Медицина 18 века в европе: Медицина Европы XVI–XVII веков. Другая история науки. От Аристотеля до Ньютона

Медицина Европы XVI–XVII веков. Другая история науки. От Аристотеля до Ньютона

Медицина Европы XVI–XVII веков

Медики Западной Европы в 1-й половине XVI века стремились овладеть чуть ли не всеми научными знаниями. Они изучали математику, чтобы овладеть астрономией, так как им нужно было учитывать влияние небесных светил на здоровье. Они изучали арабский и еврейский языки, так как нужно было уметь читать произведения медицинских писателей в подлинниках. Для знания этиологии (учения о причинах болезней) требовалось владение физикой и даже метафизикой.

Зоология входила в круг их непосредственной специальности, ботаника тоже, так как практически все лекарства были растительными. Химия, доставившая медицине новые средства для излечения болезней, тоже входила в изучаемые ими науки; началось изготовление новых лекарств из металлических солей. Хотя мечтания о панацее, универсальном лекарстве из золота, еще не заглохли, успехи медицины были чрезвычайно велики. Терапия научилась употреблению в качестве лекарств ядовитых веществ.

Например, Парацельс вместе с антимонием ввел в употребление опиум и ртуть.

Уроженец Швейцарии Парацельс (1493–1541) попытался переосмыслить прошлое, выступил с критикой галенизма и гуморальной патологии, с пропагандой опытного знания. Гуморальная теория была своего рода наивной формой современного учения о внутренней секреции, построенной, однако, на совершенно фантастической базе. Занимаясь алхимией, Парацельс положил начало крупному направлению в медицине – ятрохимии. Считая причиной хронических заболеваний расстройство химических превращений при пищеварении и всасывании, он ввел в лечебную практику различные химические вещества и минеральные воды.

Наиболее видным его последователем был Я. Б. ван Гельмонт, который описал процессы ферментации в желудочном пищеварении.

Жан Фернель (1497–1558), родом из Клермона, в юности чувствовал влечение к астрономии, но отец его, недовольный большими тратами своего сына на изготовление астрономических инструментов, уговорил его отказаться от этого занятия и посвятить себя исключительно медицине.

Вскоре Фернель приобрел громкую известность как прекрасный врач. Еще до своего вступления на престол Генрих II хотел привлечь его к себе, но Фернель долго уклонялся от этой чести и только в 1557 году принял должность при короле. Главное его произведение «Медицина» (1554), выдержавшее больше 30 изданий, охватывает собою всю совокупность сведений по физиологии, патологии и терапии, которую можно было извлечь из греческих, латинских и арабских сочинений. Это произведение, в настоящее время представляющее только исторический интерес, для того времени имело огромное значение.

Корпорация хирургов была объединена с коллегией цирюльников, которые в принципе должны были заниматься только несложными операциями вроде кровопускания. Однако вельможи и военные, принимавшие к себе на службу врачей, мало обращали внимания на ученые титулы. Кроме того, собственно хирурги в конце XV столетия почти во всех городах составляли утвержденные правительством общины, охранявшие свои привилегии как от подвластных им цирюльников, так и от конкурирующих с ними медиков.

Сен-Комская коллегия в Париже пользовалась большой самостоятельностью, но ее положение изменилось в следующем столетии. После длительной борьбы и громкого процесса, закончившегося в 1660 году, хирурги были подчинены медицинскому факультету. С тех пор у них не было особых тем для диспутов при защите диссертаций, и они не носили особых титулов.

Знаменитый хирург Амбруаз Паре (1517–1590), хорошо известный нам по произведениям А. Дюма, родившийся подле Лаваля, пользовался еще большей популярностью, чем Фернель. Сначала он работал помощником цирюльника в богадельне, затем перешел на службу в армию и благодаря многочисленным практическим наблюдениям нашел способ лечения огнестрельных ран, которые до него считались ядовитыми. В 1545 году в Париже было издано сочинение Паре «Способ лечения ранений от аркебузов», где автор доказывал, что необходимо отказаться от методов лечения посредством прижигания каленым железом и кипящим маслом, и защищал употребление повязок для остановки кровотечения.

Он уже был знаменит и два года состоял на службе при королевском дворе, когда в 1554 году Сен-Комская коллегия предложила ему защитить на французском языке диссертацию и признала его хирургом высшего разряда, а медицинский факультет заявил против этого протест. Сочинения Паре, изданные в 1561 и в 1585 годах, очень велики по объему и представляют собой настоящую энциклопедию, в состав которой входят, кроме военной хирургии, родовспомогательное искусство, лечение эпидемических болезней, медицинские операции, анатомия, эмбриология и т. д.

В Италии Фаллопий (1523–1562) занялся сначала в Пизе, а потом в Падуе тщательным изучением органов слуха, мышц лица, пищеварительных органов, внутреннего строения органов воспроизведения, процесса образования зародыша и т. д. Его ученик открыл клапаны вен. Ингрессий (1510–1580) из Палермо занимался по преимуществу изучением костей. Профессор римской школы С. Евстахий (1510–1574) сделал открытия, относящиеся к строению костей, мускулов и жил, а также обнаружил сообщение между внутренним ухом и глоткой (евстахиева труба). Цезальпин, заменивший Евстахия в школе, доказал, что кровь из вен движется к сердцу.

Открытие законов кровообращения принадлежит англичанину Вильяму Гарвею (1578–1657), автору знаменитого сочинения «Анатомические исследования движения сердца и крови у животных». Он же, кстати, высказал мысль, что «все живое происходит из яйца». Превосходство Гарвея над всеми, кто до него говорил о малом кровообращении, было превосходством науки Нового времени над взглядами древних. Гарвей не удовлетворялся простыми догадками и не считался ни с традициями, ни с умозрительными теориями, построенными на схоластической основе. Он ссылался только на данные опыта. Можно утверждать, что его сочинение – одно из наилучших сочинений по физиологии.

Открытие Гарвея осталось бы не доведенным до конца, если бы не было установлено, каким образом пищевой сок смешивается с кровью. Этот вопрос разрешил профессор Павийского университета Гаспар Азелли (1580–1620), который случайно заметил млечные сосуды, производя вскрытие собаки, убитой вскоре после того, как она поела.

Это обстоятельство позволило ему точно распознать млечные сосуды и определить условия, при которых они могут быть видны невооруженным глазом. Сочинение Азелли «Исследование о млечных венах» вышло в свет годом ранее сочинения Гарвея.

Вместилище млечного сока и грудной канал, соединяющий млечные сосуды, были открыты французом Жаком Пекке (1622–1674), сочинения которого были изданы в одном томе в 1654 году. Были и дальнейшие пополнения сведений о лимфатической системе. В распространении всех этих открытий принимал большое участие датчанин Томас Бартолин (1616–1680), собственные исследования которого, по-видимому, не имели особо важного значения.

В области практической медицины наиболее важное событие XVI века – это создание Дж. Фракасторо учения о контагиозных (заразных) болезнях.

Собственно медицина не достигла еще сколько-нибудь прочных успехов. Некоторые медики продолжали придерживаться традиций, не замечая, что авторитет Гиппократа и Галена совершенно расшатан новыми открытиями.

Такое положение было во Франции, и в особенности на медицинском факультете Парижского университета. Консерваторы, противники сурьмы и хины, восставали против учений Гарвея и Пекке. Что же касается новаторов, то, утратив доверие к старинной гуморальной теории, они разбились на две основные школы: ятрохимиков и ятрофизиков, школы одинаково односторонние и неполные. Ятрохимики видели в физиологических процессах только химические явления, а ятрофизики – только механические.

Учение ятрохимиков, отвергавшееся медицинским факультетом вплоть до конца XVII века, пропагандировал во Франции ученик ван-Гельмонта – Лазарь Ривьер (1589–1655), работавший в Монпелье. Своего теоретика это учение нашло также в лице Сильвия де-ла-Боэ (1588–1658), который занимался медицинской практикой преимущественно в Голландии и приобрел там громадную известность. Отказавшись от мистических мечтаний Парацельса и ван-Гельмонта, ла-Боэ заменил их неопределенным синкретизмом, но отвел в своей работе достаточно места для новых физиологических открытий, в результате чего встал значительно выше медиков, придерживавшихся старых традиций.

Учение ла-Боэ распространялось преимущественно в Германии; а в Италии вызревали иные идеи, выразившиеся в конце концов в учении ятрофизиков, или ятромехаников. Создателем ятромеханизма был неаполитанец Борелли (1608–1679). Это учение представляет собой лишь следствие из механистической физики. Рене Декарт, серьезно занимавшийся медициной, и не мог придать этому учению никакой иной формы. Впрочем, тенденции к этому направлению появились раньше: сходные с ятромеханизмом идеи впервые изложил профессор Падуанского университета Санторио (1561–1626). Он пытался изучить колебания веса человеческого тела, периодически измеряя вес своего собственного.

Наиболее полезной стороной деятельности Санторио – как, впрочем, и всех ятромехаников, – являлось постоянное стремление придать медицинским наблюдениям математическую точность. Кроме употребления весов, он рекомендовал использование термометра и придумал несколько аппаратов для наблюдения за пульсом с помощью маятника. Так в XVII веке он ввел в обиход два открытия своего товарища по университету Галилея. Но лишь по прошествии почти целого столетия был найден способ градуирования термометров, дающий возможность сравнивать результаты измерений.

В XVIII веке описательный период развития медицины перешел в стадию первичной систематизации. Возникали многочисленные медицинские «системы», пытавшиеся объяснить причину заболеваний и указать принцип их лечения.

Хотя истоки виталистических представлений находим у Платона (психея – бессмертная душа) и Аристотеля (энтелехия – нематериальная сила, управляющая живой природой), но и нидерландский химик и биолог XVII века ван Гельмонт считал, что есть грань между телами неживой и живой природы; он говорил об археях – духовных началах, регулирующих деятельность органов тела. Позже немецкий врач и химик Георг Шталь говорил, что жизнью организмов управляет душа, обеспечивающая их целесообразное устройство.

Его соотечественник Ф. Гофман доказывал, что жизнь заключается в движении, а механика – причина и закон всех явлений. Французские врачи Т. Борде и П. Бартез выступили с учением о «жизненной силе» (витализме).

Л. Гальвани и А. Вольта исследовали «животное электричество» и лечение электрическим током; Ф. А. Месмер, знакомый с этими работами, создал учение о «животном магнетизме». Систему гомеопатии основал С. Ганеман. Шотландец У. Куллен разработал теорию «нервной патологии», исходя из признания главенствующей роли «нервного принципа» в жизнедеятельности организма. Его ученик английский врач Дж. Браун построил метафизическую систему, признававшую нарушения состояния возбудимости основным фактором возникновения болезней, из чего следовала задача лечения – уменьшить или увеличить возбуждение. Ф. Бруссе создал систему «физиологической медицины», связывающей происхождение болезней с избытком или недостатком раздражения желудка и использующей в качестве основного лечебного метода кровопускание.

Началась эпоха Нового времени.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Продолжение на ЛитРес

МЕДИЦИНА В XVIII ВЕКЕ В ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЕ 

 
Новое время в истории обычно датируют со времен буржуазных революций в Европе — в Нидерландах, Англии, позже во Франции, условно с 40-х гг. XVII в. Для нового класса — молодой буржуазии из ремесленников и торговцев требовался более смелый подход к изучению природы, причин социальных и биологических явлений, не обремененный гонениями церкви. В идеологическом отношении это сказалось на развитии механистического, стихийного материализма, новых практически значимых, прагматически ценных открытий и новых знаний мира. Как отмечалось, великие географические открытия в прошлом веке раскрыли границы мира, знаний о жизни разных народов, открыли пути к новым рынкам и новым завоеваниям. Пришла пора использования достижений науки и новых знаний. Феодализм, естественно, не уступал своих позиций без поддержки инквизиции, религии. Но он терял свои ресурсы и уже уходил в историю.
В развитии материализма, особенно благодаря философам Франции, первостепенная роль принадлежала врачам-материалистам. Леруа (1598—1679 гг.) не признавал принципиальное отличие души и тела, выступал против дуализма, даже отступлений от материализма Декарта, решительно встал на сторону Гарвея в его учении о кровообращении и против схоластических догм и ошибок Галена. Ж.О. Ламетри (1709-1751 гг.) пропагандировал исключительно опытный путь развития естественной медицины, В своей знаменитой книге «Человек-машина» он создал целую программу перестройки
физиологической науки на основе изучения опытов. Выдающийся врач и философ-материалист П.Ж. Ка- банис (1757-1808 гг.), являясь крупным администратором в период Франиузской революции, закрывал университеты схоластического направления, создавая вместо них общенародные школы, в том числе госпитальные, подобные русским госпитальным школам. Ж. Корви- зар ратовал за клиническое обучение у постелей больных, выступал против витализма (рис. 6.1) Штата и так называемого флогистона. Как философ Кабанис (рис. 6.2} признавал высокое предназначение медицины, объединяющей социальные, психологические, методологические процессы. Он писал: «Медицина, охватывая, с одной стороны, науки естественные — физику, химию, с другой, науки общественные — этику и историю, должна будет объединить все отрасли человеческих знаний, образуя закономерную систему познания законов природы, служащую усовершенствованию человеческого рода». Он, особенно в книге «Отношение между физической и нравственной природой человека», доказывал физическое происхождение психики человека. Кабанис, как и другие врачи (философы-материалисты), не мог избежать вульгарно механистических представлений. Ему, например, принадлежит фраза: «мозг выделяет мысль подобно тому как печень желчь». Эти взгляды врачей (философов-матер нал и-
стов) затем широко и спекулятивно использовались вульгарными материалистами — Молешотом, Бюхнером, Фогтом и др.
Материалистические воззрения и опытное направление благотворно сказались на ряде направлений медицины. Прежде всего нужно сказать о возникновении самостоятельной дисциплины — патологической анатомии.
В (761 г. профессором Падуанского университета Джованни Баттиста Морганьи (1682—1771 гг.) написана книга «О местоположении и причинах болезни, открываемых анатомом» (рис. 6.3). В ней ученый пытался установить связь клинических проявлений болезней и анатомических изменений. По существу он сделал шаг к изучению о локализации болезней, Морганьи подробно описал проявления многих заболеваний на основе вскрытия 700 трупов, пологая, что каждая болезнь имеет свое морфологическое проявление.
Развитием положений Д.Б. Морганьи были исследования французского врача Ксавье Биша (1771-1802 гг.). Он, как Морганьи, не только описывал анатомический субстрат болезней, но стремился изучить глубинные изменения — в тканях. По существу, он создал учение о тканях и их поражениях, выделив 21 вид тканей. Таким образом, болезненный процесс Биша локализовал не в органе, а в тканях, из которых состояли органы. Он не был сторонником механистического материализма, считая, что «наука об органических телах должна употреблять совершенно иные приёмы, нежели наука о телах неорганических».
В описываемый период произошел сдвиг и в развитии физиологии, прежде всего благодаря А. Галлеру, о котором уже упоминалось в критическом плане (о нервном духе в нервах), Йиржи Прохаске (1749—
1820 гг.) и чуть позже Франсуа Ма- жандн (1783-1855 гг.). А. Галлер был убежденным сторонником теории преформизма, которая полагала, что все части тела заложены в оплодотворенном яйце, и развитие зародыша — лишь количественный рост этого образования. Однако, несмот
ря на спои ошибки или заблуждения, А. Галлер одним из первых стоял у истоков того направления, которое позже И.П. Павлов назовет нервизмом. На опытах АЛ’аллер доказал, что нервы являются проводниками раздражения и носителями чувствительности в организме. Не зная о существовании нервных ганглиев и тончайших нервных окончаниях в мышцах, Галлер утверждал, что сокращение сердца зависит от «причины, лежащей в самом сердце».
Профессор анатомии и физиологии в Болонье Л. Галь ванн (1737— 1798 гг.) и профессор А. Вольта (1745—1828 гг.) вместе со своими учениками изучали, так сказать, биологическую энергию, физические явления, электричество в организме, создав ряд приборов, которые успешно использовались в исследованиях. Заметный вклад в изучение физиологии нервной системы внес чешский ученый Йиржи Прохаска. Развивая идеи Декарта о рефлексе, он исследовал роль передних и задних корешков спинного мозга (см. его сочинения «О строении нервов», 1779), развивал представления о рефлекторной дуге и роли нервов как посредников между внешней средой и организмом. Работы А. Галлера и Й, Прохаска определили путь дальнейших изысканий функций нервной системы, в особенности исследований Чарльза Белла и Ф. Мажанди. Ч. Белл разработал новые
экспериментальные приёмы (снабжение спинного мозга и пр.) исследования нервов; отказавшись от традиционных методов, он предложил применять к объектам изучения раздражение и, в частности, установил, что раздражение задних корешков никакого отношения к движениям не имеет, а раздражение передних корешков вызывает двигательную реакцию.
Франсуа Мажанди подтвердил работы Ч. Белла о функциях передних и задних корешков спинного мозга. Он активно способствовал развитию всех разделов физиологии, подчеркивал значение фактов, лаже недооценивал роль теоретических обобщений (рис. 6,4),
Клиническая медицина все более опиралась на эксперименталь-
ные исследования и разрабатываемые самими клиницистами методы диагностики и лечения. Среди крупных величин этого периода следует прежде всего назвать Леопольда Ауенбруггера lt;1722-1809 гг.) и Рене Лаэннека (1781-1826 гг.). Венский врач Л. Ауенбруггер разработал и широко внедрил в клинику метод перкуссии (рис 6.5). Этот метод он описал в сочинении «Новый способ, как путем выстукивания трудной клетки человека обнаружить скрытые внутри грудной полости болезни» (1761). В этом методе он опирался не только на наблюдения Гиппократа, который тоже пытался выстукивать больных, но и на анатомо-физиологические данные своего времени, развивал нс просто анатомо-локалистическое, но и клинико-физиологическое направление в медининс. Метод Ауенбруггера нс встретил поддержки у коллег, наоборот, его, как и Р. Лаэннека, считали чуть ли не сумасшедшим. Лишь йотом перкуссия получила всеобщее признание. Ж. Корвизар после длительных проверочных испытаний метола (более 20 лет) издал на французском языке сочинение Ауенбруггера, сопроводив его приложениями — историями болезни.
Рене Лаэннек, клиницист, патологоанатом, преподаватель в медицинской школе в Париже, разработал метод аускультации, также вспомнив о советах Гиппократа выслушивать легкие и сердце человека {рис. 6.6). Результаты аускуль-
тапии Р. Лаэннек сравнивал с патологоанатомическими изменениями, способствуя таким образом, развитию и клиники, и патологической анатомии. Для выслушивания тонов сердца он использовал сконструированный им стетоскоп. Особенно тщательно он исследовал легкие и сердце, подробно описав натологоанатомическую картину при эмфиземе, бронхоэктазах, туберкулезе. Кстати, именно Лаэннек первым предложил термин «туберкулез». Свои наблюдения над болезнями грудной полости он описал в 1809 г, в сочинении «О посредственной аускультации при распознавании болезней легких и сердца, основанном, главным образом на этом новом опыте исследования». Работы Ауенбрупера и Лаэннека требовали дальнейших исследований, в особенности при установлении происхождения тонов сердца, разных звуков при перкуссии, словом продолжения клинико-анатомических и физиологических исследований.
Философскую поддержку своим материалистическим суждениям врачи получили в концепциях стихийно-материалистического характера в конце XVII—XVII[ вв, у философов-материалис- тов Д. Дидро, Ж.Л, Д’Алламбера, П.А. Гольбаха, которые были соратниками врачей-материалистов А. Леруа, Ж. Ламетри, П. Ка- баниса. Не случайно К. Маркс, оценивая французский материализм в своей книге «Святое семейство», писал: «механический французский материализм примкнул к физике Декарта, в противоположность его метафизике. Его ученики были по профессии антиметафизики, а именно — физики. Врач Леруа кладет начало этой школе, в лице врача Кабаниса она достигает своего кульминационного пункта, врач Ламетри является ее центром»1.
В 40-х гг. начал распространяться марксизм, который большое внимание уделял развитию естествознания; его принципы были изложены в «Манифесте Коммунистической партии», в котором, по словам В. И. Ленина, получило обоснование «Новое миросозерцание, последовательный материализм», материалистическая диалектика.
Однако представители витализма,’начиная с упомянутого уже Шталя, не сдавали своих позиций. Его отголоски можно увидеть в трудах даже известных медиков — А. Галлера, его ученика У. Куллена, особенно Дж. Броуна и Ф. Бруссе. Куллена можно также отнести к основателям нервизма. В 1777 г. он выдвинул положения о так называемом нервном принципе, как особом состоянии, подчиняющем через нервную систему все функции организма, которое
Маркс К.. Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. Т. 2. — С. 140.
приводит организм к состояниям стении (возбуждения) и атонии. Именно с избытком этих процессов и должен бороться врач. Почти такие же воззрения пропагандировал Дж. Броун, заложив основы своего учения о возбуждении, разная степень которого определяет здоровье, В соответствии с этими взглядами все болезни Дж. Броун делил на стенические и астенические. Лечение их должно быть направлено на повышение или понижение этих состояний.
Ф. Бруссе признавал особую силу в организме, которая вызывает разные химические и физические процессы и нуждается во внешних раздражениях и тепле. Болезненное раздражение, поражая части тела, распространяется по нервам. Именно раздражение является причиной заболеваний, из которых главные — болезни желудочно-кишечной системы. Для уменьшения такого, можно сказать, патологического раздражения Бруссе широко применял кровопускания, пиявки. В свое время шутили, что своим лечением он пролил больше крови, чем все наполеоновские войны.
Особенно явно дух витализма и спиритуализма проявлялся в учении Ф. Месмера (1734-1815 гг.). Он выдвинул представление о так называемом животном магнетизме, который можно направлять приемами психологического внушения, поглаживанием рукой, словом, воздействием каких-то сконцентрированных волн». Месмеризм, несмотря на противодействие ученых кругов, получил некоторое распространение, так же как и другие учения, действующие до сих пор, в том числе гомеопатия, С. Ганеман учил, что болезнь имеет нематериальное происхождение, зависит от жизненной силы. Следовательно, врач должен направить все усилия, имеются в виду душевные, на ликвидацию какого-либо патологического процесса в теле. Чем больше душевных сил вложит врач в лечение, тем больший эффект получит. Это положение, возможно, не вызывало бы сомнения с позиций большой роли психотерапии. Но Ганеман имел в виду другое — направление внимания врача не на симптомы расстройств нервной и психической сфер, а на действие ничтожных разведений лекарств, подобных симптомам болезни (подобное лечат подобным — «similia similibus curantar»). Именно самые минимальные концентрации лекарств, достигаемые огромным трудом и душевными усилиями медиков, вызывают максимальное «потенцирование» и. следовательно, лечебный эффект.
Однако опытное, экспериментальное направление медицины, в том числе клинической, обогащалось новыми открытиями и наблюдениями. Здесь не грех еше раз вспомнить о Б. Рамашшнк. за-
дожившем основы гигиены труда, системного изучения влияния на здоровье профессиональных условий (рис. 6.7). В описываемый период книга Рамаццини «О болезнях ремесленников» получила широкое распространение, была переведена на ряд языков, в том числе в России. Все большее признание подучают и труды клиницистов, вставших на путь опыта наблюдения.
Кроме того, нужно вновь упомянуть о Лейденской клинической шкоде во главе с Г. Бургаве, подчеркивавшим значение наблюдения врачей у постели больных (рис. 6.8). В «Введении в клиническую практику» он писал: «Клинической называется медицина, которая: а) наблюдает больных у их ложа; 6} там же изучает подлежащие применению средства; в) применяет эти средства».
Начало XIX в. — время выдающихся открытий в медицине и биологии, воспринятых и врачеванием. Обо всем в кратком учебнике рассказать невозможно, но важнейшие завоевания стоит упомянуть.
Немецкий врач и химик Веллер впервые вне организма синтезировал органическое вещество — мочевину в кристаллах. Немецкий химик Либих, продолжая такие работы, создал целое учение о химии пищевых продуктов, заложив основы органической химии, становившейся все в большей степени союзницей медицины — это направление даже стали называть биологической химией. Разрушались последние ба-
стионы витализма, все более очевидным становилось справедливым положение о единстве организмов, высказанное когда-то Гиппократом.
Но особо следует сказать о трех великих открытиях нового времени, о которых, как новом этапе развития науки и прежде всего естествознания, писал Ф. Энгельс: «Познание взаимной связи процессов, совершающихся в природе, двинулось гигантскими шагами вперед… Во-первых, благодаря открытию клетки… Во-вторых, благодаря открытию превращения энергии,.. Наконец, в-третьих, благодаря впервые представленному Дарвином связному доказательству того, что все окружающие нас теперь организмы… возни юл и в результате длительного процесса развития»1.
Большая заслуга в создании клеточного учения, помимо известных Шлейлена и Шванна, принадлежит чешскому ученому Яну Пуркинье (1787— 1S69 гг.), который путем микроскоп ирования, изучив клеточные структуры ткани различных животных и человека, растений, установил общность элементарных (клеточных) составных частей животных и растений. Это положение было развито учеником известного физиолога И. Мюллера (рис, 6.9), Т. Шванном (1810—1882 гг.) (рис. 6.10). В своей монографии «Микроскопические исследования и соответствия в структуре и росте животных и растений (1839) он доказал, что все
Энгельс Ф. Диалектика природы, — М., 1950. — С. 156-Ь7.
живые организмы состоят из клеток, имеющих однотипную (по строению) структуру (рис.6.11). В свою очередь ботаник Шлейден развивал положение о том, что ключом к объяснению жизнедеятельности ткани, органов, организмов в целом является жизнедеятельность клеток. Клетку он рассматривал как «Маленький своеобразный организма.
Ни Пуркинье, ни Шлейден, ни Шванн не смогли ответить на вопрос: если клетки представляются однообразными структурами и даже маленькими организмами, то как и откуда происходит в природе разнообразие видов животного мира, включая человека, и сортов растения.
На этот вопрос дал ответ Чарльз Дарвин (рис. 6.12) в своем учении о происхождении видов путем естественного отбора или сохранения благоприятельственных пород в борьбе за существование. Именно так называлась книга Ч. Дарвина, вышедшая в свет в 1859 г., после того как ученый совершил ряд путешествий, в том числе кругосветное, изучая жизнь животных. Им была создана теория эволюции, основанная на трех принципах — изменчивость, наследственность и выживание. Так, по Дарвину, происходит наследование приобретаемых свойств.
Конечно, до сих пор некоторые положения учения Дарвина подвергаются сомнению, особенно о происхождении человека от обезь
яны. Однако другой, более убедительной альтернативы наука, кроме фантастических предположений, пока не предъявила, и теория Дарвина, которая имеет прямое отношение к медицине, не только к ее биологическому аспекту, но и социальному, остается величайшим достижением науки. На ее базе создано целое учение — соци- ал-дарвинизм, о котором речь впереди.
Следует отметить, что до Дарвина вариант материалистической эволюционной теории разработал французский естествоиспытатель Жан Ламарк (1744-1829 гг,). В своей теории он связал влияние действий и привычек животных с изменением их организации и структуры, Ламарк писал: «Внешние обстоятельства влияют на форму и организацию животных, т. е., становясь резко различными, внешние обстоятельства изменяют соответственным образом и форму животных и даже их организм»1.
Закон сохранения и превращения энергии первоначально открыт М.В. Ломоносовым и затем независимо от него французским физиком Лавуазье. Кроме этого фундаментального открытия, Лавуазье доказал, что воздух — неоднороден, а состоит из азота и кислорода. Оба ученых установили роль кислорода в горении и дыхании. Закон превращения энергии подтверждали в своих исследованиях англичанин Джоуль и немецкий ученый Гельмгольц. Их работы положили начало изучению теплового баланса в организме, когда была установлена связь между механическим движением и теплотой.
В разных областях биологии и медицины, особенно в физиологии, заметный след в это время (первая половина XIX в.) оставил немецкий естествоиспытатель Иоганнес Мюллер (1801—1858 гг,). Его опыты относились к исследованию деятельности практически всех систем и тканей организма и везде он вносил новые факты и знании. Мюллер особенно известен сформулированным им законом «специфической энергии органов чувств». Качество и свойство ощущений, чувств не зависит, — утверждал И. Мюллер, — от свойств и особенностей внешнего мира и внешних раздражителей: они заложены в самом нервном субъекте, раздражитель лишь выявляет и вызывает их. Таким образом, специфическая энергия органов чувств не является продуктом влияния среды и эволюции, а результатом действия какой-то жизненной силы. Философ Л. Фейербах оценил взгляды И. Мюллера как «физиологический идеализм», который неизбежно вел к агностицизму.

Здоровье во Франции XVII века

 XPOHOC ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ ФОРУМ ХРОНОСА НОВОСТИ ХРОНОСА БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА ЭТНОНИМЫ РЕЛИГИИ МИРА СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ КАРТА САЙТА АВТОРЫ ХРОНОСА Родственные проекты: РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ ПРАВИТЕЛИ МИРА ВОЙНА 1812 ГОДА ПЕРВАЯ МИРОВАЯ СЛАВЯНСТВО ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ АПСУАРА РУССКОЕ ПОЛЕ

Здоровье во Франции XVII века Средства от всех болезней: кровопускание, слабительное и клистир. .. Слева на заднем плане сцена расчленения. Юмористическая гравюра Никола Герера, около 1700 года. На медицинских факультетах университетов по-прежнему придерживаются теорий Галена и Гиппократа о четырех элементах (земля, воздух, огонь и вода как составляющие тела человека) и четырех темпераментах (кровь, желчь, флегма и черная желчь), влияющих на характер и здоровье индивидуума. «Королевская фармакопея, галеновая и химическая» (Париж, 1676 г.) Моисея Шараса или «Универсальная фармакопея» (Париж, 1697 год) Никола Лемери подтверждают скудость медицинских познаний эпохи. Болезни традиционно лечат с помощью местных растений, и появление экзотических продуктов (чая, кофе, какао и особенно хины и мака) не ставит под сомнение античную доктрину. Терапевтические свойства также приписывают драгоценным камням и металлам. Богатым пациентам Диафуарусы и прочие Пургоны (врачи из пьесы Мольера «Мнимый больной») предлагают лечебные кашки, содержащие золото и жемчуг. Ртуть используется как элемент шоковой терапии при лечении сифилиса, а сурьмой пользуются для промывания желудка (с тех пор становится известно вредное влияние этого элемента на организм). Также медики прописывают лекарства животного происхождения (шпанские мушки, пиявки и прочие твари имеют честь продаваться в аптеках и на рыночных прилавках). Ингредиенты, окутанные орелом суеверия, вызывают недоверие властей. Особенно во время расследования дела от отравлениях. И все же развитие медицины прогрессирует с открытием кровообращения британцем Уильямом Гарвеем и усовершенствованием микроскопа голландцем Антони ван Левенгуком. К несчастью для Франции, Парижский университет побеждает в спорах, и Ги Патен вместе Жаном Риоланом воплощают консерватизм, который укрепляют неудачи в научных экспериментах. Такой неудачей стали первые переливания крови, осуществленные Жан-Батистом Дени от барана к человеку, описанные с отвратительными подробностями в «Газете ученых» и в конце концов запрещенные парижским парламентом в 1670 году. И все же некоторые сложные операции уже освоены; в своих «Знаменитых людях» Шарль Перро воздает хвалу семейству Коло, специализировавшемуся на «операции с камнями», литотомии. Однако отсутствие правил гигиены и стерильности вредят результату даже хорошо проведенной операции. Людовик XIV время от времени поддерживает полезные инициативы. В 1672 году в королевском ботаническом саду проходят курсы анатомического расчленения. Военная медицина модернизирована официальным учреждением служб здравоохранения флота (ордонансы 1674 и 1689 годов) и королевской армии (эдикт 1708 года). В 1674 году открывается королевский Дом инвалидов для калек войны и старых солдат, отслуживших более десяти лет (с 1710 года — двадцать лет). После создания лионского (1622) и парижского (1656) генеральных госпиталей подобные учреждения множатся в крупных городах Франции. Однако если благотворительная цель и сохраняется, эти заведения также имеют функции полицейского надзора, поскольку туда принудительно помещаются нищие и бродяги.   Даже в такой цивилизованной стране Западной Европы как Франция в XVII веке главными средствами лечения больных были кровопускание, слабительное и клистир. К счастью, за минувшие века диагностика и лечение далеко продвинулись вперёд. Например, на сайте http://intermedica.com.ua/katalog/laboratory вы узнаете о новейшем оборудовании, которое по анализу мочи или крови даст возможность врачу назначить оптимальный курс лечения.   Университет Монпелье занимает положение диссидента по отношению к Парижскому, там гораздо легче прививаются новые идеи. Случайность ли, что первые медики короля — Франсуа Вотье, Антуан Валло, Антуан д’Акен и Ги-Кресан Фагон — все выходцы из лангедокской школы? Придворные врачи, состоящие на службе по три месяца, как и многие владельцы купленных должностей, толпятся у ложа умирающего монарха, чье мужество вызывает восхищение. «Журнал записей о здоровье короля» (1647— 1711) — очень познавательное чтиво, повествующее о медицинских и хирургических методах той эпохи. В 1684 году операция по удалению верхнего коренного зуба проходит неудачно, повреждение ротоносовой перегородки вызывает у короля длительное недомогание. В 1686 году Шарль-Франсуа Феликс успешно справляется с делом государственной важности, оперирует свищ заднего прохода. Бесчисленными прижиганиями, клистирами и кровопусканиями отмечена жизнь этого мученика, имевшего привилегию пользоваться услугами лучших последователей святого Косьмы! Окружение короля и прочее дворянство также пользуется услугами врачей. Когда не помогают наркотики и прочие снадобья, богатые пациенты отправляются лечиться на курорты, популярность которых растет день ото дня. Для лечения подагры или ревматизма модно ездить «на воды» (пить минеральные напитки и принимать ванны) в Форж, Бурбон л’Аршанбо, Виши, а также Бареж в Пиренеях. Это также удобный предлог удалиться от зараженного места, например от двора. Напомним трагический эпизод, когда в 1711—1712 годы три дофина умирают от оспы и кори. При беспомощности лекарей профилактическим средством против эпидемий чумы является свежий воздух и изоляция. (Возможно, именно это спасло Париж в 1668 году)  Псевдонаучные споры не интересуют жителей сельской местности. Здесь свое здоровье вверяют Богу. Повитухи, цирюльники и торговцы снадобьями (чаще всего ярмарочные) выглядят как знатоки своего дела или как шарлатаны. Лечение лекарственными травами и белая магия с ее отварами, компрессами, мазями и амулетами распространены повсеместно и отражают традиции предков. Духовенство и королевская власть стремятся ограничить лечебную практику, основанную на суеверии. Но разве сам Людовик XIV не является магом-целителем? Как и его предшественникам, ему приписывают некую силу, дарованную Богом. Король-чудотворец якобы может исцелять золотушных от их недуга. Но чем он может помочь от невзгод своего времени, разве что посочувствовать? В 1662 году голод терзает многие провинции, в частности Иль-де-Франс. В 1668— 1669 годы пандемия свирепствует в северных районах. В 1693—1694 годы убивает голод, в 1709-м — холодная зима.  Бассине Ж.-Ф. Франция Людовика XIV. Великое время великих людей (1643-1715). Жан-Франсуа Бассине. – М., 2016, с. 290-294.

История университетских клиник как путь становления медицинской науки

Например, клиника при Хайдельбергском университете (Германия) ведет свою историю с 1386 года. Несколько профессоров этой клиники получали Нобелевскую премию по медицине, в том числе за исследования в области онкологии.

А клиника университета Фрайбурга (тоже в Германии), который был основан еще в 1457 году, знаменита, например, тем, что здесь впервые был произведена имплантация искусственного сердца.

Наука у постели

Если строго следовать медицинской терминологии, то в словосочетании «университетская клиника» есть некоторая тавтология, поскольку сам термин «клиника» подразумевает стационар, входящий в состав высшего учебного заведения, в котором лечебный, педагогический и научно-исследовательский процессы идут взаимосвязано.

Само же слово «клиника» происходит от греческого klinike – врачевание, kline – постель, и появилось оно оттого, что древнегреческие врачи устраивали в своем собственном жилище маленький стационар.

Однако понимание того, что медицина невозможна без практики, а врач должен быть у постели больного, вернулось в Европу только к XVII веку. До этого преподавание на медицинских факультетах, которые были в каждом крупном университете, велось только по книгам, «отрецензированным» сообразно церковным канонам, а болезни человека считались наказанием за грехи.

Начало клинического (то есть, буквально «у постели больного») преподавания в Западной Европе началось в XVI веке, и связано с именем профессора Падуанского университета Джованни Баттисты Монтано , который говорил: «учить можно не иначе, как посещая больных». Но все же в обучении медиков долгое время господствовала схоластика.

Термометр против схоластики

Революция в европейской медицине произошла только в конце XVII века, в Лейденском университете в Голландии. Этот университет был основан в 1575 году принцем Вильгельмом Оранским (Молчаливым), позже при нем была организована клиника, которой руководил врач, химик Герман Бурхааве (его имя иногда произносится как Бургав). Он также возглавлял кафедры медицины и ботаники, химии, практической медицины.

Бурхааве был пионером клинических обследований – он, например, первым применил для диагностики термометр Фаренгейта и использовал лупу для анатомических исследований. Именно такой, практический, исследовательский подход он прививал и своим ученикам.

К нему съезжались студенты и врачи из многих стран, называя его «totius Europae praeceptor» – «всей Европы учитель». Лекции Бурхааве посещал и Петр I, благодаря чему в 1707 году в России появилось первое высшее образовательное медицинское учреждение.

Возглавил первый военный сухопутный госпиталь за рекой Яузой (ныне Главный военный госпиталь имени Н. Н. Бурденко) и медицинскую школу при нем Николай Ламбертович Бидлоо, выпускник Лейденского университета, ученик Бурхааве.

В программу обучения входили анатомия, хирургия, десмургия (руководство по наложению повязок), внутренние болезни, аптекарская наука, латынь и рисование. Преподавание анатомии велось на трупах (это было революционным событием по тем временам), а преподавание внутренних болезней – у постели больного. В каком-то смысле, это был прототип первой клиники в России.

Однако до создания полноценных лечебных научно-исследовательских центров в нашей стране было еще далеко, как и до развития клинической медицины.

Еще один ученик Бурхааве – Герард Ван-Свитен возглавил медицинский факультет Венского университета. Он полностью перестроил преподавание медицины, подчинив его цели подготовки практикующего врача.

Для этого была создана клиника, ботанический сад и химическая лаборатория университета, переоборудован анатомический театр и введен обязательный для студентов курс практической медицины, который преподавался «у постели больного», а также введено практическое испытание выпускников в городской больнице.

В результате реформы Венский университет первым в истории медицинского образования стал не только давать базовые естественнонаучные знания в области медицины, но и непосредственно готовить врачей, готовых к лечебной практике.

Другой важнейший центр клинической медицины сформировался в Великобритании – в Лондоне и университетах Шотландии. В Германии самым прогрессивным стал Берлинский Университет, где была создана крупнейшая научная школа физиологов и патологов. Постепенно даже цитадель университетского консерватизма – парижская Сорбонна – пришла к практической медицине. А после Французской революции Париж стал столицей медицинских открытий.

Клинический городок

В 1758 году начались занятия на медицинском факультете Московского университета, велись они по трем кафедрам: анатомии, физической и аптекарской химии и натуральной истории. Но своей клиники у факультета не было, и практических занятий со студентами не проводилось.

Срок обучения колебался от трех до шести и более лет, и завершался итоговым «испытанием». Успешно сдавшим выпускной экзамен присваивалось звание кандидатов медицины, не дававшее прав на самостоятельную врачебную практику, для этого выпускникам требовалось пройти годичную стажировку в Московском военном госпитале и сдать специальной экзамен Медицинской коллегии.

Так было до 1805 года, когда на медицинском факультете открылся Клинический институт – небольшая, всего на несколько коек палата.Уничтоженный наполеоновским пожаром медицинский факультет Московского университета был восстановлен «собственным иждивением» его декана Матвея Яковлевича Мудрова. О нем как о главном московском медицинском светиле писал Лев Толстой в «Войне и мире», и именно Мудрова принято считать отцом русской клинической медицины.

В 1820 году на новом месте был открыт созданный по проекту Мудрова новый Клинический институт на 12 кроватей для больных внутренними болезнями. Там он и учил свои студентов овладевать врачеванием «не со слов учителя», но путем практики, клинических наблюдений : «книжное лечение болезней легко; одно – знать, другое – уметь».

Матвей Мудров, который получил образование в лучших европейских университетах, придумал систему врачебного расспроса больного и ввел в практику лечебных учреждений России истории болезни. Много лет он собирал и хранил 40 томов историй болезней всех наблюдавшихся им больных, а при эвакуации из Москвы в 1812 году, оставив прекрасную библиотеку, он взял их с собой, приговаривая: «Печатные книги везде можно найти, а историй болезней нигде».

Годы спустя его ученики и последователи организовали на базе терапевтической клиники Московского университета детскую клинику и отделение «болезней мочевых и половых органов». Затем, появилась клиника нервных болезней и палаты для больных «накожными» болезнями.

Наконец, в 1873-1874 годах на базе университетской клиники были организованы гинекологическое отделение и клиника общей диагностики и терапии. В результате медицинский факультет Московского университета стал мощнейшим научно-исследовательским центром. И старый Клинический институт оказался тесноват.

В конце 80-х годов XIX века на Девичьем поле в Москве начал строится Клинический городок. В его проектировании принимали участие университетские профессора Склифосовский и Эрисман, Клейн и Новацкий, Габрический, Филатов и Снегирев. Они не только добились государственного финансирования, но и уговорили московских купцов и промышленников профинансировать постройку и оснащение клиник.

Клинический городок поставил медицинский факультет Московского университета в один ряд с лучшими медицинскими факультетами Европы: здесь было новейшее оборудование и экспериментальная база, оснащенная самым современным инструментарием. Сегодня здесь расположена Московская медицинская академия, носящая имя И.М. Сеченова. Один из основоположников отечественной физиологии, блестящий экспериментатор тоже был выпускником Московского университета.

Медицина как культурный феномен

Развивалась научная медицина и в других учебных заведениях страны. В Санкт-Петербурге крупная научно-клиническая школа сформировалась в Медико-хирургической академии, которую в 1861 году возглавил Сергей Петрович Боткин (к слову сказать, также выпускник Московского университета).

В 1841 году открылся медицинский факультет Университета Святого Владимира в Киеве, который должен был стать ведущим центром подготовки ученых-врачей для южной части империи.

А в 1814 году был открыт факультет врачебных наук при Казанском университете, ставший одним из центров мировой медицинский мысли. В 1840 году при университете была открыта клиника, где было сделано множество открытий и сформировалось несколько серьезных медицинских школ.

Уже во второй половине XIX века анатомическая, терапевтическая, хирургическая, физиологическая, нейрогистологическая, офтальмологическая, акушерско-гинекологическая, кожно-венерологическая и педиатрическая научные казанские школы приобрели европейское значение. Казанские профессора-медики становились основателями новых университетов в Сибири, Саратове и в Закавказье. Здесь начинали, продолжали или заканчивали свою карьеру многие выдающиеся ученые-медики России, среди которых В.М.Бехтерев и Л.О.Даркшевич. Здесь учился и первый народный комиссар здравоохранения РСФСР Н. А.Семашко.

В 1863 году на медицинском факультете Казанского университета была организована первая в Европе и России кафедра биологической химии, в 1869 году – первая кафедра гигиены. Именно в Казани была сделана первая в России электрокардиограмма.

Вообще, история российской университетской медицины – это только научный, но и культурный феномен. В клиниках при университетах не только делались открытия в области физиологии или гигиены, но и формировались прогрессивные этические, социальные нормы. Вот почему в судьбе клиник и профессоров-медиков, которые, казалось бы, занимались самым аполитичным и вневременным занятием – врачеванием, случались повороты, которые не имели ни малейшего отношения к медицине.

Например, когда в 1820 году была назначена правительственная ревизия университетов, попечитель Казанского округа М. Л. Магницкий устроил подлинный разгром Казанского университета. В результате было запрещено вскрытие трупов, закрыты анатомический театр и музей, все препараты которого были отпеты и похоронены по церковному обряду. А столетием позже, в 1922 году, из Московского университета были уволены и высланы из страны ученые, которые придерживались нематериалистических взглядов.

Но так устроен настоящий медик-исследователь, что никакими репрессиями, никакими трудностями его не остановить. Как заметил Герберт Уэллс, который с ужасом наблюдал за жизнью ученых в молодой советской стране, стоявшей на пороге гуманитарной катастрофы: «Все они страстно желают получить научную литературу, знания им дороже хлеба».

В 30-е годы прошлого века все университетские клиники на территории Советского союза были переданы в медицинские институты. А сегодня наблюдается обратный поворот.

В 1991 году в МГУ был вновь создан Факультет фундаментальной медицины, в 1995-м году медицинский факультет появился в Санкт-Петербургском государственном университете. История в какой-то мере повторяется – пока будущие светила изучают медицину по книгам, а не у «постели больного».

В этом смысле создание университетский клиник, первая из которых – медицинский научно-образовательный центр МГУ имени Ломоносова откроется уже до конца этого года, – это не только хорошо забытое старое, но и шанс, что в обозримом будущем в России снова появятся свои Нобелевские лауреаты в области медицины, революционные открытия и высококачественная клиническая практика.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции

Деньги не лечат: к чему ведет реформа здравоохранения

Как мы считали

1. Для оценки влияния качества системы здравоохранения на демографию взяты данные Минздрава, ЦНИИОИЗ, Росстата (ЕМИСС), Минфина и Росказначейства.
2. Сначала сопоставлялся уровень финансирования и смертности населения. Взяты консолидированные госрасходы регионов на здравоохранение за 2019 год на душу населения, которые отнесены к величине прожиточного минимума (ПМ).
По России показатель составил 2,1. Лучшие показатели у Сахалинской обл. (4,9), Чукотки (4,2) и Ненецкого АО (4), аутсайдеры – Северный Кавказ (1,4), Смоленская, Ивановская и Ростовская обл. (1,5).
Поскольку такие затраты влияют на защиту здоровья всего населения, то далее бралась смертность граждан всех возрастов, но только от болезней (без учета внешних причин: убийств, отравлений, ДТП). У Ивановской и Смоленской обл. показатели одни из худших: 140-150 чел. на 10 000 населения (при средней по России – 115 чел.)
Чтобы посторонние региональные различия сказывались не так сильно, для оценки связи здесь и далее брались регионы Центрального и Северо-Западного федеральных округов. По этим регионам корреляция между показателями оказалась сильна (-81%), то есть часто выше финансирование — ниже смертность.
3. На следующем этапе проверено, как на показатели смертности влияет нагрузка на врачей. 
Число всех заболевших (без внешних причин) отнесено к количеству врачей (данные Минздрава). В России в 2019 году на 1 врача было 208 больных. Меньше нагружены врачи​ Кабардино-Балкарии (109), Северной Осетии (118) и Магаданская обл. (124), аутсайдеры – Курганская (401), Вологодская (333) и Владимирская обл. (323).
Так как регионы разняться по доле пожилого населения, нагрузка сравнивалась со смертностью от болезней (без внешних причин) населения в трудоспособном возрасте. В среднем по России она была 37 чел. на 10000 населения, лидеры: Ингушетия, Дагестан, Чечня (11-14), а также ЯМАО (18) и Москва (22): аутсайдеры: Еврейская АО, Новгородская и Кемеровская области (54).
Сильно нагруженные Курганская и Владимирская области также отличились высокой смертностью (48-49 чел на 10 000). Корреляция между показателями была слабой, но заметной — 49%.
4. На третьем этапе проверялось, влияют ли на смертность финансовые возможности людей по вложению в здоровью. Бралась зарплата граждан за вычетом величины прожиточного минимума, отнесенная к ПМ.
В среднем уровень свободных средств составил 3,1. Лучше ситуация у жителей ЯМАО (4,9), Сахалинской обл. (4,6) и Санкт-Петербурга (4,2), аутсайдеры: Кабардино-Балкария (1,3), Псковская обл., Чечня (1,5) и Ивановская обл. (1,5). Ивановская и Псковская области – одни из лидеров по смертности населения в трудоспособном возрасте (51-52 чел. на 10 000).
Корреляция между показателями составила -73%. Каково здесь влияние возможностей по обращению к платной медицине, оценить сложно. Выше доходы — больше возможностей вести здоровый образа жизни, и этот фактор мог быть значимее.

«Умер от вскрытия». Медицина 18-го века.

Из книги В.В. Деружинского.

           «Интерес медиков (и всего общества) той эпохи к смерти и состояниям трупа был вызван объективной причиной, которой в середине XIX века уже не существовало: в Европе с XVII по начало XIX века бушевала эпидемия летаргии.
Люди при малейшем волнении постоянно падали в обморок (что мы с удивлением видим в художественной литературе того периода), а более существенные потрясения психики или организма приводили к глубокой коме — и ошибочному захоронению заживо.
         Как пишут авторы той эпохи, напасть взялась неизвестно откуда: люди стали внезапно легко подверженными обморокам и коме, а число захороненных заживо было столь огромным, что в обществе началась самая настоящая ПАНИКА.
        Некоторые медики Франции и Германии утверждали, что каждый пятый или шестой захороненный в этих странах мертвец является на самом деле живым человеком. Появились повсеместно и странные завещания, которых мир не знал ни раньше, ни позже.
        В завещаниях XVIII века почти всегда содержится требование проверки тела на факт смерти. Часто это проведение вскрытия (очень многие оживали под скальпелем врача, проводившего вскрытие, как, например, аббат Прево, автор «Манон Леско»).

        В завещании 1771 года, составленном графиней де Совиньи, предусмотрен уже целый ряд мер предосторожности, продиктованных страхом погребения заживо: «Я хочу, чтобы меня вскрыли спустя 48 часов после моей кончины и чтобы в течение всего этого времени я оставалась в своей постели».
        Химик Жан Шапталь, ставший при Наполеоне I министром, объясняя в своих мемуарах, почему он не стал врачом, вспоминает, как однажды в анатомическом театре в Монпелье ему предстояло вскрыть тело человека, умершего за 4 или 5 часов перед этим:
        «Но при первом же ударе скальпеля по хрящам, соединяющим ребра с грудиной, труп поднес правую руку к сердцу и слабо пошевелил головой. Скальпель выпал у меня из рук, я в ужасе убежал».

           Однако многие коматозники умирали на анатомическом столе, не приходя в сознание, поэтому идея проверки своего тела на факт смерти путем вскрытия нравилась отнюдь не всем. Люди боялись не только быть похороненными заживо, но и быть заживо разрезанными, очнуться от слишком глубокого сна под ножом в анатомическом театре.
         В одном из завещаний 1669 года уточняется: «Я объявляю, что моим намерением является, чтобы тело мое сохранялось как можно дольше, прежде чем оно будет предано земле, без того, однако, чтобы производилось вскрытие для бальзамирования».
         А вот завещание 1712 года: «Прежде всего я запрещаю, чтобы, по каким бы то ни было возможным соображениям, производилось какое-либо вскрытие моего тела, будучи убежден, что из этого нельзя извлечь никаких указаний к пользе и обережению моих дорогих детей, которых я достаточно люблю, чтобы пожертвовать ради них своими антипатиями, если бы я думал, что это принесет им хоть малейшее благо».
        Завещание советника парижского парламента 1723 года: «Я желаю и хочу, чтобы не производилось вскрытие моего тела, какая бы ни была причина или повод, даже в целях предотвращения у других того или иного преходящего недуга».

         Эти завещания, как и другие им подобные, приводит в своем исследовании «Человек перед лицом смерти» Филипп Арьес. Он, правда, не ищет объяснения этой панике, и даже не дает ни одного предположения, а только констатирует факты.
        Арьес пишет: «И в искусстве, и в литературе, и в медицине XVII-XVIII вв. царили неуверенность и двусмысленность в отношении жизни, смерти и их пределов. Постоянно присутствующей стала сама тема живого трупа, мертвеца, который на самом деле жив…
       Впоследствии эта тема захватила и повседневную жизнь, так что, как пишет в 1876 г. в «Энциклопедическом словаре медицинских наук» А. Дешамбр, умами овладела «всеобщая паника» страх быть похороненным заживо, очнуться от долгого сна на дне могилы.
        Врач не преувеличивал. Беспокойство проявилось первоначально в середине XVII в. в завещаниях. В «Историях и разысканиях о древностях Парижа» (1724) А. Соваль приводит старую историю о некоем студенте из Фрисландии, похороненном в Париже на кладбище Сен-Сюльпис.
        Через некоторое время у его надгробной статуи отвалилась рука, и близкие покойного стали думать, что что-то произошло и под землей. Могилу разрыли и с ужасом увидели, что мертвец съел свою руку! Для современников Соваля это, безусловно, была история о человеке, похороненном заживо».

           Называемые Арьесом сроки начала летаргической паники — середина XVII века — точно совпадают со сроками начала эпидемии вампиризма в Восточной Европе.
         Арьес пишет: «Подобные истории широко ходили тогда в городах и при дворах, и неудивительно, что все больше завещателей дополняли свои предсмертные распоряжения требованием не хоронить их раньше, чем через 48 часов после того, как их признают умершими, и не подвергать их никаким испытаниям огнем или железом с целью удостовериться в их смерти.
          Старейшее известное мне завещание, в котором появилась эта озабоченность, относится к 1662 г.: «Да будет мое тело похоронено спустя 36 часов после моей кончины, но не раньше». И еще одно, 1669 г.: «Пусть трупы сохраняются до утра следующего после смерти дня».
         Это первая и самая банальная мера предосторожности: обеспечить определенный промежуток времени между смертью и погребением. Обычно это 24, 36 или 48 часов. Но бывает и дольше: в 1768 г. одна знатная женщина распорядилась, чтобы ее тело сохраняли до похорон целых три дня. И это без всяких средств консервации.
          Другая мера предосторожности: оставить тело в течение определенного времени так, как оно есть, ни трогать, ни раздевать, ни одевать, ни обмывать, ни, тем более, производить вскрытие.

          Завещание 1690 г.: «Пусть меня оставят на два раза по двадцать четыре часа в той же постели, где я умру, и пусть меня похоронят в той же одежде, не трогая меня и не делая ничего другого».
        1743 г.: «Как скончается, пусть оставят ее на 12 часов в ее кровати, в той одежде, какая на ней будет, а затем еще на 24 часа на соломе». 1771 г.: «Я хочу быть похороненной спустя 48 часов после кончины, и чтобы в течение всего этого времени я оставалась в своей постели».
        Арьес указывает, что еще одна мера практиковалась во Франции поначалу крайне редко, но к концу XVIII века получила некоторое распространение: надрез на теле. Герцогиня Елизавета Орлеанская предписывает в 1696 году: «Пусть мне сделают два надреза бритвой на подошвах ног».
        Через почти сто лет в завещании простой горожанки из Сен-Жермен-ан-Лэй (1790 г.) записано: «Я хочу, чтобы мое тело оставалось в моей постели в том же положении, в каком оно будет в момент моей смерти, в течение 48 часов и чтобы после этого мне дали два удара ланцетом по пяткам».
        Насколько я понимаю, надрезы на подошвах были проверены практикой: надрезы скальпелем в этих местах куда более эффективно возвращали коматозника к жизни, чем надрезы в остальных частях тела. И практика эта, видимо, исходила от медиков, проводивших эксгумацию.

           Арьес продолжает: «Но только в первой половине XVIII в. этим вопросом занялись врачи, оповестившие вскоре общество об одной из серьезных опасностей. Были заботливо собраны все старые данные о «чудесах мертвецов», о криках, раздававшихся из могил, о трупах, поедавших собственные части тела. Все сразу нашло объяснение в свете того, что было известно о мнимой, кажущейся смерти.
        Объяснение получили и такие древние погребальные ритуалы, как conclamatio — троекратное окликание умершего по имени, обмывание и одевание покойника, выставление тела на всеобщее обозрение, громогласное оплакивание усопшего и молитвенное бдение над ним, выжидание в течение нескольких дней, прежде чем предать тело земле или кремировать. Все это было понято как меры предосторожности, призванные уберечь от погребения человека заживо».
         Как указывает Арьес, conclamatio практиковалось даже в начале XX века: в 1910 году на железнодорожной станции, где умирал Лев Толстой, врач трижды окликнул его по имени, прежде чем констатировал смерть. И даже сегодня протокол Ватикана требует, чтобы у смертного одра папы было трижды громко произнесено его имя, полученное им при крещении.

            В 1742 году датский анатом Якоб Бенигнус Винслов издает в Париже диссертацию о ненадежности признаков смерти и о слишком поспешных захоронениях и бальзамированиях (Winslow J.В. Dissertation sur Г incertitude des signes de la mort et de l’abus des enterre-ments et embaumement precipites. Paris, 1742).
          В ней он обвиняет христианство в том, что под давлением христианской церкви были оставлены и забыты многие народные меры предосторожности, не позволяющие похоронить живого человека. Именно на христианство Винслов возлагает вину за эту беспечность в отношении тех, кого сочли умершими.
         Датский анатом сам в детстве и юности дважды чудом уберегся от чрезмерно поспешных врачей и могильщиков и вполне справедливо полагал, что когда он в третий раз попадет в коматозное состояние, то смерти избежать уже вряд ли сумеет. Был ли Винслов и в самом деле похоронен потом живым — неизвестно, но, согласно мнению медиков, люди, пережившие хоть раз кому, имеют склонность снова в нее впадать.

          Как пишет Винслов, случаев неосторожности и небрежности властей, руководивших погребением, и прежде всего духовенства, было множество — и часто весьма драматичных.
        Самыми легкими были случаи «воскресения» во время переноса тела в церковь или на кладбище. Винслов сообщает о дочери одного ремесленника, которую сочли мертвой и понесли на кладбище — лежа на носилках, «она, к счастью, подала признаки жизни».
        Другой мнимый мертвец, некий носильщик, очнулся уже в братской могиле, куда его сбросили вместе с умершими в местной больнице. Глубокой ночью ему удалось разорвать свой саван, выбраться на поверхность и постучать в будку кладбищенского сторожа. Сторож отпер ему ворота, и он возвратился к себе домой.

            А вот забавный случай, рассказанный уже Арьесом: когда парижский хирург господин Шевалье заснул однажды таким глубоким сном, что не подавал никаких признаков жизни, его принялись трясти, окликать по имени, но все безуспешно. Тогда кто-то вспомнил, что доктор был азартным картежником, и, подойдя к его постели, громко произнес несколько карточных терминов. И тут же больной очнулся от летаргии и вскочил с постели.
         Но в подавляющем большинстве случаев мнимых покойников все же успевали похоронить. Иногда счастливый случай помогал живым вовремя заметить свою ошибку и спасти несчастного, запертого в гробу.
         Арьес приводит историю, когда в Тулузе одного паломника сочли умершим, уложили в гроб и поместили до похорон в часовне погребального братства. На следующий день одна женщина пришла молиться в ту же часовню, и ей показалось, что она слышит какое-то шевеление в гробу.
         Ужаснувшись, она поспешила позвать священника. Поначалу ее приняли за юродивую, но, так как она упорно продолжала утверждать, что слышала нечто, доносившееся из гроба, гроб открыли и нашли умершего еще живым. Ему тут же оказали первую помощь, но было уже поздно: немного спустя он умер.
         Госпожа Дю Нуайе, рассказавшая об этом, добавляет: «Вот что я видела меньше двух недель назад и что повергает меня в дрожь, когда я об этом думаю. Ибо я воображаю, как часто хоронят живых людей, и признаюсь вам, что не хотела бы подобной участи».

              Доктор П. Ле Клер, директор коллежа Людовика Великого, любил описывать случай, произошедший с сестрой первой жены его отца. Ее похоронили на публичном кладбище в Орлеане с дорогим кольцом на пальце, и на следующую ночь алчный слуга вырыл гроб, открыл его и попытался снять кольцо с пальца умершей.
           Когда это не удалось, он просто отрезал палец. Сильное потрясение так воздействовало на покойную, что вернуло ее к жизни. Она вскрикнула от боли, и вор в ужасе убежал. Затем несчастная, как смогла, выбралась из могилы и вернулась домой. Она пережила своего мужа, успев даже подарить ему наследника.
          В дальнейшем, как и сегодня, случаи погребения живых хоть и уменьшились на порядок, но всеравно постоянно происходят. 28 февраля 1866 года кардинал Фердинанд Донне, архиепископ Бордо, произнес речь в сенате Франции:
          «Я сам в деревне, где служил в начале своего пастырского поприща, воспрепятствовал двум погребениям живых людей. Один из них прожил еще 12 часов, а другой в полной мере вернулся к жизни… Позднее, в Бордо, одну молодую женщину сочли умершей: когда я приехал к ней, сиделка готовилась уже закрыть ей лицо… В дальнейшем эта женщина стала женой и матерью».
           Как указывает Филипп Арьес, с конца XVIII века власти Франции и соседних стран Западной Европы стали принимать меры, чтобы усилить контроль за погребениями. Движущим мотивом был именно страх перед захоронением людей заживо.

             Промежуток в 24 часа между кончиной человека и преданием тела земле, который прежде устанавливали сами для себя завещатели, был в XVIII веке ОФИЦИАЛЬНО утвержден во Франции. В 1792 году было введено правило, по которому смерть должны были удостоверить двое свидетелей. Постановление, принятое 21 вандемьера IX года республики по французскому революционному календарю (октябрь 1800 г.), гласило:
            «Лица, находящиеся при больном в момент его предполагаемой кончины, будут избегать в будущем закрывать и закутывать его лицо, снимать его с кровати, чтобы положить на соломенную подстилку или матрас из конского волоса, и выставлять его на слишком холодный воздух».

        Из-за частых случаев мнимой смерти врачи в Западной Европе стали вообще бояться констатировать смерть — что дико сегодня себе представить. В «Словаре медицинских наук в 60 томах», вышедшем в Париже в 1818 году, в статье «Погребение» сказано:
        «Врачей редко зовут констатировать смерть, эта важная забота отдана наемным людям или тем, кто совершенно чужд знанию физического человека. Врач, который не может спасти больного, избегает находиться при нем после того, как тот издаст последний вздох, и все практикующие врачи, кажется, прониклись этой аксиомой одного великого философа: не подобает врачу навещать мертвеца».
          На самом деле очень часто врачи констатировали у мнимого мертвеца смерть, что являлось при его «воскресении» для врача крахом карьеры. Потому врачи постепенно стали избегать всего, что касалось установления факта смерти. Отсюда и испуганный девиз медицины той эпохи: мы изучаем только живое тело, а мертвое медиков не касается.

           В конце XVIII века, как пишет Арьес, во Франции рекомендовалось устраивать специальные хранилища, где трупы оставались бы под наблюдением вплоть до начала процесса разложения, чтобы можно было быть абсолютно уверенным в факте смерти.
          Но проект этот был осуществлен не во Франции, а в Германии: такие ОБИТУРИИ, или морги, названные vitae dubiae azilia, «убежища жизни, находящейся под сомнением», появились в 1791 году в Веймаре, в 1797 — в Берлине, в 1803 — в Майнце, в 1818 — в Мюнхене. В каком-то из подобных моргов разворачивается действие одной из новелл Марка Твена: в его рассказе руки умерших привязаны к звонкам, откликавшимся на любое движение.
          К сожалению, я пока не смог найти никаких дополнительных сведений об этих немецких моргах для сомнительных случаев смерти, но хотелось бы узнать их эффективность: сколько «нетленных покойников» там удалось выявить.
           Филипп Арьес резюмирует, празднуя, по его мнению, торжество Здравого Смысла: «Юридические меры контроля были приняты как раз в тот момент, когда панический страх быть похороненным заживо стал понемногу ослабевать. Речь кардинала Донне в сенате звучала как голос из прошлого.

         Современная ему медицина оспаривала реальность мнимой смерти и опасность погребения заживо столь же авторитетно и уверенно, как столетием раньше била в набат и сеяла панику. В обоих случаях позитивная наука выступала против устаревших предрассудков. Радикально изменилось и отношение науки к старым преданиям о «чудесах мертвецов».
        Поколение доктора Винслова, в 40-х гг. XVIII в., воспринимало все эти истории серьезно, с той лишь оговоркой, что их следовало интерпретировать как случаи кажущейся смерти.
         Другая волна страхов поднялась в 1770-1780 гг., совпав по времени с кампанией за перенос кладбищ за пределы городов; выразителями обеих общественных реакций были одни и те же лица. Напротив, в «Энциклопедическом словаре медицинских наук», изданном в Париже в 1876 г., истории об оживших мертвецах рассматриваются как пустые вымыслы, а все богатство медицинской литературы на этот счет как абсолютно «бесплодное». Теперь уже врачей XVIII в. обвиняют в болтливости и легковерии.»

История врачебного костюма

Костюм является… самым важным признаком, по которому мы можем судить о привычках, обычаях и образе жизни каждого человека…
О. Уайльд

Белый халат – это неотъемлемая часть профессионального костюма представителя самой гуманной профессии – врача. Но когда и кто предложил именно белый халат, шапочку, а позже другие виды медицинского костюма? В поисках ответа на этот вопрос, мы убедились в том, что не так уж легко найти полную информацию об истории врачебного костюма. Сведения скупы и разноречивы.

Известно, что во время эпидемий римские врачи для посещения больных облекались в особого покроя длинные платья. Лица их были закрыты, чтобы они не вдыхали заразы. На нос был надет – длинный клюв, наполненный благовонными веществами. В руках, облаченных в перчатки, они держали длинную палку, которой указывали, чем больной должен пользоваться и что принимать. Этим они ограждали себя от заразы и могли, не подвергая свою жизнь опасности, оказывать больным требуемую помощь. По всем улицам Рима бегали одетые таким образом врачи, вид которых был до того страшен, что дети обращались от них в бегство.

Похожий костюм носили врачи Европы во время эпидемий чумы, но с некоторыми дополнениями.

Птичьего вида облачение из кожи покрывало врача с головы до пят; полагали, что такое одеяние способно защитить от заразы. В большой клюв клали приятно пахнущие травы для фильтрации заразы, передающейся по воздуху; в жезле был ладан, который, как думали, может защитить от нечистой силы. Даже отверстия для глаз, в которые вставляли стеклянные линзы, были защищены.

В средневековой Европе существовала строгая профессиональная и социально-правовая градация между врачами, которые получали медицинское образование в университетах и занимались только лечением внутренних болезней, и хирургами, которые научного образования не имели, врачами не считались и в сословие врачей не допускались. Между врачами и хирургами шла неустанная борьба. Соответственно, костюмы врача, представлявшего официальную медицину того времени, и ремесленника-хирурга значительно отличались. Первые были обличены в дорогие мантии, украшенные драгоценными камнями. Знаменитый целитель и алхимик Парацельс, отражая всеобщее мнение, писал, что врачу подобает кроме соответствующей одежды носить на руках кольца с драгоценными камнями. Золотое кольцо, плащ из черного драпа и малиновую шапочку вместе с дипломом доктора медицины по обычаям своего времени получил величайший гуманист и писатель Франсуа Рабле.

Их одежда отличалась длиной, а сами эти врачи имели право выполнять наиболее сложные хирургические операции. Хирурги второй категории, «короткополые», были в основном цирюльниками и занимались относительно простыми операциями: удалением зубов, кровопусканием и тому подобным.

И все же в Средние века одежда врача или аптекаря ничем особо не отличалась от одежды ученого, богослова или простого, но зажиточного горожанина. Главным при ее выборе было стремление подчеркнуть свою значительность и состоятельность. Постепенно на смену впечатляющим мантиям и драгоценностям как непременным атрибутам ученого-врачевателя пришел обычный сюртук. Вот тут-то, для того чтобы выделиться, эскулапам пришлось поломать голову, но вскоре был найден простой выход. Врачи стали ходить в больницу в одном и том же грязном сюртуке, забрызганном кровью. Такое постоянство отнюдь не являлось свидетельством их бедности, а, наоборот, было предметом гордости и служило доказательством большого опыта и востребованности владельца этого сюртука.

Взгляды на профессиональную одежду для врачей в XIX веке претерпели существенные изменения. Пышные мантии и заляпанные кровью сюртуки сменила одежда, выполняющая принципиально другие функции. Главными критериями ее пригодности стали гигиеничность и удобство. Во второй половине XIX века докторский халат вошел в повседневную практику врачей. Слово «халат» заимствовано из арабского (hil at – почетное платье). Впервые в мире для врачей и среднего медицинского персонала белый докторский халат предложил Карл Андреевич Раухфус – врач-педиатр.

В 1886 году в госпитале Джона Хопкинса (США) военный врач Бладгут ввел резиновые перчатки для защиты рук хирурга от инфекции. Современный операционный костюм (свободного покроя рубашка и брюки) синего, зеленого и светло-коричневого цвета появился в начале 80-х годов ХХ столетия в клинике Вишневского в Москве. Белый цвет операционных костюмов используется редко, так как вызывает быструю усталость глаз. Даже при выборе кафеля для операционных предпочтение отдаётся темным или спокойным светлым оттенкам. Например, в клинике Купреянова в Военной медицинской академии есть зеленая и голубая операционные, названные по цвету кафеля. Часто предпочитают черные операционные, так как происходит поглощение яркого отблеска от ламп.

Сегодня, когда интерес к костюму врача растет, и этой теме посвящено немало статей и телевизионных передач, все единогласно сходятся в одном: аккуратная профессиональная врачебная одежда – белый халат, служит основой доверия к врачу пациентов. А кольцо в носу у медработника признанно лучшим способом подорвать врачебный авторитет. Это очередной раз подтверждает тот факт, что по «одежке» не только встречают, но и делают вывод о профессиональном уровне специалиста.

Кузина Наталия, леч. фак.

Здоровье, медицина и болезни в восемнадцатом веке

Abstract

В этой статье проводится обзор англоязычных исследований в области истории медицины за последнее десятилетие или около того. Он выборочно определяет и критически оценивает ключевые темы и тенденции в этой области. В нем обсуждается появление дисциплины от периода направленного кризиса к более позднему акценту на плюралистической и «более широкой» повестке дня, на сравнительных, междисциплинарных и мультикультурных подходах, а также на переориентации и (предполагаемом) расширении медицинских знаний. истории к более широкому участию общественности и более тесному взаимодействию с медицинскими гуманитарными науками.

Ключевые слова: междисциплинарная, культурная, социальная история медицины, медицинские гуманитарные науки, целители, болезни, практики, болезни, институты, тела, эмоции

В последнее десятилетие интеллектуальная широта, статус и связность истории медицины подвергся существенной переоценке. В этом эссе будет дан отчет об этой переоценке, в обязательном порядке представлен частичный обзор наиболее значительных вкладов в эту область, но основное внимание будет уделено только недавним исследованиям, опубликованным на английском языке.Тысячелетие началось с того, что ученые стали больше ценить недостатки влиятельных предыдущих подходов, включая историю медицины, вдохновленную ретродиагностикой, и переоценивать достоинства других, включая социальные конструкционистские подходы. ¹ Признавая достижения социальной истории медицины и в целом удовлетворенные тем, что чрезмерно прогрессивные, клинически истолкованные историографии были вытеснены, некоторые ученые, тем не менее, критикуют «социальный» поворот истории медицины за то, что он отодвигает на второй план научно-медицинские теории/идеи.Более того, исследователи по-прежнему расходятся во мнениях относительно того, какой должна быть история медицины. Для некоторых область «почти непримиримо разделена между интеллектуальными, экономическими, социальными и культурными историками медицины». ² В то время как одни проповедуют воздержание от редуктивных социологических эксцессов конструктивизма, другие предложения по преодолению очевидных разногласий в этой области, включая поддержку лингвистической вовлеченности в риторику болезни/исцеления, получили неравномерное одобрение.Точно так же подтверждения центральной роли методологий социального конструктивизма чаще всего встречали невосприимчивую (или расходящуюся) реакцию. ³

Противоречивые оценки чрезмерно специализированных тенденций в истории медицины и ее якобы антипатического взаимодействия с другими дисциплинарными областями также проявляются с особой силой. Сомнения, усиливающиеся в связи дисциплины с большими вопросами «воздействия» и ее «актуальности» для современных медицинских/научных проблем, подразумевают своего рода направленный «кризис». ⁴ В Британии склонные к мелодраматизму провозгласили некогда «новую» социальную историю медицины несуществующей, погрязшей в бесплодных замкнутых рассуждениях. ⁵ Кульминацией заметного подрыва доверия к учреждениям стало почти затопление академического флагмана отрасли — центра Университетского колледжа Лондона, финансируемого фондом Wellcome Trust. Это также ускорило значительный скачок в программах финансирования истории медицины Фонда. После реконфигурации в 2009–2010 годах в более широком формате направления «история медицины и гуманитарных наук» последствия этого изменения позиционирования в полной мере не проявятся в течение некоторого времени.В то время как некоторые ученые выражают беспокойство по поводу возможного размывания историзированного значения и нынешних установок повестки дня, другие готовы принять историю медицины как более инклюзивное, общественное и «более масштабное» начинание. Этот кажущийся «кризис» не ограничивался англо-американскими контекстами, поскольку явный упадок дисциплины также вызывал беспокойство у континентальных историков медицины. ⁶ Некоторые призывали к дальнейшему развитию «новой культурной истории медицины», более приверженной междисциплинарности, менее воодушевленной политическим скрежетом и критикой медицинской власти/угнетения, которые после 1960 года занимали многих академические исследования медицины. ⁷ И наоборот, видные модернисты придерживаются истории медицины, которая больше заинтересована в диалоге с лицами, определяющими социальную политику и здравоохранение, или в контекстуальном, критически рефлексивном применении «уроков» истории к биологическим и гуманитарным наукам, особенно с целью медицинское образование. ⁸ Многие согласились бы не с дисциплинарной борьбой, а с отстаиванием среднего уровня более теплого климата критической оценки интеллектуального и дисциплинарного плюрализма, за исключением любого подразумеваемого воздержания от центральной роли методологических дебатов. ⁹ Большинство ученых также поддержали бы примеры передовой практики более широкой коммуникации и выступают за более широкое (содержательное) участие общественности. Некоторые утверждали концептуальную и методологическую значимость и согласованность (больше, чем просто актуальность) действительно историзированной программы медицинских гуманитарных наук. ¹⁰ Но ученые расходятся во мнениях относительно того, насколько история медицины должна сохранять или терять свою критическую независимость и перемещаться в качестве смежной или субдисциплины медицинских гуманитарных наук.

Кто-то может возразить, что основные проблемы историков медицины по-прежнему связаны с традиционными темами: профессионализация, медицинский персонал, болезни и смертность, медицинское образование, медицинские знания и технологии, терапевтическая теория и практика, стационарная медицина. Хотя забытые области научной теории и практики, такие как ветеринария и стоматологическая медицина, привлекли более серьезное внимание ученых, они остаются относительно малоизученными. ¹¹ С точки зрения медицинского образования, медицинской/научной теории и их связи с медицинской практикой, недавние авторитетные национальные/континентальные исследования в Европе эпохи Просвещения неизменно и предсказуемо перевешивают сравнительное и наднациональное/незападное освещение.Однако при этом недостаточно учитывалось бы продолжающееся расширение междисциплинарных подходов, некоторые из которых сочетают традиционную историю медицины/науки с подходами литературоведения, другие объединяют историю идей с лингвистическими, эпистемологическими и социологическими подходами к знанию. ¹² Это также игнорировало бы значительные признаки возросшей приверженности межнациональным и межкультурным сравнениям в недавних историях болезни. ¹³

Более глубокое понимание обществом интересов глобализма и разнообразия, безусловно, привело к менее ориентированной на Запад, географически более широкой истории медицины, более ценящей взаимообмены, множественность и различный расовый и культурный состав в различных контекстах здоровья .Сравнительные измерения также заняли более видное место в деятельности ученых и в повестках дня органов, присуждающих гранты, даже если ученые все еще сетуют на относительную нехватку сравнительной истории медицины. ¹⁴ Несмотря на то, что научные исследования в области здравоохранения, болезней и медицины в Латинской Америке, Азии, Африке и Австралии тяготеют к периоду после 1800 года, они продемонстрировали огромную энергию и свежесть взглядов. ¹⁵ Особого внимания заслуживают публикации Пратика Чакрабарти, в которых прослеживаются согласованные процессы обмена медико-научными и медико-культурными знаниями между коренными индейцами и европейскими колонизаторами, а также исследуются колониальные рынки медицинских материалов, медицинская практика и идентичность практикующих врачей в Южной Азии и Карибском бассейне. ¹⁶ Другие важные недавние исследования колониального медико-научного контекста включали исследование Лонды Шибингер бесчисленных путей ботанических убеждений/знаний, бросающее вызов упрощенному распространению моделей знаний. ¹⁷ Между тем, медицинские антропологические/этнографические исследования китайских медицинских традиций Линды Л. Барнс и Фолькера Шейда longue-durée и междисциплинарный анализ перекрестной передачи патологических образов китайских пациентов Ларисой Н. Хайнрих входят в число выдающихся национальные и краеведческие исследования восточной медицины. ¹⁸

В то время как институциональная и биографическая история несколько вышла из моды с начала 1990-х годов, эмпирические региональные и национальные исследования медицинских учреждений, практикующих врачей, обществ и публикаций продолжают оставаться хлебом насущным для историков медицины. Европейские институциональные исследования отличились своим акцентом на понимании больниц как по отношению к государственной бюрократии и широкой общественности, так и по отношению к местным, национальным и наднациональным политическим и социально-экономическим сетям. Они также были ценны для освещения более широких понятий медикализации, связанных с изменением концептуализации болезни и бедности, а также с обсуждением больничной помощи ее получателями. ¹⁹ Среди недавних институциональных исследований, охватывающих наш период, следует отметить обширное исследование британских и европейских больниц, проведенное Гюнтером Б. Риссом, в то время как национальные и региональные истории больниц также очень хорошо представлены. ²⁰ В некоторых исследованиях подчеркивается социальное, эпидемиологическое влияние и смертность медицинских учреждений; другие сосредотачиваются на доступе и границах институциональной благотворительной помощи и экономике больничного обеспечения. ²¹ Были проведены некоторые особенно совершенные архитектурные, ландшафтные и пространственные анализы учреждений. ²² Некоторые исследования вышли на новый уровень, например, недавняя работа по посещению больниц, а также по медицине и общественной сфере. ²³ Хотя, за некоторыми исключениями, нам все еще не хватает обзоров определенных видов учреждений, таких как больницы и амбулатории восемнадцатого века, другие исследования продемонстрировали преимущества изучения здоровья и медицины далеко за пределами институциональных условий. ²⁴ Одним из ключевых критериев дифференциации резонанса такой работы остается степень, в которой она обеспечивает более широкую интеллектуальную, теоретическую и методологическую основу для привязки институтов к их более широкому контексту.

Продолжают появляться придирчивые, но относительно традиционные эволюционные исследования медицинской элиты, делающие упор на донаучную медицину или создание «современной» медицинской науки и технологии. ²⁵ Однако в течение некоторого времени история медицинских профессий/занятий уделяла более демократичное внимание целителям, а также практикующим врачам.Сейчас мы намного лучше информированы о социально-профессиональной среде не только врачей, хирургов, аптекарей и хирургов-аптекарей, но и акушерок/женщин-целительниц, фармацевтов, «шарлатанов» и других нерегулярных практиков. ²⁶ Прежние жалобы ученых на относительное отсутствие научных исследований в области хирургии/хирургии и аптекарей/фармацевтики были частично смягчены недавними широкомасштабными исследованиями и некоторыми сложными отчетами отдельных практикующих врачей. ²⁷ Ученые теперь подчеркивают текучесть, эклектику и обмены, а не дихотомии между элитой/регулярной и популярной/нерегулярной медицинской культурой/практиками, а также процессы укрепления доверия или коммерческого взаимодействия и социально-политического влияния. ²⁸ Работа над медицинскими сетями и идентичностями подчеркивает преимущества использования более широкого спектра исходных материалов, касающихся медицинской практики и профессионального образования. ²⁹ История анатомии восемнадцатого века продолжала генерировать превосходные новые исследования, как и отношения между религией и медицинским просвещением, хотя взаимодействие между медициной, религией и страданием является относительно новой чертой недавней ранней современной науки. ³⁰ Военная и военно-морская медицина подверглась более тщательному анализу, начиная от карьеры и практики армейских/военно-морских врачей и питания и снабжения продовольствием/напитком до здоровья и смертности моряков, солдат и рабов. ³¹

История болезней также оставалась в центре внимания. Мы извлекли пользу из обширного анализа эпидемий, пандемий и лихорадок, вызванных ими социальных и государственных реакций, а также взаимосвязи между медицинскими и культурными/литературными репрезентациями. Продолжают бушевать споры о характере, масштабах и балансе факторов – эпидемиологических, социально-экономических, экологических и медицинских – формирующих демографические изменения. В последней работе были затронуты не только более старые темы, такие как влияние болезней на общество/население и пределы/успех человеческих контрмер, но также и то, как пациенты выживали, и как больные избегали/принимали болезни и их лечение и реагировали на них. . ³² Авторитетные исследования, сочетающие исчерпывающие данные о смертности/демографических и эпидемиологических подходах с амбициозными сравнительными статистическими подходами, могут показаться довольно сухими читателям, более симпатизирующим анализу культурного дискурса, хотя явно расходящиеся подходы часто выигрывают от интердиалога. ³³ Последние отчеты о колониальных болезнях одновременно проясняют и фиксируют передачу знаний и обмен ими между центрами и перифериями. Чума (ы) и оспа продолжали привлекать большое внимание и разногласия, в том числе Элизабет А.Основополагающее исследование Фенна о влиянии эпидемии оспы в конце восемнадцатого века на белое колониальное американское общество, а также на коренное и рабское население от Мексики до Канады. ³⁴ Доступное руководство предоставлено некоторыми авторитетными патологиями болезней. ³⁵ Тем не менее, в то время как постиндустриальная эра продолжает хорошо освещаться в недавних исследованиях, исследования эпидемиологии, нозологии и культурного значения болезней и недомоганий в восемнадцатом веке были сравнительно скромными.Венерические болезни привлекли к себе непропорционально широкое внимание, при этом некоторые исследования отличались тем, что интегрировали здоровье детей, а другие были омрачены (чрезмерным) акцентом на медицинских рынках, морали и элитных деятелях. ³⁶ Некоторые ученые тщательно исследовали коррективы к ретро-прочтению болезней в соответствии с современными концепциями, но также были подвергнуты критике за их пристрастность, пренебрежение вопросами расы, пола и сексуальности. ³⁷ Другие работы посвящены мифологии и обвинениям культур в происхождении болезней или делают акцент на демографических и нарративных источниках, чтобы прояснить влияние болезни на жизненный цикл и ограниченную роль врачей в жизни больных. ³⁸ Великолепное исследование Кевина П. Сиенны «Foul Wards» лондонских больниц фокусируется на телах, пораженных оспой, и эмпирическом бремени бедняков, что несколько компенсирует прежний научный акцент на осуждающем тоне институциональных режимов. ³⁹

Уделение большего внимания хроническим и менее изученным модным/немодным заболеваниям также является долгожданным событием. ⁴⁰ Историки медицины, культуры, литературы и искусства недавно занялись изучением ряда забытых телесных состояний. Исследования менструации бросили вызов прежней фиксации на патологии и лечении, обратившись к ряду вопросов, от отношения к половым различиям до популярных убеждений / знаний и правил. ⁴¹ История полноты, или ожирения, которое, как подчеркивает Сандер Л. Гилман, исторически определялось как состояние или феноменологическая сущность, а не болезнь, также вызвала значительный интерес. ⁴² Недавние многогранные исследования обеспечивают проницательную взаимосвязь медико-физиологического дискурса о пищеварении, экскреции, жире и желудке и его расстройствах с философскими, литературными и (элитными) нарративами о самости, гедонизме, теле и разуме/воображении. ⁴³ Резонанс некоторых работ в этой области был ограничен их фокусом на одной практике (как бы хорошо она ни контекстуализировалась) или, напротив, беспорядочными, вызывающими вопросы прыжками через огромную хронологическую и географическую территорию. ^{44 ​​} Другие исследования, кроме того, постепенно охватывают научную поддержку всесторонней дисциплинарной связи между историей окружающей среды и историей здоровья и болезней. ⁴⁵

Несмотря на давние призывы к исследованию повседневных болезней, таких как диспепсия и расстройства желчного пузыря, глубоко семейный контекст для переживания и лечения мирских недугов, от головной боли до ревматизма, остается без внимания.Тем не менее, новые исследования в области домашней медицины, медицинской кулинарии, диетического питания и косметики, медицинских квитанций/паспортных книг и культуры болезней начали восполнять пробел в исследованиях. Недавние опубликованные и неопубликованные работы демонстрируют постоянную озабоченность компенсацией источников и точек зрения официальной медицины, отдавая предпочтение популярным культурам/традициям болезней, объяснительным схемам и самопомощи. ⁴⁶ Тем не менее, историки добились ограниченного успеха в картировании моделей выбора и использования в разных регионах/классах или между сельскими и городскими условиями с течением времени или, точнее, в описании того, как и когда домашние и травяные лекарства были вытеснены патентованными, а не -контр- и химические средства защиты. По крайней мере, в течение двух десятилетий ученые также переключали внимание на историзированные концепции здоровья, долголетия, благополучия и профилактической медицины, а также болезни/болезни. ⁴⁷ Точно так же новые исследования народного и местного целительства и целителей уделяют больше внимания религиозно-сверхъестественным, магическим и травяным верованиям и практикам. ⁴⁸ Тем временем продолжаются острые споры о том, в какой степени распространение медицинских знаний вышло за рамки «популярных» медицинских культур. ⁴⁹

В то время как прежний культовый энтузиазм в отношении истории тела несколько померк, ученые продолжают вносить важный вклад в эту тему. Тысячелетие началось с научных исследований, отражающих яркость подходов к изучению тела, самости и идентичности в культуре и исследованиях инвалидности восемнадцатого века. Магистерские исследования Роя Портера продолжают (посмертно) обогащать наше понимание, глубоко проникая в преобладающие значения, связанные с телесными представлениями о практикующих врачах, болезнях и смерти, и о том, как самость выражалась и внедрялась в культуру через телесно ориентированные идеи и практики. ⁵⁰ Некоторые материалы затрагивают относительно хорошо проторенную почву, например, анатомированное, расчлененное и измученное тело и факторы, опосредующие реакцию восемнадцатого века на уродства, дефекты и уродства, а также дефиниционные аномалии и эпистемологические конфликты. ⁵¹ Другие ученые, однако, наносят на карту более новую территорию, включая медицинские конструкции мужских, нищих и литературных тел или отдельных частей тела, выпуклостей, жидкостей и наростов. ⁵² Исследования варьировались от литературно-культурных и семиотических обзоров шишек и волдырей хирургических пациентов, социально-моральных и психосоматических значений рук и крови до психических и физиологических патологий, связанных с чтением. ⁵³ Несмотря на новаторскую работу Барбары Дьюден, история кожи, которой, как ни странно, пренебрегают в качестве основного предмета исторических исследований, лишь постепенно привлекает к себе более пристальное внимание ученых. ⁵⁴

Ранее работа над медицинским рынком и его практикующими врачами в Европе раннего Нового времени, возможно, была больше связана с моделью предложения, чем с интересами, мотивами и выбором клиентов/пациентов – фактических покупателей, а также поставщиков услуг. Историки давно оценили более широкую повестку дня для понимания популярных медицинских культур / систем убеждений, а также устоявшихся корпоративных и институциональных медицинских систем. ⁵⁵ В последнее время ученые не только расширили знания о стратегиях продаж, репутации и представлении практикующих врачей, но также подчеркнули сложную роль спроса со стороны пациентов и необходимость более четкого, основанного на продуктах и ​​географического разграничения конкретных медицинских рынков. ⁵⁶ Острые вопросы о неточности концепций медицинского рынка сопровождались усилением внимания к экономическим, социальным и религиозно-моральным факторам/факторам, стоящим за растущим спросом на определенные медицинские товары/услуги и их известность. ⁵⁷ Были прослежены важные сдвиги и изменения на местных рынках, подчеркнуты правовые контексты для обсуждения договорных прав пациентов и поставлены под сомнение понятия пассивного или автономного потребителя. ⁵⁸

Многие историки широко использовали заброшенные записи пациентов и нарративные источники, чтобы значительно скорректировать существующие нисходящие модели медицины и болезни/болезни в восемнадцатом веке. Если освещение взглядов элитных пациентов продолжало доминировать, то были многочисленные более глубокие исследования более широких социальных переговоров о медицинском обслуживании, а также участия и ожиданий пациентов в отношении здоровья/медицины. ⁵⁹ Тем не менее, некоторые убедительно утверждают, что точка зрения пациента остается неуловимой, теоретически и методологически неразвитой областью. ⁶⁰

Вопреки моему прежнему акценту на преемственности в истории медицины нового тысячелетия, в этой области также произошли некоторые важные сдвиги в тематике и подходах. Фундаментальная недавняя работа по истории социального обеспечения и медицины не только уделила более пристальное внимание региональным различиям, но и обеспечила более прочную основу для международного сравнения систем социального обеспечения и широкой интеграции взглядов бедных на здоровье/болезнь. ⁶¹ Отражая демографические, политические, социально-экономические и социокультурные тенденции, определяющие приоритеты здоровья в современных западных обществах, большое значение имеет углубление академического интереса к здоровью и медицине на любом конце жизненного цикла. Уже невозможно утверждать, что здравоохранение, интересы и лечебное лечение детей не были важными чертами медицины и общества раннего Нового времени. ⁶² Теперь мы знаем намного больше о здоровье и благополучии детей в детских учреждениях раннего Нового времени, о том, как формировались детские ум, тело и конституция, о том, почему лечение корректировалось и подбиралось специально для детей, о том, как дети переживали болезни, боль и дискомфорт, а также о том, как врачи и общество в целом относятся к такому опыту. Ученые, применяющие подходы к демографической, социально-экономической истории и истории благосостояния (такие как Пэт Тейн) или подходы к интеллектуальной истории (Дэниел Шефер), в значительной степени восполнили пробелы в наших знаниях о ранних современных медицинских концепциях и обеспечении пожилых людей. ⁶³

Особо выделяются две области, которые в настоящее время привлекают большое внимание ученых: чувства и эмоции. Важные экспедиции в эту местность включали в себя концептуальный, longue-durée анализ сердца и детальные исследования артикуляций привязанностей, аппетитов, страстей и чувств. ⁶⁴ Лучшее в этой работе удалось интегрировать чувства и, в частности, эмоции, в рамках преобладающих представлений о влиянии индивидуальной/коллективной идентичности на здоровье, медицинской профессионализации, лечения и институционализации. ⁶⁵ Однако спорный потенциал любой новой историографии чувств и эмоций для фундаментального разъяснения идей/практик, разграничивающих медицину, и понятий нормального и патологического, еще предстоит реализовать. Между тем расширение исторических исследований боли можно противопоставить сравнительному пренебрежению субъектом в восемнадцатом столетии, несмотря на то, что недавние исследования частично исправили этот пробел. ⁶⁶

Этот краткий обзор недавних работ по истории здоровья/болезни и медицины является субъективно избирательным в обширной области. Я стремился не давать особых аргументов в пользу конкретных подходов, а скорее наметить некоторые важные темы и новые разработки в науке, а также области консенсуса и дискуссии.Я сосредоточился на англоязычных исследованиях с гораздо более ограниченным охватом медицины в Европе, Азии, Африке, Австралии и Америке. Пространство продиктовало, что важные родственные области были опущены: в частности, интерфейсы между историей медицины и историей науки и техники, а также историями психиатрии, безумия, инвалидности и сексуальности. Несмотря на это и независимо от любого предполагаемого дисциплинарного «кризиса», ясно, насколько заметно расширилась область за последнее десятилетие, чтобы охватить менее евроцентричные и более кросс-культурные, сравнительные подходы, а также значительно выйти за рамки дисциплинарных подходов. границы.Нынешнее богатство исследований здоровья и медицины восемнадцатого века уже превращает историю медицины в вводящее в заблуждение неправильное название; ученые кажутся более склонными, чем когда-либо, охватывать большее разнообразие теоретических точек зрения и методологических подходов. С другой стороны, восемнадцатый век остается недопредставленным с точки зрения финансирования (заметно менее успешным в аудите наград Wellcome Trust за последнее десятилетие) и слишком часто отодвигается на второй план в редактируемых сборниках и обобщающих исследованиях, которые слишком часто перескакивают с периода до 1700 г. постиндустриальные и постколониальные исследования.

Медицина 18 века — История 18 века —

В отличие от сегодняшнего дня, медицинские науки 18-го века не были столь продвинуты в научных знаниях, потому что тело и его функции все еще оставались загадкой. В Европе врачи по-прежнему придерживались догм виталистов, ятрохимиков и ятрофизиков. Каждый последователь этих «брендов» медицинской практики спорил о том, какая из их единственных причин объясняет все человеческое здоровье.

 

Особенно это касалось больших университетских центров Европы.У каждого были свои упрощенные версии недугов человеческого организма. Они думали, что болезни человеческого тела происходят из-за неправильной адаптации системы органов.

Врачи основывали свой диагноз на древних представлениях о «гуморе», телесном «напряжении» или других более грубых доктринерских догмах. Практика «кровотечения» пиявками для лечения болезней была распространена в 18 веке. На самом деле, медицинская практика приносила больше вреда, чем пользы. Врачи не стерилизовали ни руки, ни инструменты.

Лекарства, прописанные от болезней, были такими же плохими. В Европе для смешивания и изготовления наркотиков использовалось все и вся. В Америке, тем более, преобладал здравый подход к медицине. На самом деле мирские целители были лучшими врачами, чем ученые врачи.

В 18 веке в Америке наиболее широко применялись растительные лекарства. Фактически, самым читаемым материалом были каталоги «травников», в которых объяснялось, где и как растут целебные травы. Кроме того, эти материалы объясняли их использование.

Марк Кейтсби, уговоренный двумя выдающимися английскими врачами отправиться в путешествие в 1710–1719 годах, нашел множество лечебных растений, в том числе майское яблоко, змеиный корень, женьшень и гамамелис, и написал о них в своем «Естественной истории Каролины». , Флорида и Багамские острова.

Были улучшения в 18 веке. Например, больше внимания уделялось общественному здравоохранению и гигиене. Начали вести демографическую статистику, появились предложения относительно законодательства в области здравоохранения.

Применение вакцинации началось в 18 веке. Оспа была основной целью для этого типа терапии. Оспа была обезображивающей и часто смертельной болезнью. На самом деле временами это была эпидемия, опустошавшая города и страны Европы.

Условия для моряков также улучшились в этом столетии. Цинга была главной болезнью, с которой сталкивался моряк 18 века. Употребление фруктов и овощей улучшило их здоровье. Чтобы узнать больше о цинге, ознакомьтесь с предыдущей статьей о Джеймсе Куке.

Это лишь некоторые из условий и медицинских практик 18-го века.

Источник

Бурстин, Дэниел. Американцы: Колониальный опыт . стр. 209-219. 3 тт. Нью-Йорк: Vantage Press, 1958.

.

25 ужасающих средств 18-го века от болезней

Можете ли вы представить себе, как режут, сжигают и обескровливают человека, перенесшего инсульт? Или натирание кого-то ядовитым свинцом, чтобы вылечить рак прямой кишки? Добро пожаловать всего лишь в пару средств из The Book of Phisick , замечательно разборчивой, написанной от руки книги рецептов натуральных средств.Первоначально он был написан неизвестным автором в 1710 году, а затем в течение многих лет дополнялся разными анонимными руками. Рецепты, по большей части, включают использование растений и минералов для борьбы со всем, от неприятного запаха изо рта до рака. Некоторые методы лечения все еще можно найти в незападных подходах к медицине; другие кажутся верным способом ускорить смерть пациента. Все они сделают вас немного более терпимыми к страховым доплатам.

1. «За укус бешеной собаки»

Бешенство почти всегда приводит к летальному исходу, если инфицированному человеку не будет назначена современная двухнедельная схема лечения с помощью прививок, помогающих организму идентифицировать вирус и бороться с ним.Лечение, предписанное в Phisick , безнадежно недостаточно — и жестоко, учитывая водобоязнь, которая обычно сопровождает бешенство:

«Возьмите 40 зерен молотой печеночницы и 20 зерен перца на полпинты молока… принимайте это количество четыре раза по утрам, затем принимайте холодные ванны через день в течение месяца».

Phisick также обеспечивает лечение в непредвиденных обстоятельствах, «если начинается безумие». Выпейте чай из киновари, мускуса и гвоздичного сиропа с алкоголем и «остайтесь тридцать дней, прежде чем повторять это.«Если симптомы, связанные с сумасшествием, уже проявились, 30 дней бездействия приведут к смерти многих пациентов — но, к сожалению, то же самое можно сказать и о 30 днях любого другого лечения в эту эпоху.

2. «Убить червей в лицо»

Долгое время люди думали, что угри — это крошечные черви, зарывшиеся в кожу, и вы можете убедиться, насколько легко можно сделать такое предположение, посмотрев некоторые из множества видеороликов об извлечении угрей на YouTube. (Не смотреть во время еды.) Успешное удаление угрей дало то, что считалось крошечным трупом назойливого паразита.Рецепт был прост: красный винный уксус, чернослив и пасленовая вода. Чернослив очень распространен в фитотерапии по всему миру даже сегодня, его прописывают как универсальное лекарство от всех болезней. Пасленовая вода, вероятно, была тем, что осталось от варки ягод и листьев растения solanum nigrum . Это сделало бы его черным пасленом, который, хотя и токсичен в достаточно больших количествах, далеко не так ядовит, как его двоюродный брат смертоносный паслен. Вероятно, достаточно ядовит, чтобы смыть всех крошечных червей, гнездящихся у вас на лице.

3. «Свинцовые белила»

Свинцовые белила веками использовались как чудесная панацея. Считалось, что намазывание ею спины человека предотвращает выкидыш и лечит «кровавый понос» (он же неудержимый, часто смертельный понос). Практики полагали, что при нанесении на желудок он мог вызвать аппетит и успокоить Зло Короля — безболезненные, но неприглядные инфицированные лимфатические узлы, названные так потому, что считалось, что прикосновение назначенного Богом государя может излечить его. Также считалось, что это полезно при отеках, синяках, вытягивании инфекции и любых проблемах, которые могут возникнуть у вас с вашим «фундаментом» (внизу).Однажды сделанная смесь будет хороша в течение 20 лет.

Свинцовые белила или ацетат свинца обладают вяжущим действием и могут сужать и уменьшать отек кровеносных сосудов и пор. Смертельно высокая токсичность свинцовых белил была либо неизвестна, либо просто не беспокоила людей 18 века. В конце концов, последствия отравления свинцом — общее ухудшение здоровья, сокращение продолжительности жизни, опасность для развития плода и даже детская смертность — были ожидаемой частью жизни в ту эпоху. Было бы трудно выделить свинцовые белила как уникальный источник любого из этих недугов.

4. «Приятная чистка»

В этом есть смысл, если подумать: чтобы выздороветь, считали граждане 18-го века, нужно вымыть из своего тела то, что вызывает у вас тошноту. Таким образом, слабительные (любое вещество, которое заставляло пациента извергать все, что было в его пищеварительной системе, обычно через диарею) составляли огромную часть медицины до 19-го века, даже если ваша болезнь не имела ничего общего с вашей пищеварительной системой.

Книга Phisick содержит рецепты различных слабительных.«Плезент» представляет собой смесь «манны» (высушенный сок южноевропейского ясеня) и лимонного сока. Но если вам нужно что-то достаточно сильное, чтобы убить кишечных червей, которые были очень распространены до тех пор, пока химические пестициды не стали широко использоваться, и укрепить слабый желудок, вы бы использовали алоэ вместо золы. Желатиновую часть растения можно было скатывать в таблетки и давать пациенту. (Хотя мы в основном думаем об алоэ в связи с кожей, исследования показывают, что он может быть полезен при воспалительных заболеваниях кишечника.)

Хотя в 18 веке слабительные считались панацеей от всех болезней, на самом деле они имели противоположный эффект: они лишали пациента отчаянно необходимой воды, оставляя его слабым и истощенным, но с тем же фарингитом, который был у него до того, как ему поставили лекарство. строгий режим постоянных желудочных спазмов и стула.

5. «Мазь от рака молочной железы»

Рак молочной железы появлялся на протяжении всей письменной истории, начиная с Древнего Египта, хотя его обычно не лечили до тех пор, пока опухоль не становилась болезненной или заметной через кожу. Многообещающее лекарство Phisick содержит такие ингредиенты, как шалфей, лавровый лист, ромашка и красные розы, которые оставляют созревать в навозной куче ровно на восемь дней.

К концу 18-го века новые врачи поставили под сомнение идеи о том, что рак молочной железы вызывается недостаточным сексом, слишком большим количеством секса, бездетностью, избытком черной желчи или депрессией. Идея радикальной мастэктомии как метода лечения находилась в зачаточном состоянии (если у вас крепкий желудок, прочтите отчет Фанни Берни о ее собственной мастэктомии до анестезии здесь). Но по большей части люди по-прежнему лечили рак молочной железы местными мазями. Даже если не было оснований полагать, что это сработает, человеку свойственно продолжать попытки.

6. «Чтобы остановить кровотечение»

Одна из основных проблем с этим рецептом заключается в том, что он не указывает, какое кровотечение он должен остановить. Во-вторых, его активным ингредиентом являются очень вредные свинцовые белила, которые действуют как кровоостанавливающее средство для ран.Врачи девятнадцатого века использовали его во время операций, немедленно покрывая ампутированные конечности обильным количеством, но в указаниях, данных в Phisick , ничего не говорится о нанесении на рану:

«Сделай льняной валик, окуни один в [свинцовую] воду и приложи к ямке желудка. Если это не поможет, по одному на каждое запястье и два на подошвы ног.»

Основываясь на опубликованных позже книгах, мы можем сделать вывод, что это рецепт для лечения кровотечения.В Materia medica , написанной через 170 лет после Phisick , сахар свинца (другое название свинцовых белил) по-прежнему рекомендуется при всех видах внутренних кровотечений, включая бронхиальные, кишечные, почечные и маточные. Сначала прикладывание свинцовой припарки к животу может показаться попыткой контролировать одно или все три последних состояния. И хотя сахар свинца легко впитывался в кожу, потенциальные условия, вызывающие эти кровоизлияния — брюшной тиф, почечная недостаточность, выкидыш — вероятно, нуждались не только в кровоостанавливающем средстве.

7. «Хорошая питьевая вода, подходящая для лечения гриппов»

Неумеренная вода была Алка-Зельцером 1710 года — способом успокоить желудок, который наслаждался излишествами; рассматриваемая вода обычно была спиртом. В рецепте также указано, что его можно использовать для приготовления отхаркивающей воды, успокаивающей капризного ребенка. Вода для грипа все еще используется сегодня, но не в этой формулировке, которая кажется более подходящей для суетливого Velociraptor : рецепт требовал галлона бренди и столько зрелых листьев мака — которые были бы тяжелыми от опиума — сколько можно было набить в контейнер.Смесь оставляли настаиваться на несколько дней, процеживали, а затем смешивали с хорошими напитками, чтобы сделать ее более приятной на вкус; «3-4 ложки за раз достаточно» для взрослого. А для детей сразу два, с водичкой. Вероятно, это было невероятно эффективно — людей без сознания редко беспокоит расстройство желудка.

8. «От коликов»

Phisick включал множество рецептов успокоения детского расстройства желудка, не все из которых были основаны на опиатах. Но вы можете выбрать средство с маком, прежде чем использовать этот рецепт, который для начала включал обжаривание голубиного помета, а затем нанесение полученной пасты на пупок ребенка. И это наименее неприятная часть лечения: ребенку также нужно поставить клизму из горячего молока, «или жареного овса, или ромашки, или мешочка с песком, или горячего тайла». (В другом месте в Phisick указано, что пакет с горячим песком или горячая плитка должны быть приложены к расстроенному желудку наружно — хотя сколько бедных детей пришлось терпеть песок в заднице из-за плохой структуры предложений, мы никогда не узнаем. знаю.)

Последняя часть лечения — та, с которой мы смутно знакомы, сохраненная в грубом разговорном языке, обычно используемом для того, чтобы усомниться в чьей-либо правдивости: используется для нагнетания табачного дыма в кишечник.Табачный дым считался универсальным стимулятором и использовался ректально для всего: от реанимации утонувших до остановки эпилептических припадков.

9. «На случай апоплексического удара»

Человек, перенесший апоплексический удар, был идентифицирован по «внезапно утраченным всем чувствам». Сейчас мы редко используем этот термин, потому что знаем, что состояние «внезапной потери всех чувств» вызвано множеством различных чрезвычайно серьезных заболеваний, таких как инсульт, внутреннее кровоизлияние или аневризма головного мозга.Лечение таких болезней в 18 веке было не чем иным, как пыткой: во-первых, у пациента пускали кровь, пуская 16 или 18 унций крови (около двух чашек), что, как полагали, очищало тело от плохой крови, стимулировало систему кровообращения и сбалансировать юмор. Обычно это делалось с помощью лезвия, металлической полоски с острой треугольной головкой, специально предназначенной для прокалывания вен. Затем кровь капала в чашу, сделанную специально для этой цели.

Затем пациенту накладывают чаши и скарифицируют.Это включало нагревание специальных чашек, обычно сделанных из металла, стекла или керамики, над огнем почти до красна. Затем банки прикладывались к коже, обжигая ее и одновременно создавая вакуум, поднимая огромный рубец. Если кожу предварительно проткнуть скарификатором, результатом будет «мокрая баночка», потому что чаша наполнится кровью. В рецепте также предписывалось делать волдыри на шее и руках, это был тот же процесс, но без скарификатора.

К сожалению, лечение бедного апоплексического существа еще не закончено.Далее следуют «сильные глистеры» (клизмы) и поднесение к голове раскаленной огневой лопаты. За этим следует назначение незначительной припарки специи на подошвы и погружение рук пациента почти в кипящую воду.

10. «Падующая болезнь»

Phisick говорит, что эта болезнь «известна внезапным падением, борьбой и белой пеной, выходящей изо рта». Сегодня мы называем это эпилепсией. Предписанное лечение является самым близким Phisick подходит к откровенному фокусу-покусу: волосы сильного молодого человека, а также «кость, которая растет в ноге оленя», должны быть приготовлены и измельчены в порошок, а затем скормлены больной в количестве «столько, сколько будет лежать на крупе за два дня до новолуния.Полнолуние считалось одним из худших периодов для человека, страдающего эпилепсией, поскольку считалось, что оно вызывает безумие (отсюда и «луна» в слове «лунатик»).

11. «При судорожных припадках у детей»

Несмотря на то, что в большинстве этих лекарственных рецептов есть некое подобие логики, некоторые из них оставляют читателя безнадежно запутанным. Например, для лечения припадков у детей рекомендуется взять «огузок живого голубя» и хлопнуть им по заду несчастного ребенка. Птица будет сопротивляться, и «она прогонит приступы, ослабеет и окрасится, так что применяйте еще одну, пока приступы не прекратятся.Это лечение — прикладывание голубиного «фундамента» к пораженному участку — также назначают для оттока яда из места укуса змеи.

12. «За соринку в глазу»

Если вы думаете, что ответ лежит в хорошем обливании из ведра колодезной воды, вы недооцениваете эту ситуацию. Те, кто надеялся избавиться от глазных соринок, должны были «взять мочу и поместить ее в оловянную посуду», а затем поставить сверху еще одну оловянную посуду для сбора конденсата, поднимающегося при нагревании нижней посуды.Затем собирают специальную воду для мочи и закапывают в глаза.

Применение этой специальной воды обещало «уменьшить пятнышко, очистить глаза и стать отличным средством от любой боли в глазах». Интересно, что использование мочи для промывания глаз все еще практикуется сегодня, хотя в значительной степени осуждается медицинским сообществом.

13. «Убрать лишние волосы»

Для эпохи, когда мало кто сомневался в употреблении некоторых из самых опасных ядов и отвратительных отваров, доступных в природе, Секрет удаления волос Phisick был довольно скромным: просто смешайте соленую воду с «постной слюной», слюной, взятой из рот рано утром перед едой.Считалось, что он обладает особыми целебными свойствами и даже упоминается в Библии. К сожалению, его способность расщеплять кератин малоизвестна.

14. «От головной боли»

Phisick предлагает ряд простых средств от головной боли. Некоторые из них почти шокирующе разумны (пьют крепкий кофе или чай), некоторые ожидаемо странные (расчешите голову вверх и погладите мускатным орехом и уксусом), а некоторые просто возвращаются в категорию «о, 18 век, нет» (вызвать рвоту, набрать кровь из виска, волдырь на шее). Головная боль — одна из тех болезней, с которыми мы научились справляться, но не искоренили. Многие страдающие мигренью с удовольствием привязали бы апельсиновую корку ко лбу и понюхали бы ароматизированную воду (также посоветовали лечение), если бы хоть на секунду подумали, что это сработает.

15. «Для маленьких белых червяков в фундаменте»

Даже в 21 веке острицы по-прежнему являются наиболее распространенной глистной инфекцией в Америке, особенно среди детей. Эти паразиты обитают в прямой кишке и нижних отделах кишечника, а самки выползают, чтобы отложить яйца в течение ночи в анальной области.Когда дети чешут свои зудящие задницы и прикасаются к вещам, они передают яйца ближайшим хозяевам (обычно другим детям). Сегодня существует ряд быстродействующих лекарств, которые могут изгнать глистов, а также изобилуют натуральные средства, такие как чеснок. Но Phisick предлагает создать мясной суппозиторий, привязанный к веревке, для быстрого удаления. Идея состоит в том, что, если их оставить на некоторое время наедине с собой, черви с радостью поселятся в фальшивом «хозяине». Затем суппозиторий быстро удаляют, надеясь, что заберут с собой и нежелательных нарушителей.Процесс повторяется до тех пор, пока все черви не исчезнут.

16. «Остановка кровотечения и кровохарканье»

Как бы зловеще ни звучало название, список вариантов в основном включает в себя запихивание роз в рот на ночь и отказ от солодовых напитков. Если вы мужчина, примите 20 гран алоэ суккотрина и «не пейте ничего, кроме сока барвинка». Если вы не мужчина, то, вероятно, все остальные средства являются золотыми, включая пробуждение в 4 часа утра, чтобы выпить ложку молотого сока плюща или легкую кнопку 18-го века: крупинка лауданума каждую ночь.

Если вы просто плюетесь кровью, Phisick дает более конкретную информацию, предлагая «столько Болеармониака, сколько будет лежать на шиллинге два раза в день». Очевидно, вам понадобится шиллинг, чтобы это работало должным образом, хотя неясно, взаимодействует ли серебро как-то со стволом или оно предназначено исключительно для целей измерения. Боле армониак (также известный как Армянский Боле) представляет собой красную гончарную глину, которая использовалась в качестве вяжущего средства при кровотечениях и диарее, по крайней мере, с 1 века.

17. «Синяки и падения»

Если вас не интересует универсальное средство, позволяющее пропустить 8-10 унций крови после того, как софтбольный мяч попал вам в руку, вы можете сделать тонизирующее средство из «2 шариков навоза каменной лошади», настоянных на пинте эля и процеженных. . Может быть, это звучит немного грубо для вас (эль?!), но не волнуйтесь; вместо него можно использовать белое вино. К сожалению, если у вас внутренний синяк, средство Phisick потребует гораздо больше усилий. Вам нужно будет убить овцу и лечь в ее шкуру, «пока она еще горячая», чтобы оставаться в «постоянном поту».»

Одним из побочных эффектов потоотделения является усиление кровотока, что может оказаться не лучшим средством при внутреннем ушибе. В зависимости от расположения внутреннего кровоподтека современные врачи, скорее всего, предложат избегать физических нагрузок, использовать лед и компрессию, а также приподнять травму над сердцем, чтобы избежать затрудненного кровообращения. Кроме того, овцы в вашей жизни будут вам благодарны.

18. «Одышка или астма»

Интенсивность перехода от одышки к астме довольно широка, но средства 18-го века все те же.И все они в основном приятные: держать во рту черную лакрицу, пить теплый инжирный напиток, смешивать лимонный сок с водой и сахаром. Все они до сих пор используются в качестве растительных средств для облегчения симптомов астмы, поскольку считается, что сухой инжир уменьшает бронхиальную слизь, лимоны обладают противовоспалительным свойством, и, согласно исследованию 2011 года, мыши-астматики положительно реагировали на глицирризин, полученный из корня солодки. .

Если вы ребенок, страдающий астмой, у вас есть преимущество самого восхитительного лекарства в книге. Phisick предлагает положить живого щенка себе на живот и при необходимости привязать его к телу тканью. Автор отмечает: «Я никогда не знал, что какое-либо лекарство дает такое быстрое облегчение». Без шуток. Это может быть лекарство от тонны болезней.

19. «Петушиный эль на выпивку»

Противотуберкулезная вакцина сейчас широко распространена, а бактериальная инфекция, к счастью, встречается редко, но она наводила ужас на людей, живших в 18 веке. «Великая белая чума» была главной причиной смерти в Соединенных Штатах и ​​других странах на протяжении десятилетий, и она была настолько могущественной силой, что нашла свое отражение в некоторых из самых известных произведений той эпохи, начиная с «Анны Карениной » и заканчивая «Анной Карениной ». Неверные .

Phisick отмечает, как трудно поначалу распознать чахотку, поскольку она представляет собой стандартный кашель, но в тексте отмечается, что «любой кашель после двух недель опасен», особенно тот, у которого нет «срыгивания». В нем даже отмечается, что чахотку, помимо зеленой мокроты и ночного пота, «трудно вылечить». Что касается петушиного эля, то он звучит именно так.

«Возьмите 3 галлона эля и очень хорошо поймайте старого петуха и сломайте все его кости», чтобы составить основу лекарства. Он также требует сарсапариллы, мастичного дерева, оленя (часто используемого в нюхательных солях), мышиного уха (разновидность звездчатки) и нескольких других ингредиентов, сваренных, процеженных и разлитых по бутылкам. «Не пейте больше никаких напитков», — предупреждает текст.

20. «При поражении мочевого пузыря»

Это еще одна прискорбно неконкретная запись, которая открыта для многих интерпретаций, но, по крайней мере, лекарство от любой болезни мочевого пузыря, которая вас беспокоит, является простым. «Сварите чай из лакрицы и пейте его или ячменную воду в больших количествах.»

Современные практикующие Аюрведу не удивятся, увидев здесь ячменную воду. Давно используемое натуральное средство высоко ценится как детоксикант и мочегонное средство, которое способствует пищеварению и нормализации работы кишечника благодаря высокому содержанию клетчатки.

21. «При диабете»

Диабет — это заболевание, характеризующееся высоким уровнем сахара в крови, потому что организм либо не вырабатывает инсулин, либо не вырабатывает/не использует его в достаточном количестве для расщепления глюкозы и преобразования ее в энергию. Только после открытия инсулина в 1921 году у людей, страдающих диабетом, появился шанс на выживание, поэтому наши друзья-диабетики в 18 веке не прожили бы очень долго. Phisick рекомендует несколько напитков, приготовленных из обычных подозреваемых: сарсапарели, шиповника, корицы и коры иезуитов. Он также предлагает принимать «кварту Bristol Waters каждое утро и в 4 часа дня, щелочь на листе кожи».

Неясно, имел ли автор в виду именно воду из природных источников недалеко от Бристоля, но выпивание полгаллона в день помогло бы облегчить некоторые симптомы, потому что больные выводили некоторое количество глюкозы с мочой (а вода не повышает уровень сахара в крови). либо).Однако в то время существовал еще один напиток под названием Bristol Milk, который представлял собой крепленое красное вино. Современные ученые установили связь между употреблением красного вина и улучшением здоровья сердца у диабетиков, но они рекомендуют только стакан в день и, как ни странно, не использовать кожаный коврик для сна.

22. «Очистить лицо от веснушек»

Если вы хотите избавиться от веснушек сегодня, вам нужно будет сделать лазерную хирургию или химический пилинг, но в 18-м веке удалить их было просто, порывшись в вашем саду (результат не гарантируется).Рецепт очистки пятен от солнца включает в себя «цветы фасоли, белые цветы лилии и цветы бузины», пропитанные «4 пинтами крови виноградной лозы и майской росой 10 дней». Хорошей новостью является то, что вы можете мыть им лицо столько раз, сколько захотите. Плохая новость заключается в том, что вам нужно срезать лианы в апреле или мае и хранить то, что истекает кровью, в бутылке, поэтому, если вы хотите избавиться от этих веснушек до наступления весны, вам может не повезти. Популярные домашние средства в нашем веке включают маски для лица, приготовленные из всего, от лимонного сока и яблочного уксуса до бананов и мяты.

23. «Для матерей и паров»

Оба они относятся к обмороку, хотя припадки могут включать смех, плач, удушье и/или «шаровидный ветер, поднимающийся в подложечную ямку». Средства Phisick включают «от 20 до 30 капель спирта хартсхорна в хорошем большом стакане чистой воды», «от 4 до 10 капель спирта заклинателя» и сжигание куска синей ткани под носом. Однако лучшее лекарство, и, возможно, лучшее из всех, что есть в книге, — самое простое: «Выплесните на лицо хороший стакан воды.»

Если вы испытываете материнские припадки и меланхолию, вам понадобится немного гальбанумной смолы и мирры.

24. «От чумы»

Бубонная чума унесла жизни десятков миллионов людей во время и после трех основных волн пандемии в истории. Это самая печально известная из чум, вызываемая бактерией Yersinia pestis , но есть также септические и легочные разновидности. Phisick не дает понять, для какого именно, но это не имеет большого значения, потому что ни одно из лекарств не имело бы большого шанса.Без лечения антибиотиками уровень смертности от бубонной чумы составляет от 30 до 60 процентов, а уровень смертности от нелеченой легочной чумы составляет 100 процентов.

Phisick все равно пытается это сделать, предлагая больным чумой выполнять целый ряд задач, чтобы исцелить себя. Список начинается с приготовления тоника из перца, имбиря, мускатного ореха и других специй, который нужно пить по три горячие ложки за раз, после чего следует пот. Затем, ежедневно сжигая ладанную смолу и деготь в каждой комнате вашего дома (хотя «Сера… лучше всего»). Есть также варенье из инжира, руты, щавеля, патоки и зеленых грецких орехов, а также всегда держать под рукой букет из руты и курить табак. Если вы много путешествуете при чуме обязательно пить только вино и пиво, особенно если есть полынное пиво.

25. «Вызывать сон»

Если вас беспокоят невзгоды дня или вы все еще с широко открытыми глазами думаете о мясных суппозиториях , которые Phisick предлагает от остриц, у вас есть несколько неинвазивных вариантов, чтобы немного поспать.Если у вас есть доступ к грудному молоку, проще всего смешать его с листьями красной розы и ломтиком мускатного ореха в небольшом тканевом мешочке, который вы приложите к обоим вискам. Вы также можете расчесать волосы уксусом и мускатным орехом или использовать проверенный временем лауданум (обязательно сногсшибательный).

Вы также можете попробовать «2 полные ложки диакодия», сироп из мака. Вы можете украсить его миндальным молоком для вкуса. Если ничего из списка не работает, автор включает рецепт «Отличного успокаивающего зелья», который состоит из «3 полных ложек молочной воды, 1 чумной [воды], 1 ложки диацида и 10 капель лаудина.По сути, если маки не действуют и морфин не действует, просто соедините их. Действительно, отличный успокаивающий напиток.

шотландцев за границей: влияние медицины в 18 веке

В Эдинбурге лазарет поддерживал тесные связи с университетом, что позволяло студентам-медикам учиться не только теории, но и практическому опыту.Студенты в Шотландии могли изучать ряд медицинских предметов в одном университете, что помогло им стать врачами общей практики. Они могли выбирать и выбирать отдельные занятия, которые их интересовали (вместо обязательного получения полной степени), и учиться на английском языке, поскольку использование латыни в шотландских университетах постепенно прекращалось.

Анатомия и хирургия: переезд в Лондон

Двумя наиболее часто цитируемыми примерами являются братья-анатомы Джон и Уильям Хантеры. В условиях, когда в Лондоне не было университетов, предлагающих анатомическое обучение (и где хирурги занимали относительно более низкое положение по сравнению с врачами), исследования, публикации, музей образцов и лекции Джона Хантера, по общему мнению, сыграли важную роль в хирургии. возрастающий выход из царства ремесла в царство науки.

  

_{Слева: Джон Хантер. Справа: Уильям Хантер}

Уильям Хантер, будучи анатомом и врачом, был основателем, пожалуй, самой известной лондонской частной медицинской школы восемнадцатого века с собственным лекционным залом по анатомии, музеем и обширной библиотекой. Ему также широко приписывают введение в Лондоне вскрытия в «парижской манере» (т. Е. Студенты имеют доступ к телам для вскрытия, а не просто наблюдают за своим учителем).Кроме того, он был одним из самых известных акушеров своего времени, следуя по стопам своих наставников в Лондоне — Уильяма Смелли и Джеймса Дугласа, тоже шотландцев.

_{Уильям Хантер, Анатомия беременной матки человека, 1774}

Акушер

Рост числа акушерок в Лондоне в восемнадцатом веке рассматривается некоторыми как исключительно шотландский феномен. Для этого был назван ряд причин , таких как широта шотландского медицинского образования, принятие ими акушерства в качестве предмета университетского образования (кафедра акушерства была открыта в Эдинбурге в 1726 году) и относительное исключение шотландцев из принятие в элитные английские медицинские круги, что послужило толчком к созданию ими собственной отдельной ниши.
 

_{Уильям Смелли, Набор анатомических таблиц с пояснениями и сокращением акушерской практики . 1754}

Патология и терапия: шотландские модели для понимания болезней

Исследования восемнадцатого века причин болезней обычно характеризовались историками как основная область шотландского вклада. Особое внимание уделяется работе Уильяма Каллена, чья нозология (то есть попытка систематической классификации болезней) сосредоточилась на центральной важности нервов. Это был подход, которому широко подражали, и нервные расстройства стали центральной темой исследований восемнадцатого века.

Влияние работы Каллена за пределами Шотландии можно увидеть в конспектах лекций лондонских студентов и медицинских диагнозах во многих английских больницах.

Особенно важно то, что многие его ученики, которые были квакерами, и которые затем применили ее на практике в английских амбулаториях и приютах, восприняли его теории о заражении, в частности о лихорадке.

 

_{Слева: Уильям Каллен. Справа: Джон Браун}

Еще одной крупной фигурой был бывший ученик Каллена Джон Браун. О Брауне (заочном медицинском лекторе в Эдинбурге) известно немногое. Однако влияние установленной им нозологии (получившей название брунонианства) было широко распространено. Система по существу состояла из чрезвычайно упрощенной классификации болезней на основе нервов, где причины болезней принимали две формы — либо чрезмерную, либо недостаточную стимуляцию.

Влияние брунонианства на континенте, особенно в Германии, было велико. Его принятие там молодым поколением практикующих врачей было частью более широкого отказа от более традиционных подходов к медицине и разногласий в обществе. Относительная расплывчатость доктрины Брауна была важным фактором ее успеха — более поздние брунонцы смогли добавить и адаптировать основные принципы его подхода к местным условиям.

Общественная гигиена и военная служба

шотландцы также играли значительную роль в военной медицине того периода.Врачи и хирурги страны в то время были частью особенно высокого притока на работу, связанную с военными. Этому есть множество объяснений, в том числе тот факт, что научные предметы, связанные с военными, преподавались в шотландских университетах и что те, кто принимал участие в военной службе, имели право работать хирургами в Англии без необходимости получения обычной официальной сертификации.

 

_{Джеймс Линд и его труд о цинге}

Особенно изученным примером является Джеймс Линд (который был сначала военно-морским хирургом, а затем врачом). Линд провел то, что некоторые считают первым в мире контролируемым испытанием, проверяя различные предложенные лекарства от цинги на группе моряков.

 

Если вы хотите узнать больше, вы можете написать нам по адресу [email protected]

Чтобы узнать больше об Уильяме Каллене, посетите The Cullen Project

.

Чтобы узнать больше о Джеймсе Линде, посетите библиотеку Джеймса Линда

.

Подпишитесь на нашу учетную запись Twitter @RCPEHeritage или нашу страницу в Facebook или подпишитесь на нашу рассылку, чтобы получать уведомления о новых сообщениях в блогах, событиях, видео и выставках.

Знакомое и чужое тело восемнадцатого века — Приложение

Воссозданная аптека в Александрии, штат Вирджиния, представляет стиль и организацию магазинов восемнадцатого века. Викисклад

Аспирин. Это неизбежно.

На вопрос, какое лекарство они хотели бы больше всего, если бы жили в восемнадцатом веке, посетители несколько мгновений будут молча бороться. Затем кто-то предложит: «Аспирин?» Иногда это делается с авторитетным примечанием об ошибочном представлении о том, что аспирин получен из лекарственных средств коренных американцев: «Аспирин.Я модулирую свой ответ в зависимости от тона вопроса. Если настроение хорошее, особенно если говорящий отвечает с ноткой снисходительности, я, как известно, отвечаю: «Вы знаете кого-нибудь, кто умер от легкой головной боли?»

Я работаю переводчиком в аптеке крупнейшего музея живой истории в США.

Если посетители уходят с новыми знаниями, я доволен. Еще сто человек в следующий раз, когда будут делать безе, вспомнят, что винный камень — это слабительное.Но я действительно хочу, чтобы они ушли с идеей. Я хочу, чтобы посетители поняли, что наши предки в восемнадцатом веке не были глупцами. В отсутствие ключевой информации — например, теории микробов — они разработали модель тела, здоровья и исцеления, которая была в основе своей логичной. Некоторые методы лечения работали, а многие нет, но у кажущегося безумия был свой метод.

На этой гравюре семнадцатого века изображены составы и отпуска лекарств. Женщины не имели лицензии аптекаря в восемнадцатом веке, но данные свидетельствуют о том, что, по крайней мере, в Англии они иногда помогали мужьям и отцам, несмотря на отсутствие лицензии. Georgica Curiosa Aucta (1697) Вольфганга Хельмхарда Хохберга через Wellcome Images

Большинство посетителей слегка встревожены, узнав, что в восемнадцатом веке не было ничего доступного для легкого системного обезболивания. Вам придется вернуться в следующее столетие за аспирином. Сильное обезболивание было доступно с помощью опиумного латекса, который часто смешивали с вином и бренди для получения лауданума. В восемнадцатом веке небольшие количества использовались в качестве наркотического, седативного средства, средства от кашля или для закупорки кишечника, но не от головной боли.

Однако были средства от головной боли. Колониальные практикующие врачи распознавали несколько типов головных болей на основе предполагаемой причины, каждый из которых имел свой набор решений. Как это часто бывает, самые простые решения часто оказывались эффективными. Например, при головной боли, вызванной синусовым давлением, лечение заключалось в том, чтобы вызвать чихание с помощью молотого табака или перца. Немного хорошего, сильного чихания поможет вытеснить слизь из носовых пазух, тем самым снизив давление. При «нервных головных болях» — которые мы называем головными болями стресса или напряжения — я откупориваю небольшую прозрачную бутылочку и предлагаю посетителям понюхать содержимое и угадать, что это за прозрачная жидкость внутри.

При достаточном уговоре кто-то узнает в нем масло лаванды. В то время как страдальцы восемнадцатого века натирали им виски, сегодня те, у кого звенящие нервы, могут просто почувствовать его запах — мы не понимаем точного механизма, но доказано, что масло лаванды успокаивает нервную систему. В качестве последнего примера и для того, чтобы представить идею о том, что двести лет назад грань между едой и лекарствами была менее четкой, я объясню использование кофе для лечения мигрени и головных болей, вызванных «разгулом с крепкими напитками». Кофеин до сих пор используется для лечения мигрени, потому что он помогает сужать кровеносные сосуды в голове, что может снизить давление на мозг.

Но если вашей самой большой медицинской проблемой в восемнадцатом веке была головная боль, вам повезло. Практикующие врачи восемнадцатого века столкнулись с такими угрозами, как холера, дизентерия, корь, эпидемический паротит, краснуха, оспа, сифилис, брюшной тиф, туберкулез и желтая лихорадка. Вот несколько.

---

Малярия

Кора хинного дерева, называемая перуанской корой или корой иезуитов, была важным дополнением к европейской фармакопее.Викисклад

Обсуждая более серьезные угрозы, я обычно предпочитаю сосредотачиваться на болезни, о которой многие посетители слышали раньше и для которой было доступно лечение. «Перемежающаяся лихорадка» также дает посетителям представление об одной из трудностей изучения истории медицины — расплывчатых и часто множественных названиях одного состояния. Перемежающаяся лихорадка была названа так из-за особого симптома, облегчавшего ее выявление среди множества других лихорадок: больные испытывали не только обычную лихорадку, озноб и утомляемость, но и пароксизмы: циклы сильного озноба, за которыми следовала лихорадка и потливость. Тяжелые случаи могут привести к анемии, желтухе, судорогам и смерти.

Описав гостям симптомы, я упомянул, что болезнь, как правило, поражала тех, кто жил в болотистых, жарких и низменных районах, таких как Вильямсбург. Посетители постарше часто связывают это воедино: перемежающаяся лихорадка — это то, что мы называем малярией. И, как правило, они знают, что первоначальным средством от малярии был хинин.

Это один из тех случаев, когда я могу сказать: «У нас есть это!» а не: «Дайте нам еще сто лет.Я поворачиваюсь к рядам бутылок на полке позади меня — не оригинальных аптекарских баночек восемнадцатого века, которые стоят вдоль стен, а маленькой армии стеклянных бутылок, закупоренных и покрытых кожей. Тот, который я ищу, найти легко — темно-красная жидкость в прозрачной стеклянной бутылке. Ставя его на прилавок, я представляю содержимое: «Настойка перуанской коры». Я обычно добавляю: «Это то, что я хотел бы иметь в своем медицинском кабинете восемнадцатого века». Подойдя к задней стене, я выдвигаю ящик и достаю деревянный контейнер. Я поднимаю крышку, чтобы увидеть куски ничем не примечательной коры. Я объясняю, что кора добывается из хинного дерева, и, как бы непримечательно она ни выглядела, она была одним из главных достижений медицины семнадцатого века.

Также называемая корой иезуитов, хинное дерево использовалось в качестве жаропонижающего средства коренными народами Южной Америки, прежде чем иезуиты экспортировали его в Европу. Его эффективность в борьбе с лихорадкой вскоре сделала его одним из основных продуктов в английской медицинской практике. Хотя аптекари восемнадцатого века ничего не знали о хинине, который не был выделен и назван до 1810-х годов, они, тем не менее, эффективно прописывали его.

Кольца и темные точки являются результатом заражения Plasmodium falciparum , одним из штаммов простейших, вызывающих малярию. Викисклад

Я стараюсь объяснять посетителям, что хинин не действует подобно современным антибиотикам, уничтожая инфекции напрямую. Малярия не бактериальная и не вирусная, а протозойная. Хинин (и более современные препараты, получаемые из него и все чаще из китайской полыни) прерывает репродуктивный цикл простейших малярийных организмов, останавливая волны потомства, вырывающиеся из инфицированных эритроцитов.Простейшие, теперь ставшие бессильными, прячутся в печени больного, часто роясь в более позднем возрасте в очередной попытке размножения. Таким образом, технически, после заражения у вас всегда будет малярия, но вы можете подавить симптомы.

Перуанская кора использовалась для лечения широкого спектра лихорадок, но это было не единственное лечение. В некоторых случаях лихорадки его использовали в сочетании с кровопусканием. Кровопускание — это практика, которую я всегда стремлюсь объяснить, потому что она показывает, насколько сильно изменилось наше представление о теле за два столетия.К тому же это отпугивает людей.

---

Лихорадка: заметки о флеботомии

Кровопускание или флеботомия восходит к древности. В гуморальной теории тела, провозглашенной греко-римскими врачами, удаление крови способствовало здоровью, уравновешивая жидкости или жидкости в организме. Эта теория преобладала примерно с четвертого по семнадцатый век. Медицинские теоретики постепенно приняли более механическое понимание тела, вдохновленное возобновившимся интересом к анатомии и экспериментами по изучению поведения жидкостей и газов.Эти новые теории предоставили обновленное обоснование кровопускания в определенных случаях.

«Дыхание жилы» Джеймса Гилрея, 1804 г. Викисклад

В то время как кровопускание было очень широко применяемым методом лечения в древние времена, аптекари и врачи восемнадцатого века рекомендовали его в более ограниченных случаях. Что касается лихорадок, то его следовало применять только в воспалительных случаях, связанных с кровью, а не при гнилостных или желчных лихорадках, связанных с пищеварением.В «Домашняя медицина », популярном справочнике по домашней медицине конца восемнадцатого века, врач Уильям Бьюкен предупреждал, что «при большинстве слабых, нервных и гнилостных лихорадок… кровотечение действительно вредно…. Кровотечение — прекрасное лекарство, когда оно необходимо, но его никогда не следует делать напрасно».

Медицинские работники восемнадцатого века считали, что острое перегревание часто приводило к воспалительным лихорадкам. Ключевыми симптомами воспалительной лихорадки были покраснение, отек, боль, жар и быстрый, полный пульс.Все, что способствует быстрому изменению температуры, например перенапряжение или необычно острая пища, может вызвать цепную реакцию, которая приведет к воспалению. Опираясь на механические теории тела и вновь обращая внимание на поведение жидкостей, врачи усложнили простые гуморальные объяснения болезней. Предполагалось, что кровь как жидкость ведет себя так же, как и другие жидкости. При нагревании жидкости движутся быстрее; в замкнутой системе человеческого тела перегретая кровь слишком быстро текла по телу, вызывая трение.Это трение, в свою очередь, вызывало больше тепла и подавляло выделение пота и мочи, что ставило под угрозу естественные средства тела для изгнания болезней. Врачи полагали, что удаление небольшого количества крови уменьшит давление и трение в системе кровообращения и позволит телу вернуться к здоровому состоянию.

Взяв ланцет, я закатываю рукав и указываю на сгиб локтя, где сквозь кожу слабо видны голубые вены. Как правило, объясняю я, кровь пропускали через эти вены путем венизекции, когда ланцет — маленькое заостренное лезвие, которое аккуратно складывается в деревянную рукоятку, как крошечный швейцарский армейский нож, — используется для небольшого разреза ниже филе — петлевой повязки. затягивается на плече, чтобы контролировать кровоток.Сегодня этот процесс похож на донорство крови, за исключением того, что взятая кровь будет выброшена. Аптекари и врачи, стремясь быть систематичными и научными, часто ловили вытекающую кровь в кровоточащую чашу — блюдо с ручкой, на котором выгравированы линии, указывающие объем содержимого в унциях. Объем удаляемой крови, предупредил Бьюкен, «должен быть пропорционален силе пациента и силе болезни». Как правило, достаточно однократного кровопускания, но если симптомы сохраняются, можно рекомендовать повторные кровопускания.

Посетители, как правило, не верят тому, что процедура была довольно обычной и что люди делали ее дома без присмотра медицинского работника. Кровопускание иногда рекомендовалось для стимуляции менструации или стимулирования производства свежей крови. Как опубликованные медицинские труды, так и частные документы предполагают, что народные традиции кровопускания по разным причинам сохранялись на протяжении восемнадцатого века.

Современные гости ставят под сомнение как безопасность, так и эффективность кровопускания.Что касается безопасности, то в целом это была процедура с низким уровнем риска; одна из функций кровотечения заключалась в том, чтобы выталкивать патогены из организма, тем самым ограничивая риск инфекций, передающихся через кровь. Обычное кровопускание обычно ограничивалось шестью или восемью унциями крови. Для сравнения, сегодня доноры крови дают шестнадцать унций. Человеческое тело на самом деле довольно устойчиво и может выдержать значительную потерю крови, поэтому даже в острых случаях, когда кровь неоднократно пропускалась, обескровливание вряд ли могло быть причиной смерти. Один известный случай, который иногда приводят посетители, — это смерть Джорджа Вашингтона в декабре 1799 года.Хотя точно установить обстоятельства сложно, доктор Дэвид Моренс из Национального института здравоохранения утверждает, что первый президент страдал острым бактериальным эпиглоттитом. Надгортанник — это небольшой лоскут, который предотвращает попадание пищи в дыхательные пути или воздуха в желудок; когда он заражается, он опухает, что делает прием пищи, питье и дыхание все более затруднительным и, в конечном итоге, невозможным. Согласно записям, сделанным тремя врачами, лечившими Вашингтон, он перенес четыре кровопускания за двенадцать часов, удалив в общей сложности 80 унций крови — предел того, что можно было выжить.Это агрессивное лечение предвещало «героическую» медицину девятнадцатого века и далеко не соответствовало рекомендациям более ранних врачей, таких как Бьюкен. Тем не менее, Моренс подозревает, что причиной смерти стало удушение, а не кровопускание.

Таким образом, хотя кровопускание, вероятно, привело к небольшому количеству смертей, оно также спасло несколько жизней. Помимо возможного эффекта плацебо, основная эффективность кровопускания заключается в лечении редких генетических заболеваний крови, таких как полицитемия (перепроизводство эритроцитов) и гемохроматоз (нарушение перегрузки железом).Таким образом, хотя логика кровопускания казалась разумной, это было связано с отсутствием критической информации. «Что на самом деле вызвало большинство болезней, которые врачи пытались лечить кровопусканием?» Я спрошу. «Микробы!» — окликает посетитель. «К сожалению, — отвечаю я, — пройдет еще семьдесят пять лет, прежде чем медицинский истеблишмент признает, что мы все покрыты микроскопическими организмами, которые могут нас убить».

---

Простуда

Однако большинство медицинских рекомендаций не были такими уж странными. Врачи восемнадцатого века стремились «помочь природе» в борьбе с болезнями, рекомендуя режимы — изменения поведения, окружающей среды и диеты, которые, как считалось, способствовали выздоровлению. Врачи и опекуны вызывали рвоту («восходящая чистка»), дефекацию («нисходящая чистка»), мочеиспускание и/или потоотделение, чтобы помочь организму избавиться от вредных веществ, и предлагали диеты, которые, как считалось, помогали согреть, охладить или укрепить тело. тело. Когда посетители спрашивают, какое лекарство чаще всего прописывают, мы не можем дать им прямого ответа — аптекари следили за долгами и кредитами, но не за тем, что было куплено, — но мы говорим им, что самой распространенной категорией лекарств, которые мы хранили, было слабительное. .Поддержание нормального пищеварения было приоритетом в восемнадцатом веке.

Простуда была с человечеством в течение очень долгого времени: она была описана еще в 1550 г. до н.э. в египетском медицинском тексте, известном как папирус Эберса. Викисклад

Посетители часто удивляются, узнав, что они сами невольно следуют режимам, часто из-за тех же самых распространенных заболеваний, которые сразили наших колониальных и революционных предков. Пример, который я обычно использую, — это обычная простуда, от которой, увы, никогда не было лекарства.Глядя на ряд детей, обычно прижатых к прилавку, я спрашиваю: «Когда вы болеете и не можете ходить в школу, вы больше отдыхаете или больше занимаетесь спортом?» «Отдых», — хором отвечают они. — А где ты отдыхаешь? «В постели.» — А что ты много ешь, когда болеешь? «Суп» и «сок» — обычные ответы. — Ты ведешь себя почти так же, как вел бы себя двести пятьдесят лет назад! Я говорю им. «Врачи рекомендовали отдыхать в теплом и сухом месте и есть легкую и легко усваиваемую пищу, включая бульоны и супы.”

Посетители очарованы и часто очарованы, узнав, что лечение простуды практически не изменилось. «Когда вы принимаете лекарство от простуды, — продолжаю я, — вы чувствуете себя лучше или простуда проходит?» Большинство людей ошеломлены, когда считают, что большинство лекарств восемнадцатого века и сегодня предназначены для облегчения симптомов. Тогда, как и сейчас, отдельные лица и семьи выбирали средства от заложенности носа, кашля и лихорадки.

---

Хирургия

В то время как лечение болезней имеет аспекты как чуждые, так и знакомые, наше отдаление от наших предков действительно проявляется в сравнительно примитивных уровнях хирургии и акушерства. Поскольку брезгливость гостей сильно различается, а переводчикам не рекомендуется вызывать тошноту или обмороки, мы должны действовать осторожно.

Хирургия, шокированы посетители, до недавнего времени не была престижной профессией. В восемнадцатом веке любое физическое вмешательство в медицинских целях считалось хирургическим: перевязка, чистка зубов, кровопускание.В то время как в Англии аптекари были отдельными, в колониях аптекари часто брали на себя хирургические обязанности; низкая плотность населения обычно мешала специализации за пределами крупных городов. В Англии хирурги делили гильдию (профессиональную организацию) с парикмахерами, которые выдергивали зубы и пускали кровь, а также ухаживали за волосами и укладывали их. Полномочия хирурга были более широкими: они вправляли сломанные кости, при необходимости ампутировали конечности и удаляли поверхностные опухоли, что требовало большего знания анатомии.

Простые перерывы можно было установить вручную, как это делается сегодня.Я часто привожу себя в качестве примера — мое запястье согнулось примерно в пятнадцать градусов после неудачного падения несколько лет назад. Я объясняю, что мое запястье было вправлено вручную, без обезболивания, как это могло быть в восемнадцатом веке. (Вы знаете, что вы историк, когда вы думаете об этом, сидя на каталке, пока врач дергает ваши кости в правильное положение.)

До того, как в девятнадцатом веке были разработаны гипсовые повязки, сломанные кости можно было только шинировать. На этой гравюре показаны более сложные шины для сломанных ног.Добро пожаловать Изображения

Два фактора ограничивали объем хирургических операций в восемнадцатом веке. Во-первых, отсутствие антисептики; не зная теории микробов и, следовательно, плохо контролируя инфекции, хирурги избегали кишок и делали операции максимально простыми и эффективными. Второй была боль.

Посетитель всегда спрашивает: «Что они сделали для боли?» Когда им говорят «ничего», они бледнеют, а затем начинают спорить.

«Опиум вызывает у вас рвоту, и вы связаны во время операций и часто на спине.Вы бы не хотели задохнуться во время операции».

«Они должны были сделать ЧТО-ТО! Хотя бы несколько рюмок виски.

Хотя мы не можем быть уверены, что люди делали дома или в ожидании прибытия врача, врачи выступали против употребления спиртных напитков перед операцией из-за усиления кровотечения. Иногда посетитель спрашивает, били ли пациентов по голове, чтобы они потеряли сознание.

«Ну, боль, вероятно, все равно тебя разбудит, — говорю я, — и теперь у тебя травма головы, а также ампутация.”

Как правило, ампутации длились менее пяти минут, что сводило к минимуму риск заражения и шансы пациента испытать шок от потери крови и боли. Однако конечности не были просто отрублены. Хирурги могут перевязать крупные кровеносные сосуды, чтобы уменьшить кровопотерю, а хирургический набор, который мы демонстрируем, показывает специальные ножи, пилы и мышечные ретракторы, используемые хирургами для создания закрытых культей вокруг отрубленной кости.

Удаление неприятных опухолей было еще одной проблемой, с которой сталкивались хирурги, обычно из-за рака молочной железы.Это удивляет некоторых посетителей, которые склонны думать о раке как о современной болезни. У меня даже был посетитель, который настаивал на том, что не могло быть раком двести лет назад, когда не было химических пестицидов или консервантов. Я сообщил ему, что рак также может возникать в результате естественных мутаций или сбоев в работе клеток — он обнаруживался даже у динозавров. Мастэктомия проводилась тысячи лет. Поскольку не было средств нацеливаться на опухоли и контролировать их, агрессивный рост иногда вызывал изъязвление кожи, вызывая сильную боль и вызывая неприятный запах.Такие лекарства, как настойка мирры, очищали язвы и уменьшали запах, но не ограничивали рост рака.

Когда изъязвление делало боль невыносимой или размер опухоли мешал повседневной деятельности, страдальцы прибегали к хирургическому вмешательству. Хирурги стремились удалить всю опухоль, полагая, что, если рак не будет искоренен полностью, он проникнет внутрь, где они не смогут его вылечить. Они были наполовину правы; Рак склонен к повторному появлению в других частях тела.К сожалению, удаление опухолей вызывает это — опухоли выделяют гормоны, которые предотвращают пролиферацию раковых клеток в других частях тела. Удаление опухолей высвобождает спящие раковые клетки, которые были распределены по всему телу. Без антисептики и анестезии хирурги не могли проследить рак внутрь.

---

Акушерство

Рождение ребенка было тайной, частично раскрытой в восемнадцатом веке. Выдающиеся британские врачи обратили свое внимание на анатомию и физиологию развития плода и провели вскрытия, что, возможно, стало возможным благодаря торговле свежеубитыми трупами в крупных британских городах.

Иллюстрация развития плода в «Трактате о теории и практике акушерства» Уильяма Смелли . Добро пожаловать Изображения

Уильям Смелли, шотландский врач, создал одни из самых точных иллюстраций и описаний родов, доступных на тот момент. В «Трактате о теории и практике акушерства» Смелли поощрялось присутствие врачей-мужчин в родильном зале, традиционно разделяемом по половому признаку. Европейские медицинские школы начали предлагать серию лекций по акушерству, по результатам которых выдается сертификат.Подавляющее большинство женщин, особенно в сельской местности, по-прежнему рожали традиционные женщины-акушерки, но мужчины-акушеры были недавно оснащены для того, чтобы справляться с редкими чрезвычайными ситуациями при затрудненных родах. Акушерские щипцы стали более широко доступными в течение восемнадцатого века, хотя они все еще вызывали тревогу; Смелли рекомендовал, чтобы «операторы» носили разрозненные лезвия щипцов в боковых карманах, устраивались под простыней и только потом «вынимали и располагали лезвия по бокам от больного; благодаря этому он часто сможет родить щипцами так, чтобы их не заметила ни сама женщина, ни кто-либо из ассистентов.”

В магазине мы редко говорим о другом оборудовании врачей-мужчин, опасаясь расстроить посетителей или вызвать споры. Мужчины продолжали носить с собой «разрушительные инструменты», которые долгое время использовались для извлечения зародышей, чтобы спасти мать. С помощью щипцов акушерка двигалась в направлении родов над расчленением, но это оставалось неизбежной задачей, прежде чем можно было безопасно выполнить кесарево сечение. Несмотря на это избегание, оно периодически всплывает и заставляет меня как переводчика полагаться на недомолвки.Один особенно неприятный случай произошел с одиннадцатилетней девочкой, которая спросила о застревании младенцев во время родов. Объяснив, как используются щипцы, она спросила: «Что, если это не сработает?» Лучшее, что я мог придумать, было: «Тогда врачам пришлось вытащить ребенка любыми средствами, чтобы женщина не умерла». Она почувствовала мое уклонение и продолжила: «Как они это сделали?» Не желая объяснять, как врачи использовали ножницы и крючки перед группой детей, я с отчаянием посмотрела на ее мать.К счастью, она почувствовала мою панику и вывела дочь наружу; какое объяснение она предложила, я не знаю.

Примеры некоторых «разрушительных инструментов», которые были у акушерок. Добро пожаловать Изображения

К счастью, у большинства женщин роды проходили без осложнений и не нуждались в услугах акушерки. Рождение не было столь опасным, как думают многие посетители. Хотя один посетитель сообщил мне, что все женщины умерли при родах, человеческая репродукция в целом работает довольно хорошо.Американские колонисты наслаждались удивительно высокой рождаемостью. Несмотря на региональные различия, материнская смертность, вероятно, составляла около двух процентов, что примерно в десять раз превышает уровень материнской смертности в Соединенных Штатах (которые значительно отстают от других развитых стран). Повторное деторождение усугубляло эти риски; примерно 1 из 12 женщин умерла в результате родов в течение своей жизни. Роды были основной причиной смерти женщин в период полового созревания и менопаузы.

Улучшения в области антисептики, дородового ухода, наблюдения за плодом и матерью и планирования семьи за последние два столетия еще больше отдалили рождение от смерти.Страх смерти изменил отношение родителей к младенцам и детям, отношение пар к деторождению и репродуктивные стратегии. Хотя этот страх сохраняется и сегодня, он гораздо более сдержан, чем два века назад.

---

Американцы сегодня живут в мире медицинских привилегий, невообразимых для их колониальных предков. Не потому, что мы умнее или лучше, чем были двести пятьдесят лет назад. Мы являемся бенефициарами ряда инноваций, которые коренным образом изменили наше представление о теле и уменьшили некогда распространенные угрозы.Посетители Аптекарской лавки сегодня думают о головных болях как о своей самой частой медицинской проблеме, потому что многие неотложные болезни были сняты со стола.

С этой привилегированной точки зрения слишком легко смотреть свысока на тех, кто верил в кровопускание или прибегал к ампутации сломанных конечностей. Но стремление сделать что-то для лечения болезни, искать объяснения болезни как средства контроля, стремиться отсрочить смерть — эти импульсы не изменились.

Как я часто говорю посетителям — дайте двести пятьдесят лет, и мы тоже будем выглядеть глупо.

Дилемма врачей во французских дебатах по оспе в 18 веке | ДЖАМА

С момента введения прививки от оспы в 18 веке В Европе врачи и пациенты одинаково задавались вопросами индивидуального риск, последствия для общественного здравоохранения и баланс интересов личности и государство. Принятие такой превентивной меры исторически основывалось на расчет риска, сопряженного с неизвестными и неопределенностями; например, риск инфекция против риска профилактики.Несмотря на математическую демонстрацию безопасность и эффективность прививки для общества в целом, трепет помешал его всеобщему признанию во Франции 18-го века, подчеркнув иногда несовпадающие интересы личности и государства.

Новая форма медицинских знаний — статистическая оценка риск — возник в результате дебатов о прививках от оспы во Франции в 18 веке. После почти двух десятилетий ограниченного успеха в убеждении французов сделать прививку подчеркнув успешную практику этой процедуры в Турции, Китае и Англия, философов , ведущих философов, политические и социальные писатели французского Просвещения сделали математический аргумент в пользу прививки. В апреле 1760 года Даниил Бернулли предложил Франции Королевская академия наук первая математическая теория распространения инфекционного заболевания. ¹ Убежден, что математика предоставила нормативные доказательства, которые заставят людей делать прививки, Бернулли разработал формулы для распространения оспы и для пользы что универсальная прививка обеспечит. Он пришел к выводу, что универсальный практика прививки увеличит ожидаемую продолжительность жизни при рождении на 2 года и 2 мес. ² Учитывая чистую выгоду, которую прививки, сделанные индивидууму и обществу, Бернулли постулировал, что рациональное люди будут делать прививки, несмотря на риск гибели 1 из 200 от процедура. Однако, к большому удивлению Бернулли и его коллег-философов , , французы продолжали избегать прививок.

В своей книге 1767 года « Новые размышления о практике». Прививки итальянский врач Анджело Гатти зафиксировал то, что имел, на 2 десятилетия сорвало усилия Бернулли и философов по продвижению добровольное принятие прививки. Гатти утверждал, что без полной уверенности из-за его безопасности прививка никогда не будет широко практиковаться. Прививка решение повлекло за собой расчет риска — гарантированного риска легкого случай оспы, вызванной прививкой, в ближайшем будущем по сравнению с неопределенной вероятностью заражения естественной, более вирулентной оспой в будущем. Испытывающий философы , Гатти утверждали, что люди не рассматривал медицинский риск через призму математического расчета.Эхо аргументы энциклопедиста Жана ле Ронда д’Аламбера, Гатти подчеркивал первостепенное влияние субъективного, психологического опыта индивида. Риск смерти в краткосрочной перспективе от прививки был парализующим психологический эффект. Гатти писал: «Немедленный риск, каким бы незначительным он ни был, всегда произведет большее впечатление, чем очень большое, но далекое и неопределенное один.» ³ Заботится прежде всего о самосохранении, ни один человек не хотел быть 1 из 200, кто погибнет от прививки. В На практике, утверждал Гатти, люди оценивали прививки не на основе статистики но при восприятии его издержек и выгод ценность, которую человек придавал своему собственной жизни, а также качество и тип жизни, к которой он стремился.

Хотя французское медицинское сообщество не предпринимало усилий по вакцинации в 1750-х, к 1760-м корпорация врачей воспринималась как единственное лицо, способное убедить общественность сделать прививку. Прививка Адвокат Пер д’Антреколь писал: «Общественность ждет…. . конкурс между светилами [на Медицинском факультете]; его решение без сомнения, положит конец всем спорам, которые были подняты относительно [прививки.]» ⁴ Философы считал, что медицинское сообщество может подавить психологические, субъективные опасения которые препятствовали прививке, свидетельствуя о безопасности и эффективности прививки. Тем не менее французский медицинский истеблишмент вряд ли был естественным союзником философов. Процедура потребовала изменения представлений врачей об их роли, превращая их в распространителей болезней, а также в целителей, поскольку прививка повлекло за собой занесение вирусного вещества из гноя вирулентной оспы. В пределах Через 7-10 дней прививка заболела легкой формой болезни. ⁵ При этом врачи действовали осторожно, осведомлённо их ограниченного понимания этиологии оспы и прививки влияние. В 1770-х годах врачи выражали озабоченность по поводу того, может ли прививка обеспечивал пожизненную защиту от заражения оспой, будь то прививки распространять естественную оспу, и была ли оспа, вызванная прививкой (известная в XVIII века как «искусственная оспа») была менее опасна, чем естественная оспа.Одновременно врачи столкнулись с требовательным и эмоционально заряженным общественность, которая называла «убийцами» тех, кто потерял пациентов из-за прививки и еще обвинили врачей, отказавшихся делать прививки, в соучастии в тысячах смертей. ^{6 ,7} Общественные потребность в действии в ситуации, когда общественное благо было плохо определено оказал огромное давление на совещательную, ориентированную на консенсус культуру французской медицинской гильдии 18 века.

Тяжелая, затяжная эпидемия оспы в Париже зимой 1762-1763 гг. вынудил французское медицинское сообщество выйти на передний план дебатов о прививках.Верховный суд Франции, Parlement de Paris, издал приказ о прекращении практики прививок и просьбы к Парижскому медицинскому факультету правило о его эффективности и безопасности. ⁸ Парламент ответ на общественное мнение о том, что прививка способствовала вспышке суровость гальванизировала медицинское сообщество. Дебаты на медицинском факультете последовал в конце лета 1764 года. Более 2 часов Гийом-Жозеф де Л’Эпин, лидер врачей против прививок, перечислил аргументы прививки сторонников, а затем опроверг каждого из них. ⁹ Его дискурс, сосредоточенный на безопасности: прививки следует избегать, потому что она может привести к смерти.

На следующей неделе Антуан Пети выступил со сравнительно краткой речью. в пользу терпимости к прививкам. Подобно де Л’Эпину, Пети сосредоточился на безопасность и эффективность прививки, но пришел к противоположному выводу. Прививку следует терпеть при условии, что успешная прививка предотвратила рецидивов заболевания и пока искусственной оспы оставалось меньше опаснее натуральной оспы.Пети привел причину и исторический пример для обоснования своей позиции. Если бы прививка не сработала, ее бы не было. практикуется веками в Турции и Азии и десятилетиями в Англии. ¹⁰

Помимо подчеркивания безопасности и эффективности прививки, Petit утверждал, что прививка отвечает национальным интересам. Вторя статисту, Бернуллианской точки зрения, Пети утверждал, что универсальная прививка быть чистым товаром, стимулирующим экономический рост и обеспечивающим защиту от депопуляция. ¹¹ В эпоху демографического сила считалась императивом для статуса Франции как европейской державы, прививки за счет снижения смертности от оспы с 1 на 7 до 1 на 200, дало государству существенное преимущество. Как писал Пети: «И если кто-то увидит в будущем бесчисленное потомство, которое родится от людей, спасенных Прививка, нужно также видеть, что если бы существовала европейская нация, которая принял прививку своим детям, в то время как соседние народы отвергли Это . . . эта нация [которая не делает прививку] окажется фатально ослабленной и другие без труда покорят его». ¹⁰

Несмотря на то, что врачи признали прививку пользу личности и государству, Пети и его коллеги прекратили если не выступать за его универсальное принятие. Пети признал, что медицинские сообщество не хотело санкционировать использование нового профилактического средства, которое в конечном итоге могло бы быть дискредитированным, навлекая позор на врачей.И все же, что более важно, Пети и его коллеги выступали за примат индивидуального и семейного выбора. Они считали, что третьи стороны, даже лицензированные врачи, не должны навязывать их взгляды на вакцинацию больных; решение использовать потенциально смертельная профилактика должна быть зарезервирована для пациента и его семьи. Пети коллега Гатти также отметил, что решение о прививке следует принимать физическим лицом или, в случае несовершеннолетнего, ближайшими родственниками.

Вместо того, чтобы использовать свой профессиональный авторитет для влияния на королевскую политику рекомендуя всеобщее принятие или запрещение прививки, сообщество присоединилось к философам в просвещении публики, тем самым способствуя информированное принятие решения пациентом. Медицинские и непрофессиональные журналы опубликовали сотни статей об оспе и прививках между 1755 и 1775 годами. Врачи рассказал об успешных прививках знаменитостям, в первую очередь прививка детям герцога Орлеанского в 1756 году — и даже собственных детей.Подчеркивая безопасность, надежность и душевное спокойствие, обеспечиваемое прививкой, медики сопереживали мучительным решение, стоящее перед потенциальными прививками. Медицинское сообщество поняло личный, семейный характер решения о прививке, потому что врачи воспринимали они были в аналогичном положении по отношению к своим пациентам как родители были по отношению к своим детям. Оба боролись с тем, как сбалансировать риск, связанный с прививкой вины, которая может возникнуть в случае непривитые люди заболевают натуральной оспой.

Уважая сентиментальные соображения, связанные с прививкой и подчеркивая, что прививка должна быть личным и семейным решением, медицинское сообщество узаконило чувства как рациональное основание для возражений к прививке. Медики выявили ограничения статистической оценки риска в формировании общественного восприятия, выдвигая на первый план множество способов, которыми люди могут действовать, сталкиваясь с медицинским риском. При этом они также помогли разоблачить хрупкие основы французской кампании прививок, основанной на добровольном участии и наивной вере в то, что прививки всегда в интересах как личности, так и государства.Тем не менее в неудаче разрешить конкурирующие и часто противоречащие друг другу интересы национального благосостояния, общественное здоровье и индивидуальный выбор, французское медицинское сообщество 18 века в конечном итоге не продвинули дело пропрививки. Действительно, французы сделали не применять широко профилактические меры против оспы до тех пор, пока Дженнер не станет более безопасным метод вакцинации против коровьей оспы заменил прививку в 19 веке. ¹¹

1.

Брэдли Л. Прививка от оспы: математика восемнадцатого века Спор . Ноттингем, Англия: Ноттингемский университет; 1971:6.

2.

Бернулли Д. De la death causée par la petite vérole, et des avantages de l’inoculation pour la prévenir. В: Мемуары Королевской академии des Sciences — Histoire Année 1760. Париж, Франция: Imprimerie Рояль; 1766:29.

3.

Гатти А. Nouvelles Refléxions sur la Pratique de l’Inoculation. Париж, Франция: Chez Joseph Galeazzi; 1767:160-161.

4.d’Entrecolles P. Extrait de divers ouvrages sur l’inoculation de la petite vérole. J Med Chir Pharm. 1763;16:387.Google Scholar5.

Раснок А.  Основные счета: количественная оценка здоровья и населения в Англии и Франции XVIII в. Кембридж, Массачусетс: Издательство Кембриджского университета; 2002: 43-44.

6.

Пуансине А. Прививка: Поэма монсеньера герцога Орлеанского . Париж, Франция: 1756; 1-10.

7.

де ла Кондамин К. Lettres M. де ла Кондамин а М. ле доктор Мати: Sur l’État Présent de l’Inoculation en France. Париж, Франция: Chez Prault, Pissot, Durand, Panckoucke; 1764:51.

8.

de La Condamine C. Suite de l’histoire de l’inoculation de la petite vérole, depuis 1758 jusqu’en 1765, Troisième Mémoire. В: Histoire de l’Académie Royale des Sciences. Париж, Франция: Imprimerie Royale; 1768: 517-518.

9.

Миллер Г. Принятие прививки от оспы в Англии и Франция.  Филадельфия: University of Pennsylvania Press; 1957: 235-236.

10.

Petit A. Rapports en faveur de l’inoculation. In: Luaccent-cu]s à la Faculté de Médecine de Paris & Imprimés par son Ordre . Париж, Франция: Дессен; 1766.

11.

Хопкинс DR. Величайший убийца: оспа в истории.  Чикаго, штат Иллинойс: University of Chicago Press; 2002:81.

Медицина в Атлантическом мире — Атлантическая история

Введение

Различные медицинские традиции из Африки, Европы и Америки объединились в Атлантическом мире между 16 и 19 веками, и все они в результате изменились. При первом контакте у всех троих были важные общие элементы: медицинские традиции каждого места имели религиозное измерение, хотя в одних оно было сильнее, чем в других, и все трое использовали различные растительные лекарства. Хотя европейцы традиционно признавали связь религии и медицины (больничные медсестры, например, часто были религиозными деятелями, а молитва составляла часть процесса исцеления), они не признавали законными религиозные компоненты африканской или индейской медицины.В некоторых случаях они осуждали эти практики как колдовство, в то время как в других они не признавали важнейших церемониальных компонентов медицинского и лечебного процесса. Европейцы, однако, стремились получить ботанические лекарства из Америки и отправились на поиски растений, а также знаний об этих растениях, чтобы повысить свои собственные лечебные возможности. Первоначально поделившись некоторыми ботаническими знаниями с европейцами, коренные американцы в конечном итоге проявили нежелание делиться такими знаниями. Они с большей вероятностью делились растительными лекарствами с африканцами, у которых были схожие традиции и растения, а также знания.Медицинские техники как африканцев, так и коренных американцев менялись по мере того, как целители учились друг у друга, а афро-карибские целители разработали обиа, который имел множество применений, некоторые из которых были лечебными. Европейская медицина также изменилась в этот период. Большинство европейских медицинских традиций опирались на взгляд на тело как на состоящее из четырех дош, а здоровье зависело от стабильного баланса между внутренними доками и внешними элементами. Дисбаланс может привести к ухудшению здоровья, а повторная калибровка этого баланса может восстановить здоровье.В течение 17 и 18 веков отношения между телом и окружающей средой приобрели известность в европейской медицинской мысли, особенно по мере того, как все большее число людей покидало родную среду, чтобы отправиться в далекий климат. Идея о том, что здоровье людей зависит от окружающей их среды, привела к акценту на профилактической медицине посредством рационального использования окружающей среды, и эти идеи способствовали появлению новой области общественного здравоохранения. Тем не менее, врачи продолжали полагаться на лекарства на растительной основе, такие как ревень, халап, кора хинного дерева, корень гремучей змеи, аррорут, кизил и многие другие.В то время как коренные американцы, африканцы и европейцы иногда использовали одни и те же растения для лечения одних и тех же заболеваний, а африканцы и европейцы извлекали пользу из методов прививки, культурные различия и разное понимание здоровья, медицины и тела препятствовали всестороннему слиянию медицинских методов. В результате здравоохранение и медицина оставались специфичными в культурном, региональном, этническом и экономическом отношении во всем атлантическом мире.

Общие обзоры и отредактированные сборники

В то время как большинство (монографических) обзоров медицины атлантического мира посвящены Британской Северной Америке, отредактированные сборники могут иметь более широкий охват и давать более полную картину предмета.Тем не менее, несколько обзоров заслуживают внимания: Duffy 1993 утверждает, что медицина и медицинская практика в колониальной Британской Америке развивались как отдельная единица, отличная как от британской, так и от индейской медицины, но включающая в себя черты обеих. Reiss 2000 предлагает довольно полный обзор болезней, здоровья, медицины и лечения в колониальной Британской Америке, включая особенно распространенные болезни и их лечение. Leavitt and Numbers 1985 содержит широкий круг тем, в основном о Соединенных Штатах 19 века, от акушерства до желтой лихорадки, медицины окружающей среды и развития медицинской профессии, хотя в эссе (за некоторыми исключениями) в подавляющем большинстве обсуждается белое население. .Позднее отредактированный Ливиттом сборник (Leavitt, 1999) представляет собой существенный отход от этой модели, а ряд статей о женском здоровье в Америке с 17 по 20 век одновременно вдумчив и всеохватен (хотя основная часть работ посвящена 19 и 20 векам). веков). Очерки в Arnold 1996 не имеют исключительно атлантической тематики, хотя некоторые из них касаются медицины, болезней, здоровья и медицинских знаний в Бразилии, Западной Африке и Карибском бассейне. Delbourgo and Dew 2008 предлагает эклектичный сборник эссе о связи между миром природы и медицинскими знаниями; выдающиеся работы включают эссе о Бразилии и Сан-Доминго, а также эссе Сьюзан Скотт Пэрриш об обмене, производстве и сокрытии знаний коренных народов, африканцев и европейцев в британской колониальной Америке. Cook and Walker 2013 — это специальный выпуск журнала Social History of Medicine , в котором редакторы собрали очерки о прививках от оспы, биоразведке и трансатлантических медицинских сетях. Введение Кука и Уокера к этому сборнику дает хороший обзор новейшей историографии медицины в международном атлантическом мире. Наконец De Barros и соавт. 2009 фокусируется в основном на 19-м и 20-м веках. Но эссе охватывают широкий круг мест, народов и предметов, и сегодня это один из лучших редактируемых сборников медицины в атлантическом мире.

• Арнольд, Дэвид, изд. Теплый климат и западная медицина . Amsterdam: Rodopi, 1996.

  Более половины этих эссе носят атлантический характер и обсуждают медицинские знания и практику в различных «теплых» местах. Существует небольшой имперский уклон, поскольку основное внимание в других местах, как правило, уделяется тому, как европейские практикующие врачи изменили свою практику из-за контактов с другими.

• Кук, Гарольд Дж. и Тимоти Д. Уокер. «Обращение медицины в Атлантическом мире раннего Нового времени. Социальная история медицины 26.3 (2013): 337–351.

  Объясняет, с какими усилиями европейские практикующие врачи и торговцы закупали различные продукты и специи для медицинских целей в период раннего Нового времени. Утверждает, что европейская медицина изменилась с гуморального подхода на подход, ориентированный на простые лекарственные вещества и соединения, поскольку во всем мире стало доступно больше продуктов. Этот вводный обзор предшествует специальному выпуску журнала, посвященному распространению медицинских знаний в атлантическом мире и содержащему статьи Пабло Гомеса и Тимоти Уокера (см. «Иберийская Атлантика»), Лонды Шибингер о прививке от оспы и Ренате Уилсон о трансатлантических медицинских сетях. .

• Де Баррос, Хуанита, Стивен Палмер и Дэвид Райт, ред. Здоровье и медицина в странах Карибского бассейна, 1800–1968 гг. . New York: Routledge, 2009.

  Как следует из названия, большинство эссе в этом отредактированном сборнике относятся к 19-му и 20-му векам, но тематика отличается от других сборников, с несколькими на испанском Карибском море и одним на датском. Вест-Индия.

• Дельбурго, Джеймс и Николас Дью, ред. Наука и Империя в Атлантическом мире .New York: Routledge, 2008.

  Хотя медицина не является главной темой этого сборника, она фигурирует в нескольких эссе. Главными среди них являются глава Франсуа Регура о месмеризме в Сан-Доминго; Статья Хунии Феррейры Фуртадо о Бразилии 18-го века и включении португальскими врачами местных медицинских знаний в их мировоззрение; и эссе Сьюзан Скотт Пэрриш о Британской Америке, в котором обсуждается восприятие белыми знаний африканцев о растениях, как ядовитых, так и лекарственных.

• Даффи, Джон. От юмора к медицине: история американской медицины . Urbana: University of Illinois Press, 1993.

  Отчет о развитии медицинской практики и врачей в Британской Америке. Первые главы посвящены 18 веку и колониальной медицине в отличие от местной и британской медицины.

• Ливитт, Джудит Уолцер и Рональд Л. Числа, ред. Болезнь и здоровье в Америке: чтения по истории медицины и общественного здравоохранения . Madison: University of Wisconsin Press, 1985.

  Хороший обзор медицины и общественного здравоохранения в Соединенных Штатах 19-го века для женщин и мужчин всех классов, хотя в основном белых.

• Ливитт, Джудит Уолцер, изд. Женщины и здоровье в Америке: исторические чтения . 2 изд. Madison: University of Wisconsin Press, 1999.

  Разнообразные статьи о женском здоровье, в том числе важные разделы о медицинских работниках и общественном здравоохранении.Вклады также охватывают такие темы, как фертильность, роды, сексуальность и психические заболевания для женщин разных рас и национальностей.

• Рейсс, Оскар. Медицина в колониальной Америке . Lanham, MD: University Press of America, 2000.

  Всесторонний обзор болезней, здоровья, медицины и лечения в (в основном белых) британской колониальной Америке.

Пользователи без подписки не могут видеть весь контент на эта страница.Пожалуйста, подпишитесь или войдите.