали «книжную» коллекцию, она быстро разошлась. Мы надеемся, что вы найдете Литература еще одним очень интересным чтением!

Триша

«Вернуться в блог

Лучшие книги о мусорной торговле

Мусор сейчас вне поля зрения большинства из нас, но вы выросли на свалке.Не могли бы вы рассказать нам, что ломоть значил для вас с детства?

Если вы растете с чем-то, вы принимаете это как должное, а я вырос с чем-то, что другие люди считают само собой разумеющимся, совсем по-другому. Мой прадед приехал в Соединенные Штаты, почти не имея ничего, связанного со своим именем, и он начал сдавать металлолом, то есть собирать тряпки на улице в Галвестоне, штат Техас, потому что это был единственный вариант трудоустройства, действительно доступный для него. Он брал эти тряпки и продавал их бумажным фабрикам — или, если они были в хорошем состоянии, их стирали и превращали в новые тряпки для использования в домах.И этот бизнес превратился в бизнес, в котором я вырос, который представляет собой склад металлолома в Миннеаполисе, небольшой склад, где мы покупаем все, от банок, которые в воскресенье после обеда производят футбольные фанаты, до производственных отходов из местных механических мастерских, которые делали запчасти для автозавода Форд на улице.

Итак, я вырос на складе, буквально окруженный вещами, которые не нужны другим людям, и зная, что, если мы купим это с умом, мы сможем продать это с умом.Я думаю, что взросление, видение ценности того, что другие люди не ценят, — это то, что я использую во всех своих начинаниях, включая журналистику, когда вы пытаетесь найти те фрагменты информации, которые другие люди упускают из виду, и пытаетесь превратить их в нечто большее. ценить. Таким образом, взросление среди чужих отходов заставляет вас осознать свои собственные, но также этика, исходящая от этого, действительно влияет на то, как я подошел к своей жизни и своей профессии в целом.

Как вы оттуда попали на полмира в Китай?

Я знал издателя и редактора журнала по торговле металлоломом в США, и они хотели, чтобы кто-нибудь написал о том, что происходило в Китае в начале 2000-х.В то время США отправляли в Китай огромное количество металлолома и бумаги. Никто точно не знал, что это за история, они очень хотели ее получить, а я очень хотел уехать из Миннесоты и попробовать свои силы в работе какого-нибудь иностранного корреспондента. Так что я ухватился за эту возможность и подумал, что пробуду здесь пару недель, может быть, максимум месяц, а затем вернусь к нормальной жизни в США. Но я нашел Китай таким увлекательным, и я продолжал продлевать свое пребывание, по одному месяцу за раз. Потом прошло пара лет, пять лет, и теперь я нахожусь в одиннадцатом классе.

Вы в детстве знали, что часть лома отправляется в Китай?

Я сделал. Мои самые ранние воспоминания об этом бизнесе связаны с тайваньскими торговцами металлоломом, которые приезжают, чтобы купить наш лом для экспорта на Тайвань. Китайский ломовой бизнес, каким мы его знаем, в некотором смысле изобрели тайваньцы в 50-х и 60-х годах. Фактически, тайваньцы изначально продавали в Китай много американского лома. И, конечно же, в Китай поступают не только американские отходы, но и отходы Европы и Юго-Восточной Азии, которые все чаще отправляются в Китай.Итак, я знал, что это происходит, но, как и многие люди в бизнесе, я не особо задумывался о том, почему это происходит и что с этим происходит.

Junkyard Planet — первая книга, которая подняла крышку именно на это. Что вы хотите, чтобы читатель извлек из этого?

Есть пара сообщений, которые я действительно хотел передать. Во-первых, переработка вторичного сырья не является нишей и не отвечает только за «зеленые продукты». В США поздравительные открытки на 50% состоят из вторичного сырья, и я думаю, что такие продукты заставляют людей думать, что это нишевая, специализированная отрасль.Но это намного больше. Практически все, что вы можете купить, зависит от цен на лом, и, скорее всего, в нем есть лом. Каждый автомобиль, например, в той или иной степени сделан из подручных материалов, таких как блок двигателя, если он сделан из алюминия, или пластмасса бамперов. Поэтому я хотел, чтобы люди осознали, что переработка — это больше, чем просто сине-зеленая корзина в их кладовой.

Второе сообщение, и это очень личное сообщение для меня, заключается в том, что в такой работе есть достоинство.Изображения, которые мы видим, например, по телевидению, с работниками металлолома, часто представляют собой эксплуатируемые массы в Китае, Африке, Индии. Это еще не все. Это настоящие трехмерные люди, и в работе, которую они делают, есть чувство собственного достоинства и предприимчивость. Часто это возможность поднять себя с более низкого положения. Хотя многие из них этого не делают, безусловно, неправильно рассматривать их как эксплуатируемых. Они являются хозяевами своей судьбы и извлекают максимальную пользу из любой ситуации, которую им предоставили современный мир и современная экономика.

Книга представляет собой своего рода рассказ о путешествиях, который ведет нас от переулка к фабрике. Это также частично читается как восхваление индустрии лома. Одна из ваших замечаний заключается в том, что изготовление чего-либо из лома менее вредно для окружающей среды, чем изготовление с нуля.

Совершенно верно. И я думаю, что это действительно так. Есть всевозможные данные, показывающие, что, например, изготовление алюминиевой банки из старого пива требует примерно на 80% меньше энергии, чем выкапывание бокситовой руды из земли, скажем где-нибудь в Тибете, и превращение ее таким образом в новую банку.И помимо экономии энергии, есть еще и экономия, потому что вы не занимаетесь добычей и бурением — вы используете ресурсы, которые уже были добыты из земли. Худшая переработка все же лучше, чем лучшая добыча.

Один из способов, которым я пытаюсь показать это в книге, — это перенести читателя в северную Миннесоту, край дикой природы, красивую область озер и лесов, где, вероятно, будет построен очень большой медный рудник. край его. Это дает ощущение разрушения, прежде чем оно произойдет.Добыча сырья — будь то из земли или из медной проволоки, отправленной в Китай — будет разрушительной и потребует энергии, но вы будете намного счастливее от разрушения окружающей среды, вызванного переработкой, чем от того, что вызвано добыча полезных ископаемых.

Но мы все еще обязаны переработать как можно более чистый способ, верно? С которым Китай не имеет особо хорошей репутации.

Право. Я не хочу, чтобы люди неверно истолковали меня как оправдание некоторых действий, наносящих вред окружающей среде, о которых я пишу.Кое-что из того, что я видел за эти годы, вызывает отвращение. Ответственность за подобные вещи лежит на многих людях, а не только на правительствах. Это лежит на потребителях и на этом современном обществе потребителей, которое мы все принимаем и продолжаем поддерживать. Итак, я хочу расширить круг обсуждения, от того, как мы выбрасываем вещи, что является лишь частью этого, до того, как мы потребляем. Ответственность потребителей заключается не только в том, чтобы хорошо выбросить вещи, но и в том, что мы должны взять на себя определенную ответственность за создание такого количества мусора в первую очередь.

Давайте немного углубимся в историю мусора, выбрав вашу первую книгу — Waste and Want Сьюзан Штрассер. Вы можете представить нам книгу?

Я не могу сказать достаточно хорошего об этой книге. Это одна из величайших социальных историй, написанных за последние двадцать лет. В целом он фокусируется на том, о чем я бы хотел, чтобы больше думали американцы и больше китайцев, и это история американской расточительности.Одна из самых ценных вещей Штрассер — она ​​воскрешает историю американской бережливости. Очень забавно говорить об этом некоторым людям, потому что у всех нас есть образ расточительного американца, но это было неверно даже 75 лет назад.

США были колонией, и хотя у них был доступ к большому количеству сырья, это было очень плохое место. Когда вы находитесь на границе, вы используете все, что у вас есть. И эта этика повторного использования и бережливости — которую, я полагаю, можно назвать протестантской — сохранялась в американской культуре до 1950-х годов, до появления современного американского потребителя и современного американского маркетинга.Штрассер говорит о том, что американская домохозяйка традиционно была центром бережливости в домашнем хозяйстве, но маркетологи превратили ее в потребителя, который использовал одноразовые товары и производил отходы в масштабах, которых раньше не видел ни один дом в истории человечества. Одна из самых известных глав книги — та, которая заставляет некоторых людей немного съеживаться — касается разработки одноразовых гигиенических прокладок, которые, верите вы или нет, имеют увлекательную историю, которая прослеживает американское развитие от общества, которое повторно использует в одно целое. что располагает.

Еще одна вещь, которую затрагивает Штрассер, — это мотив прибыли, который долгое время движет индустрией вторичной переработки. Что касается металлолома, Штрассер пишет о приводах для металлолома во время Второй мировой войны, идее о том, что всем нам нужно было помочь американскому военно-промышленному комплексу собирать металл для изготовления оружия, чтобы помочь нашим мальчикам за границей. Штрассер отмечает, что это была очень хорошая идея, но на самом деле она не была очень эффективной для доставки металла на фабрики, которые в нем нуждались.Гораздо более привлекательным, прибыльным и эффективным способом сделать это было позволить делать это малым предприятиям по переработке лома, у которых был мотив получения прибыли. Это великолепная книга, и любой, кто интересуется этой темой, должен ее прочитать. Это тоже очень хорошо написано.

Так что это также в некотором смысле история того, как мы подсели на товары.

Право. Как мы подсели на товары и начали засыпать свалки. Это был медленный процесс, но вы действительно начали видеть его начало в 1920-х годах, когда компании строили для устаревания.Вопрос о том, строили ли американские автомобильные компании свои автомобили с учетом износа, является спорным. Но к 1950-м годам что-то изменилось. Американское богатство достигло точки, когда они могли тратить больше, и это стимулировало развитие этой расточительной потребительской культуры.

Cash for Your Trash Карла Зимринга — это история переработки металлолома в Америке, которая началась еще раньше, в колониальные времена.

Карл Зимринг — замечательный историк, и он проделал огромную работу по объединению данных и истории, чтобы показать, что это не новый бизнес. Он погрузился в статистику XIX века, которая показала, что Англия экспортировала ветошь и сталь в США еще в 1850-х годах. Идея о том, что экспортная торговля ломом началась с того, что США свалили вещи в Китай, совершенно ошибочна. Пока существовал спрос на сырье и была логистика для его заполнения за счет вторсырья, существовала экспортная торговля ломом.

Зимринг переходит в колониальный период и обсуждает, как небольшие компании — я имею в виду небольшие семейные мастерские — во время промышленной революции ходили по домам за старыми металлическими горшками и оловянными кружками. Они покупали их, приносили домой и переплавляли в кузнечных мастерских. Это действительно начало торговли ломом. Он охватывает США, но, конечно же, этот процесс также происходил в Великобритании и повсюду, где происходила промышленная революция с внезапно возросшим спросом на производство продукции.

Zimring в очень удобочитаемой форме представляет истинные очертания того, как выглядел этот бизнес до того, как у нас даже появилось слово «переработка», которое на самом деле не существовало до 1920-х годов и не вошло в свое современное употребление до 1960-х годов. . Конечно, если вы хотите вернуться в прошлое, индустрия переработки металлолома существует с тех пор, как кто-то предложил перековать меч на орала…

Переработка — это зеленое движение, и большинство людей осознают, что им следует заниматься, даже если они этого не делают.Когда возникло такое отношение?

Это то, что Сьюзан Штрассер также освещает в своей книге. Он начал появляться в конце 1960-х годов и по-настоящему нашел свое применение в 1970-х годах, в первую очередь в США. Оно возникло в результате зарождающегося экологического движения и шло параллельно с его ростом. Мы склонны забывать, насколько загрязненными были США в 1950-х и 60-х годах. Была общественная реакция против загрязнения и деградации окружающей среды, и отчасти это было связано с вопросом, как люди могут сохранить больше ресурсов, которые они якобы тратят впустую.Если вы читаете некоторые отраслевые журналы 1960-х и 1970-х годов, то со стороны индустрии переработки лома, людей, которые занимались этим бизнесом с самого начала промышленной революции, есть почти раздражение, что это было воспринято как новая концепция. — когда они уже много лет занимаются этим в промышленных масштабах.

Существует почти классовый аспект того, что означает переработка в развитом мире. Я обнаружил, что если я обращаюсь к экологическим группам, я могу показать им изображения американской свалки, которая перерабатывает миллионы тонн материалов в течение своего срока службы, и они будут задавать мне вопросы о «реальной переработке» — а это когда у нас есть такие вещи, которые помещаются в соответствующие сине-зеленые контейнеры, и их отправляют на предприятие по экологически безопасной переработке.Одно из сообщений в моей книге заключается в том, что эти сине-зеленые контейнеры очень тесно связаны с тем, что происходит на вашей местной свалке. И это то, что вашему местному движению по переработке вторсырья было трудно осознать — что в отрасли переработки есть что-то законное, что предшествовало их интересу к ней.

Ваш следующий выбор — Behind the Beautiful Forevers , потрясающая научно-популярная работа Кэтрин Бу, действие которой происходит в трущобах Мумбаи.

Что мне нравится в этой книге, так это то, как она подчеркивает то, что я ранее говорил о достоинстве работы с ломом. У нас есть представление о сборщиках мусора в Китае и Индии как об эксплуатируемых массах, но это гораздо более сложная история, чем эта, и во многих отношениях это история бизнеса. Кэтрин Бу, лучше, чем любой писатель, которого я встречал, смогла рассказать эту историю, войдя в трущобы, проводя время с семьями и такими персонажами, как Абдул, сборщик мусора-подростка. Она выявляет различные вещи, которые делают эти люди, не только для того, чтобы достать мусор, но и что они делают с ним, когда он у них есть.Умные сборщики мусора могут улучшить себя и своих соседей, создав бизнес и будущее. Для меня это действительно привлекательное послание, и это очень нежный и отзывчивый портрет этих людей.

В книге есть очень яркие сцены прогулки по Мумбаи-роуд, вдоль которой стоят лачуги и сборщики мусора, а за ними — стены, а за ними — одни из лучших пятизвездочных отелей Индии. Я был в некоторых из этих мест, но до того, как я прочитал эту книгу, мне и в голову не приходило, насколько эти сборщики мусора зависят от количества путешественников, прибывающих через Мумбаи.Бу также указывает на то, как в 2008 году, в условиях глобального финансового кризиса, мировой спрос на сырье упал, что очень пагубно сказалось на способности этих сборщиков мусора зарабатывать на жизнь. В какой-то момент, когда в отелях не хватает людей, они прибегают к поеданию лягушек, потому что у богатых просто не хватает мусора.

Мы говорили о Китае и Индии как о мусорной экономике, макро или микро. Верно ли в целом, что части развивающегося мира в некотором смысле живут за счет отходов развитого мира?

Смотря как на это смотреть.Примерно 60% лома, производимого в США, остается в США, и это, вероятно, относится и к Европе. Но вещи, которые попадают в развивающийся мир, имеют большое значение. Вторичный лом — это экспорт номер один в Китай как в США, так и в ЕС. Современный Китай частично построен на отходах развитого мира. Дело не в демпинге — там очень много транзакций.

Ваш четвертый выбор немного отличается.Это роман о свалке « The Metal Shredders » Нэнси Зафрис.

Это отличная книга и редкий роман, потому что он о семье металлолома. Речь идет о John Bonner & Son Metal Shredders, семейном бизнесе по переработке металлолома, мало чем отличающемся от того, в котором я вырос, и сложной динамике, которая часто существует в таких семьях. Часто возникают трения, и то, что описывает Нэнси Зафрис, вполне могло быть моей семьей. Есть проблемы с преемственностью, проблемы с наличием большого количества денег в бизнесе и с тем, куда эти деньги уходят, проблемы с клиентами, которых вы знаете всю свою жизнь, которые, возможно, начинали с вами как разносчики мусора, но вы стали крупнее — все это очень литературные темы, и она прекрасно описывает, чем занимается семья Боннер.

Одна из интересных особенностей металлолома заключается в том, что это посторонний бизнес. Никто не стремится быть разносчиком хлама, собирать хлам с улицы. Так что, по крайней мере на ранних этапах, он имеет тенденцию привлекать посторонних, иммигрантов, неграмотных. Для тех, кто затем добивается успеха, это создает всевозможные интересные, а иногда и тревожные столкновения, потому что, когда аутсайдеры в какой-либо отрасли добиваются успеха, они оказываются в борьбе с идеей, что они являются частью основного успешного бизнеса.Они стараются оставаться верными своим корням.

Metal Shredders действительно демонстрирует эту динамику, и это одна из причин, по которой я так люблю эту книгу. Это прекрасный роман, в котором так много тем, которые так хорошо известны тем из нас, кто вырос в этой индустрии.

Корабль «Крушитель» Паоло Бачигалупи — еще один роман, но это научная фантастика в стиле стимпанк.

Это тоже чудесный роман, который немного отличается от других книг, о которых я говорил.Считается, что это роман для молодых взрослых, но эта категоризация меня удивляет, поскольку зачастую в нем есть насилие и затрагиваются очень взрослые темы. Одна из причин, по которой я хотел включить его, заключается в том, что, когда так много людей думают об этой отрасли, они думают о комнате для уплотнения мусора в Star Wars . Свалки часто появляются в футуристической научной фантастике, и я думаю, это потому, что мы знаем, что в какой-то момент за нашу расточительность придется расплачиваться.

Ship Breaker — это молодой корабль-молот по имени Найлер, который через пару сотен лет будет на побережье Мексиканского залива в США.Книгу открывают описания верфей, которые, очевидно, основаны на реальных верфях разборки судов в Индии, только сейчас США оказались в бедности из-за необходимости выполнять такого рода работу. И лучше, чем журналисты, писавшие об этом, Паоло Бачигалупи описывает эту работу — каково это — заходить на эти корабли и ползать в этих тесных пространствах и воздуховодах, выдергивая провода, и как можно очень быстро умереть, если вы не осторожны при этом.

Это также вызывает дефицит ресурсов.Эти корабли добывают сырье для невидимых корпораций с громкими именами, которым они нужны. Паоло Бачигалупи называет их «покупателями крови». Книга мне нравится не только за то, что она триллер, но и за то, что описывает, насколько опасна эта работа, когда кто-то на ней наживается. Это приносит это чувство домой на очень внутреннем уровне.

Как вы думаете, каким будет будущее мусора, скажем, через пятьдесят лет?

Я думаю, что мы увидим гораздо более интенсивную переработку и намного больше денег за счет переработки.Одно из изображений из романа Паоло Бачигалупи, которое я нашел тревожным и в то же время очень реальным, заключается в том, что, когда люди ломают эти корабли через двести лет в будущем, если они обнаруживают на кораблях карманы с нефтью, пары ведер этого достаточно. чтобы купить их свободу у того, кто их сковал, потому что нефть стала такой ценной, как и все другие материалы, на которых мы построили современный мир.

Я не думаю, что нефть будет стоить столько, сколько предсказывает Ship Breaker, но я верю, что, поскольку развивающийся мир хочет все больше и больше того, что нам, как потребителям, нравится в развитом мире, цена на эти материалы будет расти по мере того, как их становится меньше.Количество меди ограничено. Существует ограниченное количество стали или масла, которое можно превратить в пластик. Я не могу сказать, когда этот материал закончится, но могу сказать, что сегодня он стоит намного больше, чем 30 лет назад. И по мере того, как он становится более ценным, люди, занимающиеся бизнесом, получают больше денег, что приведет к увеличению объемов вторичной переработки.

В заключение, что мы все должны помнить о ломе, о чем-то, что мы стараемся забыть?

Лом — гораздо большая часть нашей жизни, чем многие из нас думают.Я все еще занимаюсь этой отраслью, и время от времени я узнаю о чем-то еще, что перерабатывается и превращается в другой продукт, о котором я понятия не имел. Утилизация — это не новая революционная идея — это деятельность, которая ведется с самого начала промышленной революции и, по сути, намного раньше.

Five Books стремится обновлять свои рекомендации по книгам и интервью.Если вы участвуете в интервью и хотите обновить свой выбор книг (или даже то, что вы о них говорите), напишите нам по адресу [email protected]

Интервью Five Books стоит дорого производить. Если вам понравилось это интервью, поддержите нас, пожертвовав небольшую сумму.

Является ли решение Лестера отказаться от средневековой литературы концом для серьезного литературного изучения? | Александр Ларман

То, что предлагает университет, представляет собой закрытие интеллектуальных горизонтов и преднамеренный вандализм уважаемого кафедры английского языка

.

В библиотеке колледжа Святого Иоанна в Оксфорде было издание книги Спенсера «Королева фей, », в которой недовольный студент написал свое мнение о книгах, которые он был вынужден изучать.«Сначала я подумал, что« Troilus And Criseyde »- самое скучное стихотворение на английском языке. Тогда я подумал, что Беовульф . Тогда я подумал, что Paradise Lost был. Теперь я знаю, что The Faerie Queen — самая скучная вещь. Взорвать его.» Студентом был не кто иной, как Филип Ларкин, который впоследствии стал, возможно, величайшим послевоенным поэтом Великобритании и известным библиотекарем. Издание, которое так его не устраивало, к сожалению, исчезло, даже если большой друг Ларкина Кингсли Эмис пошутил, что «нехарактерно безалкогольный язык», который он использовал, означал, что он вытаскивал свои удары, когда дело доходило до его презрения.

Пресс-секретарь охарактеризовала новую учебную программу Лестера как «деколонизированную» и «инклюзивную»

Ларкин провел часть своей карьеры библиотекарем в Лестерском университете, где Эмис посетил его и черпал вдохновение в своем первом (и, вероятно, величайшем) романе Lucky Jim . Учреждение по-прежнему гордится своими ассоциациями с поэтом-библиотекарем, но в последнее время оно упоминается в новостях по менее возвышенным литературным причинам. Университет объявил о планах переосмыслить свой курс английской литературы и полностью прекратит преподавание средневековой литературы из-за «падения спроса со стороны студентов и аспирантов в последние годы».60 должностей будут сокращены в рамках «реструктуризации», и вместо этого сокращенный курс будет предлагать «захватывающий новаторский» набор модулей по таким предметам, как сексуальность, раса и разнообразие. Пресс-секретарь охарактеризовала новую учебную программу как «деколонизированную» и «инклюзивную» и заявила, что «во многих списках для чтения преобладают белые авторы. Это игнорирует многих великих ученых BAME, а также означает, что студенты BAME не видят себя отраженными в том, чему их учат ».

В свиньей заднице, друг, если процитировать бывшего библиотекаря Лестера.Несмотря на все свое юношеское пренебрежение к Beowulf , Troilus и Criseyde , Ларкин начал ценить их выдающееся место в каноне английского языка, но его преемники явно не могут. То, что предлагает университет, может быть одето как прогрессивное и радикальное, но на самом деле это означает закрытие интеллектуальных горизонтов и преднамеренный вандализм уважаемого факультета английского языка.

Литературный критик и академик Рори Уотерман, «ребенок, которого исключили из школы и едва не сдал необходимые экзамены», изучал средневековую литературу в рамках своей степени в Лестере.Сегодня он говорит:

Большинство университетов, подобных Лестеру, не предоставляют такой возможности, и я стал рассматривать ее как неотъемлемую часть своего образования. Более того, я очень хорошо помню одну вещь, и, по-видимому, это все еще верно: студенты, которые изучают модули по этому предмету, очень рады, что они это сделали, почти без исключения. Изучая средневековую литературу, я по-настоящему увлекся связью между прошлым и настоящим, а также между культурами. Это свидетельство талантов этих сотрудников, а также опыта взаимодействия с этим предметом, и теперь эти сотрудники столкнутся с увольнением во время пандемии, если университет не одумается.

Это пагубное решение лишит бесчисленное количество студентов, изучающих литературу, жизненно важной части их образования

Как всегда, есть вопросы, которые публично не обсуждаются. В то время как университеты, не входящие в Russell Group, задают все более жесткие вопросы о бюджете и приеме студентов, а также о том, собираются ли студенты нести огромные долги для изучения непрофессионального предмета без гарантий хорошо оплачиваемой работы по окончании учебы, теперь на такие учреждения, как Лестер, оказывается давление, чтобы они были «дальновидными» и «захватывающими».Изучение средневековой литературы явно не рассматривается счетчиками фасоли и вице-канцлерами как «актуальное», но Уотерман категорически с ними не согласен: «Руководители приняли решение академического персонала всего своего домашнего факультета — единогласно, насколько я могу судить. — не стал бы… » Он утверждает, что средневековое исследование не только не является неуместным погрязом в непонятном, но и имеет свои современные ассоциации:

Вы учитесь — любой может научиться — смотреть в зеркало и видеть темное отражение мира, который не является нашим собственным и помогает нам понять наш собственный контекст.Я часто использую то, что узнал тогда — например, когда недавно написал введение к антологии стихов о Covid-19 и обсуждал наследие Черной смерти в средневековой поэзии. У преподавателей английской литературы, которым не хватает этого знания, есть огромная дыра в своих знаниях. Но изучение средневековой литературы предназначено не только для ученых. Мои исследования научили меня всему о наследии колонизации, например, в некоторых из ее самых ранних проявлений в этой стране.

Существует также «мягкий фанатизм низких ожиданий», подразумевающий, что студенты BAME откажутся от возможности изучать Чосера или поэта Gawain , потому что это не будет говорить с ними об их жизни или будущем.Как говорит Уотерман:

Университет утверждает, что ему необходимо отменить преподавание средневековой литературы, чтобы освободить место для модулей о расе и гендере, деколонизировать учебную программу и увеличить разнообразие. Это легко — не в последнюю очередь мысль о том, что отказ от 1000-летнего изучения литературы увеличит разнообразие. Это создает ложную дихотомию между прогрессом и твидовым застоем, когда ничто не может быть дальше от истины. Это также означает, что разнообразный студенческий состав не может захотеть изучать писателей, таких как Чосер, и не сочтет это актуальным.Несомненно, это, помимо прочего, расизм — разве средневековая литература не принадлежит всем нам в равной степени, независимо от расы, этнической принадлежности или пола?

Оксфордский академик Марк Атертон, автор Complete Old English and The Battle of Maldon: War and Peace in X Century English, также потрясен бесцеремонными решениями Лестера. Как он говорит:

Решение, принятое или одобренное инженером профессором Нишаном Канагараджей, ректором Лестерского университета, исключить средневековую литературу и английский язык из своих учебных программ и сократить изучение ранней современной английской литературы является в высшей степени ошибочным.В лучшем случае он основан на незнании широты и глубины изучения английского языка; в худшем случае это довольно тревожный намек на популизм, который считает прилагательное «средневековый» просто синонимом «отсталый и невежественный» и «изучение английского языка» как ненужное в мире, где «все в любом случае говорят по-английски».

Атертон и Уотерман согласны с тем, что в отличие от средневековой литературы, существующей в далеком недостижимом пузыре, она имеет бесконечный современный резонанс, который делает ее изучение одновременно захватывающим и актуальным.Как говорит Атертон:

Если взять Беовульф, , влияние этого относительно недавно открытого стихотворения на двадцатый век было огромным: мы думаем о его современном рефлексе, J.R.R. «» Толкина «Властелин колец» , или, возможно, рассмотрите тему «Другого», которая так хорошо сформулирована в серии фильмов о монстрах конца двадцатого века « Чужой». Нового писателя легче понять, потому что его культура ближе к нашей, их язык кажется нам знакомым.Конечно, изучение более древнего письма требует больших усилий и усилий, поэтому оно может показаться менее «популярным». Но университет предназначен не для этого: он не должен позволять студентам выделяться только в уже знакомых областях. Если это все, что он предоставляет, то с этим конкретным учреждением что-то пошло не так.

Конечно, были предсказуемые крики «проснулся, сошел с ума» из Daily Mail, , но Уотерман, который написал о саге для Morning Star, не верит, что решение Лестера может критиковать только справа.«Это не та культурная война, которую многие в прессе считают, не в этот раз». Вместо этого он считает, что мотивационная точка зрения Лестера гораздо менее возвышенна, чем они утверждают.

Документально подтверждено, что университет стал жертвой финансовых ошибок и пережил тяжелые времена. Другие отделы сталкиваются с подобными выбраковками. Я подозреваю, что руководство университета просто хочет урезать, хотя, конечно, утверждает, что просто улучшает условия в соответствии с принципами разнообразия и инклюзивности.Это похоже на циничную уловку для подавления инакомыслия как внутри университета, так и за его пределами: кто не согласен с программой разнообразия? Кто осмелится критиковать университет за его внедрение?

За исключением, конечно, тех случаев, когда их истинная цель может быть очевидна такой, какая она есть: маскировка практического решения под идеологическое.

Мы можем только надеяться, что руководство в Лестере одумается и отменит это потенциально пагубное решение, поскольку в противном случае оно лишит бесчисленное количество студентов, изучающих литературу, жизненно важной части их образования.Как говорит средневековый историк Дэн Джонс:

Есть причина, по которой люди изучали средневековую английскую литературу в этой стране на протяжении многих поколений, особенно в этой стране, потому что это основа одного из величайших и наиболее широко используемых языков в мире. Если это кажется неважным для руководства университета в Лестере, если противопоставить его мимолетному интеллектуальному извращению и возможности выпороть себя перед алтарем культурных извинений, то пусть будет так.

Тем не менее, даже если этот пример культурного и литературного вандализма все же имеет место, некоторые из величайших произведений в мире продолжат существовать.Даже если такие люди, как студент Ларкин, находят средневековую литературу «сложной», многие другие на всю жизнь будут испытывать привязанность к некоторым из самых богатых и сложных повествований и стихов, которые когда-либо были написаны. Проходят вице-канцлеры; великое письмо терпит. И сами его практикующие ясно понимали глупость авторитаристов. Как говорит Джонс: «Я не думаю, что Чосер будет вертеться в могиле. У него было хорошее чувство юмора и долгий взгляд на историю — и он знал идиота, когда видел его.«Обратите внимание, профессор Канагараджа.

Хотелось бы, чтобы больше людей читали… Кусок времени Иды Финк | Рассказы

Каждую пятницу в мой почтовый ящик приходит электронное письмо под названием «Личная антология». Это информационный бюллетень по подписке, разработанный писателем Джонатаном Гиббсом, который предлагает приглашенным редакторам составить списки из 12 рассказов, выбранных в соответствии с любыми критериями. В октябре академик из Арканзаса по имени Дориан Стубер поделился своим списком, и именно здесь я впервые услышал об Иде Финк и ее сборнике рассказов «Клочок времени».

Финк родился в 1921 году в городе Збараж на востоке Польши. (В конце Второй мировой войны город попал в расширенные границы Советского Союза и теперь находится в Украине). Она хотела стать пианисткой и училась во Львовской консерватории, когда Германия вторглась в Польшу в 1939 году. После этого она была заперта в Збарайском гетто до 1942 года, когда она и ее сестра получили поддельные документы, которые идентифицировали их как арийцев. Они провели остаток войны, скрывшись у всех на виду как иностранные рабочие в нацистской Германии.

Финк иммигрировала в Израиль в 50-х годах, где начала писать художественные произведения, основанные на ее опыте Холокоста. В ее записи в Архиве еврейских женщин говорится, что редакторы отговаривали ее писать, считая их «слишком сдержанными и тонкими». Я не знаю, насколько сильно изменился ее стиль с тех пор и до публикации ее первой книги «Клочок времени» в 1983 году (опубликованной на английском языке в 1987 году, переведенной с польского Мэдлин Левин и Франсин Проз), но приглушенный не слово, которое я бы использовал, чтобы описать это.Это, конечно, без украшений, но с резкой резкостью тона, которая обостряет, а не приглушает его воздействие. Взгляните на это из вступительной истории книги:

«На первых выстрелах наш пухлый, круглолицый двоюродный брат Дэвид, который всегда был неуклюжим в гимнастике и спорте, залез на дерево и обнял его, как ребенок, обнимающий свою мать, и так он умер. ”

Истории в основном происходят в том же безымянном городе (можно предположить, Збараг) во время массовых убийств, совершаемых айнзатцгруппами, когда евреев вызывали на городскую площадь и разделяли на группы.Одна группа вернулась домой. Другой был доставлен в ближайший лес и убит. Как отмечает Тимоти Снайдер в своей книге «Кровавые земли», евреи из Збарага, к востоку от линии Молотова-Риббентропа, разделявшей оккупированную Польшу надвое, были убиты «обычно пулями, иногда газом». (К западу от линии эти пропорции изменились.) Упоминаются лагеря смерти Белжец и Освенцим, но Финк не следует там за своими персонажами. Они остаются зонами угрожающей тишины.

В заглавной истории сборника рассказывается о том, как чудовищные процессы геноцида СС опрокинули естественный порядок, определяя «это время, измеряемое не месяцами или восходом и заходом солнца, а словом -« действие »».Названия рассказов отражают пристальный взгляд Финка: «Разговор», «Собака», «Стол», «Свинья». Узкие параметры рассказов, большинство из которых занимают всего несколько страниц, отражают тот факт, что в этом мире курс индивидуальной жизни может быть решен одним жестом, моментом или прихотью. Что еще более важно, краткость рассказов препятствует появлению целостной всеобъемлющей формы: эти повествования имеют фрагментарный, перекрывающийся, хаотичный характер, который отражает временный характер жизней их персонажей в течение описываемого периода.

Грубые факты Холокоста могут сделать литературную критику неуместной, но нельзя позволять, чтобы тема Финк заслоняла собой то, насколько она хороший писатель. Это превосходные рассказы по любым стандартам. С чисто технической точки зрения «Убежище» — это классическая история ужасов, которая является одним из лучших примеров жанра, который я когда-либо читал. На протяжении всего сборника строгая экономичность повествования Финка напоминает рассказы Мопассана и Исаака Бабеля о Красной кавалерии.

Многие хорошие книги несправедливо забыты, но «Клочок времени» должен быть более серьезным. В своей книге о холокосте «Тысяча тьм» Рут Франклин пишет, что нам нужна литература об этом «не только потому, что свидетельства неизбежно неполны, но и потому, что литература предлагает уникальные возможности: творческий доступ к прошлым событиям вместе с новыми и разными способами. понимания того, что недоступно строго фактическим формам письма ». С этой точки зрения такая книга, как «Клочок времени», играет жизненно важную роль в нашем понимании Холокоста.Как учат нас недавние споры вокруг «Мальчика в полосатой пижаме» и «Татуировщика из Освенцима», существует реальная опасность того, что непродуманные фантазии могут проникнуть и узурпировать историческую память. То, что проблемные книги, написанные людьми, не имеющими личного опыта Холокоста, следует приветствовать, в то время как такая книга, как книга Финка, стала безвестностью, кажется глубоко неправильным.

Галерея металлолома

Писательница Нэнси Митфорд в последнее время благосклонно нависает над моими работами.Когда я впервые прочитал «Любовь в холодном климате», я был тронут, но я не мог предвидеть того глубокого интереса к ней, который охватил бы меня, а также того, что ее сочинения повлияют на работу, которую я выдвинул, в том числе на некоторые из тех, что представлены в этой статье. выставка. Это произошло из-за того, что я стал называть «кровным родством по темпераменту»; связь, которая проявляется во времени, от одного художника к другому; изменение, которое происходит, когда мы читаем. Я обнаружил, что понимаю Нэнси Митфорд так, как никто из ее биографов.Они считали ее сексуально незрелой, эмоционально неудовлетворенной и грустной, тогда как я видел в ней денди, прото-феминистку, поборницу любви во всех ее бесчисленных формах и довольную художницу, которая входит в число интеллектуалов ее поколения.

Во время Второй мировой войны Нэнси Митфорд работала в лондонском книжном магазине. После каждой долгой ночи безжалостного Блица она бродила по городу пешком через утренние обломки к улице Керзон, 10 в Мэйфэр, где ее жизнерадостная и резкая личность руководила последними книгами и создавала салонную атмосферу, в которую стекался усталый литературный Лондон.Во время войны англичане были жадны к книгам как читатели, писатели и издатели; чтобы помочь пережить ужасные ночи затемнения, чтобы в какой-то мере перенестись за пределы самих себя, но в основном для того, чтобы утешиться внешними доказательствами того, что любовь, секс, счастье и воля к будущему одинаково горят внутри других умов и тел, с которыми сталкиваются перспектива искоренения жизни и цивилизации. Книги и неограниченный доступ ко всем типам книг, радость от них и эта свобода — верные признаки цивилизации.

Книги исчезают, как и жизни. Мое восхищение всегда заключалось в быстротечности и повторяемости эстетических достижений, особенно в связи с культурной трагедией в определенные современные эпохи; особенно период после освобождения геев, момент до СПИДа, а теперь и поколение писателей и художников, ярко проявивших себя между двумя мировыми войнами. Я тяготею к тому, что почти потеряно, пытаясь улучшить себя, используя то, что я могу почерпнуть из этой красоты. Естественно, что большинство моих любимых книг больше не издаются.Книги, содержащие слова, которые звучат у меня в голове, например, «Цивилизация» Клайва Белла (1929), в которой он уверенно заявляет, что «Чувством ценностей, как я понимаю этот термин, обладают только те, кто способен пожертвовать очевидным. и немедленные товары для более тонких и отдаленных. Мне показалось, что люди, которые сознательно жертвуют комфортом ради красоты — без какой-либо практической или суеверной цели — обладают чувством ценностей ». сборник военного времени, часто сверхъестественных историй, в котором она передает наблюдение, раскрывающее незабываемую меланхолическую тоску, «что бы я ни забыл о войне», — сказал мне друг, — «Надеюсь, я никогда не забуду свои собственные мечты или что-то еще. о мечтах, которые мне рассказали.Мы никогда раньше не мечтали о таком; и я полагаю, что мы больше никогда не будем так мечтать ». Оба признают, что фантазия требует затрат, но при этом загадывают желание будущего через продуманную организацию богатства прошлого.

Ориентация на лучшее из того, что доступно сейчас — то, что сейчас печатается — это желание на будущее; это то, что делает книжный магазин. Некоторые книги остаются в печати, другие — нет. Это не показатель качества книг, а качество их аудитории.«Любовь в холодном климате» (1949) в главной роли Седрика Хэмптона, скорее всего, первого безнаказанного гомосексуального персонажа в основной литературе; он не только ужасно счастлив, но и завоевывает сердца и состояния всех. Я осознал важность Нэнси Митфорд, когда узнал, что эта книга ни на мгновение не выходила из печати. Хотя все еще может. Седрик Хэмптон был создан как триумфальное объединение многих ее друзей, которые не преуспели в мире, охваченном войной и гомофобией, и как таковой он является символом важности среды для художника.Многие из авторов, которых я выбрал для этого книжного магазина, являются продуктом оживленной борьбы за красоту среди требований социальных и политических реалий.

Пол П.

Текст для вырезок Пола П.

War Scrap — AbeBooks

Мягкая обложка. Состояние: Новое. Английский язык. Совершенно новая книга. Все для клочка бумаги: романтика нынешней войны Эта книга — результат наших усилий по сохранению и ремонту оригинальной классической литературы.Пытаясь сохранить, улучшить и воссоздать исходный контент, мы работали над следующими направлениями: 1. Набор текста и переформатирование: вся работа была переработана с помощью профессиональных инструментов верстки, форматирования и набора текста, чтобы воссоздать то же самое. издание с богатой типографикой, графикой, высококачественными изображениями и элементами таблиц, что дает нашим читателям ощущение, что они держат «свежее и недавно» перепечатанное и / или исправленное издание, в отличие от других отсканированных и распечатанных (оптическое распознавание символов — OCR) репродукций. .2. Исправление недостатков: поскольку работа была воссоздана с нуля, поэтому она была проверена на исправление определенных общепринятых норм в отношении типографских ошибок, переносов, пунктуации, размытых изображений, отсутствующего контента / страниц и / или других связанных предметные вопросы, по нашему мнению. Были предприняты все попытки исправить недостатки, связанные с пропущенными конструкциями в оригинальном издании, с помощью других ссылок. Однако некоторые из таких недостатков, которые не могли быть исправлены из-за преднамеренного упущения содержания в оригинальном издании, были унаследованы и сохранены от оригинального произведения для сохранения аутентичности и конструкции, относящейся к произведению.Мы считаем, что эта работа имеет историческое, культурное и / или интеллектуальное значение для сообщества литературных произведений, поэтому, несмотря на странности, мы учли эту работу для печати как часть наших постоянных усилий по сохранению литературных произведений и нашего вклада в развитие литературных произведений. общество в целом, движимое нашими убеждениями. Мы благодарны нашим читателям за то, что они поверили в нас и признали наши недостатки в отношении сохранения исторического содержания. ПРИВЕТСТВЕННОГО ЧТЕНИЯ !.

.

Author: alexxlab

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *