Истинная красота человека заключается в его душе и поступках аргументы: Внутренняя красота человека - аргументы ЕГЭ - Управленческое образование

Содержание

Внутренняя красота человека — аргументы ЕГЭ

Тезисы

Истинная красота человека не зависит от его внешнего облика
Красив тот, кто совершает нравственные поступки
Самое важное в человеке порой невозможно увидеть глазами
Внешняя красота не всегда является отражением богатого духовного мира личности
Бывает, что люди, внешне кажущиеся привлекательными, совершают абсолютно безнравственные поступки
Человек с по-настоящему красивой душой своим присутствием создает особую, ни с чем не сравнимую атмосферу

Аргументы

Л.Н. Толстой «Война и мир». В детстве Наташа Ростова, одна из героинь великого романа-эпопеи, не была красивой. Внимание, прикованное к ней, невозможно без внутренней красоты: как в детском, так и во взрослом возрасте она отличалась жизнелюбием, непосредственностью, чистой душой. Другая героиня, на которую следует обратить внимание — княжна Марья Болконская. Во внешности она явно уступала красавицам, прекрасными были лишь ее глаза. Но люди, способные чувствовать настоящую красоту, по достоинству оценили ее внутренние качества. Марье Болконской и Наташе Ростовой можно противопоставить Элен Курагину: в обществе восхищались ее красотой. Но это красота лишь внешняя. На самом деле Элен Курагина — глупый, черствый, эгоистичный, расчетливый, корыстный человек. Внешняя прелесть героини не компенсирует ее безнравственное поведение.

А.И. Солженицын «Матренин двор». У Матрены совершенно обыкновенная внешность. Единственная частичка внешнего облика, привлекающая внимание — ее прекрасная улыбка. Но для нас важна не внешняя красота, а внутренняя. Не даром автор пишет о том, что лицо хорошо лишь у того, кто в ладах с собственной совестью. Матрена — человек, от которого идет внутренний свет, душевное тепло. Это гораздо важнее, чем внешняя привлекательность.

Ф.М. Достоевский «Преступление и наказание». Свидригайлов, довольно богатый и ухоженный человек, на самом деле не отличается хорошими духовными качествами: он готов пойти на любую подлость ради собственной прихоти. Физическая красота и гадкий внутренний мир никак не сочетаются друг с другом: поначалу в этом тиране и насильнике можно увидеть прекрасного человека. Противоположен образ Сони Мармеладовой. Из-за недоедания, нищеты внешний вид девушки сильно страдает: бледная, худая, запуганная, носит ужасную одежду. Но внутренний мир Сони Мармеладовой прекрасен, несмотря на ее образ жизни и внешний облик.

О. Уайльд «Портрет Дориана Грея». В данном произведении проблема внутренней и внешней красоты является основной. В начале произведения мы видим в Дориане Грее робкого, стыдливого и невероятно красивого молодого человека. Красота — его источник власти: что бы ни сделал герой, облик его не меняется. Все изменения затрагивают лишь портрет юноши, нарисованный Бэзилом Холлуордом. Постепенно Дориан Грей превращается в бесчеловечное, безнравственное чудовище, совершившее много гадостей, включая даже убийство художника. Он все так же красив, как и многие годы назад, лишь на портрете изображено состояние его души. Дориан Грей желает покончить с ужасным изображением самого себя и погибает, вонзая кинжал в портрет. Внешняя красота оказалась для него губительна.

Антуан де Сент-Экзюпери «Маленький принц». Мудрые мысли Маленького принца могут многому научить даже взрослого. Наш герой говорил: «Зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь.» И можно без сомнения сказать, что он прав. Истинная красота внутри человека, в его душе, в его правильных поступках.

А.С. Пушкин «Капитанская дочка». В произведении мы не видим описания Петра Гринева. Совершенно не важно, красив ли он внешне. Вся красота этого человека выражается в его нравственных качествах, благородных поступках. Петр Гринев — человек чести, не позволивший себе предать Родину, бросить любимую девушку в опасности. Его поступки красивы, а значит, красив и он сам.

М. Шолохов «Судьба человека». То, что о человеке невозможно судить по внешности, доказывает образ Андрея Соколова, главного героя произведения. Он был вызван к немцу Мюллеру, когда был в плену. Изможденный трудом, голодный Андрей Соколов не мог в тот момент быть красивым внешне. Вся его красота проявилась в нравственных поступках: Соколов отказался пить за победу немецкого оружия, назло неприятелю не стал закусывать, несмотря на голод и отсутствие сил. По этим поступкам можно судить о том, что человек красив душой.

красоты, соотношения внутренней и внешней красоты, внешности, внутреннего мира, характера. » Рустьюторс

М.Ю. Лермонтов «Герой нашего времени»
Соотношение внешней и внутренней красоты рассматривается в романе М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени». Описывая своего товарища Вернера, Печорин делает акцент на том, что тот не очень красив: мал ростом, слаб, одна нога короче другой, у него огромная голова, неровный череп, маленькие черные глаза. Печорин указывает на то, что с первого взгляда Вернер «поражал неприятно», но мнение о нем менялось кардинально, когда «глаз выучится читать в неправильных чертах отпечаток души испытанной и высокой». Печорин не считает это помехой, ведь как он сам замечает, женщины имеют способность видеть внутреннюю красоту, поэтому очень часто «влюбляются в таких людей безумно». Несмотря на неприятную наружность, Вернер был чувствительным человеком, обладал сильным характером и был интеллектуалом, поэтому он привлекал людей не внешностью, а своим богатым внутренним миром. Пример доктора Вернера доказывает, что внешняя красота не важна, когда у человека богатый внутренний мир и доброе сердце.
ГЕРОЙ НАШЕГО ВРЕМЕНИ КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ
О. Генри «Мишурный блеск»
Самое важное не внешний блеск, а внутреннее содержание. Человека создает на количество наличных средств, а его душа. К таком вывод можно прийти, прочитав рассказ О. Генри «Мишурный блеск». Главный герой рассказа — молодой человек по имени Тауэрс Чендлер, который раз в 70 дней выдавал себя за богача. Ему казалось, что так он возвышает себя в глазах людей, но он ошибался. Однажды он повстречал прекрасную девушку, которой весь вечер «пускал пыль в глаза», рассказывая о своих богатствах. Он думал, что завоевал ее внимание, но не учел тот факт, что люди не всегда оценивают друг друга «по одежке». Для обеспеченной Мэриан деньги не были важны, ее интересовал внутренний мир человека. Позже, рассказывая сестре, кого она могла полюбить, Мэриан описывала Чендлера, но не того, каким он ей представился на улицах Манхэттена, а того, кем он являлся на самом деле. Спрятавшись за «мишурным блеском», Чендлер не смог показать свою натуру. Как объяснил он сам себе «костюм не позволял».Л.Н. Толстой «Война и мир»
Элен – единственная «вполне красивая» женщина, описанная Толстым, однако это едва ли не самый непривлекательный образ в романе. В ее красоте нет возвышающего душу начала, она возбуждает «гадкое чувство». Элен исключительно беспринципна и эгоистична, во всех своих действиях она руководствуется исключительно собственными прихотями. В своей беспринципности она не останавливается ни перед чем (история с вельможей и принцем). Элен противопоставляется Толстым княжне Марье – Марья, несмотря на свою некрасивость, богата внутренне, Элен – блестяща внешне, но духовно уродлива (форма без содержания). Элен неразвита и вульгарна, ее суждения примитивны, однако она принимает законы, по которым живет светское общество, и оборачивает их в свою пользу. Элен «проверяется» войной 12-го года, обнаруживая при этом собственное ничтожество, – все ее мысли о новом браке при живом муже, для чего она даже переходит в католичество, в то время как весь народ объединяется против врага под знаменами православия. Смерть Элен закономерна. Толстой даже не приводит истинной причины ее смерти, ограничиваясь скандальными слухами об этом, так как это для него не важно – Элен уже давно мертва духовно.
ВОЙНА И МИР КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕВОЙНА И МИР АНАЛИЗ
Антуан де Сент-Экзюпери «Маленький принц».
Внутренняя красота важнее внешней, она определяет человека, его поступки.
В подтверждение моих слов приведу пример из аллегорической сказки «Маленький принц» Антуана де Сент-Экзюпери. Маленький принц, оказавшись на Земле, замечает, что на ней существует бесчисленное множество роз, которые внешне ничем не отличаются от его любимой, покинутой розы. Однако он осознает, что они тем не менее ничуть не похожи на его розу. Они красивые, яркие, но «пустые». Маленький принц понимает, что самое главное «глазами не увидеть», а внешняя красота – это просто оболочка, важнее — душевные качества.
Аргумент из книги Д. Гранина «Листопад»
В книге «Листопад» Даниил Гранин вспоминает свою встречу с этим гениальным человеком. Полностью парализованный, прикованный к коляске, не имеющий возможности даже говорить, он кажется очень беспомощным ровно до тех пор, пока не понимаешь, что перед тобой один из выдающихся специалистов по астрофизике. Стивен Хокинг, несмотря на физические ограничения, ведет диалоги, читает лекции с помощью синтезатора речи. Он окончил Оксфорд и большую часть своих «подвигов» совершил уже после того, как его разбил паралич. «Все же безграничны возможности человека. Мы понятия не имеем, на что способен наш организм, наш ум, наша воля.» — пишет о нем Д.Гранин. Писатель с волнение вспоминает свою недолгую прогулку с выдающимся ученым, внутренняя сила и интеллект которого способны поразить любого.
Д.С. Лихачев. «Письма о добром и прекрасном».
Жизнь – это прежде всего дыхание. А «умер» — значит «перестал дышать». «Душно» бывает в доме, «душно» бывает в нравственной жизни. Нужно хорошенько выдохнуть все мелочные заботы, суету, избавиться от всего, что стесняет движение, давит душу, не позволяет принимать ценности и красоту жизни. Заметить красоту в природе, городе или человеке значит расширить сферу жизни. Надо уметь чувствовать и даже замечать то, что за пределами нашего восприятия. Самая большая ценность в мире – жизнь: чужая, своя, жизнь животного мира и растений, жизнь культуры. Жизнь бесконечно глубока. Мы всегда встречаемся с кем-то, чего не замечали раньше, что поражает нас своей красотой, неожиданной мудростью, неповторимостью.
М.Ю. Лермонтов «Герой нашего времени»
Внешность порой способна отражать духовный мир человека. Так, в романе «Герой нашего времени» М.Ю. Лермонтова главный герой Печорин размышляет о связи внешнего облика и характера человека. Описывая окружающих, особое внимание он уделяет их глазам. По мнению Печорина, глаза действительно являются зеркалом души. Например, глаза Бэлы «черные, как у горной серны, так и заглядывают в душу», глаза Казбича «огненные», что является отражением его дикого нрава. Такие же глаза и у брата Бэлы, когда он говорил о лошади, они сверкают, как два угля. Глаза Мери были «бархатными, обволакивающими», как и она сама. А в главе «Тамань» офицер встречает слепого мальчика, по лицу которого он не может понять, что последний из себя представляет: «Что прикажете прочитать на лице, у которого нет глаз». Вообще Печорин отмечает странную связь между наружностью человека и его душой, поэтому с предубеждением относится к людям, имеющим изъяны. Как будто внешний дефект связан с утратой части души человека.
ГЕРОЙ НАШЕГО ВРЕМЕНИ КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ

Внутренняя, истинная красота человека — аргументы

Антуан де Сент-Экзюпери «Маленький принц»

Маленький принц произнес очень мудрые слова, которые поймет далеко не каждый взрослый: «Зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь.» Он имел в виду, что внешность ничего не говорит о человеке. Главное — то, что у него в душе. Красивый человек может оказаться абсолютно безнравственным, а непривлекательный — личностью с высокими моральными принципами.

Ф.М. Достоевский «Преступление и наказание»

Свидригайлов с виду приятен. Внешность не выдает его ужасный внутренний мир: герой готов сделать все ради малейшей своей прихоти. С первого взгляда невозможно увидеть в Свидригайлове тирана и насильника.

Совсем иначе можно сказать о Соне Мармеладовой. Из-за своего образа жизни она бледна, худа, запугана. Но за этой внешностью скрывается по-настоящему прекрасный внутренний мир.

Оскар Уайльд «Портерт Дориана Грея»

Будучи юношей, Дориан произносит желание: он просит, чтобы вместо него старел портрет, написанный Бэзилом Холлуордом. Желание сбывается. Красота становится основным источником власти юноши. Дориан Грей не меняется с годами. Его внешность не портят безнравственные поступки. За прекрасной внешностью юноши скрывается безнравственное существо, для которого нет ничего святого. Люди, не знающие, на что способен этот человек, не видят в нем ничего плохого. Красота лишь внешне скрывает моральное уродство. Получается, внешность обманчива.

Л.Н. Толстой «Война и мир»

Элен Курагина красива, но это не делает ее хорошим человеком. Эта женщина безнравственна, эгоистична, корыстна, глупа. Привлекательная внешность не имеет ничего общего с моральными качествами героини.

Внешность Марьи Болконской нельзя назвать привлекательной. Истинная красота этого человека проявляется в высоких моральных принципах и нравственных поступках. Герои, способные видеть настоящую красоту, не придавали значения внешнему облику княжны Марьи.

Истинная красота человека | сочинение, краткое содержание, анализ, биография, характеристика, тест, отзыв, статья, реферат, ГДЗ, книга, пересказ, сообщение, доклад, литература

Мы очень часто слышим о человеческой красоте. Кто-то считает, что она бывает только внешней, но многие знают, что она может выражаться и во внутреннем мире человека. Что же такое «красота» на самом деле? Можно ли дать ей какое-либо определение? Не каждый может ответить, что такое истинная красота. Сочинение на эту тему пишут многие школьники, об этом рассуждает взрослое поколение, поэты пишут о ней стихи, а художники передают её в своих картинах. Поэтому стоит выяснить, что представляет собой красота.

Сочинение на тему «Красота человека». В чём она заключается

Нередко можно услышать: «Как она красива!» Когда человек произносит эту фразу, прежде всего, он думает о внешней красоте. Она может выражаться в правильных и красивых в красивой одежде и т. д. В этом случае имеется в виду внешняя оболочка человека. Но в чём же заключается истинная красота человека? Прежде всего, это мира и внешнего вида. Если человек красив и ухожен, но плохо воспитан и бестактен, его с трудом можно назвать красивым. Внешний вид — это всего лишь оболочка, под которой может скрываться человек с «некрасивой душой».

В чем заключается красота человека

Речь здесь может идти как о внешней форме, так и о внутреннем содержании. Гармоничная личность — это тот человек, про которого говорят, что в нем все прекрасно: и душа, и тело. Нередко приходится слышать, что физическое здоровье и красота ведет к нравственной полноценности и наоборот — человек, здоровый духовно, не должен иметь каких-либо проблем в физическом плане.

Но если бы это было так, то люди красивые, сильные и выносливые были бы сплошь благородными и щедрыми, и верным было бы и обратное утверждение. Однако это весьма слабо соответствует действительности. Так что же мы понимаем под «красотой человека»? Что касается красоты физической, о которой главным образом мы и будем говорить в следующей главе, то здесь речь идет о правильных формах лица и сильном и красивом теле. Первое больше важно для женщин, второе — для мужчин.

Внутренняя красота человека

Что такое внутренняя красота? Сочинение на эту тему может написать каждый человек, который знает, что она заключается не только во внешнем виде. Внутренняя красота заключается во всестороннем развитии человека, в его душевности, чуткости и доброте. Если он переживает, видя бездомных животных, детей, которые выросли без родителей, сочувствует людям с инвалидностью, может искренне за кого-то радоваться, дружить и любить, можно смело сказать, что этот человек обладает внутренней красотой.

Приятно общаться с тем человеком, который хорошо воспитан, умеет уважать других людей, знает, как необходимо себя вести, и умеет поддержать любой разговор. Это и есть внутренняя красота. Это понятие включает в себя духовное содержание, гармонию с внешним миром, а также с самим собой.

Человека, который зол на всех, кто его окружает, жесток, жаден и лицемерен, нельзя назвать красивым. Даже если он очень красив внешне, внутри он не такой. Никогда нельзя судить человека по его внешней оболочке, которая очень часто бывает обманчивой, так как даже некрасивый может иметь богатый внутренний мир, чуткую душу и доброе сердце.

Что такое красота? Сочинение на эту тему может помочь многим людям осознать истину, которая для многих закрыта и неизвестна. Красота — это нечто, что предполагает гармонию внешнего и внутреннего мира.

Портфель для словесника

М.Г.Качурин, Д.К.Мотольская «Русская литература». Учебник для 9 класса средней школы. — М., Просвещение, 1988, с. 268 — 272

Духовная красота Наташи проявляется и в ее отношении к родной природе Мы ни разу не видим ни Элен, ни Анну Павловну Шерер, ни Жюли Карагину на лоне природы. Это не их стихия. Если они и говорят о природе, то говорят фальшиво и пошло (так, в роскошном альбоме Жюли Борис нарисовал два дерева и подписал: «Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию»).

Иначе воспринимают природу люди, духовно близкие народу. Перед Бородинской битвой князь Андрей вспоминает, как Наташа стремилась передать ему «то страстно-поэтическое ощущение», которое она испытала, заблудившись в лесу и встретив там старого пчельника. Безыскусственная красота Наташи проявляется в этом сбивчивом, взволнованном рассказе (сравним его с альбомным красноречием Бориса): «Это такая прелесть был этот старик, и темно так в лесу… и такие добрые у него… нет, я не умею рассказать»,— говорила она, краснея и волнуясь».

Наташа в отличие от «блестящей красавицы» Элен не поражает красотою внешней, и тем не менее она истинно прекрасна: «В сравнении с плечами Элен, ее плечи были худы, грудь неопределенна, руки тонки; но на Элен был уже как будто лак от всех тысяч взглядов, скользящих по ее телу, а Наташа казалась девочкой, которую в первый раз оголили и которой бы очень стыдно это было, ежели бы ее не уверили, что это так необходимо надо».

Толстой, рисующий портреты своих любимых героев в динамике, в движении, в изменениях, не описывает смены выражений на лице Элен. Мы видим всегда «однообразно-красивую улыбку» и все яснее понимаем, что это — маска, скрывающая душевную пустоту, глупость и безнравственность «великолепной графини». В Элен воплощен дух петербургских салонов, аристократических гостиных. «Где вы — там разврат, зло» — в этих словах Пьера, обращенных к Элен, выражена подлинная сущность всей семьи Курагиных.

Совсем иным представляется внешний и внутренний облик Наташи. Она нисколько не утрачивает своего обаяния от того, что ее изменчивое, выразительное лицо делается некрасивым в минуты сильного душевного волнения. Узнав, что раненых оставляют в Москве, она вбегает к матери «с изуродованным злобой лицом». В сцене у постели раненого Андрея «худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно». Но неизменно прекрасны ее глаза, полные живых человеческих чувств — страдания, радости, любви, надежды.

Глаз Элен Толстой не рисует, вероятно, потому что они не светятся мыслью и чувством. Выражение глаз Наташи бесконечно разнообразно. «Сияющие», «любопытные», «вызывающие и несколько насмешливые», «отчаянно-оживленные», «остановившиеся», «умоляющие», «широко раскрытые, испуганные», «внимательные, добрые и печально-вопросительные» — какое богатство духовного мира выражено в этих глазах!

Улыбка Элен — застывшая лицемерная маска. Улыбка Наташи раскрывает богатый мир разнообразных чувств: то это «улыбка радости и успокоения», то «задумчивая», то «успокоительная», то «торжественная». Неожиданны и удивительно метки сравнения, раскрывающие особые оттенки Наташиной улыбки. Вспомним радостную и грустную для обоих встречу Наташи с Пьером после всего пережитого ими: «И лицо с внимательными глазами с трудом, с усилием, как отворяется заржавевшая дверь улыбнулось,- и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастьем, о котором в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглоти его всего».

Любуясь своей героиней, Толстой ценит в ней «простоту, добро и правду» — черты естественные, столь свойственные неиспорченному духовному миру детей.

«Что делалось в этой детской восприимчивой душе, так жадно ловившей и усваивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни?» — с нежностью говорит писатель. У его героини «детская улыбка», плачет Наташа слезами «обиженного ребенка», она говорит с Соней «тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили».

Рисуя светлый мир молодой, расцветающей жизни великий психолог показывает и заблуждения доверчивой юной души, которая неожиданно потянулась к человеку пустому и пошлому.

Из атмосферы чистой деревенской жизни, семейного тепла и уюта Наташа неожиданно попадает в совершенно иную, незнакомую ей светскую среду, где все — ложь и обман, где зло не отличишь от добра, где нет места искренним и простым человеческим чувствам.

Поддаваясь пагубному влиянию Элен, Наташа невольно ей подражает. Меняется ее милая, живая, выразительная улыбка. «Голая Элен сидела подле нее и одинаково всем улыбалась: и точно так же улыбнулась Наташа Борису». Толстой воспроизводит борьбу добра и зла в ее смятенной душе, спутанный клубок чувств. Оставшись одна, Наташа «не могла понять ни того, что с нею было, ни того, что она чувствовала. Все казалось ей темно, неясно и страшно…».

Осуждает ли Толстой свою героиню? Мы не найдем в романе прямых оценок. Наташа в эту пору жизни показана в восприятии Анатоля, Сони, князя Андрея, Марьи Дмитриевны. Все они по- разному оценивают ее поступок. Но чувствуется, что ближе всего Толстому отношение к ней Пьера.

«Милое впечатление Наташи, которую он знал с детства, не могло соединиться в его душе с новым представлением о ее низости, глупости и жестокости. Он вспомнил о своей жене. «Все они одни и те же»,— сказал он сам себе». Но Пьеру, которого Толстой наделил необычайной чуткостью, вдруг становится понятным испуг Наташи: она боится не за себя, уверенная, что все кончено; ее мучает зло, которое она причинила Андрею; ее пугает мысль, которая могла прийти в голову Пьеру, будто она просит князя Андрея простить ее ради того, чтобы вернуть его как жениха. Весь этот сложный, стремительный процесс очищения страданием мгновенно открывается Пьеру, его охватывает чувство нежности, жалости и любви. И, еще не осмыслив того, что произошло, Пьер произносит слова, которым сам удивляется: «Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей».

Духовную эволюцию Наташи Толстой рисует по-иному, чем путь князя Андрея или Пьера. Для женщины естественно не столько логически осмыслить и оценивать каждый свой шаг, сколько переживать его, выражать свое состояние в единстве мысли, чувства и поступка. Поэтому сущность перемен в облике Наташи не всегда очевидна. И особенно труден для понимания эпилог романа.

Много раз высказывалось мнение, что в эпилоге автор ради полемики с идеями женской эмансипации ломает характер своей героини, «приземляет» ее, лишает поэзии и т. д. Так ли это? Ответить на этот вопрос — значит решить, способен ли истинный художник отступить от правды в угоду своим предубеждениям.

О Наташе-матери Толстой пишет жестко, сурово, словно бы заранее зная о возможных читательских недоумениях и упреках и не желая ничего смягчать: «Она пополнела и поширела, так что трудно было узнать в этой сильной матери прежнюю тонкую, подвижную Наташу… Теперь часто было видно одно ее лицо и тело, а души вовсе не было видно. Видна была одна сильная, красивая и плодовитая самка».

Заметим это трижды повторенное видно: кажется, что автор просит читателя заглянуть далее того, что бросается в глаза… Вот и Денисов до поры не узнает «прежней волшебницы», смотрит на нее «с удивлением и грустью, как на непохожий портрет прежде любимого человека». Но внезапно его захватывает радость Наташи, бегущей встречать Пьера, и он снова видит ее прежней.

И внимательному читателю доступно это прозрение. Да, Наташа — мать четверых детей не такова, какою была в юности, когда так нам полюбилась. Могло ли быть иначе, если писатель следует правде жизни? Наташа не только растит детей, что само по себе не так уж мало, но воспитывает их в полном единодушии с мужем. Она принимает участие в «каждой минуте жизни мужа», и он чувствует каждое ее душевное движение. И ведь это Наташа, а не Денисов, тем более — не брат ее Николай, твердо верит в «великую важность» дел Пьера. И тревожит ее не мысль о той опасности, которая может грозить ее семье, хоть она и слышала слова Николая Ростова, обращенные к Пьеру: «И вели мне сейчас Аракчеев идти на вас с эскадроном и рубить — ни на секунду не задумаюсь и пойду. А там суди как хочешь». Наташа думает о другом: «Неужели такой важный и нужный человек для общества — вместе с тем мой муж? Отчего это так случилось?» И свое глубочайшее единодушие с мужем она выражает так, как это свойственно именно ей: «Я ужасно люблю тебя! Ужасно. Ужасно!»

Мы невольно вспоминаем в этот момент юную Наташу в пылающей Москве: теперь, как и тогда, она сердцем поняла, как надо жить и что важнее всего для честного человека в России.

Эпилог романа имеет «открытый» характер: здесь явственно чувствуется движение времени и близость трагических социальных потрясений. Вчитываясь в сцены семейной жизни, мы не можем не думать о будущем этой семьи и о судьбах поколения, чей нравственный опыт отражен в образах Наташи и Пьера,— поколения, о котором Герцен сказал: «…воины-сподвижники, вышедшие на верную гибель, чтобы… очистить детей, рожденных в среде палачества и раболепия».

Сочинение-рассуждение «Что такое красота?». Гармония внешней и внутренней красоты

Каждый ответит по-своему на вопрос о том, что такое красота. Сочинение на эту тему может начинаться со слов автора о том, что данное понятие индивидуально. Главное — это то, что красотой восхищаются. Она притягивает к себе, несёт в себе и энергию, манит, как магнит. Она может быть внешней и внутренней, но истинная красота человека заключается в гармонии этих двух составляющих.

Красивый человек опрятно одет и чисто мыслит. Он обладает уверенностью в самом себе и достоинством. Красивый человек искренне улыбается и никогда не лицемерит. Он находится в гармонии со своим внутренним миром и внешней красотой.

Сочинение-рассуждение «Что такое красота?» может помочь человеку понять, как должен выглядеть и мыслить красивый человек. Не следует забывать о том, что он должен быть умным. Если человек умён, то он сможет быть красивым и внутри, и снаружи.

Культура человека также выражает его красоту. Она может выражаться в манере разговора, в в поведении и т. д. Если человек неопрятно одет, неправильно себя ведёт и нецензурно выражается, это говорит о том, что он не состоит в гармонии с самим собой и окружающим его миром, что не делает его красивым.

Несомненно, человек становится красивым на протяжении всей своей жизни. Он узнаёт что-то новое, учится контролировать свои эмоции, вести себя в обществе, говорить, мыслить и просто жить. Если у человека есть стремление к познанию чего-то нового и положительного, он обязательно будет становиться лучше как снаружи, так и внутри.

Сочинение-рассуждение «Что такое красота?» может послужить для человека стартом для новой жизни, в которой он сможет достичь гармонии с собой.

Как ни странно, но красоту в себе необходимо развивать и воспитывать. Человек должен познавать себя и окружающий мир для того, чтобы сделать лучше себя и других. Если он красив духовно, он точно сможет принести красоту в свой дом и общество.

Сборник идеальных эссе по обществознанию

(1)Казалось бы: красота — понятие широкое, и не всегда ясно, что именно оно означает.

(2)Когда великий Фёдор Михайлович говорил о том, что эта самая красота спасёт мир, он, наверное, меньше всего имел в виду красивых людей и красивые виды. (З)Речь шла о красоте поступка, о красоте мужества и женственности, о красоте веры, прозрачной и честной.

(4)Добро красиво, милосердие красиво, подвиг красив. (5)Красива молитва, честность красива, нежность красива.

(6)Мир преисполнен красотой как счастьем. (7)Другой вопрос, что красота, наверное, никого уже не спасёт.

(8)Со времён позапрошлого века мы научились использовать красоту так, как нам удобно.

(9)Выворачивать подлость и пошлость наизнанку, делая красивыми любые слабости и непотребства.

(10)В своё время красота была бесконечно дальним центром мироздания — и к этому центру стремилось любое страстное и честное сердце. (11)Наивысшую точку красоты, её средоточие, можно было называть гармонией. (12)Мир искал гармонии.

(13)Сегодня красота стала служанкой человека с его бесконечным стремлением наделить благородством и смыслом любой свой неприглядный поступок.

(14)Гармоничное существование, гармоничный взгляд на вещи, гармоничное бытие сплошь и рядом подменяются чем-то иным. (15)Для современного человека гармония — это комфорт. (16)Нынешний гармоничный взгляд на вещи — это устойчивая привычка видеть и знать то, что хочется видеть и знать, и отказ от знания о вещах трудных, сложных и неопрятных. (17)Подлинность, которая, безусловно, является главным содержанием и кровеносной системой красоты, стала несколько непристойной, стыдной, странной.

(18)Подлинное милосердие почти не слышно, почти затеряно среди пышных и пошлых жестов людей очевидно и насквозь немилосердных. (19)Человеку, совершившему подлинный подвиг, проще умереть три раза подряд, чем обрести внимание признательных ему людей. (20)Подвига уже нет. (21)Он стал, по сути, неполиткорректен — оттого, что оскорбляет человека, не склонного к подвигам. (22)Естественно, нет и национальных героев. (23)Вернее сказать, в национальных героях ходят редкие проходимцы, которым ещё неизвестно где место.

(24) Подобно тому, как гармония с извлечённой сутью стала комфортом, так и подлинность заменил имидж. (25)Имидж — это подлинность с вырезанными сердцем и лёгкими. (26)Остался манекен — с приклеенной улыбкой, с пустыми стеклянными глазами… (27)Но если к нему приглядеться внимательно — сразу заметишь, что у него глаза не моргают.

(28)Мир всё больше становится триединым, и наше нынешнее триединство — это имидж, комфорт, гламур. (29)Они неразрывны и взаимосвязаны. (З0)Имидж и комфорт создают гламур. (31)Гламур и комфорт делают имидж. (32)Где тут, в этих тупиках, под нарисованными эмульсией небесами, протиснуться красоте, как ей проявиться на свет Божий?

(33)Красота всё не приходит, всё никак не наступает. (34)Как ей протиснуться в наш новый, чудесный мир? (35)У нас тут и так вокруг много приятных и гладких на ощупь вещей.

(36)А отвлечённые понятия занимают слишком много места. (37)Отвлечённые понятия занимают слишком много сердца. (38)Отвлечённые понятия заставляют слишком часто дышать и при этом всё равно иногда задыхаться от непостижимости бытия. (39)Мы изгнали их. (40)Мы желаем жить конкретно. (41)По конкретным понятиям.

(42)Но, изгнав отвлечённые понятия, мы отлучили себя от красоты.

(43)Красота неконкретна. (44)Её нельзя сформулировать, расфасовать, а потом использовать по мере необходимости.

(45)Надо отвлечься от конкретных понятий. (46)Слишком много серьёзных людей вокруг. (47)Слишком мало красивых.

(По 3. Прилепину *)

* Захар Прилепин (настоящее имя Евгений Николаевич Прилепин; род. в 1975 г.) — российский писатель, филолог, журналист, политик, бизнесмен, актёр, музыкант. Лауреат множества литературных премий, таких как «Русский Букер десятилетия» (2011), «Супер Нацбест», «Бронзовая улитка» за лучший фантастический роман года — «Чёрная обезьяна» (2012) и др. Его роман «Грех» назван лучшей книгой десятилетия (2011).

Сочинение: Внутренняя красота человека в романе Л.Н. Толстого «Война и мир»

Проблема красоты в романе Льва Толстого “Война и мир” затрагивается очень ёмко и разносторонне. Автор даёт нам понять, что у этого с первого взгляда простого понятия на самом деле двойная сущность: внешняя красота привлекает наше внимание и мы часто заведомо хорошо относимся к человеку и считаем его хорошим лишь потому, что у него модное платье или стильная прическа. Но Толстой говорит о том, что внешность обманчива, истинно красивой может быть только душа, которую не так легко рассмотреть под слоем из одежды и косметики. Но и это ещё не всё. Само понятие “красоты” каждый из нас трактует по-разному, каждый же видит свою красоту в окружающем мире. Красота в глазах смотрящего — эту мысль Толстой проносит через всё своё повествование. Он в свойственной ему манере идеализирует и возвышает своего читателя, показывая как незначительно в конечном итоге видимое против сущего.

Один из самых ярких и показательных примеров мы видим в изображении княжны Марьи. Природа лишила её внешней красоты: она болезненно худа, у неё тяжёлая поступь, невыразительные черты лица (если не считать глаз). Наряды её всегда просты, не по моде, в обществе мужчин она держаться не умеет. Характер её грустен и замкнут, поэтому кавалеры её не замечают. Красавец и модник Анатоль не замечает её, все говорят о ней как о дурнушке, которую никто не возьмёт замуж по любви, разве только за богатство и связи.

Но автор не просто так отмечает отдельно глаза Марьи. Он описывает их с особым вниманием, потому что именно в них ключ к истинной красоте этой девушки. Глаза её прекрасные и лучистые, гораздо привлекательнее напущенной красоты разодетых модниц. В глазах Марьи отражается её внутренняя красота — доброе сердце и благородная душа. О ней говорят её поступки, а не наряды. Много лет она терпит характер жадного и жестокого отца, но делает это не из-за наследства, а потому что всё равно любит его. Она помогает людям божьим и принимает их в своём имении, хочет раздарить бунтующим крестьянам весь господский хлеб. Она отдаёт всю себя семье и детям. Марья прекрасный человек не снаружи, а внутри, а как известно, эта красота вечна. Мы видим ё прекрасной женой и матерью, её лучистые глаза всегда дарят людям свет.

Очень похожий пример мы видим у другой семьи — Ростовых. Наташа впервые появляется на балу неуклюжим подростком, Андрей Болконский отмечает её худые плечи и большой рот. Однако даже с этими недостатками он же говорит о том, что такую необычную девушку быстро позовут замуж. Он видит в ней нечто необычное и загадочное, то, что выгодно выделяет её среди других — энергию жизни, смелость которую можно было заметить в мимике и том, как он двигалась. Автор сравнивает с Наташей красотку Элен, у которой красота кажется мраморной, неживой, а у Наташи идёт изнутри, от сердца. Видно,что именно Наташа способна по-настоящему любить и отдаться полностью этому чувству.

Как раз с красоткой Элен Курагиной связан пример, который доказывает нам, что иногда внешняя красота не идёт рука об руку с красотой внешней. Элен прекрасна, образована, умна. В обществе её называют светской львицей. Но на самом деле она эгоистична, алчна и жестока. Поэтому часто можно заметить как описание её красоты походит на описание статуи, но не живого существа. Чужие судьбы её не волнуют, она зациклена на собственной красоте и богатстве. Когда она умирает, даже её муж не плачет по ней, а испытывает скорее облегчение.

Завершая рассуждение, хочу отметить главную мысль романа: внешняя красота человека — это не то, на что стоит сильно опираться при составлении мнения о человеке. Кроме внешней красоты есть более главная — внутренняя, на неё всегда нужно обращать внимание более пристально. А эту красоту нельзя увидеть, а лишь почувствовать сердцем.

Сочинение на тему Истинная красота человека

Красота — понятие очень индивидуальное. Чем один человек будет восхищаться, на то другой даже и не посмотрит, а если посмотрит, то очень удивится, потому что не найдет там ничего красивого. С чем это связано? Наверное, ученые смогли бы объяснить этот факт с точки зрения генетики или психологии. Но сейчас для нас это не очень интересно. Мы просто принимаем это как факт: красота индивидуальна. Это первое.

Второе — красота заставляет восхищаться. Красота притягивает. Часто она несет в себе какую-то положительную энергию, очищает и просветляет. Поэтому можно сказать, что красота имеет высшую природу, она божественна.

Но это лишь истинная красота. Бывает же так, что за красоту мы принимаем красивость, внешний блеск. Но эта красивость прикрывает внутреннюю бедность, убогость, даже уродство или порок. Тогда можно сказать, что эта красота от дьявола, она разрушает. Именно об этом роман О. Уальда «Портрет Дориана Грея». Молодой герой произведения был ослепительно красив внешне, но эта красота не распространялась на его душу. Дориан считал, что ему позволительно все, что нужно пользоваться своей красотой и молодостью, исполняя все свои прихоти и не думая о других.

Но Уальд показывает, что невозможно. Законы человеческой природы таковы, что уродливость души непременно отразится во внешности. Героя не спас даже волшебный портрет, «страдающий» за грехи своего «хозяина». Расплата неминуемо приходит, и красивость моментально превращается в самую отвратительную уродливость.

Красивыми могут быть многие предметы и объекты. Красивыми могут быть животные. Красивыми могут быть люди. Что для меня красивый человек? Каким он должен быть, чтобы я им восхищалась?

В толковом словаре Ожегова дается несколько определений слову «красивый». На первом месте здесь стоит значение «полный внутреннего содержания, высоконравственный». На втором — «доставляющий наслаждение взору, приятный внешним видом, гармоничностью, стройностью, прекрасный». И только на третьем месте — «привлекающий внимание, эффектный, но бессодержательный». Таким образом, на первый план авторы этого словаря выносят внутреннюю красоту.

Они считают это самым главным, определяющим признаком красоты. Так ли это для меня? Безусловно, я ценю внешне красивых людей, обладающих эффектной, яркой внешностью, красивой фигурой, модно и броско одетых. Такие люди постоянно мелькают на экранах телевизоров, они смотрят на нас с обложек глянцевых журналов. Как правило, это так называемые «гламурные люди», ведущие модный образ жизни.

Безусловно, на первый взгляд, они привлекательны. Но, как мне кажется, большинство их них внутренне очень бедны. Боюсь, при встрече с ними не о чем будет поговорить, с ними просто будет очень скучно. Их внешняя красота быстро «примелькается», и эти «глянцевые люди» станут для тебя просто красивой картинкой, интерьером, который очень быстро перестаешь замечать.

Значит, одной внешней красоты мало. Да и что такое внешняя красота? Как дать ей определение? Что это, правильные черты лица, красивая кожа, определенный цвет глаз? Мне кажется, что нет, вернее, не только это. Лично для меня внешне красивый человек — это человек со светящимися глазами, веселый и жизнерадостный, человек с открытой улыбкой, прямо смотрящий на тебя во время разговора. Значит, красота определяется для меня скорее внутренними качествами?

Безусловно, я считаю, что красивый человек должен быть уверен в себе, полон собственного достоинства, даже величествен. Эти качества, несомненно, отражаются и на внешности человека, придают ему благородство, даже аристократизм. Такие черты проявляются во всем облике человека: в его мимике, жестах, походке. Здесь важно сделать еще одно замечание: красивый человек — это не только красивое лицо. Это впечатление, которое создается от всего облика человека: его лица, фигуры, манеры одеваться и манеры говорить, от его мимики и жестов.

Кроме того, красивый человек должен быть умным и образованным человеком. Ум для меня — вообще самое главное качество в человеке. Мне кажется, что если есть ум, то очень многие качества приложатся. Умный и уверенный в себе человек просто не может быть некрасивым.

Еще, на мой взгляд, для внешней красоты человека очень важен уровень его общей культуры. Эта культура будет проявляться во всем: как человек выглядит, что он носит, как ведет себя, какие книги читает, какую музыку слушает, о чем мечтает.

Для меня очень важно, чтобы человек был веселым и жизнерадостным, чтобы он светился счастьем и оптимизмом. Что может быть прекраснее широкой улыбки, искрящихся радостью глаз, легкой летящей походки?

Такова Наташа Ростова из романа Л. Н. Толстого «Война и мир». Если «разбирать» внешность этой героини по отдельным черточкам — большой подвижный рот, черные круглые глаза, тоненькие руки и ноги — то Наташа некрасива. Но кто может сказать про нее такое, увидев этого человека, понаблюдав за ней в жизни, в сложных ситуациях, просто пообщавшись с нею?! Эта девушка настолько эмоциональна, искренна, настолько полна энергии любовью к жизни, что ярче и привлекательнее многих «мраморных» красавиц.

Кроме того, красивый человек, на мой взгляд, это увлекающийся человек, умеющий любить и дружить. Это человек, которому интересно жить в мире, в своей стране. Это человек, для которого нет преград, рамок и стереотипов. В общем, наверное, это свободный человек, умеющий пользоваться и наслаждающийся своей свободой в полной мере.

Таким образом, наверное, красивым я считаю гармоничного человека. Вот ключевое слово, как мне кажется, для определения красоты. «Гармония» для меня — синоним слова «красота». Только человек, находящийся в ладу с собой, может выглядеть и быть красивым. Только человек, нашедший «золотую середину» между внутренним и внешним, может называться красивым. Только человек, находящийся в гармонии с жизнью и самим собой, может быть счастливым.

Следовательно, выстраивается цепочка, определяющее мое представление о красоте: гармоничный — счастливый — красивый. Я думаю, что она верна для большинства людей на нашей планете.

Сочинение Истинная красота человека 11 класс

Сочинения
Свободная тема
Истинная красота человека

Красота — сила, которая содержит то, что притягивает, вызывает восхищение, положительную оценку со стороны. На первый взгляд, сочетание слов «истинная красота человека» неоднозначно. Подобную характеристику могут заслужить внешность, общее впечатление о человеке. Однако нет ничего дороже в нем, чем богатство внутреннего мира, в котором имеют место лучшие человеческие качества.

Сам человек может быть совершенен только в том случае, если привлекательность внешняя является отражением его внутреннего совершенства. А это, в свою очередь, опирается на сочетание некоторых качеств, не наигранных, а исходящих искренне от души. Среди них доброта и сострадание, способность протянуть руку помощи нуждающемуся, умение видеть свои недостатки и исправлять их, не нанося вред окружающим, ум.

Таким образом, наряду с образованностью, воспитанностью человек должен делиться с окружающими его людьми самым ценным — опытом, любовью.

Давно доказано, что судят по делам, а не по внешнему виду. В таком случае заслуженная со стороны характеристика мудрого человека является бесценной и неотъемлемой составляющей частью в рассуждении на тему «Истинная красота человека».

Важной задачей в рассмотрении этого понятия также становится ежедневный духовный труд, так как без высокого культурного уровня, без стремления к саморазвитию и самовоспитанию в какой-либо сфере, человек не в силах добиться красоты и гармонии своего внутреннего мира.

Наиболее ярким примером в литературе является один из героев известной сказки «Аленький цветочек». С детства в ребенке закладывается понимание красоты души. На протяжении всего произведения читатель наблюдает четкое несоответствие внешнего облика и доброты чудовища. Тем не менее, это не дает возможности сомневаться в том, что он положительный герой, способный любить, проявлять отзывчивость, доброту.

Таким образом, чтобы получить подобную характеристику, человек должен всю жизнь доказывать это своими поступками, мыслями. Он должен заражать окружающих своим жизнелюбием, стремлением преобразовать мир, быть примером, чтобы красота душевная не померкла со временем, а приумножалась.

Сочинение рассуждение на тему Истинная красота человека

Думаю: по-настоящему красив не тот человек, что внешне удался, а тот, что сохранил доброе, честное сердце среди равнодушия и лицемерия сие мира, ведь именно на таких людях держится всё человечество, потому что они сильны духом.

Как гласит знаменитая русская поговорка, не стоит судить книгу по обложке. Такой же принцип работает и с людьми. Душевную гниль не скрыть под обворожительной внешностью. Стоит задуматься о том, что можно ожидать от черствого, алчного человека, но при этом с приятной внешностью? Разве отношения строятся с «оболочкой»? Внешность, фигура — дело наживное, а вот душевной красотой обладает далеко не каждый. Гораздо приятнее общаться с людьми, чьи сердца по-настоящему горят, а главное после общения остается приятное послевкусие, сам становишься лучше. Такие обогащают твой внутренний мир. Красота заставляет восхищаться, она притягивает к себе. Но не стоит забывать, что, обладая внешней красотой, человеку надо сохранять внутреннюю, тогда цены ему не будет.

У меня есть друг, лучший. Да, он далеко не идеален внешне, но зато великолепный друг с широкой и доброй душой. Раньше я не предавал особого значения нашей дружбе, ибо не понимал поистине красивых человеческих качеств, цеплялся к внешности, за что сейчас стыдно. В моей жизни произошел переломный момент, вследствие которого сильно заболел. И где же были все те красавицы и красавцы, называющиеся моими друзьями? Исчезли, оставили одного. Тогда-то и открылось истинное лицо моего окружения. Именно тот человечек был рядом, поддерживал, в то время и стал моими лучшим другом, которого безумно ценю и дорожу нашими дружескими отношениями.

Таким образом, в заключение можно сказать, что не всегда под красивой оболочкой скрывается столь такая же приятная душа. Надо учиться заглядывать на самое дно, где скрывается настоящее лицо, которое и будет главным. Не стоит придираться к внешности, если не знаете, что внутри. Подумайте, будет ли внешность определяющим фактором в характеристике человека?

Для 11 класса

Поистине красивый человек

А. П. Чехов писал: «В человеке должно быть всё прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли…» и был, как мне кажется, абсолютно прав. Настоящую красоту нельзя увидеть глазами, её можно только почувствовать. Если душа живая, а сердце доброе, это подлинная красота.

«Никакая внешняя красота не может быть полной, если она не оживлена красотой внутренней». — Виктор Гюго.

Я соглашусь с мнением французского писателя. Настоящая красота свободна. Для нее нет никаких рамок и стандартов, в отличие от внешности. Она состоит из души, стремящейся к своим целям, и присущих ей положительным качествам.

Многие не согласны с таким мнением. Есть люди, для которых красота проявляется во внешних данных: фигуры, черт лица и цвета волос. По моему мнению, такие «коллекционеры фантиков» остаются в конце жизни совершенно одинокими или рядом с ужасным человеком с привлекательной внешностью.

Итак, порассуждав на очень важную тему, я ещё раз убедился, что красота — это гармония внешнего вида и внутреннего мира. Но истинное понятие относится к душе.

Нельзя говорить с упоением о тех предметах и людях, которые изначально несут в себе негатив. Если красота и спасёт мир, то только душевная.

Душа против Природы

Красота снаружи даруется природой, хорошими генами родителей, усиленной работой над внешностью, косметикой или пластическими хирургами. Она меняется в зависимости от моды.

А что такое красота души? Над внутренней составляющей приходится очень долго трудиться, воспитывая и развивая в себе определенные положительные качества.

Внешность поможет завязать знакомство. Душа отвечает за его продолжительность.

Со временем люди понимают, что внешняя оболочка не так важна. Те, кто несет в себе радость, оптимистический настрой, щедрость, как правило, задерживаются надолго в жизни других.

Своим положительным примером они пробуждают в остальных способности, о которых раньше те и не догадывались. В ответ человек тоже хочет делать добро. Положительный настрой передается.

Что такое нравственная красота?

Такие именитые писатели, как Чехов, Антуан де Сент-Экзюпери, Гюго, Диккенс, да и многие другие, постоянно делали акцент на великолепии внутреннего мира человека.

Они подчеркивали незаменимость души, в то время как внешний эстетический облик с годами страдает, меняется.

Что такое красота внутренняя? Это набор определенных качеств человека, которые можно определить лишь общаясь с ним. Внешне они могут быть совсем не заметны.

Основные характерные черты определяющие, что такое нравственная красота:

готовность идти на жертвы ради других;

доброта в отношении любого человека, животного;

искренность;

высокий интеллектуальный уровень;

открытость;

справедливость;

У каждого человека есть свои собственные требования к обладателю красивого внутреннего мира. Все по-своему определяют, что такое красота. Здесь были перечислены лишь самые распространенные.

Такую красоту невозможно увидеть, ее только ощущают.

Нередки случаи, когда привлекательный внутри человек, начинает восприниматься таким и снаружи. А внешняя обложка блекнет, как только собеседник замечает эгоистичные черты характера.

Духовная красота в современном мире

В век, когда внешняя красота становится более популярной, чем внутренняя, очень сложно оставаться открытым к людям с видимыми недостатками.

Чтобы с раннего возраста обучить детей ценности души, в школьную программу специально вводят этику и эстетику как обязательные предметы. Во время таких уроков детям рассказывают про людей, не похожих на остальных, которые получили какие-то увечья или родились с ними. Школьников учат не бояться их, не причинять вреда, а узнать этих людей ближе. Они начинают понимать, что такое красота природы, ценить ее.

Не всякая красота внушает любовь: иногда она радует взор, но не покоряет сердца. Сервантес. Внешняя чистота и изящество должны быть выражением внутренней чистоты и красоты. В.Г. Белинский.

Прошел по улице человек, красивый человек, почти идеальный, но что-то в нем не то, чего – то не хватает. И постепенно меркнут правильные черты лица, а красота становится почти незаметной, когда газа пусты и холодны, когда в душе не бушуют чувства, а ум присутствует чисто символически. Такая красота бесполезна.

На протяжении всего своего творчества Лев Николаевич Толстой пытался это доказать. Он наделяет своих нелюбимых героев почти божественной красотой, лишая их чувств и ума. Наиболее яркий тому пример – Элен Курагина:

Элен была так хороша собой, что не только не было в ней заметно и тени кокетства, но напротив, ей как будто совестно было за свою несомненную и слишком сильно действующую красоту. Она как будто желала и не могла умалить действие своей красоты.

По началу Элен ослепляет каждого, кто увидит её, но, почему-то умные, что-то и себя представляющие люди быстро прозревают. Причиной тому служит её холодность, примитивность, статичность, проявляющиеся во время общения с ней. Все её чувства спрятаны под непробиваемым куполом, её ума хватает лишь на заученные фразы, в конце концов она просто безжизненна и вся скована законами общества.

Совершенно противоположный ей образ – Наташа Ростова. «Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая». Это любимая героиня Толстого. Все сцены, где присутствует Наташа овеяны нежностью, романтизмом, любовью, и, главное, в них ощущается бьющая ключом жизнь. Для Наташи не существует законов высшего света: если ей хорошо – она будет радоваться, и радоваться будут все, кто её окружает. А первый бал Наташи? Она была счастлива, и счастье исходило от неё, затрагивая всех окружающих. Рядом с добротой, искренностью «гадкого утенка» блекла красота надменных «лебедей» высшего света. Ни одна, даже самая красивая женщина не смогла соперничать в тот вечер с Наташей. А разве способна Элен, красавица Элен, так, как Наташа восхищаться прелестью ночи? Разве смога бы она пожертвовать всем, ради жителей Москвы, ради раненых?

Так значит самое главное, что должно быть в человеке – это его истинная красота – красота души. А люди, которые гоняются за красивой внешностью, либо сами ничего из себя не представляют, либо очень быстро разочаровываются.

Читаемое в разделе:

Смотр под Браунау. Анализ эпизода романа «Война и мир»
«Разное счастье» героев «Войны и мира»
Проблемы гуманизма в романе «Война и мир»
Образ Николая Ростова и его роль в эпилоге романа «Война и мир»
Пьер и Андрей в романе Толстого «Война и мир»
Женские образы в романе «Война и мир»
«Жизнь по совести» Николая Ростова («Война и мир») и полковника Б. («После бала»)

Ранее опубликованные в разделе:

Сочинение на тему: Дуэль Пьера с Долоховым
Сочинение на тему: Образ Наташи в романе «Война и мир»
Пьер и Андрей в романе Толстого «Война и мир»
«Разное счастье» героев «Войны и мира»
Женские образы в романе «Война и мир»
Проблемы гуманизма в романе «Война и мир»

Новые материалы раздела:

Комическое и его роль в романе-эпопее Л.Н. Толстого «Война и мир»
Встреча Бориса Друбецкого с Пьером в доме старого графа Безухова
«Жизнь по совести» Николая Ростова («Война и мир») и полковника Б. («После бала»)
Образ Николая Ростова и его роль в эпилоге романа «Война и мир»
Смотр под Браунау. Анализ эпизода романа «Война и мир»

Внешняя красота женщины

Прелестные девичьи образы — любимый предмет описания для писателей, художников, скульпторов, поэтов.

Для каждого из них красота девушки сугубо индивидуальна. Одним нравится маленький нос, другим его вздернутый кончик, третьи предпочитает орлиный профиль.

Кто-то любит худышек, кому-то по душе пышнотелые женщины.

Существуют и общие эстетические нормы: симметричное лицо, правильные черты и тому подобное.

Человек не может пройти мимо того, что ассоциируется у него с красотой. Поэтому так популярны картинные галереи, где можно любоваться тем, что вызывает эстетическое наслаждение.

Сочинение-рассуждение «Что такое красота?». Гармония внешней и внутренней красоты

Правила написания сочинения на ЕГЭ

Чтобы хорошо написать сочинение на экзамене в конце 11 класса, нужно много тренироваться, учиться на своих ошибках и прорабатывать самые частые из них.

Существуют главные требования, за которыми нужно следить во время написания:

Нельзя начинать сочинение со слов: «Мне понравился данный текст», «Передо мной статья такого-то автора», «Этот рассказ привлёк меня» и тому подобное.
Нужно следить за последовательностью и логикой мыслей и речью.
Не допускать речевых ошибок.
Не употреблять полное имя известного человека без уверенности в его правильности.
Сокращать количество восклицаний в сочинении.
Не навязывать свою точку зрения, допускать возможность другого мнения.
Не искажать цитаты.
Стараться не утверждать факты, подкреплённые одним мнением.
Работы объёмом менее 70 слов не принимаются к проверке.

Необязательно постоянно высматривать промахи в сочинении. Следует регулярно практиковаться, и тогда таких ошибок не возникнет.

Субъективность оценок

Отметим, что понятие о внешней красоте весьма субъективно. Так, то, что воспринимается как красота одним народом, может означать некрасивость и едва ли не уродство для другого. Известны примеры, когда теми или иными народами ценилась определенная форма головы или тела. Да что далеко ходить — вспомните, сколько раз менялся идеал красоты в той же Европе.

Мода на миниатюрную, точеную «античную» женскую фигуру сменилась в Средневековье модой на «рубенсовские» пышные формы. В XX веке возникла мода на пресловутые 90-60-90, а затем женщины и вовсе стали изводить себя диетами, чтобы талия была максимально тонкой. Наблюдательному человеку понятно, что и эта мода скоро пройдет, как только сменится два-три поколения. То же самое можно сказать и о моде на черты лица. Самое яркое свидетельство — работы художников и фотографов, именно на этих работах разных эпох отчетливо видно, как менялась мода. Именно поэтому внешняя красота — вещь достаточно преходящая и оценивается сугубо индивидуально.

Пошаговый план

Эссе пишется по определённому алгоритму, который при проверке является одним из ведущих критериев.

План написания выглядит так:

Вступление.
Проблема.
Позиция автора.
Собственное мнение.
Заключение.

Также следует использовать разные конструкции речи — вводить причастные и деепричастные обороты, использовать вводные слова и конструкции, цитаты из литературных произведений.

В чем истинная красота человека

В чем истинная красота человека — сочинение

Ниже представлены 4 варианта текстов сочинений по русскому языку и литературе на свободную тему: В чем заключается истинная красота человека.

Вариант 1

Думаю, что многим приятно смотреть на симпатичное девичье лицо с обложки глянцевого журнала, на милого ребенка, на элегантного мужчину. Мы любуемся красивыми людьми. А Антуан де Сент-Экзюпери в своей знаменитой сказке «Маленький принц» сказал: «Самое главное — то, чего глазами не увидишь». Что это — «то»? Что является самым главным в нас, чего мы не видим? Душа? Значит, истинная красота человека действительно не видна. Но как-то же она проявляется?.. В милосердии, отзывчивости, способности любить… Вспомним доброе чудовище из сказки «Аленький цветочек», которого Настенька полюбила именно за красоту души. Вспомним звонаря Квазимодо из «Собора Парижской Богоматери» Гюго, под уродливой внешностью которого обнаружились светлые чувства. А ведь некрасивым и инвалидам гораздо труднее сохранить душевную красоту, чем обычным людям. Именно обделенные Богом физически часто бывают озлоблены на весь мир. Какой же силой души нужно обладать, чтобы не обидеться при таких обстоятельствах на всех?

Однажды я прочла в какой-то газете историю девушки, прикованной к инвалидному креслу. Эта девушка вышла замуж и, по ее словам, совершенно счастлива. Старушки на скамейке у подъезда, конечно, сплетничали: «Девчонка-то — инвалид, а тут вдруг — свадьба! Ну какая жена из уродца, калеки?» Не знали старушки, что девушка эта — не обычная, а «волшебная» — так называет ее муж. Не знали они и другого: у молодой супружеской пары много друзей, которые приходят в их дом, чтобы пообщаться со всегда веселой и радушной хозяйкой. И для них не существует инвалидного кресла, они его просто не замечают…

Красота внутренняя не видна, она проявляется во всех поступках человека, в его душе. Это гармония с самим собой и окружающим миром. Она разрушает стену непонимания, зла, ненависти. Она согревает всех, кто находится рядом с человеком, который ее излучает. Знает ли кто-нибудь, откуда берется эта душевная красота? И откуда берется душевное уродство? Мне кажется, что все это дано свыше. Жаль только, что людей, красивых истинной красотой, так мало. Но ведь они есть, и это вселяет оптимизм. Наверное, тот, кто не оценит эту красоту, не оценит уже ничего в человеке, даже привлекательную внешность…

И я уверена, что истинная душевная красота — это та самая красота, которая спасет мир.

Вариант 2

В обществе существует знаменитое высказывание «Красота спасет мир». Некоторые ошибочно предполагают, что речь идет о красоте внешней: черты лица, привлекательная фигура, прическа. Но я считаю, что это неправда. Здесь смысл таится в том, что мир спасет красота души человека.

Истинная красота – это не милое лицо, которое привлекает своими воодушевляющими глазами и широкой улыбкой со сверкающими зубами. Нет. Красота – это не фигура по стандартам и с тонкой талией. Это не обворожительное платье на пару с каблуками под цвет. Ни в коем случае.

Истинная красота хранится в глубинах человеческой души. Но таких нынче становится все меньше и меньше. Сердце доброго человека – истинная ценность нашего мира. Когда человек не откажет в помощи, не пройдет мимо. Когда он с добротой протягивает руку помощи, безвозмездно – вот это и есть истинная красота души. Доброта сделает любого человека красивым. И здесь совсем не имеет значение, какая фигура, какое лицо и все ли зубы прямые.

Вариант 3

Как часто мы говорим: “Какой красивый человек!” А что значит “красота”? Мне кажется, в это емкое понятие входит прежде всего внутреннее, душевное содержание, когда человек живет в гармонии с окружающим миром и самим собой, занимается любимым делом, осознает свою пользу для общества, самодостаточен, ему не нужно одурманивать себя алкоголем и наркотиками, чтобы чувствовать счастье. Красота, если она истинная, всегда самореализуется. Ведь не важно, чем человек занят, если он творит вокруг себя добро и красоту, делает порученное дело с полной самоотдачей, а по-другому и нельзя, если с ним хорошо и интересно, хочется ему подражать. Я думаю, что истинная красота человека – это внутренняя красота, его душа, горячее, отзывчатое, доброе сердце. Ведь если один человек готов сделать для другого всё, отдать самое дорогое, отозваться на любую просьбу, помочь в любых ситуациях, не думая о благодарности, то это и есть красивый человек, которому даже внешняя непривлекательность не помешает творить добро. Я за душевность, справедливость и истинную красоту человека. Таких людей должно быть очень много, тогда и мир изменится в другую, хорошую сторону, не будет зла, драк, убийств, войн. Не может быть красивым тот, в чьем сердце живет злоба, жестокость, зависть, подлость, жадность или лицемерие. Все эти низкие качества обязательно наложат свой отпечаток даже на самое идеальное и красивое лицо. Не можем мы назвать красивым и лентяя, который целые дни проводит в «ничегонеделании», чья жизнь абсолютно бесцельна и бесполезна. На мой взгляд, не может быть по-настоящему красивым человек равнодушный. На его лице не отражается мысль, в его взгляде нет искорки, в его речах отсутствуют эмоции. Человек с пустым взглядом и отпечатком скуки на лице — непривлекателен. И наоборот, даже самый скромный, неприметный человек, не обладающий от природы идеальной красотой, но наделенный красотой душевной, без сомнения, прекрасен. Доброе, отзывчивое сердце, значительные поступки, полезные дела украшают и озаряют внутренним светом любое лицо. В человеке все должно быть прекрасно. Это значит, что должна существовать гармония между телом и душой, мыслями и поступками, стремлениями и образом жизни. Именно такого человека окружающие назовут по-настоящему красивым. «Красота спасет мир!» Я думаю, истинная красота — это гармония. И если она будет существовать всегда и во всем, то действительно не даст погибнуть нашему сложному и неоднозначному, кипящему страстями, безумному и такому прекрасному миру! На вопрос о том, что же такое красота человека, ответить трудно, хотя бы потому, что для каждого красота выражается в чем-то своем. Кому-то очень важна внешность, другому внешний «дорогой» антураж в виде одежды, третьи, как ни странно оценивают красоту по душе, так называемую «внутреннюю» красоту. Красота человека во всем. В глазах. В поступках. В словах и делах. Нужно просто заметить эту красоту.

Вариант 4

Греческий идеал «прекрасно-доброго»

В Древней Греции идеалы красоты и и морали переплетались очень тесно. В греческой этике существовало понятие «калокагатия», образованное от слов «калос» («прекрасный») и «агафос» («добрый»). Речь идет об особом слиянии этического и эстетического. Это соединение красоты и добра, блага.
Самое ранее упоминание о калокагатии относится к «семи мудрецам» (философам-досократикам VII–VI веков до н. э.) и пифагорейству. Правда, в каком ключе они понимали этот термин, трудно сказать с определенностью, зато у Сократа, Платона и Аристотеля понятие раскрывается более полно.

По мнению греческих философов, нравственность, добродетельность и возвышенность помыслов прекрасны. Калокаготийным сознанием обладают те, кто стремится к постижению мудрости и блага.

Источник
Слово «калокагатия» упоминается в диалоге «Пир» в отношении тех замечательных людей, которым предназначены речи Сократа. Это также идеал античного воспитания, задача которого — сформировать добродетельную личность. В понятии есть социальный подтекст, ведь калокаготийный человек воплощает волю общества и служит примером для других, представляя собой идеального жителя полиса.

Речь тут идет о красоте бестелесной души в соответствии с платоновским учением о Благе: чем более возвышенными являются помыслы и устремления, тем человек ближе к абсолютному Благу (ближе всех, конечно, философы).

Однако трактовать калокагатию в сугубо бестелесном смысле было бы неверно. Греки придавали огромное значение физической красоте и культуре тела.

Однако красивое тело для них — это не просто повод восхититься кубиками пресса у юноши в гимнасии. Это показатель того, насколько культурен и высокоразвит человек в целом. Предполагалось, что идеальный субъект должен быть гармонично развитым и целостным, а строгое разделение на «тело» и «душу», отравлявшее жизнь средневековым людям, было грекам чуждо.

«В античной калокагатии совершенно нет ничего отдельно „прекрасного“ и отдельно „доброго“», — пишет философ-антиковед А. Ф. Лосев.

В диалоге Платона «Тимей» высшая добродетель трактуется через соразмерность тела и души: «Между тем все доброе, без сомнения, прекрасно, а прекрасное не может быть чуждо меры. Значит, приходится признать, что и живое существо, долженствующее оказаться прекрасным, соразмерно».

Могучая и великая душа не может «восседать на колеснице слабого и хилого тела», потому то такой человек не будет прекрасным в целом. Так что «Тимей» велит тем, кто занимается, например, математикой, не пренебрегать гимнастикой, а спортсменам советует музыку и философию. Только тогда человек станет не только прекрасным, но и добрым, заключает Платон.

Казалось бы, как математика и спорт вообще связаны с добротой? Математики могут быть просто невыносимыми людьми, а спортсмены способны затевать драки на улицах. Для греков ответ — калокагатия, объединяющая в себе всё хорошее против всего плохого.

А. Ф. Лосев определяет это так: «Возникает бытие, которое есть настолько же душа, насколько и тело. Душа, жизнь, мудрость, знание, ум — всё это стало здесь телом, стало видимым и осязаемым. И, наоборот, тело, вещество, материя, физические стихии, всё это превратилось в жизнь, в дыхание, в смысл, в живой и вечно творящий ум, в мудрость».

Лосев называл калокагатию «кентавром», имея в виду, что такое составное понятие могло существовать только в античной этике. Тем не менее у явления были большие последствия.

Хорошее, истинное и прекрасное: воображение этико-политического будущего философии религии

Памела Сью Андерсон, Дуглас Хедли и Марк Винн вторят признанию Кадворта глубоких этических последствий философии религии и его настойчивости в реальности. истины и ценности. Их работа будет в центре внимания остальной части этой статьи, в которой по очереди исследуется их приверженность каждому из платоновских принципов Истины, Добра и Красоты. Хотя в их трудах очень разные фокусы — для Андерсона: пол, угнетение и интерсубъективность; для Хедли: образ, воображение и жертва; для Винн: место, эмоции и сенсорный опыт — можно выделить общие темы согласия.Они настаивают на том, что было названо «открытием» философии религии, привнося новые вопросы в философское размышление о религии (Carlisle et al., 2011, p. Xvii). В дополнение к этому центральная роль Истины, Добра и Красоты в их подходах показывает, как этико-политический поворот открывает широкие возможности для обновления и сохранения актуальности философии религии.

Истина: сопротивление иллюзии и преодоление силы

Андерсон, Хедли и Винн продвигают подход, основанный на реальности истины, воспринимаемой разумом.Однако, как будет показано в этом разделе, они предлагают гораздо более широкое понимание разума, чем то, которое обычно продвигается аналитической философией религии, преследующей вместо воплощенных возможностей разума. Это приводит их к принятию эпистемического смирения: истина имеет решающее значение, но она постоянно ускользает от нас. В результате все три писателя продвигают концепцию истины, которая имеет много общего с платонической мыслью.

Поиск «форм» или «стандартов» во всем Платоновом корпусе связан с критикой традиционных религиозных значений (Corrigan, 2012, p.20). Это центральная проблема Республики . Аллегория пещеры с ее изображением «реальности» вне пещеры независимо от того, что о ней думают заключенные, представлена как часть дискуссии об организации полиса в ответ на предположение Фрасимаха о справедливости. в интересах более сильного. Аллегория предполагает, что истина и ценность вместе неуязвимы для махинаций софистов. Это составляет основу утверждения Кадворта о неизменности истины: способность убеждать не может превратить ложь в истину, а неправду — в добро.Кевин Корриган объясняет, как поиск более высоких стандартов в Republic вызывает критику традиционных мифов о проступках богов и о человеческой безнравственности, маскирующейся под мораль. Таким образом, «добро» в республике допускает «новую неопределенность» того, что является более окончательным противопоставлением традиционным принятым представлениям о богах (Corrigan, 2012, p. 23). Таким образом, философствование религии осуществляется как поиск истины, начинающийся с разоблачения иллюзий.

Эта интерпретация платонизма лежит в основе философии религии Хедли и Винн. Взлет и падение души в мифе Федра о возничимом — это ключевой образ для Хедли, который выражает платоническую убежденность в том, что существуют более и менее правдивые способы постижения реальности (Hedley, 2008, p. 162). Это ключевой мифов пещерной аллегории Платона: реальный прогресс к идеалу возможен с усилием (Hedley, 2008, p. 170). Та же аллегория занимает центральное место в книге Винна Renewing the Senses (2013), в которой он объединяет свои ранние работы об эмоциях и месте с изображением пещеры Платона, чтобы утверждать, что « тени » или чувства являются проводниками просветления, наполненными проницательностью и мудростью. (Винн, 2013, стр.15). Поступая так, он пытается выступить против проективизма и представляет эпистемологические аргументы в пользу религиозной веры, которая стремится установить ее истинность. Внешность больше не обманчива, когда она структурирована истинным представлением о природе вещей (Wynn, 2013, стр. 82, 127). Это дает оптимистический взгляд на состояние человека, но также подчеркивает борьбу, необходимую для достижения «просветления» путем преодоления обмана. По сути, приверженность реальному — единственное, что может пробудить решимость выйти за рамки простых образов и преодолеть невежество и обман.

Расширенная концепция разума — заметная характеристика концепции воображения Хедли. Путем преодоления напряженности, очевидной в представлении Платона о знании как рациональном по характеру и по существу доступном для обучения (продвигаемом Республикой ), но также как вне выражения и определения (содержащемся в трактовке мифов, например, в книге Phaedrus ). ), он включает инструменты рациональности в философию воображения (Hedley, 2008, p.14). Это позволяет ему развить то, что он называет платоническим через медиа , между рационалистическим редукционизмом, который отвергает все, что не может быть проверено или логически проанализировано, и арациональным субъективизмом или антирациональным фидеизмом (Hedley, 2008, p. 22). Разум — это стержень его философии религии, но это разум, представленный как воображение или, как выразился Вордсворт, «разум в своем самом возвышенном настроении» (Hedley, 2008, p. 22). Хедли развивает представление о потенциале искусства или природы служить образом божественного посредством деятельности воображения.Образы — это символы высшей реальности и каналы различения: они участвуют в том, что символизируют. Как будет подробнее рассмотрено в разделе о добре ниже, это позволяет природе быть символом божественного (Hedley, 2016, p. 147). Таким образом, воображение позволяет агенту реагировать и полностью взаимодействовать с миром, чего не может добиться чисто когнитивная реакция (Hedley, 2016, p. 175).

Сам Хедли обращает внимание на то, как воображение сродни тому, что Винн называет « видением, наполненным мыслями » (Hedley, 2016, pp.178–179), и между ними можно отметить близкое сходство. Винн утверждает, что воплощенная природа знания означает, что оно не может быть основано на бестелесной абстрактной рациональности, но должно иметь несводимый «эмоциональный» компонент. Изменение эмоции может изменить внешний вид чувственного мира (Wynn, 2013, стр. 23). Применительно к знанию места это означает, что знание не может быть выражено чисто абстрактно лингвистическими терминами, потому что оно требует ссылки на эмоции (Wynn, 2009, стр. 28). Эмоциональные чувства могут быть реализованы в паттернах поля восприятия: они могут «распространяться» по миру, что означает, что чувство радости сопровождается переживанием радости в объектах, окружающих воспринимающего (Wynn, 2013, стр.36). Таким образом Винн объясняет, как чувства могут выходить за пределы человека в мир. Между эмоциями, чувствами и воплощением проводится связь, которая заставляет его предположить, что наша встреча с царством сенсорных форм является каналом наиболее ярких религиозных прозрений. Поэтому и Хедли, и Винн настаивают на том, что «тени» ощущений необходимы и не подчиняются царству «за его пределами». Воплощение — это не то, что нужно презирать или преодолевать. Вместо этого они предлагают эпистемологию, которая наполняет нашу встречу с миром духовными проблемами.

Опыт готической церкви (впервые предложенный Роджером Скратоном), использованный и Хедли, и Винном, помогает объяснить это. По словам Винн, восприятие церкви организовано в соответствии с концепцией небесного города, что позволяет зданию функционировать как образ небесного города (Wynn, 2013, стр. 47). Таким образом, ненаблюдаемое структурирует реальность, которую мы переживаем через органы чувств. По словам Хедли, готическая церковь служит изображением или иконой, не просто представляя божественное, но участвуя в нем.Более того, посредническая способность воображения в более широком смысле сродни готической церкви (Hedley, 2016, стр. 254–255). Идея Бога опосредована человеческим воображением так, как мы «представляем» другие умы или моральные факты, делая это воображение присутствием трансцендентного идеала в мире чувств. Таким образом, интеллектуальное и физическое, разум и чувство объединяются в том, что Винн называет «наполненным религиозными мыслями перцептивным гештальтом» (Wynn, 2013, p. 91) и тем, что Хедли описывает как созерцательную деятельность воображения.

При таком подходе вывод ведет нас от мира природы к божественному не больше, чем от готического здания к небесному городу. Вера в Бога не является ни чисто интеллектуальным упражнением, ни данностью человеческого осознания (Hedley, 2016, p. 259). Это разрушает дихотомию между разумом и чувством и является прямым следствием платонической модели Хедли и Винн. Винн права в том, что « Республика » Платона предлагает нам пересмотреть взаимосвязь между феноменологией нашего восприятия чувственного мира и нашим духовным развитием.Как указывает Хедли, это принцип Плотини, согласно которому чувство и интеллект принадлежат к континууму, чувство, выраженное современником Кудворта-платоником Джоном Смитом: «Когда разум однажды поднимается могучей силой Божественного Духа на беседу с Богом, он становится превратилось в смысл »(Hedley, 2016, с. 19, 254). Таким образом, Хедли и Винн многое делают, чтобы показать, как сильное объяснение разума не должно избегать эмоций или чувств, но может поддерживать их как проводники к истине.

Следует проявлять осторожность в отношении присвоения платонизма.Янцен считает Платона в значительной степени ответственным за некрофилические тенденции западной философии, которые она описывает как основанные на дуализме между материей и духом, телом и разумом (Jantzen, 1999, стр. 137–139, 2004, особенно глава 10). Кроме того, Харриет Харрис отмечает, что многие философы-феминистки с осторожностью относятся к идеалам поиска истины, потому что претензии на истину часто оказываются репрессивными (Harris, 2001, p. 40). Платонизм, однако, содержит семена радикализма, который может включать озабоченность по поводу расы, пола и других несправедливостей.Корриган объясняет, что для Платона «Законы » надлежащее служение «богам» означает «ниспровергнуть наши предрассудки, ниспровергнуть наши представления о положении, власти и морали» и призвать всех людей к тому, что действительно важно: а не к внешним признакам. ранга, но открытости реальности, которая насыщает и поддерживает всю природу (Корриган, 2012, с. 20). Это составляет основу принципа Плотини, согласно которому Добро и Прекрасное не принадлежат исключительно никому и что диалектическое движение к бытию никогда не завершается (Корриган, 2005, с.129; Плотин, 1966, III.8.11, стр. 23–24).

Дух платонизма, интерпретируемый таким образом, имеет много общего с философией религии Памелы Сью Андерсон. Ее приоритет истины не вдохновлен Платонами, но находится в гармонии с Платоническим отказом от этического релятивизма и признанием потенциала релятивизма для злоупотребления властью. Она дистанцируется от постструктурализма и «различного феминизма» Иригарея, утверждая, что исторические понятия эпистемологии, реализма и рациональности не являются по своей сути мужскими или врагами женщин в философии, но остаются необходимыми для переосмысления гендера в философии религии »(Anderson, 2012, стр.135, 183, 197). В своем различении между стремлением стать бесконечностью и жаждой бесконечности она показывает, как философия религии может сохранять твердый взгляд на истину, оставаясь при этом чувствительной к потенциалу угнетения. По ее словам, стремление стать бесконечным — это желание быть всезнающим, всемогущим и всеблагым, и именно это так часто мотивирует англо-американскую философию религии, когда она предполагает, что инструменты рациональности могут получить доступ к виду из ниоткуда (Андерсон, 2001, стр.13). С другой стороны, стремление к бесконечности — вот что движет поиском истины, добра и справедливости (Anderson, 2001, p. 4). Истина, с этой точки зрения, действует как точка бесконечности, к которой стремятся, но всегда за пределами досягаемости и невозможности охватить. Именно это стремление движет философскими усилиями, и оно носит этический характер. Философия религии, которая практикует стремление к истине, не будет опираться на оправдание веры, но, как указывает Андерсон, станет нравственным и духовным предприятием.Истина по своей сути этична: «чтобы создать сообщество, мы должны уметь знать правду, говорить открыто и честно. Для многих из нас утверждение правды должно быть духовной практикой, потому что мы живем и работаем в условиях, когда ложь вознаграждается, а ложь является нормой »(hooks, 1999, стр. 120–121).

Есть заметная разница в том, как Андерсон применяет свой принцип поиска истины по сравнению с Хедли и Винн. Стремление к идеальной рациональности, по ее мнению, побуждает нас противостоять нашей ситуации и ограниченным знаниям, которые она нам дает (Андерсон, 2012, стр.127). Она призывает нас более внимательно относиться к тому, как наше социальное положение, пол и раса формируют наши философские концепции в эстетике, религии, метафизике, морали и политике (Anderson, 2012, p. 169), и на это Хедли и Винн не обращают особого внимания. . В отличие от Андерсона, ни один из них не занимается главным образом исследованием религиозных верований и практик с точки зрения расы или пола. Однако в силу своего платонического оттенка подход Хедли и Винн остается открытым для включения призывов Андерсона.Стремление, о котором она говорит, описывает важную черту платонической рациональности: мы, люди, видим тени и не можем отказаться от своего эпистемического смирения. Таким образом, поиск истины — это борьба, потому что мы вынуждены тщательно исследовать наш опыт, рациональность или убеждения, оставаясь чувствительными к их контекстуальным влияниям. Таким образом, несмотря на их различия, есть возможности для гармонизации их подходов.

Дальнейшая гармония между подходом Андерсона и духом платонизма проявляется в том, что поиск истины не может быть осуществлен в одиночку.Для платоника философия — это не «средство проникновения в небеса на основе наших собственных желаемых размышлений», а практическая, созерцательная форма ascēsis , которая должна осуществляться как пожизненное стремление к божественной мудрости двумя или больше партнеров (Корриган, 2012, с. 23). Платон писал диалоги в форме рассказов ( мифов ) и с помощью диалектической практики превращал философию в то, что Корриган называет «формой жизненного опыта сообщества», которая открывает новое промежуточное пространство как для мышления, так и для практики, которое ставит под сомнение знакомые категории и представления о божественности (Corrigan, 2012, стр.23). Подлинный диалог предполагает открытость и риск: ни одна из сторон точно не знает, куда это их приведет. Практика философии как диалектики никогда не находится во власти тех, кто ею занимается, но требует некоторой неограниченной ориентации на Благо, которая сама по себе всегда остается за пределами бытия (Corrigan, 2012, p. 26). Это представляет собой радикальную модель философии религии, полностью соответствующую широким целям Андерсона. Корриган утверждает, что диалектика может открыть пространство, которое вытесняет любое привилегированное положение.Именно «незнакомец» — мужчина или женщина — становится основным собеседником в диалогах Симпозиума и более поздних и берет на себя «иерофантическую роль соединения всего сообщества с божественным» (Corrigan and Harrington, 2013, p. 266)

Для Андерсон важно не просто воплощение, а борьба за то, что она называет феминистской точкой зрения. Это достигается «женщинами и мужчинами, которые подвергались эксплуатации, угнетению или доминированию, либо от их имени» (Anderson, 2001, p.7), и сделать это в одиночку невозможно. Философия религии вместе с исследуемыми ею религиозными верованиями должна быть переконфигурирована путем чтения текстов и изображений женщин не с точки зрения мужского нейтралитета, а с точки зрения тех, кто был «отвержен» и подвергался притеснению. Для этого решающее значение имеет воображение. Принимая перечитывание Арендт книги Канта sensus communis и ее идею свободной игры воображения, Андерсон предлагает продуктивную форму мимесиса (Anderson, 2001, p.13). Вместо того, чтобы переносить себя на точку зрения другого, мы должны представить себе возможные промежуточные позиции, которые дают лучшее понимание себя и другого. Именно через воображение возможности мы можем достичь менее предвзятой эпистемической точки зрения. Таким образом, поиск истины и практика воображения — это коллективное предприятие Андерсона.

Этот призыв к нам мыслить жизнями других людей для достижения большей истины (Андерсон, 2001, стр. 7), таким образом, совместим с платонической диалектикой, интерпретируемой в духе Корригана.Корриган утверждает, что Платон представляет модель радикального разрушения традиционных религиозных представлений в беспрецедентном масштабе, чтобы позволить сиять новому свету и создать новые способы мышления (Corrigan, 2012, p. 23). Если такая диалектика правильно учитывает опасения Андерсона по поводу расы и пола и если диалог с маргинализованным другим является приоритетом, тогда платоновская модель диалектики, использующая образное мышление, может внести большой вклад в далеко идущие этико-политические философские переосмысления. концепция религиозной мысли.

Хотя, следовательно, феминистские интересы Андерсон отсутствуют в работах Хедли и Винн, в силу их платонизма их подходы не исключают этого. Хедли допускает трансформацию в своем описании воображения и — вместе с Винн — в своем описании того, как концепции формируют восприятие (Hedley, 2016, p. 252). Таким образом, все три автора показывают, что воображение имеет решающее значение для критики того, как мы думаем и стремимся узнать. Это важное открытие, демонстрирующее, что наш образ мышления даже более фундаментален, чем наши религиозные идеи.Это потому, что наши убеждения, включая представления о Боге, нельзя отделить от нашего образа мыслей. Наши эмоции, например, определяют, какие вопросы мы считаем важными и какие ответы мы будем искать (Wynn, 2009, стр. 28). Андерсон указывает, что стремление к истине по своей природе является эмоциональным состоянием: оно неотделимо от нашего воплощенного существа и неотделимо от него. Вместо очень абстрактного понимания рациональности она настаивает на том, что эмоции и воплощенный опыт важны для процесса получения знаний (Anderson, 2012, p.111, 2001, стр. 8–9). Подобно Хедли и Винн, она настаивает на том, что воплощенное знание более правдиво. Все три мыслителя показывают, как философия религии должна включать критическое осмысление наших концептуальных схем, включая способ, мы рассуждаем.

Это обсуждение истины показало, что приверженность истине является важным аспектом этико-политической философии религии. Как говорит Белл Хукс, поиск истины — единственное, что может противостоять пристрастию к лжи и отрицанию, которое поощряют культуры доминирования (hooks, 1994, стр.28). Этот принцип лежит в основе аргумента Харриет Харрис о том, что только истина может подчинить себе власть. Если истина и знание созданы, становится трудно утверждать, что репрессивные методы неправильны и что невозможно привлечь к суду наши сообщества, говоря правду властям (Харрис, 2004, стр. 82). Для интерпретации платонизма Хедли и Винн, а также для Крюков и Андерсона становится возможной повышенная способность отворачиваться от софистики и смотреть в лицо реальности. Все четыре мыслителя отвергают фидеизм и полностью отказываются избегать разума как канала к истине.Они могут сказать, что наша способность к познанию не безнадежно ограничена и не зависит от контекста. В то же время они избегают научной модели рациональности и метода умозаключений, которых придерживаются многие представители англо-американской традиции. Вместо этого они предлагают значительно расширенную концепцию разума, которая ставит под сомнение любое четкое различие между разумом и нашим воплощенным чувственным опытом. Вместо того, чтобы способствовать отстранению от тела, они считают воплощенный опыт необходимым для поиска истины.Без этой убежденности в реальности истины современная философия религии не имеет возможности бросить серьезный вызов преобладающему коллективному культурному потреблению дезинформации и лжи. Следовательно, любая этическая философия религии должна заниматься поиском истины.

Доброта: трансформация и переосмысление

Для Андерсона, Хедли и Винн воображение — это средство, с помощью которого мы видим мир, и оно позволяет нам более или менее правдиво познавать реальность.В ходе обсуждения будет подчеркнуто, как все трое считают религиозное знание неизбежно этичным и полагающимся на моральные усилия знающего. Для каждого мыслителя восприятие истины связано с моральной позицией воспринимающего, что означает, что для того, чтобы ясно видеть, требуется моральное преобразование. Таким образом, истина относится к добру. Как покажет дальнейшее обсуждение, эта трансформация основана на отказе от дихотомии материального и духовного. Такое отвержение, вопреки тому, что часто предполагается, согласуется с платонической мыслью и указывает нам на альтернативные способы восприятия реальности как наполненной ценностями.Результатом является модель философии религии, которая может переосмыслить наши отношения с другими людьми и с миром природы.

Этическая трансформация является результатом использования воображения в практике эпистемологии точки зрения Андерсона. Позиционный подход ведет к радикальному изменению осознания, поскольку мы преодолеваем пристрастие в нашем мышлении и все больше осознаем гендер и иерархию ценностей, которая скрывается в философских текстах (Anderson, 2001, p.7). Андерсон объясняет, что изменение, вызванное измененным осознанием, по сути своей не является изменением пропозициональной веры, а скорее преобразованием человеческих отношений и отношений между человеческим и божественным (Anderson, 2001, p. 10). Стимулируя эту перестановку мыслей, религиозное знание становится этической практикой.

Открытость тому, как религиозное знание приводит к трансформации, также очевидна в «аффективно-практической-когнитивной целостности» Винн (Wynn, 2009, стр.9). Бросая вызов как реформатской, так и эвиденциалистской философии религии, в которой Бога познают просто взглянув, он обращает внимание на то, как можно получить знание благодаря нашей моральной, эстетической и иной ответной реакции на места, в которых мы живем: это « может быть основаны на целеустремленной оценке материального мира »(Wynn, 2009, стр. 7–8, 13). Эта аффективно-практическая-когнитивная целостность создает связь между верой и действием за счет акцента на последствиях того, как мы воплощены для наших убеждений.Используя идею габитуса Пьера Бурдье, Винн показывает, что восприятие не является нейтральным: некоторые из них эмоционально структурированы и внутренне направляют действия (Wynn, 2009, с. 39). Таким образом, знание основывается на нашей воплощенной оценке мира, что делает наше понимание мира этичным по своей сути (Wynn, 2009, p. 126). Таким образом, просветление — это не просто движение вверх или внутрь, но также движение «вовне» в сферу чувств (Wynn, 2013, с. 41). Взаимосвязь, которую Винн утверждает между воплощенным знанием и этическими действиями, перекликается с призывом Андерсона к тому, чтобы мы были более внимательными к тому, как наше социальное положение формирует наши философские концепции, и демонстрирует, как пересмотренные концепции могут, в свою очередь, преобразовать наши социальные отношения.Наши когнитивные убеждения имеют одновременно и аффективный, и практический смысл. Таким образом, Винн усиливает довод Андерсона о том, что любая жизнеспособная философия религии должна иметь возможность обращать внимание на то, как убеждения этичны в их практическом применении.

Такое же понимание признает и Хедли. Он объединяет рассказ Винна о духовном пробуждении с платонической моделью трансформации, в которой духовное развитие и просветление вызывают взаимную трансформацию внешнего вида чувственного мира (Hedley, 2016, p.254). Таким образом, то, что известно, трансформируется этической трансформацией знающего. Для Хедли образцы, символы или образы, с которыми мы встречаемся в мире, подобны темному зеркалу или стеклу, отражающему образцы вечных архетипов в божественном разуме. Это не универсалии в rebus , а образы ( eikones ) или архетипы (Hedley, 2016, p. 131). Опираясь на Шеллинга, он предполагает, что мифы и символы раскрывают трансцендентность и составляют человеческое общество (Hedley, 2016, p. 200).Таким образом, можно сказать, что миф играет ту же роль, что и идея Винн о месте, в том смысле, что он опосредует наше чувственное восприятие физической реальности и через воображение формирует то, как мы сталкиваемся с этой реальностью. Это привлекает внимание к тому факту, что наша оценочная позиция определяет то, как мы видим мир. Провидец, который, говоря платоническим языком, видит добро за пределами пещеры, увидит зеркальное отражение своего собственного просветленного состояния: то есть мир, наполненный ценностями (Wynn, 2013, с. 26).

Плотинистское описание созерцания подчеркивает важность трансформации. Это более явно выражено в мысли Хедли, но также присутствует и у Винн. В этой модели мифы, символы и образы помогают созерцанию, но они также являются теургическими, поскольку помогают переделать душу (Clark, 2009, p. 30). Вот как следует понимать требование Платона о том, что философия стремится стать божественным. Это пробуждение и переориентация, предполагаемая с точки зрения осознания вселенной как понятной и моральной по своей сути.Это требует личной трансформации (Кларк, 2009, стр. 32). Подобно практике мимесиса Андерсона, платоническое объяснение внимания к переживанию реальности требует, чтобы знающий занялся самокритикой. Платон настаивает, что для достижения большего бытия или более полного бытия недостаточно, чтобы душа надувалась, как лягушка. Вместо этого он должен быть преобразован путем переживания реальности вне себя, чтобы он «не« становился единственным критерием того, что реально »(Корриган, 2005, стр. 128). Этический характер этой трансформации неизбежен.Как выразился Хедли, цитируя платоника семнадцатого века Генри Мора: « если ты имеешь, ты видишь это, как говорит Плотин » (Hedley, 2016, p. 115; More, 1660, p. 407).

Критически важным для отстаивания этической природы созерцательного знания является крах дихотомии между материальным и духовным. Плотин не постулировал их как две отдельные области, а как два взгляда на одну и ту же реальность. Мы можем, например, взглянуть на мир «сверху вниз» и увидеть его в редукционистских терминах как несвязанные атомы.Взгляд вниз означает отношение к вещам как к бессмысленным коллекциям вещей, лишенных внутренней ценности и красоты (Clark, 2009, стр. 36). В качестве альтернативы мы можем трансформировать себя и переориентировать наше видение, чтобы понять реальность моральных ценностей. Плотинизм настаивает на том, что мир можно представить себе иначе, чем объясняется утверждение Хедли о том, что люди являются земноводными. Плотинистское «видение» подделывает связь между видимым и невидимым не через умозаключение или аргумент от следствия к причине, а через феноменологическое понимание (Corrigan, 2012, p.33; Хедли, 2016, стр. 259). Этические последствия этого очевидны. Например, мир природы можно рассматривать с экономической утилитарной точки зрения как ресурс или рассматривать как наполненный ценностями и образом божественного.

Это составляет серьезный вызов любому предположению, что полезность — то, что Андерсон мог бы назвать «самообладанием» (Андерсон, 2012, стр. 31), — должна быть целью науки или философии религии. Более того, это не должно определять наше взаимодействие с природой. Взгляд «снизу» — это позиция, которую занимает деятель науки, пытаясь получить контроль даже в своей моральной жизни посредством «разъединения» и «объективации» мира, включая свои эмоции, страхи и принуждения (Anderson, 2012, p.31). Когда философское знание принимает эту модель, оно помещает «я» изолированно в разочарованный мир. Винн также признает, что научная модель познания имеет глубокие этические последствия при сведении реальности к утилитарной ценности. В модели вывода мир, из которого мы делаем выводы, становится просто средством достижения цели религиозного знания, не имеющим собственной ценности. Опираясь на работы Эразима Кохака, Винн обращает внимание на два разных типа перцептивного гештальта: один, который типичен для научного способа взгляда (тот, который рассматривает вещи в мире в соответствии с их использованием), и другой, который позволяет нам акцентировать внимание на свойстве высшего порядка быть субъектом жизни, где второй гештальт включает в себя первый » (Wynn, 2013, p.131). Религиозные и этические обязательства влияют не только на наши интерпретации чувственного опыта, но и на сам внешний вид чувственного мира. Он повторяет беспокойство Андерсона по поводу объективации мира, когда он предполагает, что если разум начинается с материального мира, а затем через умозаключение переносится к нематериальному ненаблюдаемому Богу как источнику, то наше практическое взаимодействие с материальным миром означает ничего (Винн, 2009, с. 7). Это убедительно свидетельствует о том, что философия религии должна включать критический анализ религиозного мышления: особенно его мифов, нарративов и воображаемого.

Существенным для этико-политической философии религии является создание новых образов и историй, включая новые способы представления нечеловеческого мира. Андерсон, Хедли и Винн демонстрируют большую согласованность в том, как они применяют воображение для преобразования наших отношений с миром природы. Для всех них природа имеет непреходящую ценность, но она также является каналом преобразования человека. Следуя традиции Платона, чей Тимей изображает материальный мир, наполненный божественными ценностями, смоделированный по образцу этических архетипов, Хедли представляет материальный мир как теофанию: зеркало божественного.По его словам, это «светящийся массив изображений, отражающих (хотя часто загадочно) совершенное существо Божественного» (Hedley, 2016, p. 139). Сам физический мир — это символ божественного архетипа. Винн выражает то же видение в терминах преображения лица природы. Преобразование в человеке, «по мере приближения к состоянию просветления или по мере его духовного развития, приведет к взаимному преобразованию внешнего вида чувственного мира» (Wynn, 2013, с. 41). Просветление — это не просто движение вверх или внутрь, оно также является движением вовне, в сферу чувств.Это происходит не только в изолированной области опыта, но и во всем мире, в результате чего повседневные предметы и обычные люди приобретают новое измерение значения. Таким образом, Хедли и Винн показывают, как философия религии может способствовать сопротивлению картезианской программе контроля над природой в интересах человека. Признается, что природа имеет ценность сама по себе. Эксперименты ради людей заменяются созерцанием естественных вещей ради них самих.Метод количественной оценки заменяется осознанием того, что нам есть чему поучиться у природы. Следовательно, философия религии не может избежать экологии. Как указывает Хедли, «в видении созданного порядка как изображения его источника есть экологическое измерение» (Hedley, 2016, p. 225).

Это имеет значение для естественного богословия. Приведенные выше идеи соответствуют пересмотру Андерсоном естественного богословия, когда она предлагает естественному богослову задавать вопросы, среди прочего, о терминах и концепциях, которые мы применяем к природе, к другим, к себе и к божественному (Anderson, 2013, стр. п.355). Таким образом, использование воображения в борьбе за точку зрения «другого» необходимо для философии религии, чтобы играть свою роль в критическом размышлении о том, как мы живем и относимся к нечеловеческому космосу. Наше представление о природе необходимо преобразовать с помощью воображения, выкованного в борьбе за более правдивую точку зрения. В сочетании с этой целью воображение может также обнажить фантазию о предполагаемой свободной от ценностей науке, исключающей религиозные, метафизические, моральные и политические взгляды.Утверждения об исключении этих перспектив фактически допускают «скрытую эксплуатацию» корпоративными, частными или правительственными группами интересов, многие из которых фактически подкреплены теологическими и религиозными обязательствами (Corrigan, 2009, p. 251). Преобразование видения, вызванное творческим воображением, может, таким образом, помочь определить задачу философии религии как разоблачение иллюзий и создание альтернативных способов видения. Поступая таким образом, разум может помочь в этическом осмыслении мира (Anderson, 2012, p.111) и помогите нам узнать, как жить в нем хорошо.

Таким образом, будущее философии религии заключается в пробуждении воображения, чтобы переосмыслить наши отношения друг с другом и с миром природы в целом. Как указывает Эдди С. Глод, потеря воображения приводит к тому, что мы попадаем в ловушку и соучастие в том, что нам знакомо, потому что не можем представить себе какую-либо альтернативу (Glaude, 2016). Наука и накопление капитала — два наиболее доминирующих образа современной эпохи.Они формируют наши вопросы, определяют наши приоритеты и видят, какие решения наших проблем считаются приемлемыми. Мы ищем механистические решения наших экологических проблем, потому что наше видение природы — это утилитарный механизм, в то время как наши религиозные концепции пропитаны языком денег и долгов. Клейтон Крокетт прав, утверждая, что любая философия религии, которая прямо не принимает во внимание вездесущность и очевидное всемогущество глобального капитала, является философией устаревшей религиозности, если не некротическим богословием мертвого Бога (Crockett et al., 2014, с. 2).

В ответ на этот вызов воображение является ключом к прочному чувству хорошей жизни. Это вдохновляет нас «действовать ради того, что возможно, а не соглашаться на вещи такими, какие они есть, и помогает нам увидеть полноту человечности в тех, с кем мы живем» (Glaude, 2016). У него есть потенциал стимулировать радикальные изменения, представляя, что может быть поверх и против того, что есть. Поступая таким образом, он может предложить решительный ответ на преобладающий нигилизм, который отрицает любую надежду на то, что мы можем понять мир, и на экстремизм, стремящийся заполнить эту пустоту (Anderson, 2012, p.118). Представления о Боге, природе и людях слишком часто структурировались сциентистским воображением в контексте превосходства белых, патриархата и метафизики долга, которая, в свою очередь, дает обратную связь, чтобы оправдать и укрепить структуры угнетения. Таким образом, философия религии должна стремиться помешать принятию религии теми, кто поддерживает расизм, женоненавистничество и разрушение окружающей среды путем пропаганды лжи. Настоятельно необходимо переосмыслить будущее.

Красота: катализатор этической трансформации

Таким образом, стремление к истине является одновременно и этическим, и политическим делом.Это дает нам эпистемологическое смирение, чтобы понять, как наши знания формируются нашим социальным контекстом, включая расу и пол, но также дает нам императив к изменению самих себя. Стремление к истине и добру является эмоциональным и страстным, потому что истина привлекательна, ей свойственна красота. Это означает, что преобразование лучше всего выражается в терминах эстетики: деятельность воображения — это, по сути, эстетическое созерцание. Такая модель привносит в философию религии форму деятельности, отсутствующую в моделях вывода.

Место эстетики Винн — это тело в его реакции на место. Знание места и пространства не выражается словами, а воплощается в эстетической реакции тела. Именно в нашем сенсорном опыте религиозные идеи представлены нам наиболее ярко (Wynn, 2013, стр. 15). Эстетика занимает центральное место в философии религии Винна именно потому, что чувственный опыт является ключом к просветлению. Феноменальный опыт имеет решающее значение для поиска мудрости. Он противопоставляет это более пассивному «взгляду», который характеризует реформатскую эпистемологию и индукцию эвиденциалистского подхода (Wynn, 2009, стр.7–8). Активная природа созерцания также явно выражена в платоническом описании воображения Хедли. Отходя от фокуса на предположениях, которые являются истинными или ложными, в сторону эстетического созерцания, Хедли апеллирует к плотиновской преемственности между физическим и осмысленным космосом и наслаждению красотой (Hedley, 2016, p. 20; Plotinus, 1966, I .6.2, 7–11). Душа находит радость в умопостигаемом и тянется к нему. Таким образом, видение имеет приоритет над дискурсивной рефлексией, а участие является одновременно активным и восприимчивым (Hedley, 2016, p.24). Если выйти за рамки фактов (научный взгляд смотрит «вниз»), то созерцание — это моральный и эстетический опыт (Hedley, 2016, p. 67). Образы, будь то предметы искусства или сам мир как икона, не просто репрезентативны, но участвуют в своем архетипе, и именно эстетический опыт через их созерцание пробуждает этику трансформации.

Следует признать, что платоновские идеи красоты были проблематичными для мыслителей-феминисток из-за связи между красотой и чувственной природой (Anderson, 2012, p.159). Считается, что образы физической красоты вызывают восхождение души: подъем, который чаще всего интерпретируется как бегство из физического мира в альтернативное «царство» за пределами или над материальной реальностью. Женщины, как правило, ассоциировались с сильно очерняемой материей, а мужчины — с превосходством бестелесного интеллекта. Существует серьезная опасность в любой философии религии, которая стремится освободиться от тела в своем стремлении к «бесконечному», воплощенному, как указывает Грейс Янцен, аналитическими аргументами в пользу двух взаимно поддерживающих полюсов бестелесного «я» и нематериального божественного (Jantzen, 1999). , стр.28–29). Однако то, что уже было сказано выше о приверженности Платона преемственности между физическим и умопостигаемым, дает понять, что это не является неизбежным следствием платонизма. Фактически, он может служить динамическим ресурсом, с помощью которого можно бросить вызов повсеместному дуализму между материей и духом, природой и человеком, потому что он не обязательно стремится к отказу от материи. Материя без разума — это фантом Плотин говорит нам: если Бога нет в природе, Бога нет в вас (Clark, 2000, стр.88; Плотин, 1966, III.6.7; II.9.16). Кроме того, платоническая эстетика может дополнить феминистское «переосмысление» красоты Андерсоном именно из-за акцента на активной и преобразующей природе созерцания.

Андерсон обращается к платонически обоснованному видению красоты Айрис Мердок как к способу разъяснения того, как пристальное внимание к реальности может инициировать трансформацию, необходимую для эпистемологии точки зрения. Эстетика Мердока основана на платоновском изречении, что красота является наиболее доступной из Форм и, следовательно, действует как катализатор моральных изменений.Хорошее искусство правдиво показывает нам реальность, поэтому наслаждение искусством тренирует любовь к добродетели (Мердок, 2001, с. 86). По мнению Мердока, внимание к красоте, будь то воплощение ее в произведении искусства или парящей пустельге, переориентирует нас от эгоистичного фокуса внутрь себя на добро, которое воспринимается как неиссякаемая реальность. Внимание к красоте жизненно важно для преодоления теней Платонической пещеры путем уничтожения ложных образов и фальшивых товаров. В конечном итоге это приводит к ясности видения, которое в философии Мердока «является результатом морального воображения и моральных усилий» (Мердок, 2001, стр.36, 41).

Андерсон предлагает такой подход к вниманию, и его приверженность идее истины позволяет учесть постмодернистские опасения по поводу наших расовых, гендерных и этнических предубеждений (Anderson, 2012, p. 164). Она рассматривает суждения о красоте как форму межсубъективного общения (Андерсон, 2012, с. 160). Таким образом, красота становится , передающим красоты (задуманной как справедливое видение) от одного к другому. Он направлен вовне, от человека, и неизбежно включает продвижение справедливого образа жизни вместе.Используя язык Мердока, она утверждает, что красота и бескорыстное внимание являются двумя необходимыми характеристиками любого руководства по восприятию гендерной несправедливости, а также для переосмысления несправедливости в справедливость через любовь (Андерсон, 2012, с. 173). Использование платонизма Мердока в сочетании с призывом крючков к нам « видеть » новым способом, одновременно материальным, моральным и метафизическим, позволяет эпистемологии точки зрения Андерсона придерживаться критической концепции реальности, требуя рассмотрения и попытки чтобы преодолеть ложные версии нейтралитета.Этическая концепция красоты, которую Андерсон желает продвигать, рассматривая красоту как правильное или справедливое видение вещей (Anderson, 2012, стр. 160), поэтому имеет прецедент в платонической связи между Добром, Истиной и Прекрасным. Именно эта связь лежит в основе описания Мердоком магнетического качества Добра и связывает эстетику с этикой (Мердок, 2001, стр. 41). Таким образом, созерцание материальной реальности неизбежно становится нравственным.

Винн ближе всего подходит к эпистемологии точки зрения Андерсона и к ее этическим и политическим последствиям в своем стремлении преодолеть ложный эгоцентрический гештальт посредством эстетически задействованного «эпифанического» опыта.Он также обращается к Мердок, используя ее философию, чтобы проиллюстрировать, как ощутимое различие между субъектом и объектом разрушается посредством феноменального опыта: для Мердока это происходит через внимание к парящей пустельге, для Винн через фиксацию его внимания на случайно выбранной нити. трава в детстве (Винн, 2013, с. 157). Таким образом, концентрация на этих материальных вещах может переопределить самоощущение (Wynn, 2013, стр. 158). Чтобы испытать нечеловеческое животное или любой аспект более широкого космоса независимо от любого вопроса о его полезности, подразумевает « освобождение от любых забот, направленных на то, чтобы подчинить мир моей воле » (Wynn, 2013, p.132). Именно в этот момент мы теряем нашу эгоцентрическую перспективу. По сути, это процесс преобразования, описанный в предыдущем разделе выше. Более того, значение момента выходит за рамки его непосредственной продолжительности, потому что такой способ присутствия может обеспечить длительную трансформацию в нашем способе восприятия мира (Wynn, 2013, стр. 133). Эта эпистемология требует более глубокого внимания к реальности и требует изменения самоощущения.

Забота Винна об эмоциях вместе с его осознанием этической природы нашего гештальта дополняет мнение Андерсона о внимании и является важным шагом в борьбе за достижение точки зрения справедливости.Он не просто утверждает, что люди обладают способностью оценивать восприятие, но, скорее, мы можем организовать наши восприятия в соответствии с различными ценностями. Он указывает, что наши схемы ценностей входят в сам опыт, который мы имеем (Wynn, 2013, стр. 196). Он делает этический оттенок наших религиозных концепций и переживаний центральным элементом своей философии религии. В своем трактовке пространства он проявляет чуткость к политическим последствиям преодоления дуализма, подчеркивая, как смысл пространства и места воспринимается телом, а не «разумом».Организация пространства может служить одним интересам и угнетать другие. Таким образом, пространство и власть взаимосвязаны, а политические ценности являются частью определенного расположения пространства (Wynn, 2009, стр. 121). Здесь учитывается сила мифа. Пространство организовано с помощью историй или мифов, и мы можем думать о мире как о месте, смысл которого дан в историях о сотворении, примирении и искуплении. Более того, можно предположить, что эти истории фиксируют значение различных форм поведения (Wynn, 2009, с.79). Истории и мифы, таким образом, формируют место в той же мере, в какой они формируют наше самоощущение. По словам Винн, христианское и / или платоническое мировоззрение, которое сосредоточено на нормативных представлениях, неотделимых от нашего феноменального опыта, переориентирует наше внимание на этические и другие проблемы, которые ставит сфера чувственного восприятия (Wynn, 2013). , стр.41).

Таким образом, эта эстетика знаменует собой политический поворот. В основе этого нового видения философии религии лежит существенная связь между красотой и справедливостью.Андерсон утверждает, что обретение мудрости не может происходить вне этических и социальных практик: чтобы искать мудрости, мы должны развивать склонность к любви и вниманию к другим (Андерсон, 2012, с. 202). Она формулирует радикальные последствия неразделимого Платонического Добра, Истины и Прекрасного, когда указывает на крючки, что красота не может быть изолирована от нашего материального существования, метафизического восприятия и, что, возможно, наиболее важно, от нашей политической страсти (Anderson, 2012, p. п.165). Решающее значение для этой этико-политической философии религии имеет роль воображения в создании « нового видения », вызванного реконфигурацией старых мифов и повествований об отношениях полов, людях и их отношениях, а также о божественных существах, все из которых обладают способностью чтобы вызвать новую жизнь (Андерсон, 2012, стр. 173).

Подход Хедли перекликается с подходом Андерсона через метафизику участия. Согласно Хедли, именно образ участвует в трансцендентном.Хотя эта метафизика не так ясна у Андерсон, это очевидно по тому, как она говорит об этическом значении мифа. Мифы и воображаемое — это средства, с помощью которых мы обретаем более правдивое видение, и средства, с помощью которых миф может участвовать в реальности. Таким образом, справедливость и красота воплощается в жизнь с помощью мифов. Таким образом, справедливость и красота, добро и истина участвуют в физической реальности. Вот как работают изображения для Хедли, и это дает им обоим общую метафизику.

Это может вызывать беспокойство с феминистской точки зрения: многие мифы и символы имеют глубоко гендерный, расистский характер и наносят серьезный ущерб. Однако в подходе Хедли есть открытость, заключающаяся в том, что он включает призыв Андерсона « процесс раскрытия и реконфигурации убеждений, встроенных и по-разному настроенных в мифах» (Андерсон, 2001, стр. 6). Для Хедли, как и для Андерсона, акцент делается не на оправдании веры, а на преобразовании познающего. «Неизменность» Добра означает, что оно требует постоянного внимания и отказывается подчиняться силе воли.Добро и Прекрасное — это не абстрактные идеалы, а регулирующие и моральные творческие энергии, которые позволяют видеть и воспринимать мир как взаимосвязанный космос, наполненный внутренними ценностями (Corrigan, 2012, p. 25; Hedley, 2016, p. 72). Платонизм требует создания новых мифов и историй, а также создания новых образов, все более полно связанных с тем, что является хорошим и правдивым.

Евтифрон, Извинение, Критон и Федон

Резюме и анализ Федон

Сводка

Через несколько месяцев или лет отчет о последних часах Сократа передается Эхекрату и другим заинтересованным лицам Федоном, любимым учеником великого учителя.Повествование происходит во Флиусе, городе Сикион. Диалог принимает форму повествования, потому что Сократа описывают как действующего, так и говорящего, а подробности события интересны как далеким друзьям, так и самому рассказчику. Федона спрашивают, был ли он с Сократом в тот день, когда он пил яд. Он отвечает, что присутствовал при этом, и также упоминает нескольких других людей, которые были там в то время. Среди них были Симмий, Кебес, Критон, Аполлодор и несколько других людей.Платон на этой встрече не присутствовал, так как его не пустили из-за болезни.

Главной темой разговоров было представление Сократа о душе. Поскольку все присутствующие знали о том, что в тот день Сократа будут казнить, они хотели знать, во что верил их возлюбленный учитель относительно природы души. Было много вопросов, на которые они хотели бы ответить, в том числе: Какие у нас есть гарантии или доказательства того, что души действительно существуют? Как душа связана с телом? Что происходит с душой в момент смерти? Распадается ли он в ничто или продолжает существовать в какой-то форме? Бессмертны ли души в том смысле, что у них нет ни начала, ни конца? На душу влияет контакт с телом? Есть ли и хорошие, и плохие души, и если да, то в чем разница между ними? Будут ли души наказаны или вознаграждены в какой-то будущей жизни? Эти вопросы, наряду с другими, тесно связанными с ними, обсуждаются довольно подробно, поскольку Сократ пытается представить свои идеи ясным и убедительным образом.

Диалог начинается с просьбы, чтобы Федон доложил группе посетителей о смерти Сократа, рассказав им, что он должен был сказать в свои последние часы. Некоторые из присутствовавших слышали, что Сократа приговорили к употреблению яда, но они знали об этом очень мало и очень хотели узнать подробности. Федон объяснил причину, по которой казнь была отложена на месяц до возвращения корабля с острова Делос. Он также описал кое-что из своих собственных ощущений, когда стал свидетелем смерти своего очень дорогого друга.Он не жалел Сократа, так как его манера поведения и его язык были настолько благородны и бесстрашны в час смерти, что он, казалось, был благословлен.

После упоминания имен нескольких из тех, кто присутствовал при смерти Сократа, Федон заявляет, что он попытается повторить весь разговор, поскольку он помнит, как он происходил. Когда группа вошла в тюрьму утром Сократа в прошлый день, они заметили, что его только что освободили из цепей. Его жена, Ксантиппа, сидела рядом с ним, держа их ребенка на руках.Она плакала, потому что это был последний раз, когда она могла разговаривать со своим мужем. Сократ повернулся к Крито и попросил кого-нибудь отвезти ее домой. После того, как это было сделано и были сделаны некоторые замечания относительно готовности настоящего философа приблизиться к смерти, Кебес спрашивает Сократа, почему он считает неправильным совершать самоубийство, поскольку смерти не следует бояться?

Сократ допускает очевидную непоследовательность в его позиции, но внимательное рассмотрение проблемы не обнаружит реальной непоследовательности.Причина в том, что мы, люди, находимся в руках богов. Они наши опекуны, а мы их собственность. Поскольку мы принадлежим богам, для нас неправильно уничтожать их владения, за исключением тех случаев, которые соответствуют их воле. Ни Кебес, ни Симмий не удовлетворены этим заявлением, и Сократ приводит дополнительные доводы в поддержку своей позиции. Хотя он считает самоубийство неправильным, он не боится смерти, пока действует в согласии с волей Бога.Он был бы опечален смертью, если бы не верил, что душа будет жить лучше после смерти, чем когда она обитает в теле. Однако он убежден, что после отделения души от тела она перейдет к другим богам и будет связана с душами ушедших людей, которые даже лучше тех, кто сейчас живет на земле. Сократ признает, что у него нет положительных доказательств этого, но он считает, что это правда, и не знает никаких фактов, указывающих на обратное.

В этот момент Крито прерывает беседу, чтобы сообщить им, что тюремщик попросил Сократа не разговаривать так много, чтобы тепло, создаваемое его разговором, могло помешать действию яда, который он должен принять, и, таким образом, потребовать его введения. больше чем единожды.Сократ поручает Критону сказать тюремщику, чтобы он занимался своими делами и был готов дать яд столько раз, сколько потребуется.

После этого краткого перерыва Сократ вступает в дискуссию с Кебесом и Симмием о природе смерти. Он говорит: «А теперь я отвечу вам, судьи мои, и покажу, что у того, кто жил как истинный философ, есть причина быть в хорошем настроении, когда он вот-вот умрет, и что после смерти он может надеяться на спасение. получить величайшее благо в ином мире.. . . Ибо я полагаю, что истинная дисциплина философии, вероятно, будет неправильно понята другими людьми; они не замечают, что он когда-либо преследует смерть и умирает; и если это правда, почему, имея желание смерти всю свою жизнь, он должен роптать о прибытии того, чего он всегда добивался и желал? »Смерть, объясняет он, есть не что иное, как разделение души Истинный философ — это тот, кто не должен придавать высшее значение телесным удовольствиям, таким как еда и питье или приобретение дорогостоящих одежд.Он заботится об этих вещах только в той мере, в какой они необходимы для удовлетворения потребностей природы. Его главная забота — это душа, и по этой причине он хотел бы избавиться от тела, поскольку оно мешает благополучию души. Верно, что остальной мир придерживается мнения, что жизнь без телесных удовольствий не стоит того, чтобы жить, но в этом отношении они ошибаются. Философ знает, что душа выше тела и должна быть его хозяином, а не рабом.

Как тело желает плотских удовольствий, так и душа желает мудрости. Телесные удовольствия переживаются через чувства, но обретение мудрости приходит только через интеллект. Истина не может быть воспринята чувствами, и до тех пор, пока поиск окончательной и абсолютной истины сопровождается чьим-либо телом, он неизбежно будет обманут. Истинное существование, если оно вообще раскрывается, должно происходить через мыслительные процессы, и мысль функционирует наилучшим образом, когда ум больше не беспокоят звуки, образы, боли или удовольствия.Оно должно иметь как можно меньше общего с телом, поскольку стремится к мудрости и познанию высшей реальности. Именно в этом отношении философ бесчестит тело, поскольку его душа убегает от тела и желает побыть одному и самой по себе.

Сократ продолжил свои аргументы, обратив внимание на тот факт, что справедливость, красота и добро в их окончательной или абсолютной форме никогда не воспринимались глазами, ушами или каким-либо другим телесным чувством. Любой, кто познает их в высшей степени чистоты, должен делать это только с помощью ума, не отвлекаясь от зрения, звука или любого другого чувства.Из этого мы должны сделать вывод, что пока мы находимся в теле и душа смешана с этим злом, наше желание истины не будет удовлетворено. Тело — источник бесконечных проблем из-за его потребности в пище, его склонности к болезням и наполнения нашей жизни любовью, похотью и страхами: «Ибо откуда берутся войны, сражения и фракции? … Войны? возникают из-за любви к деньгам, а деньги нужно приобретать ради и для служения телу, и в результате всего этого теряется время, которое следует посвятить философии.»Он завершает эту часть аргумента, указав, что после смерти глупость тела будет устранена, и мы будем чисты и будем общаться с другими чистыми душами. Мы будем обладать светом истины. Если это правда , было бы самым абсурдным для того, кто любит мудрость, бояться смерти. Каждый раз, когда вы видите человека, который ропщет при приближении смерти, вы можете быть уверены, что это достаточное доказательство того, что он не любит мудрости. но любитель тела и, вероятно, в то же время любитель денег или власти.

Кебес был глубоко впечатлен словами Сократа о преимуществах отделения души от тела. Он согласен с большинством аргументов, но ставит под сомнение предпосылку, на которой они основаны. Он не убежден, что есть достаточные основания верить в продолжение существования души после смерти тела. Он считает вполне возможным, что после выхода из тела душа может распасться и, как дым или воздух, исчезнуть в ничто.Если у Сократа есть больше аргументов в поддержку своей веры в то, что, когда человек мертв, его душа все еще существует, имея силу или разум, он хотел бы их услышать. Что касается его нынешнего мнения, Кебес остается скептически настроенным.

В ответ на это скептическое отношение со стороны Кебеса Сократ ссылается на гераклитовское учение о борьбе противоположностей. Согласно этой концепции, мир находится в постоянном движении. Все постоянно меняется на противоположное.День сменяется ночью, а ночь сменяется днем. Жизнь превращается в смерть, а смерть превращается в жизнь. Все вещи, у которых есть противоположности, порождены своими противоположностями. Это универсальный принцип. Все, что становится большим, должно становиться большим после того, как было меньше, а то, что становится меньше, должно было когда-то быть большим, а затем становиться меньше. Более слабый генерируется из более сильного, а более быстрый — из более медленного. Это справедливо для всех противоположностей. Они порождаются друг другом, и происходит переход от одного к другому.

Жизнь и смерть противоположны, так же как сон и бодрствование противоположны. Вне сна происходит пробуждение, и процесс зарождения в одном случае заключается в засыпании, а в другом — в пробуждении. С помощью того же анализа мы можем сказать, что смерть порождается жизнью, а жизнь порождается смертью. Поскольку живое происходит из мертвых, а мертвые происходят из живых, из этого следует, что души мертвых должны быть в каком-то месте, из которого они снова появляются. Более того, мы должны признать, что если бы все существа, причастные к жизни, должны были умереть и после того, как они были мертвы, оставались в форме смерти и больше не оживали, все, наконец, умерли бы, и ничего не было бы живым.Кебес признает, что теперь он убежден, что души мертвых существуют, и то, что происходит с добрыми душами, отличается от того, что случается с злыми душами. Он также считает, что доктрина воспоминаний предлагает дальнейшее доказательство тезиса, который опровергает Сократ. Затем Симмий просит дать дальнейшее объяснение того, что на самом деле означает эта доктрина о воспоминании.

Кебес отмечает, что одно доказательство теории воспоминаний можно получить, просто задавая вопросы.Если ему заданы правильные вопросы в правильной манере, человек сможет правильно ответить на то, о чем он совершенно не подозревал до того, как были заданы вопросы. Он не смог бы этого сделать, если бы знание в каком-то смысле не присутствовало внутри него. Задаваемые вопросы служили цели стимулирования ума, чтобы он мог вспомнить то, что было известно ранее. Возможно, это знание было получено душой во время ее существования в каком-то предыдущем воплощении.

Затем Сократ добавляет еще несколько замечаний, чтобы усилить аргумент в поддержку доктрины воспоминания. Он спрашивает, существует ли такое понятие, как равенство? Он не имеет в виду равенство одного куска дерева с другим или одного камня с другим, но равенство абстрактно или независимо от его применения к конкретным вещам. Он означает абсолютное равенство. И Кебес, и Симмий согласны с тем, что такое существует. Затем Сократ указывает, что равенство в этом смысле не может быть воспринято чувствами.Две вещи могут показаться нам равными друг другу, но между ними всегда будет какая-то разница. Совершенного или абсолютного равенства не существует в мире нашего чувственного опыта. Как же тогда мы можем знать что-либо об этом типе равенства, которое никогда не ощущалось ни одним из наших органов чувств? Ясно, что идея равенства в чистом виде должна была быть приобретена незадолго до рождения. Из этого следует, что с момента нашего рождения мы обладаем этим знанием, которое верно не только для идеи равенства, но и для других идей, таких как справедливость, истина, красота и добро.Но если это знание, которое мы приобрели до рождения, было потеряно в том смысле, что мы больше не осознаем его напрямую, и впоследствии, используя чувства, мы восстанавливаем то, что мы знали раньше, этот процесс, в котором мы говорим о том, как обучение — это действительно вопрос воспоминаний. Идеи, которые мы восстанавливаем таким образом, составляют эталон, по сравнению с которым мы судим о точности того, что открывается через органы чувств. Таким образом, мы можем сказать о двух объектах, что они примерно равны, но поскольку их природа раскрывается через чувства, они никогда не достигают совершенного или абсолютного равенства.Подобным образом мы можем сказать, что действия юридического характера могут приближать к справедливости, но абсолютной справедливости нельзя достичь, хотя это идеал, к которому можно стремиться. Из этих наблюдений можно сделать вывод, что души должны были существовать до того времени, когда они вошли в человеческие тела. Если абсолютные идеи существовали до того, как мы родились, то наши души должны были существовать до того, как мы родились, поскольку идеи не могли существовать отдельно от душ, которые их содержали.

Затем Симмиас заявляет, что нет ничего более очевидного, чем существование таких идей, как красота, истина, справедливость и тому подобное. Для него это все доказательство, необходимое для установления существования душ до рождения людей. Он считает, что Кебес также убежден, что это правда, но есть еще один вопрос, в отношении которого и Кебес, и Симмий сомневаются. Это связано с продолжением существования душ после смерти. Это вторая половина аргумента, доказательства которой все еще отсутствуют и должны быть представлены.Сократ утверждает, что доказательство уже дано, поскольку было признано, что все живое было рождено из мертвых. Если душа существовала до рождения, и, придя к жизни и родившись, может родиться только от смерти и умирания, из этого следует, что она должна продолжать существовать, поскольку она должна родиться заново. Однако он понимает, что Кебес и Симмий не удовлетворены этим аргументом, и приступает к более глубокому исследованию предмета. Себес думает, что вполне возможно, что души, войдя в человеческие тела и вышедшие из них в момент смерти, могут быть уничтожены и исчезнут.

В ответ на предложение Себеса Сократ обращает внимание на тот факт, что только составные или составные предметы могут растворяться. То, что составлено или составлено из частей, постоянно изменяется, в то время как то, что не составлено, не изменяется, но всегда остается тем, чем оно является. Вещи, которые меняются, можно воспринимать чувствами, а неизменные — нет. Итак, сущности или идеи, о которых мы говорили, такие как справедливость, красота, истина и добро, просты и не сложны.Они неизменны и не могут быть восприняты чувствами. Человеческая природа состоит из двух частей, которые мы называем телом и душой. Тело — это та часть, которая формируется, изменяется и воспринимается чувствами. Душа, в которой присутствуют сущности или идеи, несоставна, неизменна и не воспринимается чувствами. Когда душа и тело объединены, природа приказывает душе править и управлять, а телу подчиняться и служить. В этом отношении душа напоминает божественное, а тело — смертное.Из этого мы можем сделать вывод, что «душа подобна божественному, и бессмертна, и понятна, и неизменна; а тело находится в самом подобии человеческого, и смертного, и непостижимого, и разнообразного, и растворимый, и изменчивый «. Когда человек умирает, тело, которое является видимой частью человека, растворяется и разлагается, чего нельзя сказать о душе. Истина состоит в том, что душа, которая чиста в то время, когда она покидает тело, не содержит телесных загрязнений и, будучи невидимой, уходит в невидимый мир, который является божественным, бессмертным и разумным.Там он продолжает существовать в блаженстве, будучи освобожденным от ошибок и глупостей людей, с их страхами, дикими страстями и всеми другими человеческими недугами, и обитает в компании богов.

Хотя это может быть правдой в отношении душ, которые были чистыми и незагрязненными их контактом с телом, как насчет тех душ, которые не остались чистыми? Разве не правда, что есть и злые души, и добрые? Как насчет будущего этих злых душ, когда они выйдут из тела? Конечно, было бы несправедливо относиться и к добрым, и к злым душам одинаково.Сократ признает правомерность этих вопросов и дает лучший ответ, который может, хотя и признает, что у него нет положительных доказательств того, что на самом деле произойдет с душами людей после того, как они будут освобождены из тел, с которыми они были связаны. Он знаком с тем, что мистические культы его времени говорят по этому поводу, и он использует мифы, которые они использовали, чтобы указать на что-то вроде того, что, по его мнению, могло бы составить подходящую доктрину вознаграждений и наказаний для добрых и злых душ. , соответственно.

Душа, которая была осквернена тем, что была спутницей и слугой тела, будучи очарованной желаниями и удовольствиями тела, поэтому будет нечистой во время ухода. Души этой природы, поглощенные телесным, будут вынуждены скитаться, бродить среди гробниц и гробниц в уплату наказания за свой прежний злой образ жизни. Они будут продолжать блуждать до тех пор, пока не будут удовлетворены преследующие их желания, после чего они будут заключены в другое тело.Те, кто последовали за чревоугодием, распутством и пьянством, превратятся в ослов и подобных животных, в то время как те, кто избрал часть несправедливости, тирании и насилия, превратятся в волков, ястребов или других животных. Все они будут распределены по местам, соответствующим их нескольким натурам. Можно ожидать, что некоторые из них, которые практиковали гражданские и социальные добродетели по привычке, а не размышлениям, перейдут в некую мягкую социальную природу, такую как пчелы или муравьи, или даже снова вернутся в некую человеческую форму.Только тем, кто искренне любит мудрость и кто чист на момент ухода, будет разрешено жить с богами.

После того, как Сократ закончил говорить, все присутствовавшие в течение нескольких минут хранили молчание, в течение которых им была предоставлена возможность подумать о том, что они слышали. Когда его спросили об их мнении по поводу аргументации, Симмиас ответил, что не все его сомнения развеяны. Он упоминает, что и у него, и у Себеса есть определенные вопросы, которые они хотели бы прояснить.Сократ с удовольствием отмечает, что у них открытый и пытливый ум, и они готовы думать самостоятельно, а не принимать сказанное им, не подвергая это проверке на разумность. Он сообщает им, что, если они зададут свои вопросы, он сделает все возможное, чтобы на них ответить. Он подобен лебедю, который поет свою лучшую песню незадолго до своего последнего ухода. Его уход из этой жизни близок, и его дар пророчества должен проявиться в лучшем виде.

Симмиас обеспокоен возможностью того, что кто-либо имеет какое-либо объективное знание о том, что происходит с душой после того, как она покинула тело.Он считает, что для человека вполне уместно исследовать этот вопрос настолько, насколько это возможно для человека, и он будет считать трусом любого, кто откажется искать доказательства в поддержку того, что он считает правдой, но не из того, что было сказано что касается будущего существования души, то он находит отсутствие каких-либо положительных доказательств. Ему кажется, что аргумент, который Сократ использовал о душе, можно с равной силой применить к гармонии, производимой на лире. Можно сказать, что гармония — это нечто невидимое, бестелесное, прекрасное, божественное и пребывающее в гармонизированной лире, но лира и струны материальны и составны, земны и сродни смертности.Что происходит с гармонией, когда кто-то ломает лиру или перерезает струны? Несмотря на то, что он невидимой и небесной природы, он погибнет раньше, чем то, что осталось от сломанной лиры и ее перерезанных струн. Вполне возможно, что тело представляет собой составную вещь, части которой связаны или удерживаются вместе элементами горячего и холодного, влажного и сухого, и что душа является их гармонией или должной пропорциональной смесью. Если это правда, то не следует ли из этого, что, когда струны тела чрезмерно ослаблены или перенапрягаются из-за расстройства или другой травмы, душа, хотя она и божественна и нематериальна, подобно другим гармониям музыки или произведениям искусства, сразу же погибнет даже до того, как материальные остатки тела разложились или сгорели?

Кебес не согласен с Симмием в одном пункте, поскольку он убежден, что душа сильнее и долговечнее тела, но он согласен с ним в том, что непрерывное существование души после смерти не было доказано.Чтобы прояснить свою позицию, он сравнит отношения между душой и телом с отношениями ткача и пальто, которое он носил. После смерти ткача кто-то может возразить, что он все еще жив, потому что пальто, которое он привык носить, все еще целое и нетронутое, а так как человек живет дольше, чем его пальто, должно быть, он еще жив. Это, конечно, было бы чепухой, потому что каждый знал бы, что мужчина может носить несколько пальто, а последнее, что он носит, будет существовать после его смерти.Но со временем даже эта шуба станет старой, разлагающейся и перестанет существовать. Разве нельзя сказать то же самое о душе? Он существовал до того, как вошел в человеческое тело, и после того, как покинет это тело, он снова родится в каком-то другом теле. Подобно тому, как тело человека может пережить несколько слоев, так и душа может пережить несколько тел, но после серии последовательных рождений вполне возможно, что она, возможно, устала от этих циклов существования и, наконец, уступила в одна из смертей и полностью погибнуть.

И Эчекрат, и Федон, выслушав эти аргументы, были серьезно обеспокоены. Им казалось, что, хотя Сократ представил веские аргументы в поддержку своей позиции, Кебес и Симмий преуспели в их опровержении. Они начали задаваться вопросом, можно ли чего-нибудь добиться с помощью аргументации, поскольку, очевидно, она не приводила к определенному выводу. Здесь Сократ предостерегает от опасности стать мизологами, не верящими в процесс рассуждений.Он объясняет, что виновато не рассуждение, а скорее неспособность людей рассуждать правильно. Затем он переходит к ответам на каждый из аргументов, представленных Кебесом и Симмиасом. Он начинает с того, что спрашивает Симмиаса, согласен ли он по-прежнему с доктриной о том, что знание — это воспоминание, и что из этого можно сделать вывод, что души существовали до того, как они вошли в тела. Когда Симмий отвечает утвердительно, ему напоминают о том, что это не согласуется с идеей о том, что душа — это гармония, созданная из струн, установленных в каркасе тела.Причина этого в том, что гармония не может существовать до элементов, из которых она состоит. Правда в том, что гармония — это не что-то вроде души. Сначала должны существовать лира и струны, а потом гармония создается последней, хотя сначала она погибает. Кроме того, следует признать, что существуют разные степени гармонии, но это не относится к душе. Этих соображений достаточно, чтобы опровергнуть идею о том, что душа сравнима с гармонией, которая перестает существовать, когда лира сломана или ее струны перерезаны.

Ответ Сократа Кебесу несколько длиннее, поскольку он затрагивает весь вопрос о порождении и порче. Хотя Себес признает, что душа превосходит тело, он утверждает, что невозможно знать, может ли душа, измотавшая множество тел, не погибнуть сама, оставив свое последнее тело позади, что означало бы смерть не только тела, но и души, потому что в теле никогда не прекращается работа разрушения. Чтобы убедить Кебеса в том, что душа действительно бессмертна и никогда не погибнет, Сократ сообщает о некоторых изменениях, произошедших в его собственном мышлении, применительно к этой проблеме.В молодости он заинтересовался естественными науками, поскольку считал, что они могут помочь ему понять причины вещей и узнать, почему они были созданы или разрушены. Он интересовался ростом и упадком животных, а также происхождением мысли. Вскоре он начал сомневаться, что рост — это просто результат еды и питья или что мозг является причиной мысли. Он пришел к выводу, что физические науки не могут дать ответов на поставленные им вопросы.Распространенная ошибка заключалась в неспособности различить состояние вещи и ее причину. Считать материальные вещи причиной мысли означало бы, что Сократ сидит там, где он есть, потому что он состоит из костей и мускулов, вместо того, чтобы указывать истинную причину, которая состоит в том, что он сидит здесь, потому что афиняне считали правильным приговорить его. до смерти. В связи с идеей о том, что противоположности порождают противоположности, Сократ объясняет, что это было подтверждено не в отношении противоположных идей в нас или в природе, а в отношении противоположных вещей — не жизни и смерти, а людей, живущих и умирающих.Мало того, что жизнь исключает смерть, но душа, неотъемлемым атрибутом которой является жизнь, также исключает смерть, что означает, что душа бессмертна.

Если душа бессмертна, то каким человеком мы должны быть? На этот вопрос нужно ответить не только в отношении времени, но и вечности. Смерть — это не конец всего, и нечестивый не освобождается от зла смертью, потому что после смерти душа уносится на суд. Получив наказание, он возвращается на землю с течением веков.Мудрую душу направляют сквозь запутывания нижнего мира, а нечистая душа блуждает туда-сюда без проводника и, наконец, уносится в свое собственное место.

После того, как Сократ закончил говорить, Критон спросил, есть ли у него какие-либо просьбы, касающиеся его детей или каких-либо других вопросов. Сократ ответил, что его единственное желание состояло в том, чтобы они должным образом заботились о себе и жили в соответствии с принципами, которым он учил. Это будет величайшая услуга, которую они могут ему оказать.Когда его спросили, каким образом он хотел бы быть похороненным, Сократ ответил: «Как хотите; только вы должны схватить меня и позаботиться о том, чтобы я не ушел от вас». Затем он объяснил, что он не может заставить Критона поверить в то, что он тот же Сократ, который говорил. Критон воображает себя другим Сократом, которого он скоро увидит мертвым, и поэтому спрашивает, как его похоронить. Затем Сократ добавляет следующие слова: «Ободритесь, мой дорогой Крито, и скажите, что хороните только мое тело, и поступайте с этим, как обычно, и как вам лучше всего».«

Сказав эти слова, Сократ встал и пошел в баню с Критоном. После того, как он закончил мыться, к нему привели его детей и женщин его семьи. Он поговорил с ними и дал им несколько инструкций в присутствии Крито, после чего отпустил их и вернулся к членам группы. Вскоре появился тюремщик и ввел яд. Когда это начало действовать, он обнажил лицо и сказал: «Крито, я должен петух Асклепию; не забываешь ли ты заплатить долг?» Крито ответил, что он будет оплачен.Через несколько мгновений обслуживающий персонал обнаружил его и обнаружил, что у него установлены глаза. Затем Крито закрыл глаза и рот. Затем Федон замечает: «Таков был конец, Эхекрат, нашего друга, которого я действительно могу назвать самым мудрым, справедливым и лучшим из всех людей, которых я когда-либо знал».

Анализ

Phaedo — один из диалогов Платона, в котором драматическая форма искусства достигла наивысшего уровня развития. Он состоит из серии бесед, которые, как предполагается, имели место перед многочисленной аудиторией.Целью этих бесед было раскрыть, что на самом деле происходило в тюрьме в последний день жизни Сократа. Федон, который долгое время был близким и близким другом Сократа, был одним из тех, кто присутствовал на этом мероприятии, и он рассказывает о том, что произошло, в том числе о довольно продолжительных беседах, которые он помнит. Место, где произошло это повествование, — это Флий, город Сикион, где Федон Элидский останавливался на пути домой из Афин. История рассказана группе филиасийских поклонников Сократа, которые еще не узнали подробностей, связанных с его заключением и смертью.Эхекрат, который был членом группы, был пифагорейцем, а двое других членов группы, Кебес и Симмий, были учениками пифагорейского учителя Филолая. Исходя из этих фактов, кажется вероятным, что собрание происходило в молитвенном доме местных пифагорейцев.

Мы не знаем точного порядка, в котором были написаны диалоги Платона, но кажется достаточно уверенным, что Phaedo не был одним из ранних диалогов Сократа, написанных в его более молодой период, и не был продуктом его позднего или более позднего периода. преклонные годы.По-видимому, это средний период его литературной карьеры, когда его писательская зрелость достигла высшей ступени. Очевидно, Платон хотел, чтобы его читатели считали этот диалог точным описанием того, как Сократ провел свои последние часы на земле. Было бы особенно интересно отметить темы, на которые он говорил со своими близкими друзьями перед лицом его неминуемой смерти. Подлинность записи подтверждается тем фактом, что приводится список имен присутствующих людей.Поскольку большинство этих людей, вероятно, еще были живы, когда был опубликован Phaedo , любые ошибки в аккаунте должны были быть замечены и выявлены. Хотя Платон не был одним из присутствующих на встрече, он, по всей видимости, был хорошо осведомлен о том, что произошло. Мы знаем, что после смерти Сократа он провел некоторое время в Мегаре, где у него была возможность встретиться и поговорить с некоторыми из лиц, упомянутых в диалоге. Федон, который был рассказчиком, представлен в диалоге как простой парень, и вполне разумно предположить, что он был хорошо знаком с Платоном в последние годы его жизни.

В целом предметом диалога является концепция души Сократа. Его цель состояла в том, чтобы как можно яснее изложить его причины, по которым он верил, что душа не только бессмертна в том смысле, что у нее нет ни начала, ни конца, но что она причастна самой природе божественности. Следовательно, подражание Богу становится правильным и разумным стандартом поведения для людей. Аргумент диалога является моральным, поскольку он утверждает, что достоинство и ценность души дают достаточные основания полагать, что смерть для хорошего человека означает вступление в лучшую жизнь, с которой он может столкнуться с большим утешением.Диалог содержит целый ряд аргументов в пользу веры в бессмертие души. Ни один из них сам по себе не может считаться достаточным для установления полного доказательства бессмертия. Скорее, доказательства накапливаются; вместе взятые, это веские доводы в пользу принятия веры. Во всяком случае, Сократ способен дать адекватный ответ противникам веры в бессмертие, включая тех, кто отстаивал эпифеноменализм и механическую концепцию природы.

Читатель диалога должен быть впечатлен мужеством и стойкостью, которыми обладает Сократ перед лицом неминуемой смерти. Тем не менее, его часто критиковали за роль мужа и отца. Тот факт, что его жена Ксантиппа и их малолетний сын были исключены из компании посетителей, прибывших в тюрьму в последний день его жизни, иногда рассматривался как свидетельство сурового отношения к ним. Это не обязательно так.Их проводят домой в начале беседы, потому что, как говорят, Ксантиппа была на грани нервного срыва, а Сократ желает пощадить и ее, и себя. Также важно отметить, что дети и «дамы семьи» снова появляются ближе к концу диалога. Считается, что жена и маленький сын провели с ним последнюю ночь его жизни. У него последнее интервью с членами семьи, и нам сказали, что это интервью было долгим.Интервью не описывается, потому что Федон не был его свидетелем. За исключением Крито, самого старшего друга семьи, интервью было частным семейным делом.

Когда Сократ замечает, что истинный философ — это тот, кто желает и готов умереть, но считает, что для кого-либо было бы неправильно положить конец своей собственной жизни, Кебес хочет знать, почему было бы неправильно совершить самоубийство. Зная, что Кебес был пифагорейцем, Сократ спросил, не объяснил ли ему его учитель Филолай причины осуждения подобных действий.Кебес ответил, что объяснения были даны, но он так и не смог их понять. Теперь он надеялся, что Сократ объяснит ему это. Как и некоторые мистические культы, особенно орфические мистерии, пифагорейцы приняли идею о том, что невзгоды человеческой жизни — это наказание за злые дела, совершенные в каком-то прошлом существовании. Сократ не указывает, что он полностью согласен с тем, что было сказано о пренатальном существовании, но он находит ответ на вопрос Кебеса о самоубийстве в пифагорейской доктрине о том, что люди являются движимым имуществом или имуществом в руках человека. боги.По этой причине они не вправе уничтожать то, что им не принадлежит, но принадлежит другим существам, кроме них самих.

Признавая, что для человека неправильно покончить с собой, если это не велено богами, Сократ затем продолжает объяснять, почему истинный философ или любитель мудрости не боится смерти. Он указывает на то, что вера и надежда, с которыми философ сталкивается со смертью, находятся в полной гармонии с принципами, которыми он руководил всю свою жизнь.Мир может этого не осознавать, но факт в том, что вся философская жизнь — всего лишь одна долгая репетиция смерти. Поскольку мир не понимает значения смерти, они обвиняют философов в болезненности, но в этом они ошибаются, поскольку смерть есть не что иное, как освобождение души от тела. Это достижение независимости души, чего философ пытался достичь на протяжении всей своей жизни. Придавая меньшее значение удовлетворению физических аппетитов и приобретению материальных благ, он в первую очередь озабочен развитием души.В своем стремлении к знанию он находит потребности тела реальной помехой и изо всех сил пытается избежать их. Вот почему он больше полагается на мышление, чем на то, что переживается через органы чувств, поскольку при мышлении душа не зависит от тела, что не соответствует чувствам. Телесные потребности и страсти — главные причины войны и конкуренции в бизнесе, двух занятий так называемой активной жизни, которые оставляют мало времени для размышлений и поиска знаний.Вот почему человек, влюбленный в знания, знает, что желание его сердца исполнится либо после смерти, либо вовсе не исполнится.

Теперь, когда отношение философа к смерти было удовлетворительно объяснено, Симмий замечает, что существование души после смерти, по-видимому, предполагалось без каких-либо доказательств или доказательств, подтверждающих такую веру. Он упоминает, что многие люди верят, что душа рассеивается, как дым, в момент смерти, и он не видит причин, по которым эту веру следует отвергать.Если Сократ сможет убедить его в том, что душа продолжает существовать после смерти, он хотел бы, чтобы он представил доказательства, на которых основано его мнение. Важно отметить, что Симмий не требует полного доказательства, и Сократ не обещает ничего, кроме демонстрации того, что бессмертие души скорее будет правдой, чем его отрицание. Аргумент состоит из двух частей, каждая из которых призвана поддержать веру в продолжение существования души после смерти тела.Первая часть ссылается на древнюю веру в учение о возрождении. Это было частью учения орфического мистического культа, согласно которому душа, рожденная в этом мире, вернулась из другого мира и в конечном итоге вернется в него. Хотя нет никаких указаний на то, что Сократ принял все, чему учат эти мистические культы, сам факт, что вера в возрождение души поддерживалась таким количеством людей в течение длительного периода времени, дает некоторую поддержку этой идее.Более сильную причину верить в выживание души можно найти в учении о противоположностях и в том, как они соотносятся друг с другом. Согласно этой точке зрения, мир состоит из пар противоположностей, таких как горячее и холодное, большое и малое, хорошее и плохое. Более того, можно повсеместно сказать, что все, что происходит, происходит в силу своей противоположности. День выходит из ночи, а ночь выходит из дня. То, что становится меньше, должно быть когда-то было больше, а затем стало меньше. Более слабый генерируется из более сильного, а более быстрый — из более медленного.Противоположностью жизни является смерть, и поскольку противоположности порождаются одна из другой, мы можем заключить, что жизнь порождается смертью, а смерть порождается из жизни. Если бы все существа, причастные к жизни, умерли и после смерти остались бы в этой форме и больше не ожили, в конечном итоге на Земле не было бы ничего живого. Из этого можно сделать вывод, что смерть — это не окончательный конец существования, а всего лишь переход.

Общее представление о мире как о «парах противоположностей», которые меняются от одного к другому, было греческим понятием, которого придерживались долгое время.Это было особенно заметно в учении Гераклита, который согласовывал сон с бодрствованием и жизнь со смертью. Это также было частью пифагорейской философии, с которой были знакомы Кебес, Симмий и другие члены группы. Однако это не было убедительным аргументом, поскольку в нем игнорируется различие между условием и причиной — момент, который Сократ, по-видимому, осознал на более поздней стадии обсуждения. Верно, что день следует за ночью так же, как ночь следует за днем, но это не означает, что либо одно создается «из» другого, либо одно превращается в другое.Холод противоположен теплу, но неверно, что одно превращается в другое или фактически становится другим. Тем не менее доктрина о противоположностях была полезна для той цели, которую имел в виду Сократ, поскольку она была основана на предположениях, которые считались истинными членами группы, с которой он говорил. Эффективность аргументации усиливается, если его объединить со второй частью, имеющей отношение к доктрине воспоминаний.

Согласно этой доктрине, то, что мы обычно называем познанием истины, на самом деле является вопросом вспоминания чего-то, что было забыто.То, чем обладала душа в прошлом существовании, можно вспомнить с помощью подходящего раздражителя. В некоторых случаях это можно сделать, просто задав несколько вопросов. Например, в диалоге под названием Meno Сократ спрашивает необразованного раба о доказательстве определенной геометрической теоремы. Сначала кажется, что раб совершенно игнорирует доказательства, но после того, как ему задали ряд вопросов, он видит их так же ясно, как и все остальные. Затем Сократ замечает, что теперь раб знает доказательство, но ничего ему не сказал.Он просто задал ему несколько вопросов. Очевидно, раб обладал этим знанием все время, но не мог вспомнить его, пока ему не были заданы соответствующие вопросы.

Самое убедительное свидетельство в поддержку теории воспоминаний или доктрины воспоминания исходит из исследования способов получения знания об универсалиях. Такие идеи, как справедливость, красота, истина, добро, равенство и другие, признаются реальными, и люди могут знать, что они означают.В то же время следует признать, что ни одна из этих идей никогда не воспринималась чувствами и не переживалась в чистом виде. Объекты могут казаться равными, а действия могут приближаться к идеалу справедливости, но никакие два объекта нельзя назвать абсолютно равными, и совершенная справедливость никогда не достигается в человеческом опыте. Как же тогда любой может узнать, что такое справедливость или что на самом деле означает равенство? Ответ, согласно этой теории, состоит в том, что идеи вспоминаются из прошлого существования.Чувственные переживания служат стимулом для ума, заставляя его вспоминать или вспоминать то, что уже присутствует в нем. Без этого осознания значения универсалий весь процесс познания был бы невозможен. Например, когда кого-то спрашивают, что такое конкретный объект, ответ, если он вообще должен быть дан, будет состоять в том, что он принадлежит к определенному классу объектов, и эти имена классов обязательно являются примерами универсалий или идей. , в чистом виде. Из этого анализа процесса познания следует, что души должны были существовать до чьего-либо рождения, иначе идеи не могли бы быть перенесены из одного существования в другое.Души, в которых присутствовали эти идеи, не только существовали, они были активно разумными.

Кебес и Симмий оба выражают свое удовлетворение доказательством, предложенным в поддержку веры в то, что души существуют до рождения людей, но ни один из них не полностью убежден в том, что души продолжат свое существование после смерти. Симмиас предполагает, что души подобны дыму, который выходит из трубы, затем растворяется в воздухе и исчезает.Затем Сократ напоминает ему, что распадаться могут только составные вещи. Объекты такого рода могут восприниматься органами чувств и всегда подвержены изменениям. Объекты, которые не составлены, но просты по своей природе, всегда остаются такими, какие они есть. Они не подлежат изменению и не могут быть восприняты органами чувств. Это то, что было признано в отношении универсалий или абстрактных идей, присутствующих в душах. Следовательно, разумно сделать вывод, что души, как и идеи, которые в них присутствуют, не подлежат изменению.По своей природе они скорее простые, чем сложные, и по этой причине они не могут распадаться или перестать существовать.

В обсуждение входят два основных аргумента против веры в бессмертие души, и Сократ дает ответ на каждый из них. Тот, который часто называют эпифеноменализмом, представлен Симмием, а другой, который включает механистическую концепцию жизни и мира, представлен Кебесом. Эпифеноменализм — это учение о том, что души или духовные субстанции являются продуктом материи; с разрушением материи, породившей их, они перестанут существовать.Симмий сравнивает душу с гармонией, которую производит лира в руках музыканта. Гармония имеет многие из характеристик, которые были приписаны душе. Он нематериален и обладает божественным качеством. Что происходит с гармонией, когда лира сломана или ее струны перерезаны? Очевидно, гармония перестанет существовать. Он зависит от материального инструмента, из которого он сделан, и погибнет с разрушением этого инструмента. Разве не то же самое и с душой? Пока душа соединена с телом, она зависит от него.Тело, состоящее из материальных субстанций, со временем распадется и перестанет существовать, что вполне может означать, что душа, подобно гармонии лиры, погибнет вместе с ней.

Ответ Сократа Симмиасу учитывает некоторые из наиболее важных различий между душой и гармонией, производимой музыкальным инструментом. Отношение души к телу в одном отношении совершенно отличается от отношения гармонии к материальному инструменту, от которого она зависит.Функция души — управлять телом, а не служить ему. Следовательно, душа не зависит от тела так же, как гармония зависит от лиры. В каком-то смысле душа — это постоянный и божественный элемент в человеке, в то время как тело — смертный и изменчивый элемент. Следовательно, мы должны ожидать, что тело будет бренным, а душа — нетленным. Особое внимание уделяется обожествлению или божественному характеру души в отличие от человеческой и смертной природы тела.Хотя верно то, что душа, когда она соединена с телом, может находиться под влиянием страстей и желаний тела, и в этом отношении мы можем говорить о душах, которые являются злыми, верно также и то, что по своей истинной природе душа постоянно пытается освободиться от требований тела. Этот процесс освобождения от тела — средство, с помощью которого оно достигает обожествления, и то, что божественно, никогда не может погибнуть.

Механистическая концепция жизни и мира, по-видимому, составляет основу окончательного возражения Кебеса против веры в бессмертие души.Используя фигуру ткача, который носит несколько пальто, он спрашивает, может ли это быть правдой, что душа, пройдя несколько перерождений, наконец поддастся одной из своих смертей и полностью погибнет? В довольно длинном ответе Кебесу Сократ рассматривает некоторые из своих собственных попыток найти смысл жизни посредством изучения физических наук. В результате своих многочисленных исследований он пришел к убеждению, что невозможно узнать что-либо о духовной жизни человека из изучения материальных аспектов его природы.Физические науки полезны как средство записи порядка, в котором происходят движения, наблюдаемые органами чувств, но они ничего не говорят нам о цели или смысле жизни и не раскрывают, что правильно, а что неправильно в моральном смысле, в котором эти термины используются. Он завершает свои замечания по этому поводу, снова обращаясь к так называемой доктрине противоположностей и указывая на то, что пары противоположностей, такие как «горячее и холодное», «день и ночь», «жизнь и смерть» и подобные им, не являются сменил одно на другое.Хотя верно, что одна из противоположностей в каждой паре следует за другой, это не означает, что одна из них является причиной другой или что природа любой из противоположностей изменилась в наименьшей степени. Представить, что один из них был заменен другим, — это результат неспособности различить условие и причину. Природа горячего никогда не превращается в природу холода, день никогда не превращается в ночь, а природа жизни никогда не превращается в природу смерти.Каждая из этих противоположностей всегда остается в точности тем, чем она является, и из этого мы можем сделать вывод, что душа, присутствующая в человеческом теле, не изменит своей природы, перейдя из состояния существования в состояние небытия.

Что касается различия между добрыми душами и злыми, Сократ признает, что каждому человеку дана свобода выбора. Душа, которая уступает аппетитам и желаниям тела, придавая большее значение чувственным удовольствиям и материальным благам, чем мудрости и праведному поведению, является злой душой, в то время как души, которые сопротивляются искушениям такого рода и стремятся к совершенству и того, и другого. ум и поведение считаются хорошими.Поскольку он верит в справедливость Бога, он уверен, что добрым и злым душам уготована иная судьба. Он не уверен, как это будет достигнуто, но доктрина реинкарнации, изложенная в учениях мистических религий, предлагает решение, которое, по его мнению, по крайней мере похоже на то, что произойдет. Злые души будут перевоплощаться в телах различных животных и насекомых и всегда будут иметь возможность войти в высшие формы жизни.С добрыми душами будут обращаться соразмерно степени их добродетели, с конечной целью вечного обитания с богами.

События, связанные с концом диалога, имеют особое значение для дальнейшего раскрытия истинного характера Сократа. Его забота о благополучии своей жены и детей, его просьба о выплате небольшого долга, его доброе отношение к помощнику, который вводит яд, его вера в то, что лежит за пределами смерти, и, прежде всего, отвага и благородство что он принимает свою судьбу, все указывает на его доброту.О нем хорошо сказано, что он приобрел искусство красивой смерти. Последняя дань уважения Федона, по-видимому, вполне заслужена.

Сократ и его взгляд на счастье

Сократ прожил в Афинах, Греция, всю свою жизнь (469–399 до н.э.), уговаривая своих сограждан серьезно задуматься над вопросами истины и справедливости, будучи убежденным, что «неизученная жизнь не стоит того, чтобы жить». Утверждая, что его мудрость заключается в простом «знании того, что он ничего не знает», Сократ действительно имел определенные убеждения, главная из которых заключалась в том, что счастье достигается человеческими усилиями.В частности, он рекомендовал обрести рациональный контроль над своими желаниями и гармонизировать различные части своей души. Это вызовет божественное состояние внутреннего спокойствия, на которое не может повлиять внешнее. Верный своему слову, он весело встретил собственную смерть, обсуждая философию вплоть до момента, когда он принял смертельный болиголов. Благодаря его влиянию на Платона и Аристотеля была открыта новая эра философии, и курс западной цивилизации был решительно сформирован.

Сократ — немного предыстории

Сократ занимает уникальное место в истории счастья, поскольку он является первой известной фигурой на Западе, которая утверждает, что счастье действительно достижимо с помощью человеческих усилий. Он родился в Афинах, Греция, в 460 г. до н.э .; Как и большинство древних народов, греки придерживались довольно пессимистического взгляда на человеческое существование. Счастье считалось редким явлением и предназначалось только тем, кому покровительствовали боги. Мысль о том, что можно достичь счастья для себя, считалась высокомерием , своего рода чрезмерной гордостью, и за нее следовало суровое наказание.

На этом мрачном фоне появляется оптимистичный Сократ. Он утверждает, что ключ к счастью — это отвлечь внимание от тела и направить его на душу. Гармонизируя свои желания, мы можем научиться умиротворять ум и достичь божественного состояния спокойствия. Моральную жизнь следует предпочесть аморальной, прежде всего потому, что она ведет к более счастливой жизни. Мы видим прямо здесь, в начале западной философии, что счастье находится на переднем крае, оно связано с другими концепциями, такими как добродетель, справедливость и высший смысл человеческого существования.

Пример счастливого человека

Римский философ Цицерон однажды сказал, что Сократ «поднял философию с небес и принес ее на землю». До Сократа греческая философия состояла в основном из метафизических вопросов: почему мир не спит? Состоит ли мир из одной субстанции или многих субстанций? Но, живя среди ужасов Пелопоннесской войны, Сократа больше интересовали этические и социальные вопросы: как жить лучше всего? Зачем быть нравственным, если аморальные люди, кажется, получают больше пользы? Удовлетворяет ли счастье чьи-то желания или это добродетельная деятельность?

Известно, что Сократ больше умел задавать такие вопросы, чем давать нам ответы с ложечки.Его «сократический метод» состоял из процесса вопрошания, призванного выявить невежество и расчистить путь знаниям. Сам Сократ признает, что он невежественен, и все же он стал мудрейшим из всех людей благодаря этому самопознанию. Подобно пустой чаше, Сократ открыт для принятия вод знания, где бы он ни находил их; однако через свои перекрестные допросы он находит только людей, которые утверждают, что они мудрые, но на самом деле ничего не знают. Большинство наших чашек слишком наполнены гордостью, тщеславием и убеждениями, за которые мы цепляемся, чтобы дать нам чувство идентичности и безопасности.Сократ бросает вызов всем нашим предвзятым мнениям, большинство из которых основано на слухах и ошибочной логике. Излишне говорить, что многие люди возмущались Сократом, когда он указывал им на это на agon или на общественной площади.

Ценой, которую Сократ заплатил за свои честные поиски истины, была смерть: он был признан виновным в «развращении молодежи» и приговорен к смерти от отравления Болиголова. Но здесь мы видим, что жизнь Сократа свидетельствует об истинности его учения. Вместо того чтобы оплакивать свою судьбу или обвинять богов, Сократ невозмутимо смотрит на свою смерть, даже весело обсуждая философию со своими друзьями в моменты перед тем, как принять смертельную чашу.Как человек, который верил в вечную ценность души, он не боялся встретить смерть, поскольку считал, что это окончательное освобождение души от ограничений тела. В отличие от преобладающего греческого убеждения, что смерть обречена на Аид, место наказания или блуждающего бесцельного призрачного существования, Сократ надеется на место, где он сможет продолжить свои вопросы и получить больше знаний. Пока есть ум, который искренне стремится исследовать и понимать мир, будут возможности расширить свое сознание и достичь все более счастливого психического состояния.

Сократ Три диалога о счастье: Евтидем, Симпозиум и Республика

Хотя Сократ сам ничего не писал, его ученик Платон написал огромное количество диалогов с ним как с главным персонажем. В научных кругах до сих пор ведутся споры о взаимосвязи между первоначальным учением Сократа и собственными развивающимися идеями Платона. Далее мы будем рассматривать взгляды, выраженные Сократом-персонажем, как собственные взгляды Сократа, хотя следует отметить, что чем ближе мы подходим к «окончательному ответу» или исчерпывающей теории счастья, тем ближе мы к Платону. чем историческому Сократу.

Евтидем

Это первая часть философии на Западе, в которой обсуждается концепция счастья, но она представляет не только исторический интерес. Скорее, Сократ представляет аргумент относительно того, что такое счастье, который сегодня так же силен, как и тогда, когда он впервые обсуждал его более 2400 лет назад. По сути, Сократ стремится установить два основных момента: 1) счастье — это то, чего желают все люди: поскольку оно всегда является конечной целью (целью) нашей деятельности, оно является безусловным благом, 2) счастье не зависит от внешних факторов. , а скорее о том, как эти вещи использовали .Мудрый человек будет использовать деньги правильно, чтобы сделать свою жизнь лучше; невежественный человек будет расточительным и плохо распоряжаться деньгами, в конечном итоге еще хуже, чем раньше. Следовательно, нельзя сказать, что деньги сами по себе сделают человека счастливым. Деньги — это условное благо, хорошее только тогда, когда оно находится в руках мудрого человека. Этот же аргумент можно использовать для любого внешнего блага: любого имущества, любых качеств, даже красивой внешности или способностей. Например, красивый человек может стать тщеславным и склонным к манипуляциям и, следовательно, злоупотреблять своими физическими способностями.Точно так же умный человек может быть еще худшим преступником, чем неразумный.

Затем Сократ делает следующий ошеломляющий вывод:

«Итак, что следует из того, что мы сказали? Не в том ли дело, что в остальном нет ни хорошего, ни плохого, а из этих двух мудрость — хорошо, а незнание — плохо? »
Он согласился.
«Что ж, давай посмотрим, что осталось», — сказал я. «Поскольку все мы желаем быть счастливыми, и поскольку мы, очевидно, становимся таковыми из-за того, что мы используем — в этом наше хорошее использование — других вещей, и поскольку знание — это то, что обеспечивает эту доброту использования, а также удачу, каждый мужчина должен как это кажется правдоподобным, готовьтесь к этому всеми средствами: быть как можно более мудрым.Верно?»
«Да, — сказал он. (281e2-282a7)

Здесь Сократ поясняет, что ключ к счастью находится не в товарах, которые человек накапливает, или даже не в проектах, которые составляют составляющие его жизни, а скорее в агентстве сам человек, который дает ее жизни направление и фокус. Также ясно из этого отрицание идеи о том, что счастье состоит просто в удовлетворении наших желаний. Ибо для того, чтобы определить, какие желания заслуживают удовлетворения, мы должны применить наш критический и рефлексивный интеллект (это то, что Сократ называет «мудростью»).Мы должны прийти к пониманию человеческой природы и обнаружить, что раскрывает в человеке все самое лучшее, какие желания подкрепляют друг друга и что мешает нам достичь чувства общей цели и хорошо функционировать. Несомненно, из этого можно сделать вывод, что Сократ был первым «позитивным психологом», поскольку он призвал к научному пониманию человеческого разума, чтобы выяснить, что действительно ведет к человеческому счастью.

Симпозиум

Этот диалог происходит на званом обеде, и тема счастья поднимается, когда каждый из участников вечеринки по очереди произносит речь в честь Эроса, бога любви и желаний.Доктор Эриксимах утверждает, что этот бог, прежде всего, способен принести нам счастье, и драматург Аристофан соглашается, утверждая, что Эрос — «тот помощник человечества … который устраняет то зло, лечение которого приносит величайшее счастье человечеству». (186b) Для Эриксимаха Эрос — это та сила, которая дает жизнь всему, включая человеческие желания, и, таким образом, является источником всего добра. Для Аристофана Эрос — это сила, которая стремится воссоединить человека после его разделения на мужскую и женскую противоположности.

Для Сократа, однако, у Эроса есть и более темная сторона, так как как представление желания он постоянно тоскует и никогда полностью не удовлетворяется. Таким образом, он не может быть полноценным богом, поскольку божественность должна быть вечной и самодостаточной. Тем не менее, Эрос жизненно важен в человеческих поисках счастья, поскольку он является посредником между человеческим и божественным. Эрос — это сила желания, которая начинается с поиска физических удовольствий, но может быть переобучена, чтобы преследовать высшие цели ума.Человека можно научить уходить от любви к прекрасным вещам, которые гибнут, к чистой любви к самой Красоте. Когда это происходит, душа находит полное удовлетворение. Сократ описывает это как своего рода восхищение или прозрение, когда чешуя падает с глаз, и человек созерцает истину своего существования. Как он говорит:

Если … жизнь человека когда-либо стоит того, чтобы жить, то это тогда, когда он достиг этого видения души красоты. И как только вы это увидите, вы больше никогда не будете соблазнены очарованием золота, платьев, милых мальчиков, вам будет наплевать на красотки, от которых у вас перехватило дыхание … истинная добродетель, а не видимость добродетели.И когда человек родит и возвысит эту совершенную добродетель, он будет назван другом бога, и если когда-либо человек сможет наслаждаться бессмертием, оно будет дано ему. (212d)

В то время как Сократ и Платон, казалось, считали, что это мистическое восхищение должно было быть достигнуто прежде всего философией, найдутся и другие, кто поднимет эту тему, но даст ей религиозную или эстетическую интерпретацию: христианские мыслители объявят, что величайшее счастье — это чистое видение Бога (Фома Аквинский), в то время как другие будут провозглашать, что это видение красоты в музыке или искусстве (Шопенгауэр).В любом случае, идея состоит в том, что это одно захватывающее переживание истины, красоты или божественного сделает все страдания и невзгоды нашей жизни значимыми и достойными того, чтобы их пережить. Это Святой Грааль, который приходит только после всех наших приключений в дикой природе.

Республика

В шедевре Платона Республика Сократ хочет доказать, что справедливый человек счастливее несправедливого. Поскольку, как он уже утверждал в Евфидеме, все люди по своей природе желают счастья, мы все должны стремиться жить справедливой жизнью.В процессе этого аргумента Сократ делает много других замечаний относительно а) того, что такое счастье, б) отношения между удовольствием и счастьем и в) отношения между удовольствием, счастьем и добродетелью (мораль).

Первый аргумент Сократа касается аналогии между здоровьем в теле и справедливостью в душе. Все мы, безусловно, предпочитаем быть здоровыми, чем нездоровыми, но здоровье — это не что иное, как гармония между различными частями тела, каждая из которых выполняет свои функции.Оказывается, справедливость — это подобная гармония, но между разными частями души. Несправедливость, с другой стороны, определяется как «своего рода гражданская война» между частями души (444a): восстание, в котором один элемент изгоев — желающая часть нашей природы — узурпирует разум как контролирующую силу. Напротив, справедливая душа обладает «психической гармонией»: что бы жизнь ни бросала на справедливого человека, он никогда не теряет своего внутреннего самообладания и может сохранять мир и спокойствие, несмотря на самые суровые жизненные обстоятельства.Здесь Сократ эффективно переопределяет общепринятое понятие счастья: оно определяется с точки зрения внутренних преимуществ и характеристик, а не внешних.

Второй аргумент касается анализа удовольствия. Сократ хочет показать, что добродетельная жизнь приносит больше удовольствия, чем недобродетельная жизнь. Этот пункт уже связан с предыдущим, поскольку можно утверждать, что психическая гармония, являющаяся результатом справедливой жизни, приносит с собой больший мир и внутреннее спокойствие, что более приятно, чем несправедливая жизнь, которая имеет тенденцию приносить внутренний разлад, чувство вины. , стресс, беспокойство и другие характеристики нездорового ума.Но Сократ хочет показать, что есть и другие соображения, чтобы подчеркнуть высшие удовольствия справедливой жизни: не просто душевный покой, но и азарт стремления к знаниям порождает в человеке почти божественное состояние. Философ находится на вершине этого стремления: сбросив шоры невежества, он теперь может исследовать высшую сферу истины, и этот опыт заставляет бледнеть по сравнению с любым чисто физическим удовольствием.

Возможно, самый сильный аргумент, и тот, который Сократ фактически «посвящает Зевсу» (583b-588a), можно назвать аргументом «относительности удовольствия».Большинство удовольствий на самом деле вовсе не удовольствия, а просто результат отсутствия боли. Например, если я очень болею и внезапно выздоравливаю, я могу назвать свое новое состояние приятным, но только потому, что это облегчение от моей болезни. Вскоре это удовольствие станет нейтральным, поскольку я приспосабливаюсь к своему новому состоянию. Почти все наши удовольствия относительны, поэтому они не являются чисто удовольствиями. Другой пример — это опыт наркотического опьянения: это может вызвать состояние сильного удовольствия в краткосрочной перспективе, но затем неизбежно приведет к противоположному состоянию боли.Однако Сократ утверждает, что есть некоторые удовольствия, которые не относительны, потому что они касаются высших частей души, которые не связаны с относительностью, производимой физическими вещами. Это философские удовольствия — чистое удовольствие от достижения большего понимания реальности.

Через несколько сотен лет после Сократа философ Эпикур подхватил аргумент Сократа и провел очень интересное различие между «положительными» и «отрицательными» удовольствиями. Положительное удовольствие зависит от боли, потому что это не что иное, как снятие боли: вы хотите пить, поэтому выпиваете стакан воды, чтобы получить облегчение.Однако отрицательное удовольствие — это состояние гармонии, при котором вы больше не чувствуете боли и, следовательно, больше не нуждаетесь в положительном удовольствии, чтобы избавиться от боли. Положительное удовольствие всегда поддается количественной оценке и оценивается по шкале: например, получаете ли вы больше или меньше удовольствия от секса, чем от еды. В результате положительные удовольствия неизбежно будут разочаровывать, поскольку всегда будет существовать контраст между состоянием, в котором вы находитесь сейчас, и «более высоким» состоянием, из-за чего ваш нынешний опыт будет казаться менее желательным.Однако отрицательные удовольствия не поддаются количественной оценке: вы не можете спросить: «Насколько вы не голодны?» Эпикур заключает из этого, что истинное состояние счастья — это состояние отрицательного удовольствия, которое, по сути, является состоянием отсутствия каких-либо невыполненных желаний. Излишне говорить, что можно также установить связь между этой точкой зрения и буддийской концепцией достижения нирваны посредством устранения желания или предписанием современного писателя Экхарта Толле испытать простую тишину бытия без вмешательства позитивных мыслей и эмоций.

Заключение

Можно сказать, что Сократ (через призму Платона) разделяет следующие идеи о счастье:

Все люди по своей природе желают счастья
Счастье можно получить и научить его человеческим усилиям
Счастье — это директива , а не добавка : это зависит не от внешних благ, а от того, как мы используем эти внешние блага (мудро или неразумно)
Счастье зависит от «воспитания желаний», посредством которого душа учится согласовывать свои желания , перенаправляя свой взор с физических удовольствий на любовь к знаниям и добродетели
Добродетель и счастье неразрывно связаны, так что было бы невозможно иметь одно без другого.
Удовольствия, возникающие в результате стремления к добродетели и знаниям, имеют более высокое качество, чем удовольствия, возникающие в результате удовлетворения простых животных желаний. Удовольствие — это не цель существования, а, скорее, неотъемлемый аспект проявления добродетели в полностью человеческой жизни.

Внешняя и внутренняя красота женщин раннего Нового времени

1 В этой статье я исследую некоторые ранние современные философские мысли о соотношении красоты и мудрости. Мыслителями, которых я считаю наиболее центральными, являются две женщины, Лукреция Маринелла и Мэри Астелл.Из моего обсуждения станет ясно, почему женщины, в частности, могут проявлять особый интерес в продолжении этого направления исследования. Однако я не имею в виду или даже предполагаю, что это женская проблема. Напротив, в заключение я предполагаю, что это направление мысли связано с центральным философским вопросом раннего Нового времени — природой мысли и сознания.

2 Хотя связь между красотой и мудростью не является, по крайней мере в англо-американской традиции, в настоящее время центральным с философской точки зрения вопросом, связь между внешним видом — тем, что мы могли бы назвать внешней красотой — и мудростью была частью философской мысли с момента ее зарождения. Платонические сочинения.В симпозиуме Сократ сообщает о детализации Диотимы процесса — так называемого восхождения желания, — благодаря которому мы можем увидеть Форму Красоты, «это чудесное видение […] вечной души красоты, которая не приходит и не приходит». идет, который не цветет и не увядает […] »(Платон, Symposium , 210e-211a). [1] Диотима подробно описывает, как мы пришли к пониманию самой красоты,

Человек всегда идет вверх ради этой Красоты, начиная с красивых вещей и используя их как подъем по лестнице: от одного тела к двум и от двух ко всем прекрасным телам, затем от красивых тел к прекрасным обычаям, и от обычаев к изучению прекрасных вещей, и из этих уроков он приходит в конце к этому уроку, который изучает эту самую Красоту, так что, в конце концов, он приходит к познанию того, что значит быть красивым.
(Платон, Симпозиум, 211c)

4 Процесс начинается весьма демонстративно с признания и стремления к «красоте одного индивидуального тела» (Платон, Symposium , 210a). Ученые сосредоточились на том, как лучше всего понять процесс перехода от особой красоты к универсальной и, таким образом, к мудрости, и при этом считают само собой разумеющимся, что существует живой философский вопрос, на который нужно ответить: как связаны оценка физической красоты и мудрости?

5 Современная эстетика, похоже, не решает этот вопрос.Сегодняшнее беспокойство состоит, скорее, в том, чтобы понять и сформулировать природу красоты и нашей способности ценить ее, и эти обсуждения обычно выходят за рамки более общих эпистемологических проблем. Этот пробел может заставить нас думать, что этот вопрос просто не получает философской поддержки. Однако это было бы ошибкой. Чтобы убедиться, что это так, сначала рассмотрим, что платоновская модель восхождения желания была взята в историю философии. Плотин, в Эннеад 1.6, [2] также утверждает, что через Красоту Душа движется в царство Истины. Таким образом, материальные и нематериальные вещи разделяют один и тот же принцип красоты. Материальные вещи своей красотой сообщают уму то, что исходит от Божественного, а именно существование, и разум, или душа, начинает осознавать свою красоту, постигая эту материальную красоту. В конце концов, душа должна отвернуться от материальных вещей и обратиться к своим интеллектуальным способностям, и, понимая себя таким образом, она сама прекрасна:

Следовательно, Душа, возвышенная до Интеллектуального Принципа, красива во всей своей силе.Ибо Разум и все, что исходит от Разума, — это красота Души, милосердие, присущее ей, а не чуждое, поскольку только с ними она является истинной Душой. И это просто означает, что когда Душа становится хорошей и красивой, она становится подобной Богу.
(Плотин, Эннеадс I.6.6)

7Увидев собственную Красоту, душа стремится постичь божественную красоту, «навсегда отворачиваясь от материальной красоты, которая когда-то доставляла ему радость» (Plotinus, Enneads I.6.8) смотреть внутрь и стремиться к совершенному внутреннему единству (Плотин, Enneads I.6.9), которое позволяет каждому из нас стать богоподобными. Точно так же утверждалось, что аргумент Канта в Критике суждения о том, что отражающая сила суждения мотивирует нас и приводит к пониманию морального порядка, вдохновлен или, по крайней мере, имеет сходство с описанием восхождения Диотимы. желания. [3] Таким образом, сказать, что отношение между красотой и мудростью в настоящее время не получает философской поддержки, не означает, что это не может.

8 Кроме того, стоит выделить структуру описания взаимосвязи между красотой и мудростью, разработанную на симпозиуме Symposium , поскольку в нем больше нюансов, чем просто связь между частностями и универсалиями. Подумайте, как поднимается этот философский вопрос. Мы должны начать восхождение к Красоте не с созерцания красивого объекта — греческой урны — или, скажем, возвышенной красоты ландшафта, а, скорее, с оценки красоты конкретного человека.Хотя у Плотина и Канта акцент смещается так, что мы начинаем с рассмотрения любого прекрасного объекта, в Симпозиуме именно человеческая красота указывает нам путь к мудрости, свойственной постижению Формы Красоты и т. Д. Добро и мудрость. Соответственно, когда Диотима излагает вещи, она, кажется, считает само собой разумеющимся, что этот первый шаг в восхождении, по сути, направлен против других. Мы ценим особую красоту, любуясь телами других , а не своим телом.Мы также не занимаемся самоанализом, чтобы постичь саму Красоту. Действительно, замечательно, что, как подробно описывает Диотима, мы продвигаемся от красоты тел к красоте души не с учетом нашей собственной души, а с учетом «душ людей» (Платон, Symposium, 210b), а также красоту душ. отсутствует в сводке по счету.

9 Именно с этими двумя особенностями — сосредоточением внимания на человеческих телах и местом самоанализа — я перехожу к раннему современному периоду, чтобы рассмотреть, как этот философский вопрос о связи между человеческой красотой и мудростью поднимается Лукрецией. Маринелла и Мэри Астелл, хотя я также коснусь Афры Бен и Сары Скотт.Я не собираюсь делать свое обсуждение всеобъемлющим (или даже приближаться к полноте). Все мыслители, которых я считаю, являются женщинами, но с философской точки зрения все они следуют Диотиме, начиная свои рассуждения с человеческой красоты. Более знакомые ранние современные дискуссии об эстетике — включая Канта, а также Хатчесона, Дидро и Руссо — сосредоточены главным образом на оценке и созерцании красоты объектов.

10 * *? *

11 Лукреция Маринелла, венецианская писательница конца 16-го ^-го-го и начала 17-го ^-го века [4], действительно принимает предложение Диотимы о том, что само понимание Красоты начинается с человеческой красоты, но она тонко трансформирует структуру . Симпозиум .Маринелла написала свой «Благородство и превосходство женщин, недостатки и пороки мужчин» [5] в прямом ответе на книгу Джузеппе Пасси «Недостатки женщин» [6], полную оскорблений женщин и их безнравственности. [7] Ее цель, отраженная в боевых названиях, — не что иное, как окончательное опровержение. Меня особенно интересует набор аргументов, которые она предлагает в главе III своей работы «О природе и сущности женского пола», которые стремятся установить, что женские души «от рождения благороднее и превосходнее», чем мужские души «от рождения». эффект, который они [женщины] имеют, и красота их тел »(Маринелла, стр.55). Сама она резюмирует аргументы в конце главы следующим образом:

Итак, сделаем вывод, что женщины, будучи красивее мужчин, также благороднее их. Причины этого заключаются, во-первых, в том, что Божью силу можно различить в цветущем и нежном лице, что также поднимает умы людей к божественной добродетели; во-вторых, потому что красота по природе своей привлекательна и привлекает каждое сердце, каким бы жестким или горьким оно ни было; и, наконец, потому что красота украшена добром и полна добродетели, являясь лучом и великолепием превосходства.Как утверждает Марсилио Фичино: «Ведь красота хороша». Спевсипп и Плотин говорят то же самое, и каждый ясно понимает, насколько редко злая душа обитает в приятном, изящном теле.
(Маринелла, Дворянство , стр. 68)

13 Я хочу выделить третий и первый аргументы. Я слежу за ее оригинальной презентацией и рассматриваю их в обратном порядке по отношению к резюме.

14 Во-первых, Маринелла использует красоту женщин — нашу внешность — как выражение их благородства и совершенства путем прямого вывода от следствия к причине: «Красота, несомненно, луч света от души, пронизывающей тело, в котором она находится. »(Маринелла, Дворянство , стр.57). Далее она демонстрирует, что «душа является причиной и источником физической красоты» (Marinella, Nobility , p. 58), обращаясь к авторитетным источникам, от Аристотеля и платоников, таких как Плотин и Фичино, до массив поэтов эпохи Возрождения. Хотя исследование того, как она присвоила эти источники, безусловно, было бы стоящим проектом, здесь меня это не касается. [8] Скорее, я хочу сосредоточиться на двух предпосылках, которые она считает общепринятыми: что женщины красивее мужчин и что душа — это форма тела.

15 Поскольку душа является формой тела, она является формальной причиной фактической физической формы тела — тона кожи, цвета волос, глаз, а также симметрии черт лица и их соразмерности — все это способствует красоте. . Это совершенство внешнего вида не могло произойти из ничего, и, следовательно, следует вывод, что душа сама должна обладать совершенством и превосходством, которые она вызывает. Таким образом, физическая красота — это «луч и великолепие превосходства». Обращаясь к душе как формальной причине, Маринелла неявно имплицирует причинное измерение в лестницу Symposium , которого нет в исходной структуре.В диалоге Платона скорее кажется, что мы должны делать выводы от частного к общему, исходя из самой Идеи Красоты; связи между ступенями восхождения скорее логичны, чем причинны.

16 Причинную связь между душой и телесной красотой человека можно найти и на других ступенях лестницы Маринеллы. Отметим сначала промежуточное утверждение: что красивая природа женщины на самом деле в конечном итоге обусловлена божественной сущностью, и поэтому, аналогичный вывод от следствия к причине, красота женщины дает нам ясный путь к божественному.Она пишет:

Если мы продолжим наши рассуждения, мы увидим, что Бог, звезды, небо, природа, любовь и элементы являются источником и источником красоты. Красота, дом милости и любви, зависит от небесного света.
(Маринелла, Дворянство , стр.58)

18Это заявление она перекликается с точкой зрения платоников о том, что «внешняя красота — это образ божественной красоты» (Marinella, Nobility , p. 60), и поэтому предлагает переход к третьему аргументу (первому в резюме): в котором Маринелла прямо присваивает речь Диотимы о восхождении желания на симпозиуме .

Я бы не назвал красоту лестницей. Я считаю, что это золотая цепь, о которой говорил Гомер, которая всегда может поднять умы в сторону Бога и никогда по какой-либо причине не может быть сброшена на землю. Это потому, что красота, будучи не земной, а божественной и небесной, всегда возвышает нас к Богу, от Которого она исходит […]. Первым звеном нашей золотой цепи, спускающейся с небес, нежно уносящей наши души, является телесная красота. Это рассматривается и рассматривается умом посредством внешнего глаза, которое наслаждается и находит в нем умеренное удовольствие, но затем, побежденный высшей сладостью, поднимается ко второму звену и созерцает и пристально смотрит на душу внутренним взором. , который, украшенный небесным совершенством, придает форму прекрасному телу.Не останавливаясь на этой второй красоте или звене, но страстно желая более яркой красоты и почти воспламененный любовью, ум поднимается к третьему звену, чтобы сравнить земные и небесные красоты и возвыситься до небес. Оттуда он созерцает ангельских духов, и, наконец, этот созерцательный ум усаживается в великом свете ангелов и, таким образом, того, кто поддерживает цепь. Итак, душа, наслаждаясь Им, становится счастливой и благословленной.
(Маринелла, Дворянство , стр.66)

20Как и в симпозиуме , оценка физической красоты служит первым переживанием красоты, от которого человек поднимается. Однако для Маринеллы мы поднимаемся не по лестнице, а по золотой цепочке. Этим изменением метафоры Маринелла делает явную модификацию платонической истории в виде причинно-следственной связи. Модель «лестницы» для нее — это та, в которой каждая ступенька независима от предыдущей. «Золотая цепь», с другой стороны, связывает воедино этапы эстетической оценки и, таким образом, правильно фиксирует причинные связи, которые можно провести между ними.По ее мнению, мужчины ценят внешнюю физическую красоту женщин и тем самым понимают внутреннюю красоту женщины, ту прекрасную душу, которая придает форму телу. Это понимание, в свою очередь, ведет к созерцанию Бога как первопричины всего сущего. И это постижение Божественного ведет людей к истинному счастью, а значит, и к добродетели.

21 Надо оценить гениальность того, как Маринелла присвоила Платона. Она считает добродетелью восхищаться красивой женщиной, в то время как Пасси и, вероятно, другие не видели ничего, кроме семян порока и соблазна.Стремление к такой внешней красоте, по ее мнению, не должно рассматриваться как своего рода повторение падения Адама в Эдемском саду, а скорее как путь к спасению и созерцанию божественного.

22Хотя было бы полезно исследовать здесь смешение платонических и аристотелевских элементов в Маринелле и проработать детали того, как должны работать причинные связи между стадиями эстетического восприятия, я скорее хочу обратить внимание на другую предпосылку, которую принимает Маринелла. как неопровержимо: женщины красивее мужчин.Эта предпосылка, конечно же, является еще одним отличием лестниц желаний Маринеллы и Платона: Платон сосредоточен на мужской, а не на женской красоте, и он не оценивает красоту полов. Но есть еще одно различие, более существенное с философской точки зрения. Чтобы увидеть это, учитывая, что, хотя аргумент Маринеллы, как и аргумент Симпозиума , основан на том, что кто-то ценит красоту тела, в Симпозиуме нам никогда не нужно задумываться о том, как одно из прекрасных тел считает себя красивым. .В случае с Маринеллой проект работы заставляет задуматься: как женщины узнают свою красоту? Аргумент Маринеллы призван убедить не только Пасси (или, по крайней мере, его читателей), но и женщин, которых он очерняет, в глубокой ошибке Пасси. Чтобы аргумент Маринеллы был действительно успешным, женщинам необходимо осознать свою красоту и, таким образом, уметь делать причинные выводы, осознавать свое собственное благородство и превосходство и становиться невосприимчивыми к оскорблениям Пасси. Осознавая свою красоту, женщины могут познать Божество, и это самопознание будет центральным для того, чтобы женщины считались более благородными и превосходными, чем мужчины.Таким образом, в рассказе Маринеллы есть место для рефлексивного вопроса, который нелегко найти у Платона.

23 Хотя Диотима, несомненно, могла бы подумать, как одно из прекрасных тел может распознать свою красоту и таким образом начать подниматься по лестнице желания, неясно, что могло бы мотивировать этот поворот в платонической картине. Однако для Маринеллы вопрос о том, как женщины могут распознать свою красоту, возникает естественным образом не только из ее проекта — противодействия очернениям женщин со стороны Пасси — но и из-за беспокойства о том, могла ли она подорвать свои аргументы.Если женщины не могут распознать свою физическую красоту, есть ли у них способ познать Бога?

24Маринелла сама, похоже, не особенно заинтересована в этом рефлексивном вопросе, но есть по крайней мере три типа ответов, которые она могла бы дать. Во-первых, она может утверждать, что женщины должны следовать за мужчинами в созерцании собственной (внешней) красоты или, возможно, красоты других женщин, и, таким образом, сами переходят от звена к звену золотой цепи. Таким образом, Маринелла либо одобряла внимательность к внешним проявлениям — некоторые могли бы назвать это тщеславием, — либо, альтернативно, разновидностью лесбиянства.Я не нахожу много доказательств последнего, но в конце работы она совершенно ясно понимает, что у нее нет проблем с заботой женщин о своей собственной внешности. [9] Она пишет:

Почему должно быть грехом, если женщина, рожденная значительной красотой, умывает нежное лицо лимонным соком и водой из бобовых цветов и бирючины, чтобы удалить веснушки и сохранить кожу мягкой и чистой? Или если из коломбина, белого хлеба, лимонного сока и жемчуга она создаст какое-то другое зелье, чтобы сохранить лицо чистым и мягким? Я считаю, что это просто маленький.Если розы не горят в бледном лилии ее лица, разве она не могла бы создать подобный эффект с помощью некоторого искусства? Конечно, она могла, не опасаясь порицания, потому что те, кто обладает красотой, должны сохранять ее, а те, кому ее недостает, должны делать себя настолько совершенными, насколько это возможно, устраняя все препятствия, скрывающие ее великолепие и изящество.
(Маринелла, Дворянство , стр.167)

26Маринелла не хочет заходить так далеко, чтобы поддерживать полностью искусственный образ, но она не видит ничего плохого в том, чтобы подчеркивать сильные стороны и преуменьшать слабости.Хотя неясно, согласуется ли способность женщин изменять свою внешнюю красоту с помощью уловки с причинным аргументом Маринеллы о том, что физическая красота подразумевает красоту души, призыв Маринеллы уделять внимание своей надлежащей внешности действительно предполагает, что женщины могут начать свой путь через ссылки, сначала видя, а затем созерцая собственное отражение в зеркале. Тем не менее, эта же забота о собственной внешности, похоже, вызывает опасения по поводу нарциссизма и тщеславия, а также пороков, которые они свидетельствуют, которые Маринелла также напрямую не затрагивает.

27 Во-вторых, Маринелла может утверждать, что женщины начинают осознавать свою красоту благодаря признательности, которую они получают от мужчин. Хотя призывы Маринеллы к поэтам, которые неизменно являются мужчинами, и их дань уважения красоте женского тела могут указывать на то, что она открыта для такого рода пути, мне не кажется, что Маринелла хотела бы поддержать признание женщиной Божественного. как зависящие от мужского взгляда. Это фактически подорвало бы иерархию, которую она утверждает: женщины, поскольку они благороднее и превосходнее мужчин, не должны зависеть от них.

28 Но есть и третий путь, которым могла бы пойти Маринелла. Она могла утверждать, что женщины просто в силу своей природы, то есть своей благородной души, способны к немедленному самопониманию и, таким образом, к пониманию своей внутренней ценности, независимо от своей физической красоты. С этим непосредственным пониманием своей собственной природы они могут понять свою собственную причину, то есть Божественное. Фактически, придерживаясь этой линии, Маринелла утверждала бы, что женщины по своей природе имеют фору на пути к постижению природы Бога.В то время как женщины могут продвигаться вверх по золотой цепочке, учитывая физическую красоту другого человека, точно так же, как и мужчины, в отличие от мужчин, им не нужен . Скорее они могут эффективно пропустить ссылку, схватив природу своей собственной души и, следовательно, ее благородство, чтобы сделать следующий шаг к постижению Божественного.

29 Я склонен думать, что этот третий счет — это путь, по которому пойдет сама Маринелла. Это наиболее совместимо с ее общим аргументом в работе.Но это также интересная позиция с философской точки зрения, поскольку она вводит новый вопрос. Как женщинам понять природу своей души? Должны ли они воспринимать свою душу аналогично тому, как воспринимается тело? Или существует особый вид осознания, позволяющий понять их собственную природу? Этот вопрос о том, как женщины должны постигать природу своей собственной души, можно рассматривать как предзнаменование проекта медитирующего Декарта, который через отчетливое осознание постигает свою собственную природу и продолжает, также с помощью причинного аргумента, постигать Божественный.Таким образом, это картезианское нововведение можно рассматривать в новом свете, поскольку оно потенциально связано с платонистским присвоением аргумента Symposium , основанного на подъеме желания.

30 * *? *

31 Позвольте мне теперь рассмотреть [10] Мэри Эстелл «Серьезное предложение женщинам». [11] Работа Астелла, хотя и частично полемическая, представляет собой серьезное заимствование картезианской философии в защиту врожденных рациональных способностей женщин и необходимости надлежащего образования женщин для обеспечения реализации надлежащей свободы женщин.Понятно, что большая часть стипендий Астелла была сосредоточена на этом центральном ядре работы. [12] Мой фокус немного другой. Я хочу рассматривать Астелла как еще одну реконфигурацию вопроса о соотношении красоты и мудрости.

32 Поразительно, что Астелл открывает серьезное предложение , утверждая, что ее намерение в работе «улучшить ваши чары и повысить вашу ценность, заставляя вас больше не быть дешевым и презренным». Его цель состоит в том, чтобы исправить эту Красоту, сделать ее прочной и постоянной, чего Природа со всеми помощью Искусства не может обеспечить: и сделать ее вне досягаемости болезней и старости, передав ее из тленного Тела в бессмертное. Разум »(Astell, Serious Proposal , p.51). Она подслащивает предложение, утверждая далее, что ее предложение «принесет им внутренней красоты, которой Природа недоброжелательно отказала внешнему ; и не позволяйте тем женщинам, у которых есть красивые тела, очернять свою славу изуродованными душами »(, там же, ). [13]

33 Без сомнения, здесь Астелл обращается к женской красоте как к риторической уловке. Она пишет как непревзойденный продавец, осознавая, что ее женская аудитория озабочена их титулами, одеждой и самоукрашиванием, и она охотится на их ощущении, что их юная внешность мимолетна, чтобы убедить их преследовать явно более прочное благо оттачивания. их способность разума: «Время, которое смертный Враг красивым Ликам, не влияет на прекрасную Душу, но улучшает и улучшает ее» (Astell, Serious Proposal , p.55).

34 Однако намеки Астелла на красоту здесь не просто риторика. Ее замечания имеют философское значение. Не случайно Astell начинает с проблемы старения; ее поступок можно рассматривать как ответ Маринелле. Сама Маринелла не рассматривает эффекты старения, хотя, возможно, это очевидное возражение ее аргументации. В рамках формального причинно-следственного объяснения Маринеллы может показаться, что по мере того, как женщины стареют и их естественная красота исчезает, мы больше не можем делать вывод о том, что женщины благородны и обладают естественным совершенством.Таким образом, последствия старения подрывают силу ее аргументов. Однако без права делать выводы от следствия к формальной причине, физические признаки старения не означают параллельного ухудшения рациональной души, и можно было бы настаивать на том, что наша рациональная душа остается нетронутой в процессе старения. То есть, можно заблокировать возражение, отрицая, что рациональная душа играет формальную причинно-объяснительную роль. Astell использует именно эту стратегию. Как видно из ее вступительного отрывка, Астелл отвергает формальную причинную связь между человеческой душой и человеческим телом.Для нее внешняя красота вполне может быть неуловимой, но это не показатель внутреннего уродства, и по той же причине внешняя красота, хотя и не несовместимая с внутренней красотой, не подразумевает ее. Аргумент Астелла зависит от контраста между тленностью тела и бессмертием души.

35 Более того, тема красоты не прекращается после того, как ее аудитория была вовлечена в предложение. Скорее, он появляется на протяжении всей работы. [14] Интересно, что Астелл не хочет, чтобы ее читатели просто отвергали свои опасения по поводу внешней красоты.Скорее, она хочет осуществить «перенос» красоты из направленного вовне тела внутрь души. И этот перенос, по крайней мере, аналогичен выводу Платона от частного к универсальному и причинному выводу, сделанному Маринеллой от физической красоты к красоте души. Что означает для Астелл переход от внешней красоты к внутренней?

36 Во-первых, мы могли бы подумать, что то, что составляет красоту, должно быть перенесено внутрь. Обратите внимание на внешнюю красоту.Заботясь о своей внешности, мы обращаем внимание на то, как различные элементы нашей презентации сочетаются друг с другом. Цвет нашего платья делает нашу кожу здоровой или желтоватой? Подчеркивает ли его крой одни черты, а не другие, и сохраняет ли наше тело пропорциями? Аксессуары дополняют или ухудшают баланс в целом? Если мы будем думать о красоте как о вовлекающем именно это внимание на правильную организацию частей в единое целое, то понятие внутренней красоты имеет некоторый смысл.Астелл пишет: «Тот, кто правильно понимает, в чем заключается совершенство ее Природы, вложит свои мысли и трудолюбие в обретение таких Совершенств» (Astell, Serious Proposal , p. 62). Мы могли бы прочитать ее как предположение, что забота о внутренней красоте побудит женщину «излагать» свои мысли, то есть, предположительно, организовывать их должным образом, чтобы гарантировать, что они находятся в надлежащем отношении друг к другу. Итак, внутренняя красота, как и внешняя красота, состоит в правильной организации частей в единое целое.Однако важными частями являются уже не физические свойства, а мысли. Из этой мысли можно сделать интересный вывод. Если создание красоты — это просто вопрос совершенствования организации частей, навыки, приобретенные в области внешнего вида, должны перейти во внутреннюю область. Если это так, Астелл мог бы предложить интересный поворот аргументам Маринеллы: женщины лучше рассуждают, чем мужчины, и поэтому более красивы внутренне, потому что они более опытны в воздействии на внешнюю красоту.

37 Однако для того, чтобы перенести заботу о внешней красоте на внутреннюю красоту, человек должен, по-видимому, признать, что он способен к этой внутренней красоте в самом себе. Таким образом, мы возвращаемся к вопросу, предложенному в работе Маринеллы. Как нам распознать нашу внутреннюю красоту, чтобы развивать ее? Астелл не глух к этому вопросу. Обратите внимание на следующее замечание:

Это вопрос бесконечно более достойный ваших дебатов, чем то, какие цвета наиболее приятны, или какое платье подходит вам лучше всего? Ваш Стекло не принесет вам и половины такой услуги, как серьезное размышление о вашем собственном Разуме, которое обнаружит отклонения, более достойные вашего исправления, и не даст вам быть слишком воодушевленным или подавленным представлениями другого.
(Astell, Serious Proposal , стр. 52)

39 Здесь Astell сравнивает два различных типа отражения. Первое — изображение в зеркале — заставляет осознать свою внешнюю красоту. Астелл противопоставляет это «размышлениям о нашем собственном разуме». То, как мы должны понимать этот контраст, влияет на то, как мы должны рассматривать Астелла в понимании нашего осознания нашей внутренней красоты.

40 С одной стороны, сравнение между нашим отражением в зеркале и отражением в нашем собственном сознании может показаться подразумевающим, что наше восприятие красоты, внутреннее и внешнее, также аналогично.Иными словами, мы можем прочитать Астелла как не видящего никакой разницы между актом восприятия своего образа в стакане и отражением природы ума. Скорее разница заключается в объектов нашего взгляда. Она хочет, чтобы мы просто переключили взгляд с нашего внешнего вида на более подходящий объект внимания, наш разум. При таком прочтении Астелл, похоже, принимает локковскую модель отражения как восприятия работы нашего собственного разума. [15] Наше самосознание отличает то, что оно сосредоточено на идеях, уже находящихся в уме, идеях, к которым у воспринимающего есть доступ, а у других — нет.В самом восприятии нет ничего особенного.

41 Хотя антипатия Астелла к философии Локка сама по себе может служить аргументом против этого прочтения, существуют независимые причины для его отклонения. Ибо есть еще один аспект контраста, который рисует Астелл. По ее мнению, наше отражение в зеркале не может не означать неправильного понимания самих себя. В зеркале мы видим свое тело, но, что более важно, мы видим себя так, как другие видят нас, и судим о своей ценности в соответствии с мнением других.Эти мнения могут быть сформированы условностями самопрезентации — какой цвет считается подходящим к цвету лица, какой стиль одежды считается наиболее лестным, вполне может меняться от сезона к сезону или из года в год. Точно так же другие видят нас такими, какими мы являемся, и их оценки формируются на основе внешнего вида. По мнению Астелла, наш внешний вид не может быть надежным основанием для понимания нашей истинной природы и, следовательно, нашей истинной ценности. Астелл чист:

И не допускать такой унизительной мысли о нашем собственном стоимостью , как воображать, что наши Души были даны нам только для служения нашим Телам, и что лучшее, что мы можем сделать из них, — это привлечь глаза мужчин.Мы слишком ценим , они и наши самих себя, слишком мало, если мы помещаем какую-то часть нашей ценности в их Мнение.
(Astell, Serious Proposal , стр. 55)

43 Оценивая свою ценность, рассматривая свое отражение в зеркале, мы полагаемся на мнение других и, таким образом, имеем искаженное представление о себе и своей ценности.

44 Однако размышления о собственном сознании поэтапно приводят нас к большему осознанию того, что мы есть на самом деле. Понимая свою сущность должным образом, мы признаем, что «Доброта — это истинное величие, чтобы быть мудрым для себя, величайший Ум, и , что Красота — самая желанная, которая сохранится до Вечности» (Astell, Serious Proposal, п.56). Во внутреннем размышлении мы находим истинную нетленную красоту в силу бессмертия разума или души. Внешнее отражение ведет только к разочарованию в попытках сохранить то, что по своей природе подвержено тлению. Точно так же, в отличие от искаженных представлений о себе, возникающих в результате нашего изучения наших отражений в зеркале, эти внутренние самоанализ приводят к правильному ощущению себя и собственного достоинства. Продолжая процитированный ранее отрывок:

Тот, кто правильно понимает, в чем заключается совершенство ее Природы, вложит свои мысли и трудолюбие в обретение таких Совершенств.[…] [S] тот, кому больше не на чем ценить себя, будет гордиться ее Красотой или Деньгами, и тем, что это может купить; […] Ее врожденная самооценка и желание добра, которые переродились в Гордость и ошибочное самолюбие, легко откроют ей Уши для всего, что будет их питать и радовать […].
(Astell, Serious Proposal , стр. 62–63)

46 Этими замечаниями Астелл, кажется, предполагает, что внутренняя красота существенно отличается от внешней красоты.

47 В этой связи следует отметить два момента. Во-первых, разница между внешней и внутренней красотой заставляет задуматься о том, как читатели Астелла должны перенести свою озабоченность внешней красотой на культивирование внутренней красоты. Не похоже, что, как я первоначально предполагал, практика внешней красоты просто переносится на внутреннюю красоту. В этом отношении ход Астелла напоминает Плотина. [16] Хотя, как отмечалось выше, Плотин действительно утверждает, что материальные вещи открывают нам окно в истину через единство, обеспечивающее само их существование, его обсуждение начинается с отказа от объяснения красоты, основанного на сосредоточении внимания на телах: эта красота заключается в симметрия или организация частей.Он полагает, что это объяснение не может объяснить красоту образа жизни, прекрасных законов, абстрактного мышления, добродетели, то есть красоту души. Именно отсюда он обращается к альтернативному объяснению красоты, которое свойственно душе, но в равной степени применимо и к телам. Этот резонанс с описанием Плотина может пролить свет на то, как Астелл стремится соединить внешнюю и внутреннюю красоту. Забота о внешней красоте не должна быть напрасной, поскольку оценка внешней красоты допускает аналогию, которая может позволить проникнуть в суть истинного принципа красоты: единство материальных вещей — будь то части дома или гармония Музыкальное произведение или составляющие наряда — это все же единство, тот же принцип единства, присущий интеллектуальной и божественной красоте.

48 Это прочтение Астелла приводит ко второму пункту. Ибо, хотя Астелл призывает своих читателей осознавать свою внутреннюю красоту, она не говорит нам, как мы должны это делать. Что значит повернуться внутрь? Плотин здесь мало помогает, потому что он просто указывает нам «уйти в себя и взглянуть» (Plotinus, Enneads I.6.9). Эта аналогия с видением может вернуть нас к локковской модели отражения; модель, которую мы уже видели, проблематична при проведении различия между внутренней и внешней красотой.Но аналогия также может оставить нам без ответа вопросы: на что нам смотреть? Что мы должны искать? Астелл предлагает ответ на эти вопросы, поскольку связывает внутреннюю красоту с нашей природой. Чтобы конкретизировать это предположение, имеет смысл обратиться к Декарту. Ее ответ мог бы последовать сюжету книги Декарта «Размышления ». Используя свой ум, мышление, мы приходим к пониманию того, что эта способность мыслить составляет основу того, кем мы являемся в силу осознания или сознания, присущего мысли.Далее, в Meditations , после того, как медитирующий осознает свою природу как мыслящую вещь, он продолжает больше узнавать об этой природе, в том числе о том, как правильно ее использовать: утверждая только ясно и отчетливо воспринимаемые идеи. Ибо Астелл тоже осознает, что наша истинная природа и ценность находится в нашем уме, приходит с желанием исправить обнаруженные там «неровности». Предположительно, признание неправильности ума происходит из ощущения того, каким должно быть единство мышления — красота ума.[17]

49 Тем не менее, можно беспокоиться, что даже если Астелл нацелена только на привлечение внимания к природе мышления, ее проект неизбежно может стимулировать локковское размышление о сознании. Мы не только будем направлены на то, чтобы уделять внимание нашей природе как мыслящим вещам, вещам с особым осознанием, присущим мысли, но мы также стали бы самосознанием этого осознания, заботясь о каждом детальном элементе наших мыслей, отличая одну мысль от другой. и стремясь прояснить каждую отдельную мысль с бесконечной бдительностью.То есть точно так же, как забота о внешней красоте может слишком легко превратиться в тщеславие, так и вновь обретенная забота о внутренней красоте может выродиться в порочное самосознание. Действительно, может показаться, что язык красоты может только поощрять этот порок. Скорее, я хочу предположить, что язык красоты призван действовать как раз наоборот — предостерегать от ошибок такого рода. Во-первых, разговоры о внешней красоте подразумевают предостережение от тщеславия. Таким образом, предлагается спросить, чем может быть сопоставимый порок внутренней красоты.Но язык внутренней красоты также действует как положительно, так и поучительно. Здесь проясняются жесты Астелла в сторону Плотина. Напомним, что для Плотина принцип красоты заключается не в симметрии или организации частей, а, скорее, в единстве, составляющем основу существования. Таким образом, разговор Астелла о внутренней красоте указывает на особое единство осознания. Порочное самосознание, бесконечное размышление о наших мыслях в попытках прояснить и различить их, подрывает единство мысли.Радикальное сомнение Первой Медитации предполагает то же самое, дезориентируя медитирующего до такой степени, что он не может отличить истину от лжи. Таким образом, единство, составляющее внутреннюю красоту, дает нам сознание, присущее мысли, без самосознания, которое могло бы испортить и подорвать нашу интеллектуальную природу. Что это за неуловимое единство осознания или внутренней красоты?

50 * *? *

51 В этой связи интересно отметить, что в некоторых английских литературных произведениях того периода упоминание красоты женских персонажей предполагает, что представление о красивой женщине было согласовано с чувством осознания себя, которое не перерастает в себя. -сознание.Я сосредотачиваюсь на двух работах: одной, почти ровесницы Астелла, Афры Бен, The Wandering Beauty , [18] и другой, написанной чуть позже, в середине 18-го, ^-х, века, Сары Скотт, Millenium Hall. . [19]

52 Блуждающая красавица — это рассказ о молодой женщине из богатой семьи, Арабелле, чья красота привлекает внимание значительно более старшего мужчины, одного из друзей ее отца. Ее родителей каким-то образом уговаривают согласиться на его брак с их дочерью, и Арабелла, вместо того, чтобы выполнять свои обязанности, умудряется сбежать.Она маскируется, обесцвечивая кожу маслом грецкого ореха и обмениваясь одеждой с крестьянской девушкой, путешествует от доброго незнакомца к доброму незнакомцу, пока Кристиан Киндли и его жена не предложат ей еду и ночлег. Она лечит глаза Элеоноры и их дочери, восстанавливая ее зрение, и нанимается гувернанткой Элеоноры, все время не раскрывая ее происхождения. За Арабеллой под вымышленным именем Перегрина ухаживают двое мужчин. Один из них, местный пастор, считает ее неизвестное происхождение ниже его.Другой, Люциус Лавуэлл, хотя и пришел ко двору Элеоноры, поражен красотой и характером Арабеллы и признает эти качества, а не ее семейное происхождение, как нечто ценное. Они женятся, и Арабелла примиряется со своей семьей.

53 Millenium Hall рассказывается «джентльменом-путешественником», который рассказывает о своем случайном визите в несколько отдаленное женское «общество». Повествование начинается с рисования утопической картины сообщества, которое стремится к процветанию своих жителей за счет развития их практических и интеллектуальных навыков и дает возможность окружающим, включая обездоленных, инвалидов и пожилых людей, жить дальше. процветать.Затем читателей знакомят с представительницами общества, каждая из которых рассказывает путешественнику свою личную историю, рассказывает, как они присоединились к обществу. В ходе этих рассказов мы знакомимся с рядом опасностей, с которыми сталкиваются молодые женщины, которые хоть и несколько тревожат, но и не являются чем-то необычным. [20] В этой работе красота играет важную роль в том, как представлены персонажи, как женщины общества, так и другие фигуры в их жизни. [21] Ясно, что красота играет некоторую роль в передаче морали истории, как и в The Wandering Beauty .

54 Ясно, что и Скотт, и Бен хотят совместить красоту и добродетель и настолько эффективно используют аргумент, как у Маринеллы, что внешний вид дает нам представление о характере или душе человека. Однако повествовательная структура каждого произведения усложняет их философский смысл. В то время как рассказчик явно признает главных героев красивыми, как насчет самих главных героев? Осознают ли они свою красоту? Я полагаю, что отношение центральных персонажей к своей внешней красоте является примером того осознания, которого, возможно, добивалась Астелл в своих призывах к женщинам сосредоточиться на внутренней красоте.Этих женщин называют красивыми, но совершенно очевидно, что они не тщеславны. И дело не в том, что они не обращают внимания на свою внешнюю красоту. Хотя в повествовании это не раскрывается явно, кажется очевидным, что эти женские персонажи в некотором смысле осознают свою красоту. Это сознание отражается в их уверенности в своем взаимодействии с другими, в их понимании того, как беспрепятственно преодолевать некоторые весьма шаткие социальные ситуации, в их поведении. Но сказать, что они осознают себя красивыми людьми, не значит сказать, что они сами этого осознают.То есть их внимание никогда не останавливается на их красоте, даже когда поведение других — например, неуместные достижения гораздо более пожилых или религиозных мужчин — привлекает их внимание к этой красоте. Дело не в том, что они сознают свою красоту, то есть в том, что их красота является объектом сознания. Скорее, они осознают свою красоту в том, как они населяют мир, своего рода самообладание, которое является неотъемлемой частью того, как они передвигаются в мире, их действий.

55Эти образцы внешней красоты, я хочу предложить, предлагают парадигму осознания, которое будет составлять внутреннюю красоту, к которой стремится Астелл. Красивый ум заключается не в напрасных проявлениях сообразительности и не в самосознании, некоем навязчивом внимании к порядку своих мыслей. Метафора внешней красоты позволяет охарактеризовать осознание или сознание, присущее мысли, как своего рода внутреннюю форму самообладания, власть над своими мыслями, уверенность в том, что ходы рассуждений соответствуют мышлению.Отчасти призыв Астелл к красоте носит риторический характер, но отчасти он также занимается философской работой, используя нормы и условности дискуссий о внешней красоте в ее собственное время, чтобы описать разум как мыслящую вещь, внутреннюю или истинную красоту. .

56 * *? *

57Платон на симпозиуме , поднимает вопросы не только о природе красоты, но и о том, как понимание красоты связано с достижением мудрости или прекрасного ума. Платоники, такие как Плотин, следуют этой линии философских исследований, хотя Плотин действительно переносит фокус нашего первоначального понимания красоты с человеческого тела на другие материальные вещи.В семнадцатом веке, как и у Платона и Плотина, умы тоже считались красивыми, и представление о прекрасном уме следует за представлением о прекрасном теле. Я выделил два аспекта ранних современных дискуссий по этому вопросу, которые особенно интересны: рефлексивность перехода от восприятия внешней красоты к культивированию и восприятию внутренней красоты и о том, кто следует линии исследования.

58 Возможно, не случайно, что главными фигурами в дискуссиях раннего Нового времени были женщины.В конце концов, женщины — это те, кого больше всего восхищают своей красотой — как утверждает Маринелла в своих апелляциях к поэтическому авторитету — и в равной степени, как признает Астелл, на женщин оказывается давление, чтобы они выглядели красивыми. Но женщины не только считались красивыми, но и могли удерживаться в плену этих суждений, чтобы оставаться в области красоты, исключая область разума. [22] Женщины-мыслители, те, кто хочет отстаивать рациональность женщин, имели особый стимул к поиску аргументативных стратегий, которые могли бы превратить то, что считалось женской слабостью, в источник силы.Платонические и платонические тексты дают особенно подходящие отправные точки.

59 Во-вторых, дискуссии Маринеллы и Астелла, возможно, именно потому, что они имеют женскую аудиторию, вызывают вопрос, которого не было у Платона и который не рассматривался как особо проблемный у Плотина: как сама красивая личность может распознать свою красоту? Ответ включает не приглашение посмотреть в зеркало и рассматривать себя как красивый объект, а скорее рефлексивный момент, поворот внутрь себя, чтобы признать свою истинную природу как разумного существа, мыслящего существа.Таким образом, я предполагаю, что эти ранние современные присвоения платонизма в дискуссиях о внутренней красоте или красоте разума связаны с одним из центральных нововведений ранней современной философии: с учетом сознания. Однако контекстуализация вопросов о сознании в рамках обсуждения внешней красоты подчеркивает аспект сознания, который часто упускается из виду. Хотя есть важные различия между внешними или телесными формами красоты и внутренней или интеллектуальной красотой, есть также сходство, которое важно для перехода от заботы о внешней красоте к сосредоточению внимания на внутренней красоте.Так же, как существуют нормы, регулирующие внешний вид, существуют и нормы внутренней красоты. И так же, как слишком большое внимание к нормам внешней красоты чревато тщеславием, так и слишком неуместное внимание к нормам прекрасного ума чревато риском стать жертвой порока, аналогичного тщеславию, — чрезмерного самосознания. Интересно, что примеры того, как по-настоящему красивая женщина несет свою красоту, являются образцом добродетельной формы сознания. [23]

Истинная красота заключается не в красивой внешности, а во внутренней красоте…

«Не внешность, а смирение и сила любви определяют вашу красоту». — Дебасиш Мрида

Красота — это не то, что отражается на лице, это добродетель характера
«Красота недолговечна». — Эта всемирно известная поговорка верна, когда мы говорим о физической красоте. Человек с красивой внешностью привлекает внимание людей повсюду.
Если Бог одарил вас красивым лицом, вы будете центром притяжения на таких общественных собраниях, как вечеринка или церемония бракосочетания.Дама с красивой внешностью — это как пиршество для больных глаз. Таким образом, само собой разумеется, что в настоящее время людей с красивой внешностью ценят все и каждого.
Считаете ли вы правильным ценить человека с красивым лицом? Вы можете быть склонны сказать «Да». Я согласен с тем, что нет ничего плохого в том, чтобы хвалить человека за его привлекательный внешний вид. Но также неправильно судить о человеке по цвету его кожи. Человек с невыразительной внешностью может быть намного лучше, чем красивый парень.
Это приводит к тому, что настоящая красота не заключается в красоте физической. Все дело в доброте характера. Настоящая красота — неотъемлемая черта характера и темперамента.
Человек с уродливым лицом заслуживает называться более красивым, чем тот, у кого красивое лицо, но уродливое сердце.
« Красота — это комфорт и уверенность в собственной шкуре».
— Иман
Красота заключается в силе характера
Вы прекрасны в полном смысле этого слова, если помогаете тем, кто переживает жизненные невзгоды.Если вы уважаете других, независимо от их богатства или бедности, и если вы вежливо разговариваете с людьми, вы заслуживаете того, чтобы вас называли красивой. Таким образом, красота заключается в доброте характера. Это сила внутреннего характера. Это не имеет никакого отношения к внешнему виду. Человек, на которого неприятно смотреть, может быть красивым, если у него золотое сердце.
Смирение и скромность — отличительные черты внутренней красоты
Справедливо сказано, что красота заключается в глазах смотрящего .Красота — это субъективное понятие, которое варьируется от человека к человеку. То, что может быть красивым для человека, может не понравиться другим.
В нашей повседневной жизни мы видим, как людей привлекают разные объекты. Но нельзя отрицать тот факт, что скромный и скромный человек покоряет сердце каждого.
Смирение может принести вам много верных друзей. Люди помнят вас за то, что вы делаете, и за то, насколько вы хорошо выглядите. Таким образом, смирение и скромность — важнейшие характеристики внутренней красоты.
Эмоции сильнее красивой внешности
Красота преходяща, и она исчезает с течением времени. Это можно проиллюстрировать отношениями между мужем и женой. Брак успешен, если и муж, и жена разделяют взаимопонимание, а брак обречен на провал, если между ними нет совместимости.
Настоящая любовь — это не результат влюбленных друг в друга симпатичных людей, она возникает из-за того, что влюбленные связаны друг с другом.
« Вы должны смотреть не на красоту здания, а на конструкцию фундамента, которая выдержит испытание временем».
— Дэвид Аллан Коу
Красота заключается в принятии истины
Есть одна очень известная пословица «Красота есть истина, а истина есть красота» . Он подчеркивает, что такое красота и как ее можно связать с реалиями жизни. Эта строка, написанная известным английским поэтом Джоном Китсом , четко определяет красоту как неотъемлемую часть истины.Все, что правда, прекрасно, или, другими словами, какой бы горькой или суровой ни была реальность, она всегда прекрасна.
“ Позаботьтесь о своей внутренней, духовной красоте. Это отразится на твоем лице ».
— Долорес дель Рио
Олейте любовь ближним и раскройте свою внутреннюю красоту
Это приводит к выводу, что жизненные печали и невзгоды неотделимы от красоты. Добросердечный человек раскрывает свою внутреннюю красоту, изливая свою привязанность и любовь на создания Бога, потому что он видит отражение Бога повсюду.Именно его способность воспринимать божественность творений Бога делает его прекрасным в истинном смысле этого слова.
Если у вас хватит смелости противостоять жизненным невзгодам, вы красивы изнутри. Если вы можете посочувствовать бедным и нуждающимся, вы намного красивее самого красивого человека в мире.
« Красота заключается в доброте характера».
— Дипа Шарма
Автор: Дипа Шарма
*****
Статьи по теме:
Защита поэзии Перси Байс
Согласно одному способу рассмотрения этих двух классов умственных действий, которые называются разумом и воображением, первый может рассматриваться как ум, созерцающий отношения одной мысли к другой, как бы они ни были произведены, а второй как ум, действующий на них. мысли так, чтобы раскрасить их своим собственным светом, и составить из них, как из элементов, другие мысли, каждая из которых содержит в себе принцип своей целостности.Один есть το ποιειν, или принцип синтеза, и имеет своими объектами те формы, которые являются общими для универсальной природы и самого существования; другой — το λογιςειν, или принцип анализа, и его действие рассматривает отношения вещей просто как отношения; рассматривая мысли не в их целостном единстве, а как алгебраические представления, ведущие к определенным общим результатам. Разум — это перечисление уже известных качеств; воображение — это восприятие ценности этих качеств как по отдельности, так и в целом.Разум уважает различия и воображает сходства вещей. Разум — это воображение как инструмент для агента, как тело для духа, как тень для субстанции.
Поэзия, в общем смысле, может быть определена как «выражение воображения»: поэзия связана с происхождением человека. Человек — это инструмент, которым управляется серия внешних и внутренних впечатлений, подобно чередованию постоянно меняющегося ветра над эолийской лирой, которые своим движением приводят его в постоянно меняющуюся мелодию.Но в человеческом существе и, возможно, во всех живых существах есть принцип, который действует иначе, чем в лире, и производит не только мелодию, но гармонию путем внутренней корректировки звуков или движений, возбужденных таким образом, на впечатления, которые возбуждают. их. Это как если бы лира могла приспосабливать свои аккорды к движениям того, что ударяет по ним, в определенной пропорции звука; даже если музыкант может приспособить свой голос к звуку лиры. Ребенок, играющий сам по себе, выражает свой восторг своим голосом и движениями; и каждое изменение тона и каждый жест будут иметь точное отношение к соответствующему образу в приятных впечатлениях, которые его пробудили; это будет отраженный образ этого впечатления; и как лира дрожит и звучит после того, как утихнет ветер; таким образом, ребенок стремится продлить своим голосом и движениями продолжительность действия, чтобы продлить также и осознание причины.По отношению к предметам, которые радуют ребенка, эти выражения — то же самое, что поэзия для высших предметов. Дикарь (ибо дикарь стареет, как ребенок для лет) подобным образом выражает эмоции, вызываемые в нем окружающими предметами; а язык и жест, вместе с пластической или живописной имитацией, становятся изображением комбинированного воздействия этих объектов и его восприятия их. Затем человек в обществе со всеми его страстями и удовольствиями становится объектом страстей и удовольствий человека; дополнительный класс эмоций дает увеличенное сокровище выражений; и язык, жест и подражательные искусства одновременно становятся представлением и средством, карандашом и изображением, резцом и статуей, аккордом и гармонией.Социальные симпатии или те законы, из которых вытекает общество, начинают развиваться с момента сосуществования двух человеческих существ; будущее содержится в настоящем, как растение в семени; и равенство, разнообразие, единство, контраст, взаимозависимость становятся единственными принципами, способными давать мотивы, согласно которым воля социального существа определяется к действию, поскольку оно является социальным; и составляют удовольствие от ощущений, добродетель в чувствах, красоту в искусстве, истину в рассуждениях и любовь в добрых отношениях.Следовательно, люди даже в младенчестве общества соблюдают определенный порядок в своих словах и действиях, отличный от порядка объектов и представленных ими впечатлений, причем все выражения подчиняются законам того, из чего они происходят. Но давайте отбросим те более общие соображения, которые могут включать исследование принципов самого общества, и ограничимся способом, которым воображение выражается в его формах.
В юности мира мужчины танцуют, поют и имитируют природные объекты, наблюдая в этих действиях, как и во всех других, определенный ритм или порядок.И хотя все люди наблюдают подобное, они не соблюдают один и тот же порядок в движениях танца, в мелодии песни, в языковых сочетаниях, в серии имитаций природных объектов. Ибо существует определенный порядок или ритм, принадлежащий каждому из этих классов миметической репрезентации, от которого слушатель и зритель получают более интенсивное и более чистое удовольствие, чем от любого другого: ощущение приближения к этому порядку в современном мире называется вкусом. писатели.Каждый человек в младенчестве искусства соблюдает порядок, более или менее приближенный к тому, из которого происходит это высшее наслаждение: но разнообразие недостаточно выражено, так что его градации должны быть ощутимыми, за исключением тех случаев, когда преобладание этого способность приближения к прекрасному (ибо так нам разрешено назвать связь между этим высшим удовольствием и его причиной) очень велика. Те, у кого он присутствует в избытке, — поэты в самом универсальном смысле этого слова; и удовольствие, возникающее в результате того, как они выражают влияние общества или природы на их собственное сознание, передаются другим и собирают своего рода дублирование от этого сообщества.Их язык жизненно метафоричен; то есть, он отмечает ранее непостижимые отношения вещей и увековечивает их понимание до тех пор, пока слова, которые их представляют, не станут со временем знаками для частей или классов мыслей вместо картин целостных мыслей; и тогда, если не возникнут новые поэты, чтобы заново создать ассоциации, которые были таким образом дезорганизованы, язык будет мертв для всех более благородных целей человеческого общения. Эти сходства или отношения, как тонко сказал лорд Бэкон, являются «теми же следами природы, нанесенными различными субъектами мира» [«De Augment.Науч. », Гл. я, lib. iii — Шелли] — и он рассматривает способность, которая воспринимает их, как кладезь аксиом, общих для всего знания. В младенчестве общества каждый автор обязательно является поэтом, потому что сам язык — это поэзия; а быть поэтом — значит постигать истину и прекрасное, одним словом, добро, которое существует во взаимосвязи, существующей, во-первых, между существованием и восприятием, а во-вторых, между восприятием и выражением. Каждый язык оригинала, расположенный рядом с его источником, сам по себе представляет собой хаос циклической поэмы: обилие лексикографии и различия грамматики — это произведения более поздней эпохи, а лишь каталог и форма произведений поэзии.
Но поэты или те, кто воображает и выражает этот нерушимый порядок, не только авторы языка и музыки, танца, архитектуры, скульптуры и живописи: они — учредители законов и основатели гражданского общества. , и изобретатели искусств жизни, и учителя, которые в определенной близости с прекрасным и истинным сближаются с частичным постижением сил невидимого мира, называемого религией. Следовательно, все изначальные религии аллегорически или восприимчивы к аллегориям и, как Янус, имеют двойное лицо — ложное и истинное.Поэтов, в зависимости от обстоятельств эпохи и нации, в которой они появились, в более ранние эпохи мира называли законодателями или пророками: поэт, по сути, включает и объединяет обоих этих персонажей. Ибо он не только пристально созерцает настоящее, как оно есть, и обнаруживает те законы, согласно которым настоящее должно быть упорядочено, но он созерцает будущее в настоящем, и его мысли суть зародыши цветка и плод новейшего времени. . Не то чтобы я утверждаю, что поэты являются пророками в широком смысле этого слова, или что они могут предсказывать форму так же уверенно, как они предвидят дух событий: такова отговорка суеверия, которая сделала бы поэзию атрибутом пророчества, скорее чем пророчество атрибутом поэзии.Поэт причастен к вечному, бесконечному и единому; что касается его представлений, время, место и число — нет. Грамматические формы, которые выражают настроение времени, различие людей и различие места, могут быть преобразованы в высшую поэзию, не повреждая ее как поэзии; и хоры Эсхила, и книга Иова, и «Рай» Данте предоставили бы больше, чем любые другие произведения, примеры этого факта, если бы рамки этого эссе не запрещали цитирование.Еще более решающее значение имеют произведения скульптуры, живописи и музыки.
Язык, цвет, форма, религиозные и гражданские привычки действия — все это инструменты и материалы поэзии; их можно назвать поэзией по той манере речи, которая считает следствие синонимом причины. Но поэзия в более узком смысле выражает те устройства языка, и особенно метрического языка, которые создаются этой имперской способностью, чей трон занавешен невидимой природой человека.И это проистекает из самой природы языка, который является более прямым представлением действий и страстей нашего внутреннего существа, допускает более разнообразные и тонкие комбинации, чем цвет, форма или движение, и является более пластичным и послушным. к контролю той способности, созданием которой он является. Ибо язык произвольно создается воображением и имеет отношение только к мыслям; но все другие материалы, инструменты и условия искусства имеют отношения друг с другом, которые ограничивают и вставляют между концепцией и выражением.Первый подобен отражающему зеркалу, последний — ослабляющему облаку, свет которого является средством общения. Отсюда слава скульпторов, художников и музыкантов, хотя внутренняя сила великих мастеров этого искусства ни в какой степени не уступает силе тех, кто использовал язык как иероглиф своих мыслей, никогда не могла сравниться с славой поэтов в мире. ограниченное значение термина; поскольку два исполнителя с равным мастерством будут воспроизводить неодинаковые эффекты гитары и арфы.Слава законодателей и основателей религий, пока существуют их институты, одна, кажется, превосходит слава поэтов в узком смысле; но вряд ли может возникнуть вопрос, останется ли, если вычесть знаменитость, которую обычно примиряет их лесть грубым мнениям вульгарных людей, вместе с тем, что имело место в их высшем характере поэтов, то останется какой-либо излишеств.
Таким образом, мы ограничили слово поэзия рамками того искусства, которое является наиболее знакомым и наиболее совершенным выражением самой способности.Однако необходимо сузить круг и определить различие между измеряемым и неизмеренным языком; ведь в точной философии недопустимо популярное разделение на прозу и стихи.
Звуки, как и мысли, имеют отношение как друг к другу, так и к тому, что они представляют, и восприятие порядка этих отношений всегда обнаруживалось связанным с восприятием порядка отношений мыслей. Следовательно, язык поэтов всегда влиял на определенное единообразное и гармоничное повторение звука, без которого он не был бы поэзией и который едва ли менее необходим для передачи его влияния, чем сами слова, безотносительно к этому особому порядку.Отсюда тщеславие перевода; Было так же мудро бросить фиалку в тигель, чтобы вы могли открыть формальный принцип ее цвета и запаха, как и пытаться перелить из одного языка в другой творения поэта. Растение должно снова вырасти из своего семени, иначе оно не будет иметь цветов — и это бремя Вавилонского проклятия.
Наблюдение за регулярным способом повторения гармонии на языке поэтических умов вместе с его отношением к музыке, произведенному метру или определенной системе традиционных форм гармонии и языка.Однако вовсе не обязательно, чтобы поэт приспосабливал свой язык к этой традиционной форме, чтобы соблюдалась гармония, являющаяся его духом. Эта практика действительно удобна и популярна, и ее предпочитают, особенно в такой композиции, которая включает в себя много действий: но каждый великий поэт неизбежно должен вводить новшества по примеру своих предшественников в точную структуру своего особенного стихосложения. Различие между поэтами и прозаиками — вульгарная ошибка. Было предвидено различие между философами и поэтами.Платон, по сути, был поэтом — правда и великолепие его образов, а также мелодия его языка — это самое яркое, что только можно себе представить. Он отказался от меры эпических, драматических и лирических форм, потому что он стремился зажечь гармонию в мыслях, лишенных формы и действия, и он не хотел изобретать какой-либо регулярный план ритма, который включал бы, в определенных формах, разнообразные паузы. его стиля. Цицерон пытался имитировать ритм своих периодов, но без особого успеха.Лорд Бэкон был поэтом. [См. «Filum Labyrinthi» и, в частности, «Очерк смерти». — Шелли] Его язык имеет приятный и величественный ритм, который удовлетворяет чувство не меньше, чем почти сверхчеловеческая мудрость его философии удовлетворяет интеллект; это напряжение, которое расширяется, а затем разрывает кругозор читателя и вместе с ним изливается в универсальный элемент, к которому он постоянно симпатизирует. Все авторы революций по своему мнению не только обязательно поэты, поскольку они изобретатели, и даже если их слова раскрывают постоянную аналогию вещей посредством образов, которые участвуют в жизни истины; но поскольку их периоды гармоничны и ритмичны и содержат в себе стихотворные элементы; являясь эхом вечной музыки.И те великие поэты, которые использовали традиционные формы ритма из-за формы и действия своих подданных, не менее способны воспринимать и обучать истине вещей, чем те, кто упустил эту форму. Шекспир, Данте и Мильтон (если ограничиться современными писателями) — философы величайшей силы.
Поэма — это образ жизни, выраженный в ее вечной истине. Между рассказом и стихотворением есть разница в том, что рассказ — это каталог отдельных фактов, которые не имеют никакой другой связи, кроме времени, места, обстоятельств, причины и следствия; другой — создание действий в соответствии с неизменными формами человеческой природы, существующей в разуме Создателя, который сам является образом всех остальных разумов.Один является частичным и применим только к определенному периоду времени и определенной комбинации событий, которые никогда не могут повториться снова; другой универсален и содержит в себе зародыш отношения к любым мотивам или действиям, имеющим место в возможных разновидностях человеческой натуры. Время, которое разрушает красоту и использование рассказа о конкретных фактах, лишает поэзии, которая должна их вкладывать, усиливает поэзию и навсегда развивает новые и чудесные применения содержащейся в ней вечной истины.Поэтому воплощения были названы мотыльками справедливой истории; они поедают поэзию этого. Рассказ о конкретных фактах подобен зеркалу, которое затемняет и искажает то, что должно быть прекрасным; Поэзия — зеркало, делающее красивым то, что искажено.
Части произведения могут быть поэтическими, при этом произведение в целом не является стихотворением. Одно предложение можно рассматривать как единое целое, хотя его можно найти среди ряда неусвояемых частей; даже одно слово может быть искрой неугасимой мысли.Таким образом, все великие историки, Геродот, Плутарх, Ливий, были поэтами; и хотя план этих писателей, особенно Ливи, удерживал их от развития этой способности в высшей степени, они обильно и широко исправили свое подчинение, заполнив все пустоты своих предметов живыми образами.
Определив, что такое поэзия и кто такие поэты, давайте приступим к оценке ее воздействия на общество.
Поэзия всегда сопровождается удовольствием: все духи, на которые она падает, открываются, чтобы принять мудрость, смешанную с ее восторгом.В младенчестве мира ни сами поэты, ни их слушатели не осознают в полной мере совершенства поэзии: поскольку она действует божественным и непостижимым образом, за пределами сознания и за его пределами; и это предназначено для будущих поколений, чтобы созерцать и измерять могущественную причину и следствие во всей силе и великолепии их союза. Даже в наше время ни один из ныне живущих поэтов так и не достиг полноты своей славы; жюри, которое судит поэта, принадлежащего ко всем временам, должно состоять из его ровесников: оно должно быть вынесено Временем из числа избранных из мудрых многих поколений.Поэт — это соловей, который сидит в темноте и поет, чтобы подбодрить собственное одиночество сладкими звуками; его одиторы похожи на людей, очарованных мелодией невидимого музыканта, которые чувствуют, что они тронуты и смягчены, но не знают, откуда и почему. Стихи Гомера и его современников были восторгом молодой Греции; они были элементами той социальной системы, на которой покоилась вся последующая цивилизация. Гомер воплотил идеальное совершенство своего времени в человеческом характере; мы также не можем сомневаться в том, что те, кто читал его стихи, пробудились к стремлению стать похожими на Ахилла, Гектора и Улисса: истина и красота дружбы, патриотизма и стойкой преданности объекту были раскрыты до глубины в этих бессмертных творения: чувства одиторов должны были быть усовершенствованы и расширены сочувствием к таким великим и прекрасным подражаниям, пока от восхищения они не подражали, а от подражания они не отождествляли себя с объектами своего восхищения.Не следует также возражать, что эти персонажи далеки от морального совершенства и что их ни в коем случае нельзя рассматривать как назидательные образцы для общего подражания. Каждая эпоха под более или менее надуманными названиями обожествляла свои особые заблуждения; Месть — это обнаженный идол поклонения полуварварской эпохи, а самообман — это завуалированный образ неведомого зла, перед которым ниспровергнуты роскошь и сытость. Но поэт рассматривает пороки своих современников как временную одежду, в которую должны быть облачены его творения и которая покрывает, не скрывая вечных пропорций их красоты.Подразумевается, что эпический или драматический персонаж носит их вокруг своей души, как он может носить древние доспехи или современную униформу вокруг своего тела; в то время как легко вообразить платье более изящное, чем любое другое. Красота внутренней природы не может быть так далеко скрыта ее случайным облачением, но то, что дух ее формы будет сообщать себя самой маскировке и указывать на форму, которую она скрывает, от того, как ее носят. Величественная форма и изящные движения проявятся в самом варварском и безвкусном костюме.Немногие поэты высочайшего класса решили продемонстрировать красоту своих представлений в ее неприкрытой правде и великолепии; и сомнительно, чтобы смесь костюма, привычек и т. д. не была необходимой для смягчения этой планетарной музыки для ушей смертных.
Однако все возражение против безнравственности поэзии основывается на неправильном представлении о том, каким образом поэзия действует для нравственного совершенствования человека. Этическая наука упорядочивает элементы, созданные поэзией, предлагает схемы и примеры гражданской и семейной жизни: люди ненавидят, презирают, осуждают, обманывают и подчиняют друг друга не из-за недостатка замечательных доктрин.Но поэзия действует иначе, более божественно. Он пробуждает и расширяет сам разум, делая его вместилищем тысячи непонятных комбинаций мыслей. Поэзия приоткрывает завесу над скрытой красотой мира и делает знакомые объекты такими, как если бы они были незнакомы; он воспроизводит все, что он представляет, и олицетворения, облаченные в его Елисейский свет, остаются с тех пор в умах тех, кто когда-то их созерцал, как памятники того нежного и возвышенного содержания, которое распространяется на все мысли и действия, с которыми оно сосуществует.Великий секрет нравственности — любовь; или выход из нашей природы и отождествление себя с прекрасным, которое существует в мысли, действии или личности, а не в нашем собственном. Чтобы быть очень хорошим, мужчина должен мыслить интенсивно и всесторонне; он должен поставить себя на место другого и многих других; боли и удовольствия его вида должны стать его собственными. Великий инструмент нравственного добра — это воображение; а поэзия управляет следствием, воздействуя на причину. Поэзия расширяет кругозор воображения, наполняя его мыслями о все новых удовольствиях, которые обладают способностью привлекать и ассимилировать с их собственной природой все другие мысли и которые образуют новые промежутки и промежутки, пустота которых вечно жаждет свежей пищи.Поэзия укрепляет способность, которая является органом нравственной природы человека, точно так же, как упражнения укрепляют конечность. Поэтому поэт поступил бы плохо, если бы воплотил свои собственные представления о добре и зле, которые обычно принадлежат его месту и времени, в своих поэтических творениях, которые ни в чем не участвуют. Принимая на себя низшую роль интерпретации следствия, в которой, возможно, в конце концов он мог бы оправдать себя, но несовершенно, он отказался бы от славы в соучастии в причине.Не было большой опасности, что Гомер или любой из вечных поэтов настолько неправильно поняли себя, что отреклись от престола своей широчайшей власти. Те, у кого поэтическая способность, хотя и велика, но не так сильна, как Еврипид, Лукан, Тассо, Спенсер, часто затрагивали моральную цель, и влияние их поэзии уменьшалось в точности пропорционально степени, в которой они вынуждают нас к реклама для этой цели.
За Гомером и поэтами-цикликами с определенным промежутком времени следовали драматические и лирические поэты Афин, которые процветали одновременно со всем самым совершенным в родственных выражениях поэтических способностей; архитектура, живопись, музыка, танец, скульптура, философия и, можно добавить, формы гражданской жизни.Хотя схема афинского общества была деформирована многими несовершенствами, которые поэзия, существовавшая в рыцарстве и христианстве, стерла из привычек и институтов современной Европы; тем не менее, никогда в другой период не было развито столько энергии, красоты и добродетели; Никогда еще слепая сила и упрямая форма не были столь дисциплинированы и подчинены воле человека или менее противны велениям прекрасного и истинного, как в течение столетия, предшествовавшего смерти Сократа.Ни о какой другой эпохе в истории нашего вида у нас не было записей и фрагментов, на которых так явно отпечатался образ божественности в человеке. Но только поэзия, в форме, в действии или в языке, сделала эту эпоху незабываемой больше всех других и стала кладезем примеров для вечных времен. Ибо письменная поэзия существовала в ту эпоху одновременно с другими искусствами, и требовать того, что давало и получало свет, который все, как из общей точки зрения, рассеивали на самые темные периоды последующего времени, — пустое занятие.Мы знаем о причине и следствии не больше, чем постоянное соединение событий: всегда обнаруживается, что поэзия сосуществует с любыми другими искусствами, способствующими счастью и совершенствованию человека. Я обращаюсь к тому, что уже установлено, чтобы различать причину и следствие.
Именно в тот период, о котором здесь говорится, зародилась драма; и как бы преуспевающий писатель ни сравнялся с теми немногими великими образцами афинской драмы, которые дошли до нас, ни превзошел их, бесспорно, что само искусство никогда не понималось и не применялось в соответствии с его истинной философией, как в Афинах.Афиняне использовали язык, действие, музыку, живопись, танец и религиозные институты, чтобы произвести общий эффект в представлении высочайшего идеализма страсти и власти; каждое подразделение в искусстве было совершено в своем роде художниками высочайшего мастерства и было дисциплинировано в прекрасных пропорциях и единстве друг с другом. На современной сцене задействованы сразу несколько элементов, способных выразить образ замысла поэта.У нас трагедия без музыки и танцев; и музыка и танцы без высших подражаний, для которых они являются подходящим аккомпанементом, и оба без религии и торжественности. Религиозные учреждения действительно обычно изгоняются со сцены. Наша система снятия маски с лица актера, на которой многие выражения, присущие его драматическому персонажу, могут быть объединены в одно постоянное и неизменное выражение, благоприятна только для частичного и негармоничного эффекта; это не годится ни для чего, кроме монолога, в котором все внимание может быть направлено на какого-нибудь великого мастера идеальной мимикрии.Современная практика смешения комедии с трагедией, хотя и подвержена серьезным злоупотреблениям на практике, несомненно, является продолжением драматического круга; но комедия должна быть, как в King Lear , универсальной, идеальной и возвышенной. Возможно, именно вмешательство этого принципа определяет баланс в пользу «Короля Лира» против «Эдипа Тиранна» или «Агамемнона» или, если хотите, трилогий, с которыми они связаны; если только мощная мощь хоровой поэзии, особенно последней, не должна рассматриваться как восстанавливающая равновесие. King Lear , если он сможет подтвердить это сравнение, может быть признан самым совершенным образцом драматического искусства, существующего в мире; несмотря на узкие условия, в которых находился поэт, из-за незнания философии драмы, господствовавшей в современной Европе. Кальдерон в своем религиозном самосознании попытался выполнить некоторые из высоких условий драматической репрезентации, которыми пренебрегал Шекспир; например, установление связи между драмой и религией и их приспосабливание к музыке и танцам; но он упускает наблюдение за условиями, еще более важными, и больше теряется, чем приобретается при подмене жестко определенных и постоянно повторяющихся идеализмов искаженного суеверия живыми олицетворениями истины человеческих страстей.
Но я отвлекся. Связь сценических выставок с улучшением или развращением манер мужчин была общепризнана; иными словами, было обнаружено, что наличие или отсутствие поэзии в ее наиболее совершенной и универсальной форме связано с добром и злом в поведении или привычках. Разложение, которое было приписано драме как следствие, начинается тогда, когда стихи, использованные в ее конституции, заканчиваются: я обращаюсь к истории нравов, не соответствовали ли периоды роста одного и упадка другого времени. точность, равная любому примеру моральной причины и следствия.
Афинская драма или где бы то ни было, где она могла приблизиться к своему совершенству, когда-либо сосуществовала с моральным и интеллектуальным величием того времени. Трагедии афинских поэтов подобны зеркалам, в которых зритель видит себя под тонкой маской обстоятельств, лишенным всего, кроме того идеального совершенства и энергии, которые каждый считает внутренним прообразом всего того, что он любит, восхищается и хотел бы стали. Воображение расширяется сочувствием к страданиям и страстям, столь могучим, что они раскрывают в своем представлении способность того, чем они были задуманы; добрые чувства усиливаются жалостью, негодованием, ужасом и печалью; и возвышенное спокойствие продолжается от сытости этого высокого их упражнения до суматохи привычной жизни: даже преступление лишается половины своего ужаса и всей своей заразы, представляясь фатальным следствием непостижимых сил природы; таким образом заблуждение лишается своей воли; мужчины больше не могут лелеять его как творение по своему выбору.В драме высшего порядка мало пищи для осуждения или ненависти; он скорее учит самопознанию и самоуважению. Ни глаз, ни ум не могут видеть себя, если они не отражаются на том, на что они похожи. Драма, пока она продолжает выражать поэзию, подобна призматическому и многогранному зеркалу, которое собирает самые яркие лучи человеческой природы, разделяет и воспроизводит их из простоты этих элементарных форм и трогает их величием и красотой. , и умножает все, что отражает, и наделяет его способностью распространять подобное, куда бы оно ни упало.
Но в периоды упадка общественной жизни драма сочувствует этому упадку. Трагедия становится холодной имитацией формы великих шедевров античности, лишенной всякого гармоничного сопровождения родственных искусств; и часто сама форма неправильно понятой или слабая попытка преподать определенные доктрины, которые автор считает моральными истинами; и которые, как правило, представляют собой не что иное, как ложную лесть о каком-то грубом пороке или слабости, которыми заражен автор, как и его одиторы.Отсюда то, что называют классической и бытовой драмой. «Катон» Аддисона — образец одного, и не было бы лишним привести примеры другого! Этим целям нельзя подчинять поэзию. Поэзия — это всегда обнаженный меч молнии, который пожирает ножны, в которых он находится. Таким образом, мы замечаем, что все драматические произведения такого рода в особой степени лишены воображения; они воздействуют на чувства и страсть, которые, лишенные воображения, являются другими названиями каприза и аппетита.Период в нашей собственной истории грубейшего упадка драмы — это правление Карла II, когда все формы, в которых обычно выражалась поэзия, превратились в гимны торжеству королевской власти над свободой и добродетелью. Милтон стоял один, освещая возраст, недостойный его. В такие периоды расчетный принцип проникает во все формы драматического представления, и поэзия перестает в них выражаться. Комедия теряет идеальную универсальность: остроумие сменяется юмором; мы смеемся от самодовольства и торжества вместо удовольствия; злоба, сарказм и презрение сменяются сочувственным весельем; мы почти не смеемся, но улыбаемся.Непристойность, которая всегда является богохульством против божественной красоты в жизни, с самого покрова, которую она принимает, становится более активной, если не менее отвратительной: это чудовище, для которого разложение общества вечно приносит новую пищу, которую оно тайно пожирает. .
Драма является той формой, в которой большее количество способов выражения поэзии может быть объединено, чем любые другие, связь поэзии и общественного блага более заметна в драме, чем в любой другой форме.И бесспорно, что высшее совершенство человеческого общества когда-либо соответствовало высочайшему драматическому совершенству; и что разложение или исчезновение драмы в стране, где она когда-то процветала, является признаком искажения нравов и угасания энергий, поддерживающих душу общественной жизни. Но, как Макиавелли говорит о политических институтах, эта жизнь может быть сохранена и обновлена, если появятся люди, способные вернуть драму к ее принципам.И это верно в отношении поэзии в ее самом широком смысле: любой язык, институты и формы требуют не только создания, но и поддержания: должность и характер поэта участвуют в божественной природе в том, что касается провидения, не менее чем в отношении создания.
Гражданская война, азиатские трофеи и фатальное господство сначала македонского, а затем и римского оружия были столькими символами исчезновения или приостановления творческих способностей в Греции. Буколические писатели, которые нашли покровительство у литературных тиранов Сицилии и Египта, были последними представителями его самого славного правления.Их поэзия очень мелодична; как запах туберозы, он одолевает и отравляет дух чрезмерной сладостью; в то время как поэзия предшествующей эпохи была подобна июньскому урагану, смешавшему аромат всех полевых цветов и добавившему свой собственный оживляющий и гармонизирующий дух, наделяющий чувство силой поддерживать его крайнее наслаждение. . Буколическая и эротическая изысканность письменных стихов коррелирует с той мягкостью скульптур, музыки и родственных искусств, и даже в манерах и учреждениях, которые отличали эпоху, о которой я сейчас говорю.Это отсутствие гармонии следует приписывать не самой поэтической способности или ее неправильному применению. Не меньшую чувствительность к влиянию чувств и привязанностей можно найти в трудах Гомера и Софокла: первый, в особенности, облачил чувственные и патетические образы в непреодолимое влечение. Их превосходство над этими последующими авторами состоит в наличии тех мыслей, которые принадлежат внутренним способностям нашей природы, а не в отсутствии тех, которые связаны с внешним; их несравненное совершенство заключается в гармонии единства всех.Не то, что есть у эротических поэтов, а то, чего у них нет, в чем заключается их несовершенство. Не потому, что они были поэтами, но поскольку они не были поэтами, их можно с любой правдоподобностью считать связанными с развращенностью своего времени. Если бы эта порча использовалась для того, чтобы погасить в них чувствительность к удовольствиям, страсти и природным пейзажам, которая приписывается им как несовершенство, была бы достигнута последняя победа зла. Ибо конец социальной коррупции — уничтожить всякую чувствительность к удовольствиям; и, следовательно, это коррупция.Оно начинается с воображения и интеллекта, как в ядре, и распространяется оттуда как парализующий яд, через привязанности в самые аппетиты, пока все не превращается в оцепеневшую массу, в которой едва ли выживает смысл. Приближаясь к такому периоду, поэзия всегда обращается к тем способностям, которые разрушаются в последнюю очередь, и ее голос слышен, как шаги Astra, уходящей из мира. Поэзия всегда передает все удовольствие, которое способны получить люди: она всегда остается светом жизни; источник всего прекрасного, щедрого или истинного может иметь место в злое время.Нетрудно признать, что те из роскошных граждан Сиракуз и Александрии, которые восхищались стихами Феокрита, были менее холодными, жестокими и чувственными, чем остатки их племени. Но коррупция должна была полностью разрушить ткань человеческого общества, прежде чем поэзия могла когда-либо прекратиться. Священные звенья этой цепи никогда не были полностью разъединены, которая, нисходящая через умы многих людей, связана с этими великими умами, откуда, как из магнита, излучается невидимая струя, которая сразу соединяет, оживляет и поддерживает жизнь. из всех.Это способность, которая содержит в себе семена одновременно собственного и социального обновления. И давайте не будем ограничивать действие буколической и эротической поэзии пределами чувствительности тех, кому она адресована. Они, возможно, воспринимали красоту этих бессмертных композиций просто как фрагменты и отдельные части: те, кто более тонко организован или рожден в более счастливом возрасте, могут распознать их как эпизоды того великого стихотворения, которое все поэты, как и все остальные. действующие мысли одного великого разума создавались с начала мира.
Такие же революции в более узкой сфере имели место и в Древнем Риме; но действия и формы его общественной жизни никогда не казались полностью пропитанными поэтическим элементом. Похоже, что римляне считали греков избранными сокровищницами избранных форм нравов и природы и воздерживались от создания размеренным языком, скульптурой, музыкой или архитектурой всего, что могло иметь особое отношение к их собственному положению. , в то время как он должен иметь общее отношение к универсальному устройству мира.Но мы судим по частичным свидетельствам и, возможно, судим частично. Энний, Варрон, Пакувий и Акций, все великие поэты, были потеряны. Лукреций — в высшем, а Вергилий — в очень высоком смысле — творец. Избранная деликатность выражений последнего подобна световому туману, скрывающему от нас сильную и безмерную истину его представлений о природе. Ливи любит поэзию. И все же Гораций, Катулл, Овидий и другие великие писатели вергилианской эпохи видели человека и природу в зеркале Греции.Также институты и религия Рима были менее поэтичными, чем в Греции, поскольку тень менее ярка, чем субстанция. Следовательно, поэзия в Риме, казалось, следовала за совершенствованием политического и домашнего общества, а не сопровождала его. Истинная поэзия Рима жила в его институтах; ибо все прекрасное, истинное и величественное, что они содержали, могло возникнуть только из способности, которая создает порядок, в котором они состоят. Жизнь Камилла, смерть Регула; ожидание сенаторов в их богоподобном состоянии победоносных галлов; Отказ республики заключить мир с Ганнибалом после битвы при Канне не был следствием точного расчета вероятного личного преимущества, которое должно было возникнуть в результате такого ритма и порядка в представлениях жизни, для тех, кто сразу поэты и актеры этих бессмертных драм.Воображение, созерцающее красоту этого порядка, создало его из себя в соответствии со своей собственной идеей; следствием этого была империя, а награда — вечная слава. Эти вещи не менее поэтичны, quia carent vate sacro [потому что в них отсутствует священный пророк (или божественный поэт) — прим.]. Это эпизоды циклической поэмы, написанной Time на основе человеческих воспоминаний. Прошлое, как одухотворенный рапсод, наполняет своей гармонией театр вечных поколений.
В конце концов, древняя система религии и нравов завершила цикл своих революций.И мир погрузился бы в полную анархию и тьму, если бы среди авторов христианских и рыцарских систем нравов и религии не нашлись поэтов, которые создали формы мнения и действия, о которых раньше даже не догадывались; которые, скопированные в воображении людей, стали генералами сбитых с толку армий их мыслей. Для настоящей цели чуждо касаться зла, порождаемого этими системами: за исключением того, что мы протестуем на основании уже установленных принципов, что никакая его часть не может быть отнесена к содержащейся в них поэзии.
Вероятно, что поэзия Моисея, Иова, Давида, Соломона и Исайи произвела большое влияние на разум Иисуса и его учеников. Разрозненные фрагменты, оставленные нам биографами этого неординарного человека, пронизаны самой яркой поэзией. Но его доктрины, похоже, были быстро искажены. В определенный период после преобладания системы мнений, основанных на тех, которые он провозгласил, три формы, в которые Платон распределил способности разума, претерпели своего рода апофеоз и стали объектом поклонения цивилизованного мира.Здесь следует признать, что «кажется, что свет сгущается», и
Ворона расправляет крылья с молодым лесом,
Хорошие вещи днем начинают поникать и дремать,
И черные агенты ночи своим жертвам пробуждаются.
Но обратите внимание, какой прекрасный порядок возник из пыли и крови этого жестокого хаоса! как мир, словно из воскресения, балансирующий на золотых крыльях Знания и Надежды, возобновил свой, но неутомимый полет в небеса времени.Слушайте музыку, не слышную внешним слухом, которая подобна непрекращающемуся и невидимому ветру, питающему свое вечное течение с силой и быстротой.
Поэзия доктрин Иисуса Христа, а также мифология и институты кельтских завоевателей Римской империи пережили тьму и судороги, связанные с их ростом и победой, и слились в новую ткань нравов и мнений. Ошибочно приписывать невежество темных веков христианским доктринам или преобладанию кельтских народов.Какое бы зло ни содержалось в их действиях, возникло из исчезновения поэтического принципа, связанного с прогрессом деспотизма и суеверий. Люди по причинам, слишком запутанным, чтобы их здесь обсуждать, стали бесчувственными и эгоистичными: их собственная воля стала слабой, но тем не менее они были ее рабами, а отсюда и рабами воли других: похоти, страха, алчности, жестокости и т. Д. мошенничество, характеризовавшее расу, среди которой не было никого, способного творить по форме, языку или институту.Моральные аномалии такого состояния общества не могут быть справедливо приписаны какому-либо классу событий, непосредственно связанных с ними, и те события, которые имеют наибольшее право на наше одобрение, могут разрушить их наиболее быстро. К сожалению для тех, кто не может отличить слова от мыслей, многие из этих аномалий были включены в нашу популярную религию.
Только в одиннадцатом веке влияние поэзии христианской и рыцарской систем начало проявляться.Принцип равенства был открыт и применен Платоном в его Republic как теоретическое правило способа, в котором материалы удовольствия и силы, производимые общими навыками и трудом людей, должны быть распределены между ними. Он утверждал, что ограничения этого правила определяются только чувством каждого или полезностью для всех. Платон, следуя доктринам Тимея и Пифагора, преподавал также моральную и интеллектуальную систему доктрин, одновременно понимая прошлое, настоящее и будущее состояние человека.Иисус Христос раскрыл человечеству священные и вечные истины, содержащиеся в этих воззрениях, и христианство в своей абстрактной чистоте стало экзотерическим выражением эзотерических доктрин поэзии и мудрости древности. Присоединение кельтских народов к истощенному населению юга наложило на него впечатление поэзии, существующей в их мифологии и институтах. Результат был суммой действия и противодействия всех включенных в него причин; ибо можно принять как максиму, что ни одна нация или религия не может вытеснить любую другую, не включив в себя часть того, что она вытесняет.Отмена личного и домашнего рабства и освобождение женщин от значительной части унизительных ограничений древности были среди последствий этих событий.
Отмена личного рабства — это основа высочайшей политической надежды на то, что это может войти в разум человека для зачатия. Свобода женщин породила поэзию сексуальной любви. Любовь стала религией, идолы поклонения которой присутствовали всегда. Как будто статуи Аполлона и муз были наделены жизнью и движением и вышли среди своих поклонников; так что земля стала населена жителями более божественного мира.Знакомый вид и образ жизни стали чудесными и небесными, и рай был создан как из обломков Эдема. И как это творение само по себе поэзия, так и его создатели были поэтами; и язык был инструментом их искусства: «Galeotto fù il libro, e chi lo scrisse» [«Галеотто был книгой и тем, кто ее написал» — прим. ред.]. Провансальские труверы, или изобретатели, предшествовали Петрарке, чьи стихи подобны заклинаниям, открывающим сокровенные чарующие источники восторга, присущего печали любви.Их невозможно почувствовать, не став частью той красоты, которую мы созерцаем: было излишним объяснять, как мягкость и возвышенность ума, связанные с этими священными эмоциями, могут сделать людей более дружелюбными, щедрыми и мудрыми и возвысить их. тусклых паров маленького мирка себя. Данте понимал тайны любви даже лучше, чем Петрарка. Его Vita Nuova — неиссякаемый источник чистоты чувств и языка: это идеализированная история того периода и тех отрезков его жизни, которые были посвящены любви.Его апофеоз Беатрис в раю и градации его собственной любви и ее красоты, с помощью которых он ступенчато симулирует себя взошедшим на трон Высшего Дела, — это самое великолепное воображение современной поэзии. Самые проницательные критики справедливо изменили суждение вульгарных людей и порядок великих действий «Божественной драмы» в той мере, в какой они восхищаются адом, чистилищем и раем. Последний — вечный гимн вечной любви.Любовь, которая нашла достойного поэта только у Платона из всех древних, воспевалась хором величайших писателей обновленного мира; и музыка проникла в пещеры общества, и ее отголоски все еще заглушают диссонанс оружия и суеверий. Через определенные промежутки времени Ариосто, Тассо, Шекспир, Спенсер, Кальдерон, Руссо и великие писатели нашего времени прославляли власть любви, как бы закладывая в человеческий разум трофеи этой высшей победы над чувственностью и силой.Истинные отношения между полами, на которые разделено человечество, стали менее понятыми; и если ошибка, которая смешивала разнообразие с неравенством сил двух полов, была частично признана в мнениях и институтах современной Европы, мы обязаны этой огромной пользой поклонению, которому рыцарство было законом, а поэты пророками.
Поэзию Данте можно рассматривать как переброшенный через поток времени мост, объединяющий современный и древний мир.Искаженные представления о невидимых вещах, которые идеализировали Данте и его соперник Мильтон, являются всего лишь маской и мантией, в которой эти великие поэты идут через вечность, окутанную и замаскированную. Трудно определить, насколько они осознавали различие, которое должно было существовать в их умах между их собственными верованиями и вероисповеданиями людей. Данте, по крайней мере, кажется, хочет обозначить его в полной мере, поместив Рипеуса, которого Вергилий называет justissimus un [самый справедливый — прим.] в Раю и соблюдает самый еретический каприз в распределении наград и наказаний. Поэма Мильтона содержит в себе философское опровержение этой системы, которая, в силу странной и естественной противоположности, была главной поддержкой народа. Ничто не может превзойти энергию и величие характера сатаны, выраженного в «Потерянный рай» . Было бы ошибкой полагать, что он когда-либо был предназначен для популярного олицетворения зла. Неумолимая ненависть, терпеливое коварство и бессонная изысканность способов причинить врагу экстремистские страдания — все это зло; и, несмотря на то, что он простодушен для раба, не подлежит прощению у тирана; хотя и искуплены многим, что облагораживает его поражение в одном покоренном, отмечены всем, что бесчестит его победу в победителе.Дьявол Мильтона как моральное существо настолько превосходит своего Бога, как тот, кто упорно добивается какой-то цели, которую он считал превосходной, несмотря на невзгоды и пытки, является тем, кто в холодной безопасности несомненного триумфа причиняет самые ужасные месть своему врагу, не из-за какого-либо ошибочного представления о том, чтобы побудить его раскаяться в упорстве во вражде, но с предполагаемым намерением рассердить его, чтобы заслужить новые мучения. Мильтон до сих пор нарушил популярное кредо (если это будет сочтено нарушением), что не заявил о превосходстве моральной добродетели перед своим Богом над своим Дьяволом.И это смелое пренебрежение прямой моральной целью является самым решающим доказательством превосходства гения Мильтона. Он как бы смешал элементы человеческой природы в виде цветов на одной палитре и расположил их в композиции своей великой картины в соответствии с законами эпической истины; то есть, в соответствии с законами того принципа, согласно которому серия действий внешней вселенной и разумных и этических существ рассчитана на то, чтобы вызвать сочувствие грядущих поколений человечества. Divina Commedia и Paradise Lost придали современной мифологии систематическую форму; и когда перемены и время добавят еще одно суеверие к массе тех, что возникли и разложились на земле, комментаторы будут со знанием дела разъяснять религию древней Европы, только не полностью забытую, потому что на ней будет печать вечность гения.
Гомер был первым, а Данте — вторым эпическим поэтом, то есть вторым поэтом, чьи творения имели определенную и понятную связь со знаниями, чувствами и религией той эпохи, в которой он жил, и эпох, в которые он жил. следовали за ним, развиваясь в соответствии с их развитием.Ибо Лукреций измазал крылья своего быстрого духа в отбросах чувственного мира; и Вергилий со скромностью, которая плохо стала его гением, повлияла на славу подражателя, даже когда он создал заново все, что он скопировал; и никто из стаи пересмешников, хотя их ноты были сладкими, Аполлоний Родий, Квинт Калабер, Нонн, Лукан, Статий или Клавдиан не стремились выполнить хотя бы одно условие эпической истины. Мильтон был третьим эпическим поэтом. Ибо, если в названии эпоса в самом высоком смысле отказано «Энеиде», тем более оно не может быть присвоено «Орландо Фуриозо», «Джерусалемме Либерата», «Лузиад» или «Королеве фей».”
Данте и Мильтон глубоко прониклись древней религией цивилизованного мира; и его дух присутствует в их поэзии, вероятно, в той же пропорции, в какой его формы сохранились в нереформированном культе современной Европы. Один предшествовал, а другой последовал за Реформацией почти с равными интервалами. Данте был первым религиозным реформатором, и Лютер превзошел его скорее по грубости и резкости, чем по смелости осуждения папской узурпации. Данте был первым пробудителем очарованной Европы; он создал язык, сам по себе музыку и убеждение, из хаоса негармоничных варваров.Он был собеседником тех великих духов, которые руководили воскресением учености; Люцифер той звездной стаи, которая в тринадцатом веке сияла из республиканской Италии, как с неба, во тьму мрачного мира. Сами его слова инстинктивно связаны с духом; каждый как искра, горящий атом неугасимой мысли; и многие еще лежат в пепле своего рождения и беременны молнией, которая еще не нашла проводника. Вся высокая поэзия бесконечна; это как первый желудь, вмещавший потенциально все дубы.Пелену за пеленой можно развязать, и сокровенная обнаженная красота смысла никогда не обнажится. Великая поэма — это фонтан, навеки переполненный водами мудрости и восторга; и после того, как один человек и одна эпоха исчерпали всю свою божественную силу, которую их особые отношения позволяют им разделить, другой и еще один преуспевают, и когда-либо возникнут новые отношения, источник непредвиденного и непредвиденного восторга.
Эпоха, последовавшая сразу за эпохой Данте, Петрарки и Боккаччо, характеризовалась возрождением живописи, скульптуры и архитектуры.Чосер уловил священное вдохновение, а надстройка английской литературы основана на материалах итальянских изобретений.
Но давайте не будем сбиты с толку из защиты в критическую историю поэзии и ее влияния на общество. Достаточно указать на влияние поэтов в широком и истинном смысле этого слова на их собственное и все последующие времена.
Но поэтам было предложено уступить гражданскую корону рассудителям и механистам по другой причине.Признается, что упражнение на воображение наиболее восхитительно, но утверждают, что упражнение разума более полезно. Давайте рассмотрим как основание этого различия, что здесь подразумевается под полезностью. Удовольствие или добро, в общем смысле, — это то, что сознание чувствительного и разумного существа ищет и с чем оно соглашается, когда оно обнаруживается. Есть два вида удовольствия: длительное, универсальное и постоянное; другое преходящее и особенное. Полезность может выражать средства производства первого или второго.В первом смысле полезно все, что укрепляет и очищает привязанности, расширяет воображение и добавляет духа к чувствам. Но слову полезность может быть придано более узкое значение, ограничивая его выражением того, что изгоняет назойливые потребности нашей животной природы, окружающей среды, людей с безопасностью жизни, рассеивает грубые заблуждения суеверий и примиряет их. степень взаимной снисходительности между людьми, которая может заключаться в мотивах личной выгоды.
Несомненно, покровители полезности в этом ограниченном смысле имеют определенную должность в обществе. Они идут по стопам поэтов и копируют зарисовки своих творений в книгу повседневной жизни. Они освобождают пространство и дают время. Их усилия имеют наивысшую ценность, пока они ограничивают свое управление заботами низших сил нашей природы рамками высших. Но пока скептик разрушает грубые суеверия, пусть он пощадит, чтобы испортить, как некоторые французские писатели, вечные истины, воплощенные в воображении людей.В то время как механист сокращает, а политический экономист объединяет труд, пусть они остерегаются того, что их рассуждения из-за отсутствия соответствия тем первым принципам, которые принадлежат воображению, не имеют тенденции, как это происходит в современной Англии, сразу же раздуть крайности. роскоши и нужды. Они проиллюстрировали поговорку: «Имеющему больше будет дано; и от того, кто не имеет, отнимется то немногое, что у него есть «. Богатые стали богаче, а бедные — еще беднее; и сосуд государства движется между Сциллой и Харибдой анархии и деспотизма.Таковы эффекты, которые всегда должны проистекать от неослабных упражнений с расчетной способностью.
Удовольствие трудно определить в его высшем смысле; определение включает в себя ряд очевидных парадоксов. Ибо из-за необъяснимого нарушения гармонии в конституции человеческой природы боль низшего часто связана с удовольствиями высших частей нашего существа. Печаль, ужас, тоска, само отчаяние часто являются избранными выражениями приближения к высшему благу.Наше сочувствие к трагедиям зависит от этого принципа; трагедия доставляет удовольствие, оставляя тень удовольствия, которое существует в боли. Это также источник меланхолии, неотделимой от самой сладкой мелодии. Удовольствие в печали слаще самого удовольствия. Отсюда и поговорка: «Лучше пойти в дом плача, нежели в дом веселья». Не то, чтобы этот высший вид удовольствия обязательно был связан с болью. Восторг любви и дружбы, экстаз восхищения природой, радость восприятия и еще больше творчества поэзии часто совершенно чисты.
Истинная полезность — это получение удовольствия в этом высшем смысле и обеспечение его. Те, кто создают и сохраняют это удовольствие, — поэты или поэтические философы.
Усилия Локка, Юма, Гиббона, Вольтера, Руссо [хотя Руссо был отнесен к такому классу, по сути, он был поэтом. Остальные, даже Вольтер, были простыми рассудителями (примечание Шелли), и их ученики, выступающие за угнетенное и обманутое человечество, имеют право на благодарность человечества. Тем не менее, легко подсчитать степень морального и интеллектуального совершенствования, которое мог бы продемонстрировать мир, если бы они никогда не жили.В течение столетия или двух можно было бы говорить еще немного чепухи; и, возможно, еще несколько мужчин, женщин и детей сожжены как еретики. Возможно, сейчас мы не поздравляли друг друга с отменой инквизиции в Испании. Но невозможно представить себе, каким было бы моральное состояние мира, если бы никогда не существовало ни Данте, Петрарка, Боккаччо, Чосер, ни Шекспир, ни Кальдерон, ни лорд Бэкон, ни Мильтон; если бы Рафаэль и Майкл Анджело никогда не родились; если бы еврейская поэзия никогда не переводилась; если бы никогда не было возрождения изучения греческой литературы; если бы нам не передали памятники древней скульптуры; и если бы поэзия религии древнего мира угасла вместе с ее верой.Человеческий разум никогда не мог бы, кроме вмешательства этих волнений, пробудиться для изобретения более грубых наук и того применения аналитического мышления к отклонениям общества, которое сейчас пытаются превозносить над прямым выражением того, что происходит в обществе. сам изобретательский и творческий факультет.
У нас больше моральной, политической и исторической мудрости, чем мы можем воплотить в жизнь; у нас больше научных и экономических знаний, чем можно приспособить к справедливому распределению продуктов, которые оно приумножает.Поэзия в этих системах мышления скрыта за счет накопления фактов и вычислительных процессов. Нет недостатка в знании того, что является самым мудрым и лучшим в морали, правительстве и политической экономии, или, по крайней мере, в том, что мудрее и лучше того, что люди сейчас практикуют и переносят. Но мы позволим Я не смею ждать Я бы , как бедный кот в пословице. Мы хотим, чтобы творческая способность воображала то, что мы знаем; мы хотим, чтобы щедрый импульс действовал так, как мы воображаем; мы хотим поэзии жизни; наши расчеты опережают концепцию; мы съели больше, чем можем переварить.Развитие тех наук, которые расширили пределы человеческой империи над внешним миром, из-за недостатка поэтических способностей пропорционально ограничило границы внутреннего мира; и человек, поработив стихии, остается рабом. К чему, как не к развитию механических искусств в степени, непропорциональной наличию творческих способностей, которые являются основой всех знаний, следует отнести злоупотребление всякими изобретениями для сокращения и объединения труда с усилением неравенства. человечества? По какой другой причине произошло то, что открытия, которые должны были облегчить жизнь, добавили веса проклятию, наложенному на Адама? Поэзия и принцип «Я», видимым воплощением которого являются деньги, являются Богом и Маммоном мира.
У поэтической способности двоякие функции: одна она создает новые материалы знания, силы и удовольствия; другой — порождает в уме желание воспроизвести и расположить их в соответствии с определенным ритмом и порядком, который можно назвать прекрасным и хорошим. Развитие поэзии никогда не бывает более желанным, чем в периоды, когда из-за избытка эгоистичного и расчетливого принципа накопление материалов внешней жизни превышает количество способности ассимилировать их с внутренними законами человеческой природы.Тогда тело стало слишком нешироким для того, что его оживляет.
Поэзия действительно божественна. Это одновременно центр и периферия знания; это то, что охватывает всю науку, и к чему должна относиться вся наука. Это в то же время корень и расцвет всех других систем мысли; это то, из чего все проистекает, и то, что все украшает; и то, что, будучи зараженным, лишает плод и семя и лишает бесплодный мир питания и преемственности потомков древа жизни.Это совершенная и непревзойденная поверхность и цветение всех вещей; он подобен запаху и цвету розы к текстуре составляющих ее элементов, как форма и великолепие неувядающей красоты к секретам анатомии и разложения. Что такое добродетель, любовь, патриотизм, дружба — каковы были декорации этой прекрасной вселенной, в которой мы живем; Что нас утешало на этой стороне могилы — и каковы были наши устремления за ее пределами, если бы поэзия не поднялась, чтобы принести свет и огонь из тех вечных областей, где совинокрылые способности расчета никогда не осмеливаются взлететь? Поэзия — это не рассуждение, не сила, которая проявляется в соответствии с волей.Мужчина не может сказать: «Я буду сочинять стихи». Даже величайший поэт не может этого сказать; ибо ум в творении подобен угасающему углю, который каким-то невидимым влиянием, как непостоянный ветер, пробуждает преходящую яркость; эта сила исходит изнутри, как цвет цветка, который тускнеет и меняется по мере развития, и сознательные части нашей природы не предсказывают ни его приближения, ни его ухода. Может ли это влияние быть прочным в своей первоначальной чистоте и силе, невозможно предсказать величие результатов; но когда начинается сочинение, вдохновение уже идет на убыль, и самая великолепная поэзия, когда-либо доведенная до мира, вероятно, является слабой тенью первоначальных концепций поэта.Я обращаюсь к величайшим поэтам современности, не будет ли ошибкой утверждать, что лучшие отрывки поэзии созданы благодаря труду и учебе. Труд и промедление, рекомендованные критиками, могут быть справедливо истолкованы как означающие не более чем внимательное наблюдение за вдохновенными моментами и искусственное соединение пространств между их предложениями посредством интертекстур условных выражений; необходимость, вызванная лишь ограниченностью самой поэтической способности; Ведь Мильтон задумал «Потерянный рай» в целом, прежде чем выполнить его по частям.У нас есть его собственный авторитет также в том, что Муза «продиктовала» ему «непреднамеренную песню». И пусть это будет ответом тем, кто будет утверждать о пятидесяти шести различных прочтениях первой строки «Орландо Фуриозо». Создаваемые таким образом композиции для поэзии то же самое, что мозаика для живописи. Этот инстинкт и интуиция поэтических способностей еще более заметны в пластическом и изобразительном искусстве; великая статуя или картина растет под властью художника, как ребенок в утробе матери; и самый разум, который направляет руки в формирование, неспособен дать себе отчет в происхождении, градациях или средах этого процесса.
Поэзия — это запись самых лучших и счастливых моментов самых счастливых и лучших умов. Мы осознаем мимолетные визиты мыслей и чувств, иногда связанных с местом или человеком, иногда только с нашим собственным умом, и всегда возникающие непредвиденно и уходящие без приглашения, но возвышающие и восхитительные вне всякого выражения: так что даже в желании и сожалении они Уйти, не может не быть удовольствия, поскольку оно участвует в природе своего объекта. Это как бы интерпретация более божественной природы через нашу собственную; но шаги его подобны шагам ветра над морем, который стирает наступающая тишина и следы которого остаются только как на морщинистом песке, который его вымощает.Эти и соответствующие условия бытия испытывают главным образом те, кто обладает самой тонкой чувствительностью и самым расширенным воображением; и создаваемое ими состояние ума находится в состоянии войны со всеми низменными желаниями. Энтузиазм добродетели, любви, патриотизма и дружбы существенно связан с такими эмоциями; и пока они существуют, «я» появляется таким, какое оно есть, атомом вселенной. Поэты не только подвержены этому опыту как духи самой утонченной организации, но они могут раскрасить все, что они сочетают, с мимолетными оттенками этого неземного мира; слово, черта в изображении сцены или страсти затронет зачарованный аккорд и оживит тех, кто когда-либо испытывал эти эмоции, сон, холод, похороненный образ прошлого.Таким образом, поэзия делает бессмертным все самое лучшее и прекрасное в мире; он задерживает исчезающие видения, которые преследуют слияния жизни, и, скрывая их, или языком, или формой, отправляет их среди человечества, неся сладкую весть родственной радости тем, с кем пребывают их сестры — оставайтесь, потому что нет портала выражения из пещер духа, в котором они обитают, во вселенную вещей. Поэзия искупает от разложения посещения божества в человеке.
Поэзия все обращает в красоту; он превозносит красоту самого прекрасного и добавляет красоту тому, что наиболее искажено; в нем сочетаются ликование и ужас, горе и удовольствие, вечность и перемены; она подчиняет единству под своим легким игом все непримиримое.Он трансмутирует все, к чему прикасается, и каждая форма, движущаяся в сиянии его присутствия, с чудесным сочувствием превращается в воплощение духа, которым он дышит: его тайная алхимия превращает в питьевое золото ядовитые воды, текущие от смерти через жизнь; он срывает завесу привычки с мира и обнажает обнаженную и спящую красоту, которая является духом его форм.
Все вещи существуют так, как они воспринимаются: по крайней мере, по отношению к воспринимающему. «Разум — это свое собственное место, и он сам по себе может превратить ад в рай, в ад из рая.Но поэзия побеждает проклятие, которое заставляет нас подвергаться влиянию окружающих впечатлений. И независимо от того, расправляет ли он свой фигурный занавес или снимает темную пелену жизни с места событий, он в равной степени создает для нас существо внутри нашего существа. Это делает нас обитателями мира, для которого привычный мир — хаос. Он воспроизводит общую вселенную, частицами и воспринимателями которой мы являемся, и очищает наше внутреннее зрение от пленки знакомства, скрывающей от нас чудо нашего существа.Это заставляет нас чувствовать то, что мы воспринимаем, и воображать то, что мы знаем. Он заново создает вселенную после того, как она была уничтожена в нашем сознании повторением впечатлений, притупленных повторением. Он оправдывает смелые и правдивые слова Тассо — «Non merita nome di creatore, se non Iddio ed il Poeta» [никто, кроме Бога и поэта, не заслуживает имени Создателя — ред.].
Поэт, поскольку он является автором высшей мудрости, удовольствия, добродетели и славы для других, поэтому он лично должен быть самым счастливым, лучшим, самым мудрым и самым прославленным из людей.Что касается его славы, пусть время будет брошено вызов, чтобы заявить, может ли слава любого другого учредителя человеческой жизни быть сопоставима со славой поэта. То, что он самый мудрый, самый счастливый и лучший, поскольку он поэт, также неоспоримо: величайшие поэты были людьми самой безупречной добродетели, самой совершенной рассудительности и, если мы заглянем в суть дела. внутри их жизни — самые удачливые из людей: и исключения, поскольку они рассматривают тех, кто обладал поэтическими способностями в высокой, но все же меньшей степени, при рассмотрении будут скорее ограничивать, чем разрушать правило.Давайте на мгновение опустимся до арбитража народного дыхания, узурпируем и объединим в наших собственных лицах несовместимые характеры обвинителя, свидетеля, судьи и палача, давайте решим без суда, свидетельских показаний или форм, что определенные мотивы тех которые «сидят там, где мы не смеем парить», достойны осуждения. Предположим, что Гомер был пьяницей, Вергилий — льстецом, Гораций — трусом, что Тассо — сумасшедшим, что лорд Бэкон — пьяницей, что Рафаэль — распутником, что Спенсер — поэтом-лауреатом.Цитирование ныне живущих поэтов несовместимо с этим разделением нашей темы, но потомки со всей справедливостью отнеслись к упомянутым великим именам. Их ошибки были взвешены и оказались пылью на весах; если бы их грехи «были как багрянец, то теперь они белы, как снег»; они омыты кровью посредника и искупителя, Времени. Обратите внимание, в каком нелепом хаосе вменялось обвинение в реальных или вымышленных преступлениях в современной клевете на поэзию и поэтов; подумайте, как мало есть то, что кажется — или кажется таким, каким оно есть; смотрите на свои мотивы и не судите, чтобы не быть судимыми.
Поэзия, как уже было сказано, отличается в этом отношении от логики тем, что она не подчиняется контролю активных сил разума и что ее рождение и повторение не имеют необходимой связи с сознанием или волей. Самонадеянно определять, что это необходимые условия всех ментальных причинно-следственных связей, когда ментальные эффекты переживаются и не могут быть отнесены к ним. Очевидно, что частое повторение поэтической силы может вызвать в уме привычку к порядку и гармонии, соотносимую с его собственной природой и с ее воздействием на другие умы.Но в периоды вдохновения, а они могут быть частыми, но ненадежными, поэт становится человеком и подвергается внезапному отливу влияний, под которыми обычно живут другие. Но поскольку он более тонко организован, чем другие люди, и чувствителен к боли и удовольствиям, как своим, так и другим, в неизвестной им степени, он будет избегать одного и преследовать другого со страстью, пропорциональной этой разнице. И он делает себя неприятным для клеветы, когда пренебрегает обстоятельствами, при которых эти объекты всеобщего преследования и бегства маскируются под одежды друг друга.
Но в этом заблуждении нет ничего непременно злого, и поэтому жестокость, зависть, месть, алчность и чисто злые страсти никогда не составляли какой-либо части популярного вменения в жизнь поэтов.
Я счел наиболее благоприятным для дела истины изложить эти замечания в соответствии с порядком, в котором они были предложены мне, путем рассмотрения самого предмета, вместо того, чтобы соблюдать формальность полемического ответа; но если содержащаяся в них точка зрения будет справедливой, то окажется, что они содержат опровержение аргументов против поэзии, по крайней мере, в том, что касается первого раздела предмета.Я легко могу предположить, что должно было вызвать раздражение некоторых ученых и умных писателей, спорящих с некоторыми версификаторами; Признаюсь, я, как и они, не желаю, чтобы меня ошеломили Тесиды хриплых Кодров дня. Бавий и Мувий, несомненно, как всегда, невыносимые люди. Но философский критик должен различать, а не смешивать.
Первая часть этих замечаний имеет отношение к поэзии в ее элементах и принципах; и было показано, так же как и установленные им узкие пределы, которые позволили бы, что то, что называется поэзией в узком смысле, имеет общий источник со всеми другими формами порядка и красоты, согласно которым материалы человеческой жизни поддаются аранжировке, и это поэзия в универсальном смысле.
Вторая часть будет иметь своей целью применение этих принципов к нынешнему состоянию развития поэзии и защиту попытки идеализировать современные формы нравов и мнений и подчинить их воображаемому и творческому мышлению. творческий факультет. Ибо английская литература, энергичное развитие которой всегда предшествовало или сопровождало великое и свободное развитие национальной воли, возникла как бы из нового рождения. Несмотря на легкомысленную зависть, которая недооценивает современные достоинства, наш собственный век станет незабываемым веком интеллектуальных достижений, и мы живем среди таких философов и поэтов, которые превосходят всех, кто появился со времен последней национальной борьбы за гражданские и религиозные ценности. Свобода.Поэзия — самый верный вестник, спутник и последователь пробуждения великих людей, способствующих благотворному изменению взглядов или институтов. В такие периоды происходит накопление способности передавать и получать интенсивные и страстные концепции уважения к человеку и природе. Человек, в котором пребывает эта сила, часто может, что касается многих аспектов своей природы, иметь мало видимого соответствия с тем духом добра, служителями которого они являются. Но даже когда они отрицают и отрекаются, они все же вынуждены служить той силе, которая восседает на троне их собственной души.Невозможно читать сочинения самых знаменитых писателей современности, не поражаясь той электрической жизни, которая горит в их словах. Они измеряют окружность и исследуют глубины человеческой природы всеобъемлющим и всепроникающим духом, и сами, возможно, наиболее искренне поражаются его проявлениям; ибо это меньше их дух, чем дух века. Поэты — иерофанты непостижимого вдохновения; зеркала гигантских теней, которые будущее отбрасывает на настоящее; слова, которые выражают то, чего они не понимают; трубы, которые поют на битву и не чувствуют того, что они вдохновляют; влияние, которое не перемещается, а перемещается.Поэты — непризнанные законодатели мира.
Ницше об истине, лжи, силе и опасности метафор и о том, как мы используем язык для выявления и сокрытия реальности — Маргиналиан
«Потребность в разуме вызвана не поиском истины, а поиском смысла», — написала Ханна Арендт в своей проницательной медитации о жизненно важном различии между мышлением и знанием. «Знание состоит в поиске истины», Карл Поппер предостерег при рассмотрении истины и опасностей релятивизма. «Это не поиск достоверности».
Но в неопределенном мире, какова мера истины и откуда в первую очередь берет начало сложное, противоречивое человеческое стремление к знанию?
Это то, что Фридрих Ницше (15 октября 1844 г. — 25 августа 1900 г.) исследовал за столетие до Арендт и Поппер в своем эссе 1873 г. «Об истине и лжи в неморальном смысле», позже переведенном В. А. Османом и включенном в обязательном Полное собрание сочинений Фридриха Ницше ( публичная библиотека, ).
Фридрих Ницше
За полвека до того, как Бертран Рассел предупредил, что во вселенной, не связанной с человеческими интересами, столь же наивные понятия оптимизма и пессимизма «проистекают из самомнения и лучше всего исправляются небольшой астрономией», — пишет Ницше. драма правды:
Давным-давно, в каком-то отдаленном уголке этой вселенной, которая разбросана по бесчисленным мерцающим солнечным системам, была звезда, на которой умные звери изобрели знание.Это была самая высокомерная и лживая минута «всемирной истории», но, тем не менее, это была всего лишь минута. После того, как природа сделала несколько вдохов, звезда остыла и застыла, и умные звери должны были умереть.
Можно было бы изобрести такую басню, но он все равно не смог бы адекватно проиллюстрировать, насколько жалким, темным и преходящим, каким бесцельным и произвольным выглядит человеческий интеллект в природе. Были вечности, в течение которых его не существовало. И когда все закончится с человеческим интеллектом, ничего не произойдет.Ибо у этого интеллекта нет дополнительной миссии, которая выводила бы его за пределы человеческой жизни. Скорее, это человек, и только его обладатель и зачинатель воспринимает его так торжественно — как если бы мировая ось вращалась внутри него. Но если бы мы могли общаться с комаром, мы бы узнали, что он также летает по воздуху с такой же торжественностью, что он ощущает летающий центр вселенной внутри себя. В природе нет ничего настолько предосудительного и неважного, чтобы оно не раздулось, как воздушный шар, при малейшем затягивании этой силы познания.И точно так же, как каждый носильщик хочет иметь поклонника, даже самый гордый из людей, философ, полагает, что он видит со всех сторон глаза вселенной, телескопически сфокусированные на его действиях и мыслях.
Картина 1573 года португальского художника, историка и философа Франсиско де Холанда, ученика Микеланджело, изображающая создание вселенной Птолемея всемогущим творцом. Из Космиграфика: изображение пространства во времени .
Стремление к знанию, утверждает Ницше, проистекает из того же высокомерного самовосприятия и усиливается основным человеческим инстинктом принадлежности — в рамках культуры то, что обозначается как истина является формой общественного договора и своего рода « мирный договор »среди людей.За столетие до этого Лаура Райдинг заметила, что «задача истины разделена между нами по количеству нас», — пишет Ницше:
Для вещей изобретено одинаково действительное и обязательное обозначение, и это языковое законодательство также устанавливает первые законы истины. Ведь здесь впервые возникает контраст между правдой и ложью. Лжец — это человек, который использует правильные обозначения, слова, чтобы сделать что-то нереальное реальным. Он говорит, например, «Я богат», когда правильное обозначение его состояния было бы «бедным».Он злоупотребляет фиксированными соглашениями посредством произвольной замены или даже перестановки имен. Если он сделает это эгоистичным и тем более вредным образом, общество перестанет ему доверять и тем самым исключит его. Чего мужчины избегают, исключая лжеца, не столько обманывают, сколько им причиняют вред посредством обмана. Таким образом, даже на этом этапе они ненавидят не сам обман, а неприятные, ненавистные последствия некоторых видов обмана. В таком же ограниченном смысле человек теперь не хочет ничего, кроме правды: он желает приятных, сохраняющих жизнь последствий истины.Он безразличен к чистому знанию, которое не имеет последствий.
Предположение, что язык сам по себе может стать инструментом, скрывающим, а не раскрывающим истину, — что-то вроде того, что Анна Деавер Смит повторила столетие спустя в своем наблюдении, что «некоторые люди используют язык как маску [и] создают разработанный язык, который, кажется, раскрывает их, но делает это. нет »- Ницше исследует сами эти лингвистические условности:
Может быть, они продукты знания, то есть чувства истины? Соответствуют ли обозначения вещам? Является ли язык адекватным выражением всех реальностей?
[…]
Что такое слово? Это звуковая копия нервного раздражителя.Но дальнейший вывод нервного раздражителя на причину вне нас уже является результатом ложного и неоправданного применения принципа достаточного основания … Мы говорим о «змее»: это обозначение касается только ее способности скручиваться и скручиваться. поэтому мог бы поместиться и червяк. Какие произвольные дифференциации! Какие односторонние предпочтения сначала по этому, а потом по этому свойству вещи!
Иллюстрация из Маленькая золотая книга слов
За полвека до того, как нобелевский поэт и философ Тагор утверждал, что «отношения — это фундаментальная истина этого мира внешнего вида», добавляет Ницше:
Различные языки, расположенные бок о бок, показывают, что со словами это никогда не вопрос истины, никогда не вопрос адекватного выражения; в противном случае не было бы так много языков.«Вещь в себе» (а это именно то, чем была бы чистая истина, помимо любых ее последствий) также является чем-то совершенно непонятным для создателя языка и чем-то, к чему ни в коей мере не стоит стремиться. Этот творец только обозначает отношения вещей к людям, и для выражения этих отношений он использует самые смелые метафоры … Так обстоит дело со всеми нами в отношении языка; мы считаем, что знаем что-то о самих вещах, когда говорим о деревьях, цветах, снеге и цветах; и все же у нас нет ничего, кроме метафор для вещей — метафор, которые никоим образом не соответствуют исходным сущностям … Слово становится понятием постольку, поскольку оно одновременно должно соответствовать бесчисленному количеству более или менее схожих падежей, что означает, в чистом виде, просто случаи, которые являются никогда не равны и, следовательно, совершенно неравны.Каждое понятие возникает из уравнения неравенства. Точно так же, как несомненно, что один лист никогда не может быть полностью таким же, как другой, точно так же и понятие «лист» образовано путем произвольного отбрасывания этих индивидуальных различий и забвения отличительных аспектов. Это пробуждает идею о том, что, помимо листьев, в природе существует «лист»: исходная модель, согласно которой все листья, возможно, были сотканы, нарисованы, измерены, окрашены, скручены и раскрашены — но некомпетентными руками, так что ни один образец не оказался правильным, заслуживающим доверия и достоверным подобием оригинальной модели … Мы получаем концепцию, как и форму, не обращая внимания на то, что является индивидуальным и актуальным; тогда как природа не знакома ни с формами, ни с концепциями, равно как и с видами, а только с X, который остается для нас недоступным и неопределимым.
«Главное — невидимо для глаз». Одна из оригинальных акварелей Антуана де Сент-Экзюпери для Маленький принц .
Этим Ницше возвращается к своей центральной посылке и выводит понятие истины как общественный договор на языке:
Что же тогда правда? Подвижное множество метафор, метонимий и антропоморфизмов: короче говоря, совокупность человеческих отношений, которые были поэтически и риторически усилены, переданы и приукрашены и которые после долгого использования кажутся людям фиксированными, каноническими и привязка.Истины — это иллюзии, которые мы забыли, это иллюзии — это метафоры, которые изношены и лишены чувственной силы, монеты, утратившие рельефность и теперь рассматриваемые как металл, а не как монеты.
И все же то, что предлагает Ницше, — это не релятивизм, а структура для различения правды и лжи, основанная на понимании того, что язык — изобретение человека и социальная адаптация — слишком пористый сосуд для удержания чистой реальности за пределами антропоцентризма:
Быть правдивым — значит использовать обычные метафоры.Таким образом, выражаясь морально, это обязанность лгать в соответствии с установленным условием, лежать вместе со стадом и в манере, обязательной для всех … Исходя из того, что один обязан обозначить одну вещь как «красную», а другую как «Холодный», а третий — как «немой» — возникает моральный импульс к истине. Почтение, надежность и полезность истины — это то, что человек демонстрирует себе на контрасте с лжецом, которому никто не доверяет и все исключают.
Как «разумное» существо, он теперь ставит свое поведение под контроль абстракций.Он больше не потерпит, чтобы его увлекали внезапные впечатления, интуиция. Сначала он универсализирует все эти впечатления в менее красочные, более крутые концепции, чтобы доверить им руководство своей жизнью и поведением. Все, что отличает человека от животных, зависит от этой способности превращать перцептивные метафоры в схему и, таким образом, растворять образ в концепции.
Искусство Алессандро Санны из «Пиноккио: история происхождения»
Он иллюстрирует это преобразование физического факта в абстрактное понятие в распознавании, конструировании и артикуляции «истины»:
Если я придумываю определение млекопитающему, а затем, после осмотра верблюда, объявляю «смотри, млекопитающее», я действительно раскрыл истину таким образом, но это истина ограниченной ценности.Иными словами, это полностью антропоморфная истина, не содержащая ни единого пункта, который был бы «истинным сам по себе» или действительно и универсально значимым вне зависимости от человека.
По сути, исследователь таких истин ищет только превращения мира в человека. Он стремится понять мир как нечто подобное человеку, и в лучшем случае своей борьбой он достигает чувства ассимиляции. Подобно тому, как астрологи считали, что звезды служат человеку и связаны с его счастьем и печалью, такой исследователь рассматривает всю вселенную в связи с человеком: всю вселенную как бесконечно раздробленное эхо одного изначального звукового человека; вся вселенная как бесконечно умноженная копия одного оригинального человека-изображения.Его метод состоит в том, чтобы рассматривать человека как меру всех вещей, но, поступая так, он снова исходит из заблуждения, полагая, что эти вещи [которые он намеревается измерить] находятся непосредственно перед ним как простые объекты. Он забывает, что исходные метафоры восприятия — это метафоры, и принимает их за сами вещи.
Наш самый чистый контакт с реальностью, предполагает Ницше, заключается в том, чтобы вырваться из ловушки языка и пребывать в абсолютном внимательном присутствии с актуальностью того, что перед нами — вне классификации, вне описания, вне рамок концепции:
Только забыв об этом примитивном мире метафор, можно жить с любым покоем, безопасностью и постоянством: только посредством окаменения и коагуляции массы образов, которые первоначально исходили из первичной способности человеческого воображения подобно огненной жидкости, только в непобедимой вере в это солнце , это окно , этот стол сам по себе истина, короче говоря, только забывая, что он сам является художественно творческим субъектом, живет ли человек в каком-либо покое, безопасности, и последовательность.
Задолго до того, как Рэйчел Карсон предложила человеческому воображению испытать реальность с точки зрения морских существ и до того, как ученые-когнитивисты изучили, как выглядит мир глазами других, Ницше добавляет:
[Человеку] трудно даже признать, что насекомое или птица воспринимают мир совершенно иначе, чем человек, и что вопрос о том, какое из этих восприятий мира является более правильным одно совершенно бессмысленно, так как это должно было быть решено заранее в соответствии с критерием правильного восприятия, что означает, в соответствии с критерием, который недоступен.Но в любом случае мне кажется, что «правильное восприятие» — что означало бы «адекватное выражение объекта в субъекте» — противоречиво невозможно.
[…]
Насколько мы можем здесь проникнуть — от телескопических высот до микроскопических глубин — все надежно, закончено, бесконечно, регулярно и без каких-либо зазоров. Наука сможет вечно успешно копать в этой шахте, а открытое будет гармонировать, а не противоречить друг другу.Как мало это похоже на продукт воображения, ведь если бы это было так, должно было быть какое-то место, где можно было бы угадывать иллюзию и реальность. Против этого следует сказать следующее: если бы у каждого из нас был свой тип чувственного восприятия — если бы мы могли воспринимать вещи только сейчас как птицу, то как червяк, то как растение, или если бы один из нас видел раздражитель как красный, другой как синий, а третий даже слышал тот же самый стимул как звук — тогда никто не стал бы говорить о такой закономерности природы, скорее, природа была бы воспринята только как творение, которое в высшей степени субъективно.
Искусство Алессандро Санны из Пиноккио: История происхождения
Ницше проливает свет на непреходящий вопрос о том, открыта ли математика — этот высший водоем и вычислитель законов природы — фундаментальный факт Вселенной или изобретена, человеческий язык:
В конце концов, что для нас является законом природы как таковым? Мы не знакомы с ним как таковым, а только с его эффектами, что означает его отношение к другим законам природы, которые, в свою очередь, известны нам только как суммы отношений.Поэтому все эти отношения всегда относятся к другим и совершенно непонятны нам по своей сути. Все, что мы на самом деле знаем об этих законах природы, — это то, что мы сами привносим в них — время и пространство и, следовательно, отношения последовательности и числа. Но все чудесное в законах природы, все, что нас в них весьма удивляет и, кажется, требует объяснения, все, что может привести нас к недоверию идеализму: все это полностью и исключительно содержится в математической строгости и нерушимости наших представлений о времени и пространстве. .Но мы производим эти представления в себе и из себя с той же необходимостью, с которой вращается паук. Если мы вынуждены постигать все вещи только в этих формах, тогда перестает быть удивительным, что во всех вещах мы на самом деле постигаем только эти формы. Ибо все они должны нести в себе законы числа, и именно число наиболее удивительно в вещах. Все то соответствие закону, которое так впечатляет нас в движении звезд и в химических процессах, по сути совпадает с теми свойствами, которые мы привносим в вещи.Таким образом, это мы производим такое впечатление на себя.
Одна из редких иллюстраций Сальвадора Дали к очеркам Montaigne
. Ницше исследует отношения между языком и наукой и их аналогичные функции в человеческих поисках постижения реальности:
Мы видели, что изначально это язык , который работает над построением понятий, работа, которую в более поздние века переняла наука.
Подобно тому, как пчела одновременно конструирует клетки и наполняет их медом, так и наука непрерывно работает над этим огромным колумбарием концепций, кладбищем восприятий.Он всегда строит новые, более высокие этажи и укрепляет, очищает и обновляет старые камеры; прежде всего, нужно приложить усилия, чтобы заполнить эту чудовищно возвышающуюся структуру и расположить в ней весь эмпирический мир.
Он определяет общий импульс, лежащий в основе как языка, так и науки:
Стремление к формированию метафор является фундаментальным человеческим побуждением, от которого нельзя обойтись ни на мгновение в мысли, потому что таким образом можно обойтись без самого человека.
Спустя два столетия после того, как Паскаль, которым Ницше очень восхищался, исследовал разницу между интуитивным и логическим умом, он заканчивает рассмотрением компромиссов между этими двумя ориентациями бытия — рациональной и интуитивной — как механизмами обитания в реальности с минимальной диссимиляцией и диссимиляцией. максимальная правдивость:
Есть эпохи, в которых рациональный человек и интуитивный человек стоят бок о бок, один из них боится интуиции, а другой презирает абстракцию.Последнее так же иррационально, как первое нехудожественно. Они оба желают править жизнью: первый, зная, как удовлетворить свои основные потребности с помощью дальновидности, благоразумия и регулярности; последний, пренебрегая этими потребностями и, как «обрадованный герой», считая реальной только ту жизнь, которая была замаскирована под иллюзию и красоту … Человек, который руководствуется концепциями и абстракциями, преуспевает только такими средствами в отражении несчастья, никогда не получая себе счастья от этих абстракций.И хотя он стремится к максимально возможной свободе от боли, интуитивный человек, стоящий посреди культуры, уже пожинает своей интуицией урожай постоянно проникающего просветления, радости и искупления — в дополнение к получению защиты от несчастья. Конечно, он страдает сильнее, когда страдает; он даже страдает чаще, так как не понимает, как учиться на собственном опыте, и снова и снова падает в одну и ту же канаву. Тогда он так же иррационален в печали, как и в счастье: он громко плачет, и его не утешают.Как по-разному стоический человек, который учится на опыте и управляет собой с помощью концепций, страдает от тех же несчастий! Этот человек, который в других случаях не ищет ничего, кроме искренности, правды, свободы от обмана и защиты от неожиданных нападений, теперь совершает шедевр обмана: он исполняет свой шедевр обмана при несчастье, в то время как другой тип людей выполняет его в времена счастья. На нем не трепещущее и изменчивое человеческое лицо, а как бы маска с величавыми симметричными чертами лица.

Внутренняя красота человека — аргументы ЕГЭ

красоты, соотношения внутренней и внешней красоты, внешности, внутреннего мира, характера. » Рустьюторс

Внутренняя, истинная красота человека — аргументы

Антуан де Сент-Экзюпери «Маленький принц»

Ф.М. Достоевский «Преступление и наказание»

Оскар Уайльд «Портерт Дориана Грея»

Л.Н. Толстой «Война и мир»

Сочинение на тему «Красота человека». В чём она заключается

В чем заключается красота человека

Внутренняя красота человека

Портфель для словесника

Сочинение-рассуждение «Что такое красота?». Гармония внешней и внутренней красоты

Сборник идеальных эссе по обществознанию

Сочинение: Внутренняя красота человека в романе Л.Н. Толстого «Война и мир»

Сочинение на тему Истинная красота человека

Сочинение Истинная красота человека 11 класс

Сочинение рассуждение на тему Истинная красота человека

Поистине красивый человек

Душа против Природы

Что такое нравственная красота?

Духовная красота в современном мире

Читаемое в разделе:

Ранее опубликованные в разделе:

Новые материалы раздела:

Внешняя красота женщины

Сочинение-рассуждение «Что такое красота?». Гармония внешней и внутренней красоты

Правила написания сочинения на ЕГЭ

Субъективность оценок

Пошаговый план

В чем истинная красота человека

В чем истинная красота человека — сочинение

Вариант 1

Вариант 2

Вариант 3

Вариант 4

Греческий идеал «прекрасно-доброго»

Однако трактовать калокагатию в сугубо бестелесном смысле было бы неверно. Греки придавали огромное значение физической красоте и культуре тела.

Хорошее, истинное и прекрасное: воображение этико-политического будущего философии религии

Истина: сопротивление иллюзии и преодоление силы

Доброта: трансформация и переосмысление

Красота: катализатор этической трансформации

Евтифрон, Извинение, Критон и Федон

Резюме и анализ Федон

Сократ и его взгляд на счастье

Сократ — немного предыстории

Пример счастливого человека

Сократ Три диалога о счастье: Евтидем, Симпозиум и Республика

Евтидем

Затем Сократ делает следующий ошеломляющий вывод:

Симпозиум

Республика

Заключение

Внешняя и внутренняя красота женщин раннего Нового времени

Истинная красота заключается не в красивой внешности, а во внутренней красоте…

Защита поэзии Перси Байс

Ницше об истине, лжи, силе и опасности метафор и о том, как мы используем язык для выявления и сокрытия реальности — Маргиналиан

Author: alexxlab

Добавить комментарий Отменить ответ

Рубрики