Гениальность адама смита проявилась в понимании: «Гениальность Адама Смита проявилась в понимании того факта , что цены на товары , возникающие в результате сделок между покупателями …

Рыночные отношения | Презентация к уроку по обществознанию (11 класс) на тему:

Слайд 1

Обществознание, 11 класс, базовый уровень. Учитель МБОУ Тарлагской СОШ Байкара Чойгана Николаевна Рыночные отношения в экономике

Слайд 2

ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ЦИКЛ- Чередование подъемов и спадов в движении реального ВВП Фазы экономического цикла 1.Экономический подъем 2.Экономический спад ( рецессия) 3.Депрессия 4.Оживление

Слайд 3

СПРОС ПРЕДЛОЖЕНИЕ ЦЕНА ТОВАРА РЫНОЧНЫЙ МЕХАНИЗМ РЕГУЛИРОВАНИЯ ПРОИЗВОДСТВА

Слайд 4

Желание и возможность купить данный товар (услугу) по данной цене в данное время индивидуальный совокупный Спрос = (?) потребность ЗАКОН СПРОСА ВЕЛИЧИНА СПРОСА НАХОДИТСЯ В ОБРАТНОЙ ЗАВИСИМОСТИ ОТ ИЗМЕНЕНИЯ ЦЕНЫ НА ТОВАР

Слайд 5

Желание и возможность произвести и продать данный товар (услугу) по данной цене в данное время ЗАКОН ПРЕДЛОЖЕНИЯ ВЕЛИЧИНА ПРЕДЛОЖЕНИЯ НАХОДИТСЯ В ПРЯМОЙ ЗАВИСИМОСТИ ОТ ИЗМЕНЕНИЯ ЦЕНЫ НА ТОВАР ( предложение возрастает с увеличением цены и падает при ее снижении)

Слайд 6

ЧТО ВЛИЯЕТ НА ВЕЛИЧИНУ ПРЕДЛОЖЕНИЯ? 1.Затраты производителя 2.Используемая технология 3.Ожидание повышения цены на товар

Слайд 7

СТРУКТУРА РЫНКА По объектам Рынок товаров, услуг, труда, капитала По субъектам Рынок покупателей Рынок продавцов По географическому положению Местный, региональный, Национальный, мировой По степени ограниченности конкуренции Свободный монополистический По соответствию законодательства Легальный рынок Нелегальный («черный»)

Слайд 8

ТОВАРНАЯ БИРЖА Рынок товаров, продаваемых большими партиями ВАЛЮТНАЯ БИРЖА Рынок купли-продажи иностранной валюты БИРЖА ТРУДА Рынок купли-продажи рабочей силы ( регистрация и трудоустройство безработных)

Слайд 9

ФОНДОВЫЙ РЫНОК — Рынок ценных бумаг ЦЕННАЯ БУМАГА АКЦИЯ ОБЛИГАЦИЯ ФУНКЦИИ ФОНДОВОГО РЫНКА 1.ИНВЕСТИЦИОННАЯ 3.ПОКРЫТИЕ ДЕФИЦИТА ТЕКУЩЕГО БЮДЖЕТА 2.СОЗДАЕТ УСЛОВИЯ ДЛЯ ПЕРЕДЕЛА СОБСТВЕННОСТИ Фондовая биржа маклеры брокеры

Слайд 10

Ценные бумаги- это специальным образом оформленные финансовые документы. В которых зафиксированы права их владельца или предъявителя. Право на имущество и на денежные выплаты по ценным бумагам их владельцам обеспечивают организации, которые выпускали и продали ценные бумаги. Ценная бумага – товар, который, не имея собственной стоимости, может быть продан по высокой рыночной цене. Это объясняется тем, что ценная бумага, имея свой номинал, т.е. нарицательную стоимость, указанную в ней, представляет собой определенную величину реального капитала, вложенного, например, в промышленное предприятие. Если спрос на ценную бумагу, превысит предложение, то ее цена может превысить номинал. Такое отклонение рыночной цены ценной бумаги от номинала может приносить ее владельцу доход

Слайд 11

АКЦИЯ Закрепляет право владельца ( акционера) на получение части прибыли АО в виде дивидендов 2.На участие в управлении АО 3. На часть имущества при ликвидации АО ОБЛИГАЦИЯ Закрепляет право владельца на получение в предусмотренный срок номинальной стоимости или имущественного эквивалента 2.На получение фиксированного % от номинальной стоимости Подлежит выкупу ( погашению) в течение определенного, заранее обусловленного срока

Слайд 12

СОВРЕМЕННЫЙ РЫНОК – ОДНОВРЕМЕННО ДЕЙСТВУЮТ РЫНОЧНЫЙ МЕХАНИЗМ И ГОСУДАРСТВЕННОЕ РЕГУЛИРОВАНИЕ ( управлять экономикой в отсутствие того или другого –все равно, что пытаться аплодировать одной рукой)

Слайд 13

Лауреат Нобелевской премии в области экономики М. Фридмен писал: «Гениальность Адама Смита проявилась в понимании того факта. Что цены на товары, возникающие в результате сделок между покупателями и продавцами, -иными словами, цены, образующиеся в результате действия законов свободного рынка, -могут координировать действия миллионов людей, каждый из которых преследует свою собственную выгоду, причем координировать таким образом, что каждый из участвующих в сделке выигрывает! Объясните как осуществляется взаимовыгодный обмен в условиях рынка

Слайд 14

Практическая работа с документом. Прочтите документ на стр. 40 – 41, проанализируйте его и ответьте на вопрос 7 на стр. 41 учебника. Домашнее задание. § 3, задания 1, 2, 4, стр.42.

как Альфонсо Куарон заигрался в артхаус — Российская газета

В открытые ворота то ли гасьенды, то ли фазенды, то ли как там оно называется у мексиканцев, протискивается большой и дорогой автомобиль. Ему узко и тесно в проезде, явно не предназначенном для больших и дорогих автомобилей, поэтому водитель то сдает чуть назад, то с черепашьей скоростью ползет вперед несколько нескончаемо долгих минут. В течение которых, что важно, одно из колес машины успевает раздавить собачью какашку — а мы видим сам процесс раздавливания крупным планом в ч/б с безупречной цветокоррекцией.

По одной из первых сцен «Ромы» Альфонсо Куарона (отмеченного «Золотым глобусом» — и пополнившего элитную когорту авторов Netflix-эксклюзивов), в принципе, можно сделать более-менее исчерпывающий вывод о фильме целиком. Тут очень любят длиннющие безмонтажные проезды камеры — даром что именитый режиссер отказался от сотрудничества с гениальным Эммануэлем Любецки и сам встал к глазку. Скупость гаммы выдается даже не за эстетическую фишку, а за потрясающую концептуальную находку — будто кинематограф новейшего времени не знал ни Джима Джармуша, ни позднего Фрэнсиса Форда Копполу, ни, прости Господи, Квентина Тарантино.

А сценарий… Ну что сценарий. Он, конечно, есть, однако Куарон — при всех его абсолютно заслуженных регалиях и неоспоримом таланте интертейнера (см. «Гравитацию» и «Дитя человеческое») — на этот раз, кажется, решил пригласить нас на мероприятие, называемое известной породой снобов просмотром кино (именно так — подразумевая многозначительный курсив). В смысле, вот вам, дорогие зрители, арт-хаус в его исконном визионерском понимании, а без остального уж как-нибудь обойдетесь. Представьте, что тут новая версия Антониони и все такое. Представили? Вот так-то.

Так-то — да не так. Антониони, чье имя в наши дни принято произносить с придыханием, имея в виду больше все-таки техническое новаторство, умел — хоть и специфическим повествовательным языком — рассказывать небезынтересные человеческие истории и экспериментировать с жанрами. В то время как случай «Ромы» подразумевает микс концентрированного эстетства с очередным сеансом зарубежной «левиафановщины». И пусть она, эта самая зарубежная «левиафановщина», в силу определенных — и всем понятных — причин раздражает не столь сильно, сколь отечественная, спросить с ее создателей хочется за многое.

Никто, например, не объясняет (более того, нарочито не хочет объяснять), с чего вообще аудиторию должна занимать судьба прислуги индейского происхождения. Ну да, случается в ее жизни примерно то, чего можно ожидать в подобном сеттинге: на дворе начало семидесятых, зреют студенческие бунты, всем страшно, тоскливо и экзистенциально плохо, когда внешне все вроде бы хорошо — и так далее. Положа руку на сердце, сколько таких фильмов уже было? Вот именно. И странно, кстати, что Куарона вовремя не одернул его ближайший друг Иньярриту, до «Бердмэна» и «Выжившего» снимавший такого рода драмы мелким оптом — и уж точно способный доходчиво объяснить, почему на исходе второго десятилетия XXI века от них надо держаться подальше.

Впрочем, со скрипом и натугой сработать мог бы и такой подход, заостри дон Альфонсо (ко всему прочему, единоличный сценарист) внимание на социальных проблемах со старта — или потрудись он слегка раскрыть персонажей. Но нет же — перед мало-мальски внятным обозначением оных проблем и раскрытием оных персонажей вы раз сто увидите, как главная героиня Клео — под пристальным взором виртуоза у камеры — стирает, гладит, готовит и подает к столу обеды, оттаскивает за ошейник пса, поливает двор, ходит по этажам и занимается прочими крайне киногеничными делами — наравне с остальными действующими лицами.

Проще говоря, смотреть оперативно обвешанный цацками якобы шедевр — за исключением отдельно взятых эпизодов — скучно. Иногда его герои остроумно шутят, иногда бывают милыми и обаятельными, иногда появляется повод слегка за них переживать, погрустить, а самые чувствительные могут, видимо, и всплакнуть. В промежутке между смачными зевками. Оно и понятно: это ведь то самое фестивальное кино, которое должно высказываться на вечно актуальные (курсивом, курсивом) темы так, чтобы у критиков возрастной категории 70+ (при всем к ним уважении) не подскочил пульс от слишком сильных эмоций и излишней динамики — и чтобы на Венецианском фестивале 2018-го у них появилась возможность вспомнить о Венецианском фестивале тех же семидесятых и сладко поностальгировать.

Ностальгирует, по большому счету, и лично режиссер. Для него картина — дело личное и важное, навеянное раздумьями о событиях дней давно минувших, причудливо отражающихся в событиях дня сегодняшнего (несомненно, любители актуального и тут найдут — да и уже нашли — отсылки к Трампу с его стеной и тяготам мексиканского «меньшинства» в Америке). И все это, казалось бы, должно быть как минимум любопытно, поскольку всегда как минимум любопытно понаблюдать за рефлексией большой творческой личности и залезть к ней в память. Вот только и рефлексию, и память, и «Светлую Грусть TM» Куарон словно взял напрокат — причем далеко не у Феллини. Вынуждены доложить: мексиканского «Амаркорда» — с ним на Западе «Рому» сравнивают наперебой — не получилось.

А что получилось, толком и не объяснишь. Набор невероятно красивых и подробных — и в той же мере бессмысленных — «оживших» открыток, возможно, порадует поклонников эстетики ради эстетики. А некоторые из «карточек», пожалуй, разок-другой и заденут за живое на фоне всеобщей зимней меланхолии. Однако тем, кому позарез необходим эмоционально окрашенный экскурс в «почти документальное» прошлое, логичнее порекомендовать «Холодную войну» Павела Павликовского. Не менее стильную, тоже черно-белую по форме — зато щедрую на оттенки в содержании, искренние чувства, увлекательные события и универсальные выводы.

2.5

«Искусство помогает человеку прояснить собственные эмоции» • Arzamas

13 февраля 2019Антропология, Искусство

14 февраля в Еврейском музее и центре толерантности открывается выставка «Игра с шедеврами: от Анри Матисса до Марины Абрамович». Куратор выставки Алексей Мунипов поговорил с Андреем Зориным о том, что такое история эмоций и можно ли научиться чувствовать искусство

— Что современная наука думает про эмоции?

— Не возьмусь говорить от лица всей современной науки, тем более что думает она разное. Скажем, когда я увлекся темой эмоций, я не очень интересовался нейрофизиологией, а между тем сегодня именно нейрофизио­логи задают тон изучению эмоций. Мои исследования связаны с культурно-историческим подходом. Как историка меня интересует воздействие культур­ной среды, история формирования культурных стереотипов и норм в области чувств. Как надо воспринимать те или иные события, как ты их понимаешь и оцениваешь, какие типы реакций на них предполагаются. Речь про культур­ную механику формирования эмоционального опыта человека, про нормы, регулирующие эмоции внутри тех или иных групп людей, которые Барбара Розенвейн  Барбара Розенвейн (р. 1945) — историк-медиевист, профессор Католического университета Лойолы (Чикаго), специалист в области истории эмоций. назвала «эмоциональными сообществами».

Но есть и другие подходы к эмоциональному миру человека. Сейчас мы знаем гораздо больше про физиологию мозга, очень интересные исследования проис­ходят на стыке гуманитарного и нейрофизиологического подходов. Вообще, изучение эмоций — бурно развивающаяся сфера, ей всего лет 30–40. На иссле­дования эмоционального, подсознательного поведения чело­века ориенти­ро­вана вся поведенческая экономика. И не только она, но очень много разных дисциплин. Возник даже такой термин, как «эмоциональный поворот», отно­сящийся к изучению внутреннего мира, эмоций, переживаний.

— Наука этим так активно занялась, потому что тема эмоций нам как обществу кажется более ценной, чем прежде?

— Отчасти да, и это связано с пересмотром представления о том, что человек является существом рациональным: принимает обдуманные решения, руковод­ствуется рациональными интересами. Причем этот поворот произошел именно в научной среде, обыватели-то никогда не считали, что человек устроен рацио­нально. И эмоции их всегда интересовали, просто предполага­лось, что это тема не для науки. Писатели, режиссеры, художники всегда обращались к эмоцио­нальному миру человека, но историкам не позволялось делать предположения об эмоциях людей прошлого, это считалось бульвар­щиной. Романисту можно, а историку нельзя. Человек давно умер — откуда ты знаешь, что он чувствовал? Но техники анализа совершенствуются, и сейчас мы осторожно, с должной долей скептицизма, но что-то можем по этому поводу сказать.

— Есть популярная теория, которая гласит, что люди во все времена и во всех культурах испытывают одни и те же базовые эмоции. Из них обычно выделяют шесть или семь: страх, радость, грусть, злость, удивление, отвраще­ние, иногда еще презрение. Что вы по этому поводу думаете? Основные человеческие эмоции. Гравюра из книги Жоржа-Луи Леклерка де Бюффона «Всеобщая и частная естественная история». 1749 годArt.com

— Есть радикальный способ высказаться по этому поводу — и аккуратный. Если говорить резко, теория базовых эмоций, которую сформулировал и пропаган­ди­рует американский психолог Пол Экман, не имеет отношения к серьезной науке. Аккуратно же я могу отметить, что отношусь к другой научной школе, которая не придерживается точки зрения о существовании базовых эмоций. С моей точки зрения, нет никаких базовых эмоций. Всякая реальная человеческая эмоция является бесконечно сложной комбинацией.

Разумеется, всегда хочется свести сложное к простому, разложить на элементы, выделить составляющие. Это нормальная аналитическая процедура. Нет ниче­го дурного в том, чтобы попытаться разложить какую-нибудь эмоцио­наль­ную реакцию или переживание на составляющие: немножко восторга, сочетаю­ще­гося со смущением или удивлением. Дурное начинается там, где мы предпола­гаем, что в природе действительно встречаются базовые эмоции: чистое удив­ление, чистый восторг или чистый страх.

— Насколько я понимаю, в споре вокруг человеческих эмоций сформиро­ва­лись две научные школы: одна утверждает, что эмоции универсальны, потому что обусловлены человеческой физиологией, а другая — что их формирует культура и поэтому в каждом обществе они свои. Теория про базовые эмо­ции — это то, за что ратуют универсалисты?

— Это другой вопрос. Говорить о том, универсальны ли эмоции или куль­турно обусловлены, — это не то же самое, что говорить о том, сводимы ли эмоции до базовых. Ответ на второй вопрос очень простой: нет, не сводимы. А в споре о том, что формирует наши эмоции, у каждой школы есть свои сильные аргументы.

Думаю, мы имеем дело со сложной комбинацией универсального и социально-конструктивного. Ну, мы ведь как-то понимаем другого человека, несмотря на культурные и социальные барьеры? Эти барьеры есть всегда и между всеми, не только когда мы говорим про жителя другой страны или человека из XIV ве­ка. И какие-то универсальные для всех реакции, вероятно, существуют. Конечно, наше понимание другого всегда неполное и неверное, но если бы мы имели дело с социальными конструкциями в чистом виде, то оно было бы невозможно вообще.

Поэтому предположение, что элемент универсальности присутствует в чело­веческих эмоциях, не кажется мне абсурдным. Вопрос в том, что значимее. Активное изучение историко-культурных эмоций началось с антропологии: исследователи обнаружили, что те люди, которых они изучали, не только думают, но и чувствуют по-другому. И это было совершенно неожиданным открытием!

Именно сторонники историко-культурной антропологии еще в 1970-х годах писали, что частью универсальной природы человека является его незакончен­ность. То есть человек не рождается готовым, он достраивается в процессе, и именно достраивание является частью его биологической природы, отли­чающей его от любых других существ. Систему норм, табу и предписаний мы получаем извне, из культуры.

Из всех живых существ человек в наименьшей степени определен генети­ческими факторами. Благодаря культурному механизму дифференциации мы очень разные. И именно способность усваивать культуру, руковод­ство­ваться ею обеспечила человеку его поразительный биоэволюционный триумф. Когда-то по восточно­азиатской пустыне бродила горстка голых, ничтожных, беззащитных и мало приспособленных к жизни существ, а сейчас мы являемся хозяевами по крайней мере земного шара. Нас больше 7 миллиардов, и мы решаем судьбу всех остальных живых существ на планете.

Оказалось, что культура является важнейшим из возможных механизмов, обеспечивающих человеку как биологическому существу доминирование на Земле. Поэтому я не вижу непреодолимого противоречия между универ­сальным и социально-конструктивистским подходами. Здесь нет дискуссии между наукой и шарлатанством, это дискуссия между школами, по-разному расставляющими акценты.

— Возможно, теория про базовые эмоции оказалась так популярна, потому что созвучна популярным представлениям о том, что люди не меняются? Мы можем понимать Шекспира и Овидия, потому что люди всегда радовались, влюблялись и враждовали — в общем, чувствовали то же самое, что и сейчас. Генри Фюзели. Леди Макбет забирает кинжалы. Около 1812 годаTate

— Если человека выбросить из самолета, то ему будет страшно. В этом страхе нет почти никакой культурной составляющей — чистая физиология. Всем бу­дет страшно, даже кошке. Есть инстинкты — размножения, насыщения, избе­гания смерти. Они объединяют нас с нашими животными предками, но суть человека в том, что эти абсолютные универсалии принимают реальную форму только в культурном контексте.

Возьмите любую сферу. Удовлетворение голода? Сфера еды всегда регулиро­валась и регулируется системами табу, норм и предписаний. Удовлетворение сексуальных потребностей? Не будем даже начинать. Страх смерти? Многие культуры выработали сравнительно эффективные механизмы его смягчения или блокирования.

У нас нет аналитического скальпеля, с помощью которого можно разделить в человеке то, что в нем заложено природой, и то, что придумано культурой. Потому что культура и есть часть природы человека. Культура в широком смысле — это механизм негенетической передачи норм, табу, предписаний, правил из поколения в поколение. И отделить ее от природного невозможно.

Это замечательно демонстрируют исследователи, изучающие человека в экстремальных ситуациях. Почитайте книгу Лидии Гинзбург о блокадном Ленинграде: люди на грани выживания, рядом голодная смерть, но они упрямо пишут научные труды и переживают из-за того, как они воспринимаются кол­легами. То есть механизм самоутверждения продолжает работать даже в этой ситуации. Более того, такой известный культурный феномен, как смер­тельная голодовка, свидетельствует о том, что даже базовый универсаль­ный инстинкт «есть, чтобы не умереть» для человека не является принудитель­ным. Человек может по собственному выбору принять решение заморить себя голодом до смерти.

— Желание продолжать работать во время блокады — это именно само­утвер­ждение, а не способ психологической защиты в невыносимой ситуации?

— Самоутверждение и является способом психологической защиты. Желание быть признанным и оцененным другими. У Гинзбург есть порази­тельный афо­ризм: человек, конечно, хочет быть лучше других, но этого ему мало, глав­ное — быть не хуже других. Это удивительно точно и очень глубоко. Механизм самореализации в среде, ощущение себя частью человеческого социума — это важнейшие вещи, которые в значительной степени оказываются способны блокировать даже такую фундаментальную вещь, как голод. И это не просто самозащита в невыносимой ситуации, потому что тогда мы бы могли пред­положить, что, как только невыносимая ситуация заканчивается, эти меха­низмы ослабнут. Но ничего подобного не происходит.

— Можно ли сказать, что наш эмоциональный спектр со временем неу­к­лонно расширяется? Вот скука — это же сравнительно новая эмоция?

— Моя коллега Вера Сергеевна Дубина в свое время занималась скукой, это очень интересная тема. На протяжении веков человек был полностью погло­щен выживанием. Окончательно люди победили природу сравнительно поздно, лет 200–300 назад, когда стало ясно, что природные катаклизмы не уничтожат человечество (точнее, когда возникла и упрочилась такая иллюзия). Немедленно родилась идея, что природу надо защищать, охранять и любить. Возникает руссоизм, разговоры про возврат к природе, и это безо­шибочный симптом того, что природа перестала быть врагом, она побеждена. И дальше ее можно идеализировать, восхищаться ею, осуждать отрыв от нее и так далее.

Разумеется, любовь к природе является частью рафинированной урбанистиче­ской цивилизации. За ее пределами природу не идеализируют: все знают, что она опасна, коварна, враждебна человеку, что с ней надо бороться. Но на опре­деленной стадии развития городской цивилизации у людей возникает новая эмоция — любовь к природе.

Можно предположить, что скука — тоже эмоция историческая, возникающая тогда, когда человек освобождается от необходимости непрерывно заниматься поисками способов выживания. Тогда возникает необходимость как-то прово­дить время, а ведь скука связана именно с течением времени: как его убить, занять. Кроме того, в человеке всегда есть инстинкт поиска нового, изменений, на этом основано все развитие науки и цивилизации. Думаю, скука порожда­ется дисбалансом между обыденным и новым, перевесом привычного и дефи­цитом неизвестного.

— Во многих языках есть специфические названия для разных сложных эмоций, которых нет у других, — от португальского «saudade» до рус­ской «тоски». Можем ли мы испытывать эмоцию, если в нашем языке для нее нет названия? Лукас Кранах Старший. Меланхолия. Первая половина XVI векаChristie’s

— Это знаменитая дискуссия, есть целые научные школы, изучающие лингви­стическую природу эмоций. Ответ более или менее понятен: да, чувствовать эмоцию человек, конечно, может, даже если в его языке она никак не назы­вается. Кроме того, даже если эмоция называется не одним словом-ярлыком, а двумя-тремя, это не значит, что в культуре эта эмоция блоки­рована.

Но, конечно, наличие в языке специального слова свидетельствует о том, что за выражаемой им эмоцией стоит определенная культурная норма и она тем или иным способом транслируется и диктуется. Наличие такого слова форми­рует ожидания, создает представимый зрительный образ, так что это вещь значимая, хотя и не безусловно определяющая.

С другой стороны, ни одно слово два человека не поймут одинаково, даже носи­тели одного языка. И я говорю не о таких сложных и безразмерных поня­тиях, как любовь, а о вроде бы очевидных радости или тревоге. Даже говоря на родном языке, мы все время переводим собеседника на свой личный язык — а что он имеет в виду, а как он это понимает? Это непрерывный процесс интерпретации чужих высказываний.

— А как, с точки зрения исследователя эмоций, работает искусство?

— Я начал с того, что наука начала изучать эмоции совсем недавно, а искусство с этой темой работает с момента своего возникновения. Люди, занимающиеся искусством, всегда знали, что человек не является рациональ­ным существом. Что обращение к эмоциональной жизни человека всегда сильнее, чем к интел­лекту — к рационально осознанным навыкам и интересам. Науке потребова­лись столетия, чтобы дойти до этой мысли.

Еще до того, как я стал заниматься эмоциями, я изучал идеологию, и меня часто спрашивали: почему же я говорю, что решения принимаются на основе политических метафор, ведь люди всегда исходят из своих интересов? Да, но чтобы исходить из интересов, у тебя должно быть ясное представление, в чем они состоят, а это глубоко не рациональная вещь.

Если ты — государственный деятель, то твой интерес может состоять в том, чтобы расширить территорию своей страны, а может — в том, чтобы улучшить благосостояние ее жителей или реализовать какие-то идеи, и т. д. А чей-то интерес — в том, чтобы немедленно выпить и упасть. Или в том, чтобы нако­пить много денег. Каждый человек свой интерес понимает в соответствии со своими собственными культурными представлениями. Осознать, понять и почувствовать свои интересы нам помогает, в частности, искусство.

Конечно, оно существует не только за этим. Всякая важная вещь многофунк­цио­нальна, даже из обычного стакана можно выпить воды, а можно пробить им голову соседу, — что уж говорить про искусство. Но одна из важнейших функций искусства состоит в том, что оно помогает человеку прояснить соб­ственные эмоции. Оно дает зеркало, через которое наши эмоции становятся нам понятнее. Мы получаем образы чувств, которые испытываем, видим, как их можно переживать, что отрегулировано, а что нет, что хорошо, а что плохо. Можем оценить себя и увидеть свой эмоциональный мир со стороны. А для этого нужно заглянуть в эмоциональный мир другого человека, в кото­ром мы ищем отражения, параллели себе. Люди, которые умеют зайти в свой собственный мир на огромную глубину, получают возможность что-то сказать другому о его мире. Благодаря чему и возникает важнейший художественный эффект — отождествление себя с персонажем, героем, автором, проекция себя в мир художественного произведения, позволяющая воспринимать те или иные эмоции, которые там заключены.

Гюстав Курбе. Отчаяние (Автопортрет). 1843–1845 годы BNP Paribas

— Если воспринимать искусство как язык, при помощи которого нас учат чувствовать и понимать себя, то очевидно, что этот язык должен быть понятен зрителю. Но современное искусство многим кажется герме­тич­ным, совер­шенно непонятным языком. Как в таком случае оно работает?

— Во-первых, конечно, современное искусство работает на определенный круг тех, кто в нем разбирается. Оно оставляет за бортом значительную часть тех, кто не будет это воспринимать, и создает институциональный слой истолко­вателей. Кроме того, у современного искусства, начиная с модернизма, есть роман­тическая идея о том, что творец идет впереди потребителя: то, что сегодня не понятно никому, кроме художественного гения, завтра становится понятным многим, а послезавтра — всем. И если посмотреть на то, сколько раньше стоил Ван Гог и другое непризнанное искусство и сколько он стоит сейчас, то окажется, что в конечном счете эти социальные механизмы сработали.

Сейчас мы видим другой тип искусства. Современные художники часто стре­мятся сделать свое искусство предельно понятным. Граффити, акционизм, мгновенное, быстро считываемое искусство — все это реакция на модернист­ский культ художественной гениальности, на представления о гении-медиуме, достающем из глубин подсознания смыслы, которые сегодня непонятны, но когда-нибудь станут достоянием человечества.

— Наша выставка построена на предположении, что модернистское искус­ство совершенно не обязательно понимать. Его можно почув­ствовать, потому что оно прежде всего обращается не к интеллекту, а к эмо­циональной сфере, и многие модернисты, от Пикассо и Матисса до Ротко и Поллока, это прямо проговаривали.

— Я не искусствовед, но для меня эта гипотеза вполне убедительна. Для модер­нистского искусства характерен отказ от нарративности, изобразитель­ности. Взамен предлагается обращение к глубинному эмоциональному пласту чело­века, не требующее рационализации. Экспрессионизм — он весь про это, это визуальное выражение силы чувства, объединяющего творца и зрителя в едином эмоциональном поле. Так что я бы согласился с вашей трактовкой, если только мы не стремимся свести этот эмоциональный заряд к хорошо понимаемой формуле, к пресловутой базовой эмоции: вот эта картина выра­жает страх, эта — тревогу, эта — восторг.

Мы всегда имеем дело с очень сложно устроенной эмоцией, которую можно испытать, вчитаться в нее. Разумеется, человек не может испытать чужую эмоцию. Но он может представить себе то эмоциональное состояние, которое породило это произведение, то есть пройти от текста к отраженной эмоции. Разумеется, это будет твоя личная эмоция, поскольку эмоция автора могла быть совсем другой, но за счет этих механизмов перевода и взаимопонимания ты окажешься способен поставить себя на место автора.

— В процессе работы над выставкой мы в какой-то момент попытались отсортировать работы по эмоциям, то есть буквально собрать зал радо­сти, грусти, страха… И, разумеется, столкнулись с тем, что искусство так не рабо­тает. Не бывает картин, которые вызывают только одну яркую эмоцию, это всегда сложный спектр. И для каждого он свой.

— Разумеется, искусство так не работает, потому что человеческий опыт есть констелляция сложных переживаний. Как говорил Толстой, в мире не хватит чернил, чтобы описать впечатления одного дня. Если бы действи­тельно существовали пресловутые базовые эмоции, зачем было бы создавать новые художественные произведения? Эти базовые эмоции уже сто раз были бы отражены, и все их комбинации тоже — и можно было бы закрыть лавочку. Но каждый раз мы имеем дело с абсолютно уникальным сплавом. Конечно, у автора он свой, а у зрителя свой. Но зритель может попасть в резонанс, на что-то отреагировать, что-то почувствовать сильнее, а что-то слабее.

— Если эта система передачи эмоций так сложна и непредсказуема, то как именно художник транслирует то, что хочет протранслировать?

— Есть искусство, и его очень много, которое предназначено для того, чтобы тиражировать готовые эмоциональные модели. Оно не занимается проду­ци­рованием нового, а работает с готовыми штампами, которые уже есть в куль­туре. Это не то что эпигонство, это нужная составляющая художествен­ного процесса: людям всегда были и будут нужны такие модели. Техники, эмо­цио­нальные подсказки, готовый чувственный репертуар. Людям важно жить в такой среде, знать, что твои эмоциональные модели санкционированы, признаны, воспроизводимы. Поэтому все так любят голливудские фильмы, которые транслируют довольно стандартный эмоциональный набор.

Но в какой-то момент ты чувствуешь, что этого недостаточно, что это не пере­дает всей сложности твоего эмоционального опыта, что он сложнее, труднее, непонятнее и в расхожие образцы совершенно не укладывается. Отсюда и воз­никает потребность в чем-то абсолютно специфическом, уникаль­ном, новом, потому что только в чужом уникальном ты можешь узнать свою собственную уникальность. Свои собственные неповторимые проблемы и переживания.

— Вы изучаете, как передаются эмоциональные модели в литературе. И там для этого есть внятные механизмы — герой, сюжет, авторские пояснения. А как работает эта система в искусстве и, в частности, в живописи?

— Хороший вопрос. Я не искусствовед и действительно анализирую исклю­чительно нарративные инструменты — истории, сюжеты. Очевидно, впрочем, что в огромном числе живописных работ тоже есть легко понятный сюжет. Как работает, скажем, историческое полотно? Оно выбирает главные моменты из истории и транслирует зрителю, как правильно на них реагиро­вать. У этого способа есть достоинства и недостатки. Достоинство в том, что ты сразу полу­чаешь зрительный образ — это больше того, что может предло­жить текст. А минус в том, что наличие визуального образа блокирует или как минимум ограничивает механизмы вживания. В книге легко вообразить себя на месте главного героя, а на картине он уже нарисован, и это очевидно не ты.

И жанры без отчетливой фабулы тоже можно анализировать. Возьмите, скажем, пейзаж. Понятно же, что в него легко вчитать смысл: вечный покой или там русский простор. Или портрет — там тоже нет сюжета, но считывается жизнь, прожитая этим человеком, представления о его характере. Искусство всегда суггестивно. Даже подробно рассказанная история никогда не расска­зывает все: что-то ты должен домыслить, подставить, перевоплотиться.

Казимир Малевич. Три фигуры в поле. 1928–1930 годы Собрание Валерия Дудакова и Марины Кашуро

А вот ситуация, когда визуальное искусство совсем отрывается от нарративного ряда и апеллирует прямо к эмоциональному слою, — это довольно новое явле­ние. Может быть, модернистское, абстрактное искусство так сильно воздейст­вует на нас именно потому, что разрушает дистанцию отчуждения. Я не могу себя отождествить с нарисованным человеком, потому что он — это не я. Или могу, но с огромным трудом. А когда ты смотришь на абстрактную картину, то начинаешь воображать себе отсутствующего на полотне создателя или тот образ чувства, который до тебя пытаются донести и который так или иначе соответствует твоим чувствам. И возникает возможность прямого контакта.

Ведь коммуникация бывает не только языковой. Она передается через визу­альные образы, через звук, через жесты. Когда один человек похлопывает другого по плечу, он тактильно передает ему эмоцию, то есть стремится вызвать понятную эмоцию другого человека. А язык возникает сравнительно поздно, это один из самых сложных способов, в нем слишком много всего: у слов есть свои значения, которыми можно манипулировать, есть грамма­тические нормы и так далее.

— Даже вроде бы примитивные рисунки пещерных людей обладают очень мощным эмоциональным зарядом. Мы ничего не знаем про этих людей, но точно что-то чувствуем.

— Да, мы, несомненно, что-то чувствуем, важно только отделаться от идеи, что мы чувствуем то же самое, что они. Это невозможно!

— Но мы ведь воспитаны в представлении об универсальности искус­ства: мы можем проникнуться скандинавской сагой или старинным китайским пейзажем, почувствовать то, что чувствовал художник.

— Нет, не можем. Но мы можем представить себе мир этого человека, затем вообразить себя и попытаться понять, какую эмоцию мог бы испытать я, окажись я на месте автора. Это сложная и изощренная процедура, но она происходит быстро и практически бессознательно.

Еще Адам Смит, который жил в XVIII веке, подчеркивал, что наша симпатия к другому человеку не значит, что мы чувствуем то же, что он. Наша способ­ность эмоционально представить себя на его месте лежит в основе искусства. Но почувствовать буквально то, что чувствовал он, мы не можем. Я сам много лет потратил на то, чтобы постараться приблизиться к миру чувств давно умерших людей, так что, очевидно, не считаю эту деятельность вовсе бессмыс­ленной. Но еще Лотман замечал, что, даже если каким-то невероятным обра­зом мы узнаем все, что знал человек другого времени, мы все равно не сможем забыть все, чего он не знал, а значит, не сумеем заново пережить его чувства.

Полное понимание чужого мира невозможно: мы все равно привносим туда себя. Мы погружаемся в выдуманный или описанный кем-то мир, не переста­вая быть собой. А если бы мы могли полностью перестать быть собой и стать кем-то другим, вся процедура была бы абсолютно бесполезной. Зачем? Что нам это даст?

Виктор Пивоваров. Посвящение Паше. 2004 год © Виктор Пивоваров

— Отличается ли то, как воспринимают современное искусство ребенок и взрослый? Можно ли сказать, что ребенок, например, смотрит более непосредственно?

— Смысл слова «непосредственно» мне не очень ясен. Ребенок так же нагружен культурными штампами, как любой другой человек любого возраста. К тому времени, когда ребенку начинают читать книжки и водить по музеям, ему уже мама с папой передали массу всего. Нет, никакого неопосредованного чувства не существует.

Разумеется, у детей и взрослых разный культурный опыт. Ребенок меньше видел, не так хорошо знает, что все люди разные, но зато в куда большей сте­пени готов это узнать, это часть его биоэволюционной программы — учиться, осваивать новое. Механизмы отличаются, просто я бы не употреблял слово «непосредственно».

— Но, возможно, его еще не успели толком научить, как правильно реагировать, и поэтому ему проще?

— Могли не успеть, но все же какие-то картинки он видел, и реакцию взрослых или других детей на них, то есть некоторое представление имеет. Да ведь и мно­гих взрослых тоже не научили. Я бы сказал, большинство взрослых никто не учил, как реагировать на художественное произведение. Просто они уже часто думают, что знают, как должно выглядеть искусство, поэтому у них есть чувство растерянности при виде чего-то непохожего. А у ребенка этого чувства еще нет, он еще не знает, что в музее должны показывать портреты, пейзажи и натюрморты, а он должен удивиться или возмутиться, если наткнулся на что-то другое.

Кстати, многие современные художники с удовольствием работают с этим обманом ожиданий. Вот ты пришел в музей, должен смотреть и не трогать ничего руками. А тут раз — инсталляция, в которую можно залезть, позвонить в звонок, покрутить за ручку и стукнуть в дощечку. Конечно, дети в восторге, но это ведь и многим взрослым нравится.

Маурицио Каттелан. Без названия. 2000 год © Maurizio Cattelan / Частное собрание / Maurizio Cattelan Archive

Можно сказать, что это превращает взрослого в ребенка, но на самом деле нам предлагается другой тип общения с искусством. Раньше тебя учили, что в музее смотрят только глазами, а все остальные твои чувства — слух, обоня­ние, осязание — не имеют к этому никакого отношения. От этого знания так просто не избавиться, и, забравшись в современную инсталляцию, ты все равно будешь все время оглядываться, не идут ли тебя арестовывать. А у ребенка этих стереотипов меньше, хотя впитываются они моментально. Если на него в музее хоть раз наорали, он точно так же будет всего бояться.

— А можно ли научиться чувствовать искусство?

— Конечно, можно! И это делается таким же способом, каким человек учится и всему остальному, — непрерывным пользованием. Единственное, что для этого требуется, — это мотивация.

Человек осваивает родной язык бессознательно, потому что ему нужно пони­мать окружающих. А вот для изучения иностранного требуется воля, усилие и понимание, зачем ты это делаешь. Помогает грамматика, помогают учеб­ники, но самым хорошим способом научения чему угодно, в частности неиз­вест­ному тебе языку, является его непрерывное употребление в окружении носителей.

Искусство не является исключением. Чтобы освоить язык искусства, нужно им непрерывно пользоваться: самому что-то рисовать, производить, жить в этой среде. Если у тебя родители — художники и ты с рождения погружен в разговоры об искусстве, то впитаешь это просто с молоком матери. Это не значит, что ты будешь это любить, — наоборот, можешь и возненавидеть, но это произойдет как бы само собой. Если же нет, то надо потратить неко­торые усилия и время — если ты считаешь, что это сделает твою жизнь богаче. А иначе зачем? Жизнь коротка, времени и сил у нас не так много. Можно потратить их на что-нибудь другое.

— На одной из лекций вы рассказывали, как ваша студентка сказала вам, что не понимает значения слова «любовь»: для ее поколения это слово слишком абстрактное, есть много разных моделей отношений, и у нее в голове они никак не помещаются в один ящик с ярлыком «любовь». То есть речь о том, что «большие» эмоции дробятся, стано­вятся более специальными и у них, возможно, появляются новые назва­ния. Как говорить про эмоции с современным зрителем, если даже самые привычные слова для него уже непонятно что значат?

— В современном мире вместо одной «любви» появляется много разных, и очевидно, что эмоции будут гораздо более многообразными, дробными, вариативными, помогающими человеку понимать, как правильно чувствовать в совсем разных ситуациях, — и рассчитанными на гораздо более короткий срок жизни. Авторы, прежде писавшие про любовь, исходили из представления о том, что любовь неизменна во все эпохи. Мы, конечно, можем провести исторический анализ, разобраться, кем, из чего и когда был собран этот образ: это очень разные чувства, которые однажды завязали в один пакет и сверху написали: «Любовь». Творцы привычной нам любви некогда ее именно что изобрели, хотя сами чувствовали себя не изобретателями, а первооткрыва­телями; людьми, которые описали всегда существовавший материк.

Создатели же нынешних моделей заранее понимают, что это временные конст­рукции и срок их пользования ограничен, они не рассчитаны на века. При этом они гораздо более разнообразные, их больше. Понятно, что для одной чело­вече­ской жизни хватит и небольшой их доли. Но за счет гораздо меньшей долговечности этих моделей наш эмоциональный репертуар невероятно расширился.

Меняются сами эмоции, меняется к ним отношение. Разрушаются целые блоки спаянных вместе эмоций. Например, романтики придумали модель детства как идеального времени, когда ты чувствуешь абсолютную полноту существо­ва­ния. Человек некогда утратил эту полноту из-за первородного греха и может приблизиться к ней лишь в детстве и позже, когда влюбляется. И, например, важнейшее для культуры чувство ностальгии начиналось именно как носталь­гия по детству. Вот весь этот комплекс — ностальгия, тоска по детству, взрос­­ле­ние, поиск любви, жажда обрести в ней полноту бытия — сейчас сильно подорван.

— А появление такого термина, как «эмоциональный интеллект»? Теперь бизнес-тренеры учат, что быть умным, то есть иметь высокий IQ, недоста­точно: нужно чувствовать людей, тренировать эмпатию, иначе ты не будешь успешным.

— Это то, что Уильям Редди в книге «Навигация чувств» назвал эмоцио­наль­ным менеджментом. Эмоциональный интеллект — это способность контро­лировать и правильно организовывать собственный эмоциональный мир. Как считалось раньше? Человек все контролирует интеллектом и, конеч­но, должен усмирять свои чувства. Но настоящие чувства разумом не контро­лируются. Это примета их подлинности. Тебя охватывает ярость, любовь или состра­дание, страсть вскипает, как волна, и рассудок отключается.

Собственно, представление о необходимости управлять эмоциями появилось тогда же, когда люди разуверились в модели рационального поведения. Идея эмоционального интеллекта основана именно на отказе от этих представлений. Выяснилось, что наше поведение — это всегда сложная комбинация осозна­ваемого и бессознательного. И управлять своими эмоциями ты можешь лишь до некоторой степени. Это сложное искусство, и непонятно, нужно ли вообще к этому стремиться. Потому что потерять можно больше, чем приобрести. Эмоциональный интеллект у человека может оказаться больше рационального, какие-то вещи гораздо проще почувствовать, чем понять.

— Вы исследуете культурную историю эмоций. А как часто вы отдаете себе отчет в своих собственных эмоциях?

— Хороший вопрос. Замечу в сторону, что больше я этой темой заниматься не планирую, я не могу долго бурить одну лунку: когда я до чего-то добурился, сразу хочется свернуть оборудование, уехать в другое место и начать рабо­тать там. Но исследования такого рода помогают избежать натурализации собст­вен­ных чувств и переживаний, то есть представления о том, что они такие от природы и других не бывает. Это очень важный интеллектуальный навык, потому что без него не понять других людей. Мне научная деятельность в некоторой степени помогла. Конечно, до конца решить эту проблему нельзя. Все равно меряешь людей по себе; рассчитывать, что можно от этого изба­виться, было бы высокомерно. Но хотя бы чуть-чуть отстраниться от себя любимого можно.

С другой стороны, изучение эмоционального мира человека всегда предпола­гает взгляд извне. Невозможно качественно исследовать свой собственный эмоциональный мир, как невозможно увидеть собственный затылок без зер­кала. Но задать себе кое-какие вопросы возможно. Я ведь тоже подвержен разным эмоциональным матрицам, а откуда я их взял? Это интересное интел­лектуальное упражнение. Я бы не стал печатать исследование на эту тему, но занять себя им перед сном или во время поездки в транспорте можно.

Улай и Марина Абрамович. ААА-ААА. 15-минутный перформанс для телевидения. Льеж (Бельгия), 1978 год © Ulay / Marina Abramović; Courtesy of the Marina Abramović Archives

Скажем, в разговорах с внучками я часто оказываюсь в роли старого брюзги, бормочущего: «Ну и молодежь пошла!» А это, конечно, почтенная культурная модель с длинной историей. Одна из важных ее составляющих — это носталь­гия (я тоже был молодым), а также зависть, груз жизненного опыта — ну, по­нятно. Но упаси вас Бог попробовать разделить эту модель на базовые эмо­ции: она слишком сложна и при этом живет на протяжении веков. Все знают эту прекрасную цитату: «Нынешняя молодежь привыкла к роскоши, отлича­ется дурными манерами, презирает авторитеты, не уважает старших, дети спорят со взрослыми, жадно глотают пищу, изводят учителей». Как будто вчера сказано — то ли это мой дедушка говорит, то ли я сам, а это Сократ. Каждое следующее поколение говорит что-то подобное про предыдущее, и это должно бы означать, что человечество бесконечно деградирует. Но, кажется, это все же не так. Так что занятия наукой помогают нам быть немножко поскромнее и не абсолютизировать собственный опыт.

— И, наверное, понять не только других, но и себя?

— В известной степени. Я стараюсь работать без гнева и пристрастия, но к себе ты не можешь относиться беспристрастно. Ну как это? Невозможно! Очевидно, понять другого гораздо легче, чем себя, именно в силу некоторой дистанции. Особенно если это не твой близкий, а какой-нибудь человек XVIII века.

Это справедливо и по отношению к собственной культуре и истории. Как себя из нее вычеркнуть? Всех можно и нужно пытаться понять, но готов ли я бес­страстно читать книги, где такое понимание проявляется по отношению к фашистам или сталинистам? Да не очень-то! Во мне просто закипает ярость. То есть моральная оценка затмевает все остальное. Боюсь, что требуется тысяча лет, чтобы пролитая кровь убитых перестала стоять перед глазами и мы начали понимать, что же это с нами было. О египетских пирамидах мы уже можем говорить спокойно, хотя и знаем, скольких жизней стоила их постройка.

Однажды я писал сценарий для исторического документального фильма, и мой друг — режиссер — позвал меня на озвучку. Речь там шла о Венеции XVIII века, актер читал текст со всеми актерскими штампами, и режиссер все время вынуж­­ден был напоминать: «Спокойнее, спокойнее, все давно умерли!» Не помогло, но фраза мне запомнилась, я ее часто вспоминаю. Недавно даже видел историческую книжку с эпиграфом: «„История — это когда все умерли“. Профессор Зорин». Так что, пока не все умерли, мы едва ли сможем беспри­страстно оценить и себя, и других.

На выставке-аттракционе для детей и взрослых можно будет увидеть работы Казимира Малевича и Фрэнсиса Бэкона, Роя Лихтенштейна и Виктора Пивоварова, Натальи Гончаровой и Марины Абрамович, Альберто Джакометти и Бриджет Райли, Ансельма Кифера и Нико Пиросмани. «Игра с шедеврами: от Анри Матисса до Марины Абрамович» будет открыта с 14 февраля по 14 апреля.

Изображения: Томас Роулендсон. Выставка в Королевской академии художеств. Около 1815 года
Yale Center for British Art

микрорубрики

Ежедневные короткие материалы, которые мы выпускали последние три года

Архив

Почему роман Оруэлла «1984» – это про нас

• Джин Ситон
• директор Фонда Оруэлла

19 мая 2018

Автор фото, FILIPPO MONTEFORTE/AFP/Getty Images

Антиутопию «1984» часто называют справочником для живущих в трудные времена. Популярность романа Джорджа Оруэлла, написанного в середине XX века, в последнее время заметно выросла. Почему же он не теряет своей актуальности?

Это художественное произведение, описывающее ужасы тоталитаризма, по-прежнему шокирует. И первое, что заставляет содрогнуться — это узнаваемость того, что описывает Оруэлл.

Двойные стандарты, новояз, полиция мыслей, министерство любви, причиняющее боль, вгоняющее в отчаяние и уничтожающее инакомыслящих, министерство мира, разжигающее войны, роботы-писатели, производящие порнографическую литературу для отвлечения масс…

Когда-то Оруэлл открыл нам глаза на то, как функционируют тоталитарные режимы. Но сегодня мы читаем «1984» иначе — с тревогой, пытаясь понять, как далеко наши государства и мир в целом продвинулись по пути в ад, описанный Джорджем Оруэллом.

Роман пророческий? Возможно. Роман, который обескураживает, волнует, заставляет признать его правдивость и задуматься? Без сомнения, да.

Книга, изданная в 1949 году, была написана на фоне руин, которые оставила война, среди голодных, уставших и измученных военным временем людей.

Удивительно, но сегодня она актуальна как никогда. Роман «1984» вооружает нас важным знанием.

Роман, начинающийся подчеркнуто без драматизма («Был холодный, ясный апрельский день, и часы пробили тринадцать»), досконально описывает специфику современной тирании.

Главный герой Уинстон Смит работает в министерстве правды, которое занимается постоянным обновлением истории, подгоняя ее под современные обстоятельства и изменения на политической арене.

За ним и другими сотрудниками неустанно следит Большой Брат, который все видит и все знает.

Автор фото, Leon Neal/AFP/Getty Images

Подпись к фото,

В романе «1984» экраны телевизоров превратились в экраны слежения за всем, что происходило в домах людей. Сегодня таковыми стали вездесущие социальные сети, а не камеры наружного наблюдения, как того опасались еще некоторое время назад

В 1984 году в романе за гражданами следят экраны телевизоров, и каждый шпионит друг за другом.

Сегодня соцсети следят за каждым нашим действием, покупкой или комментарием, который мы оставили в интернете. Они постоянно присутствуют в нашей жизни и навязчиво пытаются предугадать любое наше желание.

Выбор потребителя тщательно отслеживается и превращается в товар, который можно продать на рынке. Предпочтения пользователя становятся объектом политических кампаний, искажающих принципы демократии.

Оруэлл понимал, что тоталитарным режимам всегда нужен враг. В «1984» он изображает, как просто с помощью пропаганды необходимые идеи насаждаются массам.

Кроме того, своими «двухминутками ненависти» (обязательный для всех граждан ежедневный просмотр фильма о врагах государства) он очень точно предсказал такое явление, как онлайн-агрессия.

Герой романа Уинстон Смит отмечает: «Самое страшное в двухминутках ненависти заключалось в том, что, участвуя, невозможно было оставаться безучастным … Отвратительный экстаз страха и мести, желание убивать, мучить, сокрушать кузнечным молотом чьи-то черепа, подобно электрическому току, неслись по всему залу, превращая людей против их желания в визжащих и гримасничающих помешанных».

Автор фото, Larry Ellis/Express/Getty Images

Подпись к фото,

Большой Брат в равной степени и абсурден, и ужасен (на снимке плакат к телефильму Би-би-си 1965 года по роману Оруэлла)

Сегодня политические, религиозные и коммерческие организации точно так же играют на чувствах пользователей интернета. Оруэлл на удивление точно описывает, как такие действия порождают в нас жажду объединиться в своей ненависти.

Ставший одним из символов нашего времени, прочно вошедший в наш лексикон, ставший именем нарицательным Большой Брат, диктатор из романа Оруэлла, удивляет абсурдностью своих действий и одновременно ужасает.

Идеи написанного Оруэллом коренятся в противоборстве идеологических монстров, обезобразивших ХХ век — его главных «измов».

Писатель сражался с фашизмом во время гражданской войны в Испании (считая пацифизм роскошью, за которую платят другие люди), но также осознавал пустые обещания коммунизма.

Он был непосредственным свидетелем самообмана слепо верящих в идею, когда воевал в рядах ополчения, сформированного антисталинистской коммунистической партией (ПОУМ). Позиция ПОУМ сильно отличалась от позиции сталинистской Коммунистической партии Испании, и Оруэлл воочию увидел, что коммунисты в Испании борются с революцией.

Сегодня настало время других «измов». Однако национализм и популизм по-прежнему играют на наиболее опасных чувствах — обиды и возмущения.

И в современном мире, куда бы вы ни взглянули, везде у власти «сильные люди». Их объединяют потребность заткнуть рот оппозиции, фанатичное преследование инакомыслия и бесстыдное прославление себя.

Большие Братья — больше не жуткая выдумка, это один из столпов современного мира.

Два плюс два — пять

Впрочем, пожалуй, наиболее ужасная черта антиутопического мира Оруэлла — методичное искажение языка и лишение его смысла. Тоталитарный режим стремится искоренить слова, а также идеи и чувства, которые они воплощают.

Настоящий враг тирании — это реальность. И тираны изо всех сил пытаются подорвать сами основы понимания реальности, заменяя их фантомами и ложью.

Автор фото, NICOLAS ASFOURI/AFP/Getty Images

Подпись к фото,

Бангкок, 2015 год. Книга Оруэлла в некоторых странах до сих пор символ сопротивления тоталитаризму

Первым дерзким актом неповиновения Уинстона Смита стала попытка скрыться от всевидящего ока камеры и вести дневник, чтобы осознать собственное «я» и описать свой внутренний мир.

Он знает, что за это его могут казнить. И сломленный пытками, он все-таки признает, что «два плюс два равно пяти».

Смит понял, что они «что-то убили в моей груди, сожгли, заглушили». Террор, который устраивает власть в романе «1984», направлен на уничтожение личности и разрушение способности людей осознавать реальность.

В произведении Оруэлла нет ни грамма релятивизма — он прекрасно понимает, насколько тяжело исправить сложившееся положение. Его книга с безжалостной детальностью показывает весь ужас мира, в котором у людей все меньше и меньше слов и их мышление искалечено, искривлено идеологией.

Все тоталитарные режимы мира запрещали и запрещают роман «1984». Но люди читают его и тайно распространяют его экземпляры. А в демократических странах продажи романа ежегодно растут.

В США заметно увеличился спрос на него — очевидно, как реакция на действия правительства Трампа.

Отделить произведения Оруэлла от его личности, конечно, невозможно. Писателя, наверное, позабавили бы многочисленные памятники и бюсты и чуть ли не причисление к лику святых.

Автор фото, Justin Sullivan/Getty Images

Подпись к фото,

Продажи романа «1984» заметно выросли в США, Индии, Великобритании и Китае

Его взгляды на феминисток (но не на женщин в целом), вегетарианцев и представителей других социальных групп ныне вряд ли были бы восприняты обществом без критики.

Но он был человеком с твердыми убеждениями. Он не стремился к богатству, боролся за то, что считал правильным, великодушно относился к другим писателям. Оруэлл пытался смотреть на мир без иллюзий и никогда не скрывал, что ему не нравится то, что он видит.

Джордж Оруэлл не только изменил наши взгляды на мир, показав нам, как возникает тирания. Роман «1984» стал своего рода справочником для живущих в трудные времена.

Казалось бы, мы уже никогда не должны верить очередному министерству правды, провозглашающему, что «незнание — сила». И тем не менее жизнь раз за разом испытывает нас.

Джин Ситон — профессор истории средств массовой информации Вестминстерского университета и директор Фонда Оруэлла.

Прочитать оригинал этой статьи на английском языке можно на сайте .

Почему экономическая теория забыла о женщинах — Секрет фирмы

Вглядываясь в будущее из мрачных 30-х, экономист Джон Мейнард Кейнс был уверен: человечество временно заключило пакт с неидеальными рыночными ценностями, чтобы преодолеть мировой кризис и Великую депрессию. Как только удастся достичь всеобщего благосостояния, значение экономики отойдёт на второй план.

Всё случилось с точностью наоборот: кажется, сегодня не осталось мест, куда бы не проникла логика «человека экономического», рационально мыслящего и уважающего принцип максимальной выгоды.

Чтобы понять, в какой момент всё пошло не так, шведская журналистка Катрин Марсал вооружается популярной феминистской критикой и обнаруживает: мировая экономика строится на допущении, что все люди — мужчины.

В своей ставшей бестселлером книге «Кто готовил Адаму Смиту? Женщины и мировая экономика» Марсал рассказывает, как экономическая теория забыла о женщинах и не спешит признавать ошибку. На русском языке книга вышла в начале лета в издательстве «Альпина Паблишер». «Секрет» разобрался в основных аргументах журналистки.

Больше работы — меньше зарплата

Впервые экономическая теория замечает женщин случайно, буквально по недоразумению. В 1950-е годы известная своими радикальными монетаристскими идеям группа учёных Чикагского университета пыталась распространить экономическую логику на традиционно далёкие от неё сферы. Чикагские экономисты были уверены: в основе любых знакомых нам явлений, включая межличностные отношения, лежит желание человека извлечь максимальную выгоду. Мир устроен осмысленно и рационально, а рынок — всегда прав. Исходя из этих установок, экономист Гэри Беккер решил понять, почему же женщинам платят заметно меньше, чем мужчинам за одну и ту же работу. С одной стороны, очень напоминает дискриминацию, — рассуждал экономист. С другой — если рынок решил, что женщины должны получать меньше, значит они этого действительно заслуживают.

Беккер придумал такое объяснение: работающие женщины уделяют заметную долю своего свободного времени домашним заботам. Чтение сказок детям, готовка и уборка, конечно, утомляют женщин. Поэтому очевидно, что на следующий день в офисе они не смогут работать так же эффективно, как мужчины, набравшиеся сил накануне. А значит, женщины заслуживают более низкую зарплату.

Звучит несправедливо и не очень убедительно, но с Бэккером многие согласились. В 1992 году он получил Нобелевскую премию по экономике по совокупности заслуг.

Кто-то придумал экономику, а кто-то — приготовил ужин

С Нобелевскими лауреатами у шведской журналистки Катрин Марсал свои счёты — как-то раз один из них остановил её интервью на середине и строго спросил, кто написал за неё такие глубокие вопросы. В свои 34 года Марсал, одна из ведущих деловых журналистов Швеции, уверена — проблема нездоровых отношений женщин и экономической теории лежит в самом основании последней. Чтобы доказать это, Марсал обратилась к работам отца классической политэкономии Адама Смита.

В своей книге Марсал доказывает, что экономическая логика, которую мы принимаем на веру, является следствием мужского взгляда на мир: «Если ты сомневаешься в экономике, ты сомневаешься в собственной глубинной природе, попадаешь в неловкое положение и прекращаешь спрашивать».

Фундаментальный вопрос экономики, который ставит Адам Смит в работе «Исследование о природе и причинах богатства народов» звучит примерно так: «Как мы получаем свой ужин?». По мнению Смита, «то, что мы ожидаем на ужин, появится не вследствие доброй воли мясника, пивовара или булочника, а как результат их материального интереса».

Из этого замечания, по сути, и вырастает современная экономическая мысль. Корыстный интерес, заложенный в природе человека, служит отправной точкой для большинства теорий. Когда мы говорим об «экономическом мышлении», мы автоматически подразумеваем аксиому: люди поступают так, как им выгодно. На этом допущении строится наша картина мира.

В самом начале книги Марсал делает довольно спекулятивный, но эффектный ход. Она напоминает: Адам Смит никогда не был женат и большую часть жизни прожил со своей матерью, Маргарет Дуглас, которая занималась хозяйством (спойлер: и каждый вечер готовила сыну ужин). В чём же заключался её корыстный интерес? Может, его и не было вовсе?

Чтобы реализовать свои корыстные интересы, мяснику, пивовару или булочнику эпохи Смита требовались матери и жены, которые день за днём следили за детьми, вели хозяйство и готовили пресловутый ужин. Но их Адам Смит не принимал в расчёт. Почему? Всё просто: на самом деле, «человек экономический», преследующий только свои цели и принимающий решения рационально, как его описывает классическая политэкономия — это мужчина, а не женщина.

Зачем нужны женщины

Марсал развивает вполне очевидную мысль: рациональность и предприимчивость, свойственные человеку экономическому — качества, которые столетиями считаются мужскими. А женщинам свойственны эмоциональность, слабость, иррациональность. Женщины — это антиподы человека экономического. Но можно ли их сбрасывать со счетов и не учитывать их влияние на экономику?

Тысячи лет назад мужчины наделили женщин особыми трудовыми обязанностями, которые сами не выполняли. Затем мужчины создали экономическую теорию, которая гласит: домашняя работа, выполняемая «вторым полом», не имеет никакого значения. Но пользоваться плодами женского труда не перестали. Мужчины спали на чистых простынях, умилялись воспитанными детьми, ели ужин, в конце концов, но не считали женщин игроками в большой экономической игре.

Марсал тем временем уверена, что условно женские качества, такие как эмпатия, альтруизм, желание заботиться о других, не менее важны в экономической модели мира.

Вообще-то финансовый кризис 2008 года уже показал, что мировой экономикой управляют не только взвешенные решения рациональных индивидов. Ещё в 1930-е году Кейнсу было очевидно, что человеческие эмоции, импульсивные решения и чувства оказывают не меньшее влияние на экономику. Тем не менее экономическая теория продолжает отталкиваться от конструкции «человека экономического», который имеет мало общего с действительностью.

Что не так с «Фрикономикой» и мужским клубом

Одна из безусловно сильных сторон книги шведской журналистки — критика культурной логики позднего капитализма. Этого сильно не хватает в мире, где необыкновенно успешная книга «Фрикономика» объявляет читателям, что любая часть их существования согласуется с рыночными принципами. Действительно, во многих случаях, рыночные механизмы отлично работают, но их широкое распространение на все стороны жизни превращает экономическую теорию в религию. «Сегодня экономическая наука — это доминирующая религия западных стран. И пока мы продолжаем верить в экономические силы, будет сохраняться спрос на класс священнослужителей, способных производить подходящие религиозные толкования и символику. И пусть экономисты так толком и не научили нас, как работает реальная экономика, но созданная ими фиктивная картина рынка – это шедевр, которым мы должны восхищаться», — уверена Марсал.

Здесь же кроется и слабое место Катрин Марсал: там, где напрашиваются ссылки на актуальные исследования из области поведенческой экономики, журналистка только колко проходится по Милтону Фридману, Маргарет Тэтчер, неолиберализму и теории игр.

Книга «Кто готовил Адаму Смиту?», в первую очередь, публицистическая. Неудивительно, что в академической среде Марсал встретили с негодованием. Даже экономисты прогрессивной Лондонской школы экономики на встрече с автором намекали, что журналистка, мягко говоря, не умна, убеждая коллегу в том, что математические модели, на которых зиждется экономическая теория, редуцируют человека до абстрактной единицы. Пол, гендер, раса, культура, возраст и социальное положение не важны, когда речь идёт о таком обобщении, как «человек экономический».

С большой долей вероятности, под этим текстом появятся комментарии, что все без исключения люди заключают между собой контракты на основе взаимной выгоды, экономика рациональна (потому что математична), а гендерное разделение труда — справедливо. И вообще, что может женщина (а тем более журналистка) понимать в экономике?

Экономика до сих пор остаётся закрытым мужским клубом. Хотя влиятельных женщин-экономистов немало (Кармен Рейнхарт, Эстер Дуфло, Жанет Кюри, Клаудиа Голдин, Марианна Бертран и другие), за 48 лет Нобелевскую премию по экономики только один раз присудили женщине — Элинор Остром. Показательно, что в своё время она не смогла защитить докторскую диссертацию на факультете экономики и была вынуждена получить степень политолога. В России за последние несколько лет у трёх ведущих издательств, публикующих актуальную академическую экономическую теорию на русском языке, не вышло ни одной книги, которую бы написала женщина.

Как исправить положение

Книга Марсал, при всех её недостатках и слабостях, обнаруживает, что пол действительно имеет значение. В 2017 году для женщин всё ещё менее доступны образование, медицинская помощь, равные зарплаты и не дискриминирующие рабочие условия. Пол имеет значение в мире, где 70% наиболее бедного населения — женщины; а в ежегодном списке Fortune 500 женских имён не наберётся больше двух десятков. Пол продолжает играть определяющую роль, потому что женщины всё ещё выполняют основную часть неоплачиваемой домашней работы, которая не считается важной для экономического роста и не учитывается официальной статистикой. Тем не менее люди продолжают верить в объективность и беспристрастность экономики.

«Вместо того, чтобы воспринимать справедливость, равноправие, социальную помощь, экологию, доверие, физическое и психическое здоровье как фундаментальные элементы процесса формирования экономической ценности, мы ставим их в противоположность понятию «экономическая ценность», — поясняет Марсал, — если всё это вам нужно, вы обязаны прийти к компромиссу с тем, за кем решающее слово, — с “человеком экономическим”».

«Кто готовил Адаму Смиту» подводит читателей к важному выводу: одна из ключевых проблем патриархата — неправильные экономические измерения. Если мы хотим использовать экономику для решения социальных проблем, нам нужна правильная картина рынка, из которого нельзя исключать то, чем занимается на протяжении веков половина населения Земли большую часть своего свободного времени. Исключив неоплачиваемую женскую работу из объяснительных экономических моделей, мы никогда не поймём взаимосвязь между неформальной занятостью, бедностью и экономическим неравенством. Очевидно, что в сегодняшнем мире накопилась критическая масса противоречий, ответы на которые не даст простая редукция к свободному или регулируемому рынку, правым или левым идеологиям. Экономическая теория ищет решение проблем, стоящих перед человечеством, основываясь на допущении о природе человека, хотя большинство мужчин не вписываются в модель человека экономического. Можно сколько угодно подвергать критике последнего, но полностью от него освободиться можно, как считает Катрин Марсал, только признав его гендерную принадлежность.

«Нам нужны феминистки в дискуссиях, касающихся финансовых вопросов, — говорила Катрин Марсал в интервью The Cut, — но не только потому что необходимо продвигать позиции женщин в глобальной экономике. Я уверена, что только феминистский взгляд сможет поправить тот беспорядок, в котором оказался сегодняшний мир».

Адам Смит о разделении труда

Введение

В последние годы – особенно после того, как в 2007–2008 гг. начался мировой финансово-экономический кризис, во многом не завершившийся и по сей день – в сообществе экономистов активно обсуждается необходимость пересмотра методологических подходов к описанию процессов развития и обновления теоретического аппарата. Некоторые авторитетные авторы высказывают убеждение в том, что грядет смена парадигмы в экономической науке (см., например, [Мау, Улюкаев 2014, 6]). Вопрос о том, в каком направлении будет происходить этот сдвиг, будет решаться в теоретических и методологических дискуссиях сегодняшнего времени.

Одной из ключевых составных частей любой экономической теории должна быть теория производства (наряду с теориями обмена, распределения и потребления). Однако господствующая в настоящее время в экономической науке неоклассическая парадигма в этой части носит довольно своеобразный характер. С одной стороны, в рамках макроэкономики теория производства сводится к построению некоей функции, позволяющей вычислять агрегированные показатели производства товаров и услуг в обществе (такие как валовой внутренний продукт) на основе статистически верифицируемой взаимозависимости с другими макроэкономическими показателями. С другой стороны, в рамках микроэкономики всё, что касается производственных процессов, считается исходными данными моделей общего равновесия, не требующими дальнейшего теоретического и/или эмпирического объяснения (подробнее см. [Щедровицкий, Кузнецов 2014], особенно раздел 3 этой работы).

И в том, и в другом случае изучение процессов производства и соответствующих структур производственных систем по сути дела выводится за рамки экономической теории и «отдается на откуп» другим дисциплинам, как общественным, так и инженерным. Получается удивительный методологический парадокс: экономическая теория «учитывает наличие» данного класса экономических процессов и явлений, но в то же время отказывается от их изучения по существу.

Тем не менее, необходимость построения содержательной «теории производства» никуда не делась; и прикладные экономические и социальные дисциплины постоянно предъявляют спрос на нее. Содержательный анализ происходящих в современной экономике процессов и, в частности, возникновения и развития сложнейших производственных систем, не может ограничиваться выявлением статистической зависимости макропоказателей или формальными моделями рынков.

В условиях такого несовпадения «спроса» и «предложения» в интеллектуальной сфере наблюдается заметный рост интереса к классической экономической школе и другим наработкам того периода экономической теории, который предшествовал «неоклассическому синтезу». Действительно, примерно до 30-х гг. XX в. экономисты-теоретики уделяли немало внимания развитию различных аспектов теории производства. Частью этой деятельности была разработка идей, касающихся феномена «разделения труда».

 Возрастающий интерес к классике и обращение к теме «разделения труда» неизбежно приводят нас к фигуре Адама Смита, которого нередко называют основоположником современной экономической науки (что, впрочем, является сильным преувеличением). Что может (и чего не может) дать сегодняшнее прочтение теоретических построений Смита для понимания феномена разделения труда?

Идеи А. Смита в массовом сознании

Если спросить типичного человека с обществоведческим или философским образованием, с какими «ключевыми словами» у него ассоциируется имя Адама Смита (1723–1790), то словосочетание «разделение труда» по частоте упоминаний в ответах, вероятно, займет второе место, уступив разве что знаменитой метафоре «невидимой руки». С помощью последней Адам Смит пытался образно представить суть своей теории, доказывающей общественную эффективность добровольного обмена. Такой ответ, скорее всего, не вызовет удивления, так как именно с темы разделения труда Смит начинает свой opus magnum, книгу «Исследование о природе и причинах богатства народов».

Первые три главы этой книги бесчисленное множество раз упоминаются и цитируются в учебной литературе по экономической теории, менеджменту и другим социальным дисциплинам, так что не усвоить ассоциативную связку Адам Смит – разделение труда практически невозможно (см., например, [Самуэльсон 1992, I, 43; Макконнелл, Брю 2003, 70–71; Мескон, Альберт, Хедоури 1998, 108]. Порой Адаму Смиту приписывается чуть ли не авторство идеи разделения труда или, по меньшей мере, идеи специализации в рамках отдельного предприятия [Мескон, Альберт, Хедоури 1998, 108].

Впрочем, всякий, кто хоть немного интересуется темой, легко обнаружит, что этот основоположник классической школы политической экономии вовсе не был первооткрывателем «разделения труда» и даже первым исследователем общества, обратившим на него внимание[i]. Тем не менее, было бы ошибкой полностью сбросить со счетов рассуждения Смита о разделении труда, объявив, что они представляют лишь чисто исторический интерес, а упоминания о них в современной литературе есть лишь бездумная дань традиции.

Одну из причин их важности указал известный экономист Йозеф Шумпетер, охарактеризовав трактовку разделения труда Смитом следующим образом: «Хотя, как мы знаем, она не содержит ничего оригинального, стоит отметить одну особенность, до сих пор несправедливо оставляемую без внимания: никто ни до, ни после А. Смита никогда не придавал такого значения разделению труда. По Смиту, оно является практически единственным фактором экономического прогресса» [Шумпетер 2001, 240]. Иными словами, построения классика представляли собой одну из первых современных моделей экономического роста, получившую определенное развитие в гораздо более поздних концепциях.

Другая причина, по которой не следует забывать о смитовском тексте, состоит в том, что в нем, как в зародыше, можно обнаружить многие вопросы и проблемы, связанные с понятием «разделение труда», которые в дальнейшем отчасти получили развитие в рамках самых разных дисциплин (не только экономической теории), а отчасти остались в «замороженном» виде и ждут своего исследователя.

 Важно подчеркнуть, что эти идеи принадлежат не только истории экономической мысли – развитие экономической теории со временем привело к «изгнанию» темы разделения труда из ее домена (по крайней мере, из сферы интересов ее «мэйнстрима») [Щедровицкий, Кузнецов 2014, 56–58].

Огромное влияние эти идеи оказали на философию и теорию управления. Нас также будет интересовать их значение для общей теории человеческой деятельности, которая начала развиваться во второй половине ХIХ в. (вне зависимости от того, к какой дисциплинарной «епархии» такая теория может быть отнесена).

Наша работа построена в виде развернутого комментария к первым трем главам «Богатства народов» Адама Смита, в которых и рассматривается тема разделения труда (РТ). Мы сосредоточим внимание на высказываниях и фрагментах, содержащих некие общие утверждения о РТ, и на контексте таких высказываний. Наш комментарий будет носить критический характер в том смысле, что мы будем не просто пытаться изложить идеи автора текста, но и увидеть в них вопросы, проблемы и двусмысленности, разрешение которых является предварительным условием построения общей теории РТ и которые во многом стимулировали интеллектуальный поиск последующих авторов вплоть до сегодняшнего дня.

Разделение труда в обществе и в организации

В первом абзаце первой главы «Богатства народов»[ii], красноречиво озаглавленной «О разделении труда», мы сразу встречаем важнейшее методологическое заявление Смита: «Значение разделения труда для хозяйственной жизни общества в целом легче всего уяснить себе, если ознакомиться с тем, как оно действует в каком-либо отдельном производстве»[iii] [Смит 2007, 69]. Как следует из дальнейшего текста, под «отдельным производством» он понимает производство одного конечного потребительского товара, удовлетворяющего «спрос лишь небольшого количества людей», которое полностью помещается в одной «мастерской» [‘workhouse’], в то время как в больших мануфактурах «…каждая отдельная часть работы занимает столь значительное количество людей, что уже представляется невозможным соединить их всех в одной и той же мастерской». Это условие нужно ему для того, чтобы РТ можно было охватить взглядом одного «наблюдателя» [‘spectator’].

Иными словами, Смиту кажется, что разделение труда не будет столь легко наблюдаемым и очевидным феноменом, если у наблюдателя не будет возможности наблюдать работу одновременно нескольких людей, выполняющих разные части работы, вместе с переходом промежуточных продуктов от одной операции к другой.

Такое обоснование выбора объекта наблюдения довольно странно, если исходить из последующих «макроэкономических» выводов, которые делает Смит из существования РТ (подробнее о них пойдет речь ниже). О существовании РТ в обществе, как и некоторых причинах, его порождающих, говорило множество авторов еще со времен античности. Точно так же уже давно существовало понимание того, что возможности разделения труда зависят от размеров рынка (тема третьей главы «Богатства народов») – об этом писал еще Ксенофонт в «Киропедии». Уже Платону было известно и то, что специализация работников повышает их производительность. Все это было абсолютно «наглядно»: для того, чтобы убедиться, что сапоги лучше тачает сапожник, а пироги печет пирожник, не обязательно было усаживать их в одной «мастерской».

Эти методологические странности обычно не бросаются в глаза, так как автор сразу переходит к наиболее красочному сюжету всех трех глав, а именно: описанию булавочной мануфактуры [Смит 2007, 69–70], которое оказалось настолько ярким и впечатляющим, что до сих пор кочует из учебника в учебник. Но мы задержимся на них и зададимся вопросом: если выбор такого объекта описания в качестве базового «элемента» теории РТ методологически, скажем так, сомнителен, то в чем же его смысл? Вряд ли можно сейчас в точности установить, почему Смит выбрал для обоснования своего учения о РТ именно такой объект, а не РТ между предприятиями или регионами (как это сделал его предшественник Уильям Петти в «Политической арифметике»).

 Но мы можем предположить, что он интуитивно почувствовал важность того аспекта подобных производственных структур, который связан с предпринимательской и управленческой задачей разделения (декомпозиции) производственного процесса на операции (работы), их нормативного описания (с последующим нормированием) и логистической системы – организации перемещения промежуточных результатов (предметов) этих работ между стадиями производственного процесса.

Нигде в «Богатстве народов» Смит не развивает эту мысль – и это отсутствие, возможно, не меньше говорит об исторической роли этой работы, опубликованной на рубеже последней четверти ХVIII в., чем присутствующие в нем идеи.

Исследование вопроса о внутрипроизводственном разделении труда (или разделении работ) как особом экономическом феномене, отличном от разделения труда в масштабах общества, стало делом гораздо более позднего поколения авторов, таких как Ч. Бэббидж и Э. Юр, специализировавшихся не на экономической теории, а на теории и практике управления. Что же касается анализа отдельной задачи создания логистических систем, то ее четкая постановка и начало разработки соответствующих решений относится уже в большей степени к эпохе «конвейерной революции».

Главный общий вывод, который делает Смит из рассмотрения примера булавочной мануфактуры, таков: «Разделение труда в любом ремесле, в каких бы размерах оно ни было введено, вызывает соответствующее увеличение производительности труда. По-видимому, отделение друг от друга различных профессий и занятий вызывалось этим преимуществом» [Смит 2007, 70]. По поводу этого фрагмента можно сделать следующие замечания.

Во-первых, рост производительности может происходить не только в результате выделения отдельных операций (работ) и соответствующей специализации отдельных работников. Например, как показывает дальнейшее изложение, Смит прекрасно осведомлен о повышении производительности в результате изобретения и внедрения машин. Хотя он и отмечает, что РТ может способствовать машинизации, ясно, что это не единственная ее причина. Еще одним способом повышения производительности является более благоприятное размещение производства, о чем Смиту тоже хорошо известно. Если главный результат РТ – повышение производительности, то почему Смит не рассматривает другие возможные источники такого повышения в рамках одного «списка»?

Во-вторых, как уже отмечалось выше, с давних пор было известно, что к числу причин или факторов, способствующих РТ, относятся различия в индивидуальных способностях, в географическом положении разных мест и в потребностях людей – опять-таки, как показывают дальнейшие рассуждения, Смит прекрасно об этом осведомлен. Почему же он подчеркивает именно повышение производительности в результате специализации внутри мануфактуры как чуть ли не единственную причину отделения профессий и занятий друг от друга?

Одним из возможных объяснений может служить тот факт, что на Смита оказало влияние его шотландское пуританское происхождение. Аналогичную гипотезу высказывал американский экономист Мюррей Ротбард применительно к происхождению смитовской теории ценности экономических благ. Постоянное подчеркивание пуританами ценности труда по сравнению с потреблением, по мнению Ротбарда, могло повлиять на Адама Смита при формулировании им трудовой теории ценности, на основе которой впоследствии выстроил свои концептуальные построения марксистский социализм [Rothbard 1995, 142–143]. Однако такое объяснение пока что имеет статус гипотезы, а вопрос о влиянии пуританских представлений на экономическую доктрину Смита требует отдельного серьезного исследования.

Выгоды от разделения труда: человек-машина

В следующем теоретически важном фрагменте Смит формулирует три различных «условия», в силу которых РТ внутри отдельного производства может приводить к повышению производительности [Смит 2007, 72–74]. Было бы более точным называть эти «условия» утилитарными предпосылками РТ – это те особенности окружающего мира, которые делают его потенциально выгодным. Рассмотрим их по порядку.

«Развитие ловкости рабочего обязательно увеличивает количество работы, которое он в состоянии выполнить, а разделение труда, сводя работу каждого рабочего к какой-нибудь простой операции и делая эту операцию единственным занятием его жизни, необходимо в значительной мере увеличивает ловкость рабочего» [Смит 2007, 72].

Здесь речь идет, по сути дела, о том, что тело или организм рабочего как своего рода производственная «машина» (мы бы сказали: «нейромеханическая» по своей природе) обладает некоей характеристикой (группой характеристик), отражающей способность к научению определенным физическим навыкам. В каком-то смысле можно представить это себе как некий нелинейный эффект масштаба или неделимости: человеческое тело-машину невозможно разделить на порции и направить эти порции в разные производственные процессы (в отличие, скажем, от хлопка, зерна или гвоздей), его нужно целиком использовать в одном и том же процессе для получения максимального эффекта. Подчеркнем, что здесь речь идет именно о психофизиологических свойствах человека как своего рода инструмента или машины: точно так же специализированное оборудование часто бывает гораздо более производительным, чем универсальное.

«Выгода, получаемая от экономии времени на переход от одного вида работы к другому, значительно больше, чем мы в состоянии с первого взгляда представить себе. Невозможно очень быстро переходить от одного вида работы к другому, поскольку она выполняется в другом месте и другими инструментами» [Смит 2007, 72].

Строго говоря, здесь речь идет о трех весьма разных факторах. Первый представляет собой экономию на перемещении работника в пространстве между различными местами в производственной зоне. В этом смысле он аналогичен таким факторам повышения производительности, как географическая концентрация и кластеризация взаимосвязанных производств, только, в отличие от последних, проявляется лишь на локальном уровне. Второй фактор, логически не связанный с первым, состоит в экономии времени, которое тратилось бы на само переключение между видами работ («паузы») – он аналогичен первому, но касается не пространственного, а временнóго аспекта производственного процесса.

Наконец, третий фактор касается способности человеческого тела-машины к психофизиологическому переключению между операциями в пределах одного рабочего дня: «Рабочий обыкновенно делает небольшую передышку, переходя от одного вида работы к другому. Когда он принимается за новую работу, он редко проявляет сразу большое усердие и внимание; его голова, как выражаются, занята еще другим, некоторое время он смотрит по сторонам и не работает как следует». Иными словами, здесь речь также идет о возможностях более эффективного использования работника как «инструмента» или «машины», включенной в производственный процесс в рамках предприятия.

«Наконец, всем должно быть понятно, как облегчается и сокращается труд благодаря применению надлежащих машин. Люди скорее открывают более легкие и быстрые способы для достижения какого-нибудь результата, когда всё внимание их умственных способностей направлено к одной лишь определенной цели, чем когда оно рассеивается на большое количество разных предметов. Значительная часть машин, употребляемых в тех мануфактурах, где проведено наибольшее разделение труда, была первоначально изобретена простыми рабочими» [Смит 2007, 73].

 Опять-таки, здесь речь идет о некоем эффекте применения «умственных способностей» (мы бы сейчас сказали, нейрофизиологических процессов), связанном со скоростью выработки навыков и концентрацией внимания.

Таким образом, все три пункта Смита по большой части сводятся к пучку взаимосвязанных психофизических свойств человеческого тела, характеризующих его способности к научению, концентрации и переключению внимания (краткосрочному научению). Кроме того, походя упоминаются два фактора – пространственная разнесенность разных видов деятельности и неизбежные паузы при переходе от одного вида деятельности к другому.

На наш взгляд, самое интересное, что в этом фрагменте первой главы, посвященном описанию «трех условий» РТ, Смит по существу рассматривает человека-работника как своего рода инструмент или «машину», которая включена в производственный процесс и которую следует использовать самым продуктивным или экономным образом. В точности те же самые рассуждения могут быть применены для описания выгодности более специализированных машин по сравнению с более универсальными (человек, несомненно, представляет собой одну из самых универсальных «машин»).

 Речь не идет о каких-либо «взаимных выгодах от обмена» между владельцем или управляющим и его работниками. В этом отношении данный фрагмент представляет собой разительный контраст с тем, о чем пойдет речь в последующих двух главах, где РТ по сути дела рассматривается как один из аспектов обмена (мы вернемся к этому ниже).

РТ здесь, по сути дела, понимается как результат разделения целостного процесса производства потребительского блага на отдельные стандартные операции, выполняемые отдельными стандартизированными «машинами» (включая людей). Констатируется выгодность такого разделения, но сам процесс порождения/возникновения этого разделения никак не анализируется.

Эта часть смитовского рассмотрения РТ неявным образом содержит в себе еще один аспект, интересный с точки зрения дальнейшего развития идеи разделения труда, а именно: соотношение «естественного» и «искусственного» в системе РТ. Интересно, что здесь Смит ничего не говорит о естественных различиях в человеческих способностях, о которых обычно сразу вспоминали прежние авторы в контексте РТ. Использование «человека-машины» как элемента производственного процесса, эффективность которого повышается по мере закрепления навыков выполнения стандартизированных операций, означает в некотором смысле «искусственное пересоздание» этого человека.

Чем больше человек специализируется и чем более стандартизированными становятся его действия, тем меньшую роль играют его «естественные» свойства, как и «естественные» различия между людьми. Индивиды, освоившие одинаковые навыки, оказываются в широких пределах взаимозаменяемыми, в то время как «естественный человек» уникален. В то же время Смит признает, что РТ может возникать из «естественных» различий между людьми (и территориями), о чем говорит в последующих главах.

Очевидно, что потенциал сюжета о «человеке-машине» и о стандартизации людей после Смита был использован в учении разных мыслителей, в том числе и Маркса, об «отчуждении». Интереснее, однако, что уже в смитовском описании и в его противоречиях неявно заложена дилемма «стандартизация vs использование естественных различий» и вопрос о логике выбора между ними.

Выгоды от разделения труда: достаточное объяснение?

Утилитарные предпосылки РТ еще до Смита сделались центральной темой рассуждений на эту тему – мы находим их и у античных авторов, и у европейских авторов XVII–XVIII вв. К сожалению, ссылкой на возможные выгоды обычно ограничивается рассмотрение этой темы в современных научных публикациях и в стандартных учебниках экономической теории.

Проблема с таким подходом состоит в том, что наличие утилитарных предпосылок не может служить исчерпывающим объяснением того, почему люди реализуют и развивают РТ, как не может и служить описанием соответствующих общественных процессов. Дело в том, что наличие потенциального источника выгоды еще не означает реализацию этой выгоды. Для того чтобы использовать этот потенциал, люди должны, как минимум, иметь возможность взаимодействовать друг с другом к обоюдной выгоде, другими словами – гарантии того, что другие не попытаются насильственно присвоить себе все выгоды от РТ[iv]. И, самое главное, участники будущего РТ должны произвести соответствующие мыслительные операции, чтобы потенциальные возможности данной системы РТ (организационного проекта) преобразовались в конкретный план деятельности, который можно будет реализовать (т.е. эти участники должны выступить в предпринимательской и управленческой функции).

Разумеется, Смит в «Богатстве народов» не проходит мимо некоторых из «неутилитарных» предпосылок РТ – например, когда указывает на центральную роль частной собственности в развитии взаимовыгодного обмена, приводящего к росту общего благосостояния. Однако эта тема не увязывается у него напрямую с темой РТ; последнее, по сути дела, трактуется как некоторая «естественная» неизбежность, обусловленная отчасти выгодностью, отчасти некоей «склонностью человеческой природы».

Разделение труда и обмен

Вторая глава «Богатства народов», к рассмотрению которой мы сейчас переходим, носит название «О причине, вызывающей разделение труда». Итак, кроме выгод, приносимых РТ и являющихся его «условиями», существует некая фундаментальная причина, его вызывающая. Какова же она?

Смит пишет: «Разделение труда, приводящее к таким выгодам (к высокому уровню благосостояния, приносимому развитой цивилизацией. – П.Щ., Ю.К.), отнюдь не является результатом чьей-либо мудрости, предвидевшей и осознавшей то общее благосостояние, которое будет порождено им: оно представляет собой последствие – хотя очень медленно и постепенно развивающееся – определенной склонности человеческой природы, которая отнюдь не имела в виду такой полезной цели, а именно склонности к торговле, обмену одного предмета на другой. В нашу задачу не входит исследование того, является ли эта склонность одним из тех основных свойств человеческой природы, которым не может быть дано никакого дальнейшего объяснения, или, что представляется более вероятным, она является необходимым следствием способности рассуждать и дара речи» [Смит 2007, 76].

Итак, причинно-следственная связь, по Смиту, выглядит таким образом: способность к рассуждению и речи порождает природную склонность человека к торговле и обмену, а последняя неким «автоматическим» образом порождает РТ. Здесь мысль Адама Смита делает «логический скачок». В предыдущей главе изложение в основном вращалось вокруг выгод от разделения труда внутри отдельного производства. Как мы постарались показать выше, эти выгоды логически не связаны с тем фактом, что работник вступает в отношения обмена с работодателем – они объяснялись в основном особенностями «устройства» работника как элемента производственного процесса и пространственно-временной структурой этого процесса, а не ролью работника как сознательного участника обмена, пусть даже движимого некоей природной склонностью к последнему.

Далее в тексте идет знаменитый пассаж о роли взаимовыгодного обмена в удовлетворении нужд людей: «Человек постоянно нуждается в помощи своих ближних, но тщетно было бы ожидать ее лишь от их расположения. Он скорее достигнет своей цели, если обратится к их эгоизму и сумеет показать им, что в их собственных интересах сделать для него то, что он требует от них. Всякий предлагающий другому сделку какого-либо рода предлагает сделать именно это. Дай мне то, что мне нужно, и ты получишь то, что необходимо тебе, – таков смысл всякого подобного предложения. Именно таким путем мы получаем друг от друга значительно большую часть услуг, в которых мы нуждаемся. Не от благожелательности мясника, пивовара или булочника ожидаем мы получить свой обед, а от соблюдения ими своих собственных интересов.

 Мы обращаемся не к гуманности, а к их эгоизму и никогда не говорим им о наших нуждах, а лишь об их выгодах» [Смит 2007, 76–77]. И затем Смит формулирует новое объяснение феномена РТ: «Точно так же как посредством договора, обмена и покупки мы приобретаем друг от друга большую часть необходимых нам взаимных услуг, так и эта самая склонность к обмену породила первоначально и разделение труда» [Смит 2007, 77], а затем иллюстрирует этот тезис рассуждением о том, как могло возникнуть РТ в племенном обществе, каковое рассуждение вполне аналогично соответствующему пассажу, например, у Платона.

Важно отметить, что в предыдущей главе мы находим довольно похожую фразу (она приводилась выше), но со ссылкой на другую причину: отделение друг от друга различных профессий и занятий вызывалось тем преимуществом в производительности труда, которое дает РТ. Возникает естественный вопрос: так что же все-таки «породило» РТ – склонность (или способность) к (взаимовыгодному) обмену или выигрыш в производительности труда от разделения операций в производственном процессе? У Смита мы не найдем ответа на этот вопрос, он даже его не ставит. Он просто «перечисляет через запятую» два разных фундаментальных феномена, не останавливаясь на взаимодействии между ними.

Глядя из сегодняшнего дня, мы можем сказать, что по сути дела в этих двух главах речь идет попеременно о двух разных, хотя и тесно взаимосвязанных феноменах, имеющих разные, хотя и взаимодействующие причины. В одном случае рассматривается то, что мы можем назвать внутрипроизводственным разделением труда (manufacturing division of labor) – сложным, системным явлением из сферы производства, подразумевающим выполнение отдельными участниками процесса целого ряда разнородных, в том числе когнитивных функций. Особенностью этого феномена является «организованный порядок». В другом случае речь идет об общественном разделении труда (socialdivision of labor), тесно связанном с обменом и порождающем спонтанный порядок, который, используя фразу другого выдающегося шотландца того времени, является «результатом человеческой деятельности, но не человеческого замысла»[v].

Третья глава, посвященная РТ, носит название «Разделение труда ограничивается размерами рынка». Собственно говоря, ее теоретическое содержание почти полностью выражено этим заголовком и, чуть подробнее, первым абзацем: «Так как возможность обмена ведет к разделению труда, то степень последнего всегда должна ограничиваться пределами этой возможности, или, другими словами, размерами рынка. Когда рынок незначителен, ни у кого не может быть побуждения посвятить себя целиком какому-либо одному занятию ввиду невозможности обменять весь излишек продукта своего труда на необходимые продукты труда других людей» [Смит 2007, 79]. Остальная часть главы по большей части иллюстрирует эту мысль множеством конкретных примеров.

Разделение труда и размеры рынка

Смит, проявляя интуитивную проницательность, развел эти два явления по разным главам, однако не проанализировал различий между ними, подведя их под одну и ту же «рубрику». Работа по разделению понятий досталась последующим исследователям.

Эта идея опять-таки не нова, ее высказывал в древности еще Ксенофонт, а в XVII–XVIII вв. – авторы многочисленных трактатов и памфлетов о торговле и промышленности.

Однако следует отметить, что та же самая логика применима к любому повышению производительности труда, порождаемому как РТ, так и другими факторами, например, новыми техническими изобретениями, открытием новых источников природных ресурсов или расширением доступности капитала. Чем бы ни была вызвана возможность увеличить производительность, она не может быть реализована, если размеры рынка не позволяют продать дополнительную продукцию. Да, РТ – один из возможных случаев, но не единственный. Тем не менее, благодаря популярности труда Смита эта связка между РТ и размерами рынка приобрела характер «общего места», не подлежащего интеллектуальной рефлексии.

Интересно другое: в этом случае, как и во всех предыдущих, Смит «зацепил» важную тему, не развив ее. Особая взаимосвязь РТ с размерами рынка действительно существует и она – вопреки расхожему мнению – состоит в том, что процесс углубления РТ может сам по себе приводить к расширению размеров рынка [Янг 2014; Kaldor 1972]. К исследованию этого феномена ученые вернулись по существу лишь в XX в., и построение его теории далеко от своего завершения. Ключевой работой здесь стала статья А. Янга «Возрастающая отдача и экономический прогресс», опубликованная в 1928 г. Говоря о книге Смита, он писал: «В целом общепризнанно, что, когда Адам Смит высказал идею, что разделение труда ведет к новым изобретениям, поскольку рабочие, занятые стандартными специализированными операциями, замечают лучшие способы получения тех же самых результатов, он не увидел главного. Суть же дела, разумеется, состоит в том, что с разделением труда группа сложных процессов преобразуется в последовательность простых процессов, из которых хотя бы некоторые допускают применение машин. При использовании машин и внедрении непрямых процессов происходит дальнейшее разделение труда, и связанная с ним экономия опять-таки ограничивается размерами рынка. Было бы расточительством сделать молоток, чтобы забить всего один гвоздь; для решения этой задачи лучше использовать любое, пусть даже самое неподходящее орудие, оказавшееся под рукой.

 Было бы расточительством оснастить завод сложным оборудованием из специально сконструированных сборочно-монтажных приспособлений, измерительных приборов, токарных и сверлильных станков, прессов и транспортеров, чтобы построить сотню автомобилей; в таком случае лучше полагаться в основном на инструменты и машины стандартных типов и таким образом использовать относительно большее количество непосредственно прилагаемого труда и относительно большее число опосредованно прилагаемого труда. Если бы выпуск продукции на заводах господина Форда был очень мал, то его методы были бы смехотворно неэкономичными и оставались бы неприбыльными даже в том случае, если бы его выпуск достиг уровня, который многие другие производители автомобилей сочли бы большим» [Янг 2014, 189]. Таким образом Янг «закольцовывает» аргументацию Смита: утилитарные предпосылки РТ оказываются в сложных динамических взаимоотношениях и причинно-следственных взаимовлияниях с размерами рынка. Однако для этого логического шага потребовалось больше 150 лет.

Заключение

Из всего сказанного можно сделать следующие выводы. Изложение темы РТ Адамом Смитом было не только неоригинальным, но и не слишком глубоким. Представлять дело так, как это нередко делается в современных текстах, а именно: будто в «Богатстве народов» изложено в основном все, что экономическая и социальная наука может сказать по этому поводу, было бы большой ошибкой.

Реальное значение первых трех глав этой книги для экономической и социальной науки скорее состоит в том, что Смит наметил «мелким пунктиром» ряд ключевых тем, которые послужили стимулом и источником вдохновения для исследователей нескольких последующих поколений, занимавшихся проблематикой, так или иначе связанной с РТ. В этом качестве «Богатство народов» действительно сыграло важную роль в истории мысли и продолжает ее играть по сей день.

Примечания:

• [i] Краткий обзор досмитовской литературы о разделении труда можно найти в нашей работе [Щедровицкий, Кузнецов 2014], см. также приведенную в ней библиографию.
• [ii] В настоящей работе для ссылок и цитирования используется русское издание 2007 г., выпущенное издательством ЭКСМО в переводе В.С. Афанасьева. Хотя за почти два с половиной века, прошедших после выхода книги в свет, было издано несколько русских переводов, мы используем именно этот, поскольку он сегодня наиболее распространен и чаще всего цитируется в русскоязычной литературе.
• [iii] Фраза, переведенная как «хозяйственная жизнь общества в целом», в оригинале читается как “the general business of society”. Более точным был бы перевод «функционирование общества в целом» или «то, как работает общество в целом».
• [iv] Подробнее об этих «неутилитарных» предпосылках РТ см. [Hülsmann 1999].
• [v] О разделении понятий внутрипроизводственного и общественного РТ см. [Щедровицкий, Кузнецов 2014; Groenewegen 2008, 517]

Ссылки (References in Russian)

• Макконнелл К., Брю С. Экономикс: принципы, проблемы и политика. М.: ИНФРА-М, 2003.
• Мау В., Улюкаев А. Глобальный кризис и тенденции экономического развития // Вопросы экономики. М., 2014. № 11. С. 4–24.
• Мескон М., Альберт М., Хедоури Ф. Основы менеджмента. М.: Дело, 1998.
• Самуэльсон П. Экономика. М.: Алгон, ВНИИСИ, 1992.
• Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. М.: ЭКСМО, 2007.
• Шумпетер Й. История экономического анализа. Т. 1. СПб.: Экономическая школа, 2001.
• Щедровицкий П., Кузнецов Ю. От разделения труда к разделению деятельности // Философские науки. М.: 2014. № 6. С. 49–64.
• Янг А.Э. Возрастающая отдача и экономический прогресс // М. Экономическая политика. 2014. № 6. С. 186–201.
• Groenewegen P. Division of Labour // The New Palgrave Dictionary of Economics. Second Edition. L.: Palgrave Macmillan, 2008. P. 517–526.
• Hülsmann J.G. Discursive Rationality and the Division of Labour: How Cooperation Emerges // American Journal of Economics and Sociology. 1999. Vol. 58. № 4. P. 713–727.
• Kaldor N. The Irrelevance of Equilibrium Economics // Economic Journal. 1972. Vol. 82. № 328. P. 1237–1255.
• Mau V., Ulyukaev A. Global Crisis and Trends of Economic Development // Voprosy Ekonomiki. 2014. №11. P. 4–24 (in Russian).
• McConnell C.R., Brue S.L. Economics. Principles, Problems and Policies. New York: McGraw-Hill: Irwin, 2008 (Russian translation 2003).
• Mescon M.H., Albert M., Khedouri F. Management. New York: Harper & Row, 1988 (Russian translation 1998).
• Rothbard М.N. Economic Thought before Adam Smith. (An Austrian Perspective on the History of Economic Thought. Volume 1.). Cheltenham, UK; Northampton, MA, USA: Edward Elgar, 1995.
• Samuelson P. Economics. New York: McGraw-Hill, 1948 (Russian translation 1992).
• Schumpeter J.A. History of Economic Analysis. New York: Oxford University Press, 1954 (Russian translation 2001).
• Smith A. An Inquiry into the Nature and Causes of the Wealth of Nations. London, 1776 (Russian translation 2007).
• Shchedrovitsky P., Kuznetsov Yu. From Division of Labour to Division of Activity // Russian Journal of Philosophical Sciences. 2014. №6 (in Russian)
• Young A.A. Increasing Returns and Economic Progress // Economic Journal. 1928. Vol. XXXVIII. №52. P. 527–542 (Russian translation 2014).

Библиографическая ссылка

Щедровицкий П.Г., Кузнецов Ю.В. Адам Смит о разделении труда//Вопросы философии. — 2016. — №5. — С. 27-38.
Shchedrovitsky, Peter., Kuznetsov, Yury. Adam Smith’s Ideas on the Division of Labor. Voprosy Filosofii. 2016. Vol.5. P. 27-38

Адам Смит (Философия) — Богатство народов (Глава 2)

Принципа, приводящего к разделению труда

Это разделение труда, из которого вытекает так много преимуществ, изначально не является результатом какого-либо человеческая мудрость, которая предвидит и стремится к тому всеобщему богатству, которое дает повод. Это необходимое, хотя и очень медленное и постепенное, следствие определенной склонности в человеческой природе, не имеющей в виду такой обширной полезности; склонность торговать, обменивать и обменивать одни вещи на другие.

Является ли эта склонность одним из тех изначальных принципов человеческой природы, о которых невозможно дать дальнейшее объяснение, или, что кажется более вероятным, она является необходимым следствием способностей разума и речи, она не принадлежит нашему настоящее время подлежит расследованию. Это характерно для всех людей и не встречается ни у одной другой расы животных, которые, кажется, не знают ни этого, ни какого-либо другого вида контрактов. Две борзые, преследующие одного и того же зайца, иногда имеют вид, будто участвуют в каком-то концерте.Каждый поворачивает ее к своему спутнику или пытается перехватить ее, когда его спутник поворачивает ее к себе. Это, однако, результат не какого-либо контракта, а случайного совпадения их страстей к одному и тому же объекту в конкретное время. Никто никогда не видел, чтобы собака честно и сознательно меняла одну кость на другую с другой собакой. Никто никогда не видел, чтобы одно животное своими жестами и естественными криками означало для другого: это мое, это ваше; Я готов отдать это за это.Когда животное хочет получить что-то либо от человека, либо от другого животного, у него нет других средств убеждения, кроме как завоевать расположение тех, чьи услуги ему необходимы. Щенок ласкает свою мать, а спаниель пытается с помощью тысячи аттракционов привлечь внимание хозяина, который обедает, когда он хочет, чтобы он его накормил. Иногда человек использует одни и те же искусства со своими братьями, а когда у него нет других средств побудить их действовать в соответствии со своими склонностями, всяким рабским и ласковым вниманием он пытается добиться их доброй воли.Однако у него нет времени делать это каждый раз. В цивилизованном обществе он постоянно нуждается в сотрудничестве и помощи огромного множества людей, в то время как всей его жизни недостаточно, чтобы завоевать дружбу нескольких человек. Почти у всех других рас животных каждая особь, достигнув зрелости, становится полностью независимой и в своем естественном состоянии не имеет повода для помощи ни одному другому живому существу. Но у человека почти постоянно есть повод для помощи своих собратьев, и напрасно ожидать ее только от их милосердия.У него будет больше шансов победить, если он сможет заинтересовать их себялюбие в свою пользу и показать им, что делать для него то, что он от них требует, в их собственных интересах. Тот, кто предлагает другому какую-либо сделку, предлагает сделать это. Дайте мне то, что я хочу, и вы получите то, что хотите, — вот смысл каждого такого предложения; и именно таким образом мы получаем друг от друга гораздо большую часть тех добрых услуг, в которых мы нуждаемся. Мы ожидаем нашего обеда не из-за доброжелательности мясника, пивовара или пекаря, а из-за их уважения к своим интересам.Мы обращаемся не к их человечности, а к их самолюбию, и никогда не говорим с ними о наших потребностях, но об их преимуществах. Никто, кроме нищего, предпочитает полагаться главным образом на благосклонность своих сограждан. Даже нищий не зависит от этого целиком. Милосердие доброжелательных людей действительно дает ему все средства к существованию. Но хотя этот принцип в конечном итоге обеспечивает его всем необходимым для жизни, для чего у него есть повод, он не дает и не может обеспечить его ими, поскольку он имеет для них повод.Большая часть его случайных потребностей удовлетворяется таким же образом, как и потребности других людей, по договору, бартеру и покупкам. На деньги, которые дает ему один человек, он покупает еду. Он обменивает старую одежду, которую ему дарит другой, на другую одежду, которая ему больше подходит, или для проживания, или на еду, или на деньги, на которые он может покупать еду, одежду или ночлег, если у него есть возможность.
Как договором, бартером и покупкой мы получаем друг от друга большую часть тех взаимных добрых услуг, в которых мы нуждаемся, так что именно это расположение грузовых автомобилей первоначально дает повод для разделения труд.В племени охотников или пастухов конкретный человек делает луки и стрелы, например, с большей готовностью и ловкостью, чем любой другой. Он часто обменивает их со своими товарищами на крупный рогатый скот или оленину; и он наконец обнаруживает, что таким образом он может получить больше скота и оленины, чем если бы он сам пошел в поле, чтобы поймать их. Поэтому из соображений собственных интересов изготовление луков и стрел становится его главным делом, и он становится своего рода оружейником. Другой преуспевает в изготовлении каркасов и крышек для своих хижин или передвижных домиков.Он привык таким образом приносить пользу своим соседям, которые награждают его таким же образом скотом и олениной, пока, наконец, он не обнаружит, что в его интересах полностью посвятить себя этому занятию и стать чем-то вроде дома. -плотник. Таким же образом третий становится кузнецом или жаровеном; четвертый — дубильщик шкур или кож, основная часть одежды дикарей. Таким образом, уверенность в том, что он сможет обменять всю эту прибавочную часть продукта своего труда, превышающую его собственное потребление, на те части продукта труда других людей, для которых он может иметь повод, воодушевляет каждого человека. применять себя к определенной профессии, а также развивать и доводить до совершенства любой талант гения, которым он может обладать для этого конкретного вида бизнеса.

Разница в природных талантах у разных людей в действительности намного меньше, чем мы думаем; и совершенно другой гений, который, кажется, отличает людей разных профессий, когда они вырастают до зрелости, во многих случаях является не столько причиной, сколько следствием разделения труда. Разница между самыми непохожими персонажами, например, между философом и обычным уличным швейцаром, кажется, возникает не столько из-за природы, сколько из-за привычек, обычаев и образования.Когда они появились на свет и в первые шесть или восемь лет своего существования, они были, возможно, очень похожи, и ни их родители, ни товарищи по играм не могли заметить какой-либо заметной разницы. Примерно в этом возрасте или вскоре после этого они начинают работать в самых разных сферах. Затем следует обратить внимание на различие талантов, и оно постепенно расширяется, пока, наконец, тщеславие философа не пожелает признать малейшее сходство. Но без предрасположенности к перевозке грузов, бартеру и обмену каждый человек должен был обеспечить себя всеми необходимыми и удобными для жизни удобствами, которые он хотел.Все должны были выполнять одни и те же обязанности и выполнять одну и ту же работу, и не могло быть такой разницы в занятости, которая сама по себе могла бы дать повод для большой разницы в талантах.

Как именно эта предрасположенность формирует различие талантов, столь значимое среди людей разных профессий, так и именно эта предрасположенность делает это различие полезным. Многие племена животных, которые, как считается, принадлежат к одному виду, обладают от природы гораздо более замечательной гениальностью, чем то, что, предшествовавшее обычаям и образованию, имеет место среди людей.По натуре философ не настолько отличается гениальностью и нравом от уличного носильщика, как мастиф от серой гончей, или серый гончий от спаниеля, или последний от пастушьей собаки. Однако эти разные племена животных, хотя и принадлежат к одному виду, мало пригодны друг другу. Сила мастифа нисколько не поддерживается ни быстротой борзой, ни прозорливостью спаниеля, ни послушанием пастушьей собаки. Эффекты этих различных гениев и талантов из-за отсутствия силы или склонности к бартеру и обмену не могут быть объединены в общий фонд и ни в малейшей степени не способствуют лучшему приспособлению и удобству вида.Каждое животное по-прежнему обязано поддерживать и защищать себя, отдельно и независимо, и не получает никакой выгоды от того разнообразия талантов, которыми природа отличает своих собратьев. Напротив, среди людей самые разные гении полезны друг другу; различные продукты их соответствующих талантов в результате общей склонности к торговле, бартеру и обмену превращаются как бы в общий фонд, где каждый может покупать любую часть продуктов талантов других людей, для которых он имеет повод для .

Адам Смит и «Богатство народов»

Какой самый важный документ был опубликован в 1776 году? Большинство американцев, вероятно, сказали бы «Декларация независимости». Но многие возразят, что «Богатство народов» Адама Смита имело большее и более глобальное влияние.

9 марта 1776 года впервые было опубликовано «Исследование природы и причин богатства народов», обычно называемое просто «Богатство народов». Смит, шотландский философ-моралист по профессии, написал книгу книга, описывающая промышленно развитую капиталистическую систему, которая перевернула систему меркантилизма.Меркантилизм считал, что богатство фиксировано и ограничено, и что единственный способ преуспеть — это накапливать золото и таможенные товары из-за границы. Согласно этой теории, страны должны продавать свои товары другим странам, ничего не покупая взамен. Как и следовало ожидать, страны попали в серию ответных тарифов, которые задушили международную торговлю.

Ключевые выводы

• Центральный тезис Смита «Богатство народов» состоит в том, что наша индивидуальная потребность в удовлетворении личных интересов приводит к общественной пользе, известной как его «невидимая рука».
• Это, в сочетании с разделением труда в экономике, приводит к паутине взаимозависимостей, которая способствует стабильности и процветанию через рыночный механизм.
• Смит отвергает вмешательство государства в рыночную деятельность и вместо этого заявляет, что правительства должны выполнять всего 3 функции: защищать национальные границы; обеспечивать соблюдение гражданского права; и участвовать в общественных работах (например, в образовании).

Адам Смит: отец экономики

Основная диссертация Смита

Суть тезиса Смита заключалась в том, что естественная склонность людей к личному интересу (или, говоря современным языком, заботе о себе) приводит к процветанию.Смит утверждал, что, предоставляя каждому свободу производить и обменивать товары по своему усмотрению (свободная торговля) и открывая рынки для внутренней и внешней конкуренции, естественный личный интерес людей будет способствовать большему процветанию, чем при строгих правительственных постановлениях.

Смит считал, что люди, в конечном итоге, продвигают общественные интересы через свой повседневный экономический выбор. «Он (или она) вообще, действительно, не намерен продвигать общественные интересы и не знает, насколько он продвигает их.Предпочитая поддержку отечественной промышленности иностранной, он преследует только свою собственную безопасность и, направляя эту промышленность таким образом, чтобы ее продукция могла иметь наибольшую ценность, он преследует только свою собственную выгоду, и он в этом участвует, поскольку во многих других случаях, ведомый невидимой рукой для достижения цели, которая не входила в его намерения », — сказал он в« Исследовании природы и причин богатства народов ».

Эта сила свободного рынка стала известна как невидимая рука, но она нуждалась в поддержке, чтобы осуществить свою магию.В частности, именно рынок, возникший в результате усиливающегося разделения труда как внутри производственных процессов, так и во всем обществе, создал серию взаимозависимостей, способствуя социальному благосостоянию через индивидуальные мотивы получения прибыли. Другими словами, когда вы специализируетесь как пекарь и производите только хлеб, теперь вы должны полагаться на кого-то еще для вашей одежды, на кого-то для мяса и еще на кого-то для вашего пива. Между тем люди, которые специализируются на одежде, теперь вынуждены полагаться на вас в получении хлеба и т. Д.

Адама Смита принято считать отцом современной экономики.

Невидимая рука

Автоматические механизмы ценообразования и распределения в экономике — которые Адам Смит назвал «невидимой рукой» — напрямую и косвенно взаимодействуют с централизованными органами планирования сверху вниз. Однако в аргументе, который формулируется как невидимая рука против правительства, есть несколько значимых концептуальных заблуждений.

Невидимая рука на самом деле не различимая сущность.Напротив, это сумма многих явлений, которые происходят, когда потребители и производители занимаются коммерцией. Понимание Смитом идеи невидимой руки было одним из самых важных в истории экономики. Это остается одним из главных оправданий идеологий свободного рынка.

Теорема о невидимой руке (по крайней мере, в ее современной интерпретации) предполагает, что средства производства и распределения должны находиться в частной собственности и что, если торговля будет происходить без ограничений, в свою очередь, общество будет процветать органически.Эти аргументы естественно конкурируют с концепцией и функцией правительства.

Правительство не случайно — оно предписывает и преднамеренно. Политики, регулирующие органы и лица, обладающие юридической силой (например, суды, полиция и военные), преследуют определенные цели посредством принуждения. Однако, напротив, макроэкономические силы — спрос и предложение, покупка и продажа, прибыль и убыток — возникают добровольно, пока государственная политика не сдерживает или не отменяет их. В этом смысле правильнее предположить, что правительство воздействует на невидимую руку, а не наоборот.

Ответ правительства на невидимую руку

Однако именно отсутствие рыночных механизмов мешает государственному планированию. Некоторые экономисты называют это проблемой экономических расчетов. Когда люди и компании индивидуально принимают решения, основанные на их готовности платить деньги за товар или услугу, эта информация динамически фиксируется в механизме ценообразования. Это, в свою очередь, автоматически распределяет ресурсы для наиболее важных целей.

Когда правительства вмешиваются в этот процесс, обычно возникают нежелательные дефициты и излишки.Рассмотрим колоссальную нехватку газа в Соединенных Штатах в 1970-е годы. Недавно созданная Организация стран-экспортеров нефти (ОПЕК) сократила добычу, чтобы поднять цены на нефть. Администрации Никсона и Форда отреагировали введением контроля над ценами, чтобы ограничить стоимость бензина для американских потребителей. Целью было сделать дешевый газ доступным для населения.

Вместо этого у заправочных станций не было стимула оставаться открытыми более нескольких часов. У нефтяных компаний не было стимулов увеличивать добычу на внутреннем рынке.У потребителей были все стимулы покупать больше бензина, чем им нужно. В результате возникли масштабные перебои и газопроводы. Эти газовые линии исчезли почти сразу после того, как были сняты меры контроля и разрешено повышение цен.

Хотя соблазнительно сказать, что невидимая рука ограничивает правительство, это не обязательно будет правильным. Скорее, силы, которые направляют добровольную экономическую деятельность на большую общественную пользу, — это те же силы, которые ограничивают эффективность государственного вмешательства.

Элементы процветания

Сводя принципы, которые Смит выражал в отношении невидимой руки и других концепций, к основам, Смит полагал, что нации необходимы следующие три элемента, чтобы обеспечить всеобщее процветание.

1. Просвещенный личный интерес

Смит хотел, чтобы люди проявляли бережливость, упорный труд и просвещенный личный интерес. Он считал, что практика просвещенного эгоизма естественна для большинства людей.

В своем знаменитом примере мясник поставляет мясо не из добрых намерений, а потому, что он получает прибыль, продавая мясо. Если мясо, которое он продает, плохое, у него не будет постоянных клиентов и, следовательно, не будет прибыли. Следовательно, в интересах мясника продавать хорошее мясо по цене, которую клиенты готовы платить, чтобы обе стороны получали выгоду от каждой сделки. Смит считал, что способность мыслить в долгосрочной перспективе удержит большинство предприятий от злоупотреблений в отношении клиентов. Когда этого было недостаточно, он обратился к правительству с просьбой обеспечить соблюдение законов.

Продолжая свой собственный интерес к торговле, Смит считал бережливость и сбережения важными добродетелями, особенно когда сбережения использовались для инвестирования. Благодаря инвестициям отрасль получит капитал, чтобы покупать больше трудосберегающего оборудования и поощрять инновации. Этот технологический скачок увеличит прибыль на вложенный капитал и повысит общий уровень жизни.

2. Ограниченное правительство

Смит видел, что обязанности правительства ограничиваются защитой нации, всеобщим образованием, общественными работами (инфраструктура, такая как дороги и мосты), обеспечением законных прав (имущественные права и контракты) и наказанием за преступления.

Правительство вмешается, когда люди будут действовать в своих краткосрочных интересах, и будет принимать законы против грабежа, мошенничества и других подобных преступлений и обеспечивать их соблюдение. Он предостерег от более крупных бюрократических правительств, написав: «Нет искусства, которое одно правительство раньше узнает у другого, чем выкачивание денег из карманов народа».

Его внимание к всеобщему образованию было направлено на противодействие негативным и унылым эффектам разделения труда, которое было необходимой частью индустриализации.

3. Твердая валюта и свободная рыночная экономика

Третий элемент, который предложил Смит, — это прочная валюта, сочетающаяся с принципами свободного рынка. Обеспечивая валюту твердыми металлами, Смит надеялся ограничить способность правительства обесценивать валюту, направляя больше денег на оплату войн или других расточительных расходов.

Поскольку твердая валюта служит сдерживающим фактором для расходов, Смит хотел, чтобы правительство следовало принципам свободного рынка, сохраняя низкие налоги и разрешая свободную трансграничную торговлю путем отмены тарифов.Он указал, что тарифы и другие налоги только сделали жизнь людей более дорогой, а также подавили промышленность и торговлю за границей.

Теории Смита опровергают меркантилизм

Чтобы подчеркнуть разрушительный характер тарифов, Смит привел пример производства вина в Шотландии. Он указал, что хороший виноград можно выращивать в Шотландии в теплицах, но дополнительные расходы на отопление сделают шотландское вино в 30 раз дороже, чем французские вина. Гораздо лучше, рассуждал он, было бы обменять то, что в Шотландии есть в изобилии, например, шерсть, в обмен на французское вино.

Другими словами, поскольку у Франции есть конкурентное преимущество в производстве вина, тарифы, направленные на создание и защиту отечественной винодельческой отрасли, будут просто напрасной тратой ресурсов и будут стоить государственных денег.

Чего не было в «Богатстве народов»?

«Богатство народов» — это основополагающая книга, которая представляет собой зарождение экономики свободного рынка, но она не лишена недостатков. В нем отсутствуют надлежащие объяснения ценообразования или теории ценности, и Смит не осознавал важность предпринимателя в устранении неэффективности и создании новых рынков.

Как противники, так и сторонники рыночного капитализма Адама Смита дополнили рамки, заложенные в «Богатстве народов». Как и любая хорошая теория, капитализм свободного рынка становится сильнее с каждой новой формулировкой, будь то добавление друга или нападение врага.

С 1776 года ко всему этому были добавлены предельная полезность, сравнительное преимущество, предпринимательство, теория процентных ставок с временным предпочтением, денежная теория и многие другие элементы.Еще предстоит проделать работу, поскольку размер и взаимосвязанность мировых экономик ставят новые и неожиданные вызовы капитализму свободного рынка.

Итог

Издание «Богатства народов» ознаменовало рождение современного капитализма, а также экономики. Как ни странно, Адам Смит, поборник свободного рынка, провел последние годы своей жизни в качестве комиссара таможни, что означает, что он отвечал за соблюдение всех тарифов. Он отнесся к этой работе близко к сердцу и сжег большую часть своей одежды. когда он обнаружил, что они были ввезены в магазины из-за границы.

Если отбросить историческую иронию, его невидимая рука продолжает оставаться могущественной силой сегодня. Смит отверг скупой взгляд на меркантилизм и дал нам видение изобилия и свободы для всех. Свободный рынок, который он представлял, хотя еще не полностью реализован, возможно, сделал больше для повышения глобального уровня жизни, чем любая отдельная идея в истории.

Введение: Адам Смит: очерк жизни, времен и наследия

Bagehot, W. (1965) «Адам Смит как личность», в N. St John-Stevas (изд.) Bagehot’s Historical Essays , Garden City, NY: Anchor Doubleday. Найдите этот ресурс:

Barraclough G. (1962) «Всеобщая история», в H. Finberg (ed.) Approaches to History , London: Routledge, 83–109. Найдите этот ресурс:

Berry, C. (1997) Social Theory of the Scottish Enlightenment , Edinburgh: Edinburgh University Press. Найдите этот ресурс:

—— (2006) «Smith and Science», in К. Хоконсен (ред.) Кембриджский компаньон Смита , Кембридж: Издательство Кембриджского университета, 112–35.Найдите этот ресурс:

Buckle, T. (1904) History of Civilization in England , 3 vols, London: Grant Richards. Найдите этот ресурс:

Cameron, J. (1967) «Теологические противоречия: фактор Истоки шотландского просвещения »в Р. Кэмпбелл и А. Скиннер (ред.) « Истоки и природа шотландского просвещения », Эдинбург: Джон Дональд, 116–30. Найдите этот ресурс:

Кэмпбелл Р. и Скиннер А. (1985) Адам Смит , Лондон: Крум Хелм.Найдите этот ресурс:

Кэмпбелл Т. (1971) Наука о морали Адама Смита , Лондон: Дж. Аллен и Анвин. Найдите этот ресурс:

Кант, Р. (1982) «Происхождение Просвещения в Шотландии: Шотландские университеты, Р. Кэмпбелл и А. Скиннер (ред.) Истоки и природа шотландского Просвещения , Эдинбург: Джон Дональд, 42–64. Найдите этот ресурс:

Читнис А. (1976) Шотландский Просвещение: социальная история , Лондон: Крум Хелм.Найдите этот ресурс:

Clarke, I. (1970) «От протеста к реакции: умеренный режим в церкви Шотландии 1752–1805 гг.», В N. Phillipson and R. Mitchison (eds) Scotland in the Age of Improved , Edinburgh: Edinburgh University Press, 200–24. Найдите этот ресурс:

Collingwood, R. (1946) The Idea of ​​History , Oxford: Clarendon Press. Найдите этот ресурс:

Comte, A. (1853) Позитивная философия , 2 тома, перевод Х. Мартино, Лондон: Chapman.Найдите этот ресурс:

Devine, T. (1975) The Tobacco Lords , Edinburgh: Edinburgh University Press. Найдите этот ресурс:

—— (1985) «Союз 1707 года и развитие Шотландии», Scottish Economic and Социальная история 5: 23–40. Найдите этот ресурс:

Донован А. (1982) «Уильям Каллен и традиция исследований шотландской химии восемнадцатого века», в книге Р. Кэмпбелла и А. Скиннера (ред.) Истоки и Природа шотландского Просвещения , Эдинбург: Джон Дональд, 98–114.Найдите этот ресурс:

Durie, A. (1979) Шотландская льняная промышленность в восемнадцатом веке , Эдинбург: Джон Дональд. Найдите этот ресурс:

(стр.18) Эмерсон, Р. (1995) ‘Политика и профессора Глазго’, в А. Хук и Р. Шер (ред.) Просвещение в Глазго , Ист-Линтон: Tuckwell Press. Найдите этот ресурс:

Forbes, D. (1954 ) ‘Scientific Whiggism: Adam Smith and John Millar’, Cambridge Journal 7: 643–70. Найдите этот ресурс:

Forman-Barzilai, F.(2010) Adam Smith and Circles of Sympathy , Cambridge: Cambridge University Press. Найдите этот ресурс:

Evensky, J. (2005) Моральная философия Адама Смита , Кембридж: Cambridge University Press. Найдите этот ресурс:

Гей, П. (1967) Просвещение: рост современного язычества , Лондон: Weidenfeld & Nicolson. Найдите этот ресурс:

Green, TH (1906) Prolegomen to Ethics , 5th edn, Oxford: Clarendon Press. Найдите этот ресурс:

Guthrie, D.(1950) «Уильям Каллен и его времена», в А. Кенте (ред.) Лекция по химии восемнадцатого века , Глазго: Джексон, 49–65. Найдите этот ресурс:

Haldane, RB (1887) Life of Adam Smith , Лондон: Walter Scott. Найдите этот ресурс:

Hamilton, H. (1963) Экономическая история Шотландии в восемнадцатом веке , Oxford: Clarendon Press. Найдите этот ресурс:

Hanley, R. (2009) Адам Смит и характер добродетели , Кембридж: Издательство Кембриджского университета.Найдите этот ресурс:

Hegel, G.W.F. (1995) Лекции по истории философии , 3 тома, переведенные Э. Холдейном и Х. Симсоном, Линкольн: Университет Небраски Пресс. Найдите этот ресурс:

Хетерингтон, Х. (1983) ‘Влияние Исаака Ньютона на Естественные законы Адама Смита в экономике », Journal of the History of Ideas 44: 497–505. Найдите этот ресурс:

Höpfl, H. (1978)« От дикаря к шотландцу: гипотетическая история в шотландском просвещении », Журнал британских исследований 7: 20–40.Найдите этот ресурс:

Hutcheson, F. (2007) Short Introduction to Moral Philosophy , под редакцией L. Turco, Indianapolis: Liberty Press. Найдите этот ресурс:

Kant, I. (1996) The Metaphysics of Morals , перевод М. Грегора, Кембридж: Cambridge University Press. Найдите этот ресурс:

Kennedy, G. (2005) Утерянное наследие Адама Смита , Basingstoke: Palgrave. Найдите этот ресурс:

MacCormick, N. (1982) ) «Закон и Просвещение», в Р.Кэмпбелл и А. Скиннер (ред.) Происхождение и природа шотландского Просвещения , Эдинбург: Джон Дональд, 150–66. Найдите этот ресурс:

MacPherson, H. (1899) Adam Smith (Famous Scots Series), Эдинбург: Oliphant, Anderson & Ferrier. Найдите этот ресурс:

Marshall, A. (1890) Principles of Economics , London: Macmillan. Найдите этот ресурс:

Marx, K. (1975) Early Writings , переведено Р. Ливингстон и Дж. Бентон, Хармондсворт: Penguin Books.Найдите этот ресурс:

McCosh, J. (1875) The Scottish Philosophy , London: Macmillan. Найдите этот ресурс:

McIntosh, J. (1998) Церковь и богословие в Просвещении Шотландия: Народная партия 1740–1800 , East Linton: Tuckwell Press. Найдите этот ресурс:

Millar, J. (2006) Исторический взгляд на правительство Англии , под редакцией М. Салбера Филлипса и Д. Смита, Индианаполис: Liberty Press. :

Монтес, Л.(2004) Адам Смит в контексте , Лондон: Palgrave. Найдите этот ресурс:

—— (2008) «Реальное влияние Ньютона на Адама Смита и его контекст», Cambridge Journal of Economics 32: 555–76. Найти этот ресурс:

Montesquieu, C. ([1748] 1989) Дух законов , перевод A.Cohler et al., Кембридж: Cambridge University Press. Найдите этот ресурс:

Morrow, G. (1928) ) «Адам Смит: моралист и философ», в Дж. Морроу (ред.) Адам Смит 1776–1926 , Чикаго: University of Chicago Press, 156–79.Найдите этот ресурс:

(стр.19) Оттесон, Дж. (2002) Рынок жизни Адама Смита , Кембридж: Издательство Кембриджского университета Найдите этот ресурс:

Филлипсон, Н. (1973) «К определению шотландского просвещения», у П. Фрица и Д. Уильямс (ред.), Город и общество , Торонто: Hakkert, 125–47. Найдите этот ресурс:

—— (1987) «Политика, вежливость и англицизация шотландской культуры начала восемнадцатого века», в R.Мейсон (ред.) Шотландия и Англия 1286–1815 , Эдинбург: Джон Дональд, 226–46 Найдите этот ресурс:

—— (2010) Адам Смит: Просвещенная жизнь , Лондон: Аллен Лейн. Найдите этот ресурс:

Pocock, J. (1975) The Machiavellian Moment , Princeton: Princeton University Press. Найдите этот ресурс:

—— (1983) ‘Cambridge Paradigms and Scotch Philsophers’, in I. Hont and M. Ignatieff (ред. ) Богатство и добродетель , Кембридж: Издательство Кембриджского университета, 235–52.Найдите этот ресурс:

—— (1999) Варварство и религия: Просвещение Эдварда Гиббона , vol. 2, Cambridge: Cambridge University Press. Найдите этот ресурс:

Rae, J. (1965) Life of Adam Smith , отредактированный Дж. Винером, Нью-Йорк: Kelly Reprints. Найдите этот ресурс:

Ramsay, J. (1888) Шотландия и шотландцы в восемнадцатом веке , 2 тома, под редакцией А. Аллардайса, Эдинбург: Blackwood. Найдите этот ресурс:

Raphael, D.(1979) «Адам Смит: Философия, наука и социальные науки», в С. Брауне (ред.) Философы Просвещения , Брайтон: Харвестер, 77–93. Найдите этот ресурс:

—— (2007) Беспристрастный наблюдатель , Оксфорд: Oxford University Press. Найдите этот ресурс:

Робертсон, Дж. (2005) Дело в пользу Просвещения; Шотландия и Неаполь 1680–1760 , Кембридж: Cambridge University Press. Найдите этот ресурс:

Robertson, W. (1840) Works in one vol., под редакцией Д. Стюарта, Лондон: Уильям Болл. Найдите этот ресурс:

Ross, I. (ed.) (1998) On the Wealth of Nations: Contemporary Responses to Adam Smith , Bristol: Thoemmes Press. ресурс:

—— (2010) Жизнь Адама Смита , 2-е изд., Оксфорд: Oxford University Press. Найдите этот ресурс:

Rothschild, E. (1992) ‘Adam Smith and Conservative Economics’, Economic History Review 45: 74–96. Найдите этот ресурс:

Schliesser, E.(2005) «Некоторые принципы« ньютоновских »методов Адама Смита в богатстве народов», Исследования по истории экономической мысли и методологии 23, 33–74. Найдите этот ресурс:

Scott, WR (1937) Адам Смит как студент и профессор , Глазго: Джексон. Найдите этот ресурс:

Селби-Бигге, Лос-Анджелес (1964) Британские моралисты , Индианаполис: Боббс-Меррилл. Найдите этот ресурс:

Shaw, J. (1983) ) Управление шотландским обществом 1707–64 , Эдинбург: Джон Дональд.Найдите этот ресурс:

Shepherd, C. (1982) «Ньютонианство в шотландских университетах в семнадцатом веке», в R. Campbell and A. Skinner (eds) The Origin and Nature of the Scottish Enlightenment , Edinburgh: John Donald , 65–85. Найдите этот ресурс:

Шер Р. (1985) Церковь и университет в шотландском Просвещении, Эдинбург: Издательство Эдинбургского университета. Найдите этот ресурс:

—— (1995) «Торговля, религия в Просвещение в Глазго восемнадцатого века », в Т.Дивайн и Дж. Джексон (ред.) Глазго: Начало 1830 г. , Манчестер: Издательство Манчестерского университета, 312–59. Найдите этот ресурс:

—— (2004) «Новый свет на публикацию и восприятие богатства . Nations ‘, Adam Smith Review 1: 3–29. Найдите этот ресурс:

—— (2006) Просвещение и книга: шотландские авторы и их издатели в Британии и Америке восемнадцатого века , Чикаго: Университет of Chicago Press. Найдите этот ресурс:

Sidgwick, H.(1962) Outlines of the History of Ethics , London: Macmillan. Найдите этот ресурс:

Skoczylas, A. (2001) Узловатый случай мистера Симсона: Божественность, политика и надлежащая правовая процедура в начале восемнадцатого века Шотландия , Монреаль и Kingston: McGill-Queen’s University Press. Найдите этот ресурс:

Smith, A. (1978) Lectures on Jurisprudence , под редакцией R. Meek, D. Raphael, and P. Stein, Indianapolis: Liberty Press. :

(п.20) Смит, А. (1980) «История астрономии», в У. Уайтман, Дж. Брайс и И. Росс (ред.) Очерки философских предметов , Индианаполис: Liberty Press. Найдите этот ресурс:

—— ( 1981) Исследование природы и причин богатства народов , под редакцией Р. Кэмпбелла и А. Скиннера, Индианаполис: Liberty Press. Найдите этот ресурс:

—— (1982) Теория моральных чувств , отредактированный А. МакФи и Д. Рафаэлем, Индианаполис: Liberty Press.Найдите этот ресурс:

—— (1987) Переписка Адама Смита , отредактированная Э. Мосснером и И. Россом, Индианаполис: Liberty Press. Найдите этот ресурс:

Stedman Jones, G. (2004) An End к бедности? , Лондон: Profile Book. Найдите этот ресурс:

Стивен Л. (1962) История английской мысли в восемнадцатом веке , 2 тома, Лондон: книги предвестников. Найдите этот ресурс:

Steuart, J. ( 1966) Принципы политической экономики , 2 тома, под редакцией А.Скиннер, Чикаго: University of Chicago Press. Найдите этот ресурс:

Stewart, D. ([1795] 1980) «Отчет о жизни и трудах Адама Смита», в W. Wightman, J. Bryce, and I. Ross. (eds) Essays on Philosophical Subjects , Indianapolis: Liberty Press. Найдите этот ресурс:

Trevor-Roper, H. (1963) «Историческая философия Просвещения», Studies in Voltaire 37: 1667–87. Найдите этот ресурс:

Withers, C. (2007) Размещение просвещения: географическое мышление об эпохе разума , Чикаго: University of Chicago Press.Найдите этот ресурс:

Янгсон, А. (1972) После сорока пяти: Экономическое влияние на Шотландское нагорье , Эдинбург: Edinburgh University Press. Найдите этот ресурс:

Собираем Адама Смита вместе

Каждый раз через некоторое время конкретное общество переживает момент интеллектуального расцвета, последствия которого выходят далеко за рамки непосредственного времени и места, в котором он происходит. Одним из таких движений идей, влияние которого ощущается и сегодня, является шотландское Просвещение.

Бедная заводь, которой была Шотландия восемнадцатого века, была маловероятным местом для возрождения мысли, которое навсегда изменило бы Запад. Но будь то здравый смысл реалистической философии Томаса Рейда, юриспруденция лорда Камса или историография Уильяма Робертсона, эти и многие другие шотландские мыслители Просвещения оказали неизгладимое влияние на современность.

Ни одна фигура больше не ассоциируется с шотландским Просвещением, чем философ и основатель современной экономики Адам Смит.Его Богатство народов (1776), несомненно, одна из самых важных когда-либо написанных книг. Это также одно из самых спорных.

В девятнадцатом веке, например, идеи, выраженные в The Wealth of Nations , побудили европейские правительства от Британии до Пруссии сломать контроль гильдий над важными секторами экономической жизни. Результатом стал ускоренный экономический рост, но также и кардинальные изменения статус-кво. Это вызывало возмущение многих, считавших такую ​​политику атакой на солидарность.Сегодня вам не нужно далеко ходить, чтобы найти тех, кто рассматривает The Wealth of Nations как предзнаменование менталитета «жадность — это хорошо», известного в таких фильмах, как Wall Street Оливера Стоуна (1987).

Часть гения Модель Wealth of Nations — это способ демонстрации того, как свободная конкуренция и индивидуальное стремление к экономическим корыстным интересам в качестве непреднамеренных побочных эффектов приводят к повышению уровня жизни и быстрому сокращению бедности.Но, как утверждают некоторые, распространение рыночных отношений и коммерческого общества, стимулированное The Wealth of Nations , способствовало деградации других форм человеческого взаимодействия и даже повсеместному отчуждению. Эта критика была сформулирована такими разными группами, как марксисты и некоторые католические традиционалисты.

Вполне возможно, что западные общества более социально фрагментированы, чем они были, скажем, сорок лет назад. Но насколько справедливо приписывать значительную ответственность за такое положение вещей мысли Адама Смита?

Не простая история

Один из способов ответить на этот вопрос — рассмотреть другую, менее известную и много пересмотренную книгу Смита, The Theory of Moral Sentiments (1759).Эта работа воплощает явно неэкономическое понимание человеческой природы. Первая книга Смита, возможно, лучше всего описанная как работа по моральной психологии, исследует, как мы развиваем моральное сочувствие и чувствительность, которые могут заставить нас смотреть дальше того, что, как представляется, отвечает нашим непосредственным личным интересам.

Некоторое время многие задавались вопросом о явном несоответствии между двумя книгами Смита. Немецкие профессора конца девятнадцатого века даже дали ей название — Das Adam Smith Problem — чтобы выразить недоумение по поводу того, что они считали двумя противоречащими друг другу логиками человеческого действия.Эти очевидные несоответствия в мышлении Смита, однако, начинают исчезать, когда мы понимаем, что исследования Смита человеческого поведения, морального или экономического, отражают тот тип социальных наук, который проводился во времена шотландского Просвещения.

В то время как шотландская социальная наука продемонстрировала возросшую специализацию в интеллектуальных исследованиях, которая была характерна для Просвещения восемнадцатого века, она также считала, что нечто вроде экономической жизни было полностью интегрировано во взаимосвязанные и взаимно усиливающие социальные, политические и культурные порядки.Как отмечает Райан Патрик Хэнли о шотландцах,

В их социальных науках отличие описательного от нормативного непонятно; эмпирическое изучение опыта, синтез эмпирических данных в аксиомы и анализ того, как деятельность, руководимая такими аксиомами, влияет на человеческую жизнь, являются в равной степени важными элементами единого усилия по обеспечению индивидуального и коллективного благополучия.

С этой точки зрения, книгу Смита The Theory of Moral Sentiments and The Wealth of Nations следует понимать как представляющую единое исследование человеческого общества, которое стремится объяснить поведение людей в различных социальных условиях.Взятые вместе, эти два текста показывают, что люди постоянно действуют в разных, но параллельных вселенных, которые значительно менее изолированы друг от друга, чем мы думаем.

Знакомство с Адамом Смитом

В своей новой книге Humanomics: Moral Sentiments and the Wealth of Nations for the 21 Century (2019) лауреат Нобелевской премии по экономике 2002 года Вернон Л. Смит и экономист Барт Дж. Уилсон описывают два мира, которые Адам Смит исследует как «личное социальное и безличное экономическое».Они проводят собственное исследование взаимоотношений между этими сферами жизни, сочетая тщательное изучение всего корпуса работ Адама Смита с выводами, полученными в результате современных эмпирических экономических исследований.

На одном уровне авторы используют книгу Смита The Theory of Moral Sentiments , чтобы проиллюстрировать, почему неоклассическая экономика с ее неустанным вниманием к максимизации полезности не может объяснить, насколько люди сотрудничают в реальной жизни. Опираясь на исследования Смита о человеческой общительности, они демонстрируют, как постепенное приобретение нами чувств, таких как доброжелательность, сочувствие и желание одобрения других, помогает нам понять, как наш выбор может принести пользу или навредить другим.Это, в свою очередь, заставляет нас изменять наши действия, в том числе на рынке.

В то же время авторы утверждают, что некоторые открытия экспериментальной экономики (которые они входят в число ведущих мировых представителей) подтверждают многие объяснения Адама Смита человеческого поведения. Они заявляют, что экспериментальная экономика подчеркивает, как стандартная модель личных интересов для действий человека с большой точностью предсказывает результаты на рынках. Но авторы также наблюдают, как применение модели действия, максимизирующей полезность, «решительно не смогло предсказать систематически воспроизводимые результаты» в так называемых «играх доверия».”

Игры на доверие — это эксперименты по выбору, цель которых состоит в анализе работы доверия при принятии экономических решений. Смит и Бартон утверждают, что привычки и добродетели, выявленные и проанализированные в The Theory of Moral Sentiments , помогают объяснить предсказательные ошибки неоклассической модели в этих экспериментах. Оказывается, различные человеческие чувства существенно изменяют влияние максимизации чистой полезности во многих условиях, в том числе в условиях, в которых есть серьезная экономическая составляющая.

Переосмысление экономики и рынка

Если Смит и Бартон правы, то новое размышление о работе Адама Смита может предоставить нам возможности как для переосмысления экономики как социальной науки, так и для улучшения нашего понимания того, как люди ведут себя на рынке.

Возьмем, к примеру, идею свободного обмена. В The Wealth of Nations обмен представлен как отражение склонности людей «торговать, обменивать и обменивать одну вещь на другую.Традиционные экономисты долгое время считали это способом Смита определять потребности людей в других, если они хотят материально выжить, не говоря уже о процветании.

Однако более тщательный анализ текстов сочинений Смита показывает, что он имеет в виду нечто более обширное, когда говорит об обмене. Когда он заявляет в The Wealth of Nations , что «дайте мне то, что я хочу, и вы получите то, что хотите», — это мотив, лежащий в основе каждого предложения о торговле, Смит имеет в виду особую концепцию отдачи.Вернон Смит и Бартон переформулируют это следующим образом: « Все такие сделки представляют собой обмен подарками в смысле благотворительности, которые каждый должен отдать, чтобы получить ».

Конечно, это не то же самое, что самоотдача, которая характеризует отношения, скажем, между супружеской парой. Тем не менее, даяние, описанное Адамом Смитом, сильно отличается от взятия.

«Давать» требует некоторой степени отношения к другим, выражающейся, по крайней мере, в осознании чьих-либо потребностей и желаний.Это осознание требует готовности войти в мир другого человека, поставить себя на его место, пусть даже ненадолго и временно. В книге The Theory of Moral Sentiments Смит посвящает много страниц описанию того, как это происходит. «Взять», напротив, не требует существенного осмысления желаний, амбиций или состояния другого человека, в котором он находится. Даже если это упражнение во взаимном принятии, принятие не отражает интереса к состоянию или благополучию другого.

Когда мы рассматриваем вопрос таким образом, мы начинаем видеть, что, как утверждают Смит и Бартон, «торговля на рынках товарами и услугами», которую описывает The Wealth of Nations , является расширением человеческого общения, которое Теория моральных чувств идентифицирует и анализирует. Это понимание показывает, что варианты, лежащие в основе рыночных транзакций, более сложны и менее эгоистичны, чем многие часто предполагают.Это также предполагает, что, когда мы принимаем Адама Смита всерьез, он показывает нам, что нельзя истолковывать экономику как эмпирическую систему мышления, которая не принимает во внимание ни влияние человеческого сочувствия, ни заботу о справедливости, проистекающую из этого сочувствия. Такое понятие экономического исследования скорее препятствует исследованию экономических явлений.

Короче говоря, понимание людей, выходящее за рамки строго экономистических концепций человеческого выбора и действий, улучшает наше понимание экономической жизни.Этот вывод должен побудить сторонников и критиков рыночной экономики переосмыслить то, как они понимают экономику как социальную науку и сам свободный рынок. В этом отношении Адам Смит может не иметь ответов на все вопросы, но он, безусловно, указывает нам правильное направление.

Злая симпатия в теории моральных чувств

39 Мы видели, что теория морального суждения Смита основана на по ощущениям зрителя. По этой причине его теория мораль представлена ​​как «теория моральных настроений».На это На уровне Смит ничем не отличается от Хьюма или Хатчесона. Эти авторы были эмпириками. Они наблюдали социальный факт морального суждения и поставили перед собой задачу объяснить это. Теперь один из самых очевидной характеристикой морального суждения является его спонтанность и непосредственный характер. В результате они пришли к выводу, что моральное суждение берет свое начало в столь же спонтанных страстях и чувствах. Таким образом, моральное суждение было , а не , основанным на некоторых в конечном итоге трансцендентных нормах, которые может обнаружить акт чистого разума.

40 Проблема в том, что моральное суждение проявляет другие характеристики, которые, по-видимому, гораздо труднее согласовать со свойствами чувство и страсть, такие характеристики, как объективность, универсальность, и обязательство. Юмовский принцип заражения чувств допускает ему, чтобы преодолеть эту главную трудность. Взаимное влияние, которое индивиды воздействуют друг на друга, порождая органическую социальную целостность, наделенную собственной жизнью и вполне автономную применительно к условиям его возникновения.С этого момента моральная и политическая наука универсальных законов, регулирующих социальную реальность становится совершенно постижимой.

41 На этом уровне Смит также вводит новшества, тем самым делая демонстрация более сложная. Теория сознания Смита, или рефлексивного морального суждения, служит средством, посредством которого это достигается комплексность. Мы видели, что у симпатии есть тенденция применяться к себе; то же самое относится и к моральному суждению, которое это порождает. Зритель одобряет поведение данного агента, если он способен сочувствовать страстям или чувствам, мотивирующим рассматриваемые действия.Мы показали, что рекурсия симпатии равносильно актерскому подражанию зрителю. Отсюда мы сделать вывод, что агент одобряет свое поведение тогда и только тогда, когда если это одобряет наблюдатель. В теории Смита добродетель — это все который вызывает одобрение наблюдателя. Таким образом, задача бухгалтерского учета за объективность, универсальность и обязательность морального закон становится вопросом демонстрации того, как эти особенности находят свое генезис в контексте позиции и позиции зрителя.

42 Что действительно определяет зрителя, так это его положение и особая перспектива, которую оно дает ему. Зритель стоит за пределами сфера действия. Он в этом не участвует и собственно говоря «сторонний наблюдатель». Как мы видели, парадокс, характерный для зрителя, заключается в том, что следует: с одной стороны, он сохраняет внешность и равнодушие. по отношению к другому. Не зритель страдает, наслаждается, и действует, но агент. Но в то же время зритель тоже вовлечен и занимает позицию внутренней, поскольку он стремится посочувствовать актеру.Теперь актер знает об этой позиции, поскольку он может сделать вывод о ее характерных особенностях из всех этих случаев в его собственная жизнь, когда он был на самом деле в этой самой ситуации. Далеко от будучи трансцендентным идеалом, фигура зрителя оказывается быть своего рода средним значением, которое вытекает из повседневного жизненного опыта каждого в обществе [6].

43 Даже когда действительно присутствует зритель («человек без»). во плоти и крови мы знаем, что его воображает актер. это только в мысли, что актер ставит себя на место зрителя, поскольку он представляет, как зритель воображает свою собственную ситуацию.Актер сохраняет только позицию зрителя и точку зрения, что он позволяет, потому что у него нет доступа ни к чему другому, особенно не для зрителя настоящих чувств. Итак, в последнем случае не имеет никакого значения, будет ли позиция зритель действительно заполнен . Когда место зрителя пусто, актер занимает его фиктивно актом воображения через что он становится его собственным двойником. Он следит за собой, как если бы «беспристрастный» зритель.Это то, что мы называем совестью («совесть»). человек внутри »).

44 Между человеком снаружи и человеком внутри существует комплекс сеть отношений. Иногда их отношения принимают форму борьба между двойниками. Эта борьба — дело противостояния между идеалом совести, окончательно оторванной от его социальное происхождение и реальность постоянно меняющегося общественного мнения. Смит посвящает удивительную главу «любви к похвале». и «любовь к похвале» — то есть желание иметь возможность утверждать себя (III.2). В этой главе Смит хотел бы продемонстрировать, что в то время как желание быть достойным апробации других проистекает из желания просто завоевать их одобрение, тем не менее он может получить определенную степень автономии и относительная независимость от него. Он также хотел бы убедить нам, что моральная совесть представляет собой «высший суд», чем мнение простых зрителей. Но не все так просто! Мы мог бы, например, очень хорошо рассуждать следующим образом: в чем смысл быть признанным, если кто-то знает, что на самом деле он не заслуживает признание ? И если кто знает, что заслуживает признания, какое это имеет значение, если другие не делают? «Когда мужчина дал взятку все судьи, самое единодушное решение суда, хотя это может привести к его судебному иску, не может дать ему никаких гарантий, что он был прав: если бы он продолжил свой судебный процесс только для того, чтобы убедиться, что он был прав, он никогда бы не подкупил судьи »(III.2.24).

45 Возможно, но во времена Смита, как и в наши дни, люди вознаграждали поклонники. На это есть веская причина: в тех случаях, когда высший суд — наша совесть — не предлагает точных указаний, мы обязаны обращаться к широкой общественности за критериями качества и достоинств.

46 Теперь мы понимаем, как Смит учитывает привязку и объективный характер моральных суждений, как если бы моральные суждения были либо продиктованы каким-то трансцендентным примером, либо были даны человечество от рождения в форме врожденной способности.Логическая форма который характеризует источник морального суждения, является автореферентной петлей, которая вводит субъект в контакт с самим собой через промежуточный экземпляр, то есть общество. Хотя тема кажется чтобы открыть моральный закон внутри себя, этот закон, по сути, является внешним по отношению к нему. И его внешность напрямую связана с внешностью. типизация отношения общества к человеку. Если можно говорить здесь трансцендентности, это в дюркгеймовском смысле, т. е. в с точки зрения трансцендентной природы социальной целостности в отношении к его частям.Фактически, социологическая теория морали Смита делает он больше похож на предшественника Дюркгейма года. Элементарные формы религиозной жизни [Дюркгейм, 1912/1979], чем предшественник философов-рационалистов, которые сыграли важную роль в превращении политической экономии в то, что мы знаем как сегодня [7] [Галеви, 1901–1903, стр. 192]. Смит не пытается дать рациональное основание и оправдание моральным фактам, которые он наблюдает. Скорее, он намеревается описать конкретный режим функционирования собственно к этим одобрениям и отклонениям.Он хочет сделать видимым законы, управляющие этой системой, чтобы описать их и объяснить их очень правильная. Некоторые комментаторы зашли так далеко, что заявили, что в TMS нет ни одного этического предложения. Т.Д. Кэмпбелл [1971, стр. 52], например, отмечает, что «[…] те, кто ожидать найти в этом моральное оправдание экономической системы описанный в Богатство Наций будет разочарован ». После всего Сам Смит пишет следующее: «[…] настоящее расследование не по вопросу о праве, если можно так выразиться, а по поводу по сути »(III.п.5.10).

47 Однако сближение с дюркгеймовской социологией не должно заходить слишком далеко. В социальной философии Смита трансцендентность общества — далеко не данность, она «всегда уже» существует. вызвано самоорганизацией самой социальной системы. Мы имеем дело с эндогенным производством внешности, случаем социальной бутстреппинга, социального самопревосхождения или социальный автопоэзис. Социальная логика Смита (1759 г.) намного больше выше, чем у Дюркгейма (1912).

48 Смит сознательно строит свою социологию морали в соответствии с моделью, предложенной ньютоновской наукой. Смит понимает этот научный проект должен быть предметом реконструкции множественности явлений посредством дедукции на основе очень малого ряд законов. Это модель науки, которую мы теперь знаем как гипотетико-дедуктивная форма объяснения. И все же работа Смита может быть лучше охарактеризован как блестящий предшественник науки о сложные системы и самоорганизованные целостности.Общество — это система актеров и зрителей, замкнутый в себе, потому что каждый актер — тоже зритель, и наоборот. В результате системы закрытие, появляются новые свойства, которые никоим образом не содержались в исходных элементах — моральном суждении и его руководящих законах, Например. Верно, что эти свойства не полностью произвольны. Таким образом, законы морального суждения можно отнести к эмпирическим законы, регулирующие принцип симпатии. И универсальный характер последнего способствует универсальности первого.

49 Другая причина объективного и непроизвольного характера возникающий социальный и моральный порядок — это его подчинение главному ограничение: а именно, этот порядок должен быть совместим с условиями, необходимыми для сохранения общества. Теперь TMS показывает как именно принцип симпатии может породить заказ, удовлетворяющий этому критерию. Это чудесное достижение «невидимой руки» — руки Бога, Который, хотя он не вмешивается в функционирование системы, тем не менее изначально задумал ее таким образом, чтобы не было гарантированная совместимость телеологического требования и чисто причинное функционирование системы.Здесь мы видим формулирование как научного объяснения, так и этического оправдания [Campbell, 1975]. Мы могли бы даже согласиться с Кэмпбеллом, который утверждает, что Смит утилитарен в нормативном измерении его системы касается [1971, с. 217-219]. Это несколько парадоксальное утверждение, поскольку, в отличие от Юма, Смит настаивал на том, что полезность действия — его вклад в сохранение общества, в величие счастья наибольшего числа и т. д. — не к чему делать с тем, одобрено действие или нет.В системе Смита это не человечество утилитарно, есть кто-то другой, взять на себя эту роль от его имени: Бог. Вместо того, чтобы просто просвещать людей, разум действует окольными способами и использует природу для его концы. В этом отношении Смит, несомненно, предвосхищает понятие «хитрость разума», свойственная идеалистическим и рационалистическим философы девятнадцатого века [Cropsey, 1975].

50 Теперь, в этот момент, возникает серьезная трудность, которой суждено было мучить Смита на протяжении всей его жизни, в конце концов заставив его добавить ключевую главу в шестое издание TMS (и, следовательно, спустя много времени после публикация WN ).Эта глава озаглавлена ​​«О коррупции. наших моральных настроений, которые вызваны этим расположением восхищаться богатыми и великими, презирать или пренебрегать людьми плохого и среднего состояния »(I.iii.3).

51 Речь идет о следующем: сочувствие действительно порождает социальный порядок, совместимый с требованиями сохранение общества, но этот порядок не совсем совместим с требованиями морали. Итак, наука о морали — это не исчерпывающая наука о социальных явлениях.

52 Чтобы полностью понять этот момент, мы должны подробнее вопрос об эквивалентности активной симпатии и имитация зрителя. Можно только посочувствовать себя в той же степени, в какой другие сочувствуют вам. Другими словами, вы можете любить себя только в той мере, в какой другие любят тебя. Самолюбие совпадает со стремлением быть любимым другими и является просто частным случаем принципа активного, рефлексивная симпатия.После тщательного размышления мы узнаем в этом принцип рефлексивной или активной симпатии странная инверсия евангельское послание. Вот настоящая формулировка Смита: «Что касается любви к ближнему, как мы любим самих себя, — это великий закон Христианство, так что это великий заповедь природы любить себя только как мы любим своего ближнего, или, что то же самое, как наш ближний способен нас любить »(72 — курсив мой).

53Теперь здесь возникает раздвоение по поводу следующего вопроса: кто «сосед»? Он «человек внутри» или «мужчина? без»? Мы остаемся полностью в сфере морали в Событие, что ответ на этот вопрос — «человек внутри».В этом В этом случае самолюбие принимает форму стоической добродетели, самоуправления, то есть способности контролировать свои страсти и удерживать их. в пределах, которые, скорее всего, вызовут сочувствие со стороны беспристрастный зритель.

54 Однако дело обстоит несколько иначе, если мы имеем дело с с настоящими зрителями, и если бы актер хотел быть хвалили и восхищались, чем из , заслуживающих похвалы и восхищения . В актер знал бы, что есть более быстрые способы добиться похвалы.Самолюбие здесь принимает форму личного интереса, экономический мотив, желание улучшить свое материальное положение, чтобы увеличить свое богатство. Не потому, что приобретенные богатства будут сами по себе являются источником удовлетворения — как хороший шотландец, Смит нет слов, достаточно резких, чтобы выразить свое презрение к этому понятию, поскольку мы увидят — но поскольку они обладают свойством привлекать их обладатель сочувствие тех, кто их испытывает. Эти люди ошибочно приписывают богатству, которого у него нет, добродетели.Но это потому что они заблуждаются, и потому что они хотят этого, что в конец они , а не ошиблись. Богатство действительно обладает добродетелями, с которыми он зачислен, но только потому, что им было зачислено . это эта дурацкая игра, гигантская вариация на тему сочувствия, которая генерирует богатство народов и то, что мы называем экономикой — но не без нанесения серьезного вреда нравственности.

55 Крайне важно следовать аргументам Смита шаг за шагом, потому что его сложность и противоречия лежат в самой сути проблемы что касается нас здесь.Сначала мы должны установить определенное сравнение что, насколько нам известно, никогда не проводилось комментаторами работы Смита. Сравнение касается части I и находится между главой 5 раздела II — «Об эгоистических страстях» — и разделом III, который прямо или косвенно касается устойчивость социальной дифференциации.

56 Изучив несколько страстей, более или менее задействовать нашу склонность к сочувствию, Смит приходит к «эгоистическим страстям»: радости или печали, которые испытываются в результате удача или неудача.Смит спрашивает, действительно ли эти страсти вызывает симпатию зрителя и приходит к выводу, что это маленькие радости и большие печали, которые, скорее всего, так и сделают. Для вообще говоря, наша зависть лишает нас возможности делиться от всего сердца в счастье кого-то успешного, неважно как достойно. Именно здесь мы находим восхитительные замечания Смита о том, как немногие счастливые люди пытаются скрыть свое истинное благополучие за скромностью, а страх зависти — объяснение этого резерва (I.ii.5.1). Ведь именно зависть запрещает сочувствию играть свою гармонизирующую роль. Зависть — это против сочувствия, потому что он имеет тенденцию противопоставлять чувства одному другой вместо того, чтобы гармонизировать их. Однако постепенно Смит изменяет свой анализ, и такие фразы, как следующие, начинают появляются регулярно: «Поэтому мы с готовностью сочувствуем с [радостью] в других, когда нас не беспокоит зависть » (I.ii.5.3; I.iii.1.9). В этом отрывке зависть перестает быть принципом вопреки симпатии и вместо этого становится возможным исключением к нему.И, наконец, у нас есть поразительный поворот: «Таким образом, очевидное наблюдение, которое, естественно, мешает нам сделать то, что наша склонность сочувствовать печали должна быть очень сильная, и наша склонность сочувствовать с радостью очень слаба (I.iii.1.4). Однако, несмотря на это предубеждение, я рискну утверждать, что, когда в деле нет зависти, наша склонность сочувствовать радости намного сильнее, чем наша склонность к сочувствуйте печали »(I.iii.1.5).

57 Читателя сбивают с толку эти утверждения, даже если за ними следует серия смущенных объяснений.Это правда, что читатель может согласиться с тем, что принять участие в нем менее приятно в чьей-то печали, чем в том, чтобы разделить его радость. И все же Смит уже убедил читателя в том, что равновесие и стабильность в мире в значительной степени зависят от миролюбивых добродетелей, связанных с к сочувствию.

58Вскоре, однако, мы начинаем понимать, что это такое. Смит шел к делу. Его задача — объяснить генезис и сохранение иерархического общественного строя. Поэтому он предлагает, чтобы необходимые условия должны быть найдены в «этом расположении к восхищаться и почти поклоняться богатым и могущественным и презирать или, по крайней мере, пренебрегать людьми бедного и подлого состояния »(I.iii.3.1).

59 Затем следует знаменитая демонстрация, в которой многие современные комментаторы утверждали, что нашли источник современных теории о «демонстративном потреблении», начиная с работы Веблена [Вест, 1976, с. 40; Лавджой, 1961, стр. 208-15]. В нашем мнение, что это серьезное неверное толкование, и поэтому мы процитируйте этот важный отрывок довольно подробно: «Это потому, что человечество склонны сочувствовать больше нашей радости, чем наша печаль, что мы выставляем напоказ наши богатства и скрываем наши бедность […].Для чего весь этот труд и суета Мир ? Что является концом алчности и амбиций, погони за богатство, власть и превосходство? Это для того, чтобы доставить самое необходимое природы ? Заработная плата самого подлого рабочего может их обеспечить. […] Представляют ли они [удачливые], что их желудок лучше, или их сон крепче во дворце, чем в коттедже? Обратное так часто наблюдалось, и действительно, очень очевидно, хотя этого никогда не наблюдалось, что нет никого не ведая об этом.Отсюда возникает то подражание, которое через все разные слои мужчин, и каковы преимущества которую мы предлагаем той великой целью человеческой жизни, которую мы позвонить в улучшение нашего состояния? Подчиняться, быть внимательным, чтобы быть замеченным с сочувствием, самоуспокоенностью и одобрением, все преимущества, которые мы можем предложить извлечь из этого. Это нас интересует тщеславие, а не легкость или удовольствие. Но тщеславие всегда основано на вере в то, что мы являемся объектом внимания и одобрения.Богач гордится своим богатством, потому что он чувствует, что они естественным образом привлекают к нему внимание мира, и что человечество расположено идти вместе с ним во всех тех приятных эмоциях, с которыми преимущества его ситуация так его вдохновляет. […] Бедняк, напротив, стыдится своей бедности. Он чувствует, что это либо ставит его вне поля зрения человечества, или, если они заметят его, у них, однако, почти нет сочувствия к несчастью и страдание, которое он испытывает.Он огорчен обоими счетами; потому что, хотя и нельзя не замечать и не одобрять, совершенно другой, но как безвестность укрывает нас от дневного света чести и одобрения, чтобы почувствовать, что нас не замечают, обязательно подавляет самые приятные надежды и разочаровывает самое горячее желание человеческой натуры. Бедняга выходит и приходит незамеченным, и когда среди толпы такая же безвестность, как если бы он заперся в собственной лачуге. […] Человек звание и различие, напротив, соблюдается во всем мире.Все хотят взглянуть на него и забеременеть, хотя бы сочувствие, та радость и ликование, с которыми его обстоятельства естественно вдохновляют его. […] [Это] ему кажется, что их страсти все ждать с ожиданием, чтобы получить это движение и направление, которое он должен им внушить … Это то, что, несмотря на ограничения, которые он налагает, несмотря на потерю свободы, с которой его сопровождают, делает величие объектом зависти , и компенсирует, по мнению человечества, весь этот труд, все это беспокойство, все те унижения, которые необходимо пережить в погоне за ним; и что еще важнее, все это досуг, вся эта легкость, вся эта небрежная безопасность, которую утрачивают навеки приобретением »(И.iii.2.1 — курсив мой).

60 Этот замечательный отрывок содержит ключ к разгадке напряженности в Мысль Смита.

61 Смит пытается объяснить факт, который он заметил и что не разумеется: те, кто богат и могущественен демонстрируют свое богатство, чтобы привлечь взгляды и восхищение другие. Теперь это явление проблематично. Материальное благосостояние и особенно движимое имущество не всегда и не везде было знак отличия, который демонстрируют, чтобы заслужить аплодисменты массы.Как Смит, должно быть, очень хорошо знает, поскольку он обсуждает это, боязнь зависти — как своей собственной, так и чужой — может заставляют людей прятать свое имущество и симулировать нищету.

62 С тех пор, как повлияла мысль Веблена, мало беспокойства был отдан таким тонкостям. Таким образом, многие ученики Веблена утверждают, что что врожденное стремление к различию мотивирует человеческий род стремиться к престижу, признанию других посредством демонстративного потребления. Но принцип различия — это принцип противостояние, соперничество и война.Итак, Веблен и его ученики столкнуться с серьезным препятствием: они должны сделать идею правдоподобной что мы ищем хороший , ища восхищения других, восхищения, которое проистекает из нашей победы над ними. Все же есть множество доказательств того, что такие уничижительные и торжествующие поведение может только вызвать зависть, ревность и ненависть других. Веблен пытается разрешить эту трудность, грубо ассимилируя зависть. к восхищению, которое просто ставит точку в дискуссии.

63 Таким образом, довольно удивительно, что комментаторы смогли увидеть глубокое сходство между Smith TMS и Вебленом. В отличие от Веблен, Смит не обосновывает социальную динамику принципом различия или в погоне за различием. Скорее, он считает для стабильности социальных отношений за счет использования принципа гармонии и стремления к сходству: симпатии. Что делает богатый или действительно хотите сильного человека, когда он притягивает к себе взоры окружающих? Удовольствие от их симпатии, то есть радость от ощущения гармония между своими чувствами и собственными.Что выиграют зрители, наблюдающие за этим богатым человеком? Удовольствие от сочувствие, то есть наслаждение косвенным вкусом успеха. В этом способ, которым все выигрывают: богатый знает, что он действительно занимает желаемое положение, и зрители участвуют в счастье не по средствам.

64Smith, таким образом, кажется, обходит ловушку под названием зависть. он на старается не подчеркивать качество взгляда, который мужчины бросают на те, кем они хотят восхищаться. Вместо этого он сосредотачивается на сближении суждений, которое реализуется по принципу симпатии.Теперь мы понимаем, почему Смит, даже рискуя возразить сам утверждал, что в человечестве существует сильная склонность сочувствовать радости других. Это утверждение, как и у нас видно, что абсолютно необходимо для остальной части его аргументов. Путь Смита отношения к бедным симметрично его анализ отношений богатого человека со своей аудиторией. Для несчастный не так сильно страдает от пренебрежения, что другие мог иметь для его тяжелого положения (если речь идет действительно о презрении, а не просто о безразличии) как от «этого стыда, этого осознания что его несчастье ощущает только он сам, что из всех чувств самое невыносимое »(И.iii.2.10).

65 Но действительно ли Смиту удалось избавиться от проблемы завидовать ? Внимательный читатель заметит сползание в сторону конец цитаты, скрытое «величие, объект зависти», что противоречит предпосылкам всей демонстрации: «Радость это приятная эмоция, и мы с радостью отдаемся ей по малейшему поводу. Поэтому мы с готовностью сочувствуем ему. в других — всякий раз, когда зависть не предвзято относится к нам » (I.ii.5.3 — мой акцент).На самом деле это противоречие не является продуктом посредственного и небрежное мышление. Смит находит это противоречие в очень логика межличностных отношений. Следует подчеркнуть, что «Сочувствие» к успеху великих и сильных мира сего не имеет ничего иметь дело с чувством доброжелательности (точно так же, как явно нет такое понятие, как сострадание к несчастным). Это чувство сочувствие невозможно отличить от желания присвоить имущество, принадлежащее этим великим людям.Желание быть как и они, неизбежно также желание иметь то, что у них есть. Как В результате взгляды, направленные на модель, всегда неоднозначны. Из с точки зрения модели эти взгляды имеют положительную ценность, с одной стороны, потому что они подтверждают ценность его положения. На с другой стороны, однако, эти же взгляды представляют собой зло, поскольку они содержат потенциальную угрозу. С точки зрения тех, кто делает взгляд, их взгляд хорош, потому что он дает им чувство направления, которого им не хватало, привлекает их к тому, что стоит их стремлений и усилий.С другой стороны, однако, это один и тот же взгляд представляет собой зло, потому что он развязывает все мучения связано с завистью. Зло вписано в добро, личинка дома внутри плода. Это коррупция морали.

66 Смит говорит об этой склонности к почитанию великих так же, как мы уважаем добродетельных, об этом склонность пренебрегать нищих, как мы отворачиваемся от порока: «Хотя это необходимо как для установления, так и для поддержания различия званий и порядка в обществе », они,« в то же время, великая и самая универсальная причина разложения нашей морали настроения »(И.iii.3.1). Во введении к своему изданию TMS , Э. Г. Вест [1976, с. 39] перефразирует эти слова следующим образом: «[…] те инстинкты в человеческих существах, которые предполагаются ибо абсолютная гармония одновременно созидательна и разрушительна ».

67 Хотя зависть и сочувствие противоположны друг другу, они неотличимы. Принцип единства, лежащий в основе стабильности социальных различий, одновременно является принципом противостояния. и, таким образом, угроза этой стабильности.Симпатия содержит зависти в оба значения слова «содержать»: иметь в себе и держать под контролем. Аналогичная демонстрация может быть проведена в отношении теории справедливости и наказания Смита; оказывается, что наказание, изначальное условие справедливости и общественного порядка, идентично мести, которая может разрушить этот порядок. Наказание содержит месть в двух смыслах глагола.

68 В контексте набора аксиом социальных наук, мы пытаемся извлечь из работы Смита, можно достичь более высокий уровень абстракции.Напомним некоторые из основных моменты нашего обсуждения. Оператор саморефлексивности отсутствует. кроме взгляда зрителя. Субъект может относиться только к себе ссылаясь на акт обращения зрителя к нему. Это логика косвенная ссылка на себя .

69Некоторые примеры:
— Я могу судить о себе только на основании суждения обо мне беспристрастного зрителя: это называется наличие совести . Я могу люби только себя настолько, насколько меня любит зритель: это называется себялюбием , и одна из его возможных модальностей — добродетель самоуправление .

70— Давайте теперь займемся отношениями между субъектом и объектом: Я считаю, что исключительный объект желателен тогда и только тогда, когда я верю что зритель считает желательным. Если тогда, чтобы желать предмет, который я должен предложить в качестве корма для желания другого, я рискну на путь, опасный по своей природе. И если мы должны верить Смит, именно такое опасное желание лежит в основе нашего интереса к «Экономические» формы богатства — что необычно, учитывая, что Смит — отец политической экономии.Правда, в случае такого желания я действительно завоевываю «симпатию» своих зрителей. и тем самым подпитываю мое чувство собственного достоинства. Но это сочувствие нельзя отличить от его противоположности: зависти. Эта комбинация любви к себе и зависти оказывается тем элементом, который имеет решающее значение для постоянства и стабильности общественного строя. И это находится в парадоксальных отношениях между любовью к себе и завистью, которые мы обнаруживаем глубокое сходство между мыслью Смита и Мандевиль.Таким образом, мы понимаем, почему, несмотря на его резкую критику, из Мандевилля, Смит был вынужден признать, что правда в его провокационном эссе.

71 — Важно понять, что сочетание себялюбие и зависть, как добродетельные себялюбие и совесть, эмерджентное проявление того же оператора через работу из которых общество замыкается на себя [8]: оператор симпатии.

Фонд конституционных прав

Весна 2007 г. (Том 23, No.1)

Закон о свободных рынках и антимонопольное законодательство

Адам Смит и Богатство народов | Прогрессисты и эпоха похищения доверия | Развитие антимонопольного правоприменения | Слияния СМИ и общественные интересы

Адам Смит и Богатство народов

Когда началась Американская революция, шотландский философ начал свою собственную экономическую революцию. В 1776 году Адам Смит опубликовал Богатство народов , вероятно, самую влиятельную книгу по рыночной экономике из когда-либо написанных.

Адам Смит родился в 1723 году и был сыном таможенника в Кирколди, Шотландия. В 14 лет он поступил в университет Глазго. После его окончания он поступил в Оксфорд в Англии и изучал философию.

Смит стал профессором философии в Глазго в 1751 году. Он активно участвовал в дискуссионных обществах Глазго и часто выступал за свободную торговлю.

В 1759 году Смит опубликовал Теорию моральных чувств. Его книга рассматривает человеческую природу и этику.В начале книги он заявил, что все люди способны заботиться о других. Он указал, что каким бы эгоистичным ни был мужчина,

. . . очевидно, что в его природе есть некоторые принципы, которые интересуют его судьбой других и делают их счастье необходимым для него, хотя он не извлекает из этого ничего, кроме удовольствия видеть его.

Но Смит также считал, что люди часто действуют в своих интересах, особенно в экономических вопросах.Однако он утверждал, что это было неплохо. Он пришел к выводу, что своекорыстных людей «возглавляла невидимая рука», которая заставляла их непреднамеренно действовать таким образом, который по-прежнему приносил пользу обществу.

В 1763 году Смит оставил свою профессуру в Глазго и обучал пасынка Чарльза Тауншенда, который позже стал министром финансов Великобритании в годы, предшествовавшие американской революции. Смит отправился в Париж со своим учеником и встретил Вольтера и других философов, участвовавших в французском Просвещении.

Смит также встретился с ведущим французским экономистом Франсуа Кенэ. Кенэ разработал систему под названием «физиократия», которая, по его мнению, объясняла источник национального богатства. Кенэ оспорил широко распространенное мнение, известное как меркантилизм, о том, что национальное богатство — это кладезь золота или серебра. Он считал, что богатство нации происходит от сельскохозяйственных продуктов, которые циркулируют по всей земле, питая всех. Новаторская идея Кенэ подтолкнула Смита к написанию собственной книги по экономике.

В 1766 году Смит переехал в Лондон. Он работал исследователем у Чарльза Тауншенда, который тогда отвечал за финансы Великобритании. Тауншенду пришлось иметь дело с огромным государственным долгом, возникшим в результате Семилетней войны. Эта война позволила Великобритании захватить всю французскую Северную Америку. Тауншенд хотел, чтобы американские колонисты помогли выплатить военный долг с помощью таких мер, как налог на чай.

Смит исследовал кредит и долг Великобритании, а также историю колонизации Древним Римом.Он также познакомился с ведущими политическими фигурами, такими как Бенджамин Франклин и Эдмунд Берк (известный британский политический писатель и лидер).

В следующем году Смит вернулся домой в Шотландию, чтобы закончить свою книгу, и на это у него ушло еще девять лет. В течение этого периода он несколько раз посещал Лондон и был свидетелем дебатов в парламенте о растущем сопротивлении Америки британскому правлению.

Наконец, в марте 1776 года Смит опубликовал Исследование природы и причин богатства народов .Эта огромная работа объемом почти 1000 страниц была основана на его исчерпывающих исследованиях и личных наблюдениях. Смит выступил с критикой государственного вмешательства в экономику и представил план свободных рынков и свободной торговли. Эти два принципа в конечном итоге станут отличительными чертами современного капитализма.

«Очевидная и простая система естественной свободы»

Когда Адам Смит опубликовал в 1776 году книгу Wealth of Nations , Британия только начинала вступать в промышленную революцию.Первая хлопкопрядильная фабрика открылась всего несколькими годами ранее. Все чаще рабочие работали за гроши в день на фабриках и шахтах. Большинство работодателей считали, что для того, чтобы бедные классы могли работать, их заработная плата должна быть низкой, ровно настолько, чтобы они не голодали.

Смит начал свою книгу с радикального определения «национального богатства». Он отверг старое меркантилистское определение приобретения золота и серебра. Он также не полностью согласился с точкой зрения физиократов, согласно которой богатство состоит исключительно из продуктов национальных ферм.Вместо этого Смит предположил, что богатство нации состоит как из сельскохозяйственной продукции, так и из промышленных товаров, а также труда, затрачиваемого на их производство. Смит утверждал, что для увеличения своего богатства нации необходимо расширить свое экономическое производство. Как нация могла это сделать? Смит считал, что главное — поощрять разделение труда.

Смит утверждал, что рабочие могли бы производить больше, если бы специализировались. Он привел пример булавочной фабрики, основываясь на своих реальных наблюдениях. По его словам, один рабочий, выполнивший все операции, необходимые для изготовления одной булавки, мог произвести не более 20 булавок за один день.Таким образом, десять рабочих могли сделать 200 булавок. Однако, если бы 10 рабочих специализировались на одной или двух операциях по изготовлению булавок — от протягивания проволоки до наклеивания готовой булавки на бумажную карточку — они работали бы более эффективно. Смит подсчитал, что эти 10 рабочих могли производить 4800 булавок на одного рабочего, или 48000 всего за день.

Смит утверждал, что если бы все производство было специализированным, как фабрика булавок, рабочие могли бы производить больше всего. Смит рассуждал, что, поскольку люди, естественно, торгуют друг с другом, те, кто участвует в производстве одного продукта, обменивают его (или заработную плату) на товары, производимые другими рабочими.Таким образом, заключил Смит, «огромное изобилие распространяется по всем различным слоям общества».

Смит не просто представил теорию увеличения производства и благосостояния нации. Он точно выяснил, как это будет происходить, описав то, что он назвал «механизмом свободного рынка». (См. Рамку.)

Адам Смит описал свободный рынок как «очевидную и простую систему естественной свободы». Он благосклонно относился не к помещику, фабриканту или рабочему, а ко всему обществу.Однако он видел, как действуют саморазрушительные силы, препятствующие полноценному функционированию свободного рынка и подрывающие богатство всех наций.

Атака Смита на меркантилизм

В 18 веке европейские страны практиковали экономическую систему, известную как «меркантилизм». Целью каждой страны было увеличение экспорта в свои колонии и другие страны, ограничение импорта из них и достижение «благоприятного торгового баланса». Страна, которая экспортировала больше, чем импортировала, требовала разницы в золоте и серебре.

Меркантилистские страны считали, что чем больше золота и серебра они приобретают, тем большим богатством обладают. Смит считал эту экономическую политику глупой и фактически ограничивал потенциал «реального богатства», которое он определял как «ежегодный продукт земли и труда общества».

Европейский меркантилизм зависел от сети законов, субсидий, особых экономических привилегий и лицензированных государством монополий, предназначенных для выгод конкретных производителей и торговцев.Эта система, однако, завышала цены, препятствовала экономическому росту, ограничивала торговлю и обесценивала массы людей. Смит утверждал, что система свободного рынка вместе со свободной торговлей принесет истинное национальное богатство, принося пользу всем социальным классам, а не только избранным.

В основном разделе книги «Богатство народов» Смит выступил с критикой меркантилистской торговой практики. Он настаивал на том, что европейские страны обогащает не импорт золота и серебра, а открытие новых рынков свободной торговли в мире.Он писал, что эта торговля еще больше стимулировала разделение труда, расширила производство торговых товаров и увеличила «реальные доходы и богатство» всех.

Смит критиковал то, как британский парламент принимал законы, которые подрывали свободную торговлю и препятствовали росту национального богатства. Эти законы устанавливали высокие импортные пошлины, предоставляли субсидии привилегированным компаниям и предоставляли монополию влиятельным особым интересам, таким как Ост-Индская компания.

Эти законы нанесли вред обществу, ограничив конкуренцию и удерживая высокие цены.Такие меры, писал Смит, «вымогали у нашего законодательного органа» и «писались кровью», поскольку они служили интересам лишь небольшого класса привилегированных производителей и торговцев.

Смит подвергал наибольшую критику Британской колониальной империи. Он пришел к выводу, что это «вредило общим интересам общества». Он уделял особое внимание торговым ограничениям, наложенным на колонии в Америке.

Смит выступал против меркантилистской политики, которая требовала от американцев экспортировать определенные продукты, такие как меховые шкуры, только в Англию.Американцы также должны были отгружать свой экспорт на британских кораблях. Правила запрещали перевозку шерстяных изделий из одной колонии в другую. Законы запретили американцам эксплуатацию сталеплавильных печей. Лицензированные государством монополии, такие как Ост-Индская компания, обладали исключительным правом продавать американцам такие товары, как чай.

По словам Смита, эти и сотни других ограничений пошли на пользу британским особым интересам. Но они замедлили производство и международную торговлю, источники «реального богатства нации».«Для Смита меркантилистская система была обречена на провал и была результатом« монополистического духа торговцев и производителей ». Их жадность проистекала из« стремления обманывать и даже угнетать публику »

.

Смит пришел к выводу, что для достижения экономического роста и улучшения общества Британия должна избавиться от сети государственных экономических привилегий и ограничений. «Пусть« механизм свободного рынка »работает сам по себе, без вмешательства государства, — посоветовал Смит.

Адам Смит и роль правительства

Адам Смит выступал за ограниченную роль правительства.Но он распознал важные области, где только он мог действовать эффективно.

Смит видел, что первой задачей правительства была защита нации от вторжения. Он утверждал, что для защиты любого развитого общества необходимы постоянные вооруженные силы, а не гражданские ополчения. Затем он поддержал независимую судебную систему и отправление правосудия для борьбы с преступностью и защиты собственности.

Смит отдавал предпочтение «общественным работам» для создания и поддержания инфраструктуры, способствующей свободному потоку торговли.Эти работы включали такие вещи, как дороги, мосты, каналы, гавани и почтовую систему, которые стремящиеся к прибыли люди, возможно, не смогут эффективно построить и использовать.

«Механизм свободного рынка» Адама Смита Ниже приводится упрощенная версия экономической системы, которая, по мнению Адама Смита, возникнет, когда правительства прекратят свою репрессивную меркантилистскую политику. 1. Человек строит фабрику по производству тканей, нанимает рабочих и разделяет их труд на множество специализированных операций.Владелец фабрики руководствуется личными интересами, прибылью, может быть, даже жадностью. 2. Другие, однако, также строят фабрики по производству и продаже тканей. Все они должны бороться за деньги покупателей, чьи интересы состоят в том, чтобы покупать ткань по лучшей цене. 3. Покупатели повышают цену на ткань, когда предложение ткани невелико, а их спрос на нее высокий. Но когда есть избыток предложения, покупатели могут выбирать и отказываться от покупки дорогой ткани.Затем владельцам фабрик приходится снижать цены, чтобы привлечь больше покупателей. Экономисты называют это «законом спроса и предложения». 4. Дополнительное инновационное разделение труда, которое может быть вызвано новым оборудованием, побуждает других вкладывать средства в большее количество предприятий. Но они должны соревноваться, чтобы нанять больше рабочих. Здесь тоже действует «закон спроса и предложения», и зарплаты растут. 5. Повышение заработной платы продлевает жизнь рабочих и их детей. Население растет, что увеличивает предложение рабочих рук.Тогда зарплата перестает расти. Но вскоре возникает новая волна разделения труда, вызывающая больший экономический рост и потребность в еще большем количестве рабочих. Заработная плата снова повышается. Цикл повторяется. 6. Теперь семьи могут позволить себе покупать (требовать) больше ткани и много других товаров. Владельцы фабрик получают больше прибыли. Все выигрывают, и общество в целом становится лучше. 7. Владелец суконной фабрики никогда не стремился улучшить общество; он просто хотел зарабатывать деньги для себя. Но его личный интерес, словно «ведомый невидимой рукой», привел к улучшению всех.Как сказал сам Адам Смит: «Преследуя свои собственные интересы, он часто продвигает интересы общества более эффективно, чем когда он действительно намеревается продвигать их».

Даже в 1776 году, на начальных этапах индустриализации, Смит осознал, что повторяющаяся фабричная работа притупляет умы рабочих. Он сказал, что они стали «настолько глупыми и невежественными, насколько это возможно для человека». Смит хотел, чтобы все классы, даже самые бедные, извлекали выгоду из системы свободного рынка.«Ни одно общество не может быть процветающим и счастливым», — писал он, когда большинство его людей «бедны и несчастны».

Таким образом, что примечательно для того времени, Смит выступал за образование всей молодежи. Он считал, что интеллект бедных и богатых мало отличается. Он заключил, что только социальные условия бедняков держат их в неведении. Он призвал к созданию «маленькой школы» в каждом районе, поддерживаемой государственными налогами и небольшими родительскими взносами. «Образованные и умные люди, — писал Смит, — всегда порядочнее и порядочнее, чем невежественные и глупые.«

Смит писал, что уплата налогов была «знаком не рабства, а свободы». Под этим он имел в виду, что налогоплательщик является владельцем собственности, а не собственности хозяина. Более того, Смит был сторонником установления налоговых ставок в зависимости от платежеспособности. Он утверждал, что налогоплательщики должны платить «пропорционально доходу, которым они соответственно пользуются под защитой государства».

Смит верил в налогообложение собственности, прибыли, деловых операций и заработной платы.Но эти налоги должны быть как можно более низкими, чтобы удовлетворять общественные нужды страны. Он также считал, что они не должны быть произвольными, неопределенными или неясными с точки зрения закона. Также они не должны требовать домашних проверок, вторгающихся в частную жизнь людей.

Смит подверг критике большой государственный долг, который, как он заметил, возник в основном в результате войн. Он считал, что меркантилисты поощряли войны, чтобы они могли ссужать деньги под высокие проценты правительству и эксплуатировать завоеванные земли.Смит рассматривал войны как «расточительство и расточительство», порождающее «вечный» государственный долг, отвлекающий деньги от инвестиций в новые предприятия и экономического роста. Государственный долг, заключил Смит, «постепенно ослабил каждый штат, который его принял».

Применение Богатство народов к миру

Признавая, что американские колонисты стали жертвами меркантильной политики Великобритании, Смит посоветовал парламенту позволить американским колониям мирно идти своим путем.Он утверждал, что ради сохранения монополии на торговлю колонии стоили британцам гораздо больше, чем они получили. В случае с американцами Смит заявил, что отказ «великому народу» в свободе следовать своей собственной экономической судьбе был «явным нарушением самых священных прав человечества». Он призвал британских правителей очнуться от своей воображаемой и расточительной «золотой мечты» об империи.

Сегодня мы знаем Адама Смита как отца laissez faire («оставить в покое») экономики.Это идея о том, что правительство должно оставить экономику в покое и не вмешиваться в «естественный ход» свободных рынков и свободной торговли. Но в основном он думал о предоставлении правительством особых экономических привилегий могущественным промышленникам и купцам. Для Смита эти коммерческие монополисты и их союзники в парламенте были главными врагами его «механизма свободного рынка».

В книге The Wealth of Nations Смит лишь мельком увидел влияние промышленной революции на Великобританию, а затем и на Соединенные Штаты.Он не предвидел развития огромных корпоративных монополий, подавляющих конкуренцию без государственных лицензий. Он не представлял себе жестоких условий труда и жизни, от которых страдают массы мужчин, женщин и детей. Таким образом, он никогда полностью не рассматривал вопрос о том, должно ли правительство вмешиваться в экономику, чтобы запретить такие вещи, как корпоративные монополии и детский труд.

Адам Смит не писал других книг. Он умер в 1790 году, и его хорошо уважали все, кто его знал.К этому времени премьер-министр Великобритании Уильям Питт «Младший» принял экономические принципы Смита в качестве государственной политики. Так началась революция современного капитализма свободного рынка, который сегодня доминирует в мировой экономике.

Для обсуждения и написания

1. Объясните идеи Адама Смита о человеческих интересах и «невидимой руке». Ты с ним согласен? Объяснять.

2. Что Адам Смит имел в виду, говоря «богатство народов»?

3. Сравните «механизм свободного рынка» Адама Смита с меркантилизмом.

4. Какие экономические проблемы решал Смит в свое время? Какие экономические проблемы стоят перед современным обществом?

Для дальнейшего чтения

Хайльбронер, Роберт Л. Мирские философы, жизни, времена и идеи великих экономических мыслителей . rev. 7-е изд. Нью-Йорк: Саймон и Шустер, 1999.

.

Смит, Адам. Исследование природы и причин богатства народов . Великие книги западного мира, т. 39. Чикаго, штат Иллинойс: Британская энциклопедия, Inc., 1952.

А С Т И В И Т И

Адам Смит и вмешательство государства в экономику

1. Как вы думаете, Адам Смит согласился бы или не согласился бы со следующими государственными вмешательствами в экономику сегодня?

• антимонопольное законодательство

• законы о детском труде

• законы о минимальной заработной плате

• налог на наследство

• Социальное обеспечение

• Североатлантическая ассоциация свободной торговли (НАФТА)

2. Сформируйте шесть небольших групп, каждая из которых исследует одно из вышеуказанных вмешательств.

3. Используйте ресурсы учебника и школьной библиотеки, чтобы узнать о вмешательстве, которое вы исследуете. Используйте цитаты и другие свидетельства из статьи, чтобы решить, какую позицию, вероятно, займет Адам Смит по поводу вмешательства.

4. Затем каждая группа должна сообщить классу свой вывод вместе с подтверждающими доказательствами.

Интеграция личных интересов с справедливостью в либеральном обществе

Адам Смит наиболее известен своими экономическими теориями, превозносящими свободный рынок и личные интересы.Этим идеям и посвящена вторая книга Смита «Богатство народов». Однако Смит также внес большой вклад в области этики и моральной философии. Почти за 20 лет до публикации «Богатства народов» Смит впервые стал известным философом-моралистом, опубликовав «Теорию моральных чувств». В «Теории нравственных чувств» Смит очерчивает природу морали. Эта мораль, по мнению Смита, делает упор на сочувствие и сострадание, которые ощущаются при представлении бедственного положения других через беспристрастного наблюдателя.Этот беспристрастный наблюдатель — это образ мышления, который позволяет одному судить о действиях других по отношению к общему отношению общества к этому действию. Несмотря на тщательное размышление Смита в обеих книгах, кажется, существует разрыв между моральной философией Смита, найденной в Теории моральных чувств, и его экономической философией, найденной в Богатстве народов. Как Смит может восхвалять сострадание и сочувствие в одном сочинении, в то же время считая, что личный интерес необходим для развития общества в другом? Этот разрыв известен как проблема Адама Смита.Цель этого проекта — признать существование проблемы Адама Смита, рассматривая ее не как попытку подорвать интеллектуальную преемственность Смита, а как вызов примирить корыстную природу человечества с более высокими моральными стандартами, достигаемыми через сострадание. Это примирение достигается через понятие либерального общества, в котором человек может делать все, что не причиняет вреда другому, и может ожидать, что общество будет поддерживать более высокий набор моральных стандартов через систему правосудия.И рост богатства за счет личных интересов, и отстаивание высших ценностей через сострадание — это предикаты этого либерального общества: кульминация философии Смита.

Введение

Вклад Адама Смита в развитие человеческой мысли охватывает бесчисленные области, идеологии и эпохи. Множество интеллектуалов, таких как Карл Маркс, Фридрих Хайек и Ноам Хомский, испытали влияние Смита. Адам Смит, возможно, наиболее известен своей основополагающей работой, первоначально опубликованной в 1776 году, «Богатство народов», в которой он пытается понять экономические процессы, которые он испытал, а также приводит аргументы в пользу того, что станет рыночной экономикой.Однако «Богатство народов» — лишь одна из двух книг, выпущенных Адамом Смитом. Другой труд — «Теория моральных чувств», опубликованная в 1759 году. Основное внимание в «Теории моральных чувств» уделяется пониманию моральных основ человеческого поведения. Для Смита добродетели и средства, с помощью которых общество проявляет эти добродетели, являются главной темой книги.

В двух основополагающих работах Смита «Теория моральных чувств» и «Богатство народов» делается попытка обрисовать природу человеческого поведения.Однако они подходят к проблеме человеческого поведения с разных точек зрения. Предполагаемая проблема, которая существует, — это несоответствие в том, как эти два произведения обращаются к человеческому поведению, что, по мнению некоторых, делает произведения противоречащими друг другу и, таким образом, делает невозможной прямую связь между произведениями. В Теории моральных чувств человечество движется моралью, тогда как в «Богатстве нации» человечество движется корыстными интересами. Однако этот взгляд и большинство предыдущих исследований по этой теме не пытаются рассматривать обе работы как связанные каким-либо образом, равно как и предыдущие ученые не пытались найти связи в общей социальной структуре, предложенной Смитом.Они рассматривают произведения как полностью независимые, даже если они созданы одним и тем же мыслителем. В этой статье делается попытка выделить взаимосвязанные темы и концепции, обнаруженные в обеих работах, которые предполагают, что работы, по сути, совместимы. Более того, будут утверждаться, что, как только кто-то рассмотрит эти работы как часть связного, всеобъемлющего философского корпуса, Смит приходит к созданию основы либерального общества, в котором и личный интерес, и мораль существуют в условиях свободной торговли и справедливости. Эта статья разделена на четыре основных раздела: Что такое проблема Адама Смита, Теория нравственных чувств Смита, Концепция торговли Смита и ее связь с моралью и Либеральное общество Смита.Большинство предыдущих исследований по этому вопросу пытается исправить проблему Адама Смита, рассматривая две вышеупомянутые работы по отдельности. Теория моральных чувств и богатство народов связаны идеей Смита о том, что справедливость является предикатом свободной торговли. Общество, в котором это проявляется, называется, как это поняли Смит и ученые, либеральным обществом. Это либерально в том смысле, что каждый волен делать все, что в его или ее личных интересах, что не нарушает свободы других и основные правила морали в обществе.В общих чертах описывается телеологический прогресс Смита, который рассматривает общество как продвигающееся к этому либеральному идеалу, используя концепцию торговли в качестве основного аргументационного механизма. Эта телеология редко обсуждалась в предыдущих исследованиях, особенно с тех пор, как Смит писал в эпоху, когда концепции либерализма и свободной торговли находились на подъеме, как и вера в то, что общество медленно совершенствовалось. Год, когда был опубликован «Богатство народов», также оказался годом провозглашения независимости Соединенных Штатов от Англии, и это событие было объявлено победой либерализма над монархизмом.Таким образом, концепции свободы и свободного рынка Смита находятся в авангарде классической либеральной мысли, известной сегодня. В целом, решение проблемы Адама Смита дает возможность связать две важнейшие работы в истории, Теорию моральных настроений и Богатство народов, в попытке очертить самую суть философии Адама Смита: очертания либерального общества. .

Определение проблемы

Джеймс Р. Оттесон в своей книге «Повторяющаяся проблема Адама Смита» описывает эту проблему полностью.

Во-первых, в TMS Смит представляет картину человеческой добродетели, которая включает баланс четырех отдельных добродетелей, картину, отсутствующую в WN. Во-вторых, в У. Н. Смит не раз прямо заявляет, что людьми движет всеобщее желание улучшить свое собственное состояние, желание, которое, по-видимому, проистекает из личного интереса, и Смит рассматривает это универсальное желание, как если бы оно было единственным мотивом для поступок, который естественно есть у мужчин. [1]

Проведенный Оттесоном анализ работ Смита предлагает философскому сообществу задачу примирить языковой разрыв между двумя произведениями.Хотя Оттесон, несомненно, является одним из выдающихся ученых Адама Смита, его задача решить проблему Адама Смита является довольно открытой. Оттесон предлагает следующее возможное решение:

Тем не менее, вполне возможно, что существуют способы смягчить проблему Адама Смита. Я думаю, что как в TMS, так и в WN работает единая неявная методологическая модель для понимания роста и поддержания человеческих институтов, которая, если это правда, объединила бы эти две книги на глубоком уровне.Проще говоря, эта модель представляет собой рыночную модель, на которой свободный обмен между людьми, преследующими свои собственные интересы, со временем порождает непреднамеренную систему порядка. Я думаю, что Смит видит эту модель в действии во всех крупных организациях, включая, в частности, общие стандарты морали и экономические рынки. Если эта модель окажется последовательной и способной на самом деле объяснить институты, которые она призвана объяснить, она также может стать первым шагом к решению общей проблемы морали и рынков.[2]

Таким образом, задача решить проблему Адама Смита не должна быть переформулировкой Смита или попыткой отклонить один из аспектов философии Смита из-за некоторой предполагаемой непоследовательности. Это, по сути, приводит ко многим неудовлетворительным решениям проблемы Адама Смита. Например, ранее предложенные решения проблемы Адама Смита в первую очередь касались объема обеих работ. Ученые, такие как Ричард Тайхгрэбер III, предположили, что теория моральных чувств и богатство народов относятся к совершенно разным аспектам человеческого опыта.Они утверждают, что теория моральных чувств обсуждает мораль полностью в эфирном царстве: с точки зрения того, что должно быть; тогда как «Богатство наций» описывает правильное поведение в экономической сфере: то, что реально. К сожалению, для этой точки зрения существует значительная часть совпадений. Возьмем, к примеру, то, что Смит говорит о торговле. Разве торговля не является обычным явлением? Сам Смит признал совпадение. «Разве мы ожидаем нашего обеда не из-за доброжелательности мясника, пивовара или пекаря, а из-за их уважения к своим интересам.[3] В этом часто цитируемом отрывке из «Богатства народов» можно увидеть неоспоримую связь между моралью и экономикой. Таким образом, вся концепция торговли основана на взаимных интересах.

Принимая это во внимание, предположение о том, что язык Адама Смита в «Богатстве народов» в большей степени сосредоточен на личных интересах, чем на сочувствии и милосердии в «Теории моральных чувств», слишком сосредоточено на тоне и языке произведений. Вместо того чтобы рассматривать проблему Адама Смита с точки зрения языка, нужно проанализировать проблему с точки зрения торговли.Торговля пронизана как экономической практикой, так и теорией морали; это место встречи человеческих чувств и банковского счета. Конечно, если проанализировать «Теорию моральных чувств» изолированно, можно обнаружить, что всеохватывающее внимание уделяется понятиям добродетели и высшей морали. Многие из всеобъемлющих аргументов Смита об экономическом прогрессе зависят от его постулатов относительно моральной философии, содержащейся в Теории моральных чувств.

Теория нравственных чувств Смита

Добродетель и средства, с помощью которых общество проявляет эти добродетели, являются основным предметом озабоченности в «Теории моральных чувств».Центральное место в проявлении добродетели в обществе занимает беспристрастный наблюдатель.

Беспристрастный зритель; который не позволяет избежать слова или жеста, которые не были бы продиктованы этим более справедливым чувством [т. е. чувствами беспристрастного зрителя]; который никогда, даже в мыслях, не пытается отомстить сильнее и не хочет наложить более серьезное наказание, чем то, что любой человек, не участвующий напрямую, был бы счастлив видеть. [3]

Этот беспристрастный зритель — идеальный судья, медленный на негодование и стремящийся к счастью.Это то, что позволяет людям смотреть на мир через призму морали. Нельзя понимать под беспристрастным наблюдателем реальное существо, в котором определены добродетель и порок. Такой взгляд сделал бы беспристрастного зрителя Богом. Однако это не так. Скорее, беспристрастный наблюдатель — это теоретическое умонастроение, в которое можно поместить себя, чтобы различать действия друг друга и самих себя. Этот беспристрастный зрительский настрой в первую очередь определяется симпатией.

Теория моральных чувств анализирует природу симпатии и ее связь с формулировкой человеческой морали. «Сочувствие … может … обозначать наше сочувствие с любой страстью» [4]. Обозначая сочувствие таким образом, Смит утверждает, что сочувствие может использоваться в самых разных контекстах в сочетании с различными разные эмоции. Сочувствие можно использовать положительно, когда оно сочетается с жалостью и состраданием. Точно так же сочувствие может быть направлено даже к самым подлым действиям, таким как сочувствие убийце по его мотивам.В рамках этой двойственности сочувствия общность между наиболее положительными и отрицательными проявлениями сочувствия — это зритель и его воображение.

Сочувствие само по себе не позволяет беспристрастному зрителю понять положение других. Беспристрастный зритель — это не смесь различных проявлений эмоций. Скорее, он должен иметь возможность вглядываться в различные обстоятельства и намерения других. Воображение — это способ, которым это достигается. Смит отмечает: «У нас нет непосредственного опыта того, что чувствуют другие мужчины; таким образом, единственный способ получить представление о том, что чувствует кто-то другой, — это подумать о том, что бы мы чувствовали, если бы оказались в его ситуации.. . Наше воображение приходит к этому, но только представляя нам чувства, которые мы могли бы испытать, если бы и т. Д. »[4] Смит быстро отмечает важность способности человека« испытывать сочувствие »с человеком, которому сочувствует. дается. Как и симпатия, способность зрителя проявлять либо положительные (сострадание и жалость), либо отрицательные (гнев и негодование) формы жалости зависит от положения зрителя и его воображения. Воображение в уме зрителя позволяет нам «поставить себя в их ситуацию» — вставить наши живые души в их мертвые тела (так сказать) и представить, какими были бы наши эмоции в этой ситуации.[4] Это ценный инструмент, который природа, по мнению Смита, выделила человеку для формулирования нравственности. Однако природа не является продуктом самой себя. По мнению Смита, он должен был быть создан. Для Смита божество занимает особое место в морали. В первую очередь это проявляется в естественных законах.

По Смиту, нравственность исходит от божественного и дана человечеству в форме естественного закона. «Счастье человечества и всех других разумных созданий, кажется, было изначальной целью Создателя природы, когда он создал их… Так что мы, естественно, воодушевлены надеждой на его необычайную благосклонность и награду в одном случае и на то, чтобы бояться его мести и наказания в другом.[4] Здесь Смит связывает преобладающее чувство добра и зла, которое лежит в основе его моральной философии, с божественным Создателем вселенной. Эта воля автора совпадает с другой стороной моральной философии Смита: достоинствами и недостатками. «Когда общие правила, определяющие достоинства и недостатки действий, начинают рассматриваться таким образом как законы всемогущего Существа, которое наблюдает за нашим поведением и которое в будущей жизни будет вознаграждать их соблюдение и наказывать виновных. нарушение их, это наделяет их новой святостью.”[4]

В самом деле, моральная философия Смита основана на существовании божественного естественного закона, который проявляется либо в вынесении заслуг, либо в недовольстве гражданской властью, действующей в соответствии с естественным законом. Для Смита это надлежащее признание заслуг и недостатков является сутью справедливости:

Само существование общества требует, чтобы недостаточно обеспеченная и неспровоцированная злоба сдерживалась надлежащими наказаниями, и, таким образом, применение этих наказаний должно рассматриваться как надлежащее и похвальное действие.А мужчины от природы наделены стремлением к благополучию и сохранению общества; но Создатель природы не предоставил людям право использовать свой разум для определения того, какие виды и уровни наказания подходят для этой цели; скорее, он наделил людей немедленным и инстинктивным одобрением именно того вида и уровня наказания, которые наиболее подходят для его достижения. [4]

Следовательно, человеческие способности, в том числе и беспристрастный наблюдатель, позволяют нам определить, что составляет правильный образ действий.

Несмотря на универсальный характер естественного права, Смит утверждает, что разнообразие, обнаруживаемое в обществах и культурах, можно объяснить с помощью рационального анализа применения закона. Каждое общество является воплощением естественного закона, возникающего в результате непрерывных усилий по достижению оптимального общества: такого, в котором естественный закон является верховенством закона в обществе. Эта множественность и близость к божественному являются основой общественного развития, которая позволяет некоторым рыночным силам, которые будут описаны ниже.

Хотя Смит не дает никаких указаний на то, как должны выполняться законы природы, он предлагает телеологическое объяснение стремительного продвижения общества от варварства к, по его мнению, закону Божественного Автора. Тем не менее, как это изложение моральной системы каким-либо образом согласуется с идеей о том, что личный интерес продвигает общество? В конце концов, не будет ли беспристрастный зритель отрицательно относиться к жадности? Разве божественный закон, с которым можно взаимодействовать через беспристрастного наблюдателя, не выказывает неодобрения? Эти вопросы затрагивают суть проблемы Адама Смита.Как система, поддерживающая жадность и личный интерес, может быть основана на моральных рамках? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно исследовать торговлю: место встречи как личных интересов, так и сочувствия.

Смитская концепция торговли и ее связь с моралью

В основе смитианской концепции торговли лежит рыночная модель, основанная на разделении труда. Примечания Смита:

Напротив, среди людей самые разные гении приносят пользу друг другу; различные продукты их соответствующих талантов в результате общей склонности к торговле, бартеру и обмену превращаются как бы в общий фонд, где каждый может покупать любую часть продуктов талантов других людей, для которых он имеет повод для .[3]

Рынок образует «общий фонд», в котором люди со своими талантами могут выйти, чтобы улучшить себя, не только продавая свои товары, но и покупая товары других. Смит справедливо признает тот факт, что множественность человечества порождает потребность в товарах и услугах других, и, следовательно, что-то должно быть в месте, которое позволяет удовлетворить потребности, которые иначе не могут быть удовлетворены атомизированными индивидами. Следовательно, рынок и торговля — это, как и мораль, место встречи между индивидуумом и обществом в целом.

Однако, поскольку торговля связывает как людей, так и интересы, необходимо установить рамки того, что составляет справедливость, чтобы торговля служила своему прямому назначению: повышению материального благосостояния всех участников. Но как происходит этот процесс? Может ли это произойти без обращения к высшему чувству морали? Смит, вопреки тому, что некоторые предполагали по поводу проблемы Адама Смита, считает, что экономическая система функционирует благоприятным образом из-за того, что общество делает упор на справедливость.

Торговля и мануфактура редко могут долго процветать в любом государстве, где не осуществляется регулярное отправление правосудия, в котором люди не чувствуют себя в безопасности при владении своей собственностью, в котором вера в контракты не поддерживается законом и в котором власть государства не должна регулярно использоваться для принуждения к выплате долгов всех тех, кто в состоянии заплатить. Короче говоря, торговля и производство редко могут процветать в любом государстве, в котором нет определенной степени доверия к справедливости правительства.[3]

Как видно, Смит признал тот факт, что торговля не может происходить без преобладающего чувства справедливости. Контракты, права частной собственности и юридический мандат, согласно которому все долги должны быть оплачены заранее, являются ключом к созданию функционирующей системы торговли: все это связано с представлениями о справедливости. Решение проблемы Адама Смита начинает материализоваться в рамках идеи, что торговля основана на системе правосудия.

Смит далее разъясняет необходимость справедливости как основы торговли, обсуждая благоразумие.

На средних и низших ступенях жизни дорога к добродетели, к счастью, в большинстве случаев почти такая же, как и дорога к удаче … Во всех средних и низших профессиях почти всегда можно добиться успеха благодаря настоящим и прочным профессиональным способностям. в сочетании с осторожным, справедливым, твердым и умеренным поведением. И иногда способности приносят успех, даже если поведение далеко от правильного … Такие люди никогда не могут быть достаточно сильными, чтобы быть выше закона, и это неизбежно внушает им какое-то уважение к правилам справедливости или, по крайней мере, к более важным из них. их… [4]

Смит считает, что так называемый «путь к добродетели» и «путь к удаче» пересекаются.«Тяжелая работа, проявление добродетели благоразумия, необходима для успеха на рынке и добродетели. Тем не менее, Смит старается внедрить понятие закона в эту связь между добродетельным и экономным. Поведение поддерживается через послушание закону и осуждающий взгляд ближнего. Благодаря весу закона и суждений общества в отношении морального поведения, положение человека может улучшиться. Также важно отметить, что Смит имеет в виду людей среднего и низшего жизненного уровня.Это относится к тем, кто обычно занимается торговлей: торговцам, фермерам, пивоварам, пекарям и т. Д.

При дворе князей и в гостиных великих успех и продвижение зависят не от уважения умных и хорошо осведомленных равных, а от причудливой и глупой милости невежественных, самонадеянных и гордых начальников; а лесть и ложь слишком часто преобладают над достоинствами и способностями [4].

Это сопоставление средних и нижних станций с верхними станциями очень важно.Члены высшего уровня, включая лордов, монархов и так далее, получают большую часть своего богатства и положения за счет земли и налогов. Следовательно, справедливость не только выступает в качестве предиката торговли, но также является прямым результатом благоразумия высших слоев общества. Это имеет важные последствия для экономики и общества. Акцент Смита на том факте, что благоразумие, проявляющееся в торговле, требует справедливого общества, указывает не только на решение проблемы Адама Смита (заключающееся в том, что для эффективного ведения торговли должны существовать моральные рамки), но и на веру Смита в вечное существование. прогрессирующая природа человечества через увеличение богатства основывается на системе правосудия.

Либеральное общество Смита

Теперь, когда мы видим, что моральная и экономическая философия Адама Смита частично совпадают с концепцией торговли, можно представить себе, как могла бы выглядеть смитианская система торговли с моральной основой. В «Утерянном наследии Адама Смита» Эванский продвигает идею о том, что кульминация работы Смита — это план создания либерального общества.

Идеальное либеральное общество… такое, в котором есть свобода и справедливость для всех.Свобода предлагает свободу передвижения и выбора, а справедливость гарантирует безопасность, которая дает людям возможность пользоваться своими свободами. Благодаря свободе и справедливости, плавность движения физических ресурсов и людей, а также свободный обмен товарами через рынки делают возможным величайшее богатство нации [5].

Акцент Смита на личности как на моральном и экономическом деятеле позволяет Смита рассматривать как морального, так и экономического философа. Само понятие либерального общества основывается на способности человека действовать в соответствии с личными интересами в рамках системы моральной справедливости.Еще раз, идея торговли соединяет личный интерес и мораль, поскольку торговля взаимовыгодна для обеих сторон, проводящих указанную сделку, до тех пор, пока они действуют в соответствии с системой моральной справедливости. Эта свободная и справедливая торговля, в которой человек может торговать с кем угодно, и придерживаться основных принципов, закрепленных в системе правосудия, учитывает общую восходящую траекторию развития человечества. Эта восходящая траектория приближает человечество к идеальному либеральному обществу.

Прежде чем обсуждать место индивида в телеологии либерального общества Смита, давайте выделим определяющую черту индивида: личный интерес. Для Смита личность неразрывно связана с понятием личных интересов; можно сказать, что личный интерес — это главный двигатель человечества. «Таким образом, хотя может быть правдой, что каждый человек в своей собственной груди естественно предпочитает себя [sic] всему человечеству, он не осмелится взглянуть человечеству в глаза и заявить, что он действует в соответствии с этим принципом.[4] Смит не уклоняется от того факта, что каждый предпочитает себя всем — как бы неприлично это ни казалось. Признавая грубую природу человечества, моральная и экономическая философия Смита пытается использовать корыстную природу человечества. Это впервые проявляется в концепции торговли.

В «Богатстве народов» идея универсального богатства обсуждается как положительный побочный продукт людей, ведущих торговлю друг с другом. В основе смитианских представлений о торговле лежало разделение и специализация труда.

Это великое умножение произведений всех различных искусств в результате разделения труда, которое вызывает в хорошо управляемом обществе то универсальное богатство, которое распространяется на самые низкие слои населения. У каждого рабочего есть огромное количество своей работы, которой он может распорядиться сверх того, для чего он сам имеет повод; и всякий другой рабочий, находящийся в точно таком же положении, он имеет возможность обменять большое количество своих товаров на большое количество или, что то же самое, по цене их большого количества.Он в изобилии снабжает их тем, для чего у них есть повод, и они приспосабливают его так же хорошо, как у него есть повод, и общее изобилие распространяется по всем различным слоям общества [3].

Этот отрывок составляет суть понимания Смитом торговли, признанной основанной на личных интересах, как движущей силы развития общества. Смит утверждает, что разделение труда является движущей силой торговли. Поручая работникам выполнять одну задачу, другие люди могут специализироваться на других функциях, что приводит к разнообразию и увеличению производства товаров.Эти товары покупают другие специализированные рабочие, которые, в свою очередь, продают другим специализированным рабочим. Это позволяет рынку расти, а богатство — расти. Кроме того, из-за постоянно расширяющегося характера этой системы рынок постоянно становится все более разнообразным, что соответствует потребностям и желаниям все большего числа людей. Богатство, таким образом, распределяется все легче и легче, поскольку все больше людей специализируются на производстве товаров, и все больше и больше людей могут позволить себе товары. Эта система торговли выгодна тем, у кого есть прямой доступ к промышленным товарам, квалифицированным рабочим.Эти работники в безопасности, зная, что у них будет доступ к другим товарам, которые они не могут производить. Однако эта система не может содержать себя. Это должно происходить в «хорошо управляемом обществе» и с «любым другим рабочим, находящимся в таком же положении» в соответствии с законом. Оба они производятся системой правосудия, регулируемой моральными принципами. В основе правовой системы, как и в торговой системе Смита, лежит человек и его взаимодействие с системой высшей морали.

В основе системы правосудия лежит врожденное стремление к тому, чтобы на каждого человека смотрели в положительном свете.По мнению Эванкси, личность, наряду со склонностью к корыстному интересу, также озабочена преобладающими общественными моральными стандартами или, по крайней мере, тем, как его видят в глазах других через призму социальных моральных стандартов.

Но мы также способны взвешивать соображения справедливости и милосердия, выбирая свои действия. В самом деле, характер существа в его истории определяется балансом этих чувств (самолюбие, справедливость и милосердие), поскольку именно этот баланс руководит действиями людей как автономных субъектов… [5]

Эванский также отражает смитианское представление о том, что низшие и средние уровни жизни смотрят на действия других с учетом моральных принципов.Это создает систему, в которой каждый обязан соблюдать более высокие моральные стандарты общества, что позволяет людям жить своей жизнью, не опасаясь, что кто-то их обидит. Принимая во внимание, что нижние и средние уровни жизни являются участниками большей части торговли, общественные моральные стандарты наиболее остро стоят в сфере торговли.

Когда моральный закон общества проявляется должным образом, система правосудия расширяет свободу. Эванский повторяет убежденность Смита в том, что правильное воплощение морального закона ведет к расширению свободы.

Смит считал, что свобода может быть полной, и поэтому плоды либерального общества могут быть полностью реализованы только там, где справедливость основана на общей готовности граждан добровольно следовать диктату гражданской этики. По его мнению, в той степени, в которой необходимо внешнее правительственное принуждение к конструктивному поведению, это не только уменьшает плоды либерального общества, поскольку производственные ресурсы должны использоваться для принуждения, но также отражает слабость этого либерального эксперимента.Потребность в большем количестве правительства отражает отсутствие сплоченности в либеральном порядке [5].

Как упоминалось ранее в эссе, «гражданская этика», которую описывает Эванский, исходит от божественного и взаимодействует с ней через беспристрастного наблюдателя. Каждый член указанного общества обладает способностью и прерогативой подчиняться гражданской этике. Тем не менее, Эванский использует моральную философию Смита, чтобы сделать вывод о том, что либеральное общество является моральным. Доказательство того, что общество является либеральным, отражается в степени соблюдения социальных норм морали.Чем драконова система принуждения, тем она менее либеральна. Обеспечение «гражданской этики» — обязанность правовой системы общества.

И люди от природы наделены стремлением к благополучию и сохранению общества; но Создатель природы не предоставил людям право использовать свой разум для определения того, какие виды и уровни наказания подходят для этой цели; скорее, он наделил людей немедленным и инстинктивным одобрением именно того вида и уровня наказания, которые наиболее подходят для его достижения.[4]

В соответствии с божественным происхождением нравственности Смита, наказание за нарушение закона также должно исходить от способностей, данных человечеству Создателем природы. Еще раз, это можно почерпнуть через беспристрастного зрителя. Как и в случае возникновения морали, каждое общество может использовать беспристрастного наблюдателя в назначении наказания по своему усмотрению; однако, прежде всего, это должно соответствовать моральному кодексу.

Теперь, когда была разработана зарождающаяся модель системы правосудия, Смит утверждает, что торговля может процветать, если один может уверенно торговать с другими.Это, в свою очередь, позволяет обществу развиваться.

[T] Путь эволюции человечества выглядит следующим образом: Переход от грубого состояния к стадии охоты и собирательства начинается с разделения труда. Смысл разделения труда — это создание излишков, которые можно обменять. Но обмен требует правил — поэтому даже на этой самой элементарной стадии возникает положительный закон. Система права становится все более сложной, поскольку охота и собирательство уступают место пастбищам, поскольку одомашнивание животных значительно усложняет вопросы владения.[5]

Вера Смита в прогресс человечества подчеркивает взаимосвязь между его моральной и экономической философией. Распространение богатства через свободную торговлю основано на системе правосудия, надлежащее отправление которой проверяется беспристрастным наблюдателем, что обеспечивает стабильность общества. Взаимная взаимосвязь между экономическим ростом и моралью Смита в его вере в развитие общества не только решает проблему Адама Смита, но также подчеркивает кульминацию философии Смита: либеральное общество.