Как изменился капитализм в конце xix в: Как изменился капитализм в конце 19 века?

Содержание

Меняется, но не уходит – Еженедельный «Ъ» – Коммерсантъ

События на американском фондовом рынке породили разговоры о том, что капитализм изменился. История показывает, что он менялся несколько раз.

СЕРГЕЙ МИНАЕВ

Только что американский индекс Dow Jones восемь торговых дней подряд устанавливал абсолютные рекорды. Британский еженедельник The Economist отозвался материалом «Капитализм и отсутствие созидательного разрушения». В нем, в частности, отмечается: «Казалось бы, рост котировок свидетельствует, что с капитализмом все в порядке. Но он может говорить и об обратном». Эта динамика отражает рост прибылей американских корпораций — сейчас они на 12,6% выше, чем год назад. «Но так не должно быть,— пишет The Economist.— Предприниматели по всему миру должны создавать новые предприятия и расширять существующие, особенно в условиях низких процентных ставок — в результате конкуренция снизила бы прибыли. Этого явно не происходит, что свидетельствует о том, что капитализм изменился. Некоторые сектора экономики, в сущности, монополизированы, особенно высокотехнологичные. Так называемого созидательного разрушения может уже и не быть. И это объясняет, почему в последние годы такой медленный экономический рост и такое медленное увеличение производительности».

Обыкновенное чудо

Надо заметить, что самому термину «капитализм» в современном прочтении немногим более 150 лет. Это понятие базируется на двух фундаментальных человеческих качествах: конкурентном духе и желании господствовать над материальным миром. Однако этих качеств недостаточно. Философ Макс Вебер в классическом труде «Протестантская этика и дух капитализма» указывал, что капитализм характеризуют также два дополнительных обстоятельства: принятие стремления к прибыли и накоплению капитала как основы моральных ценностей, а не греха, а также признание добровольного обмена и производственной кооперации — а не наследственного права и насилия — главными принципами экономической жизни.

Эти концепции в наиболее концентрированном виде были сформулированы Адамом Смитом в книге «Богатство наций», вышедшей весной 1776 года. Так совпало, что 4 июля того же года Континентальный конгресс в американских колониях провозгласил Декларацию независимости, создав первую в мире осознанно капиталистическую нацию. Смит заметил, что рыночная экономика, которая включает в себя миллионы людей, не связанных между собой и преследующих конкретные и весьма узкие цели, является самоорганизующимся механизмом.

Механизм порождает простые правила торговли и взаимного доверия — и эти правила каким-то образом соблюдаются всеми.

Эта самоорганизующаяся система предлагает настолько впечатляющие экономические результаты, что впору говорить о благотворном влиянии некой «невидимой руки» — но здесь нет нужды в отсылке к чему-то сверхъестественному или божественному вмешательству.

Участники системы удовлетворяют материальные интересы друг друга, хотя каждый из них действует исключительно в собственных интересах. Чтобы предоставлять полезные услуги другим, вовсе не обязательно знать этих других, любить их или предвосхищать их желания. Как подчеркнул Смит, «то, что мы каждый день ожидаем свой обед, проистекает не от благожелательности мясника, булочника или варщика пива — но из их стремления соблюдать свой собственный интерес».

Здесь можно вспомнить известного критика капитализма Никиту Хрущева. В ноябре 1956 года на приеме в польском посольстве в Москве он указал, говоря о капиталистической системе:

Нравится вам или нет, но история на нашей стороне. Мы вас похороним».

В 1959 году в Сокольниках прошла американская выставка и на ней советским гражданам предлагалось попробовать напиток Pepsi Cola. Граждане выстаивали огромную очередь, пробовали и на вопрос «ну, как?» коротко отвечали — «гадость» и тут же снова становились в очередь.

В ходе выставки состоялись дебаты Хрущева и тогдашнего вице-президента США Ричарда Никсона. Никсон говорил, что в США хорошее цветное телевидение. Никита Хрущев в ответ утверждал, что это в СССР хорошее цветное телевидение. Никсон обещал, что внуки советских людей будут жить при капитализме. Хрущев, в свою очередь, посулил, что внуки американцев будут жить при социализме. Прав оказался Никсон: при капитализме жил уже сын Никиты Хрущева — Сергей, который эмигрировал в Америку.

Стоит упомянуть, что в том же 1959 году в ходе своего первого визита в США Никита Хрущев посетил несколько супермаркетов на Манхэттене и был потрясен изобилием продовольствия на полках. Он обратился к сопровождавшему его Ричарду Никсону с вопросом, кто обеспечивает снабжение Нью-Йорка хлебом, и выразил желание встретиться с этим административным гением.

Современный англо-французский экономист Пол Сибридж считал поразительной ситуацию, которую еще в 1776 году обрисовал Смит. «Cегодня с утра я зашел в магазин и купил себе рубашку. Ничего необычного в этом не было — может быть, в этот день 20 млн человек сделали то же самое. Однако самое замечательное — ни я, ни кто другой из этих 20 млн никого заранее не предупреждали, что хотят купить этот предмет, а рубашки уже были произведены и лежали на полках. Рубашка, которую я купил, может быть, товар по меркам современных технологий и простенький, но она является настоящим чудом международной кооперации. Хлопок для нее был выращен в Индии из семян, выведенных в США, а окраска включала компоненты как минимум из шести других стран. Оборудование для пошива поступило из Германии, а сама рубашка была произведена в Малайзии. Проект производства рубашки и поставки ее для меня — долгосрочный. Однако никто не знал, что я захочу купить рубашку именно этой модели и именно сегодня. Если бы был какой-то человек, ответственный за поставку рубашек мировому населению, его задача была бы похожа на задачу генерала, ведущего войну. Только вообразите себе президента США, которому представлен доклад “Мировая потребность в рубашках”. Президент потрясен его содержанием и немедленно создает специализированное стратегическое подразделение. Римский папа и архиепископ Кентерберийский выступают с воззваниями к верующим объединить усилия по обеспечению всего мира рубашками.

Граждане индустриальных стран давно утратили ощущение чуда, когда они могут одновременно пойти в магазины в поисках еды, одежды, мебели и тысячи других полезных предметов — а кто-то, предвидя их действия, уже подготовил все это для продажи.

Для наших предков, которые бродили по равнинам в тщетных поисках дичи или ковыряли землю, чтобы вырастить зерно под капризными небесами, такое будущее выглядело бы поистине чудесным, и то, что оно может наступить без вмешательства всемогущего высшего разума, им показалось бы невероятным».

Классика жанра

Считается, что первая, классическая стадия капитализма укладывается в промежуток с 1776 по 1932 год. Британский экономист Анатоль Калетски, к примеру, полагает, что она может быть поделена на следующие этапы. Первый — с 1776-го, года американской Декларации независимости и книги «Богатство наций» Адама Смита, по 1815-й, когда армия Наполеона была разбита при Ватерлоо. Далее, примерно с 1820-го и до европейских революций 1848–1849 годов. Следующий этап, продлившийся до конца 1860-х, ознаменовался кроме революций отменой британских хлебных законов и Гражданской войной в США, завершившейся в 1865-м. С 1870 по 1874 год — это так называемый золотой век США, вторая промышленная революция. C 1917 по 1932 год — период, грозивший распадом капиталистической системе.

Главным элементом первой стадии была всеобщая убежденность, что капиталистическая система, основанная на частной собственности и стремлении к прибыли, является природным явлением, регулируемым железными законами экономики и неподвластным человеческой воле.

Господствовала идея laissez-faire (с фр. «позвольте делать»), которая заключалась в том, что политика должна быть отделена от экономики. Впервые эта формула прозвучала в выступлении французского политика Рене де Вуайе в 1751 году («”Позвольте делать” — это должно быть принципом любой власти до тех пор, пока существует цивилизация»). Английский аналог появился в 1774 году в книге Джорджа Уотли и Бенджамина Франклина «Принципы торговли». В работах классических английских экономистов Адама Смита и Давида Рикардо термин отсутствовал.

Классический период характеризовался постепенным отходом от меркантилизма, который доминировал в западных странах, начиная с XVII века. Эта философия восходит к Столетней войне между Англией и Францией и наиболее ярко реализовалась в деятельности английской Ост-Индской компании (основана в 1600 году) и голландской Ост-Индской компании (1602).

В современном восприятии философия меркантилизма может показаться странной. Богатство бывает только осязаемым и воплощается в земле, сырьевых товарах и золоте. Увеличение богатства является игрой с нулевой суммой в форме отъема богатства одной страной у других. Международная экономическая политика государств заключается в предоставлении субсидий собственным отраслям производства и в введении запретительных тарифов на импорт. Торговать нужно только с дружественными странами. Субсидии и торговая дискриминация — законные средства достижения экономических целей.

И вообще, международная торговля — это война. Успехи в ней определяются только увеличением количества золота в стране.

Как пишет британский историк Пол Джонсон, «то, что дух учения Адама Смита стал господствовать в Лондоне, повлияло на колониальную политику. Первоначально колонии приобретались в рамках воплощения принципов меркантилизма — ради обеспечения эксклюзивного доступа к сырью и обеспечения рынка сбыта британских товаров.

Однако промышленная революция сделала меркантилизм нонсенсом, по меньшей мере с точки зрения Британии, так как войны с Францией закончились. Старая система заменялась новой, с более свободной торговлей, безо всяких внятных аргументов. В 1840–1850-е годы свободная торговля распространилась на всю Британскую Империю. Стало ясно, что в конце концов колонии получат независимость; формальные связи с ними стали заменяться неформальными, построенными на взаимном интересе и общей культуре, это выглядело более долговечным и более дешевым.

Как сказал Бенджамин Дизраэли в 1852 году, “эти чертовы колонии все равно будут независимыми через несколько лет, а сейчас они висят у наc камнем на шее”».

На самом деле государство постоянно вмешивалось в экономику — прежде всего устанавливая высокие импортные тарифы и акцизы. Они использовались не только для увеличения государственных доходов, но и как меры протекционизма в отношении некоторых отраслей экономики, например текстильной промышленности и фермерского сельского хозяйства. Однако тогдашние экономисты полагали, что все это — пережитки феодализма, к капитализму не имеет никакого отношения и в конце концов исчезнет.

Протекционистский, или патерналистский, предкапитализм не считался серьезным противником капитализма, а представлялся лишь препятствием на пути либерализма и свободной торговли.

Единственной альтернативой капитализма laissez-faire — такой, которую всерьез рассматривали и марксисты, и анархисты,— была отмена денег, частной собственности и даже инстинкта конкуренции.

В любом случае никто не предполагал, что государство должно создавать рабочие места, поддерживать частную промышленность или стабилизировать финансовую систему. Напротив, считалось, что такие меры повредят экономике, обеспечат экономические преимущества политически влиятельным кругам и вообще приведут к тому, что у частного капитала будут отбираться средства для поддержания роскошного образа жизни аристократов и ведения войн.

«Золотым веком» капитализма можно считать период, ведущий отсчет с конца 1860-х годов,— тогда воплощение принципа laissez-faire фактически было близко к идеалу. Гражданская война в США завершилась, во всех странах начался необычайно быстрый экономический рост, основанный на новых технологиях — применении электричества, расцвете химической промышленности и нефтедобычи.

Однако на этом этапе классический капитализм столкнулся с наибольшей угрозой. В 1867 году был издан «Капитал» Карла Маркса, в 1869-м в США создан первый профсоюз, а в 1871-м произошло восстание Парижской коммуны.

Закат классического капитализма совпал с началом Первой мировой войны. Знаменитый британский экономист Джон Кейнс писал в 1919 году: «Какой удивительный период прогресса человечества пришел к концу в 1914 году! Большинство населения тяжело трудилось, и уровень жизни был невысок — но все казались довольными. Повысить уровень жизни было возможно для любого человека со способностями, этот период позволял представителям средних и высших классов постоянно улучшать свое положение. Житель Лондона мог заказывать по телефону за чашкой чая любой товар из любой части света — и этот товар доставлялся к его порогу. Он мог вкладывать деньги в разработку сырья и новые промышленные предприятия в любой стране — и эти деньги приносили доход. И самое главное — все считали положение, которое создал капитализм, стабильным и только улучшающимся. Всякие новости о милитаризме, империализме и монополиях в газетах рассматривались как развлечение, не более того».

Людские и экономические потери во время войны развеяли все иллюзии относительно капитализма. А послевоенные события вроде гиперинфляции в Германии или мирового экономического кризиса 1929 года сделали возрождение капитализма laissez-faire вовсе невозможным.

Приход №2

Началом капитализма второго издания можно считать отказ Великобритании от золотого стандарта в сентябре 1931 года, а также избрание Франклина Рузвельта президентом США в ноябре 1932-го. Интеллектуальным символом этого периода стала «Общая теория» Джона Кейнса, опубликованная в 1936 году: она повлияла на капитализм не менее заметно, чем «Богатство народов» в 1776-м.

Главная отличительная черта второй стадии капитализма — изобретение, так сказать, героического правительственного экономиста (историк Роберт Скидельский так и назвал свою биографию Кейнса — «Экономист как герой»).

Потом появились героические центральные банкиры и героические министры финансов. Современникам, помнившим реалии десятилетней давности, казалась невероятной та важность, которую обрела государственная экономическая политика.

В классическом капитализме взаимодействие правительства и рынка считалось явлением редким и в целом вредным для общества. Циклы финансовой и экономической активности рассматривались как природные явления, на которые политики никак не могли влиять. Уже на второй стадии капитализма Кейнс в записке, направленной в британское Министерство финансов, предлагал вывести страну из общемировой депрессии с помощью государственного стимулирования потребительского спроса — и секретарь министерства наложил на предложения резолюцию в духе классического капитализма: «Экстравагантность, инфляция, банкротство».

В 1930-е годы торговля и промышленность фактически рухнули, в капиталистическом мире стало нарастать возмущение массовой безработицей. В связи с чем политики отказались от принципа, что государство не должно вмешиваться в экономику. В то же время всеобщий отказ от золотого стандарта предлагал им возможности, которых не было в период классического капитализма.

Господствующей стала следующая идея: в отсутствие государственного вмешательства капитализм трагически нестабилен, и свободный рынок способен привести только к хаосу.

Вера в то, что государство в основном право, а рынок в основном неправ, имела следствие в виде «золотого века» кейнсианской экономики в 1946–1969 годах. Оказалось, что при эффективном государственном менеджменте капитализм может обеспечить повышение стандартов жизни, технологический прогресс и финансовую стабильность в масштабах, невиданных в мировой истории.

Однако, как и в случае с классическим капитализмом, «золотой век» внезапно кончился. Мир погрузился в череду экономических и финансовых кризисов, вторая стадия капитализма привела к краху мировой валютной системы после отмены президентом Никсоном обмена долларов на золото, а также к взлету цен на нефть после введения арабскими странами нефтяного эмбарго в 1973 году.

Результатом стало невиданное явление стагфляции — сочетание высочайшей инфляции и массовой безработицы, с которым экономисты и центральные банкиры — герои капитализма — не смогли справиться.

Крайние герои

Стагфляция породила третье издание капитализма. Начало этого периода связано с занятием Маргарет Тэтчер поста британского премьера (1979), избранием президентом США Рональда Рейгана (1980) и победой нового главы ФРС Пола Волкера над инфляцией с помощью политики монетаризма (1981–1982). Соответственно, властителями дум стали те, кто эту политику продвигал: крупнейший экономист Милтон Фридман и его последователи из Чикагского университета. А новой классикой — доктрины, проповедующие свободные конкурентные рынки и полное отсутствие вмешательства государства в их деятельность.

C 2001 года в ранге официальной политики пребывал так называемый рыночный фундаментализм, проводимый главой ФРС Аланом Гринспеном и президентом США Джорджем Бушем-младшим. Дело кончилось глобальным финансовым кризисом 2007–2009 годов. И размышлениями о стадии, в которую капитализм вступил на этот раз.

Б. Монополистический капитализм – империализм Глава XVII Империализм — высшая стадия капитализма. Основной экономический закон монополистического капитализма

Переход к империализму.

 

Своей высшей точки развития домонополистический капитализм с господством свободной конкуренции достиг к 60 – 70–м годам прошлого века. В течение последней трети ХIХ века совершился переход от домонополистического капитализма к монополистическому капитализму. В конце XIX – начале XX века монополистический капитализм окончательно сложился.

Монополистический капитализм,  или империализм,  есть высшая и последняя стадия капитализма, основной отличительной чертой которой является смена свободной конкуренции господством монополий.

Переход от домонополистического капитализма к монополистическому капитализму – империализму – был подготовлен всем процессом развития производительных сил и производственных отношений буржуазного общества.

Последняя треть XIX века ознаменовалась крупными техническими сдвигами, ростом промышленности и её концентрацией. В металлургии получили широкое применение новые способы выплавки стали (бессемеровский, томасовский, мартеновский). Быстрое распространение новых типов двигателей – динамомашины, двигателя внутреннего сгорания, паровой турбины, электромотора – ускорило развитие промышленности и транспорта. Успехи науки и техники открыли возможность производства электрической энергии в массовом масштабе на тепловых, а затем на крупных гидроэлектростанциях. Использование электрической энергии привело к созданию ряда новых отраслей химической промышленности, металлургии цветных и лёгких металлов. Расширилось применение химических методов во многих производствах. Совершенствование двигателей внутреннего сгорания способствовало появлению автомобильного транспорта, а затем и авиации.

Ещё в середине XIX века преобладающее место в промышленности капиталистических стран занимала лёгкая индустрия. Многочисленные предприятия сравнительно небольших размеров принадлежали отдельным владельцам, удельный вес акционерных компаний был сравнительно невелик. Экономический кризис 1873 г. привёл множество таких предприятий к гибели и дал сильный толчок концентрации и централизации капитала. Преобладающую роль в промышленности главных капиталистических стран стала играть тяжёлая индустрия – прежде всего металлургия и машиностроение, а также горнодобывающая промышленность, для развития которых требовались громадные капиталы. Широкое распространение акционерных обществ ещё более усилило централизацию капитала.

 

Объём мировой промышленной продукции увеличился с 1870 по 1900 г. в три раза. Мировая выплавка стали возросла с 0,5 миллиона тонн в 1870 г. до 28 миллионов тонн в 1900 г., а мировая выплавка чугуна – с 12,2 миллиона тонн до 40,7 миллиона тонн. Развитие энергетики, металлургии и химии обусловило рост мировой добычи угля (с 218 миллионов тонн в 1870 г. до 769 миллионов тонн в 1900 г.) и нефти (с 0,8 миллиона тонн до 20 миллионов тонн). Рост промышленного производства был тесно связан с развитием железнодорожного транспорта. В 1835 г., через 10 лет после сооружения первой железной дороги, во всём мире было 2,4 тысячи километров железнодорожных путей, в 1870 г. – свыше 200 тысяч, а в 1900 г. – 790 тысяч километров. Морские пути стали обслуживаться крупными судами, приводимыми в движение паровыми машинами и двигателями внутреннего сгорания.

 

В течение XIX века капиталистический способ производства быстро распространялся по всему земному шару. Ещё в начале 70–х годов прошлого века старейшая буржуазная страна – Англия – производила больше тканей, выплавляла больше чугуна, добывала больше угля, чем Соединённые Штаты Америки, Германия, Франция, Италия, Россия и Япония, вместе взятые. Англии принадлежало первенство в мировом промышленном производстве и безраздельная монополия на мировом рынке. К концу–XIX века положение резко изменилось. В молодых капиталистических странах выросла собственная крупная индустрия. По объёму промышленного производства Соединённые Штаты Америки заняли первое место в мире, а Германия – первое место в Европе. Несмотря на препятствия, созданные насквозь прогнившим царским режимом, Россия быстро шла по пути промышленного развития. В результате индустриального роста молодых капиталистических стран Англия потеряла промышленное первенство и монопольное положение на мировом рынке.

По мере перехода к империализму противоречия между производительными силами и производственными отношениями капитализма стали принимать всё более острые формы. Подчинение производства хищническим целям погони капиталистов за наивысшей прибылью создало многочисленные преграды на пути развития производительных сил, технического прогресса. Экономические кризисы перепроизводства стали повторяться чаще, увеличивалась их разрушительная сила, росла армия безработных. Наряду с ростом нищеты и обездоленности трудящихся масс города и деревни происходило невиданное ранее увеличение богатства, сосредоточенного в руках кучки эксплуататоров. Обострение непримиримых классовых противоречий между буржуазией и пролетариатом привело к усилению экономической и политической борьбы рабочего класса.

В период перехода к империализму крупнейшие капиталистические державы Европы и Америки насилием и обманом захватили огромные колониальные владения. Небольшая горстка капиталистически развитых стран превратила большинство населения земного шара в колониальных рабов, ненавидящих своих угнетателей и выступающих на борьбу с ними. Колониальные захваты в громадной мере расширили поле капиталистической эксплуатации; степень эксплуатации трудящихся масс неуклонно возрастала. Крайнее обострение противоречий капитализма нашло своё выражение в опустошительных империалистических войнах, уносящих множество человеческих жизней и уничтожающих огромные материальные ценности.

Историческая заслуга марксистского исследования империализма как высшей и в то же время последней стадии в развитии капитализма, как кануна социалистической революции пролетариата принадлежит В. И. Ленину. В своём классическом труде «Империализм, как высшая стадия капитализма» и в ряде других работ, написанных главным образом в годы первой мировой войны, Ленин подытожил развитие мирового капитализма за полвека, прошедшие после выхода «Капитала» Маркса. Опираясь на открытые Марксом и Энгельсом законы возникновения, развития и упадка капитализма, Ленин дал исчерпывающий научный анализ экономической и политической сущности империализма, его закономерностей и неразрешимых противоречий.

По классическому определению Ленина, основные экономические признаки империализма таковы: «1) концентрация производства и капитала, дошедшая до такой высокой ступени развития, что она создала монополии, играющие решающую роль в хозяйственной жизни; 2) слияние банкового капитала с промышленным и создание, на базе этого «финансового капитала», финансовой олигархии; 3) вывоз капитала, в отличие от вывоза товаров, приобретает особо важное значение; 4) образуются международные монополистические союзы капиталистов, делящие мир, и 5) закончен территориальный раздел земли крупнейшими капиталистическими державами»[1].

Концентрация производства и монополии. Монополии и конкуренция.

В домонополистический период, при господстве свободной конкуренции, действие закона концентрации и централизации капитала с неизбежностью привело к победе крупных и крупнейших предприятий, по сравнению с которыми мелкие и средние предприятия играют всё более подчинённую роль. В свою очередь концентрация производства подготовила переход от господства свободной конкуренции к господству монополий.

 

В Германии  на предприятиях с числом работающих более 50 было сосредоточено в 1882 г. 22% всех рабочих и служащих, в 1895 г. – 30, в 1907 г. – 37, в 1925 г. – 47,2, в 1939 г. – 49,9%. Доля крупнейших предприятий (с числом занятых более тысячи) во всей промышленности выросла с 1907 по 1925 г.: по количеству занятых – с 9,6 до 13,3%, по мощности двигателей – с 32 до 41,1%.

В Соединённых Штатах Америки  в 1904 г. крупнейшие предприятия с производством продукции на миллион долларов и более составляли к общему числу предприятий 0,9%; на этих предприятиях было занято 25,6% общего числа рабочих, и они давали 38% всей валовой продукции промышленности. В 1909 г. крупнейшие предприятия, составляя 1,1% общего числа предприятий, имели 30,5% всех занятых рабочих и давали 43,8% всей валовой продукции промышленности. В 1939 г. крупнейшие предприятия, составляя 5,2% общего числа предприятий, сосредоточили у себя 55% всех занятых рабочих и 67,5% всей валовой продукции промышленности.

Высокой степенью концентрации отличалась промышленность России.  В России в 1879 г. крупные предприятия (с числом рабочих более 100) составляли 4,4% всех предприятий и сосредоточивали 54,8% всей суммы производства. В 1903 г. на крупных предприятиях было сконцентрировано уже 76,6% всех промышленных рабочих, и они давали подавляющую часть промышленной продукции.

Концентрация производства происходит быстрее всего в тяжёлой индустрии и в новых отраслях промышленности (химическая, электротехническая, автомобильная и т. п.), отставая в лёгкой промышленности, в которой во всех капиталистических странах имеется много мелких и средних предприятий.

 

Одной из форм концентрации производства является комбинирование,  то есть соединение в одном предприятии разных видов производства, представляющих собой либо последовательные стадии обработки сырья (например, металлургические комбинаты, соединяющие добычу руды, выплавку чугуна и стали, производство прокатных изделий), либо играющих вспомогательную роль один по отношению к другому (например, использование отходов производства). Комбинирование даёт крупным предприятиям ещё больший перевес в конкурентной борьбе.

На известной ступени своего развития концентрация производства вплотную подводит к монополии. Крупные предприятия требуют огромных масс прибыли для того, чтобы устоять в жестокой конкурентной борьбе с такими же гигантами и иметь возможность дальнейшего расширения производства, а высокую прибыль обеспечивает лишь монопольное господство на рынке. С другой стороны, нескольким десяткам гигантских предприятий легче придти к соглашению между собой, чем сотням и тысячам небольших предприятий. Так, свободная конкуренция сменяется монополией. В этом состоит экономическая  сущность империализма.

Монополия  представляет собой соглашение, союз или объединение капиталистов, сосредоточивших в своих руках производство и сбыт значительной части продукции одной или нескольких отраслей в целях установления высоких цен на товары и получения монопольно высокой прибыли.

 

Простейшие формы монополии представляют собой кратковременные соглашения о продажных ценах. Они носят различные названия: конвенции, корнеры, ринги и т. д. Более развитыми формами монополии являются картели, синдикаты, тресты и концерны. Картель  есть монополистический союз, участники которого договариваются об условиях продажи, сроках платежа, делят между собой рынки сбыта, определяют количество производимых товаров, устанавливают цены. Количество товаров, которое вправе произвести и продать каждый из участников картеля, называется квотой;  за нарушение квоты уплачивается штраф в кассу картеля. Синдикат  есть монополистическая организация, в которой сбыт товаров, а иногда и закупка сырья производятся общей конторой. Трест  представляет собой монополию, в которой собственность на все предприятия объединена, а их владельцы стали пайщиками, получающими прибыль по числу принадлежащих им паёв или акций. Во главе треста стоит правление, которое руководит всем производством, сбытом изделий и финансами прежде самостоятельных предприятий. Тресты нередко входят в более обширные союзы – концерны. Концерн  есть объединение ряда предприятий различных отраслей промышленности, торговых фирм, банков, транспортных и страховых компаний на основе общей финансовой зависимости от определённой группы крупнейших капиталистов.

 

Монополии занимают командные высоты в экономике капиталистических стран. Они охватили тяжёлую индустрию, а также многие отрасли лёгкой промышленности, железнодорожный и водный транспорт, банки, внутреннюю и внешнюю торговлю, установили свой гнёт над сельским хозяйством.

 

В чёрной металлургии Соединённых Штатов Америки  господствуют восемь монополий, под контролем которых в 1952 г. находилось 84% всей производственной мощности страны по стали; из них две крупнейшие – американский Стальной трест и «Вифлеемская стальная корпорация» – располагали 51% всей производственной мощности. Старейшей монополией Соединённых Штатов является нефтяной трест «Стандарт ойл». В автомобильной промышленности решающее значение имеют три фирмы: «Дженерал моторс», «Форд» и «Крайслер». В электротехнической промышленности господствующее положение занимают две фирмы: «Дженерал электрик» и «Вестингауз». Химическая промышленность контролируется концерном «Дюпон де Немур», алюминиевая – концерном Меллона.

В Англии  роль монополистических объединений особенно возросла после первой мировой войны, когда возникли картельные объединения в текстильной и угольной промышленности, в чёрной металлургии и в ряде новых отраслей промышленности. Английский Химический трест контролирует около девяти десятых всей продукции основной химии, около двух пятых всей продукции красителей и почти всё производство азота в стране. Он тесно связан с важнейшими отраслями английской промышленности и в особенности с военными концернами.

В Германии  картели получили широкое распространение с конца прошлого века. В период между двумя мировыми войнами в экономике страны господствовали Стальной трест («Ферейнигте штальверке»), имевший около 200 тысяч рабочих и служащих, Химический трест («Интерессен–гемейншафт Фарбениндустри») со 100 тысячами рабочих и служащих, монополии угольной промышленности, пушечный концерн Круппа, электротехнические концерны «Всеобщая компания электричества» и «Сименс».

Во Франции,  в Японии  и даже в таких небольших странах, как Бельгия, Швеция, Швейцария,  монополистические организации занимают командные высоты в промышленности.

В России  крупные монополии охватили прежде всего главные отрасли тяжёлой индустрии. Возникший в 1902 г. синдикат «Продамет» (объединение по продаже продукции металлургических предприятий) распоряжался сбытом более четырёх пятых чёрного металла. В 1904 г. был организован синдикат «Продвагон», почти полностью монополизировавший производство и сбыт вагонов. Такой же синдикат объединял паровозостроительные заводы. Синдикат «Продуголь» был создан в 1904 г. крупнейшими угольными предприятиями Донбасса, принадлежавшими франко–бельгийскому капиталу; он охватил три четверти всей добычи угля в Донбассе.

 

Буржуазные экономисты, стараясь приукрасить современный капитализм, утверждают, будто бы распространение монополий ведёт к излечению буржуазного строя от таких зол, как конкуренция, анархия производства, кризисы. На самом деле империализм не только не может устранить конкуренции, анархии производства, кризисов, но ещё более обостряет все противоречия капитализма.

Ленин указывал, что империализм не может перестроить капитализм снизу доверху. При господствующей роли монополий во всех капиталистических странах сохраняются многочисленные средние и мелкие предприятия и массы мелких производителей – крестьян и ремесленников.

Монополия, создающаяся в некоторых отраслях промышленности, усиливает хаотичность, свойственную всему капиталистическому производству в целом. Конкуренция не только не уничтожается, но принимает ещё более острые формы.

Во–первых, конкуренция не прекращается внутри  монополий. Участники синдикатов и картелей борются между собой за наиболее выгодные рынки, за большую долю (квоту) производства и сбыта. В трестах и концернах идёт борьба за руководящие посты, за контрольные пакеты акций, за распределение прибылей.

Во–вторых, конкуренция ведётся между монополиями:  как между монополиями одной и той же отрасли, так и между монополиями различных отраслей, поставляющих одна другой товары (например, стальной и автомобильный тресты) или производящих товары, которые могут заменить друг друга (уголь, нефть, электроэнергия). В условиях ограниченной ёмкости внутреннего рынка монополии, производящие предметы потребления, ведут ожесточённую борьбу за сбыт своих товаров.

В–третьих, конкуренция происходит между монополиями и немонополизированными предприятиями.  Монополизированные отрасли оказываются в привилегированном положении по отношению к другим отраслям. Монополии принимают все меры для удушения «посторонних», «диких» предприятий, которые не входят в монополистические объединения.

«Монополии, вырастая из свободной конкуренции, не устраняют ее, а существуют над ней и рядом с ней, порождая этим ряд особенно острых и крутых противоречий, трений, конфликтов»[2]. Господство монополий придаёт конкурентной борьбе особенно разрушительный и хищнический характер. Монополии пускают в ход все возможные приёмы прямого насилия, подкупа и шантажа, прибегают к сложным финансовым махинациям.

Господство монополий означает дальнейшее углубление основного противоречия капитализма – противоречия между общественным характером производства и частнокапиталистической формой присвоения, вследствие чего кризисы становятся ещё более опустошительными.

Концентрация и монополии в банковском деле. Новая роль банков.

Представление о действительной силе и значении современных монополий не может быть достаточно полным, если не принять во внимание роли банков. В банковском деле, как и в промышленности, совершается концентрация капитала и переход от свободной конкуренции к монополии. Первоначально банки служили главным образом посредниками в платежах. С развитием капитализма расширялась деятельность банков как торговцев капиталом. Накопление капитала и концентрация производства в промышленности привели к сосредоточению в банках огромных свободных денежных средств, ищущих прибыльного применения. Неуклонно росла доля крупных банков в общей массе банковских оборотов.

 

В течение 33 лет до первой мировой войны (1880 – 1913 гг.) один лишь прирост суммы вкладов в банковских системах четырёх крупнейших капиталистических государств – Соединённых Штатов Америки, Германии, Англии и Франции – составил 127 миллиардов марок. С тех пор рост вкладов шёл ещё быстрее; за срок, вдвое более короткий, – с 1913 по 1928 г. – вклады в этих странах возросли на 183 миллиарда марок.

В Соединённых Штатах Америки  на долю 20 крупнейших банков приходилось в 1900 г. 15%, в 1929 г. – 19, в 1939 г. – 27 и в 1952 г. – 29% общей суммы вкладов во все банки США. В Англии  сумма балансов пяти крупнейших банков составляла в 1900 г. – 28% в 1916 г. – 37, в 1929 г. – 73 и в 1952 г. – 79% общей суммы балансов всех английских депозитных банков. Во Франции  на долю шести депозитных банков в 1952 г. приходилось 66% общей суммы вкладов во всех французских банках. В Германии  накануне первой мировой войны, в крупных берлинских банках было сосредоточено около половины суммы вкладов, имеющихся во всех германских банках, а в 1929 – 1932 гг. – две трети.

 

Концентрация в банковском деле, как и в промышленности, ведёт к монополии. Крупнейшие банки посредством скупки акций, предоставления кредита и т. п. подчиняют себе мелкие. Захватив монопольное положение, крупные банки заключают между собой соглашения о разделе сфер влияния. Образуются монопольные союзы банков. Каждый такой союз командует десятками, а иногда и сотнями более мелких банков, которые фактически становятся филиалами крупных. Через развитую сеть отделений крупные банки собирают в свои кассы средства множества предприятий. Почти весь денежный капитал класса капиталистов и сбережения других слоёв населения попадают в распоряжение небольших групп банковских воротил.

Концентрация промышленности и образование банковских монополий приводят к существенному изменению взаимоотношений между банками и промышленностью. С увеличением размеров предприятий всё большее значение приобретают крупные кредиты на длительные сроки, предоставляемые банками промышленным капиталистам. Рост массы вкладов, находящихся в распоряжении банков, открывает широкие возможности такого долгосрочного вложения банковских средств в промышленность. Наиболее распространённой формой помещения денежных средств банков в промышленность служит покупка акций тех или иных предприятий. Банки способствуют образованию акционерных предприятий, беря на себя реорганизацию предприятий отдельных капиталистов в акционерные компании и создание новых акционерных обществ (учредительство). Продажа и покупка акций всё в большей степени производятся при/посредстве банков.

Из скромных посредников банки превращаются во всесильных монополистов денежного рынка. Интересы банков и промышленных предприятий сплетаются всё теснее. Когда банк финансирует несколько крупных предприятий определённой отрасли, он заинтересован в монополистическом соглашении между ними и содействует такому соглашению. Таким путём банки во много раз усиливают и ускоряют процесс концентрации капитала и образования монополий.

Финансовый капитал и финансовая олигархия.

В результате того, что банки становятся совладельцами промышленных, торговых, транспортных предприятий, приобретая их акции и облигации, а промышленные монополии в свою очередь владеют акциями связанных с ними банков, происходит переплетение монополистического банковского и промышленного капиталов, возникает новый вид капитала – финансовый капитал. Финансовый капитал  есть сросшийся капитал банковских и промышленных монополий. Эпоха империализма является эпохой финансового капитала.

Определяя финансовый капитал, Ленин подчёркивал три важнейших момента: «Концентрация производства; монополии, вырастающие из нее; слияние или сращивание банков с промышленностью – вот история возникновения финансового капитала и содержание этого понятия»[3].

Сращивание банковского капитала с промышленным ярко проявляется в личной унии руководителей банковских и промышленных монополий. Одни и те же лица возглавляют крупнейшие монополистические объединения в банковском деле, промышленности, торговле и в других отраслях капиталистического хозяйства.

 

В Германии  перед первой мировой войной шесть крупнейших берлинских банков имели своих ставленников на постах директоров в 344 промышленных предприятиях и на постах членов правлений – ещё в 407, а всего – в 751 обществе. С другой стороны, в руководящие органы этих шести банков входил 51 крупнейший промышленник. В дальнейшем эта личная уния получила ещё большее развитие. В 1932 г. в руководящие органы трёх основных берлинских банков входило 70 крупнейших представителей промышленности. В Соединённых Штатах Америки  в 1950 г. узкая группа, насчитывающая 400 промышленников и банкиров, занимала одну треть из 3 705 директорских постов в 250 крупнейших корпорациях (акционерных обществах), владевших 42% всех капиталов страны.

 

В каждой капиталистической стране небольшие кучки крупнейших банкиров и промышленников–монополистов держат в своих руках все жизненно важные отрасли хозяйства, распоряжаясь подавляющей массой общественного богатства. Хозяйничание капиталистических монополий неизбежно становится господством финансовой олигархии  (греческое слово «олигархия» буквально означает «господство немногих»). Империализм характеризуется всесилием монополистических трестов и синдикатов, банков и финансовой олигархии в промышленных странах.

Господство финансовой олигархии в экономической области осуществляется прежде всего посредством так называемой «системы участия». Она заключается в том, что крупный финансовый делец или группа дельцов держит в своих руках основное акционерное общество («общество–мать»), возглавляющее концерн; это общество в свою очередь, владея контрольными пакетами акций, господствует над зависимыми от него «дочерними обществами»; те аналогичным способом распоряжаются в «обществах–внуках» и т. д. Посредством этой системы финансовые воротилы получают возможность распоряжаться огромными суммами чужого капитала.

 

С помощью широко разветвлённой системы участия восемь крупнейших финансовых групп США – Моргана, Рокфеллера, Кун–Леба, Меллона, Дюпона, Чикагская, Кливлендская и Бостонская – занимают господствующее положение во всей экономике страны. Сфера влияния Моргана к 1948 г. охватывала банки и корпорации с общим капиталом в 55 миллиардов долларов, Рокфеллера – 26,7 миллиарда, Дюпонов – 6,5 миллиарда, Меллонов – 6 миллиардов долларов.

 

Финансовая олигархия, пользующаяся фактической монополией, получает огромные и всё растущие массы прибыли от учредительства (то есть создания акционерных обществ), от выпуска акций и облигаций, от размещения государственных займов, от выгодных государственных заказов. Финансовый капитал, сконцентрированный в немногих руках, собирает всё возрастающую дань с общества.

Вывоз капитала.

Для домонополистического капитализма, с господством свободной конкуренции, типичен был вывоз товаров.  Для империалистического капитализма, с господством монополий, типичным стал вывоз капитала.

На пороге XX века в богатейших странах, где накопление капитала достигло огромных размеров, возник громадный «избыток капитала».

Капитал оказывается «избыточным» главным образом по двум причинам. Во–первых, нищенский уровень жизни масс ставит преграды дальнейшему росту производства. Во–вторых, всё более усиливается отставание сельского хозяйства от промышленности и вообще неравномерность развития различных отраслей экономики. Если бы капитализм мог поднять земледелие, повысить жизненный уровень трудящихся масс, то ни о каком «избытке капитала» не могло бы быть и речи. Но тогда капитализм не был бы капитализмом, ибо и неравномерность развития и полуголодный уровень жизни масс населения являются коренными условиями и предпосылками этого способа производства. Избыток капитала в капиталистически развитых странах носит, таким образом, относительный характер. «Необходимость вывоза капитала создается тем, что в немногих странах капитализм «перезрел», и капиталу недостает (при условии неразвитости земледелия и нищеты масс) поприщ «прибыльного» помещения»[4].

В погоне за максимальной прибылью «избыточный» капитал устремляется за границу. Капитал вывозится преимущественно в отсталые страны, в которых капиталов мало, заработная плата низка, сырьё дёшево, цена земли сравнительно невысока. В этих странах монополистический капитал имеет возможность получать и действительно получает огромные прибыли.

Наряду с отсталыми странами капитал вывозится и в промышленно развитые страны. Это происходит в период особенно быстрого развития таких стран, вызывающего потребность в притоке капиталов извне (например, Соединённые Штаты до первой мировой войны), или же в обстановке их ослабления, вызванного войной (Германия после первой мировой войны, западноевропейские капиталистические страны после второй мировой войны).

 

Вывоз капитала происходит в двух основных формах: в форме ссудного и в форме производительного капитала. Вывоз ссудного капитала имеет место при предоставлении займов правительствам, городам, банкам других стран. Вывоз производительного капитала осуществляется путём создания за границей промышленных предприятий, концессий, постройки железных дорог, а также скупки за бесценок уже существующих предприятий в ослабевших (например, в результате войны) странах.

 

Буржуазные экономисты и политики изображают вывоз капитала как «помощь» и «благодеяние», якобы оказываемые развитыми капиталистическими странами отсталым народам. На самом деле вывоз капитала, ускоряя развитие капиталистических отношений в отсталых странах, в то же время приводит к всестороннему закабалению и разграблению этих стран чужеземными монополиями. Вывоз капитала тесно связан с ростом вывоза товаров. Иностранные монополии захватывают в свои руки рынки сбыта и источники сырья в странах–должниках. Таким образом, вывоз капитала служит одной из основ системы империалистического гнёта, при которой немногие богатые страны–ростовщики эксплуатируют большую часть мира. Мир разделился на горстку государств–ростовщиков и гигантское большинство государств–должников.

Вывоз капитала имеет серьёзные последствия для стран, вывозящих капитал. Эти страны, с одной стороны, умножают своё богатство и укрепляют свои позиции на мировом рынке. Они получают извне постоянный приток прибавочной стоимости в виде процентов по займам или прибыли от зарубежных предприятий. С другой стороны, нередко возникает застой в собственном промышленном развитии страны, вывозящей капитал. Одним из важных результатов вывоза капитала является рост соперничества между державами, борьба за наиболее выгодные сферы приложения капитала.

 

До первой мировой войны главными странами, вывозившими капитал, были Англия, Франция и Германия. Их капиталовложения за границей составляли 175 – 200 миллиардов франков: Англии – 75 – 100 миллиардов, Франции – 60 миллиардов, Германии – 44 миллиарда франков. Вывоз капитала из Соединённых Штатов ещё не играл большой роли, составляя менее 10 миллиардов франков.

После войны 1914 – 1918 гг. произошли крупные изменения в мировом экспорте капитала. Германия потеряла свои капиталы за рубежом. Значительно сократились заграничные капиталовложения Англии и Франции, а вывоз капитала из Соединённых Штатов сильно увеличился. В 1929 г. США почти сравнялись с Англией по размерам своих заграничных капиталовложений. После второй мировой войны вывоз капитала из Соединённых Штатов ещё более вырос.

Экономический раздел мира между союзами капиталистов. Международные монополии.

По мере роста вывоза капитала, по мере расширения заграничных связей и «сфер влияния» крупнейших монополий создаются условия для раздела мирового рынка между ними. Образуются международные монополии.

Международные монополии  представляют собой соглашения между крупнейшими монополиями различных стран о разделе рынков, политике цен, размерах производства. Образование международных монополий означает новую ступень концентрации производства и капитала, несравненно более высокую, чем предыдущие.

Защитники международных монополий пытаются представить их как орудие мира, уверяя, будто международные соглашения монополистов могут мирным путём улаживать противоречия, возникающие между империалистическими группами и странами. Подобные утверждения не имеют ничего общего с действительностью. На самом деле экономический раздел мира международными монополиями происходит в зависимости от мощи сторон, сила же отдельных монополистических групп меняется. Каждая из них непрестанно ведёт борьбу за повышение своей доли, за расширение сферы монопольной эксплуатации. Изменения в соотношении сил неминуемо влекут за собой усиление борьбы за передел рынков, обострение противоречий между различными группами и поддерживающими их государствами. Международные соглашения монополистов отличаются непрочностью и таят в себе источник неизбежных столкновений.

 

Международные монополии стали возникать в 60 – 80–х годах XIX века. К концу прошлого века их общее количество не превышало 40. Накануне первой мировой войны во всём мире насчитывалось около 100 международных картелей, а перед второй мировой войной число их превысило 300.

Ещё до первой мировой войны нефтяной рынок был фактически поделён между американским трестом «Стандарт ойл», находящимся в руках Рокфеллера, и концерном «Ройял–Детч–Шелл», с преобладающим влиянием английского капитала. Рынок электротехнических изделий был поделён между двумя монополистическими фирмами: германской «Всеобщей компанией электричества» и американской «Всеобщей электрической корпорацией», контролируемой группой Моргана.

Международные монополистические соглашения охватили даже такие области, как производство оружия. Крупнейшие фирмы, изготовляющие предметы вооружения, – «Армстронг – Виккерс» в Англии, «Шнейдер–Крезо» во Франции, «Крупп» в Германии, «Бофорс» в Швеции – связаны между собой множеством нитей в течение длительного времени.

Международные монополии сыграли большую роль в подготовке второй мировой войны. Крупнейшие монополии Соединённых Штатов, Англии и Франции, связанные картельными соглашениями с германскими трестами, вдохновляли и направляли политику правящих кругов этих стран – политику поощрения и подстрекательства гитлеровской агрессии, приведшую к войне.

Завершение территориального раздела мира между великими державами и борьба за его передел.

Наряду с экономическим разделом мира между союзами капиталистов и в связи с ним происходит территориальный раздел мира между буржуазными государствами, борьба за колонии, борьба за захват чужих земель.

Колониями  называются страны, лишённые государственной самостоятельности и составляющие владения империалистических государств–метрополий. В эпоху империализма существуют кроме того разнообразные типы зависимых стран – полуколоний. Полуколониями  называются страны, формально самостоятельные, а на деле находящиеся в политической и экономической зависимости от империалистических государств.

Защитники буржуазии изображают империалистическое господство над колониями в виде «цивилизаторской миссии», имеющей якобы целью вывести отсталые народы на путь прогресса и самостоятельного развития. На самом же деле империализм обрекает колониальные и зависимые страны на экономическую отсталость, а сотни миллионов населения этих стран – на невиданный гнёт и кабалу, бесправие и нищету, голод и невежество. Захват колоний империалистическими державами ведёт к небывалому усилению национального угнетения и расовой дискриминации. По характеристике Ленина, капитализм из освободителя наций, каким он был в период борьбы с феодализмом, на стадии империализма превратился в чудовищного угнетателя наций. Империализм есть всемирная система финансового порабощения и колониального угнетения горстью капиталистически развитых стран гигантского большинства населения земли.

 

Ещё в середине XVIII века Англия поработила Индию – страну с богатейшими природными ресурсами и с населением, которое по численности во много раз превышает население метрополии. В середине XIX века Соединённые Штаты Америки захватили обширные территории у соседней Мексики, а в следующие десятилетия установили своё господство над рядом стран Латинской Америки.

В 60 – 70–х годах прошлого века колониальные владения европейских стран занимали ещё сравнительно небольшую часть заокеанских земель. В 1876 г. колониями европейских стран была занята лишь одна десятая часть территории Африки. Около половины азиатского материка и островов Тихого океана (Полинезия) ещё не было захвачено капиталистическими государствами.

В последнюю четверть XIX века карта мира претерпела коренные изменения. Вслед за старейшей колониальной державой – Англией – на путь территориальных захватов вступили все развитые капиталистические страны. Франция к концу XIX века стала крупной колониальной державой с владениями в 3,7 миллиона квадратных миль. Германия захватила миллион квадратных миль территории с 14,7 миллиона населения, Бельгия – 900 тысяч квадратных миль с 30 миллионами населения, США захватили важнейший опорный пункт на Тихом океане – Филиппинские острова, а также Кубу, Пуэрто–Рико, Гуам, Гавайские острова, остров Самоа, установили своё фактическое господство над рядом стран Центральной и Южной Америки.

С 1876 по 1914 г. так называемые «великие державы» захватили около 25 миллионов квадратных километров территории, что в полтора раза больше площади метрополий. Ряд стран был поставлен в условия полуколониальной зависимости от империалистических государств: Китай с населением, составляющим почти одну четвёртую часть всего человечества, а также Турция и Персия (Иран). К началу первой мировой войны больше половины человечества находилось под властью колониальных держав.

Империалисты устанавливают и поддерживают свою власть над колониями с помощью методов обмана и насилия, используя превосходство своей военной техники. История колониальной политики представляет собой непрерывную цепь захватнических войн и карательных экспедиций против порабощённых народов, а также кровавых конфликтов между странами – обладателями колоний. Войну Соединённых Штатов против Испании в 1898 г. Ленин называл первой войной империалистического типа, положившей начало эпохе империалистических войн. Восстание филиппинского народа против захватчиков было жестоко подавлено американскими войсками.

Англия, создавшая наибольшую колониальную империю, на протяжении более двух веков вела беспрерывные истребительные войны против населения захваченных стран Азии и Африки. Полна жестокостей история колониальных захватов со стороны Германии, Франции, Японии, Италии и других стран.

 

К началу XX века раздел мира был завершён. Колониальная политика капиталистических стран привела к захвату всех не занятых империалистами земель. «Свободных» земель больше не осталось, создалось положение, при котором каждый новый захват предполагает отнятие территории у её владельца. Завершение раздела мира поставило на очередь борьбу за его передел.  Борьба за передел уже поделённого мира является одной из основных отличительных черт монополистического капитализма. Эта борьба выливается в конечном счёте в борьбу за мировое господство и неизбежно ведёт к империалистическим войнам мирового масштаба.

Империалистические войны и гонка вооружений приносят народам всех капиталистических стран огромные лишения и стоят миллионов человеческих жизней. Вместе с тем войны и милитаризация экономики являются для монополий доходной статьёй, дающей им особенно высокие прибыли.

Основной экономический закон монополистического капитализма.

Как уже говорилось, экономическая сущность империализма заключается в смене свободной конкуренции господством монополий. Монополии, устанавливая монопольные цены, ставят своей целью, по определению Ленина, получение монопольно высокой прибыли, которая значительно превышает среднюю прибыль. Получение монопольно высокой прибыли монополиями вытекает из самой сущности империализма и обеспечивается небывалым усилением эксплуатации монополиями рабочего класса, ограблением крестьянства и других мелких товаропроизводителей, вывозом капитала в отсталые страны и высасыванием всех жизненных соков из этих стран, колониальными захватами, империалистическими войнами, являющимися золотым дном для монополий. В трудах Ленина, посвящённых раскрытию экономической и политической сущности империализма, даны исходные положения основного экономического закона современного капитализма. Опираясь на эти исходные положения Ленина, Сталин сформулировал основной экономический закон современного капитализма.

Главные черты и требования основного экономического закона монополистического капитализма заключаются в следующем: «обеспечение максимальной капиталистической прибыли путём эксплуатации, разорения и обнищания большинства населения данной страны, путём закабаления и систематического ограбления народов других стран, особенно отсталых стран, наконец, путём войн и милитаризации народного хозяйства, используемых для обеспечения наивысших прибылей»[5].

Таким образом, основной экономический закон капитализма – закон прибавочной стоимости – в период империализма получает своё дальнейшее развитие и конкретизацию. Если при домонополистическом капитализме господство свободной конкуренции приводило к уравнению нормы прибыли отдельных капиталистов, то в условиях империализма монополии обеспечивают себе монопольно высокую, максимальную прибыль. Именно максимальная прибыль является двигателем монополистического капитализма.

Объективные условия для получения максимальных прибылей создаются установлением господства монополий в тех или иных отраслях производства. На стадии империализма концентрация и централизация капитала достигают наивысшей степени. В силу этого расширение производства требует огромных капитальных вложений. С другой стороны, в период монополистического капитализма развёртывается ожесточённая конкурентная борьба между гигантскими предприятиями. В этой борьбе побеждают сильнейшие монополии, располагающие крупнейшими капиталами и получающие максимальные прибыли.

За счёт максимальных прибылей монополии имеют возможность осуществлять расширенное воспроизводство и обеспечивать своё господство в капиталистическом мире. Погоня монополий за максимальной прибылью ведёт к крайнему обострению всех противоречий капитализма.

Общую основу максимальной прибыли капиталистических монополий, как и всякой капиталистической прибыли, составляет прибавочная стоимость, выжимаемая из рабочих путём эксплуатации их в процессе производства. Эксплуатация рабочего класса повышается монополиями до крайней степени. Путём применения всевозможных потогонных систем организации и оплаты труда достигается беспрерывная изнуряющая интенсификация труда, означающая прежде всего огромный рост нормы и массы прибавочной стоимости, выжимаемой из рабочих. Далее, интенсификация труда ведёт к тому, что множество рабочих оказываются излишними и попадают в ряды армии безработных, лишённых какой‑либо надежды на возвращение в процесс производства. С предприятий выбрасываются также все рабочие, для которых непосильно чрезмерное ускорение производственных процессов.

 

В США норма прибавочной стоимости в горной и обрабатывающей промышленности, исчисленная на основании официальных данных, составляла в 1889 г. – 145%, в 1919 г. – 165, в 1929 г. – 210, в 1939 г. – 220%. Таким образом, за 40 лет норма прибавочной стоимости возросла в l>1/2 раза.

 

В то же время реальная заработная плата неуклонно снижается в результате увеличения дороговизны жизни. Повышение цен на средства существования, усиливающаяся тяжесть налогового бремени и инфляция ещё больше уменьшают реальный заработок рабочего. В эпоху империализма в огромной степени возрастает разрыв между заработком рабочего и стоимостью его рабочей силы. Это означает ещё более резкое действие всеобщего закона капиталистического накопления, обусловливающего относительное и абсолютное обнищание пролетариата. Рост эксплуатации рабочего класса в процессе производства дополняется ограблением трудящихся как потребителей; рабочим приходится переплачивать крупные суммы монополиям, устанавливающим высокие монопольные цены на производимые и продаваемые ими товары.

В условиях монополистического капитализма товары, производимые монополиями, продаются уже не по ценам производства, а по значительно более высоким – монопольным – ценам.

Монопольная цена  равна издержкам производства плюс максимальная прибыль, значительно превышающая среднюю норму прибыли; монопольная цена выше цены производства и, как правило, превышает стоимость товаров. В то же время монопольная цена, как указывал ещё Маркс, не может уничтожить границы, определяемые стоимостью товаров. Высокий уровень монопольных цен не изменяет общей суммы производимой в мировом капиталистическом хозяйстве стоимости и прибавочной стоимости: что выигрывают монополии, то теряют рабочие, мелкие производители, население зависимых стран. Одним из источников максимальной прибыли, которую получают монополии, является перераспределение прибавочной стоимости, в результате которого немонополизированные предприятия часто не выручают и средней прибыли. Поддерживая цены на высоком уровне, превышающем стоимость товаров, монополии присваивают себе результаты роста производительности труда и снижения издержек производства. Таким образом, они облагают население всё возрастающей данью.

 

Важным орудием монополистического вздувания цен служит таможенная политика буржуазных государств. В эпоху свободной конкуренции к высоким таможенным пошлинам прибегали преимущественно более слабые страны. промышленность которых нуждалась в защите от иностранной конкуренции. В эпоху империализма, наоборот, высокие пошлины служат монополиям средством наступления, борьбы за захват новых рынков. Высокие пошлины помогают поддерживать монопольные цены внутри страны.

В целях завоевания новых внешних рынков монополии широко применяют демпинг  – продажу. товаров за границей по бросовым ценам, значительно ниже цен внутреннего рынка, а часто даже ниже издержек производства. Расширение сбыта за границей в порядке демпинга позволяет поддерживать высокие цены внутри страны, не сокращая производства, причём потери, обусловленные бросовым экспортом, покрываются за счёт повышения цен на внутреннем рынке. После того как данный внешний рынок завоёван и закреплён за монополиями, они переходят к продаже товаров по высоким монопольным ценам.

 

Эксплуатация основных масс крестьянства монополиями выражается прежде всего в том, что господство монополий порождает растущее расхождение между уровнем цен на продукты сельского хозяйства и на промышленные товары (так называемые «ножницы» цен): сбывая товары по искусственно вздутым ценам, монополии в то же время скупают у крестьян продукты их хозяйства по чрезвычайно низким ценам. Являясь орудием выкачивания средств из сельского хозяйства, монопольные цены задерживают его развитие. Одним из сильнейших рычагов разорения крестьянских хозяйств является развитие ипотечного кредита. Монополии опутывают крестьян долгами и затем за бесценок присваивают себе их землю и имущество.

Скупка монополиями продуктов крестьянского хозяйства по крайне низким ценам вовсе не значит, что городской потребитель пользуется дешёвыми продовольственными продуктами. Между крестьянином и городским потребителем стоят посредники – торговцы, объединённые в монополистических организациях, которые разоряют крестьян и обирают городских потребителей.

«Капитализму, – писал М. Торез в работе «Политика Коммунистической партии в деревне», – удалось превратить мелкую крестьянскую собственность – парцеллы, на которых крестьяне работают иногда 14 – 16 часов в день, – не в средство существования и процветания трудящихся крестьян, а в орудие их эксплуатации и закабаления. Путём ипотек, путём махинаций финансовых пиратов, путём высоких налогов и поборов, высокой арендной платы и в особенности путём конкуренции со стороны крупных землевладельцев – капиталистов, буржуазия разоряет средних и мелких крестьян».

Далее, источником максимальных прибылей монополий является закабаление и ограбление экономически отсталых и зависимых стран буржуазией империалистических государств. Систематическое ограбление колоний и других отсталых стран, превращение ряда независимых стран в зависимые страны составляют неотъемлемую черту монополистического капитализма. Империализм не может жить и развиваться без непрерывного притока дани из ограбляемых им чужих стран.

Монополии получают огромные доходы прежде всего от своих капиталовложений  в колониальных и зависимых странах. Эти доходы являются результатом самой жестокой и бесчеловечной эксплуатации трудящихся масс колониального мира. Монополии наживаются посредством неэквивалентного обмена,  то есть путём продажи в колониальных и зависимых странах своих товаров по ценам, значительно превышающим их стоимость, и скупки производимых в этих странах товаров по непомерно низким ценам, не покрывающим их стоимости. Наряду с этим монополии получают из колоний высокие прибыли по транспортным, страховым, банковским операциям.

Наконец, источником наживы для монополий являются войны и милитаризация экономики. Войны гигантски обогащают магнатов финансового капитала, а в промежутках между войнами монополии стремятся сохранить высокий уровень своих прибылей путём безудержной гонки вооружений. Войны и милитаризация хозяйства приносят монополистам богатые военные заказы, оплачиваемые казной по вздутым ценам, обильный поток ссуд и субсидий из средств государственного бюджета. Предприятия, работающие на войну, ставятся в исключительно выгодные условия в отношении снабжения сырьём, материалами производства и обеспечения рабочей силой. Всякие законы о труде отменяются, рабочие объявляются мобилизованными, стачки запрещаются. Всё это даёт возможность капиталистам до крайности повысить степень эксплуатации путём доведения интенсивности труда до высших пределов. В то же время жизненный уровень трудящихся масс неуклонно снижается вследствие роста налогов, дороговизны жизни, карточной системы распределения продуктов питания и других предметов первой необходимости.

Таким образом, милитаризация капиталистической экономики как в условиях войны, так и в мирное время означает резкое усиление эксплуатации трудящихся масс в» интересах роста максимальных прибылей монополий.

Основной экономический закон современного капитализма, определяя весь ход развития капитализма на его империалистической стадии, даёт возможность понять и объяснить неизбежность роста и обострения присущих ему неразрешимых противоречий.

 

 

КРАТКИЕ ВЫВОДЫ

1. Империализм, или монополистический капитализм., есть высшая и последняя стадия развития капиталистического способа производства. Переход от домонополистического капитализма к монополистическому капитализму совершился в течение последней трети XIX века. Империализм окончательно сложился к началу XX века.

2. Основные экономические признаки империализма таковы: 1) концентрация производства и капитала, дошедшая до такой высокой ступени развития, что она создала монополии, играющие решающую роль в хозяйственной жизни; 2) слияние банковского капитала с промышленным и образование на этой базе финансового капитала, финансовой олигархии; 3) вывоз капитала, в отличие от вывоза товаров, приобретает особо важное значение; 4) образуются международные монополистические союзы капиталистов, делящие между собой мир; 5) закончен территориальный раздел земли крупнейшими империалистическими державами. Завершение экономического раздела мира ведёт к борьбе за его передел, неизбежно порождающей империалистические войны мирового масштаба.

3. Основной экономический закон монополистического капитализма заключается в обеспечении максимальной капиталистической прибыли путём эксплуатации, разорения и обнищания большинства населения данной страны, путём закабаления и систематического ограбления народов других стран, особенно отсталых стран, наконец, путём войн и милитаризации народного хозяйства.          



[1] В. И. Ленин,  Империализм, как высшая стадия капитализма, Сочинения, т. 22, стр. 253.

 

[2] В. И. Ленин,  Империализм, как высшая стадия капитализма, Сочинения, т. 22, стр. 253.

 

[3] В. И. Ленин,  Империализм, как высшая стадия капитализма, Сочинения, т. 22, стр. 214.

 

[4] В. И. Ленин,  Империализм, как высшая стадия капитализма, Сочинения, т. 22. стр. 229.

 

[5] И. В. Сталин,  Экономические проблемы социализма в СССР, стр. 38.

 

 

Развитие капитализма в XIX веке

Капитализм 19 века удивителен тем, что сделал капиталистическим не только экономику, но и все общество. Изменился уклад жизни и ценности, присущие европейским странам на протяжении многих столетий. 

Начало развития капитализма пришлось на Новое время. Промышленный переворот, охвативший все страны Европы, принес свои плоды. Значительно увеличились объемы производства, стало больше рабочих мест, жизнь общества в целом изменилась в лучшую сторону.  К 60-м годам XIX века капитализм установился почти во всех европейских странах. Ведущие страны теперь соревновались не столько в военной мощи, сколько в экономической. 

Тогда еще европейский капитализм заложил основу сегодняшнего глобального капитализма.


Капитализм в странах Европы в XIX веке

Известный философ Карл Маркс в качестве классического капитализма рассматривал английский капитализм. В разных странах капитализму были присущи национальные оттенки. Первым препятствием на пути развития европейского капитализма стала локальность экономик того времени. Несмотря на общую историю люди из разных стран мыслили по-разному, что сказывалось и на экономических отношениях. 

Для развития капитализма был нужен глобальный рынок. Рынок, в котором государства могут торговать между собой без ограничений. 

Первая волна глобализации пришлась на конец XIX века и начало XX. Различия между западным и не западным миром были уже не так важны. В этот период начинает формироваться глобальная мировая экономика, появляется инфраструктура и законодательство для беспрепятственного движения товаров по всей Европе. В Западной Европе происходила глобальная урбанизация. Население из деревень и сел все чаще переезжало в город в поисках рабочих мест. Аристократы активно строили новые заводы. В Англии развитию капитализма способствовала в том числе и монархия. Правящие элиты устраняли все сословные ограничения. 

В России же развитие капитализма шло не такими быстрыми темпами. Основными сдерживающими факторами были консервативный уклад жизни и отсутствие свобод. В то время как в России еще действовало крепостное право, в большинстве стран Европы уже были приняты конституции. 

Развитие капитализма также благоприятно сказалось и на образованности населения. Впервые в истории школы стали доступны для всех сословий на равных условиях. Начали развиваться средства массовой информации. Первым шагом в этом направлении стали ежедневные издания, хоть они зачастую и цензурировались. 

Негативные последствия у капитализма тоже были. Первая половина XIX века характеризуется ростом нищеты в Западной Европе. Невыносимые условия труда и 15-часовой рабочий день толкали рабочих на протестные движения. По всему континенту проходили демонстрации рабочих и забастовки. В Англии в 1840 году появилась первая рабочая партия. 

С куда большим успехом капитализм развивался в США. Изначально свободное общество смогло быстрее приспособиться к новому образу жизни в отличие от европейский стран, у большинства из которых были колонии, не приносящие ничего кроме дешевого сырья и рабочей силы. 

Как капитализм, так и развитие общества в целом приводили к росту революционных настроений. Лучшие мыслители того времени пытались понять, как устроить жизнь общества в новых реалиях. Борьба рабочих за свои права привела к появлению трудового законодательства, которое положило основу многим современным трудовым законам. 

Распространение капитализма по всему миру способствовало и сближению населения разных стран. В разы уменьшилось количество войн. Люди начали терпимее относиться друг к другу, понимать уклад жизни и культуру соседних стран.


Капитализм в социалистической стране — Ведомости

Когда советские управленцы, инженеры и архитекторы создавали инфраструктуру и города, цена земли и частная собственность были последними вещами, о которых они думали. То есть об этих вещах они не думали вовсе, потому что вся идея советского государства состояла в том, чтобы их ликвидировать.

Заводы, города и дороги по замыслу должны были строиться так, чтобы обеспечить необходимыми благами трудящихся людей, не тратя никаких ресурсов на ренту для собственников, не думая о цене земли. На практике руководящими мотивами оказались – особенно до середины 1950-х гг. – не столько нужды трудящихся, сколько интересы партии и государства. Партия и государство выстраивали логику принятия решений, стремясь удержать власть в руках единственной партии и обеспечить безопасность государства от мнимых и реальных посягательств.

Советские промышленные предприятия проектировались западными специалистами по образцам, выработанным в конкурентной экономике. Но в Советском Союзе конкуренция – с некоторыми известными исключениями – не входила в задачи этих заводов. Они встраивались в производственные цепочки, чтобы участвовать в конкуренции систем – в соперничестве социалистического строя с капиталистическим. Города вокруг заводов строились так, чтобы люди не сидели без дела, были под присмотром и не требовали на себя больших расходов, поскольку расходы нужны были, чтобы догнать развитые страны по количеству всего того, что государство считало стратегическим (уголь, сталь, танки, ракеты). В итоге советскому государству действительно удавалось на некоторых этапах обгонять конкурирующую систему по количественным показателям.

Поэтому люди жили в бараках и землянках, а их руководители, носители знания и власти, – в недосягаемых дворцах. Лишь после 1950-х большинству было разрешено перебраться в быстро построенные для них микрорайоны панельных блоков. По количеству построенных панельных домов СССР далеко обошел любых соперников. Как и в умении произвести много танков, СССР оказался «лучше» западных конкурентов в умении построить много типовых домов.

Когда гуманистическая логика слегка потеснила оборонную, города и дороги стали задумываться как оптимальное пространство для советского человека. Человеку устанавливалась ниша в многоуровневой иерархии: на заводе, в институте, в доме, в микрорайоне с жильем и детским садом. Выше был район с медициной, милицией и кино; город с администрацией и театром, республика с властью и, наконец, страна с центром власти в Кремле. Человек должен был ходить по этим клеточкам и – если бы практика соответствовала идеальному плану – ему было бы там хорошо. Легко дойти до магазина, до прачечной, доехать до врача или театра, посмотреть на руководителей по телевизору.

Чего не предполагала эта глубоко продуманная социальная пирамида, так это внезапного наступления капитализма. Все, что нас окружает, было задумано для чего угодно, но не для извлечения прибыли и накопления частного богатства. Между тем именно эти последние факторы – когда-то отвергнутые СССР – определяют сегодня поведение людей, во всяком случае начальствующих.

Это так хотя бы потому, что возможностей для извлечения прибыли тем больше, чем выше человек находится в социальной пирамиде. Пользуясь рычагами, оставшимися от социализма, умные менеджеры построили капитализм – для себя. Граждане поставлены в положение клиентов, не имеющих возможности выбрать себе поставщика, а этот «поставщик» продает им ресурсы и услуги, изначально не предназначенные для продажи. Получается бизнес на людях, расставленных по тем же клеточкам, тем же панельным блокам, только за деньги. Бизнес на коммунальных услугах, на парковках, которых мало, на документах, которых много, на медицине и образовании, качество которых крайне неровное и часто низкое: жизнь без большого выбора в стране, живущей за счет экспорта товаров, данных природой и разведанных при СССР. Жестокость нынешнего несправедливого капитализма оказалась соизмерима с жестокостью прошлого несправедливого социализма.

Чтобы вылечить эту глубокую травму всей системы отношений в стране, России в будущем понадобится совершенно новый тип политики. Какая еще страна переходила от советского социализма к государственному коррумпированному капитализму? Это даже не китайский случай, где частный сектор экономики все-таки растет, а не сужается. Нужно будет дать людям возможность жить не только в узких пеналах в одинаковых конструкциях, но и в собственных домах. Нужно будет дать возможность гражданам зарабатывать достаточно, чтобы выбирать жизненные стратегии и быть хозяевами своей страны.

Реформа капитализма. Миллиардеры и бизнес готовы делиться: что их напугало?

  • Алексей Калмыков
  • Би-би-си

Автор фото, AFP

Подпись к фото,

«Капитализм нельзя исправить, его можно только победить». Век спустя по Европе вновь бродит призрак, обещающий верхам неприятности от имени низов

Капитализм, как мы его знаем, отжил свой век. Пришло время богатым поделиться, платить больше налогов, а бизнесу — поставить во главу угла общественное благо, а не максимальную прибыль. Иначе грядет революция.

Это не лозунги из листовки воинствующих марксистов. Это — цитаты из недавних выступлений миллиардеров, банкиров и экономистов. Фараоны и жрецы капитализма вдруг в один голос заговорили о его реформе. И они не стесняются в выражениях.

«Когда массы считают, что элитам достается слишком много, происходит одно из двух: законодательное перераспределение богатства или революционное распределение бедности», — сказал ветеран Уолл-стрит Алан Шварц, глава инвестбанка Guggenheim Partners.

«Я уверен, что капитализм — фундаментально прочная система, просто сейчас она не приносит пользы большинству людей и потому должна быть реформирована», — написал Рэй Далио, американский инвестор-миллиардер с состоянием в 17 млрд долларов.

Автор фото, Getty Images

Подпись к фото,

Президент Макрон хотел укрепить капитализм во Франции. «Желтые жилеты» его остановили

А почти два десятка американских миллиардеров попросили брать с них больше налогов. Их тоже беспокоит угроза слома привычного общественного устройства.

«Неравенство подпитывает недовольство и разлад в обществе. Результат — рост недоверия к демократическим институтам, а то и что похуже», — написали они в июньском коллективном обращении к кандидатам в президенты США.

Кто владеет миром

Еще полвека назад ничтожная верхушка состоятельных американцев (0,1% населения) контролировала 7% богатства в крупнейшей экономике планеты. А сейчас — уже 20%.

В целом в США, Европе и Китае, на которые приходится две трети мировой экономики, 10% населения владеют 70% всех активов. Почти вся сдача осела в карманах среднего класса, составляющего 40% жителей этих стран.

Остальные — то есть каждый второй — довольствуются крохами с их стола: в их распоряжении всего 2% общего богатства.

И чем дальше, тем больше ускоряется эта концентрация денег, земель и собственности в руках окопавшейся кучки состоятельных граждан. А доходы подавляющего большинства, напротив, фактически заморожены со времен финансового кризиса десятилетней давности.

Они в основном проедают заработанное, а не накапливают состояния. Те же, у кого уже есть активы, лишь приумножают их. В результате растет неравенство, а с ним — и недовольство властью и бизнесом.

«Как только разрыв между богатыми и бедными становится слишком большим, появляется угроза. Мы помним Французскую революцию, Октябрьскую революцию. Начинаются народные волнения, и мы уже наблюдаем их», — пугает капиталистов «желтыми жилетами» Пенни Голдберг, главный экономист Всемирного банка — организации, призванной искоренять неравенство в мире через развитие институтов по образу и подобию западных.

Однако образцы сами рассыпаются на глазах, и причина как раз в неравенстве, объясняет она.

«Налицо кризис институтов, люди все меньше верят в демократию и выступают уже не только против глобализации, но и против элит, экспертов и так далее. Потому что они считают, что элита получила все блага экономического роста последних лет, а простому человеку не досталось ничего», — сказала Голдберг, обсуждая будущее капитализма с коллегами из двух других международных организаций — МВФ и ОЭСР.

От экономического кризиса к политическому

Одна из них, главный экономист клуба богатых стран ОЭСР Лоранс Бун объяснила проблему радикализацией беднеющего среднего класса. Он десятилетиями служил капитализму подушкой безопасности, гарантируя политическую стабильность. Эти времена уходят в историю.

Те, кто раньше были довольны жизнью и голосовали за статус-кво в лице умеренных центристов, постепенно теряют уверенность в будущем, беднеют и дрейфуют от центра к одному из полюсов публичной политики: левым социалистам или правым националистам.

Это опасно, говорит Бун, поскольку в экономически развитых демократиях основная масса избирателей принадлежит как раз к прослойке между богатыми и бедными.

«Средний класс сокращается, и общество поляризуется. Было намного легче, когда средний класс увеличивался и голосовал за реформы, которые открывали экономику и позволяли более равномерно распределять плоды экономического роста», — сказала Бун.

«Но доходы среднего класса давно не растут, а жилье и жизнь в целом дорожают. Люди чувствуют себя покинутыми. А ведь именно от настроений среднего класса зависит, кто окажется у власти».

Кто виноват

Автор фото, Arterra / Getty Images

Подпись к фото,

Рост цен на жилье делает богаче тех, у кого есть недвижимость, и беднее — тех, у кого ее нет

Десятилетиями армия западных обывателей уверенно копила жирок, плавно скользя по карьерным рельсам к щедрой пенсии под защитой профсоюзов и трудового законодательства. Один лишь финансовый кризис не мог пустить этот беззаботный состав под откос, уверена Голдберг из Всемирного банка.

«Я думаю, были и другие определяющие факторы, вроде технологий и глобализации — любые перемены, которые нарушают привычное течение жизни», — говорит она.

Автоматизация и интернет-экономика — два главных потрясения, изменившие рынок труда в XXI веке. Гарантии трудоустройства и достойной оплаты труда уходят в прошлое вместе с крупными работодателями вроде универмагов и туроператоров. И пусть рабочих мест в центрах этой революции становится больше, однако они достаются тем, кто готов меняться и приспосабливаться.

Остальные ностальгируют по былой стабильности и ищут виновных, пробуя на эту роль иммигрантов, либералов, политическую элиту, прессу, толстосумов, финансистов и международные организации.

Автор фото, Getty Images

Подпись к фото,

С приходом Дональда Трампа к власти противники иммиграции в США почувствовали себя увереннее

Те, кто сидят наверху, тоже заняты спорами между собой.

«Мы все время киваем на правительство, — пеняет собратьям-бизнесменам инвестор Шварц. — Но большую роль тут играют корпорации. Политикам и бизнес-лидерам надо прекращать спорить до хрипа о том, кто глупее. Нам нужно найти общий язык и исправить ситуацию».

О том же написал акционерам глава американского банка JP Morgan Джейми Даймон, чаще других крупных западных банкиров выступающий для широкой публики. В проблемах виноваты и власти, и крупный бизнес, пишет он. Они долго игнорировали перекосы в обществе, но настало время повернуться лицом к человеку.

«Правительство США постепенно уходит из реальности, в которой живет простой человек. Люди в целом потеряли веру в способность институтов выполнять возложенную на них миссию и обеспечивать социальную поддержку и защиту. Они требуют перемен, и нам придется признать, что перемены назрели».

Их двигателем должны стать крупные компании, уверен он.

«Конечно, они не являются причиной всех бед в обществе. Однако теперь от них требуют большего — и они обязаны откликнуться», — говорит Даймон, указывая, что из 150 миллионов работающих американцев 130 миллионов трудятся в частных компаниях и только 20 миллионов заняты в госсекторе.

Крупный бизнес уже в курсе, успокаивает Шварц.

«Я верю, что корпоративный мир крепко задумался. И не о том, что капитализм — плохо, а о том, как сделать так, чтобы он всех устраивал», — сказал он.

«Вот мы говорим о людях, которые чувствуют себя за бортом праздника жизни. Кому они меньше всего доверяют? Властям и бизнесу. Фактически нам говорят: все достается вам, и это нечестно. Правительство одно с этим не справится. И мы видим, что бизнес понемногу начинает исправляться», — полагает Шварц.

Что делать

«Первая цель для атаки — рентная экономика», — говорит Бун, и она имеет в виду не автократов, монопольно качающих нефть и газ, а новое поколение рантье, извлекающих сверхприбыль не из полезных ископаемых, а из личных данных пользователей их интернет-платформ.

Второе — налогообложение этих технологических гигантов. Значительная часть экономической активности и занятости переместилась в интернет, а с ними ушли и налоги, что подрывает возможности властей финансировать социальную сферу и исправлять перекосы в экономике льготами и субсидиями.

Автор фото, Getty Images

Подпись к фото,

С ростом народного недовольства тускнеет блеск бриллиантов в колье

«Нужно сделать так, чтобы международные компании платили налоги там, где они зарабатывают, нанимают и производят», — говорит Бун.

Помимо регулирования бизнеса у властей есть и другие возможности повлиять на ситуацию. Если интернет и высокие технологии — основа новой экономики, значит, приоритетом для государства должен быть доступ людей к образованию и связи. Тут есть, к чему стремиться: сейчас меньше половины жителей сельской местности имеют доступ к быстрому интернету.

Бизнес, со своей стороны, должен раскошелиться на решение проблем, которые заставляют людей голосовать за противников капитализма.

Ряды правых националистов пополняют те, кто обеспокоен переводом рабочих мест и прибыли компаний за границу, наймом дешевой рабочей силы в лице иммигрантов и либерализацией мировой торговли.

К левым социалистам примыкают те, кому не нравится фактическая победа корпораций над профсоюзами, заоблачные зарплаты топ-менеджеров, сокращение влияния государства на экономику и смягчение защиты труда под натиском лоббистов от бизнеса. А зеленые укрепляют позиции за счет тех, кто считает, что для капиталистов прибыль важнее изменения климата.

Автор фото, SOPA Images / Getty Images

Подпись к фото,

Климатические активисты разбудили инвесторов. Компании, управляющие активами на $33 трлн, взялись заставить бизнес думать о природе — подписались под инициативой Climate Action 100+

Если властям и бизнесу удастся остановить эту поляризацию общества, у Запада останется шанс решить проблемы через диалог и уберечь нынешнюю модель общественного устройства от разрушительного конфликта, говорит миллиардер Далио.

«Мы подошли к критической черте, за которой все будет зависеть от нашей способности договориться. Ресурсов у нас достаточно, чтобы и с проблемами разобраться, и неравенство поправить, и производительность повысить так, чтобы общее богатство прирастало и было что делить», — написал он.

«Однако я очень боюсь, что стороны займут непримиримые позиции и в результате либо от капитализма вовсе откажутся, либо он так и не будет реформирован, поскольку крайне правые будут бороться за его сохранение в неизменном виде, а крайне левые — за его полный слом».

Поэтому самый главный вопрос современности, по мнению миллиардера: смогут ли популисты правого или левого толка прийти к власти и сломать нынешнюю модель госуправления, экономики и международных отношений.

«Или разумные люди сумеют изменить систему так, чтобы она заработала на благо большинства», — написал Далио, и добавил, что ответ мы узнаем в ближайшие два года после выборов в крупнейших капиталистических странах Запада: США, Великобритании, Италии, Испании, Франции и Германии.

Trojden | Страны Запада во второй половине XIX — начале ХХ в.: Кошелев В. С.

Во второй половине XIX в. завершилась целая эпоха в развитии капитализма классического образца, восходящая к буржуазным революциям XVII—XVIII вв. Началось перерастание капитализма в монополистическую стадию.

Экономическое развитие стран Запада. Экономические изменения в XIX в. происходили под знаком промышленной революции, родиной которой являлась Англия. В 1830-х гг. она стала первой индустриальной державой мира, значительно опережавшей другие страны по уровню развития капитализма. Ее называли «наставницей европейских народов» и «мастерской мира». На долю Англии в то время приходилось 50 % металла, 100 % машин и 80 % угля от всего объема общеевропейского производства.

После Англии промышленный переворот произошел в США, Франции, Германии, России и других странах, которые при этом сохранили свои особенности и национальные отличия. В России, например, промышленный переворот начался задолго до проведения буржуазных реформ. Накануне отмены крепостничества и «великих реформ» в российской промышленности уже действовало около 100 машиностроительных заводов. В Германии условия для промышленной революции значительно улучшились после объединения немецких земель в 1871 г., когда была ликвидирована политическая раздробленность страны. В Австро-Венгрии, Италии и Испании индустриализация затронула лишь отдельные регионы, не оказывая еще заметного влияния на экономическое развитие этих стран в целом.

Промышленное развитие Соединенных Штатов Америки начало осуществляться быстрыми темпами с 1840-х гг. в условиях постоянного притока дешевых рабочих рук из Европы и Азии. Однако индустриальный подъем наметился лишь после преодоления социально-политического конфликта между южными и северными штатами. Победа северян над рабовладельческими штатами в период Гражданской войны (1861—1865) укрепила возможности буржуазии и открыла пути для дальнейшей модернизации страны.

В последней трети XIX в. появились новые лидеры мировой экономики. Великобритания постепенно утратила свое первенство, уступив его США, производившим больше чугуна и стали. Уже в 1880-е гг. США вышли на первое место в мире по объему промышленного производства. В опасного конкурента превратилась и Германия. Дешевые немецкие товары появились не только в Англии, но и в ее колониях. С 1870 по 1900 г. объем промышленного производства в Англии увеличился в 1,8 раза, а в Германии — в 3,7 раза. Только сохранение огромной колониальной империи позволяло Великобритании оставаться великой державой и влиять на мировые экономические и политические процессы. Колонии обеспечивали метрополию сырьем и гарантировали рынок сбыта для британской промышленности. Франция, занимавшая в 1870-е гг. второе место после Англии, оказалась на четвертом месте в мире.

Таким образом, к концу XIX в. Англия и Франция уже не были безусловными лидерами в Европе. Их потеснила новая группа держав: Германия, США, Япония. Тем не менее Англия и Франция по-прежнему входили в число сильнейших государств мира и занимали ключевые позиции в международных отношениях.

Новые явления в мировой экономике. К концу XIX в. в экономическом развитии передовых стран Европы, Америки и Азии произошли важные сдвиги. Развитие капитализма в его классической форме завершилось. Начался переход к монополистической стадии развития, который характеризовался образованием монополий и усилением вмешательства государства в экономическую жизнь.

Создание новых отраслей производства и крупных предприятий обусловило появление акционирования как новой формы организации капитала. Акционирование позволило сосредоточить в одних руках массу индивидуальных капиталов, в том числе денежные накопления трудящихся. К концу столетия акционерные компании заняли господствующее положение в хозяйственной жизни. Концентрация капитала открыла широкие возможности для создания гигантских по своим размерам предприятий. В ходе конкурентной борьбы владельцы этих предприятий часто вырабатывали определенные соглашения, гарантирующие им получение высоких прибылей. Так создавались условия для образования монополий — крупных хозяйственных объединений: синдикатов, трестов, концернов, картелей. Монополисты договаривались о количестве производимой продукции, делили между собой рынки сбыта, искусственно поддерживали высокие цены на товары.

Именно они добивались от правительства введения высоких таможенных тарифов на иностранные изделия. Протекционизм, вытеснивший политику «свободной торговли», привел в 1890-х гг. к настоящим «таможенным войнам» между некоторыми государствами.

Следствием концентрации и монополизации производства стала концентрация и централизация капитала в банковском деле. Крупные банки поглощали более мелкие и слабые, проникали в промышленность, транспорт, торговлю и сферу услуг, становились совладельцами предприятий, а иногда и целых отраслей. В результате конкурентной борьбы образовались могущественные финансовые центры, стремившиеся к лидерству в экономической жизни страны. Появилась финансовая олигархия, которая обладала также огромными возможностями политического влияния. Финансово-промышленную олигархию в США представляли семейства Рокфеллеров (нефть), Морганов (финансы), Карнеги (сталь), в Германии — Э. В. Сименс (электротехника), А. Тиссен и Ф. А. Крупп (сталь).

Однако перерастание капитализма свободной конкуренции в монополистический капитализм не ликвидировало экономических кризисов. В начале XX в. они стали еще более частыми и разрушительными. Господство монополий привело к обострению конкурентной борьбы за захват колоний, рынков сбыта товаров и источников сырья. Этап развития капитализма, характеризовавшийся возникновением и господством монополий, а также обострившейся борьбой за экономический и территориальный раздел мира, вошел в историю под названием империализма.

Политическое развитие западного мира. Во второй половине XIX в. в основном завершился процесс формирования политической системы буржуазного общества. Начало этому процессу положили еще революции XVII—XVIII вв. Буржуазия упорно отстаивала свободу предпринимательства, добивалась расширения политических прав и установления конституционного строя. Промышленный переворот, резко изменивший социальную структуру европейского общества, привел к широким политическим преобразованиям.

В истории Европы XIX в. был эпохой окончательной ликвидации феодально-абсолютистских режимов и становления парламентаризма. Важнейшими вехами на этом пути можно считать парламентскую реформу 1832 г. в Англии, революцию 1848—1849 гг. во Франции, объединение Германии и Италии, реформы 1860—1870-х гг. в России. Буржуазия получала все больше свободы, а в некоторых странах непосредственно приходила к власти. К началу XX в. сложились три основные формы буржуазного государства: конституционная монархия, президентская республика, парламентская республика.

Конституционная, или парламентская, монархия в классическом виде была представлена Великобританией. Здесь всей полнотой законодательной власти обладал парламент, состоящий из двух палат. Ни один закон не мог быть утвержден королем без одобрения палатами общин и лордов. Исполнительная власть всецело принадлежала кабинету министров, который с середины XIX в. стал пользоваться монопольным правом законодательной инициативы. Основную роль в формировании правительства играли либеральная и консервативная партии. При этом партия, стоявшая в оппозиции, критиковала политический курс партии, находившейся у власти. Избирательные законы 1867 и 1884 гг. способствовали дальнейшей демократизации политической жизни. Гибкая политика уступок и компромиссов позволила правящим кругам Великобритании избежать всплеска радикализма и революционных потрясений в XIX — начале XX в. Социальные проблемы решались путем мирного эволюционного реформирования.

Президентская республика как форма правления установилась в Соединенных Штатах Америки. После революции 1775—1783 гг. в США практически исчезли остатки феодальных отношений. В соответствии с конституцией высшим законодательным органом был объявлен Конгресс, состоявший из двух равноправных палат. Президент не только являлся главой государства, но и возглавлял исполнительную власть. Он же имел право законодательной инициативы и мог назначать людей на высшие должности в государственном аппарате. Власть президента уравновешивалась властью парламента. Как и в Англии, существовала двухпартийная система с чередованием у власти Республиканской и Демократической партий. Демократическая система выборов обеспечивала большей части населения участие в политической жизни страны. Многие президенты происходили из низших слоев общества, как, например, Э. Джексон. Люди такого происхождения не могли занять столь высоких постов ни в одной из стран Старого Света.

Провозглашение Третьей республики во Франции. Литография 1870-х гг.

В Европе восхищались американской демократией, которая для XIX в. была действительно уникальным явлением. Но и она не спасла страну от разрушительной гражданской войны, проходившей под лозунгами защиты демократии и равенства всех рас. Несколько раз на протяжении второй половины XIX в. в США происходили экономические кризисы, а против злоупотреблений монополий и корпораций правительству пришлось принимать специальные антитрестовские законы. Расовая проблема сохраняла свою остроту на протяжении почти всего XX в. Важным элементом политической системы в США был также независимый Верховный суд.

Парламентская республика — это республиканская форма правления, при которой согласно конституции высшая власть принадлежит парламенту. Он самостоятельно формирует кабинет министров, выбирает премьеров, а в современных парламентских республиках — и президента. Нестабильность правительственных кабинетов — характерная черта парламентских республик. Наиболее ярким примером парламентской республики как формы правления в XIX в. была Франция. Эта страна прошла через череду революций, прежде чем в ней окончательно утвердилась республиканская форма правления. Революция 1870 г. свергла режим Второй империи. Принятие в 1875 г. конституции утвердило политический режим Третьей республики. Законодательная власть согласно конституции принадлежала парламенту. Однако верхняя палата парламента — Сенат — избиралась не населением, а депутатами всех уровней, избранными в данном округе. Президент, получивший большие полномочия, также избирался не населением, а на совместном заседании Палаты депутатов и Сената. Ему и министрам принадлежала вся полнота исполнительной власти.

Политические партии. Новым явлением в общественной жизни стран Запада стали политические партии, выражавшие интересы той или иной социальной группы. Основными буржуазными партиями являлись либеральная и консервативная, сменявшие друг друга у власти. Во Франции, например, это были республиканцы и монархисты, а в Англии — тори и виги. С конца XIX в. главную оппозицию консерваторам-тори составили либералы-виги.

Им противостояли партии и организации левой ориентации, резко критиковавшие капитализм и призывавшие к построению социалистического общества. Большой притягательной силой обладал марксизм, провозгласивший своей целью свержение буржуазии, господство пролетариата и основание нового общества, без классов и частной собственности. Самыми влиятельными партиями левой ориентации были социал-демократы. Однако в середине 1890-х гг. в социал-демократическом движении усилилось либерально-реформистское крыло. Его идеолог немецкий социалист Э. Бернштейн отрицал необходимость социалистической революции и считал, что частичное осуществление социализма возможно в рамках капиталистического общественного строя.

В свою очередь рост рабочего движения и распространение марксизма подталкивали либералов к выработке новых идей. В конце XIX в. возник так называемый новый либерализм. Его сторонники в Англии, Франции, США (Д. Ллойд Джордж, Ж. Клемансо, Т. Рузвельт, Т. В. Вильсон) проводили реформы, направленные на укрепление демократии и улучшение жизни народных масс. Основной целью этой политики было стремление не допустить революционных потрясений в обществе.

Вопросы и задания

1. Дайте определения понятиям: монополия, империализм.

2. Какие условия необходимы для развития капитализма? Выделите основные этапы развития капитализма. Дайте краткую характеристику каждого из них.

3. Как изменилось экономическое положение Англии, Франции, Германии, США и России к концу XIX в.? Какую роль в этих процессах сыграл промышленный переворот?

4. Почему в Западной Европе в XIX в. произошла окончательная ликвидация абсолютистских режимов?

5. Существует ли связь между становлением парламентаризма и возникновением политических партий?

6. С чем связано появление политических партий в общественной жизни стран Запада? Назовите основные политические партии Великобритании, Франции и США.

7. Какие новые формы государственного правления сложились в Западной Европе к началу XX в.? Охарактеризуйте их. Приведите примеры из современной жизни.

8. Выполните творческое задание: подумайте, какие пути улучшения положения рабочего класса могли предложить: а) консерваторы; б) либералы; в) социал-демократы.

Предлагаем обсудить

Какие особенности развития капитализма позволили К. Марксу сделать вывод о том, что европейская «крупная промышленность связала между собой все народы земли, объединила все маленькие местные рынки во всемирный рынок, подготовила всюду почву для цивилизации и привела к тому, что все. что совершается в цивилизованных странах, должно оказывать влияние на все остальные страны»?



Что после капитализма? Технофеодализм! — OfficeLife

«Вот как кончается капитализм: не революционным грохотом, а эволюционным хныканьем. Точно так же, как он постепенно, тихой сапой вытеснил феодализм, пока однажды большая часть человеческих отношений не стала рыночной и феодализм не был сметен, так и капитализм сегодня свергается новым экономическим режимом — технофеодализмом». Нет, это не Маркс. И не Энгельс, естественно. Это Янис Варуфакис, экс-министр финансов Греции, пытается разобраться, что нас ждет впереди, раз уж капитализм заканчивается.

Янис Варуфакис. Фото со страницы в Facebook

Вообще-то, Янис Варуфакис — не только профессор экономики Афинского и Техасского университетов, в 2015 году примерно полгода занимавший пост министра финансов Греции в правительстве левых. На этом посту он так лихо вел переговоры с министрами финансов стран — кредиторов Греции, настаивая на списании хотя бы части ее долга, что в итоге покинул и пост, и правившую тогда коалицию. Ну да, Варуфакис — левый политик (сейчас у него своя партия), по собственному определению — «либертарный марксист», больше, чем дома, популярный в Англии (где учился) или в Германии (где баллотировался в Европарламент). Более того, публикации профессора Варуфакиса для нас не так уж важны — их у него туча, самая знаменитая книга «Глобальный минотавр» (2011) — само собой, о роли США в мировой экономике.

Мы подчеркнем иные заслуги знаменитого экономиста: он сотрудничал с компанией Valve, разрабатывая рынок виртуальных товаров для игр Dota 2 и Team Fortress 2. Иными словами, человек азартный и современный — плохому экономисту Dota не поручат. Office Life в сокращении воспроизводит колонку Варуфакиса «Технофеодализм берет верх» на крупнейшей мировой платформе экспертных мнений Project Syndicate.

Варуфакис — о прогнозах и сигналах

Цены на облигации и акции, которые должны были двигаться в резко противоположных направлениях, взлетали в унисон, иногда падали, но всегда не тогда, когда должны были. Точно так же стоимость капитала (доходность, требуемая для владения ценной бумагой) должна падать с волатильностью; вместо этого она растет по мере того, как будущие доходы становятся более неопределенными.

Возможно, самый явный признак того, что готовится что-то серьезное, появился 12 августа 2020 года. В тот день мы узнали, что за первые семь месяцев 2020 года национальный доход Соединенного Королевства (Великобритании) упал более чем на 20%, что значительно превысило даже самые мрачные прогнозы. Через несколько минут Лондонская биржа подскочила более чем на 2%. Ничего подобного никогда не происходило. Финансы полностью отделились от реальной экономики. 

Но действительно ли эти беспрецедентные события означают, что мы больше не живем при капитализме? Ведь капитализм и раньше претерпевал фундаментальные изменения. Не следует ли нам просто готовиться к его последнему перевоплощению? Нет, я так не думаю. То, что мы переживаем, — не просто очередная метаморфоза капитализма. Это нечто более глубокое и тревожное.

Варуфакис: краткий курс истории капитализма

Да, капитализм претерпел резкие изменения по крайней мере дважды с конца XIX века. Его первая крупная трансформация — от конкурентной формы к олигополии — произошла со второй промышленной революцией, когда открытие электромагнетизма привело к появлению крупных сетевых корпораций и мегабанков, необходимых для их финансирования. Форд, Эдисон и Крупп заменили пекаря, пивовара и мясника Адама Смита в качестве главных движущих сил истории. Последовавший за этим бурный цикл мегадолгов и мегадоходов в конечном итоге привел к краху 1929 года, «Новому курсу», а после Второй мировой войны — к Бреттон-Вудской системе, которая, несмотря на все свои финансовые ограничения, обеспечила редкий период стабильности.

Конец Бреттон-Вудской системы в 1971 году положил начало второй трансформации капитализма. По мере того как растущий торговый дефицит Америки становился мировым поставщиком совокупного спроса, поглощая чистый экспорт Германии, Японии, а затем и Китая, США приводили в действие самую энергичную фазу глобализации капитализма, с постоянным притоком немецких, японских, а затем китайских прибылей обратно на Уолл-стрит, финансируя все это.

Однако для того, чтобы играть свою роль, функционеры Уолл-стрит требовали освобождения от всех ограничений «Нового курса» и Бреттон-Вудской системы. С дерегулированием олигополистический капитализм превратился в капитализм финансовый. Точно так же, как Форд, Эдисон и Крупп заменили пекаря, пивовара и мясника Смита, новыми героями капитализма стали Goldman Sachs, JP Morgan и Lehman Brothers.

Хотя эти радикальные преобразования имели важные последствия (Великая депрессия, Вторая мировая война, Великая рецессия и продолжительная стагнация после 2009 года), они не изменили главной черты капитализма: системы, управляемой частной прибылью и рентой, извлекаемой через рынок.

Да, переход от смитианского к олигополистическому капитализму необычайно увеличил прибыль и позволил рыночным конгломератам использовать свою огромную рыночную власть (то есть вновь обретенную свободу от конкуренции) для получения большей ренты от потребителей. Да, Уолл-стрит извлекала ренту из общества с помощью рыночных форм грабежа средь бела дня. Тем не менее как олигополия, так и финансиализированный капитализм были движимы частными прибылями, увеличенными за счет ренты, извлекаемой с помощью какого-либо рынка, загнанного в угол, скажем, General Electric или Coca-Cola, или созданного Goldman Sachs.

Варуфакис — о финансовом капитализме

Потом, после 2008 года, все изменилось. С тех пор как в апреле 2009 года центробанки стран G-7 объединились, чтобы использовать свои возможности по печатанию денег для перераспределения глобальных финансов, возник глубокий разрыв. Сегодня мировая экономика питается постоянным генерированием денег центробанками, а не частной прибылью. Между тем извлечение стоимости все больше смещается с рынков на цифровые платформы, такие как Facebook и Amazon, которые больше не работают как олигополистические фирмы — скорее, как частные вотчины или поместья.

То, что балансы центробанков, а не прибыль, питают экономическую систему, объясняет случившееся 12 августа 2020 года. Услышав мрачную новость, финансисты подумали: «Здорово! Банк Англии в панике напечатает еще больше фунтов и направит их нам. Пора покупать акции!» По всему Западу центробанки печатают деньги, которые финансисты ссужают корпорациям, использующим их затем для выкупа своих акций, цены которых отделились от прибыли. Цифровые платформы заменили рынки в качестве места извлечения частного богатства. Впервые в истории почти все бесплатно производят основной капитал крупных корпораций. Вот что значит загружать материал на Facebook или перемещаться по нему, будучи связанным с Google Maps!

Дело, конечно, не в том, что традиционные капиталистические секторы исчезли. В начале XIX века многие феодальные отношения оставались нетронутыми, но капиталистические отношения начали доминировать. Сегодня капиталистические отношения остаются нетронутыми, но технофеодальные отношения начали их догонять.

Если я прав, то любая стимулирующая программа должна быть одновременно и слишком большой, и слишком маленькой. Ни одна процентная ставка никогда не будет соответствовать полной занятости без ускорения последовательных корпоративных банкротств. И классовая политика, в которой партии, поддерживающие капитал, конкурируют с партиями, близкими труду, закончена.

Но даже в эпоху капитализма, грозящего закончиться хныканьем, взрыв может вскоре тоже последовать. Если те, кто находится на стороне технофеодальной эксплуатации и умопомрачительного неравенства, найдут коллективный голос, он обязательно будет очень громким.

Подпишитесь, чтобы прочитать | Файнэншл Таймс

Разумный взгляд на мировой образ жизни, искусство и культуру

  • Полезные чтения
  • Интервью и отзывы
  • Кроссворд FT
  • Путешествия, дома, развлечения и стиль

Выберите вашу подписку

Испытание

Попробуйте полный цифровой доступ и узнайте, почему более 1 миллиона читателей подписались на FT

  • В течение 4 недель получите неограниченный цифровой доступ премиум-класса к надежным, отмеченным наградами бизнес-новостям FT

Подробнее

Цифровой

Будьте в курсе важных новостей и мнений

  • MyFT — отслеживайте самые важные для вас темы
  • FT Weekend — полный доступ к материалам выходных
  • Приложения для мобильных устройств и планшетов — загрузите, чтобы читать на ходу
  • Подарочная статья — делитесь до 10 статьями в месяц с семьей, друзьями и коллегами

Подробнее

ePaper

Цифровая копия печатного издания

с простой навигацией.
  • Прочтите печатное издание на любом цифровом устройстве, можно прочитать в любое время или загрузить на ходу
  • Доступно 5 международных изданий с переводом на более чем 100 языков
  • FT Magazine, журнал How to Spend It и информационные приложения включены
  • Доступ к предыдущим выпускам за 10 лет и к архивам с возможностью поиска

Подробнее

Команда или предприятие

Premium FT.com доступ для нескольких пользователей, с интеграцией и инструментами администрирования

Премиум цифровой доступ, плюс:
  • Удобный доступ для групп пользователей
  • Интеграция со сторонними платформами и CRM-системами
  • Цены, основанные на использовании, и оптовые скидки для нескольких пользователей
  • Инструменты управления подпиской и отчеты об использовании
  • Система единого входа (SSO) на основе SAML
  • Специализированный аккаунт и команды по работе с клиентами

Подробнее

Узнайте больше и сравните подписки содержание раскрывается выше

Или, если вы уже являетесь подписчиком

Войти

Промышленный капитализм — обзор

1 Возникновение и обоснование

Бюрократическое регулирование отраслей возникло в девятнадцатом веке с подъемом промышленного капитализма и бюрократического разделения труда.Британия учредила фабричную инспекцию для текстильной промышленности еще в 1832 году. Использование инспекций для решения более опасных условий труда — на спичечных фабриках, в многоквартирном доме — резко расширилось во всем западном мире в 1890-х годах (Rodgers 1998, стр. 254–9).

Регулирование оказалось, по крайней мере, частично обратимым: основные тенденции в капиталистической экономике в 1970-х и 1980-х годах включали как приватизацию государственных предприятий (см., Например, Graham and Prosser 1988, Pistula and Rasmussen 1990), так и политическое давление в сторону уже дерегулирования. регулируемые отрасли (Derthick and Quirk 1985, Harris and Milkis 1996).

Экономисты считают важным объяснить, почему регулирование необходимо в капиталистической экономике, учитывая, что неоклассическая экономическая теория утверждает, что социальные цели лучше всего достигаются рынками. Важность неоклассической теории означает, что сторонники и критики регулирования также приложили усилия, чтобы понять обоснования (см., Например, Breyer 1982). Иногда для обоснования используется концепция «внешних эффектов». Рынок требует, чтобы бизнес платил за некоторые компоненты, например за сталь при производстве автомобиля.Однако производитель не обязан покупать воздух, который он загрязняет в процессе производства автомобилей, и, в свою очередь, покупатели, управляющие автомобилями, тоже. В частности, в Соединенных Штатах в 1960-х и 1970-х годах озабоченность по поводу неспособности компаний учитывать социальные издержки ведения бизнеса использовалась для оправдания регулирования продуктов и процессов в производстве.

В дополнение к регулированию продуктов и процессов, правительства регулируют цены и вход: цену, которую может взимать отрасль, и требования для входа в бизнес.Обоснование регулирования цен и входа не основывается на концепции внешних эффектов. Скорее, аргумент состоит в том, что некоторые отрасли приобретают характеристики монополии, будь то естественная монополия или потому, что существуют очень высокие барьеры для входа. Например, было бы неэффективно иметь несколько железных дорог, конкурирующих друг с другом, поскольку затраты на прокладку железнодорожных путей очень высоки. Более того, поскольку строительство железной дороги обходится дорого, войти в бизнес чрезвычайно сложно, а это означает, что конкуренции, которая должна обеспечивать соответствие цен и услуг потребительскому спросу, не существует.Без конкуренции железные дороги могли бы взимать плату за услуги по той же цене, что и они. Таким образом, железные дороги, первая отрасль, подпадающая под национальное бюрократическое регулирование, в Соединенных Штатах будет взимать больше за ближнемагистральные рейсы, чем за дальние, потому что на ближнемагистральных маршрутах было гораздо меньше конкуренции (Skowronek 1982, стр. 124–5, 141–14). 50). На воздушном транспорте также существуют высокие барьеры для въезда, поскольку воздушное пространство ограничено, а взлетно-посадочные полосы и выходы в любой аэропорт ограничены. Кто-то должен выделить место и убедиться, что, когда у авиакомпании есть место, она не игнорирует пожелания клиентов.Экономисты также отмечают важность «сетевых эффектов» в монополии. Если наличие совместимых компьютерных систем облегчает обмен информацией, каждый человек, покупающий компьютерную систему, имеет стимул купить такую, совместимую с уже имеющимися у людей, независимо от того, лучшая это система или нет. Адвокаты утверждают, что такие профессии, как медицина и право, требуют регулирования, потому что для оценки того, правильно ли практикуется профессия, требуется опыт. Потребители не могут оценить, знает ли хирург, что он делает, пока не станет слишком поздно.

Эти обоснования регулирования подверглись серьезной критике со стороны тех, кто считает, что рынки должны быть нерегулируемыми, и тех, кто считает, что регулирование неэффективно, потому что отрасли имеют особый доступ к государству, который не предоставляется их работникам или клиентам (Derthick and Quirk 1985 ). С этой точки зрения регулирующая бюрократия, призванная учесть интересы общества в капиталистической экономике, оказывается «захваченной» отраслями, которые они должны регулировать. Затем регулирующая бюрократия действует в основном для того, чтобы оградить отрасли от конкуренции и защитить их интересы.Иногда это происходило намеренно: железнодорожные регуляторы предназначались для поддержания и стабилизации железнодорожной отрасли. В конце девятнадцатого века железные дороги в Соединенных Штатах хотели регулировать, чтобы смягчить стимулы к снижению цен, из-за которых железные дороги прекратили свою деятельность (Skowronek 1982). Во Франции нотариуса приветствуют постановление о сохранении их монополии на составление юридических контрактов; открытие этой монополии означало бы снижение доходов в результате конкуренции (Suleiman 1987).

Экономисты называют попытки получить защиту от рынка путем законодательного или бюрократического вмешательства «стремлением к получению ренты», то есть попыткой получить прибыль, превышающую ту, которая требуется для удержания человека в бизнесе, — и многие утверждали, что рента — поиск — это суть регулирования. Например, юристы получают лицензию от адвокатов; он ограничивает количество доступных юристов и, таким образом, поддерживает более высокую цену, чем было бы в случае, если бы кто-либо мог заниматься юридической практикой. Утверждение о том, что регулирование защищает неэффективные отрасли от конкуренции и использует государственную власть для искусственно высоких цен, в значительной степени способствовало дерегулированию в Соединенных Штатах.В конце 1970-х и 1980-х годах (Дертик и Куирк 1985, Харрис и Милкис 1996). В других странах критика государственной собственности на промышленность привела к приватизации, которая, в свою очередь, повлекла за собой регулирование (Graham and Prosser 1988). В промышленно развитых странах Второго мира отрасли различались по своей способности поддерживать монополию или другим преимуществам, которые дает регулирование (Derthick and Quirk 1985, Suleiman 1987).

В Соединенных Штатах дерегулирование, похоже, способствовало консолидации в отрасли авиаперевозок и грузоперевозок, как и следовало из понимания «естественных монополий».Возможно, удивительно, что сила лобби, выступающего за экологическое регулирование, означала, что дерегулирование окружающей среды не зашло далеко (Harris and Milkis 1996). Сторонники более рыночного подхода к защите прав на загрязнение получили признание в поправках к Закону о чистом воздухе, но правительственные чиновники по-прежнему активно участвовали в регулировании (Harris and Milkis 1996). Президенты, избранные на антирегулирующих платформах, не полностью контролируют политическую среду, в которой они работают. Американская федеральная система также обеспечивает доступ в штатах, когда люди проигрывают на федеральном уровне.Например, когда федеральное правительство попыталось ограничить регулирование рекламы, активисты обратились к более сочувствующим правительствам штатов.

Государства подходят к регулированию, опираясь на разные институты, которые, в свою очередь, имеют разные стили. Суды, законодательные органы, местные органы власти, маркетинговые советы и бюрократические агентства — все они могут (и уже имели) налагать приказы на капиталистические предприятия. В Соединенных Штатах до гражданской войны вместо того, чтобы полагаться на переговоры между бизнесом и бюрократами или на правила бюрократов, которые применялись в судах, Соединенные Штаты полагались на суды — в основном суды штатов — для обеспечения соблюдения статутов или обязанностей по общему праву.Кроме того, законодательные органы штатов предоставили предприятиям чартеры и взамен ввели некоторую форму регулирования: ограничения на то, что предприниматели могут взимать плату за переход моста или использование дороги (Hartz 1948), или требования, чтобы те, кто владеет доками, вносили вклад в поддержание дноуглубительных работ в гаванях и открытый (Хартог, 1983). Такое регулирование не является вопросом общих правил, реализуемых через бюрократию, но это была попытка потребовать от предприятий учитывать общественные интересы, которые не так быстро решаются на рынке.К концу девятнадцатого века в большинстве штатов было учреждено ошеломляющее множество советов, комиссий и специальных судов, чтобы вместо этого обеспечить учет более широких общественных интересов.

Конец капитализма начался | Экономика

Красные флаги и маршевые песни Syriza во время греческого кризиса, плюс ожидание, что банки будут национализированы, ненадолго возродили мечту 20-го века: насильственное разрушение рынка сверху. На протяжении большей части 20 века именно так левые представляли себе первый этап экономики, выходящей за рамки капитализма.Сила будет применена рабочим классом либо у урны для голосования, либо на баррикадах. Рычагом будет государство. Возможность предоставлялась благодаря частым эпизодам экономического коллапса.

Зато за последние 25 лет потерпел крах проект левых. Рынок разрушил план; индивидуализм заменил коллективизм и солидарность; сильно увеличившаяся рабочая сила мира выглядит как «пролетариат», но больше не думает и не ведет себя так, как когда-то.

Если вы пережили все это и не любили капитализм, это было для вас травмой.Но в этом процессе технология создала новый выход, который остатки старых левых — и все другие силы, находящиеся под их влиянием, — должны либо принять, либо умереть. Оказывается, капитализм не отменят марш-маршем. Он будет отменен путем создания чего-то более динамичного, которое поначалу было почти невидимым в рамках старой системы, но которое прорвется, изменив экономику вокруг новых ценностей и моделей поведения. Я называю это посткапитализмом.

Watch: Капитализм терпит неудачу, и пора паниковать Guardian

Как и с концом феодализма 500 лет назад, замена капитализма посткапитализмом будет ускоряться внешними потрясениями и формироваться появлением нового типа людей.И это началось.

Посткапитализм возможен благодаря трем основным изменениям, которые произошли в информационных технологиях за последние 25 лет. Во-первых, это уменьшило потребность в работе, размыло границы между работой и свободным временем и ослабило взаимосвязь между работой и заработной платой. Грядущая волна автоматизации, которая в настоящее время приостановлена ​​из-за того, что наша социальная инфраструктура не может выдержать последствий, значительно сократит объем работы, необходимой — не только для существования, но и для обеспечения достойной жизни для всех.

Во-вторых, информация подрывает способность рынка правильно формировать цены. Это потому, что рынки основаны на дефиците, а информации много. Механизм защиты системы состоит в формировании монополий — гигантских технологических компаний — в масштабах, невиданных за последние 200 лет, но они не могут продолжаться. Создавая бизнес-модели и оценивая акции на основе сбора и приватизации всей информации, производимой обществом, такие фирмы строят хрупкое корпоративное здание, противоречащее самой основной потребности человечества — свободному использованию идей.

В-третьих, мы наблюдаем спонтанный рост совместного производства: появляются товары, услуги и организации, которые больше не подчиняются требованиям рынка и управленческой иерархии. Самый большой информационный продукт в мире — Википедия — создается добровольцами бесплатно, что упраздняет бизнес-энциклопедию и лишает рекламную индустрию дохода примерно в 3 миллиарда долларов в год.

Практически незаметно в нишах и дуплах рыночной системы целые слои экономической жизни начинают двигаться в другом ритме.Параллельные валюты, тайм-банки, кооперативы и самоуправляемые пространства быстро разрослись, что почти не замечается профессионалами-экономистами и часто является прямым результатом разрушения старых структур в период кризиса после 2008 года.

Вы найдете эту новую экономику только в том случае, если будете к ней прислушиваться. В Греции, когда массовая НПО составляла карту продовольственных кооперативов страны, альтернативных производителей, параллельных валют и местных систем обмена, они обнаружили более 70 основных проектов и сотни более мелких инициатив, начиная от сквотов и заканчивая автостоянками и бесплатными детскими садами.Традиционным экономистам кажется, что такие вещи едва ли можно квалифицировать как экономическую деятельность, но в том-то и дело. Они существуют потому, что торгуют, пусть и прерывисто и неэффективно, валютой посткапитализма: свободное время, сетевая активность и бесплатные вещи. Это кажется скудным, неофициальным и даже опасным для создания полноценной альтернативы глобальной системе, но то же самое делали деньги и кредит в эпоху Эдуарда III.

Делимся плодами нашего труда. Иллюстрация Джо Маги

Новые формы собственности, новые формы кредитования, новые юридические контракты: за последние 10 лет возникла целая бизнес-субкультура, которую СМИ окрестили «экономикой совместного использования».Разговариваются такие модные слова, как «всеобщее достояние» и «коллегиальное производство», но мало кто удосужился спросить, что такое развитие означает для самого капитализма.

Я считаю, что это путь к отступлению — но только в том случае, если эти проекты на микроуровне будут поддерживаться, продвигаться и защищаться за счет фундаментальных изменений в том, что делают правительства. И это должно быть вызвано изменением нашего мышления — о технологиях, собственности и работе. Так что, когда мы создаем элементы новой системы, мы можем сказать себе и другим: «Это больше не просто мой механизм выживания, моя дыра от неолиберального мира; это новый образ жизни в процессе становления.

Крах 2008 года унес 13% мирового производства и 20% мировой торговли. Глобальный рост стал отрицательным — по шкале, где все, что ниже + 3%, считается рецессией. На западе это привело к фазе депрессии, более продолжительной, чем в 1929-1933 годах, и даже сейчас, на фоне вялого восстановления, экономисты основного направления напуганы перспективой долгосрочной стагнации. Афтершоки в Европе разрывают континент на части.

Решениями были: жесткая экономия плюс денежное превышение.Но они не работают. В наиболее пострадавших странах пенсионная система разрушена, пенсионный возраст повышен до 70 лет, а образование приватизируется, так что теперь выпускникам предстоит пожизненно иметь высокие долги. Сервисы демонтируются, а инфраструктурные проекты приостанавливаются.

Даже сейчас многие люди не понимают истинного значения слова «аскетизм». Жесткая экономия — это не восемь лет сокращения расходов, как в Великобритании, и даже не социальная катастрофа, нанесенная Греции. Это означает снижение заработной платы, социальной заработной платы и уровня жизни на западе на десятилетия до тех пор, пока они не достигнут уровня среднего класса в Китае и Индии на пути к росту.

Между тем при отсутствии альтернативной модели создаются условия для нового кризиса. Реальная заработная плата упала или осталась на прежнем уровне в Японии, южной части еврозоны, США и Великобритании. Теневая банковская система была воссоздана, и теперь она больше, чем была в 2008 году. Новые правила, требующие от банков держать больше резервов, были смягчены или отложены. Между тем, залитый свободными деньгами, 1% стал богаче.

Таким образом, неолиберализм превратился в систему, запрограммированную на повторение катастрофических неудач.Хуже того, он сломал 200-летнюю модель промышленного капитализма, когда экономический кризис стимулировал новые формы технологических инноваций, которые приносят пользу всем.

Это потому, что неолиберализм был первой экономической моделью за 200 лет, подъем которой был основан на подавлении заработной платы и разрушении социальной мощи и устойчивости рабочего класса. Если мы рассмотрим периоды взлета, изучаемые теоретиками длительного цикла — 1850-е годы в Европе, 1900-е и 1950-е годы по всему миру — именно сила организованного труда заставила предпринимателей и корпорации прекратить попытки возродить устаревшие бизнес-модели с помощью заработной платы. сокращений, и новаторски их путь к новой форме капитализма.

В результате в каждом подъеме мы находим синтез автоматизации, более высокой заработной платы и более дорогостоящего потребления. Сегодня нет давления со стороны рабочей силы, и технологии, находящиеся в центре этой инновационной волны, не требуют увеличения потребительских расходов или повторного найма старой рабочей силы на новые рабочие места. Информация — это машина для снижения цен на вещи и сокращения рабочего времени, необходимого для поддержания жизни на планете.

В результате значительная часть представителей бизнес-класса превратилась в неолуддитов.Столкнувшись с возможностью создания лабораторий по секвенированию генов, они вместо этого открывают кофейни, маникюрные бары и подрядные клининговые фирмы: банковская система, система планирования и поздняя неолиберальная культура вознаграждают прежде всего создателей низкозатратной и продолжительной работы.

Инновации происходят, но пока они не вызвали пятый долгий подъем капитализма, которого ожидала теория длительного цикла. Причины кроются в специфике информационных технологий.

Нас окружают не только интеллектуальные машины, но и новый уровень реальности, основанный на информации.Представьте себе авиалайнер: на нем летает компьютер; он был спроектирован, испытан на прочность и «виртуально изготовлен» миллионы раз; он передает своим производителям информацию в реальном времени. На борту лайнера люди, прищурившись, смотрят на экраны, подключенные в некоторых счастливых странах к Интернету.

Если смотреть с земли, это такая же белая металлическая птица, что и в эпоху Джеймса Бонда. Но теперь это и интеллектуальная машина, и узел в сети. Он имеет информационное содержание и добавляет миру «информационную ценность», а также физическую ценность.На загруженном бизнес-рейсе, когда все смотрят в Excel или Powerpoint, пассажирский салон лучше всего воспринимается как информационная фабрика.

Утопично полагать, что мы находимся на пороге эволюции за пределы капитализма? Иллюстрация Джо Маги

Но чего стоит вся эта информация? Вы не найдете ответа в отчетах: интеллектуальная собственность оценивается в современных стандартах бухгалтерского учета путем предположений. Исследование, проведенное Институтом SAS в 2013 году, показало, что для оценки данных невозможно адекватно рассчитать ни стоимость их сбора, ни рыночная стоимость, ни будущий доход от них.Только с помощью формы учета, включающей неэкономические выгоды и риски, компании могли фактически объяснить своим акционерам, чего на самом деле стоят их данные. Что-то сломано в логике, которую мы используем для оценки самого важного в современном мире.

Великий технический прогресс начала 21 века состоит не только из новых объектов и процессов, но и из старых, сделанных разумными. Содержащиеся в знаниях продукты становятся более ценными, чем физические вещи, которые используются для их производства.Но это ценность, измеряемая как полезность, а не обменная стоимость или стоимость активов. В 1990-х экономисты и технологи сразу же пришли к одной и той же мысли: эта новая роль информации создает новый, «третий» вид капитализма — столь же отличный от промышленного капитализма, как промышленный капитализм был для торгового и рабского капитализма 17-18 вв. Но они изо всех сил пытались описать динамику нового «когнитивного» капитализма. И по какой-то причине. Его динамика глубоко некапиталистическая.

Во время и сразу после Второй мировой войны экономисты рассматривали информацию просто как «общественное благо». Правительство США даже постановило, что нельзя получать прибыль от патентов, а только от самого производственного процесса. Затем мы начали разбираться в интеллектуальной собственности. В 1962 году Кеннет Эрроу, гуру основной экономики, сказал, что в условиях свободной рыночной экономики цель изобретений — создать права интеллектуальной собственности. Он отметил: «Именно в той мере, в какой это является успешным, наблюдается недоиспользование информации.

Вы можете наблюдать истину этого в каждой когда-либо созданной модели электронного бизнеса: монополизировать и защищать данные, собирать бесплатные социальные данные, генерируемые взаимодействием с пользователем, подталкивать коммерческие силы в области производства данных, которые раньше не были коммерческими, мой существующие данные для прогнозной ценности — всегда и везде, гарантируя, что никто, кроме корпорации, не сможет использовать результаты.

Если мы переформулируем принцип Эрроу в обратном порядке, его революционные последствия очевидны: если свободная рыночная экономика плюс интеллектуальная собственность приводит к «недоиспользованию информации», то экономика, основанная на полном использовании информации, не может терпеть свободный рынок или абсолютную права интеллектуальной собственности.Бизнес-модели всех наших современных цифровых гигантов предназначены для предотвращения изобилия информации.

И все же информации много. Информационные товары можно свободно тиражировать. Как только вещь сделана, ее можно бесконечно копировать / вставлять. Музыкальная композиция или гигантская база данных, которую вы используете для постройки авиалайнера, требует затрат на производство; но стоимость его воспроизводства падает до нуля. Следовательно, если со временем возобладает нормальный ценовой механизм капитализма, его цена также упадет до нуля.

Последние 25 лет экономика боролась с этой проблемой: вся основная экономика исходит из состояния дефицита, но самая динамичная сила в нашем современном мире изобилует и, как однажды выразился гений хиппи Стюарт Брэнд, «хочет буть свободен».

Наряду с миром монополизированной информации и наблюдения, созданного корпорациями и правительствами, существует другая динамика роста вокруг информации: информация как социальное благо, бесплатное в точке использования, неспособное владеть, эксплуатировать или оценивать. Я изучил попытки экономистов и бизнес-гуру создать основу для понимания динамики экономики на основе большого количества социальной информации. Но на самом деле это было придумано одним экономистом XIX века в эпоху телеграфа и паровой машины.Его имя? Карл Маркс.

Место действия — Кентиш-Таун, Лондон, февраль 1858 года, примерно в 4 часа ночи. Маркс находится в розыске в Германии и усердно пишет мысленные эксперименты и записи для себя. Когда они наконец увидят, что Маркс пишет этой ночью, левые интеллектуалы 1960-х годов признают, что это «бросает вызов каждой серьезной интерпретации Маркса, когда-либо задуманной». Он называется «Фрагмент на машинах».

Во «Фрагменте» Маркс представляет себе экономику, в которой основная роль машин — производить, а главная роль людей — контролировать их.Он был уверен, что в такой экономике основной производительной силой будет информация. Производительная мощность таких машин, как хлопкопрядильная машина, телеграф и паровоз, зависела не от количества труда, затраченного на их производство, а от уровня социальных знаний. Иными словами, организация и знания внесли больший вклад в производственную мощь, чем работа по изготовлению и эксплуатации машин.

Учитывая то, чем должен был стать марксизм — теорией эксплуатации, основанной на краже рабочего времени — это революционное заявление.Он предполагает, что, как только знание становится производительной силой само по себе, перевешивая реальный труд, затраченный на создание машины, большой вопрос становится не о «заработной плате против прибыли», а о том, кто контролирует то, что Маркс называл «силой знания».

В экономике, где машины выполняют большую часть работы, природа знаний, заключенных внутри машин, должна, пишет он, быть «социальной». В заключительном ночном мысленном эксперименте Маркс вообразил конечную точку этой траектории: создание «идеальной машины», которая существует вечно и ничего не стоит.По его словам, машина, которую можно построить бесплатно, не добавит никакой ценности производственному процессу и быстро, в течение нескольких отчетных периодов, снизит цену, прибыль и трудозатраты на все остальное, чего она касается.

Как только вы поймете, что информация является физической, а программное обеспечение — машиной, и что хранилище, пропускная способность и вычислительная мощность падают в цене с экспоненциальной скоростью, ценность мышления Маркса становится очевидной. Нас окружают машины, которые ничего не стоят и могли бы, если бы мы хотели, прослужить вечно.

В этих размышлениях, не публиковавшихся до середины 20-го века, Маркс представлял, что информация будет храниться и передаваться в нечто, называемое «общим интеллектом», — который был разумом всех людей на Земле, связанных социальным знанием, в котором каждое обновление приносит пользу всем. Короче говоря, он вообразил нечто близкое к информационной экономике, в которой мы живем. И, как он писал, его существование «взорвет капитализм до небес».

Маркс вообразил нечто близкое к нашей информационной экономике.Он писал, что его существование подорвет капитализм до небес

С изменением ландшафта старый путь за пределы капитализма, о котором думали левые в 20-м веке, теряется.

Но открылся другой путь. Совместное производство с использованием сетевых технологий для производства товаров и услуг, которые работают только тогда, когда они бесплатны или совместно используются, определяет путь за пределы рыночной системы. Ему понадобится государство, чтобы создать основу — точно так же, как оно создавало основу для фабричного труда, здоровой валюты и свободной торговли в начале 19 века.Посткапиталистический сектор, вероятно, будет сосуществовать с рыночным сектором в течение десятилетий, но происходят серьезные изменения.

Сети восстанавливают «гранулярность» посткапиталистического проекта. То есть они могут быть основой нерыночной системы, которая копирует себя, которую не нужно создавать заново каждое утро на экране компьютера комиссара.

Переход затронет государство, рынок и совместное производство за пределами рынка. Но чтобы это произошло, необходимо будет изменить конфигурацию всего проекта левых, от протестных групп до основных социал-демократических и либеральных партий.Фактически, как только люди поймут логику посткапиталистического перехода, такие идеи больше не будут собственностью левых, а будут принадлежать гораздо более широкому движению, для которого нам потребуются новые ярлыки.

Кто может сделать это? В старом левом проекте это был промышленный рабочий класс. Более 200 лет назад радикальный журналист Джон Телуолл предупредил людей, которые построили английские фабрики, что они создали новую и опасную форму демократии: «Каждая большая мастерская и фабрика — это своего рода политическое общество, которое невозможно осуществить никаким парламентским актом. тишина, и магистрат не разойдется.»

Сегодня все общество — это фабрика. Мы все участвуем в создании и воссоздании брендов, норм и институтов, которые нас окружают. В то же время коммуникационные сети, жизненно важные для повседневной работы и получения прибыли, переполнены общими знаниями и недовольством. Сегодня это сеть — как и мастерская 200 лет назад — которую они «не могут заставить замолчать или разойтись».

Мануэль Кастельс: как современные политические движения охватывают городское пространство и киберпространство Guardian

Верно, что государства могут закрыть Facebook, Twitter, даже весь Интернет и мобильную сеть во время кризиса, парализуя при этом экономику.И они могут хранить и контролировать каждый килобайт информации, которую мы производим. Но они не могут восстановить иерархическое, пропагандистское и невежественное общество 50 лет назад, кроме как — как в Китае, Северной Корее или Иране — отказавшись от ключевых аспектов современной жизни. По словам социолога Мануэля Кастельса, это было бы похоже на попытку деэлектрифицировать страну.

Создав миллионы людей, объединенных в сеть, эксплуатируемых в финансовом отношении, но обладая всем человеческим интеллектом одним движением пальца, информационный капитализм создал нового агента изменений в истории: образованного и связанного человека.

Это будет больше, чем просто экономический переход. Конечно, существуют параллельные и неотложные задачи декарбонизации мира и борьбы с демографическими и фискальными бомбами замедленного действия. Но я сосредотачиваюсь на экономическом переходе, вызванном информацией, потому что до сих пор он был отодвинут на второй план. Одноранговые отношения превратились в нишевую навязчивую идею провидцев, в то время как «большие мальчики» из левой экономической теории продолжают критиковать меры жесткой экономии.

Информация хочет быть свободной.Иллюстрация Джо Маги

Фактически, на местах в таких местах, как Греция, сопротивление жесткой экономии и создание «сетей, в которых вы не можете по умолчанию» — как сказал мне один активист, — идут рука об руку. Прежде всего, посткапитализм как концепция касается новых форм человеческого поведения, которые традиционная экономика вряд ли признала бы актуальными.

Итак, как мы визуализируем предстоящий переход? Единственная последовательная параллель, которая у нас есть, — это замена феодализма капитализмом — и благодаря работе эпидемиологов, генетиков и аналитиков данных мы знаем об этом переходе гораздо больше, чем 50 лет назад, когда он был «собственностью» социальных наук. .Первое, что мы должны признать, это то, что разные способы производства построены вокруг разных вещей. Феодализм представлял собой экономическую систему, основанную на обычаях и законах о «обязательствах». Капитализм был структурирован чем-то чисто экономическим: рынком. Исходя из этого, мы можем предсказать, что посткапитализм, предварительным условием которого является изобилие, не будет просто модифицированной формой сложного рыночного общества. Но мы можем только начать понимать, на что это будет похоже.

Я не говорю об этом, чтобы избежать вопроса: можно обозначить общие экономические параметры посткапиталистического общества, например, к 2075 году.Но если такое общество построено вокруг человеческого освобождения, а не экономики, непредсказуемые вещи начнут формировать его.

Например, для Шекспира в 1600 году наиболее очевидным было то, что рынок вызвал новые виды поведения и морали. По аналогии, наиболее очевидной «экономической» вещью Шекспира 2075 года будет полный переворот в гендерных отношениях, сексуальности или здоровье. Возможно, не будет даже драматургов: возможно, изменится сама природа средств массовой информации, которые мы используем, чтобы рассказывать истории — точно так же, как это изменилось в елизаветинском Лондоне, когда были построены первые публичные театры.

Подумайте о разнице между, скажем, Горацио в Гамлете и таким персонажем, как Дэниел Дойс в Диккенсе Литтл Доррит . Оба несут с собой характерную для своего возраста навязчивую идею — Горацио одержим гуманистической философией; Дойс одержим патентованием своего изобретения. В Шекспире не может быть такого персонажа, как Дойс; в лучшем случае он получил бы эпизодическую роль комика из рабочего класса. Тем не менее, к тому времени, когда Диккенс описал Дойса, большинство его читателей знали кого-то вроде него.Точно так же, как Шекспир не мог вообразить Дойса, мы также не можем представить себе людей, которых будет производить общество, когда экономика перестанет играть центральную роль в жизни. Но мы можем видеть их прообразные формы в жизни молодых людей во всем мире, ломающие барьеры 20-го века, связанные с сексуальностью, работой, творчеством и самостью.

Феодальная модель сельского хозяйства столкнулась сначала с ограничениями окружающей среды, а затем с мощным внешним потрясением — Черной смертью. После этого произошел демографический шок: слишком мало рабочих на землю, что повысило их заработную плату и сделало невозможным применение старой феодальной системы обязательств.Нехватка рабочей силы также вызвала технологические инновации. Новые технологии, которые лежали в основе подъема торгового капитализма, были теми, которые стимулировали торговлю (печать и бухгалтерский учет), создание товарного богатства (добыча полезных ископаемых, компас и быстрые корабли) и производительности (математика и научный метод).

На протяжении всего процесса присутствовало то, что выглядело второстепенным для старой системы — деньги и кредит, — но на самом деле им суждено было стать основой новой системы.В феодализме многие законы и обычаи фактически формировались вокруг игнорирования денег; кредит в высоком феодализме считался греховным. Поэтому, когда деньги и кредит прорвались через границы, чтобы создать рыночную систему, это было похоже на революцию. Затем, что придало энергии новой системе, так это открытие практически неограниченного источника свободного богатства в Америке.

Сочетание всех этих факторов взяло группу людей, маргинализированных при феодализме — гуманистов, ученых, мастеров, юристов, радикальных проповедников и богемных драматургов, таких как Шекспир, — и поставило их во главе социальных преобразований.В ключевые моменты, хотя вначале это было условно, государство переключалось с препятствования изменениям на их продвижение.

Сегодня то, что разъедает капитализм, который едва ли рационализируется господствующей экономической теорией, — это информация. Большинство законов, касающихся информации, определяют право корпораций хранить ее и право государств на доступ к ней, независимо от прав человека граждан. Эквивалентом печатного станка и научного метода являются информационные технологии и их распространение на все другие технологии, от генетики до здравоохранения, сельского хозяйства и кино, где они быстро сокращают расходы.

Современный эквивалент длительной стагнации позднего феодализма — остановившийся взлет третьей промышленной революции, когда вместо быстрой автоматизации прекращающейся работы мы вынуждены создавать то, что Дэвид Грэбер называет «дерьмовыми рабочими местами» с низкой оплатой труда. . И многие экономики находятся в состоянии стагнации.

Эквивалент нового источника свободного богатства? Это не совсем богатство: это «внешние эффекты» — бесплатные вещи и благополучие, создаваемые сетевым взаимодействием. Это рост нерыночного производства, неизвестной информации, одноранговых сетей и неуправляемых предприятий.Французский экономист Ян Мулье-Бутанг говорит, что Интернет — это «и корабль, и океан», когда речь идет о современном эквиваленте открытия нового мира. Фактически, это корабль, компас, океан и золото.

Современные внешние потрясения очевидны: истощение энергии, изменение климата, старение населения и миграция. Они изменяют динамику капитализма и делают его неработоспособным в долгосрочной перспективе. Они еще не оказали такого же воздействия, как Черная смерть, но, как мы видели в Новом Орлеане в 2005 году, не требуется бубонная чума, чтобы разрушить социальный порядок и функциональную инфраструктуру в финансово сложном и обедневшем обществе.

Как только вы поймете переход таким образом, необходимость не в суперкомпьютерном пятилетнем плане, а в проекте, целью которого должно быть расширение тех технологий, бизнес-моделей и моделей поведения, которые растворяют рыночные силы, социализируют знания, искореняют потребность работать и подтолкнуть экономику к изобилию. Я называю это Project Zero — потому что его цели — энергетическая система с нулевым выбросом углерода; производство машин, продукции и услуг с нулевыми предельными затратами; и сокращение необходимого рабочего времени максимально близко к нулю.

Большинство левых 20-го века считали, что у них нет роскоши управляемого перехода: для них было условием веры, что ничего из грядущей системы не может существовать внутри старой, хотя рабочий класс всегда пытался создать альтернативная жизнь внутри и «вопреки» капитализму. В результате, как только возможность перехода в советском стиле исчезла, современные левые были озабочены просто противоположными вещами: приватизацией здравоохранения, антипрофсоюзными законами, гидроразрывом — список можно продолжить.

Если я прав, то логическая цель сторонников посткапитализма состоит в том, чтобы создавать альтернативы внутри системы; использовать правительственную власть радикальным и разрушительным образом; и направлять все действия на переходный период, а не на защиту случайных элементов старой системы. Мы должны понять, что срочно, а что важно, а что иногда не совпадает.

Сила воображения станет критической. В информационном обществе никакие мысли, дебаты или мечты не пропадают даром — будь то в палаточном лагере, тюремной камере или в помещении для настольного футбола стартап-компании.

Как и в случае виртуального производства, при переходе к посткапитализму работа, проделанная на этапе проектирования, может уменьшить количество ошибок на этапе реализации. Посткапиталистический мир, как и программное обеспечение, может быть построен по модульному принципу. Разные люди могут работать над ним в разных местах, с разной скоростью и относительно автономно друг от друга. Если бы я мог бесплатно создать что-то одно, это был бы глобальный институт, который правильно моделирует капитализм: модель всей экономики с открытым исходным кодом; официальный, серый и черный.Каждый проведенный эксперимент обогатил бы его; это будет открытый исходный код и столько же точек данных, сколько самые сложные климатические модели.

Главное противоречие сегодня заключается между возможностью бесплатных, изобильных товаров и информации; и система монополий, банков и правительств, пытающихся сохранить частные, дефицитные и коммерческие вещи. Все сводится к борьбе между сетью и иерархией: между старыми формами общества, сформированными вокруг капитализма, и новыми формами общества, которые предвосхищают то, что будет дальше.

Утопично полагать, что мы находимся на пороге эволюции за пределы капитализма? Мы живем в мире, в котором геи могут вступать в брак, и в котором контрацептивы за 50 лет сделали среднюю женщину из рабочего класса свободнее, чем самый безумный распутник эпохи Блумсбери. Почему же тогда нам так трудно представить себе экономическую свободу?

Это элиты, отрезанные в своем мире темных лимузинов, чей проект выглядит заброшенным

Это элиты, отрезанные в своем мире темных лимузинов, чей проект выглядит таким же заброшенным, как и проект тысячелетних сект в мире. 19 век.Демократия бунтарей, коррумпированных политиков, контролируемых магнатами газет и государства слежки выглядит такой же фальшивой и хрупкой, как Восточная Германия 30 лет назад.

Все прочтения истории человечества должны учитывать возможность отрицательного исхода. Он преследует нас в фильмах о зомби, фильмах-катастрофах, в постапокалитических пустошах таких фильмов, как Дорога или Элизиум . Но почему бы нам не сформировать картину идеальной жизни, построенную на обильном количестве информации, неиерархической работе и отделении работы от заработной платы?

Миллионы людей начинают понимать, что им продали мечту, которая не соответствует тому, что может дать реальность.Их ответ — гнев и отступление к национальным формам капитализма, которые могут только разорвать мир на части. Наблюдать за их появлением — от левых фракций, выступающих за Грексит, в Syriza, до Национального фронта и изоляционизма американских правых — все равно что смотреть, как сбываются кошмары, которые у нас были во время кризиса Lehman Brothers.

Нам нужно больше, чем просто куча утопических мечтаний и небольших горизонтальных проектов. Нам нужен проект, основанный на разуме, доказательствах и проверяемых замыслах, который соответствует принципам истории и является устойчивым для всей планеты.И нам нужно продолжать это.

  • Посткапитализм опубликован Алленом Лейном 30 июля. Пол Мейсон спросит, прошел ли капитализм день на распроданном мероприятии Guardian Live 22 июля. Сообщите нам свои мысли заранее на theguardian.com/membership.

Посткапитализм Пола Мейсона (Аллен Лейн, 16,99 фунтов стерлингов). Чтобы заказать копию за 12,99 фунтов стерлингов, перейдите на bookshop.theguardian.com или позвоните по телефону 0330 333 6846. Бесплатная доставка по Великобритании на сумму более 10 фунтов стерлингов, только онлайн-заказы.Телефонные заказы мин. p & p 1,99 фунта стерлингов.

Страница не найдена — Институт Земли

Меню

  • О
    • Миссия
    • О нас
    • Директор
    • Факультет Института Земли
      • Добро пожаловать
      • проспект
      • участников
      • Члены комитета
    • Центры и программы
    • Разнообразие
    • ресурсов
      • Ресурсы по COVID-19
    • Свяжитесь с нами
    • Политика конфиденциальности
  • Исследовать
    • Исследование: Фонд
      • Обзор исследования
      • Климат
      • Вода
      • Энергия
      • Глобальное здравоохранение
      • Экосистемы
      • Сельское хозяйство
      • Опасности и снижение рисков
      • Урбанизация
      • Мир и справедливость
    • Удары
    • Новости исследований
    • Центры и программы
    • Программа постдокторских исследований
    • Опыт исследований в бакалавриате
    • Возможности гранта
  • Образование
    • Добро пожаловать
    • Бакалавриат
    • Магистратура
    • Докторантура
    • Исполнительное образование
      • Сертификаты
    • Программы без диплома
    • Курсы по вопросам окружающей среды и устойчивого развития
  • Выпускники
  • Профилей
    • Факультет
    • Студенты
  • Новости образования
  • Текущих студентов
    • Дом студентов
    • Ассоциации и клубы
    • Новости студентов
    • Профили студентов
    • Возможности для исследований, стажировки и работы на местах
    • Профессиональное развитие
    • Стипендии и стипендии
    • Исследования студентов
    • Программы
  • Подписаться
  • События
    • Календарь событий
    • Институт Земли LIVE
    • Виртуальный календарь студенческих мероприятий
    • Подпишитесь, чтобы получать объявления о еженедельных мероприятиях
  • Новости
    • Новости
    • Архив
    • В СМИ
    • Ресурсы
    • RSS-каналы
  • Мультимедиа
  • Блог
  • Раздача
  • Проектов
  • Справочник
  • Страница не найдена

    • Справочник Института Земли
    • Узнайте об Институте Земли
    • Образовательные программы Института Земли
    • Новости Института Земли
    ПОЖЕРТВОВАТЬ

    Ясная связь между рабством и американским капитализмом

    Дина Гердеман

    Связь между рабством и капитализмом в Соединенных Штатах не всегда была кристально ясной в наших учебниках истории.Долгое время историки в основном изображали рабство как региональный институт жестокости на Юге, а не как движущую силу более широкого американского экономического процветания.

    Сейчас 16 ученых помогают установить рекорд, исследуя истинную связь между экономическим развитием XIX века и жестокой системой человеческого рабства в книге 2016 года Капитализм рабства: Новая история американского экономического развития .

    Вопреки распространенному мнению, не только мелкие фермеры Новой Англии несли ответственность за укрепление экономического положения Америки по мере роста капитализма.Скорее, необходимо также учитывать каторгу рабов в таких местах, как Алабама, Южная Каролина и Миссисипи. Фактически, более половины национального экспорта в первые шесть десятилетий XIX века составлял хлопок-сырец, почти весь он выращивался рабами, согласно книге, отредактированной Свеном Беккертом, профессором истории Лэрда Белла. в Гарвардском университете и приглашенный профессор HBS, а также Сет Рокман, адъюнкт-профессор истории в Университете Брауна.

    Рабская экономика южных штатов оказала влияние на всю территорию США.Южная экономика, с множеством торговцев в Нью-Йорке, Бостоне и других местах, помогающих организовать торговлю выращиваемыми в рабстве сельскохозяйственными товарами — и в результате получая большое богатство.

    «В период между американской революцией и гражданской войной рабство — как источник хлопка, который питал фабрики Род-Айленда, как источник богатства, наполнявший банки Нью-Йорка, как источник рынков, которые вдохновляли производителей из Массачусетса. — оказались незаменимыми для национального экономического развития », — пишут Бекерт и Рокман во введении к книге.«… Хлопок дал предпринимателям и изобретателям повод построить мануфактуры в таких местах, как Лоуэлл, Потакет и Патерсон, тем самым связав промышленную революцию Новой Англии с наступающими плантационными рубежами Глубокого Юга. А финансирование выращивания хлопка, а также маркетинг и транспортировка урожая были источником огромного богатства для торговцев и банков страны ».

    Мы попросили Беккерта, который исследует и преподает историю капитализма США в 19 веке, обсудить книгу и рассказать о том, какие уроки сегодняшние бизнес-лидеры могут извлечь из прошлого.

    Дина Гердеман : В книге отмечается факт существования мифа на протяжении многих лет: рабство было «просто региональным институтом, безусловно необходимым для понимания Юга, но географически ограниченной системой, имеющей незначительное значение для нации как страны. весь.» Как вы думаете, почему на протяжении стольких лет историки рассматривали рабство как «южную проблему» и, казалось, не видели прочной связи между рабством и такими вещами, как инновации, предпринимательство и финансы, которые лежат в основе американского капитализма?

    Sven Beckert: Это отличный вопрос и действительно, как вы заметили, довольно загадочный.Это вызывает недоумение по трем причинам: во-первых, в первые годы XIX века рабство было национальным институтом, и, хотя рабство никогда не было такой преобладающей системой труда на Севере, как на Юге, оно все еще было важным. .

    Во-вторых, между рабовладельческими плантациями южных штатов и предприятиями, а также другими учреждениями в северных штатах существовало огромное количество очень очевидных экономических связей: только подумайте обо всех этих нью-йоркских и бостонских купцах, которые торговали товарами, выращенными рабами. .Или текстильные промышленники Новой Англии, которые перерабатывали огромное количество выращенного в рабстве хлопка. Или банкиры, которые финансировали расширение плантационного комплекса.

    И в-третьих, как сторонники отмены смертной казни, так и сторонники рабства много раз говорили о глубоких связях между рабовладельческой экономикой Юга и национальной экономикой.

    Почему эти идеи были потеряны? Думаю, главная причина — идеологическая и политическая. В течение долгого времени после Гражданской войны нация действительно не хотела, чтобы ей напоминали ни о войне, ни об учреждении, лежащем в ее основе — рабстве.Страна, которая считала себя исключительно заинтересованной в человеческой свободе, с трудом могла смириться с многовековой историей порабощения стольких ее людей.

    Когда рабство стало более важным для нашей исторической памяти, особенно после движения за гражданские права 1950-х и 1960-х годов, работа по примирению истории свободы и истории порабощения включала в себя изоляцию истории рабства от одной части общества. только нация. Это позволяло делать две вещи одновременно: позволяло запоздалое признание важности, варварства и долговечности рабства в Соединенных Штатах.Но это также позволило продолжить рассказывать историю свободы, поскольку национальная история могла быть рассказана как история, в которой одна часть Соединенных Штатов, Север, упорно боролась за преодоление ретроградной, принудительной и бесчеловечной системы рабства в стране. другой раздел.

    Конечно, эта история не совсем ошибочна. Тем не менее, то, что он эффективно сделал, — это оградить национальную историю от проблемы рабства. Сосредоточение внимания на экономических связях, возникающих вокруг рабства, истории, которая описана в нашей книге, возвращает историю порабощения в центр национальной истории в целом.И вот этому место.

    Gerdeman: В книге говорится, что «отношения рабства к американскому капитализму по праву начинаются на плантации». Можете ли вы объяснить, как Север извлек выгоду из выращиваемого в рабстве хлопка на Юге? И как эта «хлопковая империя» помогла создать современный капитализм?

    Beckert: Между южным комплексом плантаций и развитием американского и глобального капитализма существует очень много экономических связей, включая торговлю, промышленность, банковское дело, страхование, судоходство и другие отрасли.Наиболее заметное звено возникло вокруг хлопка.

    Как вы знаете, хлопковая промышленность сыграла решающую роль в изменившей мир Промышленной революции, поскольку она сначала развернулась в Великобритании, а затем распространилась оттуда на другие части мира, включая северные штаты Союза. До 1861 года, до Гражданской войны в США, почти весь хлопок, используемый в промышленном производстве, выращивался порабощенными рабочими в южных частях Соединенных Штатов. Таким образом, рабство играло очень важную роль в обеспечении необходимого сырья для промышленного производства.

    Но были и другие связи: британский, а затем и американский капитал финансировали расширение рабовладельческого комплекса на юге Америки. Расширение кредита было важно для южных плантаторов, чтобы иметь возможность покупать землю и рабочую силу. Более того, северные купцы организовывали отгрузку хлопка на мировые рынки.

    И, конечно же, северные производители вместе со своими европейскими коллегами поставляли на южные плантации инструменты, текстиль и другие товары, необходимые для поддержания режима плантаций.Плантационное рабство, отнюдь не ретроградная система на пути к вытеснению промышленным капитализмом, пережило второй расцвет в XIX веке после промышленной революции. А в Соединенных Штатах хлопок был центральным элементом этого «второго рабства».

    Gerdeman: Некоторые утверждали, что с отменой рабства Север был готов «убить курицу, отложившую их золотые яйца». Вы можете объяснить, почему этого не произошло?

    Beckert: Рабство было важным моментом в истории капитализма.Но были также серьезные противоречия между углублением и распространением капитализма и рабства.

    Во-первых, рабство было весьма нестабильным. Рабы сопротивлялись своему порабощению, и рабовладельцам требовалось применить много насилия, принуждения и контроля, чтобы обеспечить стабильность плантации и рабовладельческого общества в более широком смысле. Более того, рабство не удовлетворяло потребности в рабочей силе, возникающие на современных промышленных предприятиях; там использовалось очень мало рабского труда.

    И последнее, но не менее важное: рабовладельцы имели очень определенное представление о политической экономии Соединенных Штатов, сосредоточенной на экспорте сельскохозяйственных товаров на мировые рынки, свободной торговле и территориальной экспансии рабовладельческого режима на американский Запад.Это сильно отличалось от все более насущных и мощных политических потребностей северных промышленников и банкиров. Они хотели тарифной защиты и распространения бесплатной рабочей силы на американский Запад. Обе эти политические экономики зависели от контроля со стороны федерального правительства.

    С приходом Республиканской партии, а затем, особенно с избранием в 1860 году Авраама Линкольна на пост президента, этот контроль стал неопределенным. В результате южане выступили самостоятельно, спровоцировав жестокую гражданскую войну, в которой победили силы, выступавшие против рабства.

    Gerdeman: Считаете ли вы, что сегодняшние руководители предприятий могут извлечь какие-либо важные уроки из этого нового понимания связи между рабством и американским рынком?

    Beckert: Да, определенно. Самый важный урок из этой истории заключается в том, что бизнес-лидерам, чья история компании восходит к довоенной эпохе, необходимо активно исследовать эту историю и противостоять ей. Никто из ныне живущих не несет ответственности за рабство — преступление против человечности.Но всем нам нужно взглянуть в лицо своей истории, а затем попытаться отойти от признания прошлого.

    В более общем плане чрезвычайно важно, чтобы компании имели полное представление о своих цепочках поставок и условиях труда, которые можно найти в этих цепочках. Если они нарушают основные права человека, компании несут ответственность, а также имеют возможность действовать.

    В XIX веке были влиятельные деловые круги, которые усердно боролись с рабством.Подумайте только о братьях Таппан из Нью-Йорка, купцах, которые объединили свой бизнес с активными действиями против рабства. Кроме того, были предприниматели, которые отказались перерабатывать выращенный в рабстве хлопок. Эти люди могут служить примером того, что возможно. Они показывают, что полное понимание всех аспектов своего бизнеса и активное соблюдение основных норм и прав человека возможно и необходимо.

    Когда вы читаете письма бизнесменов 1840-х и 1850-х годов, вы видите многочисленные попытки разделить бизнес и мораль на отдельные сферы.В прошлом торговцы и производители знали, что рабство — это проблема морали, но затем они попытались сказать, что такие моральные соображения не имеют отношения к интересам бизнеса. Оглядываясь назад, мы все можем согласиться с тем, что эти утверждения абсурдны. Такие наблюдения должны заставить всех сегодня остро осознавать необходимость рационализации, направленной на то, чтобы оградить бизнес от моральной ответственности. История (и историки) не одобряет это.

    Как Запад разбогател и родился современный капитализм

    Примечание редактора: Свен Бекерт — профессор американской истории в Гарвардском университете.Его последняя книга «Хлопковая империя: глобальная история» только что была издана Альфредом А. Кнопфом. Сегодня он присоединяется к Making Sen $ e, чтобы объяснить, почему рабство лежит в основе современного глобального капитализма. В первой части этого эссе, опубликованного в журнале Making Sen $ e в четверг, он утверждал, что плантации рабов были первым крупным бизнесом Америки. Это эссе адаптировано из статьи, первоначально опубликованной в «Хрониках высшего образования».

    — Simone Pathe, Making Sen $ e Editor


    К 1830 году один миллион американцев, большинство из которых были порабощены, выращивали хлопок.Хлопок-сырец был самым важным экспортным товаром Соединенных Штатов, в центре финансовых потоков Америки и зарождающейся современной деловой практики, а также в основе ее первой современной обрабатывающей промышленности. Как заметил в 1854 году беглый раб Джон Браун: «Когда цена [хлопка] на английском рынке повышается, бедные рабы сразу же чувствуют последствия, потому что их сильнее гонят, а кнут продолжает работать постоянно».

    Так же, как хлопок, а вместе с ним и рабство, стали ключом к U.Южная экономика, она также переместилась в центр мировой экономики и ее наиболее важных преобразований: создание глобально взаимосвязанной экономики, промышленная революция, быстрое распространение капиталистических социальных отношений во многих частях мира и Великая дивергенция. — момент, когда несколько частей света внезапно стали намного богаче, чем все остальные.

    Наш современный мир берет свое начало на хлопковых фабриках, хлопковых портах и ​​хлопковых плантациях 18 и 19 веков.

    Простые волокна, превращенные в пряжу и ткань, стояли в центре возникновения промышленного капитализма, который так хорошо нам знаком сегодня. Наш современный мир берет свое начало на хлопковых фабриках, хлопковых портах и ​​хлопковых плантациях 18 и 19 веков. Соединенные Штаты были лишь звеном в гораздо более крупной истории, которая связала ремесленников в Индии, европейских производителей, а в Америке — африканских рабов и поселенцев, захвативших землю. Именно эти связи, зачастую на огромных расстояниях, создали империю хлопка, а вместе с ней и современный капитализм.

    Чтобы понять американское рабство, недостаточно просто взглянуть на сами Соединенные Штаты. Нам необходимо расширить наш взгляд на мир в целом и на историю глобального капитализма, которая развивалась на протяжении нескольких столетий. Чтобы понять американское рабство, нам необходимо проанализировать относительную силу социальных и политических структур в таких местах, как Османская империя 18-го века и западная Индия 1840-х годов. Чтобы понять отношение капитализма к рабству, нам нужно увидеть контроль земледельцев в Африке над своей землей и трудом, а также трансформации индийской сельской местности, институциональных структур капитализма в Великобритании и государственных структур Египта.

    Именно здесь история капитализма освежающим образом соединяется с другой важной развивающейся областью — глобальной историей. Как широко известно, история как академическая дисциплина возникла рука об руку с современным национальным государством и действительно сыграла важную роль в его конституции. По этой причине большая часть истории была оформлена в границах современных государств. Однако в последние годы некоторые историки пытались мыслить за пределами этих рамок, объединяя истории регионального или даже глобального масштаба — например, Чарльз С.«Левиафан 2.0: изобретение современной государственности» Майера и «Трансформация мира: глобальная история девятнадцатого века» Юргена Остерхаммеля.

    В этой литературе экономическая история сыграла особенно важную роль благодаря новаторским работам, таким как «Великое расхождение: Китай, Европа и формирование современной мировой экономики» Кеннета Померанца и «Рабочие мира» Марселя ван дер Линдена. : Очерки глобальной истории труда ». Экономическая история, которая так долго была сосредоточена в основном на «национальных» вопросах — «приход управленческого капитализма» в Соединенных Штатах, «организованный капитализм» в Германии, «ростки капитализма» в Китае — теперь все чаще решает более широкие вопросы. , глядя на капитализм как на глобальную систему.

    Когда мы применяем эту глобальную перспективу, мы по-новому понимаем центральную роль рабства в Соединенных Штатах и ​​других странах в возникновении современного капитализма. Мы также можем понять, как эта зависимость от рабства была в конечном итоге преодолена в конце XIX века. Мы пришли к пониманию того, что способность европейских купцов поставлять все большие количества хлопчатобумажной ткани из Южной Азии в 17-18 веках имела решающее значение для трансатлантической работорговли, поскольку ткань стала основным товаром, обмениваемым на рабов на западное побережье Африки.Мы понимаем, что быстро расширяющиеся рынки южноазиатской ткани в Европе и других странах побудили европейцев заняться производством хлопка, которое процветало в других частях мира на протяжении тысячелетий.

    И глобальная перспектива позволяет нам по-новому понять, как рабство стало центральным элементом промышленной революции. По мере того как машинное производство хлопчатобумажных тканей расширялось в Великобритании и континентальной Европе, традиционных источников хлопка-сырца, особенно выращивающих в Османской империи, а также в Африке и Индии, оказалось недостаточно.Поскольку европейские купцы не могли поощрять монокультурное производство хлопка в этих регионах и преобразовывать крестьянское сельское хозяйство, они начали использовать выращенный в рабстве хлопок, сначала из Вест-Индии и Бразилии, а к 1790-м годам особенно в Соединенных Штатах.

    В результате способность Европы к индустриализации поначалу полностью зависела от контроля над экспроприированными землями и порабощенным трудом в Америке. Ей удалось избежать ограничений на свои собственные ресурсы — в конце концов, хлопок не выращивался в Европе — из-за ее растущего и зачастую насильственного господства в глобальных торговых сетях наряду с контролем над огромными территориями в Северной и Южной Америке.В течение первых 80 лет современной промышленности единственное значительное количество хлопка-сырца, поступающего на европейские рынки, было произведено рабами, а не в результате значительно большего урожая хлопка в Китае или Индии.

    Когда мы приводим большие аргументы в пользу превосходных экономических показателей Запада и строим эти аргументы на учете таких якобы превосходных институтов Запада, как права частной собственности, бережливое правительство и верховенство закона, мы должны помнить, что жители всего мира подделали в равной степени характеризовалось прямо противоположным: обширная конфискация земли и труда, огромное государственное вмешательство в форме колониализма и господство насилия и принуждения.

    К 1800 году 25 процентов хлопка, отправляемого в Ливерпуль, самый важный хлопковый порт мира, происходило из Соединенных Штатов; 20 лет спустя эта доля увеличилась до 59 процентов; к 1850 году 72 процента потребляемого в Великобритании хлопка было выращено в Соединенных Штатах, с аналогичными пропорциями для других европейских стран.

    Глобальная перспектива позволяет нам увидеть, что возможность получить больше и более дешевый хлопок дала европейским и североамериканским производителям возможность увеличить производство дешевой пряжи и ткани, что, в свою очередь, позволило им захватить древние рынки хлопка в Азии, Африке и повсюду, способствуя волне деиндустриализации в этих частях мира.Инновации в торговле на дальние расстояния, инвестирование капитала на большие расстояния и институты, в которых была встроена эта новая форма капиталистической глобализации, — все это произошло в результате глобальной торговли, в которой преобладали рабский труд и колониальная экспансия.

    Глобальный взгляд на историю хлопка также показывает, что рабский труд является не только признаком слабости, но и силы западного капитала и государств. Способность подчинять рабочих в отдаленных местах свидетельствовала о накопленной власти владельцев капитала в Европе и Северной Америке.Но это также показало их неспособность преобразовать крестьянское сельское хозяйство. Только в последней трети XIX века крестьянские производители в таких местах, как Центральная Азия, Западная Африка, Индия и провинция Джорджия, в Соединенных Штатах, могли быть интегрированы в глобальную империю хлопка, что сделало мир возможным в мире. что выращивание хлопка для промышленности резко расширилось, не прибегая к порабощению хлопковых рабочих всего мира. В самом деле, одна из слабых сторон перспективы, которая фокусируется почти исключительно на баснословно прибыльном рабско-хлопковом комплексе довоенного американского Юга, — это ее неспособность объяснить возникновение хлопковой империи без рабства.

    Мы не можем знать, была ли хлопковая промышленность единственно возможным путем в современный индустриальный мир, но мы знаем, что это был путь к глобальному капитализму. Мы не знаем, могли бы Европа и Северная Америка разбогатеть без рабства, но мы знаем, что промышленный капитализм и Великое расхождение на самом деле возникли из яростного котла рабства, колониализма и экспроприации земель. В первые 300 лет экспансии капитализма, особенно после 1780 года, когда он вступил в решающую индустриальную фазу, экономическое положение Соединенных Штатов определяли не мелкие фермеры из суровой сельской местности Новой Англии.Это был изнурительный труд неоплачиваемых американских рабов в таких местах, как Южная Каролина, Миссисипи и Алабама.

    Когда мы приводим большие аргументы в пользу превосходных экономических показателей Запада и строим эти аргументы на учете таких якобы превосходных институтов Запада, как права частной собственности, бережливое правительство и верховенство закона, мы должны помнить, что жители всего мира подделали в равной степени характеризовалось прямо противоположным: обширная конфискация земли и труда, огромное государственное вмешательство в форме колониализма и господство насилия и принуждения.И мы также должны квалифицировать сказку, которую мы любим рассказывать о капитализме и бесплатном труде. Глобальный капитализм характеризуется целым рядом режимов труда, одним из которых, наиболее важным, было рабство.

    Фактически, в период своего расцвета рабство считалось важным элементом экономики западного мира. Неудивительно, что британский журнал The Economist в сентябре 1861 года, когда генерал профсоюзов Джон К. Фремонт освободил рабов в Миссури, обеспокоился тем, что такая «устрашающая мера» может распространиться на другие рабовладельческие штаты, «нанеся им полное разорение и всеобщее запустение. плодородные территории »- и о купцах Бостона и Нью-Йорка,« чье процветание… всегда происходило »в значительной степени от этих территорий.

    Рабство умерло не потому, что оно было непродуктивным или убыточным, как утверждали некоторые более ранние историки. Рабство не было феодальным пережитком на пути к исчезновению. Он умер из-за насильственной борьбы, потому что порабощенные рабочие постоянно бросали вызов людям, державшим их в рабстве, — нигде так успешно, как в 1790-х годах во французской колонии Сен-Доминго (ныне Гаити, место первой свободной цветной нации в Новой Зеландии). World), и потому, что отважная группа аболиционистов боролась против некоторых из доминирующих экономических интересов своего времени.

    Фактором, способствовавшим смерти рабства, было то, что это была система не только трудовой эксплуатации, но и правления, которое определенным образом опиралось на государственную власть. Южные плантаторы обладали огромной политической властью. Они нуждались в этом: чтобы защитить институт рабства как таковой, распространить его влияние на все большее количество стран, улучшить инфраструктуру и позиционировать Соединенные Штаты в мировой экономике как экспортера сельскохозяйственных товаров.

    Со временем интересы Юга все больше и больше вступали в противоречие с интересами небольшой, но растущей группы северных промышленников, фермеров и рабочих.Способные мобилизовать рабочую силу за счет выплаты заработной платы, северяне требовали сильного государства, чтобы поднять тарифы, построить инфраструктуру, способствующую внутренней индустриализации, и гарантировать территориальное расширение бесплатной рабочей силы в Соединенных Штатах. Опасаясь потери контроля над основными рычагами власти, рабовладельцы пытались действовать самостоятельно.

    Рабство умерло не потому, что оно было непродуктивным или убыточным, как утверждали некоторые более ранние историки. Рабство не было феодальным пережитком на пути к исчезновению.

    После Гражданской войны возник новый тип капитализма в США и других странах. Тем не менее, этот новый капитализм, характеризуемый в первую очередь государствами с беспрецедентным бюрократическим, инфраструктурным и военным потенциалом, а также наемным трудом, стал возможен благодаря прибылям, институтам, сетям, технологиям и инновациям, которые возникли в результате рабства, колониализма и экспроприации земель. .

    Это наследие все еще с нами. Огромное неравенство, как внутри страны, так и на международном уровне, которое характерно для мира, в котором мы живем, по крайней мере частично является результатом долгой и жестокой истории капитализма.

    Есть еще много открытых вопросов о рабстве и капитализме, некоторые конкретные, некоторые общие. Мы еще не показали, например, окончательно ли методы контроля над рабочей силой мигрировали из мира плантации в мир фабрики. Нам необходимо более подробное исследование того, где прибыль от рабства накапливалась в Европе и на американском Севере и как она имела значение для других секторов экономики. Нам было бы полезно лучше понять, как была разрушена тесная экономическая связь между северными предпринимателями и рабством.И мы только начали объяснять, что переосмысление рабства влияет на наше более общее понимание капитализма.

    Но что мы действительно знаем, так это то, что истории рабства и капитализма выглядят очень по-разному, если мы понимаем их по отношению друг к другу. В следующий раз, когда мы будем гулять по улицам Нижнего Манхэттена, докам Ливерпуля или территории Гарвардского университета, мы должны хотя бы мимоходом подумать о миллионах порабощенных рабочих, которые помогли сделать это величие возможным, и о том, как рабство стало возможным. наследие сохраняется и сегодня.

    Определение капитализма

    Что такое капитализм?

    Капитализм — это экономическая система, в которой частные лица или предприятия владеют капитальными благами. Производство товаров и услуг основано на спросе и предложении на общем рынке, известном как рыночная экономика, а не на централизованном планировании, известном как плановая экономика или командная экономика.

    Самая чистая форма капитализма — это свободный рынок или капитализм laissez-faire. Здесь частные лица необузданны.Они могут определять, куда инвестировать, что производить или продавать и по каким ценам обменивать товары и услуги. Рынок laissez-faire работает без проверок и контроля.

    Сегодня большинство стран практикуют смешанную капиталистическую систему, которая включает в себя определенную степень государственного регулирования бизнеса и владения отдельными отраслями.

    Понимание капитализма

    С функциональной точки зрения капитализм — это процесс, с помощью которого могут быть решены проблемы экономического производства и распределения ресурсов.Вместо планирования экономических решений централизованными политическими методами, как при социализме или феодализме, экономическое планирование при капитализме осуществляется посредством децентрализованных и добровольных решений.

    Ключевые выводы

    • Капитализм — это экономическая система, характеризующаяся частной собственностью на средства производства, особенно в промышленном секторе.
    • Капитализм зависит от соблюдения прав частной собственности, которые создают стимулы для инвестиций и продуктивного использования производственного капитала.
    • Капитализм исторически развился из предыдущих систем феодализма и меркантилизма в Европе и резко расширил индустриализацию и широкую доступность массовых потребительских товаров.
    • Чистый капитализм можно противопоставить чистому социализму (где все средства производства являются коллективными или государственными) и смешанной экономике (которые лежат на континууме между чистым капитализмом и чистым социализмом).
    • Реальная практика капитализма обычно включает в себя некоторую степень так называемого «кланового капитализма» из-за требований бизнеса о благоприятном государственном вмешательстве и стимулов правительства вмешиваться в экономику.

    Капитализм и частная собственность

    Права частной собственности имеют фундаментальное значение для капитализма. Большинство современных концепций частной собственности проистекает из теории усадьбы Джона Локка, согласно которой люди заявляют о праве собственности, смешивая свой труд с невостребованными ресурсами. После владения единственным законным способом передачи собственности является добровольный обмен, дары, наследование или переустройство брошенной собственности.

    Частная собственность способствует эффективности, давая владельцу ресурсов стимул к максимальному увеличению стоимости своей собственности.Таким образом, чем ценнее ресурс, тем большую торговую мощь он предоставляет владельцу. В капиталистической системе лицо, владеющее недвижимостью, имеет право на любую стоимость, связанную с этой собственностью.

    Для того, чтобы частные лица или компании могли уверенно использовать свои капитальные блага, должна существовать система, которая защищает их законное право владеть или передавать частную собственность. Капиталистическое общество будет полагаться на использование контрактов, честных сделок и деликтного права для облегчения и обеспечения соблюдения этих прав частной собственности.

    Когда собственность не находится в частной собственности, а принадлежит общественности, может возникнуть проблема, известная как трагедия общественного достояния. При наличии общего пула ресурсов, который могут использовать все люди, и никто не может ограничить доступ к нему, у всех людей есть стимул извлекать как можно большую потребительскую ценность, но нет стимула сохранять или реинвестировать в ресурс. Приватизация ресурса — одно из возможных решений этой проблемы, наряду с различными подходами к добровольным или принудительным коллективным действиям.

    Капитализм, прибыль и убытки

    Прибыль тесно связана с понятием частной собственности.По определению, человек вступает в добровольный обмен частной собственностью только тогда, когда он считает, что этот обмен приносит ему какую-то психическую или материальную пользу. В таких сделках каждая сторона получает дополнительную субъективную ценность или прибыль от сделки.

    Добровольная торговля — это механизм, который стимулирует активность в капиталистической системе. Владельцы ресурсов конкурируют друг с другом за потребителей, которые, в свою очередь, конкурируют с другими потребителями за товары и услуги. Вся эта деятельность встроена в систему цен, которая уравновешивает спрос и предложение для координации распределения ресурсов.

    Капиталист получает наибольшую прибыль, наиболее эффективно используя капитальные блага, производя самый ценный товар или услугу. В этой системе информация о том, что наиболее ценно, передается через те цены, по которым другой человек добровольно покупает товар или услугу капиталиста. Прибыль является показателем того, что менее ценные ресурсы были преобразованы в более ценные результаты. Напротив, капиталист терпит убытки, когда капитальные ресурсы используются неэффективно и вместо этого производят менее ценные продукты.

    Свободное предпринимательство или капитализм?

    Капитализм и свободное предпринимательство часто рассматриваются как синонимы. По правде говоря, это тесно связанные, но разные термины с частично совпадающими характеристиками. Возможна капиталистическая экономика без полного свободного предпринимательства и возможен свободный рынок без капитализма.

    Любая экономика является капиталистической до тех пор, пока частные лица контролируют факторы производства. Однако капиталистическая система все еще может регулироваться государственными законами, а прибыль капиталистических предприятий все еще может облагаться высокими налогами.

    «Свободное предпринимательство» можно примерно понять как экономический обмен, свободный от принудительного государственного влияния. Хотя маловероятно, но можно представить систему, в которой отдельные лица предпочитают совместно владеть всеми правами собственности. Права частной собственности все еще существуют в системе свободного предпринимательства, хотя частная собственность может добровольно рассматриваться как коммунальная без правительственного мандата.

    Многие индейские племена существовали с элементами этих договоренностей, и в рамках более широкой капиталистической экономической семьи клубы, кооперативы и акционерные коммерческие фирмы, такие как товарищества или корпорации, являются примерами институтов общей собственности.

    Если накопление, собственность и получение прибыли от капитала являются центральным принципом капитализма, то свобода от государственного принуждения является центральным принципом свободного предпринимательства.

    Феодализм — корень капитализма

    Капитализм вырос из европейского феодализма. Вплоть до XII века в городах проживало менее 5% населения Европы. Квалифицированные рабочие жили в городе, но получали содержание от феодалов, а не реальную заработную плату, и большинство рабочих были крепостными у помещиков.Однако к позднему средневековью рост урбанизма с городами как центрами промышленности и торговли становится все более и более важным с экономической точки зрения.

    Появление реальной заработной платы, предлагаемой профессионалами, побудило больше людей переехать в города, где они могли получать деньги, а не средства к существованию в обмен на труд. Дополнительные сыновья и дочери семей, которых нужно было заставить работать, могли найти новые источники дохода в торговых городах. Детский труд был такой же частью экономического развития города, как крепостное право — частью сельской жизни.

    Меркантилизм заменяет феодализм

    Меркантилизм постепенно заменил феодальную экономическую систему в Западной Европе и стал основной экономической системой торговли в течение 16-18 веков. Меркантилизм начинался как торговля между городами, но это не обязательно была конкурентная торговля. Изначально в каждом городе были самые разные продукты и услуги, которые постепенно становились однородными в соответствии со спросом.

    После гомогенизации товаров торговля осуществлялась в более широких кругах: от города к городу, от графства к графству, от провинции к провинции и, наконец, от страны к нации.Когда слишком много стран предлагали аналогичные товары для торговли, торговля приобретала конкурентное преимущество, которое усиливалось сильным чувством национализма на континенте, который постоянно был втянут в войны.

    Колониализм процветал вместе с меркантилизмом, но страны, заселявшие мир поселениями, не пытались увеличить торговлю. Большинство колоний были основаны с экономической системой, которая отдает феодализмом, их сырьевые товары возвращались на родину, а в случае британских колоний в Северной Америке им приходилось выкупать готовый продукт с помощью псевдовалюты, которая не позволяла их от торговли с другими странами.

    Именно Адам Смит заметил, что меркантилизм был не движущей силой развития и изменений, а регрессивной системой, которая создавала торговые дисбалансы между странами и не позволяла им развиваться. Его идеи свободного рынка открыли мир капитализму.

    Рост промышленного капитализма

    Идеи Смита были своевременными, поскольку промышленная революция начинала вызывать потрясения, которые вскоре потрясли западный мир. Золотая жила колониализма (часто буквально) принесла новое богатство и новый спрос на продукцию отечественной промышленности, что привело к расширению и механизации производства.По мере того, как технологии росли вперед, и фабрики больше не нужно было строить рядом с водными путями или ветряные мельницы, чтобы функционировать, промышленники начали строить в городах, где теперь были тысячи людей, чтобы поставлять готовую рабочую силу.

    Промышленные магнаты были первыми людьми, накопившими свое богатство при жизни, часто опережая как землевладельцев, так и многие семьи, занимающиеся кредитованием и банкингом. Впервые в истории простые люди могли надеяться стать богатыми. Толпа новых денег построила больше фабрик, которые требовали больше труда, а также производили больше товаров, которые люди могли покупать.

    В этот период термин «капитализм», происходящий от латинского слова « capitalis », что означает «голова скота», был впервые использован французским социалистом Луи Бланом в 1850 году для обозначения системы исключительной собственности на промышленные средства. производства частными лицами, а не долевой собственностью.

    Вопреки распространенному мнению, Карл Маркс не придумал слово «капитализм», хотя он, безусловно, способствовал росту его использования.

    Эффекты промышленного капитализма

    Промышленный капитализм имел тенденцию приносить пользу большему количеству слоев общества, а не только аристократическому классу.Заработная плата выросла, чему во многом способствовало создание профсоюзов. Уровень жизни также повысился благодаря избытку доступных товаров, производимых серийно. Этот рост привел к формированию среднего класса и начал поднимать все больше и больше людей из низших классов, чтобы пополнять его ряды.

    Экономические свободы капитализма созрели вместе с демократическими политическими свободами, либеральным индивидуализмом и теорией естественных прав. Однако эта объединенная зрелость не означает, что все капиталистические системы политически свободны или поощряют свободу личности.Экономист Милтон Фридман, сторонник капитализма и свободы личности, писал в Капитализм и свобода (1962), что «капитализм является необходимым условием политической свободы. Это не достаточное условие».

    Резкое расширение финансового сектора сопровождалось подъемом промышленного капитализма. Банки раньше служили складами для ценностей, расчетными палатами для междугородной торговли или кредиторами дворян и правительств. Теперь они пришли для удовлетворения потребностей повседневной коммерции и посредничества в кредитовании крупных долгосрочных инвестиционных проектов.К 20 веку, когда фондовые биржи становились все более публичными, а инвестиционные механизмы открывались для большего числа людей, некоторые экономисты определили разновидность системы: финансовый капитализм.

    Капитализм и экономический рост

    Создавая стимулы для предпринимателей перераспределять ресурсы из убыточных каналов в те области, где потребители ценят их более высоко, капитализм оказался очень эффективным средством экономического роста.

    До подъема капитализма в 18-19 веках быстрый экономический рост происходил в основном за счет завоеваний и добычи ресурсов у покоренных народов.В общем, это был локализованный процесс с нулевой суммой. Исследования показывают, что средний глобальный доход на душу населения не изменился с периода подъема сельскохозяйственных обществ примерно до 1750 года, когда укоренились корни первой промышленной революции.

    В последующие века капиталистические производственные процессы значительно повысили производственные мощности. Все больше и больше товаров лучшего качества стали дешево доступными для широких слоев населения, что повысило уровень жизни ранее немыслимым образом. В результате большинство политических теоретиков и почти все экономисты утверждают, что капитализм является наиболее эффективной и производительной системой обмена.

    Капитализм против социализма

    С точки зрения политической экономии капитализм часто противопоставляется социализму. Основное различие между капитализмом и социализмом — это владение средствами производства и контроль над ними. В капиталистической экономике собственность и предприятия принадлежат и контролируются отдельными лицами. В социалистической экономике государство владеет жизненно важными средствами производства и управляет ими. Однако существуют и другие различия в форме справедливости, эффективности и занятости.

    Собственный капитал

    Капиталистическая экономика не заботится о справедливости. Аргумент состоит в том, что неравенство является движущей силой, которая поощряет инновации, которые затем подталкивают к экономическому развитию. Первоочередной задачей социалистической модели является перераспределение богатства и ресурсов от богатых к бедным по справедливости и для обеспечения равенства возможностей и равенства результатов. Равенство ценится выше высоких достижений, а коллективное благо рассматривается выше возможностей индивидуального продвижения.

    Эффективность

    Аргумент капиталистов состоит в том, что стимулы для получения прибыли побуждают корпорации разрабатывать новые инновационные продукты, которые востребованы потребителем и пользуются спросом на рынке. Утверждается, что государственная собственность на средства производства ведет к неэффективности, поскольку без мотивации зарабатывать больше денег менеджмент, рабочие и разработчики с меньшей вероятностью приложат дополнительные усилия для продвижения новых идей или продуктов.

    Работа

    В капиталистической экономике государство не нанимает рабочую силу напрямую.Отсутствие государственной занятости может привести к безработице во время экономических спадов и депрессий. В социалистической экономике государство является основным работодателем. Во времена экономических трудностей социалистическое государство может заказать прием на работу, чтобы обеспечить полную занятость. Кроме того, в социалистических системах существует тенденция к более сильной «подстраховке» для рабочих, получивших травмы или навсегда потерявших трудоспособность. У тех, кто больше не может работать, меньше возможностей помочь им в капиталистических обществах.

    Смешанная система vs.Чистый капитализм

    Когда государство владеет некоторыми, но не всеми средствами производства, но государственные интересы могут юридически обходить, заменять, ограничивать или иным образом регулировать частные экономические интересы, это называется смешанной экономикой или смешанной экономической системой. Смешанная экономика уважает права собственности, но накладывает на них ограничения.

    Владельцы собственности ограничены в отношении того, как они обмениваются друг с другом. Эти ограничения бывают разных форм, таких как законы о минимальной заработной плате, тарифы, квоты, непредвиденные налоги, лицензионные ограничения, запрещенные продукты или контракты, прямая государственная экспроприация, антимонопольное законодательство, законы о законных платежных средствах, субсидии и выдающиеся права.Правительства стран со смешанной экономикой также полностью или частично владеют и управляют определенными отраслями, особенно теми, которые считаются общественными благами, часто навязывая юридически обязательные монополии в этих отраслях, чтобы запретить конкуренцию со стороны частных предприятий.

    Напротив, чистый капитализм, также известный как капитализм laissez-faire или анархо-капитализм (такой, как исповедовал Мюррей Н. Ротбард), все отрасли оставлены на усмотрение частной собственности и эксплуатации, включая общественные блага, и никакой орган центрального правительства не обеспечивает регулирования. или надзор за экономической деятельностью в целом.

    Стандартный спектр экономических систем ставит капитализм невмешательства в одну крайность, а полную плановую экономику — такую ​​как коммунизм — в другую. Все, что находится посередине, можно назвать смешанной экономикой. Смешанная экономика включает элементы как централизованного планирования, так и незапланированного частного бизнеса.

    Согласно этому определению, почти каждая страна в мире имеет смешанную экономику, но современные смешанные экономики различаются по уровню государственного вмешательства. U.Южная и Великобритания имеют относительно чистый тип капитализма с минимумом федерального регулирования финансовых рынков и рынков труда — иногда известный как англосаксонский капитализм — в то время как Канада и страны Северной Европы создали баланс между социализмом и капитализмом.

    Многие европейские страны практикуют капитализм благосостояния, систему, которая заботится о социальном благосостоянии рабочего и включает в себя такие политики, как государственные пенсии, всеобщее здравоохранение, коллективные переговоры и кодексы промышленной безопасности.

    Клановый капитализм

    Клановый капитализм относится к капиталистическому обществу, основанному на тесных отношениях между бизнесменами и государством. Успех бизнеса не определяется свободным рынком и верховенством закона, а зависит от фаворитизма, который демонстрирует ему правительство в виде налоговых льгот, государственных субсидий и других стимулов.

    На практике это доминирующая форма капитализма во всем мире из-за мощных стимулов, с которыми сталкиваются как правительства, чтобы добывать ресурсы путем налогообложения, регулирования и поощрения рентоориентированной деятельности, так и стимулы, с которыми капиталистические предприятия стремятся увеличить прибыль за счет получения субсидий, ограничивая конкуренцию. , и возведение барьеров для входа.По сути, эти силы представляют собой своего рода спрос и предложение на вмешательство государства в экономику, которое возникает из самой экономической системы.

    Клановый капитализм часто обвиняют в ряде социальных и экономических проблем.

    Author: alexxlab

    Добавить комментарий

    Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *