Posted in Разное

Что такое модернизация в истории определение 9 класс: Модернизация это в истории …. (8 класс определение) 🤓 [Есть ответ]

Содержание

Модернизация и её виды

Термин «модернизация» используется в самых разных сферах. В самом общем смысле, модернизация – обновление чего-то. Придание новых качеств, возможностей. Свойств, которые соответствуют требованиям времени. Можно модернизировать компьютер, апгрейдить его. Это сленговое словечко идёт от английского «апгрейд». Замена оборудования (или программного обеспечения) компьютера на более современное.

Обновить можно не только технику, но и общественные отношения: систему экономики, политический строй. Но в истории этот термин используют также для обозначения важного исторического процесса. Результатом его стал переход общества на новую ступень развития.

Запоминаем: модернизация – это процесс перехода от традиционного общества к современному, от аграрного к индустриальному.

Что такое индустриальное общество? Чем оно отличается от традиционного?

·        Главную роль в развитии экономики играет промышленность. Её продукция составляет самую большую долю в общем объёме производства. На фабриках и заводах занята большая часть рабочей силы.

·        В производстве господствует машинная техника. И в промышленности, и в сельском хозяйстве. На основе научных открытий разрабатываются более эффективные технологии.

·        Чтобы внедрять новую технику, нужны большие капиталы. Поэтому производство сосредоточено на крупных предприятиях. Это называется концентрацией производства.

·        Происходит урбанизация. Численность сельского населения сокращается.

·        В индустриальном обществе высокий уровень социальной мобильности, прежде всего трудовой.

Эти признаки присутствуют в любом обществе, прошедшем через модернизацию. Но, разумеется, общими чертами дело не ограничивается. Развитию каждой страны присуще нечто особенное, специфическое.

Принято выделять несколько типов (или моделей) модернизации: западную, догоняющую и колониальную.

Западная модель модернизации – классическая, её называют также органической. Она происходила как бы сама по себе. То есть была результатом внутреннего развития. Великобритания, Франция, США, Бельгия, Нидерланды подошли к такому рубежу, который делал подобные изменения необходимыми. Расширение товарного производство влекло за собой переход к рынку. Для удовлетворения растущего спроса нужно было новое оборудование.

Производительность которого не зависела бы только от физических возможностей человека. Новая экономическая система не могла свободно развиваться в условиях прежнего политического строя. Наследственные привилегии, сословная замкнутость должны были быть заменены формальным равенством. Равенством граждан перед законом. Абсолютные монархии – формами правления, основанными на демократии.

Примером догоняющей модели модернизации являются Россия, Германия, Италия, Япония. В них переход к индустриальному обществу начался позже, чем в первой группе стран. В общем-то внутренние предпосылки для изменений в них имелись. Традиционное общество уже вступило в полосу кризиса. Но в течении какого-то времени они ещё могли бы развиваться в рамках прежней модели. Однако им пришлось столкнуться с серьёзными вызовами извне.

Например, в России ещё в конце XVIII – начале XIX века и власти, и общество понимали необходимость серьёзных перемен. Абсолютная монархия и крепостное право осознавались как главные проблемы, которые тормозили развитие страны.

Но правительство не решалось на кардинальные перемены, боясь нарушения относительной стабильности. А заинтересованные в реформах социальные группы не могли с достаточной силой на правительство надавить.

Поражение в Крымской войне наглядно показало, что замедленность развития – не только внутренняя проблема России. Но и внешняя. Лидеры западноевропейского мира – Англия, Франция – «убежали» далеко вперёд. По уровню развития экономики. По мощи своих армий. Речь идёт о военной технике: ружьях, пушках, кораблях. Чтобы оставаться в числе великих держав, Россия должна была догнать наиболее развитые страны.

С такой же проблемой столкнулась Япония после её насильственного «открытия» в 1853 году.

Под дулами корабельных орудий американской эскадры командора Мэтью Перри японское правительство вынуждено было подписать ряд торговых договоров. Оказалось, что за время политики самоизоляции страна стала беззащитной перед военной мощью западных стран. А это грозило потерей суверенитета.

В Германии и Италии процесс перехода к индустриальному обществу тормозился их раздробленностью. Объединение Италии произошло в 1861–1870 годах. Германская империя образовалась в 1871 году.

В передовых странах Европы в это время уже завершился промышленный переворот.

Для того чтобы преодолеть отставание, и Россия, и Япония, и Германия с Италией активно перенимали передовые технологии, способы организации производства. Приглашали иностранных специалистов. Организовывали обучение своих кадров за рубежом. Или перестраивали систему образования.

Пожалуй, особенно ярко эта тенденция проявлялась в Японии во время реставрации Мэйдзи. Так называют период реформ в самых разных сферах. Они проходили в 1868–1889 годах. Западное влияние проникло не только в политику и экономику. Многие японцы вслед за императором перестраивали свой быт на европейский лад.

Календарь, одежда и даже рацион питания – всё подвергалось переменам. Многие стали есть больше мяса. Дескать, именно животный белок делает мозги европейцев такими изобретательными и восприимчивыми к научным знаниям.

Правда, продолжалось такое преклонение перед Западом недолго. Как только Япония приблизилась к уровню его развития, поднялась волна национализма. Да и как не поверить в особое предназначение страны Восходящего солнца? За несколько десятилетий она прошла тот путь, на который станам Запада понабился не один век.

Именно потому, что в странах с догоняющей моделью развития так много заимствовалось с Запада, подобный процесс называют также вестернизацией.

Выделяют и другие разновидности этой модели модернизации. Скажем, страны Персидского залива и ряд государств Латинской Америки осуществляли переход к индустриальному обществу, эксплуатируя свои сырьевые ресурсы. А советская модель модернизации предусматривала сохранение самобытности общественно-политического строя.

Индустриализация происходила в рамках командно-административной, а не рыночной экономической системы. И в условиях авторитарного и тоталитарного политического режима.

Вообще, догоняющая модель модернизации чаще всего связана с этатизмом. Так называют идеологию и основанную на ней политику, абсолютизирующую роль государства в обществе.

Это вполне понятно и логично. Именно государство было заинтересовано в быстрых темпах модернизации. Ведь речь шла о его месте в системе международных отношений. Да и обеспечить эти самые быстрые темпы роста можно было только с помощью государства. Нужны были глубокие реформы, контроль над распределением ресурсов, крупные инвестиции. Как в экономические проекты, так и в развитие системы образования.

Созданием массовой, а тем более общедоступной школы частный капитал заниматься не будет.

И третий тип модернизации – колониальный. Преобразования осуществлялись метрополиями в зависимых странах. В тех отраслях промышленности, которые обслуживали экономику метрополий. Индустриализация в колониях не была завершена. В них сохранялось традиционное общество. Основой экономики был аграрный сектор. Такая неравномерность развития оставалась серьёзной проблемой и после получения колониями независимости.

Подведём итог. На уроках истории под модернизацией мы будем прежде всего понимать процесс перехода от традиционного общества к индустриальному. Вы должны уметь называть основные черты индустриального общества. И объяснять отличия между моделями модернизации.

РСМД :: Модернизация по-русски: история и современность

Применение циклического подхода выявляет в истории России определенную модель. С периодичностью в 60–70 лет страна, сталкиваясь с вызовом стран «ядра», переживает модернизационные скачки. Однако, сократив накопившееся отставание, она постепенно переходит в состояние застоя и оказывается неспособна выдержать противостояние в условиях, когда наиболее развитые страны выходят на новый уровень развития.

Сегодня российское государство находится в той фазе цикла, в которой оно достаточно успешно справляется с задачей поддержания внутренней стабильности и с внешними вызовами. Однако, если учесть огромную роль, которую сегодня государство играет в экономике и во всех сторонах жизни общества, есть опасность того, что страна, как и в прежние времена, может перейти в стадию застоя, что неизбежно приведет к нарастанию отставания и к дальнейшему тяжелому кризису. Разумеется, нельзя слепо доверяться историческому детерминизму и утверждать, что через 25–30 лет страну ждет очередной крах. Тем не менее очевидно, что избежать социальных катаклизмов в будущем страна сможет лишь в том случае, если перейдет к иной модели осуществления модернизации. Разумное ограничение всевластия государства в экономической и социальной сферах могло бы стать решением проблемы, однако вопрос о том, насколько к этому готова бюрократическая система — да и само общество — остается открытым.


Лев Троцкий в «Истории русской революции» писал, что одним из ключевых факторов, определяющих историю Россию, является ее отсталость относительно стран Запада. Наиболее очевидным проявлением этой отсталости являются болезненные поражения, которые страна терпела в конфликтах с более развитыми в экономическом и военном отношении противниками в различные исторические моменты — это и Крымская война, и Первая мировая, и резкое обострение противостояния между СССР и США в 1980-е гг.

Такого рода ситуации случались тогда, когда в ведущих странах Запада происходила глубокая перестройка социальной, экономической и политической структуры, благодаря которой им удавалось совершать качественный скачок в развитии. В этих условиях Россия сталкивалась с необходимостью осуществления быстрой модернизации, которая сопровождалась масштабными экономическими, социальными и политическими переменами. Повторяемость подобных модернизационных вызовов в истории России открывает возможность их рассмотрения через призму циклического подхода, разработанного школой мир-системного анализа.

Циклы в истории

Истоки данного подхода восходят к теории экономических циклов, выдвинутой Николаем Кондратьевым в 20-е гг. ХХ столетия. Опираясь на нее, Иммануил Валлерстайн в 1974 г. предложил описание капитализма как «мир-системы», развитие которой подчиняется кондратьевским циклам. В такой системе имеется центральное ядро — наиболее развитые капиталистические страны, периферия, т.е. страны, служащие источниками сырья и рабочей силы и рынками сбыта промышленных товаров и находящиеся в подчиненном положении по отношению к ядру, и полупериферия, т.е. страны, занимающее промежуточное положение между двумя этими полюсами. Идеи Валлерстайна развил Фернан Бродель, исследовавший в «Материальной цивилизации, экономике и капитализме» факторы, которые предопределяют появление, становление, кризис и исчезновение различных мир-систем.

В 1990-е гг., отталкиваясь от идей Валлерстайна и Броделя, Джованни Арриги в «Долгом ХХ веке» и «Хаосе и управлении в мире» (в соавторстве с Беверли Сильвер) выдвинул концепцию циклов гегемонии в рамках капиталистической мир-системы, которые тесно связаны с экономическими циклами. С конца XV в., как считает Арриги, сменилось несколько циклов гегемонии: генуэзский (1490–1648), голландский (1648–1815), британский (1815–1945) и американский (с 1945 г. по настоящее время).

В каждом цикле страна, занимавшая лидирующие позиции в европейской мир-системе, постепенно установившей свое господство над всей планетой, навязывала прочим свою модель экономического, социального и политического устройства. Цикл гегемонии состоит из двух фаз: материальной и финансовой экспансии. В течение первой из них лидер занимал господствующее положение в мировой экономике и производстве. Однако со временем другие страны, перенимая опыт лидера, сокращали экономическое отставание и начинали оспаривать его гегемонию. Постепенно теряя ведущие позиции в области производства, лидер сосредотачивался на финансовой экспансии. Конкурентная борьба на международной арене становилась все более ожесточенной, и постепенно лидер утрачивал гегемонию. Одновременно лидирующая страна погружалась в социальный кризис, поскольку доминирующая элита оказывалась неспособной удовлетворить ожидания нарождающихся социальных классов. Рост напряжения в политической, социальной и экономической сферах приводил к системному хаосу, с которым слабеющий гегемон не был способен справиться и который перерастал в масштабные внутри- и межгосударственные конфликты. Системный хаос длился около 25–30 лет, после чего страна, вышедшая из него победителем, открывала новый цикл гегемонии.

Модернизация по-русски

Попробуем перенести эти концептуальные разработки на российскую почву. Какой может быть теоретическая схема циклов российской истории и кто выступает их ключевым агентом?

Ключевым проводником модернизации в России всегда является государство, бюрократический аппарат. В каждом цикле, начинающимся с тяжелого военного поражения, можно выделить четыре этапа, которые ради благозвучия обозначим названиями времен года.

На первом этапе (весна) государство бралось за реформы. При их проведении оно опиралось на новые, восходящие классы, которые были недовольны своим положением в рамках прежней социальной системы. Реформы оборачивались значительными социальными издержками в форме высокой напряженности в общественных отношениях, которая могла перерастать в столкновения или даже в открытый гражданский конфликт, но позволяли осуществить модернизационный скачок, благодаря которому сокращалось отставание по отношению к странам «ядра» (в первую очередь в военной сфере).

На втором этапе (лето) государство обращалось против классов, оказавших ему поддержку в период реформ: теперь оно чувствовало себя достаточно сильным и не желало более сковывать себя какими-либо обязательствами по отношению к ним. Результатом становилось ужесточение политического режима. Власть все больше сосредотачивалась в руках харизматического лидера, а система была достаточно мощной для того, чтобы подавлять социальное недовольство. Кроме того, государство успешно действовало на международной арене, расширяя свое господство и включая новые территории. Еще одной важной характеристикой «летнего» этапа является формирование новой государственной идеологии.

Третий этап (осень) характеризуется постепенным погружением системы в кризис. Осознавая это, государство пыталось осуществлять частичные реформы, однако они имели весьма ограниченный эффект, поскольку наталкивались на сопротивление бюрократии, видевшей в них угрозу своему господству. В то же время в обществе складывались новые классы, стремившиеся повысить свой социальный статус. Неспособность государства продолжать модернизацию вела к стагнации, которая усугубляла экономическое и технологическое отставание страны.

В долгосрочном плане накапливавшиеся противоречия могли разрешиться путем радикальных преобразований, будь то в виде значительного обновления бюрократии или в форме полномасштабной политической и социальной революции. Это и происходило на четвертом этапе (зима), когда страна, ослабленная внутренними противоречиями, вступала во внешний конфликт с мощным противником. Военные поражения вели к краху ставшей неповоротливой бюрократической системы, а на ее месте возникала новая конфигурация власти, которая открывала новый цикл.

За последние двести с небольшим лет можно выявить четыре подобных цикла. Ниже приведено их описание на основе ключевых событий российской истории — изложенные факты не будут оригинальны, новой будет лишь их интерпретация в рамках циклического подхода.

Первый цикл: вызов буржуазной революции

В начале XIX в. Россия столкнулась с вызовом Французской Революции. Казавшийся неудержимым натиск армий Наполеона, которые нанесли российским войскам несколько тяжелых поражений на европейских полях сражений, поставил руководство страны перед необходимостью проведения глубоких реформ. В первое десятилетие XIX века Александр I и его сподвижники создали министерства и Сенат, оздоровили финансовую систему и реформировали систему образования.

Расширение государственного аппарата требовало все большего количества чиновников, которые набирались из числа среднего и низшего дворянства и даже из разночинцев — именно эти слои и стали главными выгодополучателями затеянных императором перемен. Однако после разгрома Наполеона бюрократическая система окрепла настолько, что перестала нуждаться в активной поддержке со стороны либеральных кругов дворянства. 14 декабря 1825 г. представители последних бросили вызов режиму, но были разгромлены в течение нескольких часов.

В первые годы правления Николая I, «харизматического лидера» первого цикла, система достигает зенита. Государство успешно справилось как с внутренними вызовами (польское восстание 1830 г.), так и с внешними конфликтами (войны с Персией и Османской империей во второй половине 20-х гг.), и завоевало новые территории на Кавказе. Новой государственной идеологией стала уваровская «теория официальной народности» с ее знаменитой триадой «самодержавие — православие — народность».

«Осень» в этом цикле началась во второй половине 30-х гг. Все заметнее становилось отставание самодержавной, крепостнической России от стран Западной Европы, пожинавших плоды первого промышленного переворота. Николай I пытался провести ограниченные реформы вроде кодификации законов или реформ Канкрина и Киселева и положить начало индустриализации — именно в 30-е гг. XIX в. в России появились первые фабрики, и началось строительство железных дорог. Однако этих мер было недостаточно. Внутри страны росло недовольство либерально настроенных дворян, разночинцев и промышленников, государство на него отвечало репрессивными мерами (здесь можно вспомнить, например, о деле петрашевцев). В 50-е гг. система вступает в фазу терминального кризиса, которая завершается Крымской войной.

Второй цикл: вызов первого промышленного переворота и фритрейдерского капитализма

Столкновение с Англией и Францией, самыми мощными промышленными странами той поры, представляло собой вызов, на который Россия должна была ответить путем радикального преобразования своей крепостнической экономики и архаичной социальной структуры. Крах николаевской России, не сумевшей с этим вызовом справиться, обозначил наступление нового цикла.

Александр II открыл «эпоху реформ», отменив крепостное право, и продолжил ее, проведя земскую, финансовую, судебную, образовательную и военную реформы. Социальной опорой в этих начинаниях ему служили либеральное дворянство, разночинцы и зарождавшийся класс российских капиталистов. Результатом перемен стало создание промышленной экономики, пусть и сильно зависимой от иностранного капитала. Кроме того, государство сумело добиться внешнеполитических успехов, одержав победу над Османской империей в войне 1877–1878 гг. и присоединив обширные территории в Центральной Азии.

С вступлением на престол Александра III, ставшего «харизматическим лидером» в рамках второго цикла, бюрократическая система вступила в фазу консолидации. На смену реформам пришли «контрреформы». Россия обрела новую государственную идеологию, нашедшую выражение в «Манифесте о незыблемости самодержавия» Константина Победоносцева, «псевдорусском стиле» и пересмотре прошлого — официальная пропаганда все больше идеализировала не время Петра I, а эпоху его предшественников, когда якобы царила гармония между монархом и его подданными.

В настоящем, однако, до такой гармонии было далеко. Индустриализация привела к возникновению новых социальных конфликтов. В стране все более заметную роль играл новый класс — промышленный пролетариат, чьи условия труда и жизни были отвратительными. Растущая социальная напряженность вылилась в Первую русскую революцию. Самодержавие предприняло ряд реформ, связанных с именем Петра Столыпина, но на радикальные преобразования оказалось неспособно.

Во втором десятилетии ХХ в. царская Россия столкнулась с новым вызовом со стороны Запада, к этому времени уже пережившим второй промышленный переворот, — это был вызов корпоративного капитализма и империализма. Отсталая социально-экономическая система России в войне с кайзеровской Германией, самой мощной и развитой страной Европы той поры, продержалась менее трех лет, окончательно развалившись в 1917 г.

Третий цикл: вызов корпоративного капитализма и империализма

На «весеннем» этапе нового, советского цикла пришедшие к власти большевики опирались на рабочий класс и на «советскую буржуазию» в лице нэпманов. В годы нэпа внутри партии велись ожесточенные дискуссии о путях модернизации страны, победителем из которых вышел Сталин, впоследствии ставший «харизматическим лидером» цикла. Он сделал ставку на разраставшуюся партийную бюрократию и выступил сторонником концепции построения социализма в одной стране. Модернизация была осуществлена путем ускоренной индустриализации и насильственной коллективизации сельского хозяйства.

К началу 1930-х гг. бюрократическая система, чувствуя себя достаточно сильной, подмяла под себя бывших социальных союзников. Жесткая налоговая политика и прямые репрессии уничтожили нэпманов. Рабочий класс, увеличившись вдвое вследствие индустриализации за счет притока на фабрики вчерашних крестьян, стал политически инертным. Политические репрессии 1930-х гг. обеспечили партийной бюрократии тотальный контроль над обществом.

Летняя фаза советского цикла ознаменовалась новыми территориальными приобретениями в 1939–1940 гг. (Прибалтика, Бессарабия, Западная Украина и Западная Белоруссия) и в 1945 г. (Кенингсберг) и созданием сферы советского влияния в Восточной Европе. Новой идеологией стал догматический марксизм в сталинской обработке, напоминавший уваровскую триаду, в которой место самодержавия заняла партия во главе со всесильным генеральным секретарем, на смену православию пришел коммунизм, а народность, по сути, осталась, выразившись в прославлении русского народа как «старшего брата» прочих народов СССР и постулировании неприемлемости для него западных ценностей и идей.

После 1945 г. бюрократическая система, стремясь преодолеть тяжелейшие потери, понесенные в годы Великой Отечественной войны, прибегла к уже ставшему привычным сочетанию мобилизационных методов с политическими репрессиями. Однако к началу 1950-х гг. издержки подобных мер давали о себе знать — бюрократия устала жить в вечном страхе, а уровень жизни населения оставался крайне низким.

Смерть Сталина и ХХ съезд открыли путь к переменам, обозначив начало перехода к «осеннему» этапу. В годы хрущевской оттепели уровень жизни вырос, а власть отказалась от открытых репрессий сталинского образца. Однако с течением времени реформы, наталкиваясь на сопротивление бюрократии, не желавшей расставаться с тотальным контролем над экономикой и обществом, стали пробуксовывать: примером может служить фактический провал косыгинской реформы 1965 г. После «пражской весны» реформы были свернуты, и страна погрузилась в застой.

Тем не менее в годы застоя в обществе вызревали новые тенденции. Хотя предпринимательская деятельность официально находилась под запретом, в стране шло становление нового класса теневых предпринимателей — по некоторым подсчетам, к середине 1980-х гг. около четверти имевшейся в СССР собственности было накоплено незаконным путем, а размеры теневой экономики, в которой было занято около 30 млн человек, достигли 20% от уровня ВВП. В среде «теневиков» формировался запрос на политические перемены, которые позволили бы им легализовать свое положение.

Вместе с тем к началу 1980-х гг. отставание страны от Запада, вступавшего в постиндустриальную эпоху, было очевидным. Новый виток противостояния с США, который получил название «второй холодной войны», не перешел в прямой вооруженный конфликт, однако спровоцированная им гонка вооружений вымотала окостеневшую советскую экономику, а падение цен на нефть в 1986 г. и сокращение доходов бюджета вследствие антиалкогольной кампании нанесли тяжелый удар по государственным финансам. Оказавшись неспособной справиться с вызовом постиндустриальной, неолиберальной эпохи, советская бюрократическая система рухнула.

Четвертый цикл: вызов постиндустриальной экономики и неолиберализма

Новый цикл открывается глубокими преобразованиями 1990-х гг., которые государство осуществляло, опираясь на поддержку нового класса предпринимателей. Несмотря на высокую социальную цену преобразований, они обеспечили большую гибкость и приспособляемость экономики и общества к быстро меняющимся условиям. Например, в отличие от ситуации второй половины 1980-х гг., резкое падение цен на нефть в 1998, 2008 и 2014 гг. ударило по экономике, но не привело к ее краху.

Государство отказалось от однопартийной модели советского образца и от системы отраслевого управления. Реформы бюрократической системы, начатые при Борисе Ельцине, были продолжены Владимиром Путиным. При этом с начала 2000-х гг. государство стало оказывать все большее давление на своих социальных союзников в лице крупных предпринимателей и региональных бюрократических элит, постепенно добившись их подчинения. Знаковыми событиями в этом процессе стал арест Михаила Ходорковского в 2003 г. и отмена губернаторских выборов год спустя.

В середине 2000-х гг. начинается «летняя фаза» текущего цикла. Бюрократическая система, обретя «харизматического лидера» в лице Владимира Путина и избавившись от былых союзников, устанавливает контроль над обществом и экономикой. Ее сила имеет и количественное измерение: так, за десять лет, с 2003 по 2013 гг., численность чиновников на всех уровнях выросла на 10%, при этом расходы на их содержание увеличились в пять раз. Во внешней политике, как и в предыдущих циклах, государству удалось расширить свое влияние благодаря «пятидневной войне» с Грузией, вовлечению в кризис на Украине и успешной операции в Сирии.

Сформировалась и новая идеология. Владимир Путин обозначил ее контуры еще в 1999 г., занимая пост премьер-министра, в статье «Россия на рубеже тысячелетий», где «российская идея» основывалась на четырех ценностях: патриотизме, державности, государственничестве и социальной солидарности. В 2000-е гг. к этим столпам прибавились концепции «суверенной демократии» и «русского мира» и пресловутые «духовные скрепы».

Обращает на себя внимание тот факт, что новое издание государственной идеологии, по сути, восходит ко все той же уваровской концепции, чьи формы меняются с течением времени, но суть остается прежней. Так, Уваров писал: «Самодержавие представляет главное условие политического существования России в настоящем ее виде. Пусть мечтатели обманывают себя самих и видят в туманных выражениях какой-то порядок вещей, соответствующий их теориям, их предрассудкам; можно их уверить, что они не знают России, не знают ее положения, ее нужд, ее желаний. Можно сказать им, что от сего смешного пристрастия к Европейским формам мы вредим собственным учреждениям нашим; что страсть к нововведениям расстраивает естественные сношения всех членов Государства между собою и препятствует мирному, постепенному развитию его сил. Русский Колосс упирается на самодержавии, как на краеугольном камне; рука, прикоснувшаяся к подножию, потрясает весь состав Государственный».

С этими формулировками перекликаются слова из статьи В. Путина: «Россия не скоро станет, если вообще станет, вторым изданием, скажем, США или Англии, где либеральные ценности имеют глубокие исторические традиции. У нас государство, его институты и структуры всегда играли исключительно важную роль в жизни страны, народа. Крепкое государство для россиянина не аномалия, не нечто такое, с чем следует бороться, а, напротив, источник и гарант порядка, инициатор и главная движущая сила любых перемен».

Страна на перепутье

Применение циклического подхода выявляет в истории России определенную модель. С периодичностью в 60–70 лет страна, сталкиваясь с вызовом стран «ядра», переживает модернизационные скачки. Однако, сократив накопившееся отставание, она постепенно переходит в состояние застоя и оказывается неспособна выдержать противостояние в условиях, когда наиболее развитые страны выходят на новый уровень развития.

В нынешних условиях российское государство находится в «летней» фазе цикла, в течение которой оно достаточно успешно справляется с задачей поддержания внутренней стабильности и с внешними вызовами. Однако, если учесть огромную роль, которую сегодня государство играет в экономике и во всех сторонах жизни общества, есть опасность того, что страна, как и в прежние времена, может перейти в стадию застоя, что неизбежно приведет к нарастанию отставания и к дальнейшему тяжелому кризису. Разумеется, нельзя слепо доверяться историческому детерминизму и утверждать, что через 25–30 лет страну ждет очередной крах. Тем не менее очевидно, что избежать социальных катаклизмов в будущем страна сможет лишь в том случае, если перейдет к иной модели осуществления модернизации. Разумное ограничение всевластия государства в экономической и социальной сферах могло бы стать решением проблемы, однако вопрос о том, насколько к этому готова бюрократическая система — да и само общество — остается открытым.

Модернизация, демодернизация и генерал Франко | InLiberty

Мы наблюдаем изменения общественных представлений в динамике при проведении исследований, главным образом качественных (фокус-групп, этнографических исследований, глубинных интервью) в течение последних 25 лет. У большей части этих перемен есть две общие черты: 1) они отражают сдвиг по отношению к советскому образу жизни, и 2) они тесно связаны c ростом рыночной экономики, с дигитализацией, интернетом, проникающим во все сферы жизни.

Я не думаю, что у нас есть достаточно данных, чтобы рассуждать о модернизации как о всеохватном процессе в сегодняшней России. Поэтому остановлюсь на эмпирических данных из нескольких сфер, которые мне кажутся важными. Явления, о которых пойдет речь, — это нарастающие тренды, направления общественных перемен; они не описывают общее положение дел и не дают полную социологическую картину.

Модная гендерная тема обладает своей спецификой в России.

Распространение бытовой техники, отсутствие привычных в советскую эпоху очередей и дефицита на все что угодно — все это облегчило быт. У женщин появилось больше свободного времени, стало возможным более равноправное распределение обязанностей между мужчинами и женщинами. Мы же знаем, что при советской власти практически вся бытовая работа, все, что связано с воспитанием детей, все это было женской обязанностью в семье. При этом женщина одновременно работала: уровень образования (высшего) среди мужчин и женщин был практически одинаков. То же верно и про уровень зарплат.

Развитие банковской сферы повлияло на распределение финансов в семье: если раньше был общий семейный бюджет, то теперь у женщины и у мужчины есть свой счет и своя карточка, то есть у каждого есть свои деньги. Брачный контракт пока совсем не приживается, воспринимается как аморальный и не соответствующий семейным ценностям, но растет значение собственности — особенно собственности на квартиру. Перспектива развода всегда существует, вместе с возникающими в результате вопросами собственности, и паллиативным решением становится институт гражданского брака — очень распространенное явление в современной России.

Произошли серьезные изменения в квартирном вопросе: молодые пары снимают квартиры, получают ипотеку и живут отдельно. Это также приводит к большей независимости женщины и росту ее самоуважения.

Эти изменения, однако, не отменили очень устойчивые представления о том, что мужчина обязан содержать семью, а женщина — постольку-поскольку. Главная функция женщины в семье — ответственность за детей.

Перестроечные годы показали, что женщины в целом оказались более приспособлены к бурным социальным изменениям. Они уже обладали опытом менеджмента и знали, что такое многозадачность в семейном укладе: устроить ребенка в сад, добыть продукты, сделать с ребенком уроки, приводить дом в порядок и еще и работать — этот опыт научил их гибкости и предприимчивости. Мужчина же получил удар по своей главной функции добытчика и оказался в более униженном и депривированном положении.

В регионах и в стратах с относительно высоким достатком женщины по-прежнему исходят из установки, что мужчина обязан содержать семью, а ее деньги — это то, что она будет тратить на себя. При этом она сама будет принимать решения, работать ей или нет, делать карьеру или нет, и вообще жить как ей хочется. В результате совершенно эклектичным образом современная эмансипированная модель встраивается в традиционную ролевую.

Забавно, что женщины стали называть себя главными менеджерами в семье, а не домохозяйками, как раньше. Они не готовы отдать ни пяди своей свободы выбора, которого стало гораздо больше. Рост ощущения независимости и самоуважения женщины в семье является признаком модернизации.

На фоне всех этих тенденций, параллельно с ними в обществе есть выраженное стремление к традиционности — и женщины, и мужчины хотят притормозить процесс эмансипации: женщина должна оставаться женственной, а мужчина — быть мужиком. На самом деле женщины хотят сохранить все преимущества эмансипации — никто не хочет отдавать права быть активной самостоятельно. Но при этом хотят получить и «выгоды» традиционного уклада.

Одна из первых и важных перемен, случившихся с перестройкой, — гуманизация отношения к детям. Школа — один из самых консервативных институтов, но и в школе эти изменения стали происходить довольно быстро.

Сегодня побеждает идея, что не надо детей «строить», — надо, чтобы они искали то, что им интересно и необходимо, чтобы быть счастливыми. Раньше детям говорили: «Окончишь школу, пойдешь туда-то, будешь тем-то и будешь так всю жизнь жить, вот твоя дорога». Теперь такие установки не заложены в отношения между родителями и детьми: родители не могут планировать будущее своих детей, потому что не знают как — не знают, что им сказать. Будущее для них — такая же неизвестность. Ребенку теперь говорят: «Главное, мальчик, чтобы ты был счастлив. Ты такой хороший, ты замечательный! Ты такой креативный, такой творческий! Ищи себя!» Заметим, что это огромная нагрузка на подростков.

Отношение к детям как к личностям со своими интересами — важнейшая современная модернизационная концепция, и не похоже, по крайней мере пока, что этот тренд ослабевает под растущим политическим и идеологическим давлением государства.

В начале 2000-х у нас было исследование про то, как появляются НКО в разных регионах. Мы выяснили, что очень многие региональные правозащитные НКО вырастали из родительских объединений в школах. Защита прав детей была важным фактором, влияющим на  гражданскую и общественную активность. Не стану утверждать, что это явление в настоящее время не подвержено эрозии.

Развитие банковской системы и волны финансовых кризисов приводят к уменьшению сроков планирования и в то же время к расширению разнообразия способов пользования деньгами. Узкий горизонт планирования приводит к финансовому поведению по модели «здесь и сейчас, а дальше — что будет, то будет, как-нибудь приспособимся, не в первый раз». Мы только что провели исследование по реакции людей на увеличение пенсионного возраста. Люди посчитали, сколько конкретно денег у них вынули из кармана, и очень жаловались, что не знают, как будут жить. Однако менять свое финансовое поведение не собираются.

Если раньше человек приносил свою постоянную зарплату два раза в месяц домой, клал ее в ящик или, в лучшем случае, относил в сберкассу, откладывая деньги многие годы, то сейчас он находится в постоянном индивидуальном финансовом поиске — какими финансовыми продуктами пользоваться прямо сейчас, в какие банки деньги положить, где и под какой процент взять кредит, с какой карточки на какую перекинуть деньги для получения больших бонусов и кешбэков. Один наш респондент продемонстрировал свои 127 банковских карточек, которыми он все время манипулирует.

Постоянная индивидуальная поисковая активность, рост разнообразия финансового поведения — является ли это модернизацией? Вполне возможно.

Если раньше основной паттерн поведения состоял в том, чтобы найти правильное место работы и там осесть, то теперь, особенно для молодежи, каждое следующее место работы — это одна из карьерных ступеней, за которой должна последовать следующая.

Понемногу размывается представление о престижности работы. Престижно или нет работать фрилансером по полдня из дома и не ходить в офис? Вроде нормально, не стыдно сказать об этом.

Как и в других аспектах, которые мы связываем с модернизацией, растет разнообразие выбора. Можно найти работу из самой глубокой провинции, воспользовавшись сайтом Job.ru или другими похожими ресурсами. Конечно, это не общий случай, но такие возможности есть, и мобильность хоть и медленно, но растет.

Интересно, что за последние годы уходит представление о том, что предприниматель, зарабатывающий деньги, — это бандит и прохвост. Относительно много денег теперь не повод для социального осуждения, хотя это было так еще лет десять назад. Приспособленность к рыночной экономике тоже можно считать элементом модернизации.

Рост общения в социальных сетях — это совсем новое явление. Люди находят старых и новых знакомых, общаются с людьми из других стран, организуют группы по интересам, совсем разным: практическим и досуговым. С одними они играют в игры, с другими ходят на митинги, с третьими организуют группу для получения более выгодных скидок, с четвертыми участвуют в профессиональном общении и т.д. Появилось огромное разнообразие социальной активности, которого раньше не существовало. Нет темы, которую нельзя было бы обсудить, найти себе социальную группу поддержки. Люди научились объединяться в группы на совершенно разных основаниях. Социализация принципиально поменяла характер, стала более сложной и многоплановой.

Не надо забывать про рост волонтерства и престижности благотворительности, пока очень слабый, но несомненно существующий. Конечно, сетевая коммуникация здесь — один из важнейших факторов.

В течение многих лет самым надежным информационным источником при решении о покупке чего бы то ни было оказывалось мнение ближайшего окружения. Одни и те же люди говорили, к какому врачу обратиться, как воспитывать ребенка, как выбрать машину, какую купить кофточку и как надо вести себя политически. На наших глазах этот паттерн поведения радикально поменялся: теперь человек ищет информацию в интернете, в социальных сетях, форумах, в совершенно разных источниках. Это значит, что ему приходится выбирать среди большего разнообразия возможностей и самому принимать решение.

Расширение и рост разнообразия социального общения, увеличение количества даже мелких, но самостоятельных решений будем считать проявлением низовой модернизации.

И отдельная очень большая тема, если мы говорим про модернизацию, — это «какая она, эта молодежь?».

Они совсем другие. Их среда обитания — интернет. Они в нем живут и не расстаются с ним. У них другой тип восприятия информации — клиповый, калейдоскопический. На наших глазах умирают субкультуры, они просто не успевают образовываться. Как грибы растет и умирает новая мода, приходящая из Instagram и других сетевых источников. Процесс получения информации принципиально другой. Система образования пока совсем не отражает эти изменения, но, очевидно, не сможет в будущем их не учитывать.

У молодых людей много разных ипостасей в разных сообществах. У них новые способы получения социального одобрения (например лайки). Ценности формируются интернетом, и мы пока не очень точно знаем как. Видно, что они более толерантны, но и более поверхностно относятся к важным для нас понятиям, таким, например, как свобода. Более того: они устают от свободы; у молодых людей постепенно нарастают потребность в четкости и желание, чтобы кто-то помог им решить, как надо жить, поскольку и общество, и родители перестали давать им четкие ориентиры.

Тут много важного и неизвестного. Это тоже модернизация, но мы пока совсем не понимаем, куда она нас может привести.

И, несмотря на все эти изменения, есть ложка дегтя, даже не ложка, а огромный половник. На фоне всех этих модернизационных изменений мы видим, что есть сфера, в которой изменения происходят медленнее и труднее всего. Это отношение к государству. Я вряд ли вас удивлю, если скажу, что в общественных представлениях государство должно быть патерналистским.

Разговор всегда идет одновременно и об идеальном государстве — таком, каким оно должно быть, — и о том, какое оно на самом деле. Одно противоречит другому, но здесь помогает исторически закрепленный механизм двоемыслия. За многие годы исследований один и тот же разговор повторяется с удивительной регулярностью: «Нельзя отдавать в частные руки крупные предприятия, они должны быть государственными. — А что, государство лучше управляет, чем частный собственник? — Нет, конечно, гораздо хуже. — А коррупции на государственных предприятиях меньше или больше? — Больше, конечно! Но все равно так правильно».

Именно государству хотят делегировать и правозащитные, и другие гуманитарные функции. И это при том, что утверждение «К нам относятся как к быдлу!» повторяется из года в год, из десятилетия в десятилетие.

Ожидание, что государство возьмет на себя функции социальной защиты, огромны — и примерно такие же, как и неверие в то, что оно это сделает. Можно у себя на кухне или у меня на группе как угодно ругать власть и Путина, но при этом, когда кто-то выходит на улицу и бунтует против этой власти, как Навальный, то это вызывает осуждение и неприятие.

Как только власть и государство начинают сильнее давить, люди вспоминают своей исторической памятью, как именно надо от них прятаться и увиливать. Эта игра в кошки-мышки с властью привычна, а если вдруг забылась в девяностые-двухтысячные, то очень быстро вспоминается. (Уж про уклонение от налогов вообще нечего говорить, заведомо на него нет никакого этического запрета.) Я помню момент, когда увидела у себя на группах, как люди опасаются что-то говорить. Возникло как по щелчку: момент — и люди вспомнили, как это бывает. Это произошло еще в достаточно вегетарианские времена, 2006-2007 год.

Несмотря на это, у людей в целом нет ощущения, что у них отбирают свободу, — скорее наоборот, ее слишком много. Неверно и то, что люди хотят немедленно справедливости и новых правителей. На флаге модернизации будет написано: «Приспособление» — как именно ты, индивидуально, должен приспособиться к этой новой меняющейся жизни. Если в 2000-х годах самый главный слоган любой фокус-группы был «Стабилизация», то сейчас — «Приспособление».

И, конечно, рука об руку с таким отношением к власти и государству идет отношение к его внешней политике. Это только кажется, что антизападные настроения появились после Крыма. Они просто до того не проявлялись так сильно. По моей оценке, около 15 процентов населения с девяностых годов всегда были сторонниками теории заговора и носителями очень сильных антиамериканских, антизападных настроений. Просто разогрелось сильнее.

Отношение к внешней политике — это делегирование своего чувства собственного достоинства государственным институтам. Комплекс неполноценности гражданина бывшей великой державы требует своего выхода. Нет ни одной фокус-группы за последние годы, на которой бы мы не слышали, что «у России есть только два союзника — армия и флот»!

Когда, как и почему этот модернизационный барьер будет снят — пока непонятно. Наверное, для этого нужно постепенное, устойчивое развитие институтов и время.

Если говорить про основные низовые модернизационные изменения в целом, то они характеризуются тремя словами: рост разнообразия, индивидуализма и… приспособляемость. В некоторых сферах разрыв с нормами традиционалистского общества произошел решительно и бесповоротно (отношение к детям), в некоторых модернизация практик соседствует со стремлением сохранить представление о «традиционалистском идеале» (семейные отношения). В целом же, рост разнообразия и индивидуализма характеризует прежде всего частную сферу, потребление, повседневные практики, в то время как символическая сфера остается как будто замороженной.

Теория модернизации — это… Что такое Теория модернизации?

Теория модернизации — теория, призванная объяснить процесс модернизации в обществах. Теория рассматривает внутренние факторы развития любой конкретной страны, исходя из установки, что «традиционные» страны могут быть привлечены к развитию таким же образом, как и более развитые. Теория модернизации делает попытку определить социальные переменные, которые способствуют социальному прогрессу и развитию общества, и предпринимают попытку объяснить процесс социальной эволюции. Хотя никто из учёных не отрицает сам процесс модернизации общества (переход от традиционного к индустриальному обществу), сама теория подверглась значительной критике как со стороны марксистов, так и представителей идеи свободного рынка, так и сторонников теории зависимости по той причине, что представляет упрощённое представление об историческом процессе.

Подход, в котором история рассматривается в процессе усовершенствования, улучшения или обновления, именуется «модернизационный подход». В плане исторического значения модернизационный подход рассматривает историю как процесс перехода от традиционного общество к модерному обществу, от аграрного общества к индустриальному. Главной целью модернизационного подхода является изучение модернизации.

Этапы развития теории

Идейные предшественники

Классические труды, описывающие модернизацию, принадлежат О. Конту, Г. Спенсеру, К. Марксу, М. Веберу, Э. Дюркгейму и Ф. Тённису.

В большинстве классических концепций модернизации акцент делается на формировании индустриального общества, модернизация рассматривается как процесс, протекающий параллельно индустриализации, как превращение традиционного аграрного общества в индустриальное. Она рассматривается с точки зрения трансформации системы хозяйства, технического вооружения и организации труда.

Последствия перехода от сельскохозяйственных обществ к индустриальным так сильно сказались на социальных нормах, что породили совершенно новую академическую дисциплину — социологию, которая стремится описать и понять эти изменения. Практически все великие социальные мыслители конца XIX века — включая Тённиса, Мейна, Вебера, Эмиля Дюркгейма, Георга Зиммеля — посвятили свои исследования выяснению природы этого перехода.

Макс Вебер Эмиль Дюркгейм Георг Зиммель

С таких позиций различают «первичную» и «вторичную» модернизацию. Под «первичной» модернизацией понимают процесс, осуществленный в эпоху промышленных революций, — классический «чистый» тип «модернизации первопроходцев». Под «вторичной» модернизацией понимается процесс, сопровождающий формирование индустриального общества в странах третьего мира — она происходит в условиях наличия зрелых моделей, апробированных в странах индустриально-рыночного производства, а также, по возможности, прямых контактов с ними — как в торгово-промышленной, так и в культурной сферах. Одним из методологических обоснований является применение к теории вторичной модернизации принципов предложенной немецкими этнографами концепции культурных кругов, основанной на идее распространения форм культуры от центров культурного синтеза и напластования различных культурных кругов, распространенных с различных центров[1].

Социологи признают, что решающим фактором модернизации выступает преодоления и замена традиционных ценностей, препятствующих социальным изменениям и экономическому росту, на ценности, мотивирующие хозяйствующих субъектов, на инновационную деятельность — разработку, создание и распространение новых технологий и генерирование новых организационно-экономических отношений. Причём в большинстве западных обществ индустриализации предшествовали как изменения в общественном сознании, так и изменения в экономике, развитие мануфактурного производства и формирования национальных рынков.

Поэтому среди историков, социологов и философов уже в начале ХХ века распространились концепции, учитывающие влияние культурных и ментальных трансформаций. Они базируются на иной точке зрения, согласно которой процесс модернизации в её западном варианте начинается с трансформации тех или иных форм общественного сознания и культуры.

Так, американский социолог Ч. Х. Кули описывает становление нетрадиционного общества как исторический сдвиг от «первичных» до «вторичных групп», критерием дифференциации которых является исторически принятый ими тип социализации личности: в «первичных группах» социализация индивида протекает в рамках семьи (или — шире — сельской общины), задающей непосредственный психологический контакт между её членами и конкретную структуру отношений между ними; во «вторичных группах» социализация происходит в рамках абстрактно заданной общности (государственной, национальной и т. п.), где структура отношений постигается лишь умозрительно.

Другие социологи отмечают модификации стиля мышления, которое происходит благодаря «абстрактизации» (Георг Зиммель) или «рационализации» (Макс Вебер) массового сознания. Благодаря этому происходят сдвиги в системе ценностей — происходит движение от ценностей коллективизма к ценностям индивидуализма, а основной пафос становления нетрадиционного общества заключается именно в идее формирования свободной личности, которая преодолела иррациональность традиционных общинных практик («расколдование мира», по Веберу) и осознала себя как самодостаточный узел рационально понятных социальных связей. Ментальность личности как носителя врожденного статуса меняется на самосознание субъекта договора, традиционные наследственные привилегии — на утверждение равных гражданских прав, несвобода «генетических» (родовых) характеристик — на волю социального выбора. Это вызывает внутренние трансформации в социумах, приобретающие со временем выражения в экономической сфере: происходит образование на базе местных рынков общего безличного рынка (включая рынок труда), что разрывает замкнутость общинного хозяйства и размывает основы традиционного внеэкономического принуждения; имеет место переход от аристократического управления социумами к так называемым «диктатурам развития», автохтонных для общества социальных групп, «пионерам элиты» (М. Вебер), что инициирует преобразование хозяйственной и политической жизни на основе рациональности[2].

М. Вебер также проанализировал взаимосвязи между господствующей системой, государством, капиталистическим экономическим развитием и бюрократией и раскрыл роль бюрократии как фактора модернизации и рационализации, показал, как бюрократическая реформа играет роль средства обновления государства и политики[3].

Вследствие модернизации меняется социальный тип личности — традиционная заменяется современной. В традиционном обществе, как показал Эмиль Дюркгейм, индивид ещё не является лицом. Он словно растворен в первоначальном сообществе, лишён автономности и индивидуальности. Это, отмечал ученый, является механической солидарностью, основанной на структурно-функциональной тождественности людей, одинаковости их действий, верований и образа жизни. В таком контексте модернизацию общественных отношений он толковал как переход к органической общности людей, которая основывается на их различии, дифференциации функций и связанных с ними деятельности и ценностными ориентациями. Вследствие модернизации происходит отход от всеобъемлющей недифференцированной принадлежности индивида к конкретному коллективу, замена непосредственных отношений опосредованными, родственных — нормальными и статуарным, отношений личной зависимости функциональным разделением труда и т. д.[4].

Развитие теории модернизации

1-й этап

Современная концепция «модернизации» была сформулирована в середине ХХ века во времена распада европейских колониальных империй и появления большого количества новых государств.

С середины ХХ века происходило переосмысление роли западных государств и стран третьего мира в модернизации. Распространенные в 40-60-е годы теории однозначно признавали эталонными для модернизации других стран наиболее развитые — западные. Под модернизацией понимался процесс вытеснения традиции современностью или восходящее развитие от традиционного общества к современному. При этом традиция, как правило, признавалась таковой, что тормозит социальный прогресс, и которую необходимо преодолеть и сломать. Развитие всех стран и народов рассматривался с универсалистских позиций — он должен происходить в одном направлении, иметь одни и те же стадии и закономерности. Признавалась наличие национальных особенностей модернизации, однако считалось, что они имеют второстепенное значение[5].

2-й этап

Второй этап (конец 60-70-е годы) отметился критикой и переоценкой идей первого — акцент делался на научно-технической революции, признаётся, что современные общества могут включать немало традиционных элементов, признается, что модернизация способна усиливать традицию (С. Хантингтон, З. Бауман). Концепции модернизации были признаны как альтернатива коммунистическим теориям трансформации.

Некоторыми исследователями особое внимание стало уделяться проблеме «стабильности» политического развития как предпосылке для социально-экономического прогресса. С одной точки, зрения условием успешности модернизации является обеспечение стабильности и порядка благодаря диалогу между элитой и массами. Но, например, С. Хантингтон считал, что главной проблемой модернизации является конфликт между мобилизованностью населения, его приобщенностью к политической жизни и имеющимися институтами, структурами и механизмами артикулирования и агрегирования его интересов. Между прочим, он показал, что на стадии изменений только жесткий авторитарный режим, способный контролировать порядок, может и аккумулировать необходимые ресурсы для трансформации и обеспечить переход к рынку и национальное единство[6].

3-й этап

С конца 80-х годов — на третьем этапе развития теории модернизации признают возможность национальных проектов модернизации, осуществляемые на основе накопления технологически и социально передовых опытов и внедрения их в гармоничном сочетании с историческими традициями и традиционными ценностями незападных обществ (А. Турен, Ш. Эйзенштадт). При этом признается, что модернизации могут осуществляться без навязывания западного опыта, а нарушение равновесия между современностью и традиционностью приводит к острым общественным конфликтам и неудачам модернизации.

Суть преодоления традиций видится теперь не в том, что они принципиально отвергаются, а в том, что в некоторых ситуациях, которых со временем становится все больше, социальными регуляторами выступают не традиционные жесткие социальные нормы и модели поведения, обусловленные религией или общинными прецедентами, но вызванные нормами индивидуального выбора, а также личными ценностями и преимуществами. И эти ситуации в процессе модернизации все больше из сфер производства перемещаются в повседневную жизнь, чему способствует образованность, информированность и изменение ценностей в обществе.

Признается, что существуют отрицательные эффекты модернизации — уничтожение традиционных институтов и жизненных укладов, которое часто приводит к социальной дезорганизации, хаосу и аномии, росту девиантного поведения и преступности[7]. Кое-где это приводит к затяжному кризису социальной системы, в состоянии которой общество не может даже контролировать процесс накопления отклонений.

В качестве средств для преодоления негативных последствий модернизации вводится понятие «контрмодернизация», или, более удачно, «альтернативной модернизации» как варианта модернизации, осуществляемого незападным путем, а также «антимодернизация» как открытого противодействия модернизации. Происходит отказ от европоцентризма в толковании модернизации, тщательно анализируется опыт «модернизации без вестернизации», как это имело место, в частности, в Японии, где модернизация осуществлялась на почве национальной культуры.

Бывшая советская модернизация известной мере признаётся альтернативной формой модернизации, и особые случаи Китая и исламского фундаментализма представляют собой современные формы альтернатив модернизации, демократическому и рыночной трансформации. Более того, происходят дискуссии о наличии особого азиатского пути модернизации, который не только равноценный западному, но и будет определять будущее века[8].

Вследствие этого происходит постепенное преодоление европоцентризма, вестернизации, признание как самоценный незападных цивилизаций и учета самобытной культуры традиционных социумов. Поэтому признаются дискуссионными благоприятные пути модернизации как на Востоке, так и на Западе, в частности: какие нужно установить приоритеты, или предпочесть экономическом, или демократическому развитию, другими словами — экономическое развитие является предпосылкой для сегодняшних демократических процессов, или, наоборот, предпосылкой для экономического подъема является политическая демократизация[3]?

Но такое внимание имеет и большие методологические последствия для концепции: сам процесс модернизации уже не рассматривается как линейный и детерминирован. Теперь признаётся, что поскольку национальные традиции определяют характер модернизационного процесса и выступают его стабилизирующими факторами, то может иметь место определенное количество вариантов модернизации, которая рассматривается как разветвлённый, вариативный процесс.

Подражание передовых стран уже не рассматривается как буквальное и признается лишь в достаточно широких формах — во-первых, через объективную невозможность перескочить странами модернизируются, определенные фазы исторического развития — например, первоначального накопления средств воздействия — капиталов, научных знаний и технологий, осуществления модернизационных рыночных реформ и т. д., во-вторых, ради экономии ресурсов — настолько, насколько ситуации в странах, модернизируются, походите с уже модернизированными. С другой стороны, как отмечал Р. Мертон, системное подражания не является обязательным и даже возможным. Собственно, любая страна, модернизируется, осуществляет трансформацию, заставляет новый элемент, который попал в её среде, действовать по собственным, только ей присущими, правилами и законами. Если этого не произойдет, то страна-реципиент вступает в полосу внутреннего напряжения, социальной аритмии; делает ошибки, испытывая структурных и функциональных потерь[5].

Также изучается модернизация личности. На основании социологических исследований построено аналитическую модель современной личности, которая имеет такие качества:

  • открытость к экспериментированию, инновациям и изменениям;
  • готовность к плюрализму мнений и одобрения такого плюрализма;
  • ориентация на современность и будущее, а не на прошлое;
  • экономия времени, пунктуальность;
  • убежденность в способности организовать жизнь так, чтобы преодолевать создаваемые ею препятствия;
  • планирование будущих действий для достижения предполагаемых целей как в общественной, так и в личной жизни;
  • вера в урегулированность и предсказуемость социальной жизни и возможность рассчитывать действия благодаря известным экономическим законам, торговым правилам и правительственной политике;
  • чувство справедливости распределения — вознаграждение по возможности зависит от мастерства и вклада;
  • высокая ценность формального образования;
  • уважение достоинства других независимо от их статуса, объёма власти и т. д.[5]

Отмечается конвергенция социализма и капитализма: страны с рыночной экономикой все больше используют методы и средства государственного планирования и программирования, в то же время там, где социалистические режимы сохранились, наиболее устойчивые из них используют рыночные механизмы и каналы интеграции в мировой рынок.

Предложенные теории неомодернизации, когда модернизация рассматривается только как процесс узаконивания некоторых институтов и общечеловеческих ценностей, как то: демократии, рынка, образования, умного администрирования, самодисциплины, трудовой этики и некоторых других. Этим фактически снимается противопоставление модернизации и традиционализма — признается, что большинство традиций являются вариантами определенных общечеловеческих ценностей. Некоторые исследователи отрицают обязательность для модернизации даже демократии[9].

Согласно теории «неомодернизма» такие институциональные структуры, как демократия, закон и рынок, являются функционально необходимыми, однако они не являются исторически неизбежными или линейно обязательными результатами, хотя и заставляют общий вектор изменений приближаться к совместным модернизационных ориентиров. В то же время историческая и культурная специфика каждой страны позволяет создавать собственный модернизационный проект.

Разрабатываются теории экологической модернизации — ускорение наравне с социальными процессами экологических[10].

Наконец, современные процессы в социумах развитых стран часто обозначаются как постмодернизация — формирование нового типа общества, имеющего иную материальную базу и даже другие ментальные характеристики, чем современное. Такое общество называют постиндустриальным, информационным, технотронным, постмодерным. Постмодернизация развитых обществ предусматривает отказ от акцента на экономическую эффективность, бюрократические структуры власти, научный рационализм, которые были характерны для модернизации, и знаменует переход к более гуманному обществу, где большее пространство предоставляется самостоятельности, многообразию и самовыражению личности[11]. Э. Гидденс, в частности, считал современную эпоху все ещё модерном, но радикализован, и считал, что эпоха постмодерна ещё должно наступить.

Примечания

  1. ↑ Старостин Б. С. Социальное обновление: схемы и реальность (критический анализ буржуазных концепций модернизации развивающихся стран). — М., 1981.
  2. ↑ Можейко М. А. Модернизация // Новейший философский словарь: 3-е изд., исправл. — Минск, 2003.
  3. ↑ 1 2 Гайндль В. Модернізація та теорії модернізації: приклад габсбурзької бюрократії // Україна Модерна. — 1996. — № 1. — С. 89-100.
  4. ↑ Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. — М., 1991
  5. ↑ 1 2 3 Ермаханова С. А. Теория модернизации: история и современность // Актуальные проблемы социально-экономического развития: взгляд молодых ученых. — Новосибирск, 2005. — Разд. 2. — С. 233—247.
  6. ↑ Хантингтон Э. Политический порядок в меняющемся обществе. — М., 2004.
  7. ↑ Штомпка П. Социология социальных изменений. — М., 1996. — С. 178.
  8. ↑ Цапф В. Теория модернизации и различие путей общественного развития // Социологические исследования. — 1998. — № 8. — С. 14-26.
  9. ↑ Инглегарт Р. Модернизация и постмодернизация // Новая постиндустриальная волна на Западе. Антология. — М., 1999. — С. 267—268.
  10. ↑ Гидденс Э. Последствия модернити // Новая постиндустриальная волна на Западе. Антология. — М., 1999. — С. 101—122.
  11. ↑ Штомпка П. Социология социальных изменений. — С. 179—185.

Вопросы преподавания обществознания в средней школе обсудили на заседании рабочей группы при Председателе Госдумы

/ 14

29 марта состоялось первое заседание рабочей группы по разработке Концепции содержания и технологий преподавания обществознания в общеобразовательных организациях России.

Открывая заседание, Председатель Государственной Думы Сергей Нарышкин Нарышкин
Сергей Евгеньевич Депутат Государственной Думы избран в составе федерального списка кандидатов, выдвинутого Всероссийской политической партией «ЕДИНАЯ РОССИЯ» обозначил главной целью работы группы подготовку концепции преподавания дисциплины «Обществознание» в средней школе. Отметив удачный опыт подобного подхода при подготовке концепций преподавания математики, истории, русского языка и литературы, он выделил в качестве ключевых условий его успешности максимально широкое представительство участников и максимально отрытую дискуссию как в научном и профессиональном сообществе, в столице и в регионах, среди педагогов и среди учеников.

Обществознание, подчеркнул С.Нарышкин, это особый предмет, и мы должны учитывать его специфику, должны помнить, что именно обществознание знакомит школьника с базовыми политологическими понятиями, помогает самым юным гражданам нашей страны понять, что такое общество, государство, личность, как эти категории соотносятся друг с другом. Здесь в значительной степени формируется и политическая, и правовая культура школьников, формируется их осознание ценности и значения закона, права, и, конечно, базового правового документа – Конституции России.

С.Нарышкин обратил внимание на то, что обществознание учит многому, но именно широта охвата несет в себе риски бессистемности и отрывочности полученных знаний, снижает интерес к предмету как у учеников, так и у педагога, и порой приводит к появлению некачественных учебников и учебных пособий.

«Мы вместе должны подумать над тем, — обратился С.Нарышкин к участникам дискуссии, — как добиться того, чтобы обществознание реально помогало детям и в дальнейшей учебе, и в дальнейшей взрослой жизни».

Первый заместитель министра образования Наталья Третьяк обратила внимание на то, что обществознание — один из самых популярных предметов среди школьников, часто выбирается для проведения ЕГЭ, так как многие ученики связывают свое будущее с деятельностью, для которой необходима подготовка в области общественных наук. Обществознание концентрируется на многих актуальных для современного общества проблемах, и потому важно, чтобы этот предмет был интересен и полезен нашим ученикам.

Н.Третьяк подтвердила, что, как и предыдущие Концепции, Концепция по обществознанию будет использоваться для корректировки и изменений федерального государственного образовательного стандарта в соответствии с теми потребностями общества, которые важны в настоящий момент времени. Материалы, наработанные рабочей группой, будут использоваться для разработки и утверждения примерных образовательных программ которые лягут в основу образовательной программы любого учреждения. Также Концепция будет использоваться для разработки программ повышения квалификации педагогических работников, для разработки и экспертизы учебников.

Председатель общероссийской общественной организации «Ассоциация учителей права» Вениамин Яковлев предложил строить преподавание обществознания на основе изучения Конституции Российской Федерации, так как именно Конституция отвечает на все основные вопросы, которые начинают интересовать людей, вступающих в жизнь – что такое общество, что такое «Я» в этом обществе, что такое государство, право, законы, что такое принуждение, которое осуществляется государством.

Если мы хотим, чтобы положения Конституции стали реально реализовываться, осуществляться в нашей жизни, мы должны, уверен эксперт, научиться раскрывать содержание Конституции на уровне школьника, на уровне ребенка. Таким образом, мы приблизим Конституцию к жизни ребенка, к жизни человека и покажем, что человек, личность — это самое главное в обществе, а все остальное – государство, власть, армия и прочее – это средства обеспечения прежде всего безопасности человека, чтобы его жизнь, здоровье, имущество, достоинство, честь были защищены.

Соглашаясь с тем, что необходимо подготовить новую концепцию преподавания обществознания, новые учебники о программы, В.Яковлев считает, что ещё важнее подготовить преподавателей, которые могли бы преподавать эту дисциплину на высоком уровне – просто и глубоко.

Председатель общероссийской общественной организации «Ассоциация учителей истории и обществознания» Александр Чубарьян сообщил, что профессиональное сообщество практически единодушно в признании необходимости совершенствования, даже кардинальном изменении курса обществознания. По мнению эксперта, нынешние учебники по предмету в целом неплохие, но сложноватые для учеников. Сам курс тоже непросто воспринимается учениками, так как строится по концентрической системе и в процессе изучения многие темы повторяются два раза. Выход А.Чубарьян видит в переходе на линейную систему, при которой курс изучался бы по десятый класс включительно, а в одиннадцатом — ученики могли бы заниматься изучением сложных, специализированных вопросов или проблем современной России. По той же причине желательно начинать курс с седьмого класса, а не с пятого, как сейчас.

Также А.Чубарьян пригласил участников группы принять участие в работе III Всероссийского съезда учителей истории и обществознания, который откроется 5 апреля 2016 года в Москве.

По мнению председателя Комитета по образованию Вячеслава Никонова Никонов
Вячеслав Алексеевич Депутат Государственной Думы избран в составе федерального списка кандидатов, выдвинутого Всероссийской политической партией «ЕДИНАЯ РОССИЯ» , целью учебников по обществоведению для 6–9 класса должно стать формирование у школьников системы знаний об обществе, осознание своего места в социальном и политическом пространстве, а для учебников 10–11 класса – знакомство школьников с наукой об обществе, различных его областях, применение полученного знания, подготовка к выбору будущей профессии.

Что касается предложений по структуре линейки учебников, то в ней, считает В.Никонов, должны последовательно раскрываться следующие блоки проблем. Первый – особенности развития и становления человека как личности (как человек познает мир, как он познает самого себя, возрасты человека, потребности и способности человека, люди с ограниченными возможностями и особыми потребностями, человек как существо способное к созиданию). Второй информационный блок – связь человека с другими людьми, с обществом, проблема «Я и другие люди» (здесь будут подниматься вопросы морали, моральной ответственности и нравственного выбора, семьи и семейных ценностей, межличностных отношений, природы конфликтов, а также культуры, искусства, религии, образовании, науки, экономической жизни человека). Третий большой блок — общество как универсальная система социальных отношений (здесь в качестве важнейших тем выступают культура общества, политическая власть, государство, право и экономика – уже с точки зрения интересов всего общества).

Руководитель Аппарата Государственной Думы Джахан Поллыева заметила, что обществоведение сложная дисциплина из‑за того, что у неё нет конкретного предмета, как у других наук. Можно, строя преподавание, идти от Конституции, правовые науки, действительно, оптимальная база для предмета. Но курс также должен включать и другие гуманитарные дисциплины, такие как экономика, этика и эстетика, основы философии, возможно – основы политологии и международного права, уверена Д.Поллыева. Это, по её мнению, также поможет снять остроту проблемы разрыва между школьным и вузовским образованием.

Завершая работу заседания, С.Нарышки, заверил присутствующих, что как только группа подготовит проект Концепции, к его обсуждению будет в максимально короткое время привлечены не только представители профессионального сообщества и ученые, но также родители и сами школьники. Наличие конкретного документа необходимо, подчеркнул Председатель Госдумы, для того, чтобы вести предметный диалог и получить содержательный ответ. «Задача предстоит сложная, рисков немало, но я уверен, что эти риски мы преодолеем», — сказал С.Нарышкин.

История

1950-е годы

Решение о создании в Омске нефтеперерабатывающего завода было принято в 1949 году. Будущее предприятие должно было обеспечить горюче-смазочными материалами регионы Западной Сибири и Урала, а также других территорий страны. Строительство НПЗ велось почти 5 лет, а в возведении первых производственных установок участвовало свыше 20 тысяч рабочих. 5 сентября 1955 года Омский нефтеперерабатывающий завод был введен в эксплуатацию.

Нефть для нового предприятия поставлялась железнодорожным транспортом из Башкирии. Первая тонна продукции — дизельного топлива производства Омского НПЗ — была отгружена 18 сентября 1955 года. За первый год завод переработал 280 тыс. тонн нефти, а ассортимент нефтепродуктов был расширен до 4 наименований.

Первым директором Омского НПЗ стал Александр Малунцев. Именно при Александре Моисеевиче велось активное строительство и пуск новых установок, расширялась инфраструктура завода. Значительный вклад Александр Малунцев внес в развитие городка Нефтяников: рядом с НПЗ появились городские микрорайоны с комфортным жильем для работников, детскими садами и школами, учреждениями здравоохранения и культуры.

В 1958 году на Омском НПЗ был освоен выпуск смазочных материалов, в 1959-ом с запуском первой установки каталитического крекинга — одного из основных промышленных процессов углубления переработки нефти — началось производство бензина из керосино-газойлевых фракций и вакуум-газойлей.

1960-е годы

Новый импульс развития Омский НПЗ получил в 1964 году с началом поставок нефти с разведанных месторождений Тюменской области. На заводе были запущены новые технологические установки — селективной очистки масел, деасфальтизации масел, депарафинизации, а также электрообессоливающая установка ЭЛОУ-7. Благодаря этому уже в 1965 году предприятие переработало 11,2 млн тонн нефти, а ассортимент выпускаемой продукции расширился до 40 наименований.

1970-е годы

Омский НПЗ освоил производство кокса, топлива для речных и морских судов, литиевых смазок, высокооктанового бензина, а также смазочных материалов, пригодных для эксплуатации в условиях Крайнего Севера.

В середине 70-х Омский НПЗ стал крупнейшим нефтеперерабатывающим заводом страны, переработав 24 млн тонн нефти. В 1978 году достигнута рекордная мощность переработки в 29 млн тонн сырья.

1980-е годы

В 1983 году на Омском НПЗ введен в эксплуатацию комплекс ароматических углеводородов, на котором получены первые отечественные бензол, ортоксилол и параксилол, используемые в нефтехимии.

В последующие годы особое внимание было уделено повышению глубины переработки нефти.

1990-е годы

В 1994 году завершено строительство комплекса глубокой переработки мазута, на котором вырабатываются компоненты бензина, дизельного и котельного топлив, гудрона.

В 1996 году на предприятии освоена технология прокалки цеолита, позволившая создать первый отечественный микросферический цеолитсодержащий катализатор крекинга. ОНПЗ — единственный нефтеперерабатывающий завод в России, выпускающий катализаторы.

2000-е годы

В 2006 году Омский нефтезавод вошел в состав компании «Газпром нефть». В 2008 году на ОНПЗ стартовала крупномасштабная программа модернизации, целью которой является создание фактически нового предприятия, технологического лидера отрасли.

В 2010 году введена в эксплуатацию установка изомеризации бензиновых фракций «Изомалк-2». Этот уникальный комплекс является самой мощной установкой данного типа в России и Европе и входит в тройку самых мощных в мире (мощность — 800 тыс. тонн по сырью). «Изомалк-2» выпускает изомеризат — высокооктановый компонент товарных бензинов с минимальным содержанием серы, ароматических углеводородов, что позволяет получать бензины экологического класса «Евро-5». В 2011 году за создание и широкомасштабное внедрение российской конкурентоспособной технологии изомеризации и промышленных комплексов «Изомалк» специалисты предприятия были удостоены премии Правительства России в области науки и техники.

2010-е годы

В 2011 году на Омском НПЗ переработана миллиардная тонна нефти.

На Омском НПЗ продолжается реализация масштабной программы модернизации. В 2012 году началась эксплуатация сразу трех новых установок: селективной гидроочистки бензинов каталитического крекинга мощностью 1,2 млн тонн в год, короткоцикловой адсорбции ВСГ, гидроочистки дизельных топлив мощностью 3 млн тонн в год.

Омский НПЗ сохраняет лидерство в отечественной отрасли по объемам нефтепереработки в России – по итогам 2014 года предприятие переработало 21,3 млн тонн нефтяного сырья. Глубина переработки выросла до 93,02% — это лучший показатель в отрасли.

В 2015 году завод отметил 60-летний юбилей. К этой дате предприятие подошло со значимыми результатами: завершен первый этап модернизации предприятия, в рамках которого реконструированы комплекс глубокой переработки мазута и установка первичной переработки нефти АТ-9. Благодаря реализации проектов второго этапа модернизации при увеличении объема переработки нефти на 30% воздействие на окружающую среду снизилось на 36%. Омский нефтезавод полностью перешел на выпуск моторных топлив экологического класса «Евро-5».

Межрегиональная олимпиада школьников «Евразийская лингвистическая олимпиада»

1. Prepare! Student’s Book and on-line workbook Level 4 B1 English Profile. James Styring, Nicholas Tims Cambridge University Press, 2015

2. English in Mind Second Edition Student’s Book 4 B2. Herbert Puchta, Jeff Stranks and Peter Lewis-Jones Cambridge University Press, 2011

3. English in Mind Second Edition Workbook 4 B2. Herbert Puchta, Jeff Stranks and Peter Lewis-Jones Cambridge University Press, 2011

4. First Certificate in English 3. Cambridge Books for Cambridge Exams. Official Examination Paper from University of Cambridge ESOL Examinations>

5. Cambridge English Advanced. Handbook for teachers for exams from 2015. Cambridge English Language Assessment

6. First Certificate Language Practice with Key. Michael Vince with Paul Emmerson, Macmillan Education, 2008

7. Grammar and Vocabulary for First Certificate with Key. Luke Prodromou, Pearson Education Limited 2009

8. Grammar and Vocabulary for Advanced (for revised exam 2015) Book with Answers and Audio Martin Hewings, Simon Haines Cambridge University Press, 2015

9. Grammar and Vocabulary for Cambridge Advanced and Proficiency. Richard Side and Guy Wellman. Pearson. 2010.

10. Common Mistakes at CAE…and How to Avoid Them Debra Powell Cambridge University Press, 2005

11. Рум, Адриан Р. У. Великобритания. Лингвострановедческий словарь. Издательство: М.: Русский язык; Издание 3-е, стер. 560 с. 2002 г.

12. Чернов Г.В. Американа. Англо-русский лингвострановедческий словарь Издательство: Смоленск: Полиграмма 1996 г. 1208 с.

13. James O’Driscoll. Britain. The Country and its People: an Introduction for Learners of English. Oxford University Press.

14. https://library.udpu.edu.ua/li…

Перечень электронных ресурсов для подготовки к олимпиаде по английскому языку

1. Common European Framework of Reference for Languages: Learning, Teaching/ Language Policy Unit, Strasbourg www.coe.int/lang-CEFR

2. http://www.cambridgeenglish.or…

3. http://www.bbc.co.uk/learninge…

http://www.bbc.co.uk/learninge…

http://www.bbc.co.uk/learninge…

Электронные ресурсы по подготовке к разделу «Лингвострановедение» Великобритании и США

1. https://learnenglish.britishco…

2. https://www.bl.uk/learning/tea…

3. https://americanhistory.mrdonn…

1. Немецкий язык. Всероссийские олимпиады. Выпуск 1-4 (Пять колец). М.: Просвещение,(годы издания с 2008).

2. Hilke Dreyer, Richard Schmitt  Lehr- und Übungsbuch der deutschen Grammatik – aktuell Hueber Verlag (годы издания с 2009)

3. Deutsch üben 3 und 4. Weg mit den typischen Fehlern!(Teile 1 und 2). Max Hueber Verlag, (годы издания с 2005).

4. Deutsch üben. Hören und Sprechen (A 2, B1). Max Hueber Verlag (любой год издания).

5. Deutsch üben. Lesen und Schreiben (A 2, B1). Max Hueber Verlag (любой год издания).

6. Herzog, Annelies  Idiomatische Redewendungen von A-Z. Ein Übungsbuch für Anfänger und Fortgeschrittene. Klett Verlag, 2017.

7. Германия: лингвострановедческий словарь : свыше 5000 статей; под ред. и общ. руководством Н. В. Муравлёвой. — Москва : Изд-во АСТ : Астрель, 2011.

8. Муравлева Н.В. Австрия: Лингвострановедческий словарь.-М.: Русский язык Медиа, 2003.

9. https://www.duden.de/

10. https://www.redensarten-index….

11. https://www.dw.com/de/deutsch-… 

12. https://dict.leo.org/grammatik…

1. Бубнова Г.И. Фонетика французского языка. Справочник. – СПб: Люмьер, 2011.

2. Тарасова А.Н. Французская грамматика для всех. Справочник. – М.: Из-во «Нестор Академик», 2011.

3. Тарасова А.Н. Французская грамматика для всех. Сборник упражнений. – М.: Из-во «Нестор Академик», 2012.

4. Grand-Clement O. Civilisation en dialogues – Niveau intermediaire. Paris : CLE international, 2012.

5. Meyer D.C. Cles pour la France en 80 icones culturelles. – Paris : Hachette, 2010.

6. Miquel C., Goliot-Lete A. Vocabulaire progressif du francais. 2-e ed. – Paris : CLE international.

7. La langue francaise. Журнал Издательского дома «1 Сентября». www.1september.ru (в журнале представлены методические материалы по подготовке к олимпиадам по французскому языку).

8. www.larousse.fr/dictionnaires

МЕТОДИЧЕСКИЕ РЕКОМЕНДАЦИИ для участников Евразийской лингвистической олимпиады по испанскому языку в 2018/2019 учебном году

1. Баршак М.А. Практическая фонетика. Испанский язык. М., 1989.

2. Борисенко И.И. Грамматика испанской разговорной речи с упражнениями. М., 2000.

3. Виноградов В.С. Грамматика испанского языка. Практический курс. М., 2000.

4. Виноградов В.С., Милославский И.Г. Сопоставительная морфология русского и испанского языков. М., 1986.

5. Канонич С.И. Ситуативно-речевая грамматика испанского языка. М., 1979.

6. Канонич С.И. Грамматика испанского языка. Практический курс. М., 2000.

7. Карпов Н.Н. Фонетика испанского языка. Теоретический курс. М., 1969.

8. Мельцев И.Ф. Современный испанский язык. Словарь-справочник лексико-грамматических трудностей. М., «Астрель», 2009.

9. Новикова В.И. Учебник испанского языка для II курса институтов и факультетов иностранных языков. М., 1987.

10. Нуждин Т., Марин Эстремера К., Мартин Лора-Тамайо П. Espanol en vivo. М., 2018.

11. Патрушев А.И. Учебник испанского языка. Практический курс. Продвинутый этап. М., 1998.

12. Передерий Е.Б. Учебное пособие по языку испанской публицистики. М., 1997.

13. Передерий Е.Б. По странам изучаемого языка. Испанский язык (справочные материалы). М., 1998.

14. Попова Н.И. Практическая грамматика испанского языка. Морфология. Синтаксис. М., 1997.

15. Родригес-Данилевская Е.И., Патрушев А.И., Степунина И.Л. Учебник испанского языка. Практический курс (для начинающих). М., 1998.

16. Чеснокова О.С. Введение в историю и культуру Испании. М., РУДН, 2004.

17. Alberto Ribas Casasayas Descubrir Espana y Latinoamerica. Cideb Editrice, Genova, 2005.

18. Palencia Ramon, Aragones Luis Gramatica de uso del espanol para extranjeros. Grupo SM, 2007.

Словари и энциклопедии:

1. Волкова Г.И., Дементьев А.В. Испания. Учебный испанско-русский лингвострановедческий словарь-справочник. М., «Высшая школа», 2006.

2. Левинтова Э.И. (общ. ред.) Испанско-русский фразеологический словарь. М., 1985.

3. Нарумов Б.П. (общ. редакция). Большой испанско-русский словарь. М., 2010.

4. Садиков А.В., Нарумов Б.П. Испанско-русский словарь современного употребления. М., 2005.

5. Moliner M. Diccionario de uso del espanol (reimpresion). Madrid, 1997.

Интернет-ресурсы:

http://hablemosdeculturas.com/cultura-espanola/

https://librosdeensueno.com/mejores-escritores-espanoles-actuales/

www.cervantes.es

www.moscu.cervantes.es

www.rtve.es

1. Н.С. Дорофеева, Г.А. Красова. Итальянский язык: второй иностранный язык: 5-9 классы: программа. М., Вентана-Граф, 2015

2. Н.С. Дорофеева, Г.А. Красова. Итальянский язык. 5 класс. М., Вентана-Граф, 2015

3. Н.С. Дорофеева, Г.А. Красова. Итальянский язык. 6 класс М., Вентана-Граф, 2015

4. Н.С. Дорофеева, Г.А. Красова. Итальянский язык. 7 класс М., Вентана-Граф, 2014

5. Н.С. Дорофеева, Г.А. Красова. Итальянский язык. 8 класс М., Вентана-Граф, 2015

6. Н.С. Дорофеева, Г.А. Красова. Итальянский язык. 9 класс М., Вентана-Граф, 2016

7. Н.С. Дорофеева, Г.А. Красова. Итальянский язык. 10 класс М., Вентана-Граф, 2014

8. Н.С. Дорофеева, Г.А. Красова. Итальянский язык. 11 класс М., Вентана-Граф, 2015

9. Н.С. Дорофеева, Г.А. Красова. Итальянский язык. Рабочая тетрадь. 5 класс в двух частях. М., Вентана-Граф, 2015

10. Н.С. Дорофеева, Г.А. Красова. Итальянский язык Пособия для учителя для 5-9 классов. Электронная версия. М., Вентана-Граф, 2012

11. Н.С. Дорофеева, Г.А. Красова. Итальянский язык. Рабочая тетрадь. 6 класс. М., Вентана-Граф, 2018

12. Н.С. Дорофеева, Г.А. Красова. Итальянский язык. Рабочая тетрадь. 7 класс. М., Российский учебник (Дрофа-Вентана-Граф), 2018

13. Н.С. Дорофеева, Г.А. Красова. Итальянский язык. Рабочая тетрадь. 10 класс. М., Российский учебник (Дрофа-Вентана Вентана-Граф), 2018

14. Г. А. Красова, Н.В. Касаткина, С. С. Прокопович. Обо всем понемногу. М., Филоматис, 2013

15. Томмазо Буэно. Современный итальянский. Практикум по грамматике. М., АСТ-Астрель, 2015

16. Томмазо Буэно. Говорим по-итальянски. М., Астрель, 2015

17. Л. И. Грейзбард. Основы итальянского языка. М., Филоматис, 2014

Словари и энциклопедии

1. Альдо Канестри. Nuovo grande dizionario russo – italiano. Русский язык. М., 2006

2. Зорько, Майзель, Скворцова. Nuovo dizionario italiano-russo. Русский язык. М., 2000

3. В. Ковалев. Итальянско-русский и русско-итальянский словарь. + электронная версия. Болонья, Дзаникелли, 2008

Интернет-источники:

www.google.it

www.yahoo.it

www.virgilio.it

www.edilingua.it

1. Кондрашевский А.Ф., Румянцева М.В., Фролова М.Г. Практический курс китайского языка. 11-издание. Т.1. Т.2. — М.: ООО «Восточная книга», 2010.

2. Задоенко Т.П., Хуан Шуин. Начальный курс китайского языка. Ч. 1 — 3. 5-е издание. — М.: Восточная книга, 2010.

3. Новый практический курс китайского языка. Учебник для начинающих. // под ред. Лю Сюня. — Beijing Language and Culture University Press, 2010.

4. Official Examination Papers of HSK. Level 3. // Сост. Hanban/Confucius Institute Headquarters. — Пекин: SINOLINGUA, 2010.

5. Рукодельникова М.Б., Салазанова О.А., Холкина Л.С., Ли Тао. Китайский язык. Второй иностранный язык. 5-8 классы (линейка учебников). – М.: Вентана-Граф, 2017-2018.

6. (Большой китайско-русский словарь). — Шанхай: Иностранные языки, 2009.

Теория модернизации: определение, развитие и утверждения — видео и стенограмма урока

Марксист против капитализма

На ранние теории сильно повлиял политический климат между Соединенными Штатами и Советским Союзом. В эпоху «холодной войны» (1947–1991) были заметны две версии теории модернизации.

Марксистская

Марксистская теория модернизации теоретизировала, что по мере развития наций принятие коммунистического подхода к управлению, такого как искоренение частной собственности, положит конец конфликтам, эксплуатации и неравенству.Экономическое развитие и социальные перемены приведут к тому, что развивающиеся страны превратятся в общество, во многом подобное Советскому Союзу.

Капиталистическая

Капиталистическая версия модернизации теоретизировала, что по мере развития наций экономическое развитие и социальные изменения приведут к демократии. Многие теоретики модернизации того времени, такие как У. У. Ростоу, утверждали, что, когда общества переходят от традиционных обществ к современным, они пойдут по аналогичному пути.Далее они предположили, что каждую развивающуюся страну можно отнести к категории или стадии развития. Стадии развития Ростова:

  • Традиционное — аграрное общество
  • Предпосылки для взлета — характеризуются обилием предпринимательской активности
  • Взлет — период бурного экономического роста
  • Созревание — экономическое развитие замедляется до более стабильных темпов
  • Массовое производство или массовое потребление — период увеличения реальных доходов

Другие теоретики модернизации, такие как Сэмюэл Хантингтон, утверждали, что социальная мобилизация и экономическое развитие являются движущими силами модернизации.Повышенная социальная мобилизация означала, что отдельные лица и социальные группы изменили свои устремления. Увеличение экономического развития означало, что возможности нового современного общества изменятся. Хантингтон утверждал, что эти социальные изменения неизбежно приведут к демократизации.

Хотя марксистская и капиталистическая версии модернизации придерживались противоположных взглядов, обе точки зрения утверждали, что для модернизации развивающихся стран странам необходима помощь в экономическом развитии и социальных изменениях.

Коммунизм пришел в упадок к 1970-м годам, и демократизации не произошло во многих странах, которые боролись за свое развитие. Многие критики заявили, что марксистская и капиталистическая версии модернизации недействительны.

Western Version

Еще один популярный вариант модернизации, сформировавшийся в разгар холодной войны. Он выдвинул теорию о том, что слаборазвитые страны были недоразвитыми, потому что они были продуктом необоснованных традиционалистских, религиозных и общинных ценностей, которые препятствовали прогрессу.Эта версия модернизации далее теоретизировала, что западные демократии, такие как Соединенные Штаты, развеяли отсталые представления слаборазвитых стран, внушив современные ценности. Эта версия модернизации была дискредитирована в 1970-х годах и названа этноцентрической и претенциозной.

Современная теория

Критики теории модернизации указывали на то, что есть много стран, которые не могут или не хотят следовать стадиям развития, потому что у них есть уникальный набор проблем, таких как культурные или политические нормы.

Теоретики отметили, что развитие не было линейным. Вместо этого было сказано, что развитие происходит в точках перегиба , в которых произойдет важное событие и вызовет негативные или позитивные изменения в мировоззрении человека. Новая версия теории модернизации предполагала, что модернизация, скорее всего, будет происходить в результате экономического развития, которое проистекает из развивающихся стран, производящих товары или услуги для мирового рынка.

Итоги урока

Давайте рассмотрим. Теория модернизации — это теория, которая пытается объяснить, как нации переходят от традиционного общества к современному.

Теория модернизации была:

  • Разработана американскими социологами в 1950-х гг.
  • Под влиянием холодной войны

Ранние версии теории модернизации под влиянием холодной войны и дискредитированные в 1970-х годах:

  • Марксистская теория модернизации
  • Капиталистический вариант развития
  • Западный взгляд, покровительствующий системе ценностей слаборазвитых стран

Некоторые теоретики модернизации, которые придерживались капиталистической версии модернизации, думали, что развивающиеся страны следовали пяти стадиям развития:

  • Традиция
  • Условия взлета
  • Взлет
  • Созревание
  • Массовое производство или массовое потребление

Современная теория модернизации теоретизирует путь к модернизации:

  • Происходит в точках перегиба
  • Вероятно, возникнет в связи с производством продукции или услуг для мирового рынка

Теория модернизации Определения и словарь

  • Теория модернизации: Теория, используемая для объяснения процесса модернизации, через который проходит страна.
  • Марксистская теория модернизации: По мере развития наций принятие коммунистического подхода к управлению положит конец конфликтам, эксплуатации и неравенству.
  • Капиталистическая версия модернизации: По мере развития наций экономическое развитие и социальные изменения ведут к демократии.

Результаты обучения

По окончании просмотра видео вы сможете:

  • Объяснить, что такое теория модернизации.
  • Определите несколько теорий модернизации
  • Опишите современную теорию модернизации и ее отличие от предыдущих теорий

Понимание модернизации культуры: история и факторы — видео и стенограмма урока

Промышленный рост

Воспоминания о средневековой Англии, где мы встречаем крестьянина по имени Агадор.Он живет в доиндустриальном обществе феодализма. Его личный мир довольно мал, и только его семья и деревня имеют для него значение изо дня в день. Это тяжелая жизнь с суровыми наказаниями со стороны местных лордов и церкви, если он не следует их правилам. Не умея ни читать, ни писать, информация, которую ему нужно знать, чтобы выжить, касается прежде всего того, как обрабатывать землю и других практических задач.

Одним из факторов модернизации является промышленный рост, который произошел со времен Агадора.Работа, которую он выполнял в средние века крестьянином, теперь выполняется машинами. Современная эпоха известна в значительной степени такими изменениями, когда задачи, которые раньше выполнялись в очень небольшом масштабе, могут быть выполнены за гораздо меньшее время. Оглянитесь вокруг, где бы вы ни находились прямо сейчас, и вы, вероятно, найдете много объектов, которые производятся серийно или создаются с использованием какого-либо оборудования.

Рыночная экономика и инновации

Модернизация также повлекла за собой переход к рыночной экономике , где цены зависят от спроса и предложения и от конкуренции между частными предприятиями.Эта экономика возникла со временем, поскольку условия в различных регионах привели к переходу от более традиционных форм торговли.

Способность конкурировать очень важна для выживания бизнеса в рыночной экономике. Каждый из них стремился найти способы делать дела более эффективно и результативно с помощью технологических инноваций, чтобы получать больше прибыли. Например, предприятия, которые использовали оборудование, смогли превзойти своих конкурентов.

Технологические инновации не только полезны для бизнеса, но и используются другими способами в обществе.Подумайте о влиянии инноваций, таких как автомобили, радио, самолеты, телевидение, компьютеры и Интернет. Эти важные нововведения оказали комплексное влияние на человеческую культуру.

Грамотность

Одно изобретение, печатный станок, помогло резко повысить грамотность, , способность читать и писать, что способствовало модернизации. Грамотность в прошлом распространилась по другим причинам, таким как завоевание одного региона или религии другим и торговля между теми, кто продает и покупает товары и услуги.Но огромный скачок в грамотности произошел, когда печатное слово стало более доступным. Печатный станок сделал это возможным. В результате больше людей смогли узнать новую информацию и идеи.

Бюрократизация

Новые идеи не могут быть реализованы без процесса. Вот тут-то и появляется бюрократизация. Бюрократизация — это процесс установления задокументированных правил, положений и ролей, включая иерархию.

Во времена Агадора местные лорды и церковные лидеры обладали значительной властью над тем, что происходило в его жизни.Между Средневековьем и сегодня политическая власть стала гораздо более консолидированной, чем распространилась среди множества различных групп с разными законами. Эта консолидация власти привела к развитию национального государства, каким мы его знаем сегодня. В то время как крестьянин Агадор не имел бы чувства национальной идентичности, гражданин Англии сегодня будет хорошо осознавать этот аспект того, кем они являются в мире.

Законы в конкретном регионе и деревне Агадора, вероятно, отличались от законов в другом районе, даже в Англии.Переход к национальным государствам в ходе модернизации сделал законы более последовательными в разных регионах. Сегодня в странах действуют законы, которые применяются ко всем гражданам. Это пример бюрократизации. Многие люди сегодня жалуются на слишком много бюрократии, и это потому, что этот термин стал означать слишком много структуры, иерархии и чрезмерных правил.

Глобализация и мобильность

Ни одно обсуждение модернизации не будет полным без рассмотрения фактора глобализации и его воздействия. Глобализация — это рост коммуникации и обмена культурой, коммерцией и информацией по всему миру. Наш средневековый крестьянин Агадор определенно очень мало понимал что-либо за пределами своей общины. Сегодня мы больше осознаем мир, в котором живем, благодаря глобализации.

Многие люди спорят о плюсах и минусах этой тенденции. По мнению некоторых, одним из преимуществ глобализации является то, что люди в целом имеют больше возможностей для социальной мобильности в результате экономических и культурных изменений в мире.Агадор, живший в феодальной Англии, не имел никакой надежды превратиться из крестьянина в лорда в своем обществе. В современной культуре человек обычно может более свободно переходить от одного занятия или статуса к другому по сравнению с прошлым.

Но, конечно, некоторые районы, страны, регионы и отрасли более мощны и имеют больше ресурсов, чем другие. Не каждый регион пережил модернизацию одинаково или в целом положительно. Вместо того чтобы рассматривать модернизацию как неизбежный прогресс, большинство антропологов считают ее более сложной.Некоторые люди считают, что глобализация в конечном итоге делает тех, кто богат, богаче, а тех, кто беден, беднее. Кроме того, новые проблемы, такие как изменение климата и оружие массового уничтожения, являются менее желательными последствиями современного общества.

Резюме урока

В этом уроке мы рассмотрели факторы, влияющие на модернизацию. Модернизация — это термин, используемый многими для описания перехода от более традиционных организаций общества к индустриальному обществу.Его также можно рассматривать просто как переход от прошлого к настоящему, процесс, который мы постоянно переживаем.

Одним из факторов этой тенденции является переход к рыночной экономике , где цены зависят от спроса и предложения, а также от конкуренции между частными предприятиями. Это способствовало росту технологических инноваций. Со временем в обществе произошел индустриальный рост, когда работа, которая раньше выполнялась непосредственно людьми, обычно в фермерских хозяйствах, теперь выполняется машинами.

Модернизация также повлекла за собой повышение уровня грамотности на , что позволило распространять идеи дальше и быстрее, чем в прежние времена. Общества испытали установление задокументированных правил, положений и ролей, включая иерархию, известную как бюрократизация . Со временем политическая власть стала более централизованной и привела к развитию национального государства.

Сегодня мир более взаимосвязан во многих отношениях из-за глобализации , роста коммуникации и обмена культурой, коммерцией и информацией во всем мире.Человек обычно может более свободно перемещаться от одной профессии или статуса к другому из-за большего количества вариантов социальной мобильности, хотя существует множество различных точек зрения на общее влияние глобализации на условия жизни человека.

Результаты обучения

По окончании этого урока вы сможете:

  • Определить модернизацию
  • Опишите рыночную экономику современной эпохи
  • Узнайте, как печатный станок повысил уровень грамотности в мире
  • Определить потребность в бюрократии для проведения модернизации
  • Определите рост глобализации сегодня

границ | Современность и идея прогресса

Введение

Питер Вагнер выражает широко разделяемую точку зрения, когда пишет, что современность «всегда была связана с прогрессом» (Wagner, 2012, p.28), поскольку вера в бесконечный прогресс часто определяется как одна из основных характеристик Просвещения (см. Wagner, 2016). Возможно, слово «ассоциация» должно было быть тщательно использовано этим автором в этом контексте с целью избежать каких-либо сильных претензий относительно возможной тождественности между современностью и концепциями прогресса, указывая в то же время на определенную неслучайность соответствие между двумя «терминами».

Однако мало сомнений в том, что идея «имманентного и неопределенного прогресса», которая постепенно вытеснила средневековую веру в провидение, неразрывно связана с современностью, поскольку она возникла в разгар философии querelle des anciens et des modernes и искусства, а затем распространились, чтобы охватить различные аспекты европейских обществ.Лёвит утверждает, что эта новая вера в прогресс, которая почти стала «религией», была бы невозможна без сомнения в догматах божественного провидения, но по иронии судьбы, постепенно заменяя ее, она также должна была взять на себя свою функцию, а именно. он должен был «предвидеть и обеспечивать будущее» (Löwith, 1949, стр. 60). Таким образом, идея прогресса, которая вместе с концепцией революции сформировала горизонт исторических ожиданий на ранних этапах современности и породила жанр философии истории, в самых своих истоках проявила двойственное отношение к средневековой концепции. мира, будучи «христианином по происхождению» и «антихристианским по смыслу», как замечает Лёвит (1949) (стр.61). Столь же очевидно, что в настоящее время великие повествования о прогрессе кажутся довольно непопулярными и избыточными, но это вряд ли означает, что все представления о прогрессе не имеют отношения к поздним современным обществам или нашим попыткам понять нынешние формы современности, как справедливо отмечает Питер Вагнер. в преддверии своего последнего вклада в проблему прогресса (Wagner, 2016).

Возможно, концепции прогресса можно проследить в различных аспектах дискурсов о современности, начиная от повседневных концепций и стереотипов о «современном состоянии» до слегка перефразированного Лиотара, а также в социологических или философских оценках современности.Однако в этой короткой экскурсии по прогрессу я буду иметь дело только с последними. В дальнейшем я не пытаюсь дать исчерпывающий отчет о различных фазах, которые претерпела идея прогресса между восемнадцатым веком и настоящим, поскольку это потребует отдельного исследования (Nisbet, 1994). Вместо этого я сосредотачиваюсь на переносе понятия прогресса из области философии истории в область социальной теории и влиянии прогресса на более широкое теоретизирование социальных изменений.Затем я перехожу к рассмотрению способов, которыми переплетение образов прогресса с современностью сформировало основные дихотомии в социальной теории, например, между сообществом / обществом и системами / жизненными мирами. Наконец, я обращаю свой взор на то, как вера в прогресс, которая подчеркивала теории модернизации, была поставлена ​​под сомнение из-за подхода Эйзенштадта к множеству современностей, и на перспективы, открытые недавними попытками Вагнера теоретизировать взаимосвязь между прогрессом и текущими современными проектами.

Философия истории

На уровне теоретических дискурсов, которые явно или неявно затрагивают проблемы современности, часто непризнанная приверженность некоторому понятию прогресса с первого взгляда прослеживается в различных отчетах о социальных изменениях. В этом нет ничего удивительного, учитывая избирательное сходство между «научными» усилиями, характерными для ранней социологии, по обнаружению механизмов, лежащих в основе социально-исторических изменений, и областью философии истории, где впервые возникла явная связь между прогрессом и историческими изменениями, частично в результате развития концепции «всемирной истории», а также концепции «человечества» как одновременно единственного / коллективного субъекта истории.Конечно, всегда можно провести различие между «более слабыми» концепциями прогресса, как в Канте Идея всеобщей истории , и более радикальными, как в Лекциях по философии истории Гегеля, Феноменология и , а также у Маркса и Энгельса и в некоторых вариантах марксизма. Действительно, значительное количество собственных работ Маркса, кажется, поддерживает идею о том, что сам Маркс в какой-то мере находился под влиянием широко распространенной веры в прогресс. Хотя здесь невозможно отдать должное разнообразию и богатству откликов друзей и врагов на работы Маркса в отношении проблемы прогресса, было бы неразумно полностью воздерживаться от освещения некоторых ее аспектов.

Похоже, что до Второй мировой войны многие марксисты чувствовали себя комфортно с идеей прогресса. Таким образом, в своей попытке дать определение «ортодоксальному» марксизму в своей классической работе «История и классовое сознание » Лукакс все же не видел ошибки в утверждении, что «приняв прогрессивную часть гегелевского метода», Маркс смог раскрыть «сущность». реальный субстрат исторической эволюции »(Lucaks, 1972, стр. 17 — курсив добавлен). Несколько десятилетий спустя Ханна Арендт, аргументируя это с совершенно иной интеллектуальной точки зрения, критически замечает, что в «мечте Маркса о бесклассовом обществе … появляется последний, хотя и утопический, след концепции [прогресса] восемнадцатого века» (Arendt, 1973, p. .143).

Однако даже с начала двадцатого века своего рода марксисты также пытались проследить в трудах Маркса недетерминистские элементы и в целом подвергали сомнению само понятие необходимого исторического развития. Балибар (1995) представляет нам прекрасный пример такого отношения, поскольку он утверждает, что у Маркса лицо Януса. Согласно Балибару в таких текстах, как «Коммунистический манифест», «Немецкая идеология» , «Введение» 1859 г. по «Критика политической экономии» и первый том «Капитал» , Маркс выступает как мыслитель, который дал особый толковательный поворот. к теме прогресса, рассматривая ее с точки зрения экономики .Таким образом, этот аспект работ Маркса, по мнению Балибара (1995), омрачен — в основном экономическим — детерминизмом и финализмом, несмотря на то, что Маркс предвидел положение дел, которое в конечном итоге порвало бы с логикой исторического развития, т. Е. Бесклассовое общество. это означало бы возникновение собственно истории, т. е. истории как свободы (стр. 94).

Однако Балибар думает, что он все еще может проследить недетерминированного Маркса, который фокусируется на историчности и человеческой практике , а не на универсальных исторических тенденциях, при чтении между строками основных работ Маркса, цитированных выше, и в свете некоторых замечаний. содержится в его Критике Готской программы и его переписке с Верой Засулич.Балибар даже утверждает, что благодаря «поразительному повороту» Маркса « экономизм породил свою противоположность: набор антиэволюционистских гипотез » (Балибар, 1995, стр. 108). В любом случае, даже если мы принимаем аргумент Балибара, Маркс представляет нам предельный случай мыслителя, который одновременно был очарован смесью позитивистских и прогрессивных взглядов своего времени и имел представление об интеллектуальных достижениях, которые еще не проявились. Или, в еще одной формулировке, с одной стороны, Маркс предстает как «верховный бунтарь против буржуазной либеральной мысли», а с другой стороны, Маркс «принимал универсализм постольку, поскольку он принимал идею неизбежного исторического марша к прогрессу» ( Валлерстайн, 1991, стр.125).

Возможно, развитие идеи прогресса в современности было в определенной степени сформировано сочетанием средневековой эсхатологии и появлением ожиданий, ставших возможными благодаря множеству беспрецедентных изменений в науке и политических, экономических и социальных институтах. В самом деле, Козеллек утверждает, что эта комбинация порождает темпоральность, которая может открываться в будущее без ограничений, тем самым делая возможной саму идею универсальной истории (см. Koselleck, 2004, p.140, 232). Очень важно понимание Козеллека, что прогресс был не «просто идеологическим способом взгляда в будущее», но что он «скорее соответствовал новому повседневному опыту, который постоянно подпитывался из ряда источников», таких как развитие технической цивилизации. и быстрые изменения социальных и политических институтов (Koselleck, 2004, p. 60). Теперь необходимо отметить, что, хотя значение концепции идеологии остается в значительной степени амбивалентным, мы определенно должны позаботиться о том, чтобы не рассматривать идею прогресса как эпифеномен.В этом смысле прогресс лучше всего следует понимать как «воображаемое социальное значение» в том смысле, который Касториадис придает этому понятию, а именно. как значение, которое не ограничивается ни воспринимаемым (реальным), ни осознанным мышлением, но проистекает из бессознательного, образует непризнанную основу коллективных и индивидуальных практик и действий (см., например, Castoriadis, 1987, особенно главы 3, 4). , 7; подробное обсуждение концепции см. В Arnason, 2014).

В качестве альтернативы, мы могли бы рассматривать прогресс как ключевой элемент того, что Тейлор называет «социальным воображаемым», а именно.дотеоретический, относительно структурированный способ понимания мира, разделяемый большими социальными группами или даже целыми социальными формациями, информирование практик и придание легитимности действиям и институтам (см., например, Taylor, 2007, p. 172–173).

Фукуяма прослеживает появление специфически современной концепции прогресса в трудах Макиавелли и особенно в том, что он понимает как разделение политики и морали в трудах Макиавелли. Тот же автор прослеживает важные формулировки прогресса в трудах мыслителей Просвещения, таких как Вольтер, энциклопедисты и Кондорсе, но предполагает, что именно с появлением немецкого идеализма этому понятию было уделено самое тщательное и «серьезное» рассмотрение (Fukuyama, 1992). , п.57). Возможно, в рамках немецкого идеализма прогресс рассматривался в первую очередь в терминах постепенного достижения истины , как в кантовском идеале Просвещения и концепции (абсолютного) духа Гегеля .

Часто считалось, что Кант дал нам умеренную, но в некотором роде каноническую концепцию Просвещения и темы прогресса в истории. В своем трактовке сочинений Канта, прямо или косвенно касающихся проблемы прогресса и истории, Хоннет выделяет три различных способа, с помощью которых Кант подходил к этой проблеме.Первая такая версия, возможно, во многом зависит от взглядов Руссо на цивилизацию и, следовательно, сплетена вокруг концепции «асоциальной общительности» и необходимости признания со стороны своего социального окружения (Honneth, 2009, стр. 12). Вторая версия постулирует, что социальный конфликт под видом постоянной угрозы войны и постоянных попыток положить конец конфликту является основным механизмом прогресса в истории (Honneth, 2009, p. 13).

По мнению Хоннета, обе версии, упомянутые выше, основаны на предположении, что общая телеология связывает естественное и человеческое царства, и только с третьей версией специфически человеческая область рассматривается как относительно независимая от естественной телеологии.По его словам, третья версия рассматривает природу только как «источник определенных человеческих способностей… а не как первопричину плана, который касается нас» (Honneth, 2009, p. 14). На первый взгляд третья формулировка Канта может показаться менее важной, чем она есть на самом деле. Хоннет прослеживает в нем понимание того, что человеческий интеллект и «механизм обучения» установлены как ключевой механизм прогресса как онтогенетически, так и филогенетически, и утверждает, что есть сходства между трактовкой прогресса Кантом и Гегелем; с его точки зрения, они оба понимают исторические процессы в терминах «направленного прогресса» с той решающей разницей, что Кант не полагался на «анонимный процесс раскрытия духа» (Honneth, 2009, p.17).

Способом, который, возможно, приближает его к пониманию Хабермасом роли публичной сферы и его теории возникновения и развития коммуникативной рациональности, Хоннет утверждает, что только эта последняя версия кантовской трактовки истории жизнеспособна и «Плодотворны в настоящее время», поскольку все те, кто «активно поддерживает нравственные достижения Просвещения», теперь должны понимать историю как «конфликтный процесс обучения» и себя как «наследников» этого процесса и, следовательно, как ответственных за продолжение этой разработки «в свое время» (Honneth, 2009, с.18).

Теперь я считаю, что мы могли бы добавить некоторые элементы к этому пониманию, не нарушая намерений и идей Хоннета. Во-первых, следует отметить, что мы всегда можем интерпретировать имманентную телеологию Гегеля — и его трактовку абсолютного духа — как относительно открытую. В этом случае избирательное сходство кантовской и гегелевской версий человеческой свободы и исторического прогресса становится более явным. В этом отношении, конечно, не случайно, что Роуз, утверждающий, что в «мысли Гегеля« дух »означает структуру признания или непризнания в обществе» и «неотделим от абсолютного духа, смысла истории в целом», является способен проследить параллели между моральным суждением Канта и абсолютной этической жизнью Гегеля (Rose, 1981, с.41, 45).

Во-вторых, идея прерывистого исторического прогресса, относительно независимого от природы, открывает целое поле для исследования постоянно меняющихся отношений между человеческими и нечеловеческими формами развития. Попутно следует отметить, что, на мой взгляд, из различных ответов на эту проблему наиболее многообещающим является ответ Касториадиса. Согласно Касториадису, общество характеризуется двойной неопределенностью: с одной стороны, в , опираясь на на «первый естественный субстрат», общество относительно независимо от того, что мы обычно называем законами природы, а с другой стороны, оно развивается вокруг магматических социальных значений, институты сопротивляются объяснениям, основанным на том, что Касториадис называет «тождественной» (формально-математической) логикой (см. Castoriadis, 1987, esp.глава 5; Clooger, 2014 показывает, что критика ансамблистически-идентитарной логики Касториадисом на самом деле является сфокусированной и глубокой критикой разума).

Третий пункт касается простого наблюдения, что прогресс в обучении никогда не может быть только созерцательным по своей природе. Скорее, любая достигнутая «истина» должна была быть воплощена в институтах, и они должны были способствовать как коллективной, так и индивидуальной автономии, несмотря на слишком часто ощущаемое напряжение между индивидуальным, частным и универсальным, которое Гегель пытался примирить с помощью своей концепции современного штат.Само собой разумеется, что это отождествление истины, прогресса и современности также встретило сопротивление, наиболее острый момент которого в девятнадцатом веке, вероятно, можно найти в низведении Ницше статуса истины до статуса «метафоры» и его последующая двойная атака на идею прогресса в истории через метафору «вечного возвращения того же самого» в Так говорил Заратустра и постулирование существования регрессивных сил как основополагающих примеров и столпов иудео-христианского цивилизации и европейской современности в Генеалогия морали .

Социальная теория и социальные изменения

Однако в той мере, в какой вызовы доминирующему дискурсу о прогрессе, вдохновленному Просвещением, оставались относительно ограниченными и маргинальными, воображаемый прогресс не переставал захватывать социологическое воображение с момента зарождения этой дисциплины. Огюст Конт, этот «сторонник порядка и прогресса» (Верник, 2001, с. 10), думал, что он уловил «закон трех стадий», который человеческий дух необходимости должен пройти в своем развитии, и он постулировал соответствующие преобразования в области целых обществ и институтов.

Нисбет показал, что в отношении его приверженности идее о том, что «человеческая история была линейной, что она прогрессировала поэтапно или эпохами, и что она больше не похожа на интеллектуальное развитие отдельного человека», Конт считает, что на самом деле типичный представитель своего времени и наследник концепции, которая возникла в римской античности и позже «захвачена и сделана ключом к мировой истории святым Августином» (Nisbet, 1994, p. 255). Как мы знаем, злополучная концепция Конта (очевидно, ранняя и в какой-то степени неуклюжая попытка социологии знания) вызвала подозрение или даже внешнее неприятие с тех пор, как Дюркгейм считал своей задачей очистить социологию от метафизики Конта.Такое же подозрение было направлено против эволюционизма Герберта Спенсера, возможно, еще одного вдохновленного Дарвином обличия, под которым «воображаемое значение» прогресса рассматривалось в ранние дни социологии и с которым Талкотт Парсонс заявил и покончил с ним в его первой крупной работе Структура социального действия , хотя сам Парсонс, проявив иронию, принял квазиэволюционную перспективу социальных изменений в своих более поздних работах, наиболее ярко это выражено в его статье 1964 года «Эволюционные универсалии в обществе» (Parsons, 1964). .

Интересно, что социологию Парсона обвиняли в продвижении аисторического взгляда на общество, который якобы препятствовал любому содержательному анализу социальных изменений. В своем постскриптуме 1968 года к The Civilizing Process Элиас дает интересную интерпретацию этой критики структурного функционализма. В самом деле, он утверждает, что с введением концепции «шаблонных переменных» и, в особенности, пары «аффективность против аффективной нейтральности», Парсонс переосмыслил различие Тонниса между Gemeinschaft и Gesellaschaft .В этом прочтении произведения «Парсониан » сообщество характеризуется аффективностью, а общество — аффективным нейтралитетом. Элиас далее утверждает, что, вводя такие весьма абстрактные концепции, Парсонс теоретизирует социальные изменения, как если бы это была «карточная игра», и остается невосприимчивым к «отличительным особенностям» исторически специфических обществ (Elias, 2000, p. 453–454). Согласно Элиасу, Парсонс использует такие понятия, как «эго» и «система», в овеществленной манере, которая воспроизводит якобы ошибочное предположение Дюркгейма о том, что «отношения между« индивидуумом »и« обществом »являются« взаимопроникновением »индивида и социальной системы». (Элиас, 2000, стр.456). Именно такая трактовка концепций, с точки зрения Элиаса, сбивает Парсонса с пути и ответственна за то, что он сводит «процессы к состояниям» (Elias, 2000, p. 456).

Однако, что касается прогресса, в критике Элиаса Парсонса есть два важных элемента. Первый , хотя Элиас пишет постскриптум в тот день, когда Парсонс уже явно опубликовал работы, посвященные теме эволюции, в постскриптуме этот вопрос не упоминается. Напротив, его критика — всего лишь разновидность господствующей критики структурно-функционализма, который он обвиняет в том, что придерживается «элеатского» взгляда на общество, поскольку предполагает, что «общества обычно находятся в состоянии равновесия» (Elias, 2000). , п.459). Второй, , за критикой Парсонса Элиасом следует довольно интересное предположение, что предполагаемая слепота Парсонса к социальным изменениям является результатом полного отказа от темы социального развития, концепции, которую Элиас использует в этом контексте как почти синоним прогресса. В самом деле, Элиас утверждает, что это часть более широкого упадка темы развития в социальных науках, что, по его мнению, следует приписать загрязнению описаний общественного развития XIX века, таких как работы Конта, Спенсера, Маркса и Хобхауса. «политическими и философскими идеалами» (Элиас, 2000, стр.458). Вопреки этой идеализации прогресса «нация» в интерпретации Элиаса основной социальной теории двадцатого века представила в равной степени идеологические образы неизменной субстанции, которая послужила моделью для структуралистско-функционалистских представлений (Elias, 2000, p. 462–463).

В этом контексте следует отметить, что на всем протяжении этого текста Элиас, кажется, придерживается той точки зрения, что социальные науки не должны полностью отказываться от использования концепции развития или убывающей «веры в прогресс», но что они скорее должны очистить это из идеологических элементов и основывает свой анализ на фактах (Элиас, 2000, с.458, 461, 467). Оставляя в стороне эпистемологические трудности, которые влечет за собой это утверждение, следует отметить, что, возможно, именно такое отношение привело некоторых читателей его работ к тому, что Элиас рассматривал цивилизацию как замаскированный эволюционизм, как замечает Ван Крикен (1998) (стр. 66). На мой взгляд, это явное непонимание намерений Элиаса, поскольку он ясно понимает цивилизацию как ненадежный и незавершенный процесс, которому всегда угрожают антицивилизационные процессы, такие как «решающий рывок гитлеровской эпохи» (Elias, 1996, p.1) как он пишет во введении к Немцы . В то же время я не могу не согласиться с Ван Крикеном (1998), что в работе Элиаса действует убеждение, что современные общества действительно развились или прогрессировали в некоторых аспектах и ​​ не -линейным образом (как в науке). и в расширенном применении самоконтроля) по отношению к средневековым (с. 67). В любом случае странно, что Элиас вообще не комментирует явно эволюционистский характер более поздних теорий Парсонса.

Действительно, в своих более поздних работах Парсонс предполагает существование «эволюционных универсалий», то есть элементов, «достаточно важных для дальнейшей [социокультурной] эволюции», в то время как он утверждает, что социальная организация через родство, общение с языком, религией и т. Д. технологии образуют незаменимый и «интегрированный набор эволюционных универсалий даже на самом раннем человеческом уровне» (Parsons, 339, 342). В другой работе того же периода Парсонс ясно рассматривает проблему социальных изменений с эволюционной точки зрения, утверждая, что социокультурная «эволюция происходила путем вариаций и дифференциации от простых до прогрессивно более сложных форм», хотя он также настаивает на множественном числе и отсутствии -линейный характер этого развития (Парсонс, 1966, с.2). Именно это предположение лежит в основе его фундаментальной трехсторонней классификации исторических обществ как «примитивных ( sic ), промежуточных и современных», и подкрепляет его утверждение о том, что современность имеет свое единственное историческое происхождение в «обществах Западной Европы, которые развивались из средневековая база, возникшая после упадка Римской империи »(Парсонс, 1966, с. 3).

Ответ на эволюционизм пришел в конце 1960-х годов от Роберта Нисбета (1969), который выступал против эволюционных концепций социальных изменений, которые он справедливо приписывал как социологическим, так и философским взглядам, хотя его аргумент можно расширить, включив в него интерпретации социальных изменений. которые во многом полагаются на идею прогресса.Короче говоря, аргумент Нисбет состоит в том, что социальная теория и философия страдают от неоправданной — и в конечном итоге идеологической — концепции социальных изменений с точки зрения перехода от якобы более низких (традиционных) форм общественной жизни к якобы более высоким формам современности. Важно отметить, что он приписывает тенденцию современной мысли теоретизировать социальные изменения таким довольно упрощенным способом интерпретации, которая была — возможно случайно — дана в наше время греческой концепции роста и упадка в сочетании с аристотелевской концепцией entelecheia , я.е., внутренний принцип, якобы ведущий каждое существо к его цели или его совершенству. Нисбет утверждает, что концепция entelecheia была переосмыслена как в контексте христианской традиции через сочинения святого Августина, так и в современных светских философских и социологических исследованиях социальных изменений, которые, как правило, рассматривают это явление как процесс имманентный. для общества и в этом отношении с точки зрения необходимо развитие . Нисбет также утверждает, что наиболее показательную форму этой интерпретации можно найти в функционалистских и структуралистских социологических концепциях, в контексте которых она также приводит к гипостазизации / эссенциализации «общества» как такового.

Сообщество / Общество

Как уже говорилось в обсуждении выше, идея прогресса также скрывается за знаменитой дихотомией между сообществом и обществом ( Gemeischaft и Gesellschaft ), которая была так дорога ранним социологам. Это простое противопоставление, которое, вероятно, можно различить в различных обличьях (или даже замаскированном) в серии социологических дискурсов о социальном, начиная от идеально-типичного сопоставления «традиционного» Макса Вебера. и «современные» / «рациональные» формы социального (взаимодействия) действия и ассоциации в его Экономика и общество , к постулированию Дюркгейма двух форм / способов солидарности (механической и органической), соответствующих досовременным и современным общественным образованиям.В обоих случаях, конечно, выводы далеко не прямые.

Понимание Вебером современности с точки зрения рационализации и разочарования очень далеко от празднования прогресса, как ясно показывает его тезис « Stahlhartes Gehäuse » или «железная клетка» в протестантской этике (см. Weber, 1992, p. 123). Это справедливо постольку, поскольку этот тезис выражает серьезную озабоченность — если не откровенное отвращение (см. Giddens, 1992, стр. Xix) — по поводу воздействия конкретных форм рационализации, характерных для европейского модерна, как на институты, так и на отдельных людей.Однако, несмотря на довольно нерешенное противоречие между безошибочными признаками влияния Ницше в веберовской интерпретации современности и его одобрением методологического принципа ценностной нейтральности как предпосылки социологического предприятия, выдающееся положение, которое Вебер приписывает действию рационального , может не быть случайным. Другими словами, поскольку методологический атомизм Вебера был приписан непризнанной приверженности с его стороны современному Weltanschauung , касающемуся индивидуальности (см. Löwith, 1993, p.61), поэтому вполне возможно, что его идеально-типичная типология действия несет на себе тонкие отпечатки общего понимания современности как прогрессивного с точки зрения рациональности по отношению к досовременным формам социальной организации.

Аналогичное наблюдение можно сделать в отношении дюркгеймовской концепции современности и социальных изменений. Хотя Дюркгейм намеренно меняет значение терминов «органический» и «механический», изначально использовавшиеся в работе Тонниса, по сути, концепция прогрессивного характера современных обществ по сравнению с домодернистскими остается неизменной в его концепции, если это не так. даже более выраженным, чем в случае с Тоннисом.Дюркгейм теоретизирует современность — и социальные изменения — в терминах перехода от состояний дел, подпадающих под категорию «механической солидарности», к положениям дел, которые в основном характеризуются «органической солидарностью», т. Е. формы социальной жизни, совместимые с более высоким чувством индивидуальности. Мюллер справедливо отмечает, что использование Дюркгеймом термина «солидарность» следует понимать как попытку сформулировать «реляционную» концепцию, которая адекватно охватывала бы природу социальных связей и давала ответ на проблему социального порядка.Таким образом, механическая солидарность описывает форму прямой интеграции индивида в сообщество, в то время как органическая солидарность выражает интеграцию через увеличивающую дифференциацию как уровней индивидуального существования, так и коллективных представлений, которые становятся гораздо более сложными, чем в простых и архаичных формах общества (Мюллер, 1994, с. 79).

Теперь это могло быть — и интерпретировалось — по-разному. Нисбет утверждает, что Дюркгейм был одним из немногих интеллектуалов своего поколения, которые сопротивлялись идее морального прогресса, но он также подчеркивает целенаправленное использование в части Дюркгейма различения Тонниса между Gemeinschaft и Gesellschaft , его приверженность тезисам « социальная атомизация »и« секуляризация »(Нисбет, 1965, стр.18, 21–22). Однако на другом конце спектра возможных интерпретаций ненадежный — и, возможно, даже обманчивый — характер этого различия был справедливо подчеркнут Жан-Люком Нанси в его знаменитом сборнике статей под красноречивым названием The Innoperative Community . В этой работе Нэнси возражает против предположительно вымышленного характера различия, поскольку он отмечает, что «сообщество не имело места … или, скорее… сообщество никогда не имело места в соответствии с нашими проекциями», и, следовательно, нет «». Gesellschaft пришла вместе с тем, чтобы помочь государству, промышленности и капиталу ликвидировать предыдущий Gemeinschaft »(Nancy, 1991, p.11).

Более того, переплетение между идеей прогресса и образами перехода от сообщества к обществу также может быть обнаружено в функционалистской концепции социальных изменений в терминах (социальной) сложности и (системной) дифференциации . Обеспечивая одновременно учет и самопонимание современности, это фундаментальное различие между сообществом и обществом, по сути, служит основой для еще более современных и более сложных подходов, таких как Теория коммуникативного действия Хабермаса , , где основное различие проводится между системами. и коммуникативный жизненный мир (ми).

Возможность многомерных жизненных миров уже была признана в классической книге Альфреда Шютца Феноменология социального мира , где четко указано, что жизненный мир открыт для различных и, возможно, противоречивых интерпретаций, и автор предлагает «примеры» этого. магическая интерпретация, относящаяся к простым обществам, теологическая интерпретация, которую пропагандирует религиозный миссионер, и научная интерпретация, соответствующая современным ученым (Schutz, 1966, p.270). Помимо некоторого сверхъестественного сходства с «законом трех стадий» Конта, концепция Шуца здесь, кажется, основана на вере в то, что жизненные миры находятся в процессе постепенной рационализации, — тезис, связанный с трудами Макса Вебера, но четко изложенный и защищенный Хабермас в Теории коммуникативного действия (см. Также Wagner, 2016, p. 88).

Системы и миры жизни

Хабермас приписывает как онтологический, так и эпистемологический примат жизненного мира, который он рассматривает как исходный локус социального взаимодействия и как основу системных форм социального развития (см. Joas, 1991, p.114). Поэтому он прилагает все усилия, чтобы вне всяких сомнений установить — якобы исторически подтвержденный — тезис о постепенной рационализации жизненного мира, пытаясь в то же время предоставить исчерпывающий аргумент относительно механизмов социальных изменений, обосновывая свою концепцию « коммуникативная рациональность »и автономия Разума по сравнению с его различными искажениями, которые, по его мнению, являются результатом системных интересов.

Хорошо известно, что Хабермас рассматривает жизненное слово как концепцию, которая противостоит понятию «трансцендентального субъекта», и, следовательно, как образцовый «трансцендентальный» локус коммуникативных обменов (и взаимодействий) между более или менее рациональными агентами и как место где нужно искать взаимное согласие и в идеале можно было бы достичь социального консенсуса (Habermas, 1987, p.126–127). Кроме того, он утверждает, что с «внутренней» точки зрения агентов жизненный мир представляет собой концепцию, которая представляет выборочное сходство с концепцией «коллективного сознания» Дюркгейма (Habermas, 1987, p. 133). В этом смысле жизненный мир формирует значимый горизонт, в котором агенты живут и взаимодействуют и на котором покоится как значимая ориентация их индивидуальных действий, так и общий остаток смысла всех социальных формаций. Подобно собственно горизонту, жизненный мир не может сам стать темой сознания субъекта (Habermas, 1987, p.124), и, следовательно, его различные объективации (как, например, в случаях с формами культуры и т. Д.) Только раскрывают аспекты его общей структуры. Аргумент Хабермаса слишком сложен, чтобы его подробно рассматривать здесь, однако важно отметить, что, несмотря на признание влияния сложных взаимодействий между компетентными, но, возможно, неопытными (или непрофессиональными) агентами, на само мировоззрение и структуру конкретных жизненных миров, он по-прежнему считает, что в целом структурные и морфологические преобразования жизненных миров можно интерпретировать как процесс постепенного преобразования «священного в язык».”

Эта концепция, которая снова воспроизводит одно из самых знаменитых различий Дюркгейма (т.е. различие между священным и светским ), возможно, отождествляет «священное» с «невыразимым» (в смысле чего-то квази-мифического, воображаемое, но еще не выраженное явно лингвистически) и светское с лингвистически опосредованной и постепенно развивающейся рациональностью. По мнению Хабермаса, внутренняя дифференциация жизненного мира приводит к распространению «регионов», где взаимодействие происходит в условиях взаимной ориентации на понимание и где достижение консенсуса зависит от принципа «наилучшего аргумента» (Хабермас, 1987, стр.145).

Эта формулировка влечет за собой двойную защиту автономии разума от критики первого поколения Франкфуртской школы и особенно от знаменитого тезиса Диалектика Просвещения (противоположность гегелевской и марксистской версий диалектики). и согласно которому, далекий от достижения Абсолютной ясности (как у Гегеля) или полностью эмансипированного положения дел (как у Маркса), «просвещенный» разум (Соотношение) необходимости возвращается к мифу и неразуму, как это следует неубедительная и порочная диалектика. Диалектика Просвещения — прекрасный пример теоретических дискурсов, критикующих идею современности как прогресса, который — в отличие от других критических анализов современности, например, Шпенглеровского упадка западной цивилизации — сохраняет определенную приверженность идеалам человеческого освобождения и разум, хотя и склонен интерпретировать современность с точки зрения регресса (но не упадка).

В этом отношении, с одной стороны, концепция Хабермаса о постепенно рационализируемых жизненных мирах резко контрастирует с аргументом Адорно и Хоркхаймера (Adorno and Horkheimer, 1986) о том, что просвещенный разум по существу является инструментальным и квази-мифическим, поскольку Хабермас утверждает, что посредством коммуникативных действий миф в последнем случае постепенно заменяется разумом на той самой почве, на которой впервые возник сам миф, а именно.в жизненном мире.

Хабермас предлагает показательный пример, когда он утверждает, что мы можем различать символические элементы и ритуалы в архаических формах общества, но, хотя эти архаические, мифические формы понимания имеют решающее значение для возникновения и поддержания социальной интеграции, они просто информируют социальное поведение, а не собственно действие. Скорее, он прямо заявляет, что только через «преобразование примитивных ( sic ) систем призывов в грамматически регулируемую, пропозиционально дифференцированную речь была достигнута социокультурная точка, в которой ритуализированное поведение превратилось в ритуализированное действие » и что из этого точка на «нам больше не нужно довольствоваться , описывающим ритуального поведения [но] мы можем попытаться понять ритуала» (Habermas, 1987, p.190). Другими словами, это в значительной степени вымышленное — но, возможно, эвристически плодотворное — постулирование серьезной трансформации среди мифических представлений о мире воспроизводит широко распространенное убеждение в том, что в основе разума лежит миф и что человеческие действия как таковые возможны только при определенных условиях. относительной рационализации. Отсюда следует, что наши попытки «понять» действие в манере веберовской Verstehendesoziologie возможны только в условиях некоторой возникающей формы рациональности — переосмысления со стороны Хабермаса веберовской типологии действия — и особенно его убежденности в том, что «эмоциональная» »И« традиционные »действия не являются собственно действиями, что, на мой взгляд, здесь более чем очевидно.

С другой стороны, Хабермас прослеживает прямую связь между искажающими элементами разума (так называемая инструментальная рациональность) и системно обоснованными интересами. В этом смысле он пытается провести различие между неискаженной коммуникативной формой рациональности, постепенно возникающей в результате развития жизненного мира (ов), и потенциально отчуждающей формой рациональности, порожденной системной дифференциацией и распространением систем. Другими словами, он утверждает, что эти идеально-типичные представления обществ (т.е., система и жизненный мир) претерпевают серию изменений, которые он называет постепенным «разъединением систем и жизненного мира» (Habermas, 1987, стр. 153), и который приводит к опасной «колонизации» жизненного слова системными интересами под властью. влияние средств массовой информации , таких как деньги и власть, то есть в прогрессивной технизации и инструментализации символических структур жизненного мира (например, Habermas, 1987, p. 183, 187, 196).

Критика систем Хабермасом следует за его более ранними попытками критики инструментального разума, не отрицая в целом освободительных сил разума и науки, что наиболее заметно в его Разум и интересы человека .Его также можно интерпретировать как критику так называемых «теорий модернизации», основанных на моделях экономического роста (а не развития), поскольку Хабермас рассматривает экономические системы в основном как препятствия на пути к достижению социального консенсуса на основании неискаженной коммуникации.

Прогресс и множественность: за гранью множественности современностей?

Дальнейшая критика теорий модернизации была продвинута подходом Шмуэля Эйзенштадта о «множественности современностей», который был основан на новой интерпретации тезиса Карла Ясперса об «осевом возрасте».По иронии судьбы, работы Эйзенштадта 1950-х годов все еще представляли, но «неортодоксальную версию» теорий модернизации, а его самая выдающаяся работа 1960-х годов, его сравнительное исследование мировых империй, проводилась в теоретических рамках теории систем Парсонса. Арнасон отмечает, что это помешало Эйзенштадту извлечь максимальную пользу из разнообразия своего материала, поскольку навязывание «основанного на эволюции от простых обществ к сложным» помешало ему завершить свою критику концепций модернизации (Arnason, 2015, p.148–149).

Ни одна отдельная работа Эйзенштадта не развивает адекватно теоретические основы его более поздних работ, которые стали известны как «множественные современности» и которые Арнасон описывает как «культурный поворот» в подходе Эйзенштадта к социально-историческим явлениям. Однако его разрыв с парсоновской парадигмой объясняется по крайней мере двумя основными факторами: Первый , Эйзенштадт все больше убеждался, что государство Израиль представляет собой уникальное воплощение современного проекта. Второе, , это понимание было дополнительно обогащено переосмыслением Эйзенштадтом тезиса Карла Ясперса об «осевом возрасте» и концепции «осевых цивилизаций» (Arnason, 2015, p. 165–166).

В соответствии с подходом «множественных современностей» великие евразийские цивилизации первого тысячелетия (700–400) до н. Э., То есть «осевой эпохи», обладали определенными характеристиками, которые отмечают переход от предыстории к истории. и актуальны и сегодня. Наиболее важными элементами являются различие между «священной» и «светской» сферами и появление в некоторых случаях первых «мировых религий», появление рефлексивности (и философии), первичного понимания человеческой историчности и признания человеческого фактора как решающего исторического фактора, или, как говорит Вагнер, признание того, что «другой мир возможен» (Wagner, 2005, p.93; Виттрок, 2005, стр. 61 сл.). Достоинством этого подхода является то, что он пытается рассматривать современность в плюралистической перспективе как историю непрерывных процессов формирования и трансформации того, что Эйзенштадт (2000) называет «культурными программами», термин, придуманный для замены понятий «цивилизации». »И« общества »(стр. 2). Следовательно, он сопротивляется как стремлению теоретизировать современность в одномерном стиле (скажем, обусловленному развитием экономики), так и в некоторой степени склонности понимать современность через чрезмерно упрощенную концепцию отрывка от средневековья до современности. единицы.

Эйзенсатдт понимает современность как «отдельную цивилизацию с отличными институциональными и культурными характеристиками», как «кристаллизацию» «способов интерпретации мира» или как формирование отдельного социального воображаемого, как он пишет вслед за Касториадисом (Eisenstadt, 2002, стр. стр.28).

Подход множественной современности явно направлен против предположения Фукуямы о предполагаемом отсутствии альтернатив устоявшимся социально-экономическим и политическим институтам капитализма, которые стали популярными под рубрикой «конца истории».Он также был сознательно разработан против конфликтной интерпретации Сэмюэля П. Хантингтона о западных и незападных цивилизациях (Eisenstadt, 2002, p. 27). В этом отношении он в значительной степени ставит под сомнение предположение, что социальные изменения можно теоретизировать в целом с точки зрения прогресса или эволюции и что этот прогресс представлен конкретным прогрессом культуры, общества, науки, экономики и политики. учреждения в западном мире.Однако также отмечалось, что идея почти «прямой» связи между осевым возрастом и нашей «нынешней эпохой» довольно неустойчива (Wagner, 2012, стр. 156), в то время как сам акцент на «множественности современностей» ”Подход к рефлексивности, историчности и агентству можно рассматривать как некритически воспроизводящий основные концепции современности (Wagner, 2005, p. 104).

В ответ на эти проблемы Вагнер предложил в своей работе Modernity as Experience and Interpretation (Wagner, 2008) и в своих последующих работах изучить современность с точки зрения по крайней мере трех фундаментальных проблем (а именно.эпистемический , политический и экономический ) без привилегии априори любой из них и, во-вторых, заменить понятие «прогресс» термином «улучшение с течением времени» (Wagner, 2012, стр.151). В том же ключе он предлагает по возможности избегать перегруженных значениями терминов «общество» и «цивилизация» и заменить их более подвижным и неопределенным понятием «коллективное самопонимание» (Wagner, 2012, p. 158). Предложение Вагнера интересно в том, что касается наших часто вводящих в заблуждение концепций общества, цивилизации и прогресса, но требуется много концептуальной работы, прежде чем мы сможем довольствоваться тем, как тупиковые ситуации возникают в результате современного и современного понимания коллективность, субъективность и идентичность можно преодолеть.Фактически, понятие «улучшение с течением времени» имеет то достоинство, что оно сохраняет «слабый» идеал прогресса, пытаясь порвать с приверженностью идее имманентного развития и энтелехии в том смысле, который обсуждался выше. То же самое касается попытки Вагнера заменить понятие «физические человеческие существа» более традиционным понятием «субъект», хотя следует отметить, что предлагаемый термин не более осязаем и не менее метафизичен, чем альтернативы, в то время как он предполагает серьезную проработку ключевых понятий, таких как тело, личность, существо и т. д.прежде, чем мы сможем использовать его удовлетворительным образом.

Однако неоспоримое достоинство вышеупомянутого предложения Вагнера состоит в том, что оно тематизирует проблемы, порожденные связью между концепциями современности и идеей прогресса, предоставляет нам альтернативные способы теоретизирования современности и тем самым показывает возможную неизбежность . вопроса прогресс . Связь между современностью и прогрессом, безусловно, становится менее заметной в дискурсах, которые экстраполируют радикальный разрыв между модерном и постмодерном, как, например, в работе Лиотара «Постмодернистское состояние », которая опирается и расширяет «более ранний тезис о постиндустриальном обществе» и подчеркивает « влияние новых информационных и коммуникационных технологий »(Вагнер, 2015, с.107), или с дискурсами, которые пытаются полностью деконструировать западную метафизику и, следовательно, современную озабоченность прогрессом. Однако по своему происхождению деконструктивные дискурсы часто не могут противостоять искушению преувеличить аспект упадка , как, например, в предположении Ницше, что контр-творческие формы власти составляли европейскую цивилизацию XIX века, или в утверждении Хайдеггера, что технология формирует конечный горизонт западной метафизики, исключающий альтернативные проявления общего и индивидуального бытия.

По крайней мере, с 2008 года работы Вагнера все больше проникают в острый вопрос прогресса, и его последняя опубликованная книга по этому вопросу (2016) является таким ответом, попыткой заселить пространство, открывшееся между крайней верой в прогресс восемнадцатого и девятнадцатого века и разочарования в прогрессе, которое характеризует большую часть двадцатого века и современность. Вагнер признает различные измерения прогресса и разнообразие интерпретаций, исторически даваемых этому понятию, а также то, что — вслед за Гадамером — мы могли бы назвать «проблемой применения», т.е.е., тот факт, что всегда существует динамика между интерпретацией и претворением «концепции в жизнь» (Wagner, 2016, p. 10). Действительно, чтобы отдать должное этой сложной совокупности значений, практик, институтов, социальных и политических формаций и индивидов, он исследует свой материал в соответствии с тремя вышеупомянутыми problématiques (Wagner, 2016, стр. 13–14). .

Вагнер утверждает, что за концепциями, образами, практиками и институциональными достижениями в отношении прогресса в областях науки / знания и экономики действует общий «механизм», где воображаемое значение «мастерства», кажется, сопровождает значение прогресса ( Вагнер, 2016, с.38). В этом отношении реконструктивный проект Вагнера находится под сильным влиянием известного тезиса Касториадиса о том, что современность основана на двух — часто противоречащих друг другу, но также и запутанных — основных воображаемых значениях , а именно. неограниченное расширение «рационального господства» и политической «автономии» (Castoriadis, 1997, p. 37).

В моем понимании работы Вагнера это влияние интерпретации автономии Касториадисом объясняет особый акцент, сделанный на политической проблеме , и его понимание того, что « one ключевой задачей нашего времени должен быть политический прогресс» в смысле «радикальная приверженность демократическому агентству» (Вагнер, 2016, стр.21). Вагнер выражает это понимание по-разному, например, с точки зрения необходимости как признать, так и активно возродить то, что он называет «исторической темпоральностью». Темпоральность здесь означает признание всегда динамичного и ненадежного социально-исторического или положения дел, характеризующегося напряжением между «абстрактными и« презентистскими »концепциями индивида и коллектива» и различными действительными переживаниями « господство и несправедливость »(Вагнер, 2016, с. 128).

Здесь Вагнер снова использует опыт различных «протестных» социальных движений, возникших в 1960-х годах, и подчеркивает необходимость пересмотра социальных и политических форм прогресса, избегая при этом крайностей того, что он называет «гибридными проектами радикальной трансформации». не отвергая, однако, и зерна истины, которым они могут обладать (Wagner, 2016, p. 103, 150–152). В самом деле, если «критика и протест» подпитывают поиск «нормативно более совершенных решений», то Вагнер прав, делая большой акцент на роли протестных движений, таких как антиколониальное движение, феминистское движение и движение против апартеид в Южной Африке в новой интерпретации понятия прогресса и в распаде организованной современности (Wagner, 2016, p.108–115).

Короче говоря, Вагнер определяет главным «механизмом» прогресса с середины восемнадцатого века до последней части двадцатого века как господство и сопротивление господству, и он настаивает на том, что понятие прогресса не должно быть полностью отвергнуто, но что его, скорее, следует заменить относительной концепцией прогресса через переработку идеи Просвещения о коллективной и личной автономии (Wagner, 2016, p. 152).

Некоторые заключительные замечания

«В наш век историков и других интеллектуалов нет нужды заявлять, что идея прогресса« умерла вместе с Гербертом Спенсером »,« закончилась с девятнадцатым веком »и« навсегда изгнана Первой мировой войной »… Но правда лежит в другом месте », — пишет Нисбет в 1980 году и продолжает утверждать, что, несмотря на обилие и разнообразие вызовов идее прогресса в двадцатом веке,« догма прогресса не на пороге смерти »(Nisbet, 1994, п.297). Спустя почти 30 лет, несмотря на то, что в настоящее время такие вызовы распространяются по всему миру, прогресс и упадок вряд ли исчезнут из воображаемого современной философии и науки, как это попыталось показать в этом кратком эссе.

Поскольку меня в первую очередь интересовало то, каким образом тема прогресса сформировала социальную теорию и особенно теории социальных изменений, только косвенно — и мимоходом — я обратился к нормативному аспекту отношений между различными проектами, которые могли быть реализованы. в некотором роде характеризуемый как «современный» и прогрессивный.Однако очевидно, что большая часть обсуждения неотвратимости вопроса о прогрессе точно указывает на необходимость дальнейшего прояснения этого аспекта. По общему признанию, это довольно сложный вопрос, требующий тщательного обсуждения многих современных течений мысли, в то же время он включает важные эпистемологические и философские вопросы, которым следует посвятить отдельное исследование. В этом отношении подход Вагнера является весьма многообещающим, поскольку напрямую фокусируется на теме прогресса и показывает с другой точки зрения необходимость переосмысления «проекта» Просвещения.Для Нисбет было ясно, и, возможно, сегодня стало еще яснее, что наивная, безоговорочная вера в прогресс нежизнеспособна. В то же время мы должны принять во внимание мысль Вагнера о том, что полное отрицание идеи прогресса может оказаться опасным для социального и политического будущего мира, или заявления Нисбета о том, что «в самом древнем и самом широком смысле» идея прогресса «чаще ассоциируется с добром, чем со злом» (Нисбет, 1994, стр. 318).

Независимо от того, понимаем ли мы, что истоки прогресса лежат в греко-римской античности (Nisbet, 1994, p.11), или, если рассматривать его как уникальные современные образы, очень трудно полностью отделить множественные формы современности от прогресса. Действительно, прогресс ставит перед нами новые задачи как на уровне теории, так и в различных других измерениях социального мира (-ов), вызовы, на которые мы должны реагировать. Различная критика разума и социального развития во всем мире явно подорвала веру в универсальность разума, сделав любую попытку переосмысления основных принципов Просвещения и разума как ненадежной, так и необходимой.

Авторские взносы

Автор подтверждает, что является единственным соавтором данной работы, и одобрил ее к публикации.

Заявление о конфликте интересов

Автор заявляет, что исследование проводилось в отсутствие каких-либо коммерческих или финансовых отношений, которые могут быть истолкованы как потенциальный конфликт интересов.

Сноски

Список литературы

Адорно, Т., и Хоркхаймер, М. (1986). Диалектика Просвещения , 2-е изд.Лондон, Нью-Йорк: Verso.

Google Scholar

Александр, Дж. К. (1978). Формальный и содержательный волюнтаризм в творчестве Талкотта Парсонса: теоретическая и идеологическая интерпретация. Am. Социол. Ред. 43, 177–198. DOI: 10.2307 / 2094698

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Александр, Дж. К. (1990). «Между прогрессом и апокалипсисом: социальная теория и мечта разума в двадцатом веке» в Переосмысление прогресса: движения, силы и идеи в конце 20-го. -е. век. , ред.А. Джеффри и П. Штомпка (Бостон: Анвин Хайман), 15–38.

Google Scholar

Арендт, Х. (1973). Истоки тоталитаризма . Сан-Диего, Нью-Йорк, Лондон: Харкорт Брейс.

Google Scholar

Арнасон, Дж. П. (2014). «Воображаемые значения», in Cornelius Castoriadis: Key-Concepts , ed. С. Адамс (Лондон, Нью-Йорк: Блумсбери), 23–42.

Google Scholar

Арнасон, Дж. П. (2015). Элиас и Эйзенштадт: множественные значения цивилизации. Soc. Воображения 1, 146–176. DOI: 10.5840 / si20151221

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Baehr, P. (2002). Основатели, классики, каноны . Нью-Брансуик, Лондон: Издатели транзакций.

Google Scholar

Балибар, Э. (1995). in Философия Маркса , пер. К. Тернер (Лондон, Нью-Йорк: Verso).

Google Scholar

Betz, H.-G. (1991). Постмодернистская политика в Германии: политика негодования .Лондон: Макмиллан.

Google Scholar

Betz, H.-G. (1994). Радикальный правый популизм в Западной Европе . Лондон: Макмиллан.

Google Scholar

Бургер П. и Лакманн Т. (1971). Социальное конструирование реальности: трактат по социологии знания . Лондон: Penguin Books.

Google Scholar

Castoriadis, C. (1987). in Воображаемый институт общества , пер. К. Блейми (Кембридж, Массачусетс: MIT Press).

Google Scholar

Castoriadis, C. (1997). «Отступление от автономии», в Корнелиус Касториадис: Мир во фрагментах , изд. Д. А. Кертис (Стэнфорд, Калифорния: Stanford University Press), 32–43.

Google Scholar

Касториадис, К., Рикер, П. (2016). in Dialogue sur l ’histoire et l’ imaginaire social , ed. Ж. Мишель (Париж: EHESS).

Google Scholar

Клогер Дж. (2014). «Ансамблистически-тождественная логика (энсейдическая логика)», в Корнелиус Касториадис: Key-Concepts , изд.С. Адамс (Лондон, Нью-Йорк: Блумсбери), 107–116.

Google Scholar

Дэнси Дж. И Соса Э. (2000). Спутник по эпистемологии . Оксфорд: Блэквелл.

Google Scholar

Эйзенштадт, С. Н. (2000). Множественные СОВРЕМЕННОСТИ. Дедал 229, 1–29.

Google Scholar

Айзенштадт, С. Н. (2002). «Некоторые наблюдения о множественных современностях», в «Размышления о множественных современностях: европейские, китайские и другие интерпретации» , ред.Заксенмайер, Дж. Ридель и С. Н. Эйзенштадт (Лейден: Brill).

Google Scholar

Элиас, Н. (1996). in Немцы: борьба за власть и развитие привычек в девятнадцатом и двадцатом веках , пер. Э. Даннинг и С. Меннелл (Нью-Йорк: издательство Колумбийского университета).

Google Scholar

Элиас, Н. (2000). in Цивилизационный процесс: социогенетические и психогенетические исследования , Revised Edn, пер. Э. Джефкотт, Э.Даннинг и С. Меннелл (Оксфорд: Блэквелл).

Google Scholar

Фейерабенд, П. (1987). Прощай, разум . Лондон, Нью-Йорк: Verso.

Google Scholar

Фукуяма, Ф. (1992). Конец истории и последний мужчина . Нью-Йорк: Свободная пресса.

Google Scholar

Гадамер, Х.-Г. (1989). in Truth and Method , 2nd Edn, trans. J. Weinsheimer и D. G. Marshall (Лондон: Sheed and Ward).

Google Scholar

Гидденс, А.(1991). Последствия современности . Кембридж: Polity Press.

Google Scholar

Гидденс А. (1992). «Введение», у Макса Вебера, в Протестантская этика и дух капитализма , изд. Т. Парсонс (Лондон, Нью-Йорк: Рутледж), vii – xxiv.

Google Scholar

Гош, П. (2014). Макс Вебер и «Протестантская этика»: истории близнецов . Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.

Google Scholar

Хабермас, Дж.(1987). in Теория коммуникативного действия , Vol. 2, изд. Т. Маккарти (Бостон: Beacon Press).

Google Scholar

Хабермас Дж. (1990). in Философский дискурс современности , изд. Ф. Лаэренс (Кембридж: Polity Press).

Google Scholar

Hans, J., and Knöbl, W. (2009). в Социальная теория: двадцать вводных лекций , изд. А. Скиннер (Кембридж: издательство Кембриджского университета).

Google Scholar

Хайдеггер, М.(1993). «Вопрос о технологии», в Martin Heidegger: Basic Writings , ed. Д. Ф. Крелл (Лондон: Рутледж), 307–341.

Google Scholar

Хоннет А. (2009). в Патологии разума , пер. Дж. Инграм и другие (Нью-Йорк: издательство Колумбийского университета).

Google Scholar

Ингельхарт, Р. Ф. (1977). Тихая революция: изменение ценностей и политических стилей среди западной общественности . Принстон, Нью-Джерси: Издательство Принстонского университета.

Google Scholar

Джоас, Х. (1991). «Несчастный брак герменевтики и функционализма», в Communicative Action: Essays on Jürgen Habermas’s Theory of Communicative Action , trans. А. Хоннет и Х. Джоас (Кембридж, Массачусетс, Массачусетский технологический институт), 97–118.

Google Scholar

Koselleck, R. (2004). in Futures Past: On the Semantics of Historical Time , ed. Т. Кейт (Нью-Йорк: издательство Колумбийского университета).

Google Scholar

Лёвит, К.(1949). Значение в истории . Чикаго, Лондон: Издательство Чикагского университета.

Google Scholar

Лёвит, К. (1993). in Макс Вебер и Карл Маркс , изд. Б. С. Тернер (Лондон, Нью-Йорк: Рутледж).

Google Scholar

Lucaks, G. (1972). in История и классовое сознание: исследования марксистской диалектики , пер. Р. Ливингстон (Кембридж, Массачусетс: MIT Press).

Google Scholar

Луман, Н. (1995).в Социальные системы , пер. Дж. Беднарз-младший и Д. Беккер (Стэнфорд, Калифорния: Stanford University Press).

Google Scholar

Лиотар, Дж. Ф. (1984). in Состояние постмодерна: отчет о знаниях , пер. Г. Беннингтон и Б. Массуми (Манчестер: издательство Манчестерского университета).

Google Scholar

Мюллер, Х.-П. (1994). Социальная дифференциация и органическая солидарность: «разделение труда». Sociol Forum (Randolph N.J.) 9, 73–86.DOI: 10.1007 / BF01507706

CrossRef Полный текст | Google Scholar

Нэнси, Ж.-Л. (1991). in The Inoperative Community , ed. П. Коннор; пер. П. Коннор, Л. Гарбус, М. Холланд и С. Сони (Миннеаполис, Оксфорд: University of Minnesota Press).

Google Scholar

Нехамас А. (1996). «Ницше, современность, эстетизм», в Кембриджский компаньон Ницше , ред. Б. Магнус и К. М. Хиггинс (Кембридж: издательство Кембриджского университета), 223–251.

Google Scholar

Нисбет Р. А. (1965). «Эмиль Дюркгейм», в Эмиль Дюркгейм, , изд. Р. А. Нисбет (Нью-Джерси: Прентис-Холл), 9–102.

Google Scholar

Нисбет Р. (1969). Социальные изменения и история: аспекты западной теории развития . Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.

Google Scholar

Нисбет Р. (1994). История идеи прогресса . Нью-Брансуик, Лондон: Издатели транзакций.

Google Scholar

Парсонс, Т. (1949). Структура социального действия . Нью-Йорк, Лондон: Свободная пресса.

Google Scholar

Парсонс, Т. (1966). Общества: эволюционная и сравнительная точки зрения . Нью-Джерси: Прентис-Холл.

Google Scholar

Парсонс, Т. (1991). Социальная система . Лондон: Рутледж.

Google Scholar

Ricoeur, P. (1986). Лекции по идеологии и утопии .Нью-Йорк: издательство Колумбийского университета.

Google Scholar

Роуз, Г. (1981). Гегель против социологии . Лондон: Атлон Пресс.

Google Scholar

Schutz, A. (1966). in Феноменология социального мира , пер. Г. Уолш и Д. Ленерт (Эванстон: издательство Северо-Западного университета).

Google Scholar

Смит, Д. (2001). Норберт Элиас и современная социальная теория . Лондон: МУДРЕЦ.

Google Scholar

Тейлор, К.(2007). Светский век . Кембридж, Массачусетс: Издательство Гарвардского университета.

Google Scholar

Ван Крикен, Р. (1998). Норберт Элиас . Лондон: Рутледж.

Google Scholar

Вагнер П. (2005). «Вопросы Паломара. гипотеза осевого возраста, европейская современность и историческая случайность », в Axial Civilizations and World History , eds J. P. Arnason, S. Eisenstadt, and B. Wittrock (Leiden, Boston: Brill), 87–106.

Google Scholar

Вагнер, П.(2008). Современность как опыт и интерпретация . Кембридж: Polity Press.

Google Scholar

Вагнер П. (2012). Современность: понимание настоящего . Кембридж: Polity Press.

Google Scholar

Вагнер П. (2016). Прогресс: реконструкция , Kindle Edn. Кембридж: Политика.

Google Scholar

Валлерстайн И. (1987). «Анализ мировых систем», в Social Theory Today , под ред.Гидденс и Дж. Тернер (Стэнфорд, Калифорния: Stanford University Press), 309–324.

Google Scholar

Валлерстайн И. (1991). «Маркс и история: плодотворные и бесплодные акценты», в Race, Nation, Class: Ambiguous Identities , eds É. Балибар и И. Валлерстайн (Лондон, Нью-Йорк: Verso), 125–134.

Google Scholar

Вебер М. (1992). in Протестантская этика и дух капитализма , изд. Т. Парсонс (Лондон, Нью-Йорк: Рутледж).

Google Scholar

Верник А. (2001). Август Конт и религия человечества: посттеистическая программа французской социальной теории . Кембридж: Издательство Кембриджского университета.

Google Scholar

Виттрок Б. (2005). «Значение осевого возраста», в Axial Civilizations and World History , eds J. P. Arnason, S. Eisenstadt, and B. Wittrock (Leiden, Boston: Brill), 51–86.

Google Scholar

Модернизация — ЭГО

«Модернизация» была одной из наиболее обсуждаемых концепций теоретических и исторических социальных наук за последние пятьдесят лет.В ходе этого обсуждения концепции термина значительно изменились. Начавшаяся как оптимистическая и явно системно-зависимая производная от западных, европейских и североамериканских представлений о прогрессе, эта концепция осознала двойственность, властные структуры и непредвиденные последствия современности. Модернизация все больше превращалась из легко реализуемой и применимой — и часто поверхностной — концепции в общую эвристическую идею, которая поднимает вопрос о связях, удерживающих современные общества вместе, и механизмах, позволяющих изменения.Спорная теоретическая, но ориентированная на применение концепция превратилась в руководящий принцип, который, строго говоря, больше не поддается опровержению.

Рождение теории модернизации послевоенной эпохи

В своей «классической» форме, зародившейся в 1950-х годах, концепция модернизации исследовала логику развития современных обществ. Он постулировал процесс однонаправленного развития, в ходе которого общества освобождались от состояния традиции и все более принимаемых черт современности.«Модернизация» в этом смысле относится к ряду процессов, наиболее важными из которых являются индустриализация, демократизация, бюрократизация и секуляризация. Таким образом, современные общества считаются индустриальными, демократическими, нерелигиозными и управляются бюрократией. Подходы к модернизации исходят из предположения, что эти процессы обнаруживают значительную степень взаимозависимости и взаимосвязи. Согласно теории модернизации, индустриальное общество неизбежно должно утвердиться как секуляризованное общество; модернизированные общества рано или поздно переходят к демократии.

Истоки этой мысли можно по существу проследить до теории эволюции, и в большинстве случаев она в некоторой степени прибегала к парсонианской модели развития современных обществ. В свою очередь, американский социолог Талкотт Парсонс (1902–1979) сам участвовал в теоретической разработке концепции модернизации. 1 Это не была последовательная теория в самом строгом смысле слова. Скорее, модное слово «модернизация» (когда оно не просто относилось к просторечному пониманию обновления) стало зонтиком для целого конгломерата подходов, которые могли варьироваться от долгосрочного исторического анализа формирования социальных классов до теорий о ходе экономическое развитие и эмпирические панельные исследования современных политических культур. 2 Общим для этих подходов была их тенденция мыслить категориями стадий развития и исходить из предположения, что процессы развития следовали определенному прогрессу, который просто допускал временный рецидив. Они также постулировали взаимозависимость основных процессов, описанных выше, и, таким образом, предположили будущее сближение обществ, даже если они все еще демонстрируют значительные различия. Фоном для этого движения послужила нормативная цель современного послевоенного европейского и североамериканского общества, и модернизация часто слишком легко приравнивалась к процессу американизации.

Первоначально эту теорию можно было понять в контексте холодной войны. 3 Он заявлял об историческом превосходстве западноевропейской / американской модели капиталистической демократии над регулируемыми автократическими моделями как восточноевропейского коммунизма, так и фашистского авторитаризма. Помимо этого, теорию можно также рассматривать как реакцию на процесс деколонизации, происходивший в то время. Он ожидал, что страны третьего мира догонят и станут «развивающимися странами», т.е.е. развиваться по пути европейской / североамериканской современности. По этой причине сторонники теории модернизации часто работали в агентствах по развитию. Таким образом, когда дело дошло до коммунистических стран и стран третьего мира, эти теории содержали значительную прогностическую претензию. Они не только считали себя историческими попытками объяснить процессы в прошлом, но также стремились описать возможные и желательные сценарии будущего. В этом смысле они не были просто аналитическими инструментами, но и предложениями политических консультантов.Теория модернизации задумывалась как план политики, направленной на то, чтобы рано или поздно вывести все общества мира на один и тот же уровень развития.

Теория модернизации вызвала значительный интерес, не в последнюю очередь потому, что она предоставила шаблон для развития и провозгласила оптимистичное, хотя и расплывчатое, видение будущего. И все же это также быстро вызвало резкую критику, в которой теоретические построения критиковались как непоследовательные и эмпирически неправдоподобные.Что — помимо заманчивой концепции общества в сбалансированном состоянии «эритмии» 4 — поддерживало аргумент о том, что все эти большие процессы каким-то образом переплетены друг с другом? Разве Соединенные Штаты не выявили драматического диссонанса между экономической модернизацией и привязанностью к (и даже возрождением или переизобретением) традиций, то есть в сфере религии? Разве национал-социализм и коммунизм советского образца не были примерами возможности разъединения подпроцессов модернизации, таких как индустриализация и демократизация? Была ли традиция чем-то большим, чем статическая остаточная категория, которая только поднимала современность на еще более высокий уровень без адекватного понимания исторических и современных традиционных обществ? 5 Критики отмечали, что общества встали на путь «современности» в разные моменты времени и, таким образом, могли учиться друг у друга.Но разве сам по себе этот экзогенный фактор не обязательно ведет к разным путям модернизации? 6 В конце концов, является ли теория модернизации не перспективной (как она утверждает) в своем эвристическом горизонте, а на самом деле — исходя из американизированного «конца истории» — ретроспективным взглядом, просто распространяющим прошлый опыт на будущее? 7

Историческое развитие

Исследования, вдохновленные теорией модернизации, также пришли к моделированию своих устройств под впечатлением этой критики.Израильский социолог Шмуэль Эйзенштадт (1923–2010), который внес важные изменения в подход и может считаться «пионером теории модернизации» (Вольфганг Кнебль), занимался вопросами социальных и политических изменений еще в великих империях древности. . Он указал, что решительный поворот событий произошел задолго до перехода к современному периоду. 8 Более того, исследуя социальные группы, такие как городские элиты и военные, он смог представить модернизацию в соответствии с моделью конфликта, а не гармоничной, как, казалось, предполагал функционалистский подход.Более того, он сконцентрировался на политических структурах и системах в центре своей работы, гораздо больше, чем другие в этой области, что поставило его в противоречие с другими подходами, которые имели тенденцию придавать большее значение экономическим структурным изменениям. Поскольку с исторической точки зрения империи не только росли, но и падали, Эйзенштадт мог также говорить о процессах «де-дифференциации», которые, в отличие от обычно довольно линейных концепций, делали больший упор на случайность развития.В исследовании 1966 года современных процессов модернизации, связанных с деколонизацией, он указал, что модернизация всегда сопровождалась дезорганизацией и протестом. Соответственно, нельзя было ожидать, что догонение «третьего мира» пойдет гладко. В этом контексте он также подчеркнул роль империализма в замедлении развития, тем самым поставив под сомнение преимущества западного вмешательства. 9 Модернизация, по словам Эйзенштадта, была далека от ритмичного процесса, она представляла собой панораму нагруженных конфликтами споров, в которых рождались как победители, так и проигравшие.

Тем не менее, работа Айзенштадта изначально оставалась привязанной к идее общей конечной цели. Но работы, основанные на исторической аргументации, такие как работы американского социолога Баррингтона Мура (1913–2005), показали, что цель сама по себе мало что значила. 10 Исследование Мура социальных истоков диктатуры и демократии интересовало роль сельского хозяйства в процессе модернизации. Он утверждал, что общества могут развиваться разными путями к современности, которые вытекают из их конкретных исторических отпечатков, традиций и того, как они обрабатываются.Для него коммунизм, фашизм и демократия представляли собой три варианта таких различных путей развития, основанных на различных структурах их конкретных аграрных секторов, которые достигли социальной рационализации с помощью своих собственных врожденных стратегий, но в конечном итоге стали конкурировать друг с другом. «Пути развития» и вытекающая из них «зависимость от пути» вскоре стали ключевыми концепциями теории модернизации и привели к далеко идущим различиям в концепции эволюции общества. Этот термин теперь может означать, что обществу необязательно нужно делать все точно так же, как это делали США или Западная Европа.

В частности, для немецких историков понятие различных путей развития выражается в концепции «German Sonderweg », которая, несмотря на все различия, имеет неоспоримое сходство с теорией модернизации. 11 Тезис Sonderweg постулирует специфически немецкую отсталость в отношении либеральных ценностей, терпимости и гражданского духа, высокий уровень доверия к авторитарному государству и нарушенное отношение к социальным конфликтам.В середине 1960-х социолог Ральф Дарендорф (1929–2009) изобразил традиционное немецкое недоверие к демократии и восприимчивость к авторитарным моделям порядка в широко известной книге. Он утверждал, что, несмотря на прогрессивную экономическую структуру, Германия никогда по-настоящему не принимала политическую современность с ее открытостью к социальным различиям и способностью выдерживать конфликты до 1945 года. В то же время он признал, что национал-социализм радикально изменил политический менталитет немцев: «Der Volksgenosse verbietet die Wiederkehr des Untertanen; darin liegt sein spezifisch modernes Gesicht.»(Концепция товарища Volk запрещает возвращение идеи предмета; в этом его специфически современное лицо). 12 В этом отношении национал-социализм, согласно Дарендорфу, коренным образом модернизировал немецкое общество.

В 1980-х годах дискуссия, инициированная Дарендорфом, велась в соответствии с нормативным предзнаменованием того, был ли национал-социализм современным явлением. Многие участники дискуссии восприняли это как вопрос о том, были ли нацисты частью «хорошей» современности.С сегодняшней точки зрения особенно поразительно то, в какой степени обсуждение было узко сосредоточено на положительных чертах современности, то есть демократии и участии, и как темные стороны современности были просто заблокированы. Антисемитизм, отказ от капитализма и насильственный характер национал-социализма просто считались «антисовременными». 13 Таким образом, немецкий историк Ганс Моммзен (1930–2015) мог описать национал-социализм как «притворную модернизацию» ( vorget ä uschte Modernisierung ). 14 Эти дебаты не приняли во внимание основные результаты недавнего исследования, согласно которым безграничное насилие и одержимость национал-социализмом порядком любой ценой были точным выражением того, что характеризовало его как подлинно современное явление. 15 Национал-социалисты, однако, были совсем не антисовременными «дикарями», они были «обычными людьми»; у вдохновителей истребления было совершенно современное представление о том, в какой степени общества могут быть сформированы. 16 Это слепое пятно становится еще более очевидным, если учесть, что двойственность современности уже была подчеркнута одним из первых теоретических трактовок национал-социализма в Германии: Теодором В. Адорно (1903–1969) и Максом Хоркхаймером (1895–1973). ) Диалектика Просвещения ( Dialektik der Aufklärung ), которая была опубликована в 1947 году.

Модернизация после 1990 года: возрождение и новая критика

С падением коммунизма в 1990 году теория модернизации неожиданно возродилась.Внезапно казалось, что, несмотря на всю критику противоположного, аргумент о превосходстве западной модели все-таки оказался верным. Что касается ГДР, социолог Марио Райнер Лепсиус (1928–2014) отстаивал парадигматический аргумент о том, что разделение дифференциации в социалистическом обществе равенства исчерпало любой потенциал для модернизации. 17 Итак, реорганизация политики, экономики, а также концепция гражданского общества в Восточной Европе после 1989 года, по всей видимости, происходили в соответствии с западными представлениями.Однако вскоре стало очевидно, что это совпадение было чисто поверхностным по своей природе; На первый план вышли эндемичные традиции, старые элиты и менталитеты оказались более укоренившимися, чем предполагалось ранее. Содействие демократизации через процветание во многих случаях терпело неудачу. В ряде восточноевропейских обществ, особенно в бывших советских республиках, возникла авторитарная модель с националистическими чертами, которая преследовала экономическую модернизацию без фундаментальных изменений политической структуры. 18

В других странах также наблюдается рост осведомленности не только о различных возможных путях развития, но и о различных целях. В частности, Китай представляет собой яркий пример модели, которую также можно наблюдать в России: структурная экономическая трансформация с определенной степенью безжалостного капитализма и, тем не менее, сильным акцентом на элементы экономического планирования как раз сопровождается не демократизацией, а авторитарным контролем. . Вместе с этим часто сопровождается явное сохранение и даже реконфигурация традиций, особенно религиозных.Таким образом, ставится под сомнение постулат взаимозависимости, предполагающий равномерно направленную модернизацию различных секторов. Вместо этого считается возможным развитие одних секторов, оставляя «позади» другие сектора. Сторонники таких частичных изменений утверждают, что более или менее одновременная модернизация всей экономики, политики, образования, религии и т. Д. Приведет к чрезмерной нагрузке на соответствующие общества. Они указывают на феномен, который уже был обнаружен самими теоретиками модернизации: эти быстрые изменения включают более сильную ссылку на традицию, поскольку именно изменения в первую очередь делают традицию возможной.Соответственно, статичные общества фактически не имеют традиций, поскольку сегодняшние условия не сильно отличаются от вчерашних. Таким образом, даже традицию можно считать частью модернизации.

Таким образом, китайская модель не поддерживает идею временного расширения изменений, то есть отсрочки модернизации в отдельных секторах до послезавтра. Вместо этого становится очевидным, что одни секторы демонстрируют чрезвычайно высокую степень развития, тогда как другие остаются совершенно отсталыми.Собственно говоря, это уже было в Японии. 19 Вопросы, касающиеся постулата взаимозависимости, который уже был поставлен в 1960-х годах в отношении постколониальных обществ, теперь были переформулированы и применены к постсоциалистическим государствам Восточной Европы и развивающимся странам Азии, Африки и Латинской Америки. Америка. В этом отношении крах коммунизма Восточного блока выявил целый ряд эмпирических возражений против неизбежной динамики концепций теории модернизации.Размышляя над такими концепциями с марксистской точки зрения, Йоханн Палл Арнасон (1940 г.р.) даже утверждал, что основные причины распада Советского Союза кроются в случайных факторах, а не в систематической необходимости. 20 То, что ожидало нас, было не западным модерном, а культурно специфическим путем развития.

Термины «модернизация» и «современность» также подвергались критике с теоретической точки зрения. Прежде всего, были возражения против неявно нормативного понятия концепции современности.Поскольку критическая оценка диктаторского и колониального прошлого указала на его насильственный характер, современность уже не может косвенно считаться «хорошей» современностью. Польский социолог Зигмунт Бауман (1925–2017) подтвердил идею амбивалентной современности: с одной стороны, современность стремится к ясности, стабильности и прозрачности; с другой — порождает изоляцию, проигравших, нестабильность и непроницаемость. Таким образом, современность в конечном итоге страдает из-за своей собственной сложности. 21 Почти все концепции современности подчеркивают эту амбивалентность.Более поздние чтения работ Макса Вебера (1864–1920) сделали больший акцент на его представлениях о «железной клетке рабства» («stahlhartes Gehäuse der Hörigkeit») 22 , чем на потенциалах рационализации, которые, как правило, были на высоте. центр более традиционных интерпретаций Вебера. 23 Мишель Фуко (1926–1984) добился того, чтобы набеги на темную сторону современности — дисциплинарное общество, интернализацию властных отношений и обусловливание субъекта — теперь пользуются беспрецедентной степенью влияния. 24 Бруно Латур (род. 1947), французский социолог науки и технологий, считал неразрешимый антагонизм между природой и обществом, присущий современности. Современность неизменно порождает отчуждение; в своих впечатляющих полевых исследованиях по развитию новых технологий он показал, что предполагаемая рациональность социальных процессов ведет к иррациональности. 25 Более того, опираясь на работы немецкого философа Петера Слотердейка (род. 1947), он утверждал, что экспортный продукт современности был, прежде всего, предназначен для «других»: «Wir Europäer liebten die Globalisierung, solange wir diejenigen Waren, die sie durchführten, doch nun, wo wir von den anderen globalisiert werden, finden wir das Ganze nicht mehr so ​​lustig und schreien plötzlich nach Wurzeln, Mauern, Standorten, Nischen und undre, wie die Franzosenllenus, ‘kulture. 26 Критика модернизации, таким образом, также приняла элементы из области постколониальных исследований, которые рассматривали модернизацию как неоколониальную стратегию, направленную на то, чтобы заставить «других» встать на определенный путь развития, и ставили под сомнение альтруистические мотивы ее проводников. В своей широко известной книге Провинциализируя Европу , бенгальский историк Южной Азии Дипеш Чакрабарти (родился в 1948 году) присоединился к хору голосов, которые отвергли идею универсального курса развития по европейскому образцу и поставили ее в противоположность коренные интеллектуальные традиции незападных обществ. 27

Множество современностей

Действительно, оценка Чакрабарти была критикой, которую можно было отнести к той же категории, что и критика теории модернизации: как нормативная и ориентированная на интересы, сильно зависящая от местоположения и политически предвзятая. Теория модернизации отреагировала на серию возражений, продолжив разработку подходов, которые уже содержались в исходной концепции, но до сих пор мало упоминались. Это одна из причин, почему публикации о «модернизации» продолжают процветать.Краткий обзор ряда основных библиотечных каталогов Германии показал, что из всех книг с «модернизацией» в названии около половины было опубликовано после 2000. Следует признать, что многие из этих названий касаются модернизации недвижимости или административной практики; однако среди них есть также многочисленные теоретические размышления, исторические контекстуализации и учебники, продолжающие дискуссии последних пятидесяти лет и превращающие этот термин в совершенно новую форму.Уже в начале 1990-х гг. Голландские социологи Ханс ван дер Лоо (1954 г.р.) и Виллем ван Рейен (1938–2012 гг.) Придерживались нового подхода, который впоследствии стимулировал дальнейшие исследования и привлек новых сторонников. Обращаясь к критике телеологической природы теорий модернизации, их ситуативности и, наконец, их этноцентризма, они попытались переформулировать теорию модернизации, которая стремится обратить более пристальное внимание на амбивалентность современности; точно так же, как Зигмунт Бауман, но ближе к традиционному дискурсу функционализма, который был рассадником модернизационного подхода.Они понимают модернизацию как «einen Komplex miteinander zusammenhängender Struktureller, kultureller, Psychischer und physischer Veränderungen, der sich in den vergangenen Jahrhunderten herauskristallisierte und damit die Welt, in der wir augenblicklichtelebenchformt, lebenblicklich lebenchformt, gerendenblicklich lebenchformt». 28 Они представляют модернизацию как сумму четырех макропроцессов со своими собственными парадоксальными последствиями: дифференциация, рационализация, приручение и индивидуализация.Использование такой терминологии напоминает читателю классическую теорию макросоциологической структуры, практикуемую Парсонсом или Никласом Луманом (1927–1998). Действительно, их концепция модернизации чем-то напоминает всеобъемлющую и общую теорию современных обществ. 29 Однако они подчеркивают амбивалентные — они бы сказали: парадоксальные — характеристики этих четырех процессов, тем самым растворяя предшествующие нормативные предубеждения: рационализация, в конце концов, не только подразумевает, что действия социальных субъектов все в большей степени регулируются разумом.Это также может означать обратное: что организационная слепота возрастает и что различные системные рациональности сталкиваются. Приручение — термин, несомненно, обязанный сильному восприятию работ Норберта Элиаса в Нидерландах, — означает не просто подчинение человека природе, но и возникновение нового дисциплинарного общества, в котором люди руководствуются наукой, технологиями и предметами. к поведенческим ограничениям со стороны государства или других агентств.

Тем не менее, несмотря на более сбалансированный характер, эта переформулировка теории модернизации представляла собой лишь другой нормативный подход, только то, что приговор модернизации был уже не «хорошо» или «плохо», а «хорошо или плохо».«Одна конкретная форма теоретического прогресса демонстрирует гораздо более высокую степень абстракции, пытаясь избавиться от нормативных последствий. Связанная с социологами Энтони Гидденсом (1938 г.р.) и Ульрихом Беком (1944–2015 гг.), Ее наиболее важной концепцией является концепция Рефлексивность. Согласно Беку, современность сегодня достигла точки, когда она постоянно критически осмысливает свое собственное историческое положение. 30 Концепция рефлексивной модернизации учитывает возражения, противоречия и последствия модернизационных разработок.Этот термин был использован Беком в связи с его концепцией «второй современности». «Первая современность» вращалась вокруг производства товаров и богатства; но тем временем становилось все более очевидным, что, прежде всего, современность порождает риск . Это самонаблюдение в форме общества риска было тем, что определило вторую, рефлексивную современность. Таким образом, критика, подобная критике Чакрабарти, была продуктом современности сама по себе и, в свою очередь, способствовала модернизации общества, которое к настоящему времени стало восприниматься как глобальное сообщество.

Концепция «множественности современностей» Шмуэля Эйзенштадта подхватила эту критику аналогичным образом. 31 Он утверждал, что разнообразие досовременных обществ также сыграло роль в формировании идиосинкразии современного общества. Эйзенштадт отверг теорему о конвергенции индустриальных обществ; по его мнению, европейская современность была лишь одной из многих возможных моделей. Но что же тогда было общим ядром этих различных современностей, которые просто должны были существовать, чтобы поддерживать концепцию «современности»? Айзенштадт утверждал, что это ядро ​​следует искать в радикальной делегитимации корней и истоков.Действительно, исламский фундаментализм, несмотря на его постоянные ссылки на предполагаемую традицию, также представляет собой новое, анти-традиционное движение. Тем не менее, утверждал Эйзенштадт, многие незападные разработки явно опираются на западный опыт и меняют его. Он рассматривал фундаменталистские движения как возобновление якобинской революционной традиции, которая, после ее возникновения во время Французской революции, также сыграла важную роль в коммунистических движениях. Он пришел к выводу, что даже радикальный отказ от западных моделей не может избежать ссылок на западную современность в качестве ориентира.Традиции, как утверждал социолог Андреас Лангеноль (1970 г.р.), осознают этот процесс делегитимизации сегодня и поэтому подготовят их к неизбежному натиску критики, который рано или поздно неизбежен. 32 Старый метод спора с неопровержимыми истинами больше не будет достаточным для самоутверждения религий и других традиционных моделей дискурса: традиции не просто исчезают, но в конечном итоге также становятся рефлексивными в ходе этого процесса.

Таким образом, множественные современности «второй современности» никогда не будут наблюдаться как чистые, отдельные типы. Как убедительно показал Чакрабарти, европейская современность была насильственной, колониальной современностью, которая подавляла автохтонные традиции и использовала их в своих целях. Тем не менее европейская современность присутствует, и даже в Индии или Нигерии уже невозможно будет просто отказаться от этих традиций. Вторая современность включает в себя не только множественные современности, но также множество сильно переплетенных, разнородных и гибридных культур.Рефлексивность второй современности может даже заключаться в признании этих двусмысленностей и неоднородностей. Если это действительно так, то постколониальные исследования, какими бы критическими они ни были в отношении «западных» теорем модернизации, сами по себе могут быть истолкованы как неотъемлемая часть рефлексивной модернизации. Они являются примером того, как саморефлексия обществ всегда должна ожидать возможность того, что сама будет находиться под наблюдением и, таким образом, неизбежно изменится в критическом процессе. 33

Более поздние работы, таким образом, были направлены на анализ современности, которая воспринимает и историзует себя как таковую.Энтони Гидденс описывает четыре центральные особенности современности: устранение зависимости от пространства-времени (то есть общение в реальном времени на большие расстояния), устранение социальных систем, которые больше не зависят от пространственного взаимодействия, глобализации и возрастающей саморефлексивности. По сути, это привело к парадигматическому распределению изначально нормативных описаний, традиционно связанных с классической теорией модернизации. Это уже не отношения между рыночной экономикой и демократией в какой бы то ни было форме, а коммуникация без учета расстояния.Однако глобальное общество как коммуникативная сеть может означать разные вещи. Его можно использовать как возможность для ускорения экономических отношений, так же как его можно использовать для террористической деятельности или даже для организации новых гражданских институтов. «Аль-Каида», спецслужбы и арабская революция — все использовали одни и те же коммуникационные технологии. Модернизация больше не означает создание определенного набора экономических условий, включающих общества пионеров и опоздавших, но осознание коммуникативных действий в постоянно меняющихся контекстах.Прежде всего, растет понимание того, что общество состоит из наблюдений и что каждое отражение может порождать еще одно отражение. Вот как теория систем Лумана описывает современность. 34

Это, в свою очередь, поднимает вопрос о том, стала ли модернизация как концепция тем временем термином, наполненным смыслом, но не имеющим определения. Между телеологическим, нормативным и легко применимым понятием модернизации, с одной стороны, и концепцией ненаправленных, гетерогенных и гибридных процессов, характеризующихся возрастающей рефлексивностью даже традиций в коммуникативном обществе, с другой, становилось все труднее преодолевать этот разрыв. и поддерживать некоторую связь между этими конфликтующими подходами.Возможно, было бы более подходящим использовать термин модернизации для описания парадигмы, которая по существу остается в рамках концептуальных паттернов 1950-х годов, возможно, осознавая различные пути развития, но тем не менее придерживаясь видения конца. В этом смысле теория модернизации была бы мертва — по крайней мере, теоретически, поскольку на практике этот термин продолжает использоваться открыто. В самом деле, если мы мыслим категориями мирового сообщества и задаем вопросы, касающиеся дифференциации, двусмысленности и саморефлексивности, этот термин больше не может использоваться для объяснения процессов развития без дальнейших церемоний.В противном случае это было бы просто еще одним словом для обозначения социальных изменений.

Томас Мергель

Приложение

Библиография

Арнасон, Йохан Палл: Несостоявшееся будущее: истоки и судьбы советской модели, Лондон, 1993.

Бэнфилд, Эдвард К .: Моральные основы отсталого общества, Чикаго, Иллинойс, 1958.

Бауман, Зигмунт: современность и амбивалентность, Итака, Нью-Йорк, 1991.

Bauman, Zygmunt: Dialektik der Ordnung: Die Moderne und der Holocaust, Гамбург, 1994.

Beck, Ulrich: Risikogesellschaft: Auf dem Weg in eine zweite Moderne, Франкфурт-на-Майне 1986.

Beck, Ulrich et al.: Entgrenzung erzwingt Entscheidung: Was ist neu an der Theorie reflexiver Modernisierung ?, в: Ulrich Beck et al. (ред.): Entgrenzung und Entscheidung: Was ist neu an der Theorie reflexiver Modernisierung? Франкфурт-на-Майне, 2004 г., стр. 13–62.

Белла, Роберт: Религия Токугава: культурные корни современной Японии, Нью-Йорк, 1957 г.

Бендикс, Рейнхард: пересмотр традиций и современности, в: Сравнительные исследования общества и истории 9 (1967), стр.292–346.

Chakrabarty, Dipesh: Provincializing Europe: Postcolonial Thought and Historical Difference, Princeton, NJ 2000.

Дарендорф, Ральф: Gesellschaft und Demokratie, Мюнхен 1965.

Дегеле, Нина / Дрис, Христиан: Modernisierungstheorie: Eine Einführung, Мюнхен 2005.

Eisenstadt, Shmuel N. (ed.): Multiple Modernities, New Brunswick, NJ 2002.

Eisenstadt, Shmuel N .: Multiple Modernities, in: Daedalus 129,1 (2000), стр. 1-29.

Айзенштадт, Шмуэль Н.: Модернизация: протест и перемены, Englewood Cliffs, NJ 1966.

Эйзенштадт, Шмуэль Н .: Политическая система империй, Нью-Йорк, Нью-Йорк 1963.

Frei, Norbert: Wie modern war der Nationalsozialismus ?, in: Geschichte und Gesellschaft 19 (1993), pp. 365–387.

Giddens, Anthony: Konsequenzen der Moderne, Франкфурт-на-Майне, 1995.

Гилман, Нильс: Мандарины будущего: теория модернизации в Америке холодной войны, Балтимор, Мэриленд, 2003.

Хантингтон, Сэмюэл П.: Переход к переменам: модернизация, развитие и политика, в: Comparative Politics 3 (1971), стр. 283–322.

Knöbl, Wolfgang: Spielräume der Modernisierung: Das Ende der Eindeutigkeit, Weilerswist 2001.

Langenohl, Andreas: Tradition und Gesellschaftskritik: Eine Rekonstruktion der Modernisierungstheorie, Франкфурт-на-Майне 2007.

Латур, Бруно: Selbstporträt als Philosoph: Rede anläßlich der Entgegennahme des Siegfried Unseld Preises, Франкфурт-на-Майне, 28.Сентябрь 2008 г., онлайн: http://www.bruno-latour.fr/sites/default/files/downloads/114-UNSELD-PREIS-DE.pdf [19.06.2012].

Латур, Бруно: Wir sind nie modern gewesen: Versuch einer symrischen Anthropologie, Франкфурт-на-Майне, 2008.

Лепсиус, М. Райнер: Soziologische Theoreme uber die Sozialstruktur der «Moderne» und die «Modernisierung», в: Reinhart Koselleck (ed.): Studien zum Beginn der modernen Welt, Штутгарт 1977, стр. 10–29.

Лепсиус, М. Райнер: Die Institutionenordnung als Rahmenbedingung der Sozialgeschichte der DDR, в: Hartmut Kaelble et al.(ред.): Sozialgeschichte der DDR, Штутгарт, 1994, стр. 17–30.

Лернер, Дэвид: Переход традиционного общества: модернизация Ближнего Востока, Нью-Йорк, Нью-Йорк, 1958.

Липсет, Сеймур М .: Политический человек: социальные основы политики, Гарден-Сити, Нью-Йорк, 1960.

Loo, Hans van der / Reijen, Willem van: Modernisierung: Projekt und Paradox, Munich 1992.

Luhmann, Niklas: Das Moderne der modernen Gesellschaft, in: Niklas Luhmann: Beobachtungen der Moderne, Opladen 1992.

Мацерат, Хорст / Фолькманн, Генрих: Modernisierungstheorie und Nationalsozialismus, in: Jürgen Kocka (ed.): Theorien in der Praxis des Historikers: Forschungsbeispiele und ihre Diskussion, Göttingen 1977, стр. 86–116.

Мергель, Томас: Geht es weiterhin voran? Die Modernisierungstheorie auf dem Weg zu einer Theorie der Moderne, в: Thomas Mergel et al. (ред.): Geschichte zwischen Kultur und Gesellschaft: Beiträge zur Theoriedebatte, Мюнхен 1997, стр. 203–232.

Mommsen, Hans: Nationalsozialismus als vorgetäuschte Modernisierung, in: Lutz Niethammer (ed.): Der Nationalsozialismus und die deutsche Gesellschaft: Ausgewählte Aufsätze, Гамбург, 1991, стр. 405–427.

Моммзен, Маргарета: Das System Путин: Gelenkte Demokratie und politische Justiz in Russland, Мюнхен 2007.

Moore, Barrington: Soziale Ursprünge von Demokratie und Diktatur, Франкфурт-на-Майне 1974.

Parsons, Talcott: Sociological Theory and Modern Society, New York, NY 1967.

Peukert, Detlev: Max Webers Diagnose der Moderne, Геттинген 1989.

Prinz, Michael / Zitelmann, Rainer (ред.): Nationalsozialismus und Modernisierung, 2-е издание, Дармштадт, 1995.

Rostow, Walt W: The Stages of Economic Growth: A Non-Communist Manifesto, Кембридж, Массачусетс, 1960.

Рудольф, Ллойд I. / Хопер Рудольф, Сюзанна: современность традиций: политическое развитие в Индии, Чикаго, Иллинойс, 1967.

Schluchter, Wolfgang: Die Entwicklung des okzidentalen Rationalismus: Eine Analyze von Max Webers Gesellschaftsgeschichte, Тюбинген, 1979.

Швинн, Томас (ред.): Die Vielfalt und Einheit der Moderne: Kultur- und Strukturvergleichende Analysen, Wiesbaden 2006.

Смелзер, Нил: Социальные изменения в промышленной революции, Чикаго, Иллинойс, 1959.

Veyne, Paul / Foucault, Michel: Die Revolutionierung der Geschichte, Франкфурт-на-Майне 1992.

Weber, Max: Parlament und Regierung im neugeordneten Deutschland, in: Max Weber: Gesammelte politische Schriften, ed. Йоханнеса Винкельмана, 5-е издание, Тюбинген 1988, стр.306–443, онлайн: http://www.zeno.org/nid/20011441577 [12.04.2011].

Wehler, Hans-Ulrich: Modernisierungstheorie und Geschichte (1975), в: Hans-Ulrich Wehler: Die Gegenwart als Geschichte: Essays, Munich 1995, pp. 13–58, 266–284.

Wehling, Peter: Die Moderne als Sozialmythos: Zur Kritik sozialwissenschaftlicher Modernisierungstheorien, Франкфурт-на-Майне 1992.

Уитакер, К. С .: Дизритмический процесс политических изменений, в: Мировая политика 19 (1967), стр. 190–217. Luhmann, Moderne 1992.

Обществознание 9–12 классы | Государственные школы Стэмфорда

В учебной программе общеобразовательных школ средней школы используется методология обучения, основанная на запросах, адаптированная на основе модели «Понимание через дизайн». 3-летняя обязательная последовательность включает в себя историю древнего мира, обществоведение, современную всемирную историю и историю Соединенных Штатов. Факультативные курсы варьируются от права и справедливости, экономики и психологии до европейской истории, афроамериканских исследований и латиноамериканских исследований.

9 класс

Часть 1 — Древняя Греция

  • Как география Греции повлияла на рост ее цивилизаций?
  • Как сотрудничество и конфликт определили ход древнегреческой истории?
  • Как верования формировали греков, институты и города-государства?

Раздел 2 — Древний Рим

  • Как римские люди и учреждения продемонстрировали эффективное и неэффективное руководство?
  • Какова была роль технологий в римской истории и их влияние на всемирную историю?
  • Как действовали различные силы (т.е.г. ПЕРСИЯ) способствуют взлету и падению Римской империи?

Блок 3 — Китай и феодальная Япония

  • Какими были аспекты P.E.R.S.I.A Китайской империи и феодальной Японии?
  • Какие факторы способствовали взлету и падению великих империй? (Династия Хань)
  • Каковы были истоки, основные идеи и факторы, которые привели к возникновению и распространению систем верований? (Индуизм, буддизм, китайская философия)

Блок 4 — Раннее Новое время и подъем ислама

  • Как потребности, желания и доступность ресурсов повлияли на развитие региональной цивилизации? (Средневековая Европа и мусульманский мир)
  • Как верования формировали людей и институты в различных регионах мира?
  • Каковы были причины и результаты встреч региональных цивилизаций?

Блок 5 — Европейский ренессанс, реформация и научная революция

  • Каким образом различные силы (напр.г. ПЕРСИЯ) способствуют подъему Европы раннего Нового времени?
  • Как технологии повлияли на историю Европы раннего Нового времени?
  • Как изменения в верованиях сформировали людей, институты и народы Европы раннего Нового времени?

Блок 6 — Глобальные встречи — Азия

  • Как взаимодействие между потребностями, желаниями и ресурсами повлияло на исследование, расширение и колонизацию?
  • Каковы были различные реакции неевропейских цивилизаций на европейские исследования, экспансию и колонизацию?
  • Как технологии являются частью глобального обмена?

Блок 7 — Глобальные встречи: Африка и Латинская Америка

  • Как взаимодействие между потребностями, желаниями и ресурсами влияет на глобальные исследования?
  • Как силы (ПЕРСИЯ) повлияли на развитие Нового Света?
  • Как верования европейцев повлияли на жителей Латинской Америки и Африки?

Раздел 8 — Абсолютизм и Просвещение

  • Как абсолютизм сформировал нации в Европе?
  • Как взгляд на эффективное лидерство меняется от эпохи абсолютизма к эпохе Просвещения?
  • Какие факторы привели к Просвещению и как оно повлияло на убеждения людей, институты и рост наций?

Блок 9 — Эпоха революции и реакции

  • Как сотрудничество и конфликт повлияли на различные революции?
  • Как определяется эффективное лидерство в эпоху революции?
  • Каковы были причины и результаты эпохи революции?

10 класс ГРАЖДАНСТВО

РАЗДЕЛ 1 — Ваша роль как гражданина

  • Что такое гражданство?
  • Какие права граждан?
  • Каковы обязанности граждан?

БЛОК 2 — Основы американского правительства

  • Каковы исторические и политические корни правительства Соединенных Штатов?
  • Как структура и функции правительства в Соединенных Штатах отражают баланс между местным / штатным и федеральным правительством?
  • Какие ценности и принципы являются основными для правительства Соединенных Штатов?

БЛОК 3 — Американская политическая система

  • Как американская политическая система предоставляет выбор и возможности для участия?
  • Какова роль общественного мнения и СМИ в американской политической системе?
  • Какова роль групп интересов в американской политике?

РАЗДЕЛ 4 — Соединенные Штаты и их роль в мировых делах

  • Какова роль Соединенных Штатов в международных делах?
  • Как внутренняя политика влияет на мировые дела?
  • Как другие страны повлияли на американскую политику?

11 класс История США

ОТДЕЛ 1 — Колониальная Америка: влияние на модели развития, 1607–1754

  • Что побудило людей иммигрировать в Америку?
  • Каковы были основные причины региональных различий между колонистами?

БЛОК 2 — Американская революция и новая нация, 1754-1781 гг.

  • Как американцы перестали считать себя британскими колонистами и стали американцами »?
  • Каковы были основные причины американской революции?
  • Как поворотные моменты американской революции повлияли на Америку и ее отношения с другими странами во время и после войны?

ЧАСТЬ 3 — Конституция и ранняя республика, 1781-1824 гг.

  • Как американцы рассматривали надлежащую роль и ответственность правительства в послереволюционную эпоху?
  • Как политика президентов-федералистов формировала внутреннюю и внешнюю политику США?
  • Как нация справилась с переходом политической власти от одной партии к другой?

БЛОК 4 — Эпоха Джексона и расширения, 1801-1860 гг.

  • Каковы были основные причины появления U.С. экспансия на запад?
  • Какое влияние оказала экспансия США на американский континент и его жителей?
  • Как изменилась американская демократия в эпоху Джексона?

РАЗДЕЛ 5 — Секционализм и реформа, 1830-1860 гг.

  • Как политические вопросы и экономические различия повлияли на секционализм?
  • Как проблемы рабства, иммиграции и реформ повлияли на внутреннее развитие?

БЛОК 6 — Гражданская война и реконструкция, 1861-1877 гг.

  • Каковы были причины и последствия Гражданской войны для американского общества?
  • Какие трудности были связаны с Реконструкцией и ее долгосрочным воздействием на американское общество, особенно с афроамериканцами?
  • Каковы корни сегрегации и как она повлияла на американское общество?

РАЗДЕЛ 7 — Возникновение современной Америки: внутренние проблемы, 1870-1917 гг.

  • Как иммиграция способствовала урбанизации и модернизации Америки?
  • Как индустриализация повлияла на американское общество?
  • Как проблемы, связанные с модернизацией, сформировали движение за прогрессивные реформы?

БЛОК 8 — Возникновение Америки как мировой державы, 1890-1920 гг.

  • Почему Соединенные Штаты расширились за границу и какое влияние это оказало на США.С. внешняя политика?
  • Какое влияние Первая мировая война оказала на внутреннюю политику США во время и после войны?

БЛОК 9 — Бурные двадцатые годы и Великая депрессия, 1920-1941 годы

  • Почему десятилетие 1920-х годов рассматривается как период контраста между традиционной и современной американской культурой?
  • Каковы были причины и последствия Великой депрессии?
  • Как изменилась роль правительства в связи с Великой депрессией?

БЛОК 10 — Вторая мировая война, 1932-1945 гг.

  • Как мировая экономическая и политическая ситуация привела ко Второй мировой войне?
  • Какое влияние оказала Вторая мировая война на американское общество?
  • Как военная стратегия и технологии повлияли на исход Второй мировой войны?

БЛОК 11 — Холодная война, 1945–1989

  • Как политические и экономические разногласия между Востоком и Западом привели к конфликтам в эпоху после Второй мировой войны?
  • Как социальные и политические движения послевоенных лет сформировали американское общество?
  • Как изменилась роль Америки в мире после Второй мировой войны?

БЛОК 12 — Современная Америка, 1950-настоящее время

  • Как борьба Америки за социальные реформы изменила социальные, политические и экономические убеждения?
  • Какую роль сыграл Верховный суд в построении американского общества?
  • Как движения социальных изменений повлияли на американское общество?
  • Как 11 сентября 2001 г. изменило определение внутренней и внешней политики Америки?

Китайский опыт быстрой модернизации: социокультурные изменения, психологические последствия?

Abstract

Материковый Китай претерпел глубокие изменения, начиная с девятнадцатого века, включая современный период быстрой модернизации, начавшийся в 1980-х годах.Результатом стали драматические социальные, культурные и экономические сдвиги, влияющие на повседневную жизнь китайцев. В этой статье мы исследуем психологические последствия социокультурной трансформации в Китае, подчеркивая две центральные темы. Во-первых, растущий индивидуализм: данные социальной психологии и психологии развития показывают, что быстрое развитие Китая сопровождалось все возрастающей приверженностью индивидуалистическим ценностям. Во-вторых, рост уровня депрессии: данные психиатрической эпидемиологии указывают на рост распространенности депрессии за тот же период времени, особенно в сельской местности.Мы утверждаем, что связи между социокультурными и психологическими сдвигами в Китае можно с пользой изучить через призму культурной психологии, подчеркивая взаимную конституцию культуры, разума и мозга. В частности, мы отмечаем, что связь между социальными изменениями, индивидуализмом и ростом психических заболеваний заслуживает пристального внимания. Наш обзор показывает, что меняющиеся ценности и практики социализации формируют эмоциональные нормы сокрытия и проявления эмоций, что имеет значение для проявления депрессивных симптомов.Проблема связана с интерпретацией. Увеличение распространенности депрессии действительно может быть общей реакцией на скорость социокультурных изменений или конкретным следствием растущего индивидуализма, но также может быть результатом все более «западных» моделей проявления симптомов или улучшений в диагностической практике. В заключение мы рассмотрим вызовы, стоящие перед стандартными универсальными моделями психологических явлений.

Ключевые слова: Китайская модернизация, быстрые социокультурные изменения, индивидуализм, депрессия, городские и сельские

Введение

«Коммунист никогда и ни при каких обстоятельствах не должен ставить свои личные интересы на первое место; он должен подчинить их интересам нации и масс.Следовательно, эгоизм, расслабленность, коррупция, стремление к всеобщему вниманию и т. Д. Являются наиболее презренными, в то время как самоотверженность, труд со всей своей энергией, беззаветная преданность общественному долгу и тихая тяжелая работа вызывают уважение ».

(Мао, 1938/1966, стр. 269)

«На фабрике с тысячей или десятью тысячами человек очень трудно заставить начальника обнаружить вас. Вы должны открыть себя. Вы должны развиваться. Чтобы выпрыгнуть с фабрики, надо учиться… Если вы ждете, что ваша компания поднимет вас, вы состаритесь в ожидании ».

(17-летняя фабричная работница; Чанг, 2008, стр. 174)

Хотя обе цитаты касаются самого себя, различия очевидны. В первом случае «я» подчинено большему интересу коллектива — стремление к продвижению личных интересов эгоистично и развращает. В последнем случае «я» наделено полномочиями и мотивацией для достижения лучшего будущего, и ему действительно предписано это сделать. Между призывом председателя Мао к коллективизму в 1930-х годах и настойчивым стремлением к индивидуализму в начале 21 века Китай претерпел огромные социальные, экономические и политические изменения.С точки зрения огромного количества пострадавших, эти потрясения вполне могут быть беспрецедентными в истории человечества. Есть все основания полагать, что стремительные изменения продолжаются и по сей день, глубоко затрагивая повседневную жизнь более миллиарда человек.

В этой статье мы стремимся изучить психологические последствия быстрых социокультурных изменений в Китае. Мы начнем с краткого обзора этих изменений с 1980-х годов, установив как их масштаб, так и скорость по сравнению с другими странами за тот же период времени.Мы утверждаем, что быстрые социокультурные изменения имеют последствия для культурной психологии — учитывая взаимную конституцию культуры и разума (Маркус и Китайма, 1991; Шведер, 1991), глубокие культурные изменения должны иметь глубокие психологические последствия. Затем мы кратко рассматриваем определения модернизации, а затем делаем обзор исследований, посвященных теме роста индивидуальности в Китае. Затем мы обсудим психологические последствия возрастающей индивидуальности на примерах изменений в эмоциональных нормах и представлении симптомов.Наконец, сосредоточив внимание на последствиях быстрых социокультурных изменений для психического здоровья, мы исследуем доказательства растущей распространенности психических заболеваний. Мы утверждаем, что отрицательные последствия быстрых изменений широко распространены, с непропорционально сильным воздействием на сельское население. В то же время мы отмечаем, что быстрые социокультурные изменения также привели к изменениям в представлении симптомов психических заболеваний. В заключение мы размышляем о последствиях социокультурных изменений для культурной и культурно-клинической психологии, после чего кратко обсуждаем возможные будущие направления исследования психологических последствий социокультурных изменений.

Быстрые социокультурные изменения Китая, с 1980 по 2010 год

30-летний период представляет собой лишь крошечную часть 5000-летней цивилизации Китая. Тем не менее, быстрые социокультурные изменения являются важной частью того, как люди в Китае понимают свою недавнюю историю, насчитывающую как минимум два столетия. От открытия договорных портов (1842 г.) и восстания боксеров против иностранцев (1900 г.) до более поздних социальных движений, таких как Большой скачок вперед (1958–1960 гг.) И Великая пролетарская культурная революция (1966–1976 гг.), Китайцам не привыкать к социальным изменениям или внезапным поворотам судьбы.1978 год ознаменовал собой еще одно новое начало: Дэн Сяопин вновь открыл двери Китая для влияния более широкого мира, вызвав серию экономических, социальных и политических изменений и превратив большие слои страны из бедности в процветание.

В социологическом обзоре «социальной трансформации» современного Китая Се (2011, стр. 14–15) утверждает, что «продолжающаяся социальная трансформация Китая с конца двадцатого века не менее важна для долгосрочного курса мировой истории. чем события, обычно рассматриваемые как исторические водоразделы, такие как Возрождение, начавшееся в Италии четырнадцатого века, протестантская Реформация в Германии шестнадцатого века или Промышленная революция в Британии восемнадцатого века.В подтверждение этого смелого утверждения он приводит три научно обоснованных примера. Во-первых, он отмечает, что валовой внутренний продукт (ВВП) на душу населения, за вычетом инфляции, увеличивался на 6,7% в год в период с 1978 по 2008 год, в отличие от «золотого века» индустриализации Америки, 1,5% в год в период с 1860 года и 1930. Во-вторых, он сообщает о значительном повышении уровня образования, особенно на уровне послесреднего: 0,8% населения в возрасте от 25 до 29 лет имели высшее образование в 1982 году по сравнению с 12% в 2005 году.Наконец, он утверждает, что к 1990–1995 гг. Китай по существу завершил демографический переход, типичный для развитых обществ, от высокой рождаемости и высокой смертности к низкой рождаемости и низкой смертности за это время. Он добавляет, что этот сдвиг важен, поскольку он способствует инвестициям в человеческий капитал, что, в свою очередь, способствует экономическому росту.

Эти экономические и демографические сдвиги переплетаются с многочисленными социокультурными изменениями, включая переход от большей части сельского населения к большинству городского населения, долгосрочное влияние политики одного ребенка 1 на организацию семьи и быстрый рост потребления отечественных и международных электронных СМИ 2 .В то время как другие страны, возможно, претерпели столь же быстрые экономические и социокультурные преобразования в своей истории, начиная, по крайней мере, с первоначальной промышленной революции в Великобритании, сама численность населения Китая обеспечивает беспрецедентные масштабы. Мы начнем с рассмотрения последствий социокультурных изменений для культурных психологов, учитывая взаимную конституцию культуры и разума. Затем мы исследуем некоторые специфические сдвиги в психологическом функционировании, которые сопровождали эти социокультурные изменения.Наконец, мы рассматриваем последствия этих сдвигов для психического здоровья и благополучия.

Почему психологи-культурологи должны заботиться о социальных изменениях?

Основное утверждение культурной психологии состоит не просто в том, что «культура имеет значение», но, что более важно, культура и разум «составляют друг друга» (Shweder, 1991). Культура и разум взаимно конституируют и влияют друг на друга, и ни один из них не рассматривается как окончательный источник другого. Здесь мы подчеркиваем определение культуры, которое включает в себя как верования, так и обычаи.В самом деле, Маркус и Хамедани (2007) отстаивают социокультурный подход , побуждая исследователей рассматривать культуру как концептуальную и материальную. Таким образом, культура включает в себя значения, идеи и отношения, которые живут «в голове», а также культурные продукты, институциональные практики и системы, а также межличностные взаимодействия, существующие «в мире». Мы считаем, что быстрые изменения в Китае лучше всего понять с точки зрения взаимной конституции. Эти быстрые изменения не только влияют на мысли, поведение и т. Д. Отдельных людей, но и широко распространенные изменения последних, в свою очередь, формируют смыслы и практики всего китайского общества.

В последние несколько лет идея взаимной конституции была расширена, чтобы включить мозг в качестве другого уровня (Китайма и Ускул, 2011; Ryder et al., 2011). Таким образом, культура, разум и мозг понимаются как единая динамическая система с множеством уровней; причинно-следственная связь не может быть сведена к какому-либо одному уровню, и изменения на одном уровне влияют на другие (Райдер и Ченцова-Даттон, 2012). Например, быстрое изменение экономической структуры общества, сопровождающееся отходом от старых систем ценностей (культурный уровень), может усилить стресс у некоторых людей, что приведет к усилению беспокойства о будущем (на уровне разума) и повышению уровня кортизола (в мозгу). -уровень).Повышенный уровень кортизола в течение длительного периода, в свою очередь, может иметь поведенческие последствия, и общество может еще больше измениться в ответ на широко распространенные опасения о будущем. Конечно, эти сложные эффекты могут происходить и в положительном направлении. Важным моментом является то, что исследователи должны предвидеть изменения на уровне мозга и разума как часть быстрой социокультурной трансформации Китая.

Культура не статична. Даже в нормальных условиях культурные значения и практики никогда не являются просто копиями прошлого: они меняются и меняются со временем, от поколения к поколению, под влиянием социальных, политических и экономических сил (Gjerde, 2004).Учитывая, что культура меняется, и учитывая взаимную конституцию культуры и разума, мы поэтому предполагаем, что быстрые социокультурные преобразования в китайском обществе сопровождаются психологическими изменениями, в частности, включая новый акцент на индивидуалистических ценностях. Мы также поднимаем вероятность того, что изменения в экономическом статусе и культурных ценностях могли способствовать усилению проблем с психическим здоровьем, что подтверждается психиатрическими обследованиями и доказательствами неравномерно распределенных проблем психического здоровья в сельских районах Китая.Мы решили сосредоточиться на этих двух областях, поскольку они являются одними из наиболее широко изученных фенонем, которые могут быть правдоподобно связаны с социальными изменениями в Китае.

Индивидуализм-коллективизм культурных и межкультурных психологов, с огромным объемом исследований, связывающих коллективизм с восточноазиатскими обществами и индивидуализм с модернизированным Западом. Между тем, загадка низких показателей депрессии в Китае, возможное объяснение этих показателей как следствие культурных различий в представлении симптомов и наблюдаемые изменения в этой модели с течением времени составляют один из наиболее известных результатов исследований культурной психиатрии ( Райдер и Ченцова-Даттон, 2012).Кроме того, важно учитывать потенциальные последствия для психического здоровья при изучении психологических последствий потенциально разрушительных процессов. В заключение мы кратко утверждаем, что участие в социокультурных изменениях может заставить ученых-бихевиористов считаться с исторической нестабильностью предположительно универсальных конструкций, но в то же время открывает захватывающие возможности для понимания психологических явлений в культурно-историческом контексте.

Модернизация и рост индивидуализма в Китае

Социологи долгое время считали изменение ценностей центральным элементом модернизации и уделяли значительное внимание связи между социальной модернизацией и принятием индивидуалистических ценностей (например,г., Инкелес и Смит, 1974; Хофстеде, 2001; Гринфилд, 2009). Мы начнем с краткого рассмотрения определения модернизации и ее отношения к вестернизации. Затем мы рассматриваем существующие «западные» 3 теории и выводы, связывающие модернизацию и индивидуалистические ценности. Затем мы обратимся к недавним эмпирическим данным, демонстрирующим растущее значение индивидуализма в Китае. В заключение, мы рассматриваем последствия быстрой модернизации и изменения ценностей для функционирования психического здоровья, прежде чем указывать на будущие соображения при изучении воздействия социокультурных изменений на психологические процессы.

Модернизация и вестернизация

Общий взгляд на модернизацию относится к процессу становления современным, включающему преобразование традиционного или менее экономически развитого общества в современное индустриальное общество (Armer and Katsillis, 2002). Быстрые социокультурные изменения в Китае включают именно такие изменения. Однако для некоторых теоретиков термин «модернизация» также подразумевает ожидание того, что, поскольку модернизация впервые была осуществлена ​​и завершена на Западе, аналогичная траектория будет повторяться в других частях мира (Scott and Marshall, 2009).Другими словами, Китай не просто модернизируется — он, по определению, вестернизируется. Эта вторая точка зрения подвергалась критике за этноцентризм и неспособность учитывать более широкую роль глобализации (Брюс и Годли, 2006). Более того, это также противоречит опыту индустриальных незападных обществ, таких как Япония, Корея, Израиль и Турция.

Например, в кросс-темпоральном анализе индивидуализма и коллективизма Хамамура (2012) обнаружил, что и Япония, и США испытали аналогичный рост индивидуализма с 1950-х годов, отмеченный урбанизацией, уменьшением размера семьи и увеличением количества разводов. .Тем не менее, люди в Японии с большей вероятностью сохраняли традиционные коллективистские ценности, чем в США: рост индивидуализма не обязательно означал снижение коллективизма, по крайней мере, не с нулевой суммой. Сохранение коллективизма в Японии имеет последствия. Например, американцы, но не японцы, сообщают о снижении доверия к другим с течением времени. Кроме того, важность социальных обязательств, социальной гармонии и социального вклада для японцев, но не для американцев, со временем фактически возросла, что свидетельствует о том, что коллективистские ценности по-прежнему важны в современном японском обществе.Япония не просто следила за процессом модернизации по шаблону, став, таким образом, западной страной. Напротив, изменение ценностей, вызванное модернизацией, может сосуществовать с важными аспектами традиционной культуры.

Кроме того, модернизация в современных развивающихся странах, на которую сильно повлияла глобализация, фундаментально отличается от того, как был индустриализирован Запад, который в значительной степени опирался на накопление капитала и колониальную экспансию (Wen, 2007). Ян (2010) утверждает, что сдвиг в сторону большего индивидуализма в Западной Европе начался в условиях относительного влияния и политической демократии, когда индивидуальные права были защищены, а удовлетворение материальных потребностей не было основной целью общественного развития.Напротив, сдвиг в Китае начался с повсеместной бедности и экономической нехватки, находящейся в совершенно иной политической системе с очень разными взглядами на индивидуальные свободы и с накоплением материального богатства в качестве основной цели. С разных точек зрения мы наблюдаем разные траектории модернизации.

Мы считаем, что модернизация и вестернизация не являются полностью независимыми процессами и не являются синонимами. Вместо этого мы ожидаем, что модернизация в большинстве частей мира будет разворачиваться в контексте глобального и западного влияния в той же мере, в какой она определяется традиционными культурными ценностями и практиками.С этой целью мы считаем, что рост индивидуализма в Китае сформирован объединенными силами быстрой модернизации и вестернизации.

Модели модернизации и индивидуализма

Несколько теорий социальных наук рассматривали влияние быстрых социокультурных изменений на ценности и характеристики личности (например, Kahl, 1968; Guthrie, 1977; Yang, 1981). Из социологии Инкелес и Смит (1974) предложили концепцию индивидуальной современности, утверждая, что определенный набор психологических характеристик, включая отношения, ценности, способы чувств и мышления, готовят человека к тому, чтобы стать эффективным членом современного общества.В шести развивающихся странах они определили согласованный набор характеристик, включая: (а) восприимчивость и открытость к новому опыту, инновациям и изменениям; (б) проявлять инициативу в сборе информации и фактов; (в) думать о настоящем или будущем вместо того, чтобы думать о прошлом; и (г) уверенность в своей способности достичь своих целей. С этой точки зрения современный человек является в высшей степени автономным, открытым, мотивированным и гибким — и, что немаловажно, является информированным участником общества с четким чувством личной эффективности (Inkeles, 1983).

На основе кросс-культурной психологии, сравнительное исследование рабочих ценностей в более чем 40 национальных культурных контекстах Хофстеде (2001) дает еще один источник эмпирических данных, связывающих модернизацию и индивидуализм на уровне общества. Хофстеде (1984) описал четыре аспекта культурных ценностей: дистанцию ​​власти; избегание неопределенности; мужественность; и индивидуализм. Пытаясь объяснить систематические культурные различия в этих ценностных измерениях, Хофстеде обнаружил поразительную корреляцию 0.84 между индивидуализмом и ВВП на душу населения, экономическим показателем, часто используемым для индексации модернизации общества. Его открытие подразумевает, что мы должны ожидать появления индивидуалистических ценностей в тандеме с экономическим развитием.

Различия между ценностями общественного и индивидуального уровня заслуживают дальнейшего разъяснения, поскольку они отражают различные наборы явлений. Ценности культурного или общественного уровня касаются норм, которые в разной степени подчеркиваются и соблюдаются в разных обществах (Schwartz, 2011).Они отражают природу обществ или групп и способы достижения фундаментальных общественных целей. В отличие от этого, ценности индивидуального уровня — это аспекты личности, которые отражают ряд мотивационно различных целей для базовой жизни человека (Schwartz, 2006). С нашей точки зрения, ценности на индивидуальном и общественном уровнях неразрывно связаны и находятся под взаимным влиянием социокультурных изменений. То, что китайское общество быстро модернизируется, может иметь последствия для индивидуализма на уровне общества, что, в свою очередь, может стимулировать дальнейшие изменения в личном индивидуализме.Изменения личных ценностей, происходящие в данном социокультурном контексте, можно понимать, по крайней мере частично, как следствие модернизации общества.

Теория социальных изменений и человеческого развития Гринфилда (2009) знаменует собой важный шаг вперед в размышлениях о влиянии изменений на уровне общества на развитие на индивидуальном уровне. Ее подход начинается с рассмотрения двух противоположных прототипов социальных организаций: Gemeinschaft (небольшая сельская община) и Gesellschaft (крупномасштабное городское общество).Основываясь на идее социальной адаптации, Гринфилд утверждает, что коллективизм и индивидуализм или взаимозависимость и независимость частично описывают соответствующие социокультурные адаптации к сельской и городской жизненной среде. Например, она утверждает, что совместное проживание в большой семье, ключевая особенность коллективизма, помогает адаптироваться к повседневной практике небольшого сельского сообщества. Напротив, потребность в личной жизни, важный аспект индивидуалистических ценностей, помогает адаптироваться к крупномасштабной городской экологии, такой как проживание в домах с отдельными спальнями.Гринфилд также утверждает, что по мере того, как один тип общества движется к другому прототипу, вполне вероятно, что будет происходить обучение, и люди будут постепенно менять свои ценности, чтобы максимально адаптироваться к новой среде. Теория социальных изменений и человеческого развития предсказывает больший акцент на индивидуалистических ценностях по мере того, как люди переезжают из сельской местности в городские и общество движется к большей модернизации. Поэтому нам следует ожидать, что растущее значение индивидуализма будет сопровождать быструю модернизацию Китая.

Свидетельства роста индивидуальности в Китае

Вскоре после появления политики открытых дверей в Китае китайские ученые и преподаватели отметили изменения в отношении молодых людей или пробудившееся чувство индивидуализма, включая самосознание, независимость и растущую озабоченность личными интересами. благополучие (Ю, 1997; Бай, 1998). Сунь и Ван (Sun and Wang, 2010) оценили различия в ценностях у четырех поколений жителей Шанхая. По сравнению со старшими поколениями люди более молодого поколения с большей вероятностью назвали саморазвитие самым важным жизненным приоритетом, в то время как политическая активность была наименее важной.Кроме того, более половины участников в возрасте от 14 до 18 лет полностью согласились с утверждением, что нужно жить в соответствии со своим собственным стилем, независимо от того, что думают другие. Обратите внимание, что центральная роль семьи оставалась важной ценностью для всех возрастных групп. Результаты этого исследования продемонстрировали сдвиг в сторону индивидуалистических ценностей, хотя традиционные ценности не были полностью отвергнуты.

Всемирное исследование ценностей (WVS) 4 передает аналогичное сообщение.WVS — это глобальный исследовательский проект, разработанный в основном социологами для изучения меняющихся ценностей и их влияния на общество. Две недавние волны WVS в Китае (2007 и 2012) включали в себя 10-элементную оценку 10 основных человеческих ценностей Шварца, включая те, которые отражают коллективистские или индивидуалистические тенденции (Schwartz, 2006). По сравнению с 2007 годом, респонденты из Китая в 2012 году были менее склонны поддерживать коллективистские ценности, такие как традиционализм и конформизм; кроме того, они с меньшей вероятностью отвергали индивидуалистические ценности, такие как гедонизм и власть.Хотя эти данные о ценностях доступны только для двух последних WVS, сдвиги в важности индивидуалистических и коллективистских ценностей всего за 5 лет демонстрируют поразительный эффект быстрых социокультурных изменений на индивидуальном уровне.

Помимо изменения ценностей, Стил и Линч (2013) обнаружили, что индивидуализм в Китае все более тесно связан с субъективным благополучием (SWB). В их анализе демографические показатели, обычно коррелирующие с индивидуалистическими ценностями, такими как личный доход, статус занятости и самооценка здоровья, продемонстрировали усиление связи с SWB с течением времени.Напротив, меры, отражающие коллективистские настроения, такие как национальная гордость и поддержка коллективистской политики (например, равный доход для всех), стали менее важными для прогнозирования личного благополучия. Хотя показатели индивидуалистической и коллективистской ориентации в разной степени предсказывали SWB, первые постепенно стали более важными в воспитании чувства благополучия. Почему это произошло?

Одна из возможностей состоит в том, что культурные ценности передаются от одного поколения к другому (Kroeber and Kluckhohn, 1952) через социализацию детей.Недавние отчеты исследований психологии развития указывают на важные сдвиги в китайском воспитании детей. Например, темы воспитания счастливых, здоровых и автономных детей возникли из рассказов 24 китайских матерей учащихся средней школы (Way et al., 2013). Другое недавнее исследование показало, что матери в Пекине, по сравнению с китайскими матерями-иммигрантами в США, переняли более западный образец взаимодействия со своими малышами на основе привязанности (Wang, 2013). В самом деле, само значение застенчивости может меняться.В традиционном китайском культурном контексте застенчивые дети считаются хорошо воспитанными; здесь застенчивость означает социальные достижения и зрелость, а не социальную изоляцию или незаинтересованность (King and Bond, 1985). Там, где застенчивость является принятой и, по крайней мере, в некоторой степени ценной чертой характера, застенчивые дети с большей вероятностью получат социальную поддержку, которая, в свою очередь, помогает им лучше интегрироваться в общество и формировать значимые отношения (Chen, 2000). Однако заметные сдвиги наблюдаются при сравнении когорт школьного возраста 1990, 1998 и 2002 годов.Положительная связь между застенчивостью и приспособлением, о которой сообщалось в 1990 году, больше не была статистически значимой для детей того же возраста в 1998 году (Chen et al., 2005). Более того, в когорте 2002 года застенчивость была положительно связана с самооценкой депрессии и неприятием сверстников и отрицательно связана с компетентностью, оцененной учителями. Застенчивость, которая когда-то была приемлемой и даже положительной чертой личности во многих китайских контекстах, стала ассоциироваться с неблагоприятным социальным положением и неодобрением.

Вторая возможность заключается в том, что быстро развивающаяся экономика Китая сопровождается параллельным появлением индивидуализма. Действительно, Kraus et al. (2012) предложили социальную когнитивную теорию социального класса для объяснения различий в том, как люди из контекстов низшего и высшего классов думают о себе, воспринимают мир и относятся к другим. Авторы утверждали, что социальные когнитивные паттерны у людей с более низким социально-экономическим статусом (СЭС) включают более контекстуальный и относительный стиль, в отличие от индивидуалистической ориентации, характерной для людей с более высоким социально-экономическим статусом.Действительно, Гроссманн и Варнум (2015) обнаружили, что изменение уровней SES было наиболее надежным предиктором изменения моделей индивидуализма в США за последние 150 лет. Исследования по этой теме, проводимые в основном на американских выборках, в целом подтверждают связь между социальным классом и социальным когнитивным стилем. Например, люди с более низким уровнем SES более склонны демонстрировать поведение вовлечения при короткой встрече с незнакомцем, такое как кивки головой и смех, тогда как люди из более высокого уровня SES с большей вероятностью демонстрируют поведение разобщения, такое как самообслуживание и дудлинг (Kraus et al., 2009). В другом исследовании, по сравнению с американцами и людьми с более высоким SES, российские участники и участники с более низким SES были более целостными при определении степени, в которой отдельные персонажи / отношения по сравнению с окружающей средой / социальными нормами влияли на действия главного героя (Grossmann and Varnum, 2011 ).

Эти данные показывают, что SES прочно связана с ценностями и тем, как один относится к другим, предполагая, что рост SES является важным фактором в понимании растущей важности индивидуализма в Китае.Например, в одном исследовании изучались разные уровни нарциссизма у молодых людей из городских и сельских районов (Cai et al., 2012). Нарциссизм относится к самовозвеличивающей, авторитетной, доминирующей и манипулятивной ориентации (Campbell et al., 2006) и, возможно, представляет собой крайнюю границу индивидуализма. В этом исследовании статус одного ребенка, более высокий уровень SES и городская жизнь были значительно связаны с более высоким уровнем нарциссизма у молодых людей. Этот вывод предполагает, что растущее значение индивидуализма может неравномерно распределяться между социально-демографическими группами.

Кроме того, если ценности формируются социокультурным контекстом и если китайские городские и сельские общества испытали разную степень модернизации, то мы должны ожидать различий в этих ценностях у жителей городских и сельских районов. По сравнению с сельскими родителями, городские родители сообщили о более значительных изменениях в возможностях, связанных с работой, самосовершенствовании и опыте использования высоких технологий, а их дети получили более низкий уровень родительского контроля и большее поощрение независимости по сравнению с детьми из сельской местности (Чен и другие., 2010). Третья группа, урбанизированные семьи, была включена в последующее исследование (Chen and Li, 2012). Урбанизированные семьи — это бывшие сельские жители, которые живут на окраинах городских центров. В связи с быстрым ростом и развитием городов в Китае эти бывшие сельские жители были переведены в категорию городских. По сравнению с сельскими семьями, урбанизированные семьи демонстрировали образец воспитания, аналогичный городским родителям, например, поощрение инициативы в отношении детей. Более того, дети из городских семей получили более высокие баллы по общению и уверенности в себе, чем их сельские сверстники.Эти результаты согласуются с перспективами Greenfield (2009) и Kraus et al. (2012), о которых говорилось ранее, и указывают на мощное влияние социального контекста на отношение родителей к детям в Китае и его последующее влияние на социализацию автономии и независимости детей.

Взятые вместе, результаты недавней литературы демонстрируют, что аспекты традиционной практики воспитания, делающие упор на послушание, самоконтроль и сотрудничество, уступают место напористости, автономии и инициативности.Более того, сдвиги в родительских установках и целях могут быть более заметными в городских условиях, чем в сельской местности, что позволяет предположить, что SES может быть важным фактором роста индивидуализма. Таким образом, будущие исследования должны не только напрямую проверить связь между СЭС и индивидуализмом в Китае, но и стремиться изучить основные механизмы, через которые экономический статус влияет на индивидуалистические ценности и практики.

Традиционные ценности в современном Китае

Быстрая социокультурная трансформация Китая, отмеченная модернизацией и экономическим ростом, сопровождается параллельными изменениями в аспектах традиционных ценностей и практик, особенно в том, что касается образования и воспитания детей.Основываясь на недавних исследованиях в Китае, а также в Японии и Мексике, мы утверждаем, что традиционные ценности не исчезают просто с ростом индивидуалистических ценностей; скорее они сосуществуют и взаимно усиливают друг друга.

Традиционная практика может сохраняться по-разному, даже когда обстоятельства, порождающие эти модели, больше не действуют. Например, Talhelm et al. (2014) проверили гипотезу о том, что люди из провинций Китая, преимущественно выращивающих рис, по сравнению с людьми из провинций, выращивающих пшеницу, продолжают демонстрировать более высокую степень взаимозависимости как наследие сотрудничества и координации, необходимых для эффективного выращивания риса.Данные, согласующиеся с этим прогнозом, были получены из выборки студентов, которые сами не имели опыта ведения сельского хозяйства. Более того, эффект сохранялся после учета регионального ВВП на душу населения и даже сохранялся при сравнении рисовых и пшеничных регионов той же провинции. Эта работа не только продолжает влиять на самооценку людей, живущих в современном Китае, но и поднимает вопросы о том, следует ли ожидать, что «традиционализм» или «модернизация» будут выглядеть одинаково в разных регионах этого огромного пространства. страна.

Исследования, проведенные в Японии, еще одном восточноазиатском обществе, которое относительно быстро модернизировалось, еще раз подтверждают идею о том, что традиционные ценности могут сохраняться. В своем кросс-темпоральном анализе Хамамура (2012) продемонстрировал, что традиционные культурные значения и практики играют важную роль в формировании эффектов модернизации. Например, хотя массовое образование является ожидаемым результатом модернизации, способы его предоставления могут быть разными. Японские педагоги чаще подходили к обучению, делая упор на тяжелую работу и самосовершенствование, тогда как западные традиции образования уделяют больше внимания проверке гипотез и самостоятельному обучению.Shimizu et al. (2014) обнаружили, что большинство японских матерей в 2008 и 2009 годах спали со своими младенцами в одной комнате — традиционная практика, которая была столь же распространена, как и несколько десятилетий назад. Интересно, что матери, сообщавшие о совместном сне, часто выражали несоответствие между их ценностями независимости матери и ребенка и договоренностью о совместном сне, что отражает устойчивые социальные ожидания женщин в отношении сохранения определенных традиционных практик. Что еще более важно, эти результаты показывают, что модернизированные общества не обязательно предполагают прямую, неоспоримую связь между современными и традиционными значениями и практиками (см. Также Manago and Greenfield, 2011).

Это не для того, чтобы преуменьшить степень изменения ценностей с течением времени и не для того, чтобы сказать, что все традиционные ценности демонстрируют одинаковую устойчивость. Сюй и Хамамура (2014) обнаружили, что по сравнению с тем, что было 50 лет назад, китайские участники сообщали, что материализм, индивидуализм и права человека становятся все более важными. Некоторые традиционные культурные ценности, такие как семейные отношения, дружба и патриотизм, сохранили свою воспринимаемую важность, тогда как другие ценности, такие как традиционный образ жизни и конфуцианская этика, пришли в упадок.Интересно, что те же исследователи обнаружили, что анализ Google Ngram, метод изучения популярности тем путем изучения использования частоты слов в опубликованных материалах в течение определенного периода времени, привел к различающейся модели растущего интереса к традиционным темам (например, конфуцианской этике). .

Цзэн и Гринфилд (2015) сообщили об аналогичных результатах, также используя Ngram. Индивидуалистические ценности, обозначенные такими словами, как «выбирать», «соревноваться» и «автономия», показали тенденцию к росту за последние 40 лет и были положительно связаны с индексами социальных изменений.Напротив, некоторые коллективистские ценности, обозначенные такими словами, как «общность», «послушание» и «жертва», стали более частыми. Однако слова, отражающие другие аспекты коллективистских ценностей, такие как «обязан» и «отдавать», продолжали иметь значение. Эти данные не только указывают на многогранный состав индивидуализма и коллективизма, они также предполагают сохранение традиционных ценностей в контексте быстрой модернизации. Действительно, авторы выступали за адаптивное функционирование сосуществующих индивидуалистических и коллективистских ценностей, добавляя, что модернизация происходила с разной скоростью в разных частях Китая.

Поэтому мы предостерегаем от рассмотрения индивидуализма и коллективизма как неизбежно несовместимых. Вместо этого наш обзор предполагает, что модернизация — это неоднородный процесс, который влияет на разные слои китайского общества с разной скоростью, и что рост индивидуализма не обязательно означает конец традиционных смыслов и практик. Мы утверждаем, что будущие исследования культурной психологии выиграют от более детального и сбалансированного подхода, задав следующие вопросы: как индивидуализм и коллективизм проявляются в быстро модернизирующемся обществе; как традиционные ценности формируют модернизацию и влияют на нее, и наоборот; и, наконец, как отдельный человек разделяет, интегрирует или разрешает потенциальные разногласия, связанные с различными наборами значимых практик?

Китайский опыт быстрой модернизации: «обоюдоострый меч»

Каковы последствия растущего индивидуализма и быстрых социальных изменений в целом для психологического благополучия китайцев? Если есть издержки, то связаны ли они с индивидуализмом per se или с быстротой отхода от традиционных ценностей? К ответам на эти вопросы следует подходить осторожно, поскольку связи между модернизацией, индивидуализмом и психологическим благополучием не являются однозначными.Хотя в Китае по-прежнему один из самых низких показателей распространенности депрессии в мире (Bromet et al., 2011), похоже, что эти показатели быстро увеличиваются. Поскольку рост распространенности депрессии произошел за тот же период времени, что и рост индивидуализма, возникает соблазн идентифицировать первое как следствие второго. Тем не менее, мы должны рассмотреть ряд других возможностей, включая: изменения в диагностической категории и методологиях исследования; изменения в представлении симптомов, облегчающие диагностику; и изменения в готовности сообщать об определенных симптомах.Все эти возможности сами по себе могут быть следствием быстрых социокультурных изменений, поскольку все они могут повлечь за собой сдвиг в сторону западных норм. Таким образом, чрезвычайно трудно определить, вызваны ли наблюдаемые изменения быстрыми и / или широко распространенными изменениями в целом, движением к системе ценностей с пагубными последствиями для психического здоровья или принятием улучшенных методов оценки, которые более эффективно отражают страдания, которые всегда были настоящее время.

Вместо того, чтобы решать эту загадку — в любом случае задача невыполнимая, учитывая имеющиеся свидетельства, — мы вместо этого размышляем о том, как эти различные возможности, по-видимому, взаимодействовали в течение последних нескольких десятилетий в Китае.Мы начинаем с исследования, каталогизирующего изменения в благополучии и депрессии за последние несколько десятилетий, прежде чем обратиться к демографическому неравенству в отношении того, кто больше всего пострадал от социокультурных преобразований. Помня об этих общих выводах, мы в заключение рассмотрим потенциальное влияние изменения норм эмоций на переживание и выражение депрессии.

Модернизация, благополучие и депрессия

При измерении на уровне человека ценности, связанные с индивидуализмом, как правило, положительно связаны с благополучием и здоровой психологической адаптацией.Например, есть данные из Китая, подтверждающие теорию самоопределения, которая утверждает, что поддержка внутренних жизненных целей (например, личностный рост, построение сообщества и удовлетворительные отношения) способствует психологическому благополучию (Ryan and Deci, 2000). Например, в исследовании, проведенном с участием китайских и североамериканских детей, автономное поддерживающее воспитание в обеих группах было связано с большей поддержкой собственных жизненных целей у детей, которые, в свою очередь, сообщили об улучшении психического здоровья (Lekes et al., 2010).

С другой стороны, исследования субъективного благополучия показали снижение удовлетворенности жизнью в Китае с 1990 по 2010 год, несмотря на средний экономический рост ≥8% в год (Brockmann et al., 2008; Wang and VanderWeele, 2011 ; Истерлин и др., 2012). Этот очевидный парадокс может быть вызван несколькими изменениями. Во-первых, переход от экономики с централизованным управлением к рыночной экономике привел к резкому социально-экономическому неравенству, предоставляя больше возможностей для неблагоприятных сравнений независимо от абсолютного улучшения обстоятельств (Brockmann et al., 2008). Во-вторых, мы утверждаем, что растущий акцент на индивидуализме также означает, что человек в конечном итоге несет ответственность за свое собственное благополучие, что, в свою очередь, может привести к более дисфункциональному, сосредоточенному на себе размышлению во время неудач. Повышение внимания к индивидуализму может сделать современного человека более уязвимым при реагировании на неблагоприятные ситуации.

Исследования психиатрической эпидемиологии в целом подтверждают рост распространенности депрессии за последние десятилетия.Два ранних психиатрических обследования показали чрезвычайно низкий уровень депрессии в Китае, где 0,045 и 0,083% опрошенных в 1982 и 1993 годах имели аффективное расстройство на протяжении всей жизни (Twelve-Region Psychiatric Epidemiological Study Group, 1986; Zhang et al., 1998). В начале 2000-х годов обследования психического здоровья, спонсируемые Всемирной организацией здравоохранения (ВОЗ), показали, что распространенность большого депрессивного расстройства в течение всей жизни в столичном Китае составляет 3,5% — поразительное увеличение немногим более чем за десять лет (Shen et al., 2006; Lee et al. ., 2007). Недавний метаанализ эпидемиологических исследований депрессии, опубликованных с 2001 по 2012 год, показал сходные показатели распространенности с исследованиями ВОЗ, предполагая, что по крайней мере 3,3% китайского населения будут испытывать депрессию в какой-то момент своей жизни (Gu et al., 2013 ).

Социальное неравенство и его последствия для психического здоровья

При рассмотрении того, как модернизация влияет на различные части Китая, мы утверждаем, что последствия быстрых социокультурных изменений распределяются неравномерно, при этом сельское население Китая подвергается более негативному воздействию по сравнению с его городскими сверстниками.Чтобы понять различия между городскими и сельскими районами Китая, в системе регистрации домохозяйств под названием hukou китайские граждане с рождения делятся на несельскохозяйственных (городских) или сельскохозяйственных (сельских) жителей. Система hukou , созданная в 1950 году, служит основой институциональной структуры Китая и позволяет правительству лучше контролировать внутреннюю миграцию (Wang, 2004). Как правило, люди не могут получить постоянный законный статус проживания и связанные с ним льготы за пределами территории, на которую распространяется их hukou .Учитывая, что внутренняя трудовая миграция Китая почти всегда происходит из сельских районов, подавляющее большинство сельских рабочих-мигрантов временно проживают в городских центрах. Другими словами, за редким исключением люди не меняют свой hukou . Многие ученые (например, Chan, 2009; Whyte, 2010) считают систему hukou основным источником неравенства в Китае, используемым для оправдания различных прав, льгот и привилегий, предоставляемых его гражданам. Действительно, разделение Китая на городские и сельские районы связано с множеством уровней неравенства, включая экономическое, политическое, социокультурное, а также состояние здоровья / психического здоровья.

Например, недавние психиатрические исследования неизменно сообщали о более высоких показателях психологического стресса в сельских районах Китая на протяжении всей жизни. Например, по сравнению с городскими студентами, студенты из сельской местности сообщили о более высоком уровне депрессивных симптомов (Luo et al., 2008). Точно так же психиатрические эпидемиологические исследования показали, что взрослые и пожилые люди в сельской местности имеют более высокую распространенность психических расстройств по сравнению с городскими жителями (Li et al., 2008; Ma et al., 2010).Дальнейшие исследования показали повышенный психологический стресс у рабочих-мигрантов из сельских районов в города, а также у детей и родителей этих рабочих (Silverstein et al., 2006; Ye and Pan, 2011; Zhong et al., 2013; Chen et al., 2014; Дин и Бао, 2014).

В рамках социокультурной трансформации последних нескольких десятилетий Китай пережил крупнейшую внутреннюю миграцию в истории человечества. Большая часть этого движения исходила из сельской местности в город и в значительной степени была вызвана поиском лучшего экономического будущего (Chan, 2013; Ding and Bao, 2014).Однако очевидные преимущества, похоже, имеют психологическую цену. По оценкам Национального статистического бюро Китая (2010), по состоянию на 2010 год 230 миллионов китайских граждан — примерно каждый шестой человек — являются рабочими-мигрантами. Этих рабочих-мигрантов обычно называют «плавающим населением» из-за их классификации в качестве временных городских жителей в соответствии с китайской системой hukou . Из-за социально-структурных, культурных и часто образовательных барьеров рабочие-мигранты из сельских районов в города не могут полностью интегрироваться в городское общество и редко получают те же льготы, которые получают городские жители, такие как возможности трудоустройства и образования (Myerson et al., 2010).

В литературе обычно подчеркиваются негативные последствия статуса трудящегося-мигранта в Китае. В некоторых исследованиях сообщается о повышенном психологическом стрессе у рабочих-мигрантов, и такие результаты часто обсуждаются в контексте миграционного стресса, маргинализации и дискриминации (Wong et al., 2008; He and Wong, 2013). Недавно Zhong et al. (2013) провели метаанализ исследований с использованием Контрольного списка симптомов-90-R (SCL-90-R) для оценки психологических исходов у рабочих-мигрантов.Метаанализ показал, что по сравнению с китайскими нормами SCL-90-R у рабочих-мигрантов психическое здоровье хуже почти по всем параметрам симптомов. Тем не менее, эти эффекты, по крайней мере, несколько смягчаются для людей, которые воспринимают свою миграцию как существенную финансовую поддержку своим семьям или как возможность для личного развития (Wong and He, 2008). Этот вывод предполагает, что в будущих исследованиях следует уделить внимание целям миграции рабочих из сельских районов в города, а также степени, в которой эти цели достигаются или, как считается, будут достигнуты в будущем.

Поскольку большинство рабочих-мигрантов не могут перевезти свои семьи в города, их дети, родители, а иногда и супруги остаются в сельской местности, и их часто называют «брошенным» населением. Согласно результатам обследования 2010 года, в сельских районах Китая остался в общей сложности 61 миллион детей, 50 миллионов из которых были в возрасте до 14 лет (Всекитайская федерация женщин, 2013). Одним из очевидных последствий миграции родителей является нарушение психологического благополучия этих детей.По сравнению с сельскими детьми, живущими с обоими родителями, дети, у которых отсутствовал один или оба родителя, в три раза чаще страдали депрессией (He et al., 2012). Более того, отсутствие родителей связано с тенденцией неохотно общаться с этими детьми (Ye and Pan, 2011). Одиночество было самым распространенным словом, которое эти дети использовали для описания своих чувств, повышая риск депрессии из-за социальной изоляции. В общем, обедневшая семейная среда, нерегулярное питание, плохая гигиена, увеличение количества домашнего труда, снижение личной безопасности и ослабление контактов между родителями и детьми подвергают «брошенных дома» детей риску психологической дезадаптации (Ye and Pan, 2011; Ding и Бао, 2014).

Еще одна группа, страдающая от одиночества, — это пожилое население сельских районов Китая (Chen et al., 2014). По сравнению со своими горожанами пожилые люди в сельских районах Китая подвержены повышенному риску депрессии (Su et al., 2012; Zhang et al., 2012). Нарушение традиционной поддержки со стороны членов семьи, например, проживание в семье, состоящей из нескольких поколений, создает потенциальные психологические проблемы для пожилых людей. В условиях массовой внутренней миграции Китая все большее число пожилых людей теперь живут одни или со своими «брошенными» внуками без своих взрослых детей (Silverstein et al., 2006). Пожилые люди, живущие в одиночестве, сообщали о более высоком уровне симптомов депрессии и более низком уровне удовлетворенности жизнью по сравнению с людьми, живущими в семьях, состоящих из нескольких поколений.

«Высвобождение» эмоций в Китае

Центральное утверждение культурной психологии состоит в том, что эмоции, являющиеся неотъемлемой частью самооценки, формируются культурным контекстом. Другими словами, существуют культурные различия в распространенности, паттернах, реакциях, потенциалах и детерминантах эмоций (Mesquita and Walker, 2003).Более того, современные теории культуры и эмоций утверждают, что эмоции являются возникающими свойствами более широких социокультурных факторов, а также непосредственными контекстными факторами. Если переживание и выражение эмоций в определенной степени встроены в данный социокультурный контекст, какое влияние социокультурные изменения и связанные с ними сдвиги ценностей оказывают на нормы эмоций? Мы считаем, что изменения культурных ценностей, в частности, растущее значение индивидуалистических ценностей и сдвиги в нормах социализации, формируют эмоции в направлении большей выразительности.Более того, изменение норм скрытия и демонстрации эмоций влечет за собой дополнительные последствия для проявления симптомов эмоциональных расстройств, таких как депрессия или тревожность (Chentsova-Dutton et al., 2014).

В конце 1970-х и 1980-х годах низкий уровень депрессии среди населения Китая был одним из первых систематически сообщаемых культурных различий в уровнях распространенности. Это не означает отсутствия страданий. Клейнман (1982) отметил, что, хотя менее 1% амбулаторных психиатрических пациентов имели диагноз депрессии, 31% был поставлен диагноз «неврастения» (т.э., шэньцзин шуайруо , в переводе «слабость нервов»). Категория неврастении включает множество переживаний, аналогичных переживаниям, связанным с депрессией, но с заметным акцентом на соматические симптомы, такие как головная боль, усталость, мышечная боль, нарушение сна и т. Д. (Lin, 1989). Знаменательное исследование Клейнмана (1982) 100 китайских пациентов с диагнозом неврастения показало, что большинство этих пациентов соответствовали стандартным западным диагностическим критериям депрессии, но в то же время представляли иную клиническую картину, сводя к минимуму депрессивное настроение и подчеркивая физические симптомы.Он утверждал, что в это время, после многих лет политической нестабильности, раскрытие эмоций считалось неуместным и потенциально опасным. С этой точки зрения, физические симптомы и диагноз неврастении представляют собой соматические «идиомы дистресса», способы выражения дистресса социально и политически приемлемым образом (Kleinman and Kleinman, 1995).

За исследованием Кляйнмана внимательно следила политика открытых дверей Дэн Сяопина, вызвавшая новую волну быстрых социокультурных изменений, оказавших заметное влияние на материальную и психологическую жизнь людей в Китае (Lee, 2011).Одним из следствий этого является то, что люди молодого поколения стали более открыто говорить о своих сокровенных мыслях и чувствах (Ян, 2003), что предполагает расширение норм самовыражения и проявления эмоций по сравнению со старшими. В сочетании с резким ростом киберкультуры и западного влияния Китай «дает волю эмоциям» (Lee, 2011). Например, переход к рыночной экономике способствовал созданию гораздо более конкурентной социально-экономической среды, которая требует от людей большей напористости и самовыражения (Luo et al., 2013). Между тем норма эмоциональной скрытности постепенно отступает.

Если эмоциональное сокрытие действительно теряет свое культурное значение, и если самовыражение приобретает новое значение, тогда мы можем ожидать изменения модели сообщения о депрессивных симптомах в Китае. Другими словами, по сравнению с Kleinman (1982), где соматические симптомы преобладали в представлении пациента о дистрессе, будут ли недавно набранные пациенты более склонны поддерживать психологические симптомы? Хотя об этом прямом сравнении еще не сообщалось в литературе, мы, тем не менее, можем сделать вывод об изменениях в представлении симптомов из недавних исследований.Например, сравнивая пациентов с депрессией из Китая и Европы и Канады, Dere et al. (2013a) обнаружили, что респонденты в обеих группах были готовы спонтанно сообщать о депрессивном настроении как о серьезной проблеме. Райдер и др. (2008), тем временем, обнаружили, что тенденция китайских пациентов по сравнению с европейско-канадскими пациентами подчеркивать соматические симптомы депрессии в структурированном клиническом интервью была опосредована внешне-ориентированным мышлением (EOT) — операционализированным как общее отсутствие интереса. в размышлении и общении об эмоциональном опыте.С тех пор было показано, что EOT коррелирует с одобрением традиционных китайских ценностей (Dere et al., 2012, 2013b).

Со сдвигом в культурных ценностях, отражающим рост индивидуализма, мы можем ожидать изменений в сторону более эгоцентричного стиля мышления, такого как размышления, и увеличения открытости к использованию психологического языка при сообщении о симптомах депрессии. Более того, повышенное внимание к внутренним психологическим состояниям может формировать само переживание депрессии, так что все большее число людей в Китае страдают от психологических симптомов при депрессии (Ryder and Chentsova-Dutton, 2012).С этой точки зрения культура не только влияет на самопрезентацию и дискурсы, связанные с депрессией, но и проникает под кожу, формируя опыт (Райдер и Ченцова-Даттон, 2015).

Как же тогда нам лучше всего понять рост распространенности депрессии в Китае за последние несколько десятилетий? Мы могли бы далее исследовать проблемные аспекты сдвига в сторону индивидуализма или в сторону общества с огромным количеством внутренней миграции и социально-экономической дислокации — но мы также можем рассматривать скорость самого изменения как проблематичную, а не обязательно (или не просто) направление изменения.Мы могли бы предпочесть объяснение, которое фокусируется на том, как представлена ​​депрессия или психосоциальный дистресс в более общем плане. Изменения в нормах эмоций могли вызвать изменения в наиболее значимых переживаниях, что привело к сдвигам в переживании и выражении симптомов. Изменения в отношении общества к психически больным могли вызвать изменения в стигматизации депрессии, что привело к изменениям в том, какие симптомы люди готовы обсуждать (Ryder and Chentsova-Dutton, 2012). Наконец, быстрые социокультурные изменения, возможно, привели к сдвигам в обучении специалистов в области психического здоровья, изменениям в диагностической практике или усовершенствованию методов исследования, и все это под постоянно растущим влиянием господствующей западной психиатрии.В настоящее время у нас нет эмпирической базы данных, которая позволила бы нам распутать эти возможности. Что мы действительно знаем, так это то, что серьезная попытка решить эту проблему потребует более тонкого понимания быстрых социокультурных изменений в сочетании с изощренными методами исследования, разработанными для решения этих проблем многоуровневым образом. В заключение мы рассмотрим, как это можно сделать.

Заключительные мысли

Социокультурные преобразования в Китае сопровождались усилением индивидуализма и депрессией.Можем ли мы тогда сделать вывод, что глубокие изменения в социальной сфере привели к повышенным уровням индивидуализма и депрессии? В соответствии с идеей взаимного конституирования мы ожидаем, что изменения на уровне культуры оказывают влияние на уровне разума, и наоборот (Ryder et al., 2011). Наш обзор показывает, что модернизация Китая действительно сопровождается параллельными сдвигами в индивидуалистических ценностях, стилях воспитания, нормах самовыражения, а также в переживании и выражении депрессии.Признавая, что наша модель указывает нам на сложную картину, в которой причинно-следственная связь является двунаправленной, мы считаем, что в данном случае убедительный причинно-следственный нарратив может быть рассказан о том, как преднамеренное изменение курса с точки зрения экономической структуры и социальной организации имело психологические последствия. . Однако данные, позволяющие окончательно обосновать это повествование, еще не получены. Чтобы укрепить тезис о том, что растущий индивидуализм и депрессия в Китае являются следствием быстрой модернизации, необходимо ответить на следующие два вопроса.Во-первых, в какой степени эти психологические последствия могут быть связаны с социокультурными изменениями, а не с различиями поколений? Во-вторых, насколько уникальны эти последствия для Китая?

Идея о том, что молодые люди, как правило, придерживаются культурных ценностей и убеждений, отличных от их родителей или бабушек и дедушек, не нова. В самом деле, можно утверждать, что наблюдаемые различия в ценностях в исследованиях, рассмотренных здесь, связаны с возрастными различиями, а не с социокультурными изменениями. Социальные психологи обращались к аналогичным проблемам.Например, для изучения изменений в индивидуализме, самооценке и нарциссических личностных чертах у американской молодежи за последние несколько десятилетий Твенге (2008) предложил кросс-темпоральный метааналитический метод, который исследует психологические конструкции, представляющие интерес, в выборках сверстников. собраны в разные моменты времени. Таким образом, вместо перекрестных исследований, которые дают представление об индивидуалистических ценностях в разных возрастных группах, кросс-темпоральный метод поддерживает постоянство возраста и дизайна исследования по временным точкам и позволяет исследователям связывать наблюдаемые ценностные изменения с социокультурными изменениями с течением времени.Используя этот метод, Твенге и Фостер (2010) и Твенге (2015) обнаружили рост самоотчетов об индивидуалистических ценностях, самоуважении, нарциссизме и депрессии в когортах сверстников в США в период с 1980 по 2000-е годы.

Насколько нам известно, за исключением одного исследования удовлетворенности жизнью с использованием данных WVS во времени (Steele and Lynch, 2013), кросс-темпоральный метод не применялся для исследования роста индивидуализма в Китае. Поэтому мы призываем исследователей, заинтересованных в психологических последствиях быстрых социокультурных изменений, либо изучить существующие данные крупных опросов, собранных в разные моменты времени, либо начать систематический и последовательный сбор важной информации о культурных ценностях и состоянии психического здоровья.Только тогда мы сможем делать выводы о растущем индивидуализме и депрессии с большей ясностью и уверенностью.

Установив связь между социокультурными изменениями и ростом индивидуализма и депрессии, мы сталкиваемся со вторым вопросом: в какой степени эти психологические последствия уникальны для Китая? Напомним, что исследования, проведенные, например, в США и Японии, также показали связь между социокультурными изменениями и ростом индивидуализма (Twenge and Foster, 2010; Hamamura, 2012).В какой степени скорость модернизации Китая может сыграть центральную роль в формировании индивидуалистических ценностей и депрессии? Чтобы продемонстрировать влияние быстрых социокультурных изменений, исследователи могут рассмотреть возможность сравнения двух или более культурных групп по интересующим переменным с течением времени. Недавний пример — кросс-темпоральный и кросс-культурный анализ индивидуализма-коллективизма в Японии и США Хамамурой (2012). Этот метод может быть применен к исследованиям быстрой модернизации.Например, можно сравнить изменения индивидуализма и депрессии в Китае с другими развивающимися странами с разными темпами развития в разные моменты времени. Полученные данные позволят нам изучить различные траектории индивидуализма и депрессии с течением времени. Что еще более важно, эти результаты могут помочь сформировать гипотезу о связи между ростом индивидуалистических ценностей и депрессией. Некоторые ученые указали на связь между современной жизнью и нарастающей депрессией (e.г., Селигман, 1988; Хидака, 2012). Между тем Твенге (2015) сообщил о более выраженных депрессивных симптомах и психологическом стрессе в когортах одного возраста из 2000-х годов по сравнению с когортами из 1980-х годов. В будущих исследованиях следует попытаться раскрыть механизмы, лежащие в основе связей между быстрой модернизацией и депрессией в Китае, исследуя, например, изменения в значении эмоциональной выразительности, внешне и внутренне ориентированных стилей мышления и межличностных отношений.

Наконец, мы призываем исследователей не ограничиваться экономическим развитием как единственным показателем культурных изменений.Мы ожидаем, что будущие исследования предложат более глубокое и широкое понимание культурных и ценностных изменений за счет включения других культурных и исторически значимых маркеров, таких как размер семьи (или статус одного ребенка), социальная мобильность и мобильность по месту жительства, технологии и использование социальные сети, международный туризм и степень воздействия западных культурных контекстов или «глобальной культуры». Например, недавнее исследование мобильности по месту жительства показало, что люди, которые переезжали больше раз, склонны ставить личное, индивидуальное «я» над социальным, коллективным «я» (Oishi, 2010).Мобильность по месту жительства может быть одним из звеньев между широко распространенной социокультурной трансформацией в Китае и ростом индивидуализма, особенно с учетом массовой миграции из сельских районов в города за последние несколько десятилетий. Интересно, что повышение мобильности в жилых помещениях также связано со снижением благосостояния (Oishi et al., 2012), что может помочь будущим исследователям совместно рассматривать рост индивидуализма и падение благосостояния в Китае.

Политика «открытых дверей» Китая была намного больше, чем переход к рыночной экономике.Это был сдвиг в сторону интеграции Китая и китайского народа в глобальный поток идей. В своем социологическом обзоре Се (2011) приходит к выводу, что масштабы и масштабы «китайской трансформации» ставят перед социологом множество проблем и возможностей. Мы определенно считаем, что это утверждение верно для психологов, интересующихся взаимным строением культуры, разума и мозга. Культурные психологи давно утверждают, что контекст важен для понимания психологических процессов, и накопили значительный объем данных, документирующих степень, в которой культура формирует не только социальное поведение, но и когнитивные, эмоциональные и даже нервные процессы (Markus and Hamedani, 2007; Китайма, Ускул, 2011).Действительно, большая часть этой работы проводилась с китайскими образцами.

Исследования, проводимые в быстро меняющихся обществах, подчеркивают, в какой степени психологические процессы формируются культурно-историческим моментом (Ryder et al., 2012). Как и в случае с исследованиями культурной психологии в более общем плане, задокументированные сдвиги в психологических процессах за относительно короткие периоды времени бросают вызов простым предположениям о психологической универсальности. В то же время они предоставляют психологам прекрасную возможность изучить, как культура формирует и формируется разумом и мозгом.С этой точки зрения неудивительно, что председатель Мао и современный китайский фабричный рабочий придерживались радикально разных психологических взглядов на основные ценности: всего за 70 лет они населили радикально разные культурные миры.

центральных тем для отряда по Японии | Центральные темы и ключевые моменты | Азия для преподавателей

г.
Центральные темы и ключевые моменты

по Кэрол Глюк, профессор истории Джорджа Сансома, Колумбийский университет

Первоначально разработан в 1980-е годы для поддержки 9-10 классов штата Нью-Йорк Глобальная история требования, темы предназначены для обеспечения инфраструктуры за бесчисленное множество фактов и дат, встреченных при изучении долгого истории стран Восточной Азии.Темы перепечатаны здесь для преподавателей, ищущих новые перспективы, чтобы использовать индивидуальная история каждой из стран Восточной Азии — Китая, Япония, Корея и Вьетнам — а также Южной и Юго-Восточной Азии.

ВВЕДЕНИЕ НА ТЕМЫ

Эти «центральные темы» отличительны, и повторяющиеся, так что они снова и снова затрагиваются в разных категорий, пока не будет накоплен портрет культурных различий.Из множества возможных тем шесть предложены здесь в качестве иллюстративных. японской культуры и ее отношения к миру:

Тема 1: Культурное заимствование / японизация иностранного Пути

Все общества заимствуют у других, но японцы выделяются степенью их вовлеченности в преднамеренные, агрессивные, и выборочное заимствование с последующей адаптацией или японизацией, заграничных путей.

Тема 2: Социальная близость и приоритет общества

Изолированность Японии способствовала возникновению чувства социальной близости, отражено в структурах семьи, сообщества и на рабочем месте, а также как в смысле японской национальной идентичности. Примат общества как центральная ценность характеризует динамику японских способов принятие решений, постановка целей и разрешение конфликтов.

Тема 3: Отношения между внутренней и внешней экономикой

Недостаток природных ресурсов в Японии сильно повлиял на отношения между внутренней экономикой, которая была преимущественно аграрной до в двадцатом веке, и внешняя экономика, которая процветала временами и томился в других, но часто был решающим фактором в экономической ситуации в стране.

Тема 4: Тенденция к политической и социальной стабильности

Склонность к политической и социальной стабильности (или нежелание к беспорядку) отражается в непрерывности политических институтов которые выжили после того, как власть фактически перешла к другим секторам а также в тенденции к эволюционному, а не революционному изменять.

Тема 5: Стремление к изменениям / сохранение культурного Значения

Япония давно приспосабливается к агрессивному стремлению к переменам в в то же время, когда он упорно сохранял свои отличительные обычаи и культура, часто путем закрепления их в формах, измененных в соответствии с современная эпоха.

Тема 6: Япония и мир

В истории Японии чередовались периоды затворнической изоляции. со временем активного взаимодействия как с Азией, так и с миром.Японии поиск его надлежащего места в глобальном порядке, больше не определенном в термины только Восток и Запад — выражение конца двадцатого века об изменении отношений между Японией и миром.

| вернуться наверх |

ТЕМЫ В КОНТЕКСТЕ
I. Физические / исторические условия Японии
Остров Страна в азиатском регионе
  1. Внешняя география Японии характеризуется замкнутостью страны без сухопутных границ, условие, которое японцы считают как основа их психологии, которую часто называют «островом деревенский (шимагуни) менталитет.»Эта изоляция способствовала чувство социальной близости и национальной идентичности. Несмотря на акцент на отличительной замкнутости, японцы, вероятно, мигрировали с азиатского континента через Корею и поэтому менее изолированы из соседних земель, чем предполагают их мифы о национальном происхождении.
  2. Культурная среда Японии была китайской цивилизацией, с Китаем как великий центр культуры, из которого Япония в ее ранней исторической раз заимствовал основные элементы собственной цивилизации, от формы правления письменному языку искусства и религии.Этот агрессивное культурное заимствование имело своим следствием адаптацию иностранных путей, в данном случае японизация китайских форм. Принятие буддизма связывало Японию с Индией, другой великой исток азиатской цивилизации, отмечая периметры первых фазе отношений Японии со своим миром, как и Англия. связан с цивилизацией Рима. В процессе адаптации как родные, так и иностранные формы были изменены и сохранены в образец эклектики, допускавший буддизм, конфуцианство, и синтоизм сосуществовали, а также способствовали сохранению японского ценности даже как иностранные пути были введены.

| вернуться наверх |

Горы и море
  1. Внутренняя география Японии определяется гористой местностью, с вершин которых почти везде видно море. В в результате нехватка пахотных земель (только 16% пахотных) имела социальную последствия: влажное рисовое земледелие, основной продукт муссонной Азии, многолюдность на небольшие земли, требующие интенсивного труда для пересадки, орошения, и уборка рисовых полей также усилила социальную близость японцев, живущих и работающих вместе в маленьких деревнях.
  2. Недостаток природных ресурсов на четырех японских островах очевидные экономические последствия, как для внутренней экономики, что до 20-го века была преимущественно аграрной, а во внешнем экономика, которая зависела от внешнего мира по драгоценным металлам в древности и масло в наши дни.
  3. Синтоизм, коренная религия Японии, прославляет природу, делает горы и море — в места трепета и красоты.В обоих религиозных с эстетической точки зрения, природа играет важную роль в культурной ценности.

| вернуться наверх |

Мужчины Среди мужчин: Правительство
  1. Имперский институт, самая прочная институциональная форма в История Японии берет свое начало с правителей племени, покорившего другие племена в ранней Японии.Их бог, богиня солнца, стал бог нации; их правитель высший чиновник королевства, император. Но настоящая власть вскоре была передана мужчинам, которые правили во имя императора, где он оставался почти для всех японцев история. Эта тихая передача политической власти от высшего офис в офисы вокруг или ниже императора отражали японские предпочтение эволюционным, а не революционным изменениям и также значение, придаваемое политической стабильности.Политические изменения потребовали место, в то время как император оставался символическим центром королевства, никогда не правит и никогда не свергается, способствуя сохранению японской культуры, воплощенной в имперском институте и его национальная мифология.
  2. Придворная культура, достигшая своего апогея в период Хэйан, с 9-11 веков, составляли не только политическое сердце старой Японии, но также и ее социальным и культурным центром.Наследственный квазикорпоративные судебные семьи были четко разделены на небольшая взаимосвязанная правящая элита. Эти придворные создали японские высокая культура, воплощенная в элегантности Киото, искусство, Сказка о Гэндзи. Эстетика придворной культуры ценила человеческие чувства и человеческие отношения выше абстрактных принципов морали, ценностей которые с тех пор сохранились как типично «японские».Это был период адаптации, когда Япония отступила от отношения с Китаем и пережили культурный расцвет в период геополитической изоляции.
  3. Расцвет самураев пришелся на средневековый период Японии (12-е гг. до 16-го века), что привело к дальнейшей децентрализации политического правления от придворной знати до семей воинов, в первую очередь сёгуна, который правил во имя императора.Даймё были феодальными военачальниками владевшие землей и самурайскими слугами, связанными в тесную, многослойную домены в провинции. Самурайские ценности личной верности и служение лорду стало центральной культурной ценностью, сохраненной на столетия в сказках, таких как история 47 ронинов и верных самураев на императорский престол.

| вернуться наверх |

II.Динамика изменений: модернизация
Определение «традиции»
  1. Период Токугава, 1600-1868 гг., Был свидетелем более 250 лет мира и стабильность в системе централизованного феодализма. Правительство было централизованный под сёгунатом Токугава, но со значительной автономией зарезервировано для 260 отдельных доменов. Избегая полного объединения, который мог оказаться слишком амбициозным, и, создав сложный система контроля для предотвращения восстания среди даймё, основателей сёгуны уклонились от радикальных изменений в интересах сохранения политический заказ.Результатом стал Pax Tokugawa.
  2. Произошла вторая большая волна культурных заимствований. в 17 веке, когда Япония приняла неоконфуцианство из Китая как доминирующие социальные, политические и интеллектуальные ценности, которые были в течение 18 века адаптированы к японскому обществу, так что, например, японские структуры наследственной стратификации не будет нарушена китайской системой, основанной на статусе в соответствии с к заслугам.Каждый из четырех слоев общества Токугава — самураи, крестьянин, ремесленник и купец — разработали систему ценностей, которая подчеркнул его особую роль в поддержке более широкого социального порядка.
  3. Теоретически внутренняя экономика зависела от крестьянства, но на самом деле процветал все больше из-за торговли и промышленности торговцы. Внешняя экономика была отключена, так как отношения с внешний мир был разорван в 17 веке, что способствовало уединению по поводу возможной колонизации и разрушения со стороны Европы.Вновь Япония пережила период культурного расцвета в геополитическая изоляция.
  4. Культура генроку, ок. 1700 г., представлены кукольные спектакли Чикамацу, хайку Басё и гравюры на дереве, сосредоточенные вокруг городских простолюдины, купцы и ремесленники, больше не придворные или даже самурай. Деревня Япония с ее взаимозависимой коммунальной общества, стала моделью социальной близости, которая остается идеализированной и по сей день.

| вернуться наверх |

В Запад в Азии
  1. Азия в эпоху западного империализма, XIX век, представляет разные образцы опыта: Индия, ставшая британской колонией, позже обретение независимости через националистическое движение; Китай, который пережил внутренние восстания в 19-й и двух революционных в 20 веке, что привело к созданию современного Народная Республика; и Японии, которая модернизировалась на базе защита национализма от угрозы западных держав.В в каждом случае причины паттернов реакции лежат в отличающиеся внутренние условия от характера иностранного вторжения. В случае Японии экономическая, социальная, интеллектуальная и политическая События периода Токугава подготовили почву для модернизации. Коммерциализированная экономика, все более грамотное население стабильный размер, опытная самурайская бюрократия как на национальном и на местном уровне, небольшая и относительно хорошо управляемая страна, и другие подобные факторы определили курс, по которому модернизация Японии взял бы.
  2. Модернизация Японии в период Мэйдзи (1868-1912 гг.) таким образом, один пример общего явления, произошедшего в Англии в 18 веке и в странах третьего мира в 20-м. В оборонительная модернизация Японии приняла форму интенсивной культурной заимствования, на этот раз из Европы и Америки, а не из Китая. Агрессивное заимствование западных обычаев сопровождалось сохранением японских ценностей, включая вековой имперский институт и модель деревенских социальных отношений.Адаптация западных обычаев в японское общество и чувство островной страны теперь навязывают снова в мир способствовал обострению чувства национализма это стимулировало модернизацию Японии в конце 19 века.

| вернуться наверх |

Модернизация
  1. Политическая модернизация заключалась в создании современного национального государства, теперь полностью централизованного и объединенного в после реставрации Мэйдзи 1868 года, которая положила конец Токугаве сёгунат.Верный и предприимчивый самурай, «восстановивший» Император взошел на трон, как новое правительство, которое правил от его имени, чтобы осуществить масштабные модернизационные реформы. Опять таки Япония испытала глубокие изменения под видом преемственности. В течение пяти лет феодалы отдали свои земли новое государство, самураи отказались от мечей и наследственных стипендии и мирный переход — почти бескровная революция — обеспечил новый порядок.К 1890 году Япония стала конституционным государством. монархия, с парламентом и бюрократией и обновленной имперской идеология сплавлять людей в нацию.
  2. Экономическая модернизация означала прежде всего индустриализацию, которая принесла внутренняя и внешняя экономика снова во взаимосвязи, экспорт сельскохозяйственных товаров, таких как шелк-сырец, оплачивает развитие промышленности.Коммерческая традиция периода Токугава стала двигатель предпринимательства Meiji Japan, и к 1900 году Япония на пути к полномасштабному промышленному капитализму, финансируемому за счет внутренних источники, но зависят от внешней торговли. Новая налоговая система, основанная прежде всего на на земле, при условии государственных доходов, которые заплатили за модернизацию.
  3. Социальная модернизация повлекла за собой отмену традиционная иерархия статусов, чтобы все японские подданные были равны при императоре.Установление обязательного образования и всеобщая воинская повинность принесла как возможность, так и перемещение, поскольку молодежь переезжает в города в поисках работы и получения высшего образования. Урбанизация, развитие рабочего класса, начало современного среднего класс — все эти явления вызвали большие изменения в социальной сфере. близость, которая издавна характеризовала деревню. В идеологическом в ответ на это деревня была идеализирована, а ее ценности, человеческие отношения и групповые ассоциации были воспроизведены в городских аналогах.

| вернуться наверх |

Империализм и война: 1905-1945 гг.
  1. Япония и мировой порядок. Первоначально находился в невыгодном положении из-за неравноправные договоры, навязанные западными державами в середине девятнадцатого века. века Японии удалось добиться юридического равенства с Западом. к 1900 году. Усвоив уроки западного империализма (культурные заимствования иного рода), Япония начала практиковать их в Азии, сначала на Тайване, затем в Корее, Маньчжурии и Китае.Никогда полностью принятая западными державами, Япония отвернулась от Запада в 1930-х годах и готовился действовать в одиночку в качестве самозваного лидера Азии «. Результатом была война против Китая в 1937 году, затем Перл-Харбор и война против Китая. Соединенные Штаты в 1941 году. Для Японии Вторая мировая война закончилась атомные бомбы и безоговорочная капитуляция в 1945 году. Первая попытка Японии войти в современный мировой порядок закончилось катастрофической неудачей.
  2. Политика и экономика в предвоенный и военный период. Быстрая индустриализация все еще преимущественно сельскохозяйственной база в сочетании с сильной зависимостью от внешней торговли усилила влияние на Японию мировой депрессии 1930-х гг. Экономический кризис и череда политических убийств положила конец партийному правлению в 1932 г. заменен бюрократическим «Национальным «единство» кабинетов, в которых вооруженные силы обладали все большей властью против призрака социального беспорядка.В атмосфере ультранационализма, правительство мобилизовало экономику и общество, погрузив страну в то, что японцы назвали «темной долиной» милитаризм и война, продолжавшаяся с 1931 по 1945 год. Социальные отношения семьи и общества сохранили свою первостепенную ценность, внося свой вклад и покорности государству, а потом и терпению военного времени трудности без развала общества.

| вернуться наверх |

III. Современные нации и культуры: послевоенная Япония,
Послевоенный Реформа: 1945-1955 гг. И последующие
  1. Мир и демократия. Двойная цель реформ при Союзниках Оккупация Японии в 1945-52 годах была разделена на японцев, которые стремились искоренить причины войны и авторитаризма.Это вторая современная фаза агрессивных изменений, основанная на западных принципах. модели (теперь в основном Америка) привели к фундаментальным, далеко идущим реформы, сопоставимые с реформами Мэйдзи 1870-х гг. Новая конституция (1947) установил демократическое государство с императором теперь как символ государства и отказа от войны и поддержание вооруженного силы.
  2. Склонность к политической стабильности выявляется консервативной Либерально-демократическая партия оставалась у власти с 1955 г. связанная с этим тенденция к социальной стабильности проявляется в сплоченность японского общества до и после послевоенных реформ.

| вернуться наверх |

Экономичный Восстановление и рост
  1. Отечественная экономика была восстановлена ​​после разрушения войны, а затем расширилась за счет роста экспорта в 50-х и 60-х годах. Торговля давала капитал для покупки почти всего необходимого природного ресурсы, от нефти до продуктов питания и пиломатериалов Растущий успех Японии на мировых рынках с 70-х годов вызывал критику со стороны своей торговой партнеры, в частности из U.С. Сочетание зависимости на мировую экономику и трудности с ней представляют собой самая неприятная международная проблема.
  2. Период быстрого роста, принесший процветание Японии в После 60-х годов в 70-е возникли проблемы, связанные с затратами. быстрого развития: загрязнение, акцент на национальном росте скорее чем индивидуальные выгоды и т. д. В постиндустриальной экономике 80-е годы больше внимания уделялось индивидуальному потребителю, расходы на качество жизни и внутреннее потребление в целом (попытка сбалансировать внутреннюю и внешнюю экономику.

| вернуться наверх |

Социальные Отношения
  1. Семья сохраняет свое значение в отношениях между личность и общество; воспроизведение общинного, деревенского связи происходят в школах, компаниях и районах. Социальные привычки согласия и гармонии характеризуют японские средства создания решений и разрешения конфликтов, снова подчеркивая примат социальной группы.Индивидуальная идентичность приобретается в коллективе а не против, так что взросление, например, менее вопрос научиться «вести свои собственные битвы», чем учиться сближаться с другими.
  2. Однородность общества в целом в Японии имеет преимущества в с точки зрения социального устройства и национальной идентичности, а также недостатки в иметь дело с этнически разными людьми, такими как корейцы внутри Япония и иностранцы в целом.Этническая однородность повторяется большей социально-экономической однородностью, чем во многих других странах: статус преимущественно среднего класса большей части японского общества. Сеть человеческих отношений, которая так важна в Японии, таким образом, действует в обществе, в котором многие люди больше похожи, чем разные.

| вернуться наверх |

Школа и Работа
  1. Образование. Японская школьная система действует в социальном классы, с точки зрения отслеживания высшего образования и карьеры, и в отношении социальных ценностей, прививаемых в школе. В роль спорта, другие ценности победы или поражения, чем в США, феномены дзюку (внеклассные занятия) и «экзамен». ад »(вступительные экзамены в колледж) и огромное значение школы как центрального опыта детства все раскрывают аспекты японского общества, которое можно сравнить со студенческими собственный опыт.
  2. Рабочее место. Японская компания — центр социальной ценности для мужчин, как семья и район для женщин и школы для детей. «Пожизненная занятость» и продвижение по службе по «старшинству» до недавнего времени были отличительными особенности японского рабочего места; самурай был преобразован в сегодняшнего сараримана (наемного работника) с лояльностью к фирме напоминая прежнюю верность господину.Эти элементы меняется сейчас по мере увеличения свободного времени, характер рабочей силы меняется из-за роботов и расширяющегося сектора услуг, а также мобильности работы увеличивается.

| вернуться наверх |

Культура Сохранилось
  1. Японская традиция — современность, погоня за изменениями даже если он сохраняет обычаи и культуру, часто закрепляя их в разных формах.Примеры включают: фестивали, отмечаемые в городе. кварталов, как когда-то в деревнях, включение Курисумасу (Рождество) в календарь, не нарушая традиционных Новый год и привнесение ультрасовременного образа жизни с воссозданные ценности японской традиции.
  2. Идентификация японской культуры как определяющая характеристика национальной идентичности создает как сильную чувство японскости и исключительное отношение к тем, кто не японцы, что означает остальной мир.Согласование эти два отношения — проблема для сегодняшней Японии, часто упоминаемая призывами к «интернационализации».

| вернуться наверх |

IV. Япония в глобальном контексте
Япония и мир
  1. Отношения Японии с развитым индустриальным миром, в том числе его союзник США. огромная экономическая мощь Японии, его отсутствие соразмерной военной мощи и его приверженность сохранению неядерные, это дилемма поиска путей выхода на международный уровень ответственность, соответствующая его экономическому положению, и трение вызванные экономическим успехом Японии, имеют первостепенное значение.
  2. Отношения Японии с Азией и третьими странами Мир. В то время как Япония объединена с развитыми индустриальными странами Запад, это тоже азиатская страна. Экономический центр региона, Япония теперь получает конкуренцию со стороны других стран (сетевые карты). Не только исторические отношения Японии империализм и война до сих пор остаются живой памятью в других азиатских странах, но регион разделен между коммунистическими державами, такими как Китай и демократические державы, такие как Япония.

    Правильное место Японии в регионе остается проблемой.

| вернуться наверх |

В Будущее мира
  1. Форма мира. Сегодня больше нет ни одного видение мирового порядка, но глобальный набор перекрестных связей. Как Япония вписывается — или не вписывается — в эти связи, Запад, в Азию, в Европу и в другие места; как мы подходим — или нет вписываются — в эти же связи необходимо учитывать все вопросы.Акцент здесь делается на нашей общей дилемме.
  2. Глобальные культурные заимствования и мировая экономика. Глобализация шаблонов, которые когда-то были национальными или региональными характеризует мир, каким мы его знаем сегодня. Теперь мир заимствует из Японии, как когда-то Япония заимствовала у мира; теперь каждая нация внутренняя экономика зависит от внешней экономики; сейчас шаблоны национальных ценностей повсюду сталкиваются с вызовами со стороны других культуры и места.В этом мы все вместе.

| вернуться наверх |

Заключение

Краткое изложение шести тем, как они появляются и снова появляются в них. История Японии, какие из тем актуальны и сегодня, а какие больше не получить в глобализованном мировом порядке, в котором Япония находится не только заемщик, но и заимствованный, у которого привычки социальная близость может быть как преимуществом, так и недостатком, и в котором проблемы Японии в мире являются одними из самых серьезных проблемы, с которыми Япония и мир должны вместе противостоять.

| вернуться наверх |

Эта публикация стала возможной благодаря гранту США и Японии. Foundation и Министерства образования США. Восток Asian Curriculum Project несет полную ответственность за его содержание.

.

Author: alexxlab

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *