Александр македонский и аристотель: РСМД :: Аристотель и Александр: два взгляда на глобализацию

РСМД :: Аристотель и Александр: два взгляда на глобализацию

Даже не слишком продвинутый Городничий из гоголевского «Ревизора» признавал в Александре Македонском героя, хотя и предостерегал от решимости проиллюстрировать данное утверждение нанесением ущерба казенной мебели. Действительно, первая героическая попытка объединения всей известной европейцам ойкумены была предпринята именно Александром Македонским в 334–323 гг. до н. э. Конечно, и до Александра в истории были великие завоеватели, создававшие обширные империи, но именно он заложил, если можно так сказать, не только материальный, но и идейно-политический фундамент античной глобализации, явив собой образец полностью космополитического правителя мирового масштаба.

Хорошо известно, что учителем и наставником Александра был один из величайших философов древности Аристотель, который в очень большой степени повлиял на формирование личности будущего македонского царя и вдохновил его на великие свершения.

По свидетельству Плутарха, Александр говорил, что он обязан отцу тем, что живёт, а Аристотелю тем, что живёт достойно. Менее известно, что взгляды двух великих визионеров античного мира на конкретные пути объединения человечества совпадали далеко не во всем, а с течением времени стали все больше расходиться. Очная и заочная полемика Александра и Аристотеля не прекратилась со смертью Великого царя, в той или иной степени она продолжалась и позднее — уже с другими участниками, оставшись актуальной и до наших дней. Сегодня, когда в мире наметился явный кризис глобализации, и когда вот уже несколько лет повсеместно набирают силу настроения партикуляризма и традиционализма, об этой полемике полезно вспомнить.

История развивается по спирали. В каком-то смысле, обстановка в мире сегодня напоминает ситуацию, сложившуюся в античном мире вскоре после смерти Александра Великого. С одной стороны, мы наблюдаем многочисленные признаки кризиса глобализации — сокращение общих объемов международной торговли, прямых иностранных инвестиций, международных миграций и т. д. Повсеместно подчеркивается важность национального суверенитета и национальной идентичности, растет влияние политических сил, выступающих за традиционные ценности и традиционный образ жизни. На смену приоритетам глобализации приходят приоритеты регионализации, долгосрочные и амбициозные имперские проекты уступают место ситуативным и весьма прагматичным планам, обращенным не столько к миру, сколько к внутренним аудиториям. Насколько можно судить, процессы деглобализации уже набрали значительную инерцию и в обозримом будущем не будут обращены вспять.

С другой стороны, утверждать, что «глобализация кончилась», было бы неправильным. Мир становится все меньше, технический прогресс облегчает глобальную коммуникацию, резко сокращает издержки на реализацию географически распределенных проектов. На все государства мира все более сильное давление оказывает груз общих проблем — от нарастающих ресурсных дефицитов до ускоряющихся изменений климата. То, что первая волна глобализации конца XX – начала XXI века захлебнулась, совсем не означает, что человечеству не придется столкнуться со второй волной, или что к этой волне не нужно готовиться.

Диадохи потерпели историческое поражение, поскольку они взяли от Аристотеля и от Александра наиболее очевидные и наименее продуктивные из идей каждого. От Аристотеля ими был взят политический партикуляризм и панэллинский национализм, у Александра они почерпнули деспотический и крайне централизованный стиль правления. При этом, хотя большинство сподвижников Александра были людьми незаурядными, ни Селевк, ни Птолемей, ни Пердикка, ни Антигон, ни Евмен не могли сравниться с царем по масштабу личности и по мощи своей энергии. Поэтому эллинистические государства Восточного Средиземноморья отличались внутренней неустойчивостью и в конечном счете оказались добычей Рима и Парфии.

Решение задачи, стоящей перед человечеством вот уже более двух тысяч лет, требует подходов, прямо противоположных тем, которые избрали для себя диадохи. Как совместить самые революционные, наиболее сложные элементы программ глобализации двух великих деятелей античности — глобальный универсализм и благородный идеализм Александра с рациональным демократизмом и политическим плюрализмом Аристотеля? Решение этой исторической задачи открыло бы перед миром принципиально новые направления развития.

Даже не слишком продвинутый Городничий из гоголевского «Ревизора» признавал в Александре Македонском героя, хотя и предостерегал от решимости проиллюстрировать данное утверждение нанесением ущерба казенной мебели. Действительно, первая героическая попытка объединения всей известной европейцам ойкумены была предпринята именно Александром Македонским в 334–323 гг. до н. э. Конечно, и до Александра в истории были великие завоеватели, создававшие обширные империи, но именно он заложил, если можно так сказать, не только материальный, но и идейно-политический фундамент античной глобализации, явив собой образец полностью космополитического правителя мирового масштаба.

Хорошо известно, что учителем и наставником Александра был один из величайших философов древности Аристотель, который в очень большой степени повлиял на формирование личности будущего македонского царя и вдохновил его на великие свершения. По свидетельству Плутарха, Александр говорил, что он обязан отцу тем, что живёт, а Аристотелю тем, что живёт достойно. Менее известно, что взгляды двух великих визионеров античного мира на конкретные пути объединения человечества совпадали далеко не во всем, а с течением времени стали все больше расходиться. Очная и заочная полемика Александра и Аристотеля не прекратилась со смертью Великого царя, в той или иной степени она продолжалась и позднее — уже с другими участниками, оставшись актуальной и до наших дней. Сегодня, когда в мире наметился явный кризис глобализации, и когда вот уже несколько лет повсеместно набирают силу настроения партикуляризма и традиционализма, об этой полемике полезно вспомнить.

Прорыв греческой мысли

На протяжении длительного времени идея политического объединения Эллады считалась в греческих городах-государствах не только еретической и неосуществимой, но и вообще абсурдной. Ревниво оберегаемая независимость отдельных полисов, их постоянная и ожесточенная конкуренция друг с другом воспринимались как родовая черта греческой цивилизации, как важнейший источник ее жизненной силы и свидетельство ее превосходства над сопредельными варварскими государственными образованиями. Подобно итальянским городам эпохи Возрождения античные греческие города соревновались не только в богатстве жителей и в мудрости правителей, но и в развитии архитектуры и скульптуры, образцах ораторского искусства, достижениях философии, поэзии и драматургии.

Греческие корабли, подобно спорам фантастического растения, разносились попутными ветрами по всему протяженному побережью Средиземного и Черного морей; эти споры давали удивительные всходы в виде новых колоний, легко адаптирующихся к любым местным условиям жизни, плодотворно взаимодействующих с туземными племенами и обогащающих общую греческую культуру. Никто не видел смысла в том, чтобы дополнить это не подлежащее сомнению культурное единство еще и политическим союзом.

Ситуация начала меняться после греко-персидских войн 500–449 гг. до н. э. Войны, с одной стороны, привели к небывалому подъему общегреческого патриотического чувства, а с другой стороны, — наглядно продемонстрировали несовершенство полисной системы организации греческого мира. Вскоре после триумфальных побед над Дарием I и над Ксерксом Эллада вступает в затяжной период политического и военного противостояния Афин и Спарты, подогреваемого щедрыми инъекциями персидского золота. Дряхлеющая и слабеющая Персия уже не рискует пойти на новое нашествие, но искусно стравливает греческие города друг с другом, поддерживая слабых и угрожая сильным, поощряя конфликты и расстраивая союзы. Завершается эта бесславная эпоха разрушительной Пелопонесской войной (431–404 гг. до н. э.), после которой былое могущество Афин уже не никогда не было до конца восстановлено.

Отсюда рост популярности идей панэллинизма, то есть идей политического и военного объединения городов-полисов, запрещения войн между ними, координации внешней и торговой политики. В наиболее общем виде концепция панэллинизма была сформулирована знаменитым афинским ритором Исократом в его известном «Панегирике», но Аристотель придал ей присущую ему завершенность и глубину.

Панэллинизм, конечно, не провозглашал задачу строительства Эллинской империи по персидскому образцу. Сама мысль о завоевании обширных территорий, привычная для персидских царей или римских консулов, была полностью чужда мировосприятию граждан небольших городов-государств. Избрав в качестве образца для подражания варварскую и многократно побежденную ими Персию, греки оказались бы предателями самой сути эллинизма. Речь, скорее, шла о создании античного аналога Европейского союза, основанного на политическом и ценностном плюрализме участников, частичном отчуждении «полисного» суверенитета в пользу коллегиальных органов управления, на добровольном самоограничении самых сильных членов союза и т.п. Единство Эллады должно было цементироваться наличием общей угрозы и как бы сегодня сказали, фактором экзистенциального вызова варварского Востока.

Попутно отметим, что объединение греческого мира, по Аристотелю, не предполагало унификации систем управления в отдельных городах-государствах и не требовало обязательного единства ценностей (как в современном Евросоюзе). Философа заботила не столько специфическая форма правления полисов, сколько его качество, и главной проблемой он считал проблему подмены общественных интересов частными интересами правителей. По мнению Аристотеля, любая «правильная» форма правления могла при определенных обстоятельствах деградировать до «неправильной»: монархия превратиться в тиранию, аристократия обернуться олигархией, демократия — охлократией («властью толпы»). Надо отдать должное греческому философу — он смотрел на вопросы государственного устройства намного шире, чем большинство современных западных политиков.

«Война отмщения» как национальная идея

Прозорливый и расчетливый македонский царь Филипп не ошибся в выборе наставника своему сыну и наследнику престола. В лице юного царевича Александра Аристотель нашел благодарного слушателя и восприимчивого ученика. Стоит заметить, что к этому моменту Македония, будучи вполне самостоятельным государством на северо-восточной периферии Эллады, уже находилась под очень сильным греческим культурным влиянием, а также была активнейшим участником общегреческой политической жизни. После того, как царь Архелай перенес столицу из уединенного Эги в приморскую Пеллу, при македонском дворе постоянно находились самые видные греческие мыслители. Именно в Пелле провел свои последние годы великий Еврипид, тут он написал и поставил своих знаменитых «Вакханок». А отец Александра Филипп Великий после знаменитой битвы при Херонее (338 г. до н. э.), где было наглядно показано превосходство македонской фаланги над любыми другими форматами военного построения греческих гоплитов, окончательно утвердил себя в качестве гегемона Эллады.

При всей широте своих взглядов учитель Александра оставался в первую очередь убежденным греческим националистом. Вот что пишет сам Аристотель в своей «Политике»: «Народности, обитающие в странах с холодным климатом, на севере Европы, преисполнены мужественного характера, но интеллектуальная жизнь и художественные интересы у них менее развиты. Поэтому они дольше сохраняют свою свободу, но не способны к государственной жизни и не могут господствовать над своими соседями. Наоборот, народности, населяющие Азию, наделены умом и обладают художественным вкусом, зато им не хватает мужественности; поэтому они живут в подчиненном и рабском состоянии. Эллинский народ, занимающий в географическом положении как бы срединное место между жителями Севера и Азии, объединяет в себе (лучшие) природные свойства тех и других: он обладает и мужественным характером, и развитым умом. Поэтому он сохраняет свою свободу, пользуется наилучшей государственной организацией и был бы способен властвовать над всеми, если бы только был объединен одним государственным строем».

Едва ли Аристотеля можно было бы назвать расистом в современном смысле слова, он был готов признать неоспоримые достижения творческого гения египтян, персов или даже скифов. Но идея «греческой исключительности» сидела в его голове не менее прочно, чем идея «американской исключительности» сидит в головах многих нынешних консервативных политиков США. Оценив выдающиеся задатки своего подопечного, Аристотель настойчиво призывал Александра содействовать политическому объединению Греции, чтобы эта объединенная Греция смогла бы была стать естественным центром ойкумены.

Конечно, Эллада, считал Аристотель, не должна отказываться от своей mission civilisatrice, то есть от последовательных усилий, направленных на расширение ареала греческой культуры, эллинского языка, политических установок и образа жизни греческого ядра. При том, однако, понимании, что полностью «эллинизировать» варварские племена в любом случае не представлялось возможным в силу объективных препятствий на пути такой эллинизации. А естественная территория «греческой цивилизации», по мнению Аристотеля, не простиралась дальше прибрежных регионов Средиземноморья и Черноморья. Возвращаясь к аналогии с Европейским союзом, отметим, что Аристотель, в отличие от стратегов ЕС начала XXI века, отлично понимал риски и опасности бесконтрольного расширения эллинского мира на сопредельные территории.

У Аристотеля не было никаких сомнений в превосходстве греческой культуры и общественной организации над всеми известными ему альтернативами, а потому идея глобального синтеза ценностей и культур едва ли могла прийти ему в голову, а тем более — захватить его воображение. Аристотель, судя по всему, не слишком высоко ценил Геродота и не очень интересовался историей негреческого мира, что, конечно, негативно отражалось на его восприятии варваров. Добавим, что Аристотель был убеждённым защитником прав индивида, частной собственности и моногамной семьи и не менее убежденным противником любого государственного деспотизма. Естественно, он, как и большинство просвещенных греков, не помышлял о какой-то «эллинской империи», но всего лишь хотел увидеть более гармоничное сопряжение интересов независимых полисов.

По всей видимости, в начале своих «славных дел» Александр мыслил примерно так же, как его учитель. Допустимо спорить о том, насколько сын македонского царя Филиппа и эпирской царевны Олимпиады с далекой окраины Эллады мог считаться «настоящим» греком, но нельзя отказать ему в приверженности греческой культуре. Он впитал эту культуру, можно сказать, с рождения, и чувствовал огромный нереализованный потенциал греческого мира ничуть не хуже, чем корсиканец Наполеон Бонапарт чувствовал нереализованный потенциал Франции или грузин Иосиф Джугашвили чувствовал потенциал России. Список гомеровской «Илиады», исправленный Аристотелем и известный под названием «Илиада из шкатулки», Александр имел при себе во всех походах, храня его под подушкой.

Идея «войны отмщения» с Персией была в первую очередь национальной идеей, призванной объединить и повести за собой весь греческий мир. Последнее удалось Александру лишь частично — гордая Спарта отказалась от участия в грандиозном предприятии, в Афинах очень многие, включая непримиримого Демосфена, тайно надеялись на сокрушительное поражение македонского выскочки, а на стороне персов вплоть до смерти Дария III сражались десятки тысяч греческих наемников. Можно предположить, что изначальные мотивы Александра были волне «греческими» — отмщение за долговременную персидскую экспансию, чувство «эллинского превосходства», генетическое презрение свободного эллина к восточным варварам. Последнее чувство, вероятно, было особенно развито у македонского царя именно потому, что его самого политические противники нередко обвиняли в варварском происхождении.

Но в дальнейшем в видении нового глобального мира Александра греческое наследие стало всего лишь одним из строительных блоков всемирной империи. Пусть самым ценным и важным, но все-таки далеко не единственным. Царь быстро перерос свои изначальные планы и установки своего учителя: из последовательного греческого националиста он превратился в первого античного универсалиста-космополита.

Ученик, ушедший дальше учителя

Мы, наверное, никогда не узнаем, в какой конкретный момент Александр начал отходить от ортодоксальных установок Аристотеля. Когда македонский царь железной рукой объединил рассыпающийся греческий мир, учитель мог бы только порадоваться за своего ученика, пожурив его за эксцессы и избыточную жестокость — особенно, за полное разрушение мятежных Фив и продажу в рабство всех тамошних жителей (хотя формально решение о разрушении этого блистательного города было принято не македонским царем, а его беотийскими союзниками). Когда началась «война отмщения» с Дарием учитель также мог быть вполне довольным своим учеником: реализация великого замысла шла в целом по плану Аристотеля.

Македонский царь, скорее всего, хотел, чтобы его учитель присоединился к великому подходу на Восток. Но Аристотель предпочел остаться в Афинах, направив Александру своего племянника Каллисфена. Каллисфен и стал первым летописцем империи Александра. Драматическая судьба этого незаурядного, хотя и, по всей видимости, крайне тщеславного и тяжелого в общении человека как нельзя лучше характеризует перемены, происходившие с Александром по мере осуществления его грандиозного предприятия.

Постепенно новый владыка Азии начал отходить от замысла своего учителя. По всей видимости, «точка невозврата» была пройдена уже тогда, когда, после первых побед при Гранике (334 г. до н. э.) и при Иссе (333 г. до н. э.) Александр отказался принять предложение Дария III о полюбовном разделе Персидской империи по руслу Евфрата с передачей всей западной ее части во владение Александра. Если бы интересы македонского царя ограничивались лишь Средиземноморьем, он должен был бы с радостью принять столь щедрое предложение. Если его отец, Филипп Великий, считал своей программой-минимум отобрать у персов Малую Азию, то Александру предлагали в придачу еще и Сирию, Финикию и Египет. Что могло быть более достойным завершением «войны отмщения»?

Для македонского царя такое завершение войны было бы заслуженным триумфом. Александр мог бы вернуться в Пеллу, став единоличным владыкой всего Восточного Средиземноморья, диктовать свои условия греческому Коринфскому союзу. Да и сам Дарий в таком раскладе оказался бы, скорее, младшим, а не старшим партнером Александра. Аристотель наверняка бы одобрил такое решение. Но для будущего властелина мира ограничить себя Средиземноморьем означало бы отказаться от своей исторической миссии. Он решительно отверг предложение Дария, не стал слушать своих советников и пошел дальше на восток — в Персию, Бактрию, Согдиану и Индию.

Уже во время похода в Египет (332 г. до н. э.) Александр демонстрирует ясное стремление добиться, как минимум, гармоничного сосуществования греческой и египетской культур, а как максимум, плодотворного синтеза двух культурных традиций. В Египте же он демонстрирует не просто религиозную толерантность, но и готовность принять древних местных богов в новый универсальный пантеон будущей империи. Македонский царь принимает титул египетского фараона и признает себя сыном Аммона. Склонность к синкретизму появлялась им и в дальнейшем во всех его походах — вплоть до индийского. Любопытно, что основные руководящие должности в новой провинции Александр вверяет не своим верным, но несколько простоватым македонцам, а опытным египтянам и хитроумным грекам — весьма характерное проявление впоследствии очень типичной для царя меритократии. Наконец, на берегу западного протока дельты Нила царь основал Александрию Египетскую, очень скоро ставшую едва ли не самым ярким символом античной глобализации, своего рода — Сингапуром античности.

Далее, как известно, последовала историческая битва при Гавгамелах (331 г. до н. э.), поставившая точку в споре Александра и Дария III за обладание Азией. Затем было торжественное вступление македонской армии в Вавилон и Сузы, вероятно, срежиссированный Александром пожар в Персеполе (330 г. до н. э.) и формальное завершение «войны отмщения». Отныне новый царь Азии выступает уже не как сокрушитель Персии, а как ее освободитель, не как непримиримый противник династии Ахменидов, а как их законный наследник. Александр окончательно стряхивает с себя остатки аристотелевского панэллинизма и устремляется к новым, неведомым рубежам.

С каждым годом в Александре остается все меньше того, что сегодня мы назвали бы македонской, греческой или более широкой средиземноморской идентичностью. Даже центром своей империи (понятие «столицы» в традиционном смысле слова для государства Александра едва ли применимо) он делает Вавилон, а не какой-то эллинистический город на берегу Средиземного моря. С момента своей высадки на восточном берегу Геллеспонта он уже никогда не вернется в Европу — ни в Грецию, ни, тем более, в Македонию.

Восточная деспотия или просвещенный экуменизм?

Многочисленные греческие критики Александра упрекали царя в том, что он поддался соблазну превратиться в восточного деспота, отринув суровые обычаи македонских предков и тонкость эллинской культуры ради роскоши Востока и пышности персидских нравов. Были ли подобные обвинения справедливыми? Разумеется, роскошь Востока развращала, хотя Александр, насколько можно судить, при всей своей склонности к щедрым подаркам приближенным и к грандиозным празднествам, до конца своей жизни оставался в целом равнодушным к материальному богатству. Скорее, он мог быть уязвимым для тонкой восточной лести, как, впрочем, и для изысканного славословия со стороны своего греческого окружения.

В любом случае, думается, что Александром в первую очередь двигала не человеческая слабость, а стремление осчастливить человечество через синтез Запада и Востока, греческой и персидской (а также египетской, бактрийской, индийской и других) культур. Отсюда — массовые браки и его собственная женитьба на бактрийской княжне Роксане, отсюда — стремление поощрять миграционные потоки между самыми удаленными областями его постоянно растущей империи и готовность создать поистине универсальный пантеон богов, отсюда — его «меритократическая» кадровая политика. В какой-то момент царь перестал быть не только македонцем, но и эллином, превратившись в человека мира, вернее — в «сверхчеловека мира». И если отказ от Македонии Аристотель мог понять и даже приветствовать, то отказ от Эллады автоматически превращал Александра в непримиримого оппонента философа.

Вот что пишет об этом благожелательно настроенный к царю Плутарх: «…(Александр) не следовал совету Аристотеля и не повелевал эллинами как полководец, а варварами как деспот; он не заботился об одних как о друзьях и домочадцах, а другими не пользовался как животными или растениями и потому не наполнил годы своего правления изгнаниями, ведущими к войнам и восстаниям злоумышленников; наоборот, считая себя посланным от бога и всеобщим посредником и примирителем, он тех, кого не мог объединить словом, принуждал оружием, вел всеми средствами к одной цели и, словно в дружеском кубке, смешивал жизненные уклады и нравы, браки и обычаи, повелевая всем считать отечеством своим всю населенную землю, научая видеть твердыню и оплот в военном лагере, почитать смельчаков за родных и трусов за чужих, различать эллинское и варварское не по хламиде и щиту, не по сабле и кафтану, но считать эллинским доблестное, варварским дурное, иметь общую одежду и трапезы, браки и обычаи, смесившиеся в одно благодаря кровному родству и молодому поколению».

В свое время царь Филипп предлагал греческим городам отношения, в которых не должно было быть места для победителей и побежденных, для первых и последних, для ведущих и ведомых. Это же предлагал персам и прочим покоренным народам Александр. Понятно, что и отец, и сын воспринимали себя как верховных арбитров и гарантов такого объединения. Но если отец ставил перед собой задачу объединения Эллады (и в этом он вполне совпадал с Аристотелем), то сын мечтал об объединении человечества, где греческая цивилизация в лучшем случае могла претендовать на место primus inter pares. А для отдельных людей неизбежной платой за такое объединение должен был стать отказ от индивидуальной свободы — разумеется, во имя великой цели.

Царь никогда не щадил себя, и было бы странным ожидать от него готовности щадить других. Справедливо будет сказать, что что итогом завоеваний Александра стало не столько освобождение побежденных, сколько закабаление победителей. Как первые, так и вторые должны были стать помощниками царя, послушными исполнителями его божественной воли. Причем это относилось не только к высшей военной и политической элите империи, но и к тысячам и даже десяткам тысяч греков и македонян, которых Александр оставлял нести службу в отделенных гарнизонах на краю ойкумены с призрачными шансами на возвращение домой.

Аристотелю, наблюдавшему за деятельностью Александра из далеких Афин, все это, конечно же, никак не могло нравиться. Пожалуй, он бы простил своему ученику неизбежные ограничения на личные свободы подданных, но отказа от панэллинизма от простить, разумеется, не мог. Последовательная реализация грандиозного плана Александра с неизбежностью вела к растворению столь любимой Аристотелем Эллады в совершенно новой, универсальной глобальной цивилизации. Даже в чисто демографическом отношении массовое перемещение самых честолюбивых, самых энергичных, самых перспективных молодых людей из Европы в Азию «на ловлю счастья и чинов» грозило долгосрочными негативными последствиями для развития самой Греции, которая была обречена на депопуляцию и прозябание на окраине империи.

Кроме того, бесконечное территориальное распространение греческой культуры неизбежно вело к ее упрощению и вульгаризации — начиная от универсализации классического греческого языка и его превращения в имперский «койне» и кончая деградацией классической греческой архитектуры. Стоит взглянуть на сохранившиеся образцы огромных и роскошных архитектурных ансамблей эпохи эллинизма на Востоке и сравнить их с лучшими архитектурными творениями периода «высокой классики» в самой Греции, чтобы убедиться в том, что размер не всегда имеет значение. Александр, как и многие деспотические правители до и после него, в конце своего правления поддался соблазнам гигантомании, утверждая колоссальные и часто безвкусные проекты. Эту линию в строительстве продолжили и сменившие Александра диадохи.

Аристотель, конечно же внимательно следил за действиями своего ученика. Однако, Аристотель был далеко, а вот его племянник Каллисфен не только вел подробную летопись походов Александра, но, пользуясь своей близостью к царю, не упускал случая напомнить последнему о высоких идеалах панэллинизма. Результатом демаршей Каллисфена стало взаимное ожесточение, а потом и открытая ссора. Первому летописцу Александра пришлось пережить сначала опалу, а затем и вообще оказаться в оковах. Из индийского похода он уже не вернулся, то ли умерев от какой-то болезни, то ли будучи убитым по приказу Александра.

Можно лишь догадываться, какой могла быть реакция Аристотеля на проведенную Александром в Сузах пышную церемонию коллективного бракосочетания македонских соратников царя и дочерей высшей иранской аристократии. Эта церемония противоречила самым базовым взглядам философа, касающимся культурной несовместимости греков и персов, права человека на личный выбор и принципа моногамной семьи (ведь у многих македонских ветеранов дома оставались жены и дети). Александр в данном случае выступил не просвещенным правителем, а отстраненным селекционером, экспериментирующим с выращиванием нового типа человека для своей империи.

Еще больший ужас греческому философу должны были внушить события в Описе, когда, после начавшегося мятежа македонских ветеранов, Александр заявил о своей готовности вообще распустить свою старую македонскую армию. Передав военное командование бывшим противникам, он повелел собрать из людей Востока новую армию, включая фалангу, конницу и даже эскадрон телохранителей царя. Конечно, македоняне были вынуждены молить о прощении, но сама готовность царя вверить свою судьбу и судьбы своего государства азиатам должна была заставить содрогнуться любого сторонника идей панэллинизма.

У Аристотеля хватило здравого смысла не ссориться со всемогущим царем. По свидетельствам историков, философ даже принял от Александра более чем щедрый дар в 800 талантов на исследовательские цели. Но идейные разногласия между учителем и учеником были слишком очевидны, чтобы их можно было скрыть. Когда Александр умер, подозрение в организации отравления Великого царя пало, в том числе, и на Аристотеля. Обвинения в его адрес оставались голословными и не имели для философа серьезных последствий. Но вполне допустимо, что, узнав о смерти своего ученика, Аристотель вздохнул с облегчением. Возможно, человечество — по крайней мере, его греческая часть — уже было готово воспринимать философию Аристотеля, но оно — и особенно его греческая часть — явно не было готовым к тому, чтобы реализовать политическую программу Александра.

Реванш партикуляризма?

Трудно сказать, как могла бы развиваться мировая история дальше, если бы Александру была уготовлена долгая жизнь. Наверное, он без особого труда и в очень сжатые сроки присоединил к своей империи Аравию; поход туда был практически уже подготовлен. Вероятно, предметом его устремлений оказалось бы Западное Средиземноморье, где Сиракузы, Карфаген или Рим навряд ли смогли остановить победный марш великого полководца, и где его завоевания позволили бы избежать будущих ожесточенных Пунических войн. Возможно, через какое-то время Александр снова обратил бы свои взоры на Восток и продолжил незавершенное завоевание Индии, а также занялся освоением акватории всегда манившего его Индийского океана. Не исключено, что в своем стремлении к мировому господству он мог бы достигнуть даже западных пределов Китая, где в это время в полном разгаре были непрекращающиеся междоусобные конфликты Периода Сражающихся царств.

Ясно одно — независимо от выбора географических приоритетов своих будущих походов Александр уже никогда не вернулся бы к идеям панэллинизма и к философским взглядам Аристотеля. Он продолжал бы строить и укреплять свою космополитическую империю, перемешивать народы и этносы, закладывать новые города и укреплять торговые пути. Можно предположить, что в государственном строительстве гений великого македонца проявил бы себя не менее ярко, чем на полях многочисленных сражений. Но судьба распорядилась так, что основная часть сверхъестественной творческой энергии македонца была затрачена на разрушение старого, а не на созидание нового.

Великий завоеватель умер в возрасте 33 лет, не завершив многих из своих начинаний и не закрепив государственных основ своей универсалистской империи. Не сразу, но шаг за шагом, год от года силы партикуляризма начали брать верх над идеями универсализма. Не прошло и двадцати лет после смерти Александра, как великая империя распалась на независимые государства, вступившие в ожесточенное противоборство друг с другом. Примечательно, что эрозия великой империи шла особенно быстро на ее восточных окраинах — в Индии, Бактрии и Согдиане. Центр пост-имперской политической активности все более явно смещался с востока на запад, из глубин Азии к восточному побережью Средиземного моря. Малая Азия, Сирия и Египет стали главными направлениями греческой колонизации и основными центрами эллинизма в Азии.

В какой-то мере можно утверждать, что Аристотель в конечном счете победил Александра. Или, иными словами, македонский царь Филипп победил своего великого сына; граница между Востоком и Западом не была устранена, но она была сдвинута от Эгейского моря к Евфрату. В эллинистических государствах Птолемеев (Египет) и Селевкидов (Сирия) удалось добиться того, чего так и не получилось достичь в самой Греции — преодоления местного полисного партикуляризма. Иммигранты из Европы, переселяющиеся в Александрию или в Антиохию, уже не воспринимали себя как афиняне, спартанцы или македоняне; они все были эллинами, носителями общей культурной и исторической традиции. Однако гармоничного слияния иммигрантов Запада и жителей Востока в одном «плавильном котле» не получилось ни у Селевкидов, ни у Птолемеев — во всех государствах диадохов эллины составили привилегированное управленческое и торговое сословие, мало смешивающееся с туземным населением.

Впрочем, планы Аристотеля в отношении Греции как таковой тоже не были осуществлены. Никакого Евросоюза античности полисы так и не создали, политическая грызня и военные конфликты между ними продолжались, а сама Греция превратилась в площадку противостояния более крупных эллинистических государств. Уже через сто лет после смерти Александра в греческие дела начинает все более бесцеремонно вмешиваться Римская республика, а спустя еще полвека (146 г. до н. э.) на территории Греции создается римская провинция Ахайя.

Конечно, влияние проекта Александра на античный мир не было ограничено созданием или упадком тех или иных государственных образований. Элементы эллинизма как образа жизни и как явления культуры надолго закрепились за пределами собственно эллинистических государств на огромных пространствах Европы, Азии и Африки. Постепенно раздвигались пределы ойкумены, открывались новые торговые пути, расцветали торговые города. Эстафету глобализации подхватили римские консулы, а позднее — римские императоры, осуществив многие из нереализованных планов Александра.

Однако, даже императорский Рим, при всем своем демонстративном космополитизме и своих колоссальных географических масштабах, и на пике своего могущества все-таки оставался преимущественно империей западного мира. До городов Индии и до пустынь Центральной Азии римским орлам так не суждено было добраться. А присоединение к империи южной Месопотамии и Ассирии императором Траяном (115 г. н. э.) оказалось весьма недолговечным — буквально через пару лет его преемник Адриан был вынужден был отказаться от этих приобретений. Евфрат надолго стал границей между западной и восточной цивилизациями. Устойчивый синтез между Востоком и Западом в итоге не получился даже и внутри Римской империи: центробежные силы взяли верх, и исторические траектории собственно Рима и Константинополя со временем окончательно разошлись. А возникновение и географическая экспансия ислама окончательно закрепили границу между Востоком и Западом.

Произвольные исторические аналогии

История развивается по спирали. В каком-то смысле, обстановка в мире сегодня напоминает ситуацию, сложившуюся в античном мире вскоре после смерти Александра Великого. С одной стороны, мы наблюдаем многочисленные признаки кризиса глобализации — сокращение общих объемов международной торговли, прямых иностранных инвестиций, международных миграций и т. д. Повсеместно подчеркивается важность национального суверенитета и национальной идентичности, растет влияние политических сил, выступающих за традиционные ценности и традиционный образ жизни. На смену приоритетам глобализации приходят приоритеты регионализации, долгосрочные и амбициозные имперские проекты уступают место ситуативным и весьма прагматичным планам, обращенным не столько к миру, сколько к внутренним аудиториям. Насколько можно судить, процессы деглобализации уже набрали значительную инерцию и в обозримом будущем не будут обращены вспять.

С другой стороны, утверждать, что «глобализация кончилась», было бы неправильным. Мир становится все меньше, технический прогресс облегчает глобальную коммуникацию, резко сокращает издержки на реализацию географически распределенных проектов. На все государства мира все более сильное давление оказывает груз общих проблем — от нарастающих ресурсных дефицитов до ускоряющихся изменений климата. То, что первая волна глобализации конца XX – начала XXI века захлебнулась, совсем не означает, что человечеству не придется столкнуться со второй волной, или что к этой волне не нужно готовиться.

Диадохи потерпели историческое поражение, поскольку они взяли от Аристотеля и от Александра наиболее очевидные и наименее продуктивные из идей каждого. От Аристотеля ими был взят политический партикуляризм и панэллинский национализм, у Александра они почерпнули деспотический и крайне централизованный стиль правления. При этом, хотя большинство сподвижников Александра были людьми незаурядными, ни Селевк, ни Птолемей, ни Пердикка, ни Антигон, ни Евмен не могли сравниться с царем по масштабу личности и по мощи своей энергии. Поэтому эллинистические государства Восточного Средиземноморья отличались внутренней неустойчивостью и в конечном счете оказались добычей Рима и Парфии.

Решение задачи, стоящей перед человечеством вот уже более двух тысяч лет, требует подходов, прямо противоположных тем, которые избрали для себя диадохи. Как совместить самые революционные, наиболее сложные элементы программ глобализации двух великих деятелей античности — глобальный универсализм и благородный идеализм Александра с рациональным демократизмом и политическим плюрализмом Аристотеля? Решение этой исторической задачи открыло бы перед миром принципиально новые направления развития.

Аристотель – воспитатель, учитель Александра Македонского

Аристотель – воспитатель Александра Македонского

«Ещё в детские годы обнаружилась его воздержность: будучи во всем остальном неистовым и безудержным, он был равнодушен к телесным радостям и предавался им весьма умеренно; честолюбие же Александра приводило к тому, что его образ мыслей был не по возрасту серьёзным и возвышенным. Он любил не всякую славу и искал её не где попало, как это делал Филипп, подобно софисту хваставшийся своим красноречием и увековечивший победы своих колесниц в Олимпии изображениями на монетах. Однажды, когда приближённые спросили Александра, отличавшегося быстротой ног, не пожелает ли он состязаться в беге на Олимпийских играх, он ответил: «Да, если моими соперниками будут цари!» Вообще Александр, по-видимому, не любил атлетов: он устраивал множество состязаний трагических поэтов, флейтистов, кифаредов и рапсодов, а также различные охотничьи соревнования и бои на палках, но не проявлял никакого интереса к кулачным боям или к панкратию и не назначал наград их участникам.

V. КОГДА в отсутствие Филиппа в Македонию прибыли послы персидского царя, Александр, не растерявшись, радушно их принял; он настолько покорил послов своей приветливостью и тем, что не задал ни одного детского или малозначительного вопроса, а расспрашивал о протяжённости дорог, о способах путешествия в глубь Персии, о самом царе — каков он в борьбе с врагами, а также о том, каковы силы и могущество персов, что они немало удивлялись и пришли к выводу, что прославленные способности Филиппа меркнут перед величием замыслов и стремлений этого мальчика. Всякий раз, как приходило известие, что Филипп завоевал какой-либо известный город или одержал славную победу, Александр мрачнел, слыша это, и говорил своим сверстникам: «Мальчики, отец успеет захватить всё, так что мне вместе с вами не удастся совершить ничего великого и блестящего». Стремясь не к наслаждению и богатству, а к доблести и славе, Александр считал, что чем больше получит он от своего отца, тем меньше сможет сделать сам. Возрастание македонского могущества порождало у Александра опасения, что все великие деяния будут совершены до него, а он хотел унаследовать власть, чреватую не роскошью, удовольствиями и богатством, а битвами, войнами и борьбою за славу.

Само собой разумеется, что образованием Александра занимались многочисленные воспитатели, наставники и учителя, во главе которых стоял родственник Олимпиады Леонид, муж сурового нрава; хотя сам Леонид и не стыдился звания воспитателя и дядьки, звания по существу прекрасного и достойного, но из уважения к нему и его родственным связям все называли его руководителем и наставником Александра. Дядькой же по положению и по званию был Лисимах, акарнапец родом. В этом человеке не было никакой утонченности, но лишь за то, что он себя называл Фениксом, Александра — Ахиллом, а Филиппа — Пелеем, его высоко ценили и среди воспитателей он занимал второе место.

VI. ФЕССАЛИЕЦ Филоник привёл Филиппу Букефала, предлагая продать его за тринадцать талантов, и, чтобы испытать коня, его вывели на поле. Букефал оказался диким и неукротимым; никто из свиты Филиппа не мог заставить его слушаться своего голоса, никому не позволял он сесть на себя верхом и всякий раз взвивался на дыбы. Филипп рассердился и приказал увести Букефала, считая, что объездить его невозможно. Тогда присутствовавший при этом Александр сказал: «Какого коня теряют эти люди только потому, что по собственной трусости и неловкости не могут укротить его». Филипп сперва промолчал, но когда Александр несколько раз с огорчением повторил эти слова, царь сказал: «Ты упрекаешь старших, будто больше их смыслишь или лучше умеешь обращаться с конём». «С этим, по крайней мере, я справлюсь лучше, чем кто-либо другой», — ответил Александр. «А если не справишься, какое наказание понесешь ты за свою дерзость?» — спросил Филипп. «Клянусь Зевсом, — сказал Александр, — я заплачу то, что стоит конь!» Поднялся смех, а затем отец с сыном побились об заклад на сумму, равную цене коня. Александр сразу подбежал к коню, схватил его за узду и повернул мордой к Солнцу: по-видимому, он заметил, что конь пугается, видя впереди себя колеблющуюся тень. Некоторое время Александр пробежал рядом с конем, поглаживая его рукой. Убедившись, что Букефал успокоился и дышит полной грудью. Александр сбросил с себя плащ и лёгким прыжком вскочил на коня. Сперва, слегка натянув поводья, он сдерживал Букефала, не нанося ему ударов и не дергая за узду. Когда же Александр увидел, что норов коня не грозит больше никакою бедой и что Букефал рвется вперед, он дал ему волю и даже стал понукать его громкими восклицаниями и ударами ноги. Филипп и его свита молчали, объятые тревогой, но когда Александр, по всем правилам повернув коня, возвратился к ним, гордый и ликующий, все разразились громкими криками. Отец, как говорят, даже прослезился от радости, поцеловал сошедшего с коня Александра и сказал: «Ищи, сын мой, царство по себе, ибо Македония для тебя слишком мала!»

VII. ФИЛИПП видел, что Александр от природы упрям, а когда рассердится, то не уступает никакому насилию, но зато разумным словом его легко можно склонить к принятию правильного решения; поэтому отец старался больше убеждать, чем приказывать. Филипп не решался полностью доверить обучение и воспитание сына учителям музыки и других наук, входящих в круг общего образования, считая, что дело это чрезвычайно сложное  […]

Поэтому царь призвал Аристотеля, самого знаменитого и ученого из греческих философов, а за обучение расплатился с ним прекрасным и достойным способом: Филипп восстановил им же самим разрушенный город Стагиру, откуда Аристотель был родом, и возвратил туда бежавших или находившихся в рабстве граждан. Для занятий и бесед он отвел Аристотелю и Александру рощу около Миезы, посвященную нимфам, где и поныне показывают каменные скамьи, на которых сидел Аристотель, и тенистые места, где он гулял со своим учеником. Александр, по-видимому, не только усвоил учения о нравственности и государстве, но приобщился и к тайным, более глубоким учениям, которые философы называли «устными» и «скрытыми» и не предавали широкой огласке. Находясь уже в Азии, Александр узнал, что Аристотель некоторые из этих учений обнародовал в книгах, и написал ему откровенное письмо в защиту философии, текст которого гласит:

«Александр Аристотелю желает благополучия! Ты поступил неправильно, обнародовав учения, предназначенные только для устного преподавания. Чем же будем мы отличаться от остальных людей, если те самые учения, на которых мы были воспитаны, сделаются общим достоянием? Я хотел бы превосходить других не столько могуществом, сколько знаниями о высших предметах. Будь здоров».

Успокаивая уязвленное честолюбие Александра, Аристотель оправдывается, утверждая, что эти учения хотя и обнародованы, но вместе с тем как бы и не обнародованы. В самом деле, сочинение о природе было с самого начала предназначено для людей образованных и совсем не годится ни для преподавания, ни для самостоятельного изучения.

VIII. МНЕ КАЖЕТСЯ, что и любовь к врачеванию Александру более, чем кто-либо другой, внушил Аристотель. Царь интересовался не только отвлечённой стороной этой науки, но, как можно заключить из его писем, приходил на помощь заболевшим друзьям, назначая различные способы лечения и лечебный режим, Вообще Александр от природы был склонен к изучению наук и чтению книг. Он считал, и нередко говорил об этом, что изучение «Илиады» — хорошее средство для достижения военной доблести. Список «Илиады», исправленный Аристотелем и известный под названием «Илиада из шкатулки», он всегда имел при себе, храня его под подушкой, вместе с кинжалом, как об этом сообщает Онесикрит. Так как в глубине Азии Александр не имел под рукой никаких иных книг. Гарпал по приказу царя прислал ему сочинения Филиста, многие из трагедий Еврипида, Софокла и Эсхила, а также дифирамбы Телеста и Филоксена. Александр сначала восхищался Аристотелем и, по его собственным словам, любил учителя не меньше, чем отца, говоря, что Филиппу он обязан тем, что живёт, а Аристотелю тем, что живёт достойно.

Впоследствии царь стал относиться к Аристотелю с подозрительностью, впрочем не настолько большой, чтобы причинить ему какой-либо вред, но уже самое ослабление его любви и привязанности к философу было свидетельством отчуждения. Однако врождённые и привитые ему с детства рвение и страсть к философии не угасли в душе Александра, как это доказывают почести, оказанные им Анаксарху, пятьдесят талантов, посланные Ксенократу, и заботы о Дандамиде и Калане».

Плутарх, Избранные жизнеописания в 2-х томах, Том II, М., «Правда», 1990 г., с. 365-368.

 

Вклад Аристотеля в формировании личности Александра Македонского

Когда Александр Македонский прибывал в подростковом возрасте, его отец Филипп II обратился к известному философу того времени Аристотелю с просьбой стать учителем сына.

             Аристотель. Ликей Аристотеля, читайте здесь

Аристотель согласился быть учителем Александра, при одном условии, если Филипп восстановит его родной город Стагира, разрушенный когда-то македонским царём.

Вклад Аристотеля в формировании личности Александра Македонского

В прекрасном и уединенном месте, с богатой растительностью и природными источниками, названным рощей нимф, проходили занятия будущего царя Македонии. Эта деревня на востоке горного хребта Вермион (Βερμίου) называлась Миеза (Μίεζα).

Позднее, Плутарх назовёт это место «Школа». Александр находился в «Школе» в течение трех лет. Вместе с ним учились другие ученики, которые являлись потомками семей македонской знати.

С помощью рассуждений, Аристотель описывал гармонию духовного существования, где ставил мораль, добродетель, справедливость основными качествами человека. Человеческий разум, логика были базой в аристотелевском учении, в поиске вечной истины и в стремлении понять реальность.

За то короткое время (343-340 гг. до н. э), когда великий мыслитель был учителем Александра, он сумел привить ему любовь к философии, искусству, поэзии, которые действовали катализатором в формировании личности молодого человека.

Но особенно повлиял на Александра гомеровский эпос «Илиада». С помощью этого произведения о Троянской войне, философ нашёл хорошее средство для воспитания в своём подопечном военной доблести. Как известно, именно эта книга сопровождала Македонского в течении всей его недолгой жизни.

Аристотель рассказывал на занятиях об обязанностях правителей и искусстве управления. Он старался развить способность восприятия разных факторов, анализировать их, а потом принимать решение.

Помимо этого, обогатил молодого правителя научными знаниями на уроках физики, биологии, математики, медицины и географии. Философ готовил будущего правителя, чтобы он стал полноценной личностью.

В благодарность за богатство научных знаний и проявляя большое уважение к учителю, Александр часто повторял: “отцу я обязан жизнью, а учителю — за то, что живу достойной жизнью!”

В 335 году до нашей эры Аристотелю пришлось прекратить занятия с Александром, в связи с тем что отец последнего был убит и молодому царевичу пришлось взять власть в свои руки.

   Жизненные уроки от Аристотеля. Цитаты великого философа, которые нельзя игнорировать, читайте здесь.

Аристотель решил отправиться в Афины, где вскоре основал свою философскую школу.

Александр Македонский стал великим полководцем, правителем всей Греции и завоевал много стран. Как говорили его современники, во всех его военных походах «Илиада» была с ним, вплоть до дня смерти …

Александр Македонский. Школа Аристотеля

Чем старше становился Александр, тем сильнее чувствовал Филипп отсутствие у сына обычной сыновней любви. Что-то непостижимое и непонятное было в этом мальчике; он был скрытен, особенно с отцом. В значительной степени это объяснялось все более холодными отношениями между родителями. И в детстве и в юности Александр видел Филиппа глазами любимой матери. Поэтому он перенял от Олимпиады ее ревность и то ожесточение, с которым мать относилась к своему неверному супругу. Это произвело на Александра столь отталкивающее впечатление, что в юности он не признавал женской любви.

Но наследник Филиппа испытывал еще и муки иной ревности. Он не радовался блестящим успехам отца, но следил за ними с плохо скрываемой завистью. Он мечтал, что в будущем он одержит победы, которые дадут ему возможность помериться с отцом славой. Филипп делал все, чтобы завоевать доверие, привязанность и любовь строптивого сына. Он пытался воздействовать на него словами, советом, а иногда и иронией, но великому ловцу человеческих сердец не удалось покорить сердце собственного ребенка.

Царь видел, как велико влияние Олимпиады на сына, и знал, что Леонид и Лисимах стоят на ее стороне. Так как такого рода обучение сына не соответствовало его желаниям, он решил направить его по совершенно иному пути. Ему казалось, что мальчик достаточно подрос и вполне может жить без присмотра матери. Он думал также, что Александр не будет столь строптивым, если на его пути встретится по-настоящему крупный человек. Не колеблясь царь выбрал самого лучшего из известных ему учителей. Он послал приглашение Аристотелю на остров Лесбос и получил согласие философа.

Это было тяжким ударом для ревнивых представителей греческой науки, считавших воспитание юношей своей монополией, т. е. для таких людей, как Исократ, Феопомп и членов академического кружка Спевсиппа. Как мы уже говорили, Филипп не хотел приглашать человека, подобного Евфраю, и, доверившись своему безошибочному инстинкту, выбрал единственного из мудрецов, достаточно умного, чтобы не стремиться достичь влияния при дворе.

Правда, Аристотель был истинным учеником Платона, более того, одним из самых выдающихся философов Академии. Но когда в 347 г. до н. э., после смерти Платона, руководство школой взял на себя его племянник Спевсипп, Аристотель покинул Афины и уехал в Асс. Здесь местный правитель Гермий из Атарнея, тоже платоник, предоставил ему условия для работы. Аристотель прожил в Ассе три года, а затем, стремясь к большей самостоятельности, переселился па остров Лесбос, намереваясь основать собственную школу. Но вскоре получил приглашение Филиппа.

Для философа это приглашение было очень важным. Его отец, принадлежавший к роду Асклепия, при царе Аминте был придворным врачом в Пелле. Кроме того, семья Аристотеля происходила из греческого города Стагира, который, хотя и был разрушен войной, находился теперь на территории Македонского царства. Но главное — Аристотель видел в Александре будущего гегемона эллинов и, более того, самого могущественного властителя Европы. Поэтому Аристотель отнесся к приглашению Филиппа с большой ответственностью. Философ сумел наилучшим образом справиться со своей задачей. При этом он не стремился, подобно Евфраю, играть видную роль при дворе и стать влиятельным советником царя. Его интересовали не двор и власть, а только доверенный ему драгоценный человеческий материал — царственный юноша.

Аристотелю в это время было около сорока лет. Он старался завоевать доверие ученика, хотел, чтобы он воспринимал своего учителя не как уже сложившегося, взрослого человека, а как мятущегося, формирующегося мыслителя, который только еще ищет собственное «я». В свое время Аристотель принадлежал к школе Платона — Академии, потом был сторонником ее реформы, а впоследствии и вовсе отказался от учения Платона. Он пытался создать новую метафизику и в противовес старой выдвигал на первый план точное исследование фактов, которое должно было лечь в основу всех наук. В это время он еще не мог предложить своему ученику новое, устоявшееся учение. Он уже не был тем, чем раньше, и еще не стал тем, чем ему суждено было стать. Находясь в начале нового путл, Аристотель переживал трудности роста. Какое значение в это время могли иметь для него влияние на царя, борьба за власть или положение при дворе?

Разве не чудом должно было показаться Александру, что рядом очутился человек, продолжающий расти и искать новое, несмотря па уже достигнутое величие?! Он не принадлежал к тем тщеславным профессорам, которые выпячивают свои заслуги и делают вид, будто они все знают. Аристотель был человеком, снедаемым той же жаждой, которая терзала и Александра,— жаждой познания неизвестного в бесконечном мире. Неудивительно, что оба эти искатели нового — мечтательный мальчик и муж-мечтатель — обрели любовь друг Друга.

Их дружбе способствовала и окружающая обстановка. Жили они не в столице Пелле, а вдали от суеты двора, вблизи небольшого селения Миеза, в посвященной нимфам роще с уединенными тропинками и укромными уголками. Здесь находилась царская вилла, где поселился Аристотель со своими воспитанниками и помощниками — Феофрастом и племянником Каллисфеном. Он привез также из родного Стагира тринадцатилетнего мальчика Никанора, сверстника Александра. Кроме того, здесь жили знатные македонские юноши, и их присутствие придавало совместному обучению живость; вместе с тем их было не так много, чтобы это могло препятствовать тесному общению Аристотеля с Александром.

Аристотель передал мальчику некоторый запас фактических знаний. Но гораздо важнее было то, что он сам служил ему примером. Глядя на философа, мальчик учился ценить все возвышенное и благородное, постигал греческую культуру. Они изучали не произвольно вырванные фрагменты различных наук, а гармонию духовного существования в целом. Узнавание и понимание красоты, трудолюбие, добро и его воплощение в лучших произведениях — все это теперь предстало перед духовным взором Александра. Во всем надо было стремиться к постижению наивысшего: «Да не убоится человек создавать бессмертное и божественное». Впервые Александр, самой природой предназначенный к великим делам, приблизился к тому, что впоследствии определило его жизнь,— к безграничному и бесконечному. Единственный раз Александр увидел эти качества в другом человеке, причем в самой благородной и чистой форме. Гармония, возникшая в отношениях между учеником и учителем, оправдала не только ожидания отца, но и мечты сына. Аристотель вывел Александра из полуварварского состояния, приобщил к духовной элите Греции и дал представление об истинном духовном величии.

Мы не знаем, что именно преподавали в Миезе, да это и не важно. Вероятно, Аристотель знакомил его с философией, а Александр внимал ему. Это не прошло даром: Александр продолжал интересоваться вопросами философии и впоследствии, для чего брал с собой в походы ученых. Правда, его сопровождали главным образом киники и ученики Демокрита, чьи взгляды разделял сам царь.

Преподавалась, конечно, и этика. Специально для Александра читались лекции о добрых делах властителей. Но и здесь пример учителя был важнее всяких теорий. Достаточно напомнить, как сильно потрясла Аристотеля горькая весть о пленении Гермия, его гордом нежелании отвечать персидским инквизиторам и его героической смерти. Александр из первых уст услышал поэму Аристотеля, посвященную аретэ, т. е. добродетели и доблести. Философ излил в ней всю свою боль от потери друга. Для Александра благодаря этой поэме аретэ стала бессмертным достоянием, более важным, чем богатство и высокое происхождение. Геракл, Диоскуры, Ахилл и Аякс рисковали жизнью, чтобы достичь аретэ, а Гермий отдал за это жизнь. Следует обратить внимание на предпочтение, которое Аристотель оказывает в этой поэме Гераклу. Он называет его первым, уделяя больше внимания предку царевича по отцовской линии, чем Ахиллу. Это соответствовало не только желанию Филиппа, но и склонности Аристотеля. Философ и сам во всем, что касалось его собственного творчества, был подобен Гераклу и нисколько не походил на Ахилла.

Еще одно слово в этой поэме обращает на себя внимание. Это слово потос, т. е. побуждение, влечение. Именно потос приводил героев к аретэ. Может быть, некоторые предки Александра считали, что ими руководит потос, например дикая Евридика, о чем есть свидетельство в источниках. Этому заимствованному у Еврипида понятию Аристотель придал более возвышенный смысл. Александр запомнил это выражение на всю жизнь и, когда впоследствии его охватывал творческий порыв, называл его потосом; по сути дела, это было то же самое свойственное и Аристотелю побуждение, а именно стремление к аретэ.

Аристотель надеялся, что несчастье, обрушившееся на Гермия, послужит Александру примером и поможет ему выработать твердость духа, которую философ считал главной целью воспитания. Александр, происходивший из рода Аргеадов, представлялся Аристотелю одичавшим греком. Поэтому он старался показать ему, что такое нравственное достоинство и чем зрелая душа подлинного грека отличается от варварской. Нет сомнения в том, что уроки Аристотеля должны были привести ученика к пониманию и любви к Элладе: ведь его идеалом был панэллинский дух, стоящий выше полисного. Получалось так, что Аристотель противопоставлял греческое государство персидскому, где царило насилие. Если бы Аристотель был последовательным платоником, он пробудил бы в ученике господствовавшее тогда в Академии восхищение Заратуштрой. Но философ был искренне озабочен национальными интересами греков и не хотел, чтобы на Александра оказало влияние учение этого мага, которого он, впрочем, весьма ценил. Поэтому, когда Александр впоследствии отправился в поход в Азию, то он сделал это для завоевания ее, а не для того, чтобы ознакомиться там с мудростью Заратуштры. Обучение в Миезе не дало также ничего и для идей терпимости, которые Александр исповедовал позднее.

Учителю казалось, что ничто так не способствует воспитанию Александра в греческом духе, как знакомство с эллинским искусством. Гомера Александр, конечно, знал еще раньше, но Аристотель пробудил в юноше понимание и истинное восхищение красотой гомеровского эпоса. Философ придавал этому столь важное значение, что составил для своего ученика собственное издание гомеровских поэм, то самое, которое впоследствии сопровождало царя во всех походах.

Глубокому знакомству с Еврипидом Александр был обязан не только урокам Аристотеля, но в не меньшей степени и торжественным театральным представлениям в Пелле и Дионе. Известное значение при этом имела врожденная склонность Александра к театру. Еще будучи наследником, он подружился со многими выдающимися актерами. Юноша оценил Пиндара, стал читать Ксенофонта. Наряду со столь актуальным для него «Анабасисом» он, конечно, читал также и «Киропедию». В последней впервые перед ним предстал идеал властелина. Ктесий открыл ему сказочный мир Востока. По-видимому, Аристотель не очень ценил Геродота, однако именно благодаря ему (возможно, у Александра было сокращенное издание, составленное Феопомпом?) царевич получил представление о персидских войнах.

Не меньшее значение имело для Александра изучение естественных наук — ознакомление с новой для него областью фактов. По-видимому, на юношу произвело сильное впечатление то обстоятельство, что его учитель, будучи уже зрелым человеком, открыл для себя в этих науках новое, необозримое поле деятельности, за освоение которого и бесстрашно взялся. Александра поразило, что Аристотель придавал большое значение тем проблемам, которыми в его время никто не занимался. Удивляло и то, что исследование чудес мира приходится начинать с исследования мельчайших форм, в которых проявляется жизнь. Строение растений и животных, устройство человеческого тела, наблюдение за явлениями природы — все это должно было способствовать решению загадок мироздания. Александр как бы присутствовал при выделении из философии отдельных естественных наук. Радость при сборе материала, терпение при его анализе, а затем взгляд вперед, иными словами, взгляд на великое вообще — все это покоряло царского сына. Особенно заинтересовала Александр ра медицина, и Аристотель, сам происходивший из семьи врачей, сумел так преподать царевичу теорию и практику медицины, что Александр, став царем, мог лечить больных друзей диетой и лекарствами.

В курс обучения в Миезе входила еще весьма важная для будущего полководца наука, на которую до сих пор недостаточно обращали внимания, а именно география, знакомство с картой мира. Живой интерес царя к географии проявился еще в то время, когда он мальчиком задавал вопросы персидским послам о расстояниях между городами Азии и тамошних дорогах. Уже тогда стремление к познанию толкало Александра на расспросы о Персии и других далеких странах. Аристотель сам путешествовал мало, но мог познакомить юношу с картой. О том, что при обучении он широко пользовался этим пособием, мы знаем по его позднейшим урокам в Афинах, в Лицее, где большие карты земли устанавливались на досках. Сам философ интересовался географией не отдельных стран, а землей в целом. Нет сомнения в том, что и своему воспитаннику он показывал карты земли. Чего только не было на этих картах! Прежде всего пояса: холодный на севере и жаркий на юге. По учению философа, неблагоприятный климат обеих этих зон не способствовал обитанию здесь людей. Между ними — умеренная зона, где расположены Средиземное море, Персия и Индия. Только эта зона и образует ойкумену, т. е. пригодную для обитания людей часть земли. Ее и считали собственно миром. На карте можно было увидеть расположение континентов и обтекающий их океан — огромное море. С океаном посредством Геркулесовых столпов (Гибралтара) соединялось Средиземное море, а дальше, если доверять Скилаку,— Красное море (но здесь Аристотель не чувствовал себя уверенным). Он считал, что Каспийское море надо рассматривать как внутреннее. Вполне возможно, что философ указывал и на ряд симметрии в строении Земли: на западе — Пиренеи (и Альпы), на востоке — Кавказ с его отрогами; на западе — Дунай, на востоке — Танаис (Дон). Учитель, конечно, не преминул обратить внимание Александpa на многочисленные белые пятна на географической карте, прежде всего на то, что из всего мира известны лишь Средиземноморье и Передний Восток. Все остальное еще надлежало исследовать, более того, сначала открыть.

Ничто, видимо, не увлекало юношу так, как изучение этих карт и связанные с ними пояснения учителя. Более того, для Александра география была важнейшей из наук. Уже сама задача исследования мира казалась ему соблазнительной. Но еще больше привлекало другое: Александр стал рассматривать отдельные страны, и прежде всего Македонию, лишь как часть мирового пространства. Разве это не было совершенно новой перспективой? Любой другой царь или царский сын смотрел на мир только глазами жителей своей страны. Для Александра же был характерен более широкий взгляд. Македонию он представлял себе только частью мира. Не было ли это решающим шагом, отдалившим его от родины, шагом, к которому Александр был подвигнут своими врожденными инстинктами и распрями с Филиппом и македонской знатью?

К тому же, если рассматривать мир на карте, не кажутся ли его пространства легко преодолимыми? Ведь юноша уже давно мечтал о роли великого завоевателя и завидовал успехам отца. Разве не могло у него при рассматривании карт возникнуть желание завоевать весь мир? Учитывая психологию Александра, вполне вероятно, что уже в Миезе у него зародилась идея завоевания мира. Может быть, это была лишь игра воображения, но она характерна именно для Александра; может, это была только мечта, но мечта такого человека, который впоследствии посвятил ее осуществлению всю свою жизнь.

Александру было тринадцать лет, когда он прибыл в Миезу (343/342 г. до н. э.). Идиллические годы учения продолжались до 340 г. до н. э., пока Филипп не стал привлекать его к управлению страной. Но и тогда при первой возможности он продолжал обучение у Аристотеля то в Пелле, то в Миезе, то в Стагире. Аристотель принадлежал теперь к знати и получил во владение святилище муз в Миезе, а на родине для него восстановили отцовский дом. Став гражданином Македонии, Аристотель еще некоторое время оставался в этой стране. Особенно сблизился он с Антипатром. Возникшая между ними дружба продолжалась до самой смерти философа. Аристотель сделал Антипатра своим душеприказчиком. Только в 334 г. до н. э., когда Александр начал свой поход, Аристотель переехал в Афины. Но и здесь философ продолжал сохранять дружеские чувства к Македонии, хотя не упоминал в своих лекциях и книгах об этой своей склонности.

Отношения Аристотеля и Александра оставались дружескими. Когда Александр вступил на престол, философ посвятил ему свою работу о царской власти. Александр приказал всем пастухам, пасечникам, рыбакам, охотникам и птицеловам, лесничим и смотрителям царских озер помогать исследователю при сборе им научного материала. После захвата персидских сокровищ он предоставил Аристотелю для тех же целей большую сумму денег. Исследовательской работе школы Аристотеля царь помогал и своими собственными открытиями, а также естественнонаучными исследованиями сопровождавших его ученых. Только во время походов взошли по-настоящему семена, посеянные некогда Аристотелем. В научном плане у учителя и ученика никогда не бывало расхождений. Аристотель сочувствовал быстро растущим властолюбивым устремлениям своего воспитанника — во всяком случае, до тех пор, пока видел в нем гегемона эллинов. Правда, он никогда не говорил об этом в своих лекциях, но, как показывают некоторые замечания в его работе о государстве, тайно мечтал о включении феномена Александра в свое политическое мышление. Он старался даже оправдать требование царя воздавать ему божеские почести.

Какое же значение для будущей деятельности Александра имели годы его учения в Миезе? Александр, конечно, сам устанавливал для себя законы. У Аристотеля он брал только то, что совпадало с его собственными желаниями. И без наставлений мудреца Александр стал бы великим завоевателем; исходя из собственной природы, он открывал бы новые страны, покровительствовал искусствам. Однако обучение в Миезе облегчило ему понимание самого себя, укрепило волю и привело к обогащению его натуры и последовательности действий на избранном пути. Без обучения в Миезе он никогда не стал бы покровителем наук. Несомненно, без уроков Аристотеля связь царя с греческой духовной культурой никогда не могла бы стать сильной и глубокой. Но самое важное: без Аристотеля концепция мирового государства не была бы выработана столь рано и в такой четкой форме. Именно благодаря своему учителю Александр воспринимал мир как единое целое.

То, чем Александр был обязан лишь самому себе, легче всего понять, рассматривая те его идеи, которые отличают царя от Аристотеля. Когда-то учитель и ученик сошлись как люди, стремящиеся к познанию мира. В остальном они должны были разойтись, ибо ученик превзошел учителя в более последовательном понимании единства мира. В метафизическом, естественнонаучном и религиозном плане Аристотель перешагнул национальные рамки и был объективен до конца. Однако он избегал выходить за рамки общепринятого, если дело касалось отношения к другим народам, и не хотел идею эллинства подчинить более широкой общечеловеческой идее. Таким образом, у него сосуществовали две шкалы ценностей. Одной измерялся весь мир, а другой — эллинство. Он посвятил себя естественнонаучному и метафизическому миру, но не антропологическому, социологическому, политическому и этическому. Из его концепции выпадал фактор, который относится ко вселенной, а именно понятие о человечестве. Вместо этого Аристотель проводил резкое различие между эллинами и варварами, считая их совершенно различными типами людей, и постулировал преимущество эллинов столь безоговорочно, что серьезная проверка этого постулата становилась невозможной. Он считал, что достичь неба можно, только поднявшись на вершину эллинской культуры. Аристотель различал и характеризовал целые народы, тогда как на самом деле надо было различать и характеризовать отдельных индивидуумов.

Учитывая это, можно понять, где и почему должны были разойтись пути этих исследователей закономерностей мира. Оба они стремились к универсальности, но Александр, который думал о пространствах как завоеватель и покоритель, применял принцип универсальности и к государствам, и к человеческому обществу, подчиняя все неумолимым соображениям, направленным на пользу империи. У него возникло понятие о человечестве в целом. Таким образом, для Александра перестало существовать различие между эллинами и варварами, в его действиях появилась та логическая последовательность, которой так не хватало Аристотелю. И когда впоследствии Александр, управляя странами, стремился уравнять их, он имел все основания считать себя более последовательным представителем идеи универсальности, чем его учитель. Философ хотел познать весь мир, оставаясь духовным предводителем одних только эллинов. Александр же хотел завоевать весь мир и вместе с тем стать воспитателем всего человечества. Аристотель стремился организовать научное мышление людей. Александр при помощи той же организации хотел поднять человечество на высшую ступень развития.

Понятно, сколь далеко должны были разойтись Аристотель и Александр, когда царь стал последовательно проводить свои космополитические планы. Он открыто отказался от аристотелевской непоследовательности, касающейся эллинов. Не рассматривая более благо греков и иранцев как самоцель, он стал считать эти народы лишь подходящим для себя средством, которое должно было послужить благу империи и всего мира, не думая о том, что они имеют основания претендовать на какие-либо особые привилегии. Позиция Александра в этом вопросе была последовательной и твердой.

К этому следует добавить еще одно расхождение, которое привело к открытому разрыву между учителем и учеником. Покоритель мира отвергал как отживший предрассудок принципиальное отличие эллинов от варваров, победителей от побежденных. Вместо этого он выдвинул новое требование: всегда и во всем следовать его диктаторской воле. Аристотелю и всем, кто гордился своей национальной принадлежностью к грекам, эллинские представления о божественном начале казались мерой всех вещей. Всем этим представлениям Александр противопоставил теперь свой диктат. Он один, будучи победителем, хотел быть мерилом всех вещей. Этому диктату Александра противостояло представление Аристотеля об индивидуальной свободе. Правда, оно распространялось только на греков, но опосредованно относилось и ко всему человечеству. Исходя из этой точки зрения, и восстал впоследствии против Александра Каллисфен. Его протест, направленный против диктаторского высокомерия, свидетельствовал о более высокой нравственной позиции.

Из этих предварительных замечаний можно сделать ряд наблюдений, объясняющих дальнейшие действия царя. Уже в этот период проявилось его стремление к власти, в дальнейшем оно значительно усилится. В последующих главах мы более подробно остановимся на идеях Александра и его роли в развитии исторической мысли.

Источники:

1. Шахермайр Ф. Александр Македонский; Москва, «Наука», 1986

См. также:

Аристотель

Официально:

 

Аристотель. 384 – 322 до нашей эры. Философ, один из самых влиятельных диалектиков мира, основоположник формальной логики, создатель многих понятий и терминов философии. Философская система Аристотеля затрагивала самые разные аспекты развития человечества и во многом повлияла на дальнейшее развитие научного мышления.

 

Неофициально:

1. В сочинениях древних историков часто встречаются написанные с большой буквы слова «Философ», «Оратор», «Поэт». Поэт это Гомер у греков или Вергилий у римлян, Оратор, соответственно, Демосфен или Цицерон. А Философ – это Аристотель. И у греков, и у римлян.

2. Средневековые схоласты убивали авторитетом Аристотеля противников: «Magister dixit» – то есть «Так сказал учитель».

3. Авторитет Аристотеля был воистину непререкаем: ведь великий греческий философ «обнял», как образно выразились Брокгауз и Ефрон, все научные знания своего времени.

4. Иногда Аристотеля называют еще Стагерит. По месту рождения: древнегреческий ученый-энциклопедист родился в Стагире – греческой колонии недалеко от Афонской горы.

5. Аристотель был сыном придворного доктора по имени Никомах и еще в детстве играл с Филиппом, будущим царем Македонии, отцом легендарного Александра Македонского.

6. Позже Аристотель стал воспитателем Александра, и царь высоко оценит его труд: благодаря отцу, скажет Александр, я живу, благодаря Аристотелю живу достойно.

7. В ранней юности Аристотель осиротел, но изучения наук и чтения не оставил. Потом он отправился в Афины, где учился, а потом и преподавал в Академии Платона до самой смерти Платона.

8. Позже Аристотель  создал собственную школу, то есть на языке греков, гимнасий.

Школа располагалась в роще близ храма Аполлона Ликейского, за что ее потом прозовут Ликеем или, как нам привычнее, Лицеем.

9. Учеников и последователей Аристотеля именовали перипатетиками – название подарит греческий глагол со значением «прогуливаться», поскольку Аристотель читал лекции, гуляя с учениками.

10. Чему учил Аристотель? Всему, что узнал сам, всему до чего сам додумался. Аристотель собрал и систематизировал практически все научные знания античности и рассмотрел все главные философские проблемы своего времени.

11. Аристотель  свел воедино все сведения по биологии, физике, астрономии, психологии, теории литературы, зародил зоологию и формальную логику. Он первым отделил астрономические явления от атмосферных и породил метеорологию, он назвал науку о государстве политикой, ввел в философский оборот термин «категория» и другие, не столь известные широкой публике термины.

12. Метафизикой мы тоже обязаны Аристотелю – так стали называться его труды, которые вышли после трактатов о физике.

13. Аристотель был дважды женат. Его первой супругой стала Пифиада, приемная дочь Гермия, тирана города Атарнея в Малой Азии. Гермий тоже был учеником Платона и другом Аристотеля. У Аристотеля и Пифиады была дочь по имени Пифиада. После смерти первой жены Аристотель  сильно горевал и даже воздвиг ей мавзолей. Но постепенно утешился и женился своей рабыне Герпиллиде.  Она родила ему сына Никомаха.

14. В обширном философском наследии Аристотеля обнаруживается немало мудрых мыслей. Мы повторяем его афоризмы и знать не зная, что их автор Аристотель.  Вслед за ним мы выбираем меньшее из зол, знаем, что корень учения горек, но плоды его сладки, и едим, чтобы жить, а не живем, чтобы есть.

15. Рассказывают, что когда Александр Македонский попал под дурное влияние гетеры Филлиды, Аристотель умолял ее оставить Александра. Хитрая гетера поставила условие: философ покатает ее на себе. В разгар скачек вошел Александр. Но унижение философа обернулось его триумфом: «Если она так поступила со мной – умудренным жизнью человеком – во что же она превратит тебя?» сказал учитель и победил.

16. Благодарный воспитанник  еще при жизни поставил учителю памятник.

17. После смерти Александра политическая борьба в Афинах обострилась, и Аристотелю имевшему влияние на молодежь, предъявили обвинение в безбожии. «Я не дам Афинам другую возможность бесчестить философию» – сказал он, намекая на расправу с Сократом, и покинул Афины.

18. Через год после бегства из Афин в Халкиду Аристотель скончался. По завещанию его похоронили вместе с первой женой, как она просила.

Аристотель и Александр Македонский. Средневековая Европа. Восток и Запад

Аристотель и Александр Македонский

Благодаря невероятной популярности фигуры св. Бернарда и его письменного наследия (по распространенности в библиотеках позднего Средневековья из творений современников с ним могли поспорить разве что сочинения Гуго Сен-Викторского) его мысль распространилась за пределами цистерцианских обителей, став стилем мышления. Любопытство стало одним из излюбленных мотивов критики университетов, школяров, горе-ученых и псевдопедагогов, разнузданных и продажных[243].

Не избегли его и Аристотель, и его легендарный царственный ученик Александр Македонский, завоевавший мир, как иногда считалось, из любопытства. Около 1180 г. Вальтер Шатильонский, один из лучших латинских поэтов своего времени, вывел его посмешищем скифов:

Тот что постарше, царю в лицо прямо глядя, промолвил: «Если бы ты обладал и телом равновеликим Духу, что вышняя мнит с умом вкупе страстным достигнуть, Если б вмещало оно все, чего ни пожелаешь, Кругом земным аппетит твой унять удалось бы едва ли. Мерой твоей полюса мира дольнего нам не измерить: Держишь десницей Восток, Запад в левой крепко сжимаешь. Мало тебе и того: во все ты желаешь проникнуть, Молишься страстно о том, чтоб узнать, где источник чудесный Света, и вот уж ногой многодерзкой ступил в колесницу Феба, решаешь ты сам, куда луч его легкий направить. Многого жаждешь, чего не дано тебе: мир подчинивши, Род человеческий весь, кровавый свой меч ты направишь Против деревьев, зверей, с камнями готовый сразиться, Горным снегам не до сна, и пещерную нежить в покое Ты не оставишь. Уволь! Уж стихии, лишенные смысла, Гнева монаршьего гром должны будут ныне осмыслить![244]

Знаменитое «вознесение» Александра на небо в «протоаэростате», запряженном грифонами, описанное во всех восточных и западных версиях «Романа об Александре», Historia de preliis, представляет собой столь же двусмысленный триумф, как полет Икара, поскольку заканчивается падением, наказанием за гордыню, полученным от Всевышнего[245]. Наконец, в цитированной здесь «Александреиде» Александр, сбросив Феба с колесницы (depulso Phebo), удостаивается апофеоза, становится соправителем Юпитера на Олимпе, но и смерть ему приготовила, пусть и по сговору с Люцифером, сама разгневанная вмешательством в свое царство Природа (X, 24–25):

И повелела Природа блюсти заветы благие,

Не нарушать никогда границ, установленных ею[246].

Чрезмерное властолюбие, как и чрезмерное любопытство, возмущают не только Всевышнего, но и миропорядок – и он, переоблачившись во всесильную поэтическую Natura, мстит. Не будем думать, что такая фабула лишь дань литературной традиции, за ней стоят ментальные установки довольно широкого круга поэтов-интеллектуалов, от Бернарда Сильвестра и Алана Лилльского вплоть до Жана де Мена, второго автора «Романа о Розе»[247]. Преступление законов природы, как и «разоблачение» их, недопустимо даже для героя. В этом Александр и Аристотель на равных с Улиссом, удивительным обитателем дантовского ада, казнимым за то, что он вышел за Геркулесовы столбы, поставленные в древности порогом человеческого знания[248].

Помнили, что Александр – образцовый ученик образцового учителя. Фантазируя на тему смерти первого, не могли не вспоминать и второго. Знаменитый энциклопедист XIII в. Винцент из Бове, отнюдь не враг знаний, нашел в материалах, собранных поколением ранее цистерцианцем Элинандом Фруамонским[249], следующий анекдот: «В греческих книгах рассказывается, что Аристотель оказался как-то на берегу реки, наблюдая за течением, он захотел понять его причину, а поскольку ему это не удавалось, он решил войти в воду, чтобы разобраться в этой проблеме, основываясь на чувственном опыте. С любопытством глядел он по сторонам, а волна подхватила его, и он утонул. Впрочем иные рассказывают о его смерти иначе»[250]. Винцент потому и энциклопедист, пусть и в средневековом смысле слова, что остается как бы безучастным, вне партий и мнений, скрываясь за косвенной речью, «греческими книгами», за тем, что «иные говорят». Заставив нашего «прекрасного физика», optimus physicus, с голыми ногами лезть в Еврипп, он использует одну из античных версий смерти Аристотеля[251]. Но, приводя этот пассаж, стоит проверить, зачем он приводится: вместе со смертью Гомера этот exempium призван проиллюстрировать читателю «Зерцала морали» ветхий как мир афоризм, хорошо известный христианам из Писания: sapientia huius mundi stultitia est apud Deum. Короткий рассказ о смерти мудрецов – великого поэта и великого философа – входит в длинную глоссу на тему бернардовых «О ступенях смирения и гордыни», чтобы показать ущерб, причиняемый христианской морали праздным любопытством. Но важно также то, что для раннехристианских критиков «эллинства», вроде Юстина Мученика, и даже для Отцов, более склонных к диалогу с языческой философией, вроде св. Григория Назианзина, неудачное исследование Евриппа закончилось не случайной смертью, а самоубийством[252], что совсем не одно и то же с точки зрения христианской морали: фигура умолчания у Винцента налицо, и она красноречива. Стиль мышления и творческий метод французского энциклопедиста и его помощников[253] частично снимают драматизм описанной им ситуации и резкость выводов, которые мы находим у Бернарда, у критиков вроде Элинанда или в не менее знаменитом трактате «О ничтожестве человеческой природы» Лотаря де Сеньи. Неопределенность auctoritas и «авторских прав» позволяет ему прийти к постулату, очень важному для того, чтобы понять, как тогда принимали учения явно нехристианского происхождения: языческие философы и учителя, пусть и «третьеразрядные» авторитеты, «пусть и не знали истины христианской веры, сказали много замечательного и ясного о Творце и творениях, о добродетелях и пороках, все это подтверждается католической верой и человеческим разумом»[254]. Французский доминиканец, воспитатель королевских детей, разделял такой гуманистический энтузиазм с большинством своих современников[255]. Этот «протогуманизм» ХП-ХШ вв., конечно, нужно учитывать в нашей реконструкции образа Аристотеля.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Продолжение на ЛитРес

Когда Аристотель опубликовал некоторые из своих сочинений, Александр Македонский послал ему возмущенное письмо. Что именно возмутило Александра? — Спрашивалка

Аристотелю в это время было около сорока лет. Он старался завоевать доверие ученика, хотел, чтобы он воспринимал своего учителя не как уже сложившегося, взрослого человека, а как мятущегося, формирующегося мыслителя, который только еще ищет собственное «я». В свое время Аристотель принадлежал к школе Платона — Академии, потом был сторонником ее реформы, а впоследствии и вовсе отказался от учения Платона. Он пытался создать новую метафизику и в противовес старой выдвигал на первый план точное исследование фактов, которое должно было лечь в основу всех наук. В это время он еще не мог предложить своему ученику новое, устоявшееся учение. Он уже не был тем, чем раньше, и еще не стал тем, чем ему суждено было стать. Находясь в начале нового путл, Аристотель переживал трудности роста. Какое значение в это время могли иметь для него влияние на царя, борьба за власть или положение при дворе?
Разве не чудом должно было показаться Александру, что рядом очутился человек, продолжающий расти и искать новое, несмотря па уже достигнутое величие?! Он не принадлежал к тем тщеславным профессорам, которые выпячивают свои заслуги и делают вид, будто они все знают. Аристотель был человеком, снедаемым той же жаждой, которая терзала и Александра,— жаждой познания неизвестного в бесконечном мире. Неудивительно, что оба эти искатели нового — мечтательный мальчик и муж-мечтатель — обрели любовь друг Друга.
Их дружбе способствовала и окружающая обстановка. Жили они не в столице Пелле, а вдали от суеты двора, вблизи небольшого селения Миеза, в посвященной нимфам роще с уединенными тропинками и укромными уголками. Здесь находилась царская вилла, где поселился Аристотель со своими воспитанниками и помощниками — Феофрастом и племянником Каллисфеном. Он привез также из родного Стагира тринадцатилетнего мальчика Никанора, сверстника Александра. Кроме того, здесь жили знатные македонские юноши, и их присутствие придавало совместному обучению живость; вместе с тем их было не так много, чтобы это могло препятствовать тесному общению Аристотеля с Александром.
Аристотель передал мальчику некоторый запас фактических знаний. Но гораздо важнее было то, что он сам служил ему примером. Глядя на философа, мальчик учился ценить все возвышенное и благородное, постигал греческую культуру. Они изучали не произвольно вырванные фрагменты различных наук, а гармонию духовного существования в целом. Узнавание и понимание красоты, трудолюбие, добро и его воплощение в лучших произведениях — все это теперь предстало перед духовным взором Александра. Во всем надо было стремиться к постижению наивысшего: «Да не убоится человек создавать бессмертное и божественное». Впервые Александр, самой природой предназначенный к великим делам, приблизился к тому, что впоследствии определило его жизнь,— к безграничному и бесконечному. Единственный раз Александр увидел эти качества в другом человеке, причем в самой благородной и чистой форме. Гармония, возникшая в отношениях между учеником и учителем, оправдала не только ожидания отца, но и мечты сына. Аристотель вывел Александра из полуварварского состояния, приобщил к духовной элите Греции и дал представление об истинном духовном величии.

Влияние Аристотеля на политическую мысль Александра Македонского — Центр Апейрон

Если Александр установил эллинизм как первую универсальность в истории, ¹ универсальность, которая продолжала быть модой в римскую эпоху, сохраняя единство между образованием и восприимчивостью в общепринятая тенденция, должны ли мы видеть за ней политическое образование, которое хорошо знал греческий мир, хотя — в те годы — его просветительское качество неуклонно уходило в длительный ступор? Кроме того, возникает вопрос Дройсена, «могло ли единство, взращенное эллинизмом в древнем мире, свобода, на которую он глубоко надеялся, что она спасет человека, и всеобщая вера в кого-то, кто в конечном итоге спасет человечество, быть истолкованы как продукты греческого политического идеала, который Александр культивируется, учитывая тот факт, что в его качествах политического человека он был уподоблен Богу и его политический идеал был наделен абсолютным характером религии?

Согласно словам Дройсена, «в Александре Великом человек возведен до наивысшего возможного уровня, которого может достичь конечное, и человечество преклоняет колени перед смертью». ² Таким образом, Дройсен подчеркивает, что политика Александра посредством смешения религий, универсальности социальных нравов, объединения цивилизаций, продвижения научной мысли и расширения знаний создала новый эллинизм, который не отказывается от своего политическое происхождение и философские значения. Последние направляют мышление Александра, демонстрируя сродство с конкретными философскими мыслями Аристотеля, которые мы собираемся исследовать в этой статье.

Прежде всего следует отметить, что наиболее впечатляющей политической деятельностью Александра было основание городов-государств, самым известным из которых была Александрия в Египте, к которой он имел очень амбициозное видение. Фрейзер в специальном исследовании пытается подсчитать количество городов, основанных Александром, и приходит к выводу, что, возможно, было более пятидесяти Александрий (хотя источники не называют одни и те же города), восемнадцать из них более известны, а Александрия в Египте — более известна. самый известный. ³ В этой статье мы исследуем философские основы этого явно политического выбора, который принимает форму основания городов. Идея о том, что «Полис» в древнем мире был предпосылкой греческой политической теории и практики, является фундаментальной. Финансовое и интеллектуальное богатство города-государства всегда было ориентиром для греческой цивилизации. Таким образом, тот факт, что Александр поддерживал базовую структуру города-государства в основе универсальности, которую он представлял, объясняется тем фактом, что политические условия города представляют собой увеличительное стекло греческой цивилизации.Создание городов кажется правильным ответом на затруднительное положение в уме Александра относительно того, как донести греческие ценности до такого огромного и пестрого скопления обществ. «Город» в сознании молодого короля имел тенденцию отождествляться с политикой, которая как концепция содержала принципы, которым его учил Аристотель. А поскольку македонская монархия не была политическим видением / системой и жизненным мировоззрением, которые поддерживали греки, тот факт, что Александр всегда был очень открыт для концепции «города-государства», можно объяснить только политическим учением Аристотеля.

Здесь мы упомянем два примера, которые ясно демонстрируют интерес Александра к поддержанию его отношений с Аристотелем, что было основной причиной распространения греческой цивилизации в Александрийском государстве: ⁴ Первый пример относится к реформе наук, возглавляемой сам Аристотель. Также есть свидетельства того, что обширные знания, полученные Александром во всех науках, привели Аристотеля к созданию своего эмпиризма. Далее сообщается, что Аристотель получил от Александра 800 талантов за свои натуралистические исследования. ⁵ Хорошо разбираясь в философии и науке, король проявлял живой интерес к научным исследованиям и щедро финансировал все мероприятия по их продвижению. Поступая так, он никогда не забывал отплатить — деньгами и способом — своему учителю за всестороннее образование, которое тот привил ему. Второй пример: когда Птолемей I поручил Деметрию Фалерю возвести Александрийскую библиотеку под названием «Музей», на самом деле он воплотил в жизнь одно из фундаментальных замыслов Александра: дом в одном месте — в его самом известном городе — включая всю творческую деятельность человека. ⁶ Однако видение непрерывного поиска в областях науки, искусства и философии, которое стало возможным благодаря сосуществованию, сотрудничеству и взаимодействию между всеми «мудрыми» людьми того времени, особенно в среде библиотеки, принося вместе исследователи, преподаватели, студенты и контрольно-научные материалы Александру не принадлежали. Его идея просто скопировала пример библиотеки, которую Аристотель основал около тридцати лет назад в своем лицее. Там великий философ очень изобретательно объединил — впервые в истории — всю философскую и научную деятельность своего времени, продвигая коллективную и взаимодополняющую работу как новую модель развития знания.Таким образом, для Александра идея «музея», который был бы жертвенным алтарем, музеем (в современном смысле этого слова) и университетом одновременно, способствовала бы международному продвижению — по существу — аристотелевской концепции исследования. : коллективная работа, направленная на достижение эволюции человеческого интеллекта, к которой стремилось человечество. ⁷ Взаимодействие между двумя умами очевидно и доказано, можно сказать: Александр действительно оказался достойным своего великого учителя.Он копировал свои научные и исследовательские методы и следовал своей модели культурного прогресса. Но как насчет политической философии Аристотеля?

Согласно Аристотелю, человек по своей природе классифицируется как политическое животное, предназначенное для жизни в Городе, здесь понимаемое как гражданское общество, и не может существовать вне его (a-polis). ⁸ Кажется, что Александр действует в тандеме с принципом Аристотеля, постоянно основывая города, с заметной настойчивостью в этой политической позиции; это было похоже на слова Аристотеля, которые звучали как самоисполняющееся пророчество в его сознании: «город по своей природе важнее для семьи и каждого из нас». ⁹ Город, согласно Аристотелю, благодаря своей самодостаточности, обеспечивает основу, которая защищает человеческую жизнь и составляет — по природе и с точки зрения ценности — необходимое условие для человека, как только те, кто живет в городе. могут быть завершены как разумные существа. Следовательно, согласно философу, только человек полиса (policyicos) может создавать законы и государства, служить тому, что правильно и справедливо, и в результате привести к счастью. ¹⁰ Аристотелевский город-государство возникает ради жизни, но он существует ради того, чтобы жить «хорошо», и его целью является полноценная и самодостаточная жизнь, как часто пишет Аристотель. ¹¹ Если и был человек, который полностью одобрил и усвоил этот принцип, то это был Александр: процветание и блеск александрийских городов, приток писателей, покровительство художникам, позволяющее им создавать в них свои произведения искусства. , создание библиотек и университетов, гражданская жизнь как образец хорошей жизни приближается к Аристотелевскому целостному, самодостаточному и счастливому городу, в котором благополучие и прекрасные дела являются общей целью партнерства и отдельных граждан. ¹²

Города Александра, и особенно наиболее блестящие из его славных Александрий, воздают должное «совершенному» городу его учителя. Давайте посмотрим, почему: прежде всего, действия граждан и благо города, составляющие «конец» города, «общие интересы / благо», как пишет Аристотель, ¹³ , включены в политическую политику Александра. project, ¹⁴ , поскольку он предвидит процветающие города на глобальной территории, в которой люди, разделяющие общее образование и сильные ценности, единство и безопасность, будут процветать в мире, принимая общепринятые пути и создавая материальные и духовные блага для всеобщего блага.Сам образ его мирового правления часто сравнивали с отражением универсального Города, черты которого явно совпадают с чертами греческой политической жизни, и примечательно, что Александр понимал глобальное общество как единство свободных граждан, в точности как Аристотель описывает город-государство в своей книге «Политика ». ¹⁵ Важно отметить в третьей книге журнала Politics, фразу, которая, как ни странно, кажется Александру в душе и уме: «Конечная цель и цель полиса — это хорошая жизнь и институты. общественная жизнь — средство для достижения этой цели ». ¹⁶ Мы считаем, что понятие аристотелевской дружбы подготовило понятие универсальности, как это практиковал Александр. Новая политическая структура, глобальный мир, задумана как партнерство в гармонии и единстве, место дружбы, которое предлагает благодатную почву для старых философских взглядов. В нем простые люди, бедняки и те, кто не участвует в общественных делах, будут жить в мире и покое, опять же в соответствии с пожеланиями Аристотеля. ¹⁷ В этой универсальности житель другого города-государства или страны должен быть не потенциальным противником, а потенциальным другом, учитывая, что закон один для всех и образование общее для всех в соответствии с аксиомой Аристотеля. ¹⁸ Александр создал общество дружбы, и Плутарх не преувеличил, заявив, что Александр создал не империю, а общую родную землю, в которой он хотел привить силу любви. ¹⁹

Но наиболее заметное влияние Аристотеля было очевидно на личность Александра: для Аристотеля есть три условия, чтобы человек стал хорошим и важным, эти три условия — физический, этос и логос ²⁰ ; Александр обладал прекрасными физическими способностями (характером) и этикой (образованием), которые позволили ему развить проницательный интеллект (логос) человека передового опыта.Кроме того, молодой король, казалось, придерживался модели, согласно которой превосходный человек — превосходный гражданин, причем эти две добродетели символизируют правителя в аристотелевской мысли, поскольку только этот тип правителя является «добрым и разумным» и может привести город-государство к его конечной цели — счастью. ²¹ Александр, очевидно превосходивший своих сверстников как по характеру, так и интеллектуально, и, несмотря на вспыльчивый характер и противоречивую личность (унаследованный от его семьи и из-за близости к матери), несмотря на его склонность к роскоши и удовольствиям, был блестящим политический правитель и верующий в добро и добродетель.Его политическая личность и политическое видение были чем угодно, но только не порождением ненасытного желания завоевать: верный своим македонцам — до самого конца — он оставался их партнером и соратником — даже когда он требовал от них поклонения — он открыто признавался свои ошибки, он жаждал мудрости и старался улучшить свой характер. ²² Используя свое знаменитое риторическое красноречие, которому позавидовали бы многие опытные ораторы и политики (Плутарх приписал ему политическое мастерство Перикла и благоразумие Фемистокла) ²³ , он попытался убедить, а не принуждать, тем самым показывая логос. высшее греческое изобретение.Более того, он верил в истину и никогда не ценил ее. Этот выдающийся аристотелевский человек, олицетворение аристотелевских добродетелей, имел собственное политическое видение, философа-царя: качество, также приписываемое Александру Плутархом, ²⁴ , поскольку, говоря словами Платона, его мысли и действия находились в полной гармонии. Верно, что он был наделен утонченной мыслью Философа-Короля, что особенно заметно в его решениях по вопросам культуры.Наконец, Александр, несмотря на свои характерные противоречия, был греком, наиболее верным своей культуре, поскольку он распространял по всему миру идею о том, что великие завоевания были бы лишены смысла, если бы они не сопровождались необходимостью консолидации культурных ценностей. ²⁵ И хотя Платону, кажется, не удалось убедить в правдоподобности того, что его республика станет осязаемой реальностью, Александру удалось продвинуть греческую цивилизацию, основав города, и он избавил людей от их дикой жизни, навязывая цивилизацию законов и принципов. ²⁶ В лице Александра греческий «выбор жизни» становится универсальным. Греческие философские изречения гениально превращаются в политический акт, используемый как средство обучения, и, таким образом, они снова обращаются в философию. То, что Афинский Акрополь был создан не для того, чтобы продемонстрировать богатство города, а как доказательство того, что красота была превыше всего для греков, можно сказать, что это был приоритетный проект Александра, то есть сделать его универсальным политическим. действовать, и именно это он и сделал.Философ — король в новой философии действия: хотя он не писал речей, не выдвигал аргументов в учебных заведениях и не защищал тезисы, Александр, тем не менее, может быть причислен к философам действия, подтверждает Плутарх, потому что философия оценивается через действия это «учить» может быть больше, чем слова. ²⁷

Если Александр управляет переходом от эпохи аристотелевского политического животного к эпохе индивидуальности, когда субъект берет ответственность за свою жизнь в свои руки и универсально развивает межсубъективные отношения со своими собратьями, тогда этому новому миру потребуется новая философия, новое политическое мышление, которое будет продвигать идеи коллегиальности и, почему бы не — впервые — послания любви, объединяющие людей. ²⁸ Зенон и стоики переняли позже (в ранний римский период) философское видение идеальной республики, в которой не было бы отдельных государств и где люди хотели бы чувствовать себя гражданами огромного города, но это время управляется новой властью, их свободной волей, а не законами государства. Универсальность, происходящая из старой теории циников, согласно которой они не принадлежат ни к какому государству, а являются гражданами мира, космополитами, приобрела значение политического «целого», что очень близко к образу универсального города, в котором Атрибуты гражданина расширяются после того, как ему удалось выжить в перетягивании каната между дружбой и индивидуальностью.

Но самая важная идея для этой статьи состоит в том, что концепция универсального преобладания греков не исходит исключительно от Александра: скорее, пророчески, в книге 7 своей Политика Аристотель написал: «Греция, который находится между ними (Европой и Азией), также носит промежуточный характер. Следовательно, он остается свободным и управляется лучше всех людей, и, если бы его можно было объединить в одно государство, он смог бы править миром ». ²⁹ В этом очень важном и тем не менее забытом отрывке Аристотель либо предвидит развитие политической истории из-за господства Александра, либо позволяет своим читателям понять, что именно он вдохновил Александра на видение единства между греческими городами и городами. будущее всеобщее правление греков. Хотя Аристотель, кажется, не понимает, что проблема воинственности в греческом мире заключалась в самой самодостаточности города-государства, он ясно провозглашает необходимость политического единства среди греков.Александр, как превосходный политический человек, неутомимый и обладающий очень острым умом, глубоко осознавал основополагающую проблему города-государства и взялся за нее с уникальной решимостью, создавая и объединяя «города», в сфере которых новые политические качества будут воспроизведены. Вышеупомянутые предложения Аристотеля представляют собой набросок мира Александра в миниатюре. Если Политика была завершена в 336 г. до н.э., то есть до начала похода Александра, ³⁰ , то Александр снова последовал за Аристотелем.В этом свете замечание Плутарха о том, что Александр начал войну, «больше веря в силу учения Аристотеля, чем в средства, унаследованные им от своего отца Филиппа», приобретает новый смысл. ³¹

Ссылки

1. Плутарх, Мораль, состояние Александра Α΄ 329.
2. Иоганн Густав Дройсен, Александр Македонский , греческий перевод, введение, комментарий, Ренос Апостолидис, критическое издание Irkos and Станди Апостолиди, Eleftherotypia, Афины 1933, стр.663.
3. П. М. Фрейзер, Города Александра Великого , Кларендон Пресс-Оксфорд, 1996, стр. 1-3, 240-243. Плутарх упоминает, что было более семидесяти Александрий (см. Выше, 328e).
4. См. Также Плутарх, Удача Александра Великого , Α΄, 331Ε
5. Также, как Александр потратил 10000 талантов на восстановление поврежденных храмов в Греции. См. Johann Gustav Droysen, История Александра Великого , греческий перевод, введение, комментарий, Renos Apostolidis, критическое издание Irkos и Standi Apostolidi, Eleftherotypia, Athens 1933, p.654. Плутарх сообщает, что Александр дал Пиррону из Гелии 10000 золотых монет, он послал пятьдесят талантов ученику Ксенократа Платона и назначил Онесикрита, ученика Диогена Киника, главнокомандующим его флотом (см. Выше, 331).
6. enoist-Mechin, Alexandre le grand, Clairefontaine, Lausanne, 1964, σελ.193.
7. enoist-Mechin, Alexandre le grand, Clairefontaine, Lausanne, 1964, p.192.
8. Аристотель , Политика , 1253a2-5.
9. Аристотель , Политика , 1253a19-20, 1253a25-28.
10. Аристотель , Политика 1252b 28-31, 1253a 30-39.
11. Аристотель , Политика 1280a 31-32, 1280 b 34-35, 1280 b 40-41.
12. Аристотель , Политика 1278b 22-26. Он отмечает, что «хорошая жизнь — цель всех и каждого». Также , см. Политика 1331b 40-41. И Политика 1337a34-35.
13. Аристотель , Политика 1282b 19.
14. Аристотель , Политика 1323b31-34 Не может быть прекрасного поступка со стороны человека или города, если бы оно не было совершено добродетелью и благоразумием. Также 1324a 12-14.
15. Аристотель , Политика, 1279 a22-23: «… город — это товарищество свободных людей».
16. Аристотель , Политика 1280b 39-40.
17. Аристотель , Политика , 1297b6-7.
18. Бенуа-Чехин, там же, стр. 188–189. Также , Политика 1337a 11-32.
19. См. Tarn-Griffith, Hellenistic Civilization , University softbacks, Methuen: London, 3 ^rd edition, London 1952, p.122. Согласно Тарн-Гриффит, это, возможно, первый раз, когда мировое сообщество сталкивается с этой концепцией до христианской эры.
20. Аристотель , Политика 1332a40-41.
21. Аристотель , Политика 1277a 1-5, 14-16, 20-25, 1278 b 1-6.
22. См. Плутарх, там же, 328а «Мудрость, полученная из философии, была истинным достоянием, как и храбрость, отвага и великодушие…».
23. Plutarch, как указано выше Β΄343Α
24. enoist — Mechin , Alexandre le grand , Clairefontaine, Lausanne, 1964, p.190.
25. enoist — Mechin, Alexandre le grand , Clairefontaine, Lausanne, 1964, p.191.
26. Плутарх, Мораль , там же, 328 E-F.
27. Плутарх, Мораль , там же, 328A-B. Также там же, 330e., 332dF. Что касается добродетели Александра, Плутарх пишет, что в Александре можно увидеть военную доблесть, соединенную с милосердием, силу с красотой, щедрость в сочетании с разумной экономией, гнев с терпимостью, эрос с умеренностью… (там же, Α332D).
28. Тарн и Гриффит, там же, стр.79.
29. Аристотель , Политика 1327b29-32. «То, что находится между ними (Европой и Азией), тоже носит промежуточный характер. Следовательно, он остается свободным и управляется лучше всего из всех людей, и, если бы он мог быть сформирован в одно государство, он смог бы править миром ». Аристотель с большой проницательностью указывает на проблему гражданских войн и воинственного отношения греческих городов, но, похоже, не осознает тот факт, что структура города-государства и, в основном, предполагаемая самодостаточность греческих городов были причинами проблемы разделения.В приведенном выше отрывке он очень ясно излагает теорию влияния географического фактора на людей; эта теория была первоначально разработана Гиппократом в его трактате о воздухе, водах и местах. (Комментарий П.Лекацаса, Политика , там же, с.664).
30. См. Предисловие Г. Тордатос к Аристотелю, Конституция Афин, перевод — комментарии Г. Котциулас, Заксаропулос, стр.11.
31. Плутарх, Мораль, Удача Александра, Α΄ 327,4.

Библиография

• Аристотель: Политика, перевод Т.А. Синклер, переработанный и представленный Тревором Дж. Сондерсом, Penguin books, Лондон, 1992.
• Аристотель, Афинская конституция, перевод и комментарии Г. Котциулас, Афины, Захаропулос.
• enoist — Mechin , Alexandre le grand , Clairefontaine, Lausanne, 1964.
• Burns. Т., «Аристотель», в Дэвиде Баучере и Поле Келли (ред.) Политические мыслители: от Сократа до настоящего времени , Oxford University Press, Oxford 2003.
• Droysen, JG, История Александра Великого , греческий перевод, введение, комментарий, Renos Apostolidis, критическое издание Irkos и Standi Apostolidi, Eleftherotypia, Athens 1933.
• Fraser, PM, Города Александра Великого , Clarendon Press, Oxford 1996.
• Mulgan, RG, Политическая теория Аристотеля: Введение для студентов политической теории, Clarendon Press, Oxford 1977.
• Плутарх, Мораль, Удача Александра, Георгиадис, Афины 2003 .
• Plutarch, Moralia, Franc Cole Babbitt, 1927.
• Ross WD, Aristotelis Politica, Oxford Classical Texts, Oxford 1978.
• Rackham H., Aristotle , Politics, Loeb Classical Library, Harvard University Press, Лондон 1998.
• Roberts, J., Routledge Philosophy Guidebook to Aristotle and the «Politics» , Routledge, London 2009.
• Tarn and Griffith, Hellenistic Civilization , University softbacks, Methuen: London, 3 ^rd edition , Лондон, 1952 г.
• Никомахова этика , пер. автор: J.A. К. Томсон, отредактированный с примечаниями и приложениями Хью Треденника, Введение и дополнительное чтение Дж. Барнса, Penguin Books, Лондон 2004.

Благодарность

Эта краткая статья была представлена ​​в качестве объявления на 30-й Международной философской конференции 20 -26 июля 2018 г., конференц-зал Pythagorion, остров Самос, Греция. Его тема — « Полис, космополис и глобализация».

Центр Апейрона , 2019

Плутарх об Александре и Аристотеле

Александр получил образование у великого философа Аристотеля из Стагиры. Школу в Миезе все еще можно посетить (немного восточнее и ниже современной Наусы). Греческий писатель Плутарх Херонейский описывает школу в разделах 7-8 своего Жития Александра .

Перевод был сделан г-ном Эвелином и принадлежит серии Драйден.

---

Александр и Аристотель

[7.4] В качестве места для занятий и упражнений он назначил храм нимф близ Мьезы, где до сих пор показывают каменные троны Аристотеля и тенистые прогулки, которые он имел обыкновение совершать.

[7.5] Похоже, что Александр получил от него не только свои доктрины Мораль и Политики , но также кое-что из тех более трудных и глубоких теорий, которые эти философы, по тем самым именам, которые они им дали, исповедовали. для устного общения с посвященными и не давал многим познакомиться.

[7.6] Ибо, когда он был в Азии и услышал, что Аристотель опубликовал некоторые трактаты такого рода, он написал ему, используя очень простой для него язык в интересах философии, следующее письмо.

[7.7] Александр Аристотелю, приветствие. Вы плохо сделали, чтобы опубликовать свои книги устных доктрин; ибо в чем теперь мы превосходим других, если то, чему мы были особенно научены, было открыто для всех? Со своей стороны, уверяю вас, я был лучше других в знании того, что есть превосходного, чем в степени моей власти и владычества.Прощание.

[7.8] И Аристотель, успокаивая эту страсть к первенству, говорит, в свое оправдание, об этих доктринах как об опубликованных, так и не опубликованных:

[7.9] и, по правде говоря, его книги по метафизике написаны в стиле, который делает их бесполезными для обычного преподавания и поучительными только в виде памятных записок для тех, кто уже знаком с подобным обучением.

[8.1] Несомненно, именно Аристотелю он был обязан своей склонностью не только к теории, но также и к практике искусства медицины.Когда кто-нибудь из его друзей болел, он часто прописывал им диету и лекарства, соответствующие их болезни, как мы можем найти в его посланиях.

[8.2] Он от природы был большим любителем всех видов обучения и чтения; и Онисикрит сообщает нам, что он постоянно клал Гомера Илиаду , согласно копии, исправленной Аристотелем, называемой копией шкатулки, с кинжалом под подушкой, заявляя, что он считает ее совершенным переносным сокровищем всех военных достоинств и знаний.

[8.3] Когда он был в Верхней Азии, будучи лишенным других книг, он приказал Гарпалу прислать ему несколько; который снабдил его «Историей » Филиста , множеством пьес Еврипида, Софокла и Эсхила, а также некоторыми дифирамбическими одами, сочиненными Телестом и Филоксеном.

[8.4] Некоторое время он любил и лелеял Аристотеля не меньше, как он имел обыкновение говорить сам, чем если бы он был его отцом, объясняя это тем, что, как он получил жизнь от одного, так и другие научили его жить хорошо.

[8.5] ​​Но впоследствии, из-за некоторого недоверия к нему, но не столь сильного, чтобы причинить ему вред, его дружелюбие и дружелюбие к нему настолько ослабили свою прежнюю силу и привязанность, что стало очевидным, что он был отчужден от него. Однако его неистовая жажда и страсть к учебе, которые когда-то были имплантированы, все еще росли вместе с ним и никогда не угасали.

Эта страница была создана в 2000 году; последнее изменение 14 июля 2020 г.

Главная »Источники» Содержание »Плутарх» Александр Плутарха »Плутарх об Александре и Аристотеле

РСМД :: Аристотель и Александр: две точки зрения на глобализацию

Даже мэр в гоголевском генеральном инспекторе, не будучи самым острым орудием в сарае, признал, что Александр Македонский был героем, хотя и предостерег от доказательства этого утверждения уничтожением государственной собственности.Действительно, Александр Великий был первым, кто предпринял героический подвиг — объединить всю ойкумену, известную европейцам в 334–323 годах до нашей эры. Конечно, история знала великих завоевателей и до Александра, людей, которые основали огромные империи, но Александр заложил, если можно так выразиться, как материальные, так и идеологические и политические основы проекта глобализации в классической античности. Александр стал полностью космополитическим правителем в мировом масштабе.

Хорошо известно, что Александр был наставником и наставником Аристотеля, величайшего философа классической античности, который оказал очень важное влияние на формирование личности будущего македонского царя и вдохновил его на великие дела.Согласно Плутарху, Александр сказал, что он был обязан своему отцу своей жизнью, и он был обязан Аристотелю достоинством своей жизни. Менее известен тот факт, что взгляды двух провидцев на конкретные пути объединения человечества не были идентичными, и с течением времени они стали все больше и больше расходиться. Прямая и косвенная полемика Александра и Аристотеля не прекратилась со смертью Великого Царя. Так или иначе, он продолжился позже, когда привлек новых участников, и остается актуальным даже сейчас.Сегодня, когда мы являемся свидетелями явно назревающего кризиса глобализации и когда партикуляристские и традиционалистские настроения набирают силу во всем мире, было бы полезно еще раз вернуться к этой полемике.

Долгое время греческие города-государства считали идею политического объединения Эллады еретической, неосуществимой и вообще абсурдной. Ревно охраняемая независимость отдельных городов-государств и их взаимная жестокая конкуренция рассматривались как неотъемлемые черты греческой цивилизации, ключевой источник ее жизнеспособности и свидетельство ее превосходства над соседними варварскими государствами.Подобно итальянским городам эпохи Возрождения, греческие города-государства соперничали друг с другом с точки зрения богатства своих граждан, мудрости своих правителей и достижений своих архитекторов, скульпторов, ораторов, философов, поэтов и драматургов.

Вперед ветры разносили греческие корабли, как споры какого-то фантастического растения, вдоль всего побережья Средиземного и Черного морей. Эти споры произвели удивительные ростки: новые колонии, которые легко адаптировались к любым местным условиям, успешно сотрудничали с местными племенами и обогатили общую греческую культуру.Никто не видел смысла дополнять это бесспорное культурное единство политическим союзом.

Ситуация стала меняться после греко-персидских войн 500–449 гг. До н.э. С одной стороны, эти войны привели к беспрецедентному росту пан-греческого патриотизма. С другой стороны, они ясно продемонстрировали несовершенство структуры греческого мира, состоящего из городов-государств. Вскоре после триумфальных побед над Дарием Великим и Ксерксом Эллада вступила в длительный период политического и военного противостояния Афин и Спарты, подпитываемого щедрыми вливаниями персидского золота.Стареющая и ослабевающая Персия не хотела рисковать новым вторжением, но она искусно настраивала греческие города друг против друга, поддерживая слабых и угрожая сильным, поощряя конфликты и расстраивая союзы. Эта бесславная эпоха завершилась разрушительной Пелопоннесской войной (431–404 гг. До н.э.), которая навсегда подорвала могущество Афин.

История развивается по спирали. В некотором смысле глобальная ситуация сегодня похожа на ситуацию в древнем мире вскоре после смерти Александра Великого.С одной стороны, мы видим много признаков того, что глобализация переживает кризис: международная торговля, прямые иностранные инвестиции, международная миграция и т. Д. Падают. Повсюду подчеркивается важность национального суверенитета и национальной идентичности, влияние политических сил, отстаивающих традиционные ценности и традиционный образ жизни, растет. Приоритеты глобализации заменяются приоритетами регионализации. Амбициозные долгосрочные имперские планы уступают место ситуативным и в высшей степени прагматичным планам, ориентированным в основном на внутреннюю аудиторию, а не на мир в целом.Насколько мы можем судить, тенденции деглобализации получили широкое распространение и не будут обращены вспять в обозримом будущем.

С другой стороны, было бы неправильно говорить, что «глобализация закончилась». Мир становится меньше. Технологический прогресс упрощает глобальную коммуникацию и снижает затраты на реализацию географически распределенных проектов. Бремя общих проблем оказывает все большее давление на все страны — проблемы, начиная от растущей нехватки ресурсов и заканчивая ускорением изменения климата.Дело в том, что первая волна глобализации конца 20-го ^-го -го до начала 21-го ^-го Крах столетия не обязательно означает, что человечеству не придется столкнуться со второй волной или что к ней не нужно готовиться.

Исторически сложилось так, что диадохи были в проигрыше, потому что они позаимствовали наиболее очевидные и наименее продуктивные идеи Аристотеля и Александра. Они взяли политический партикуляризм и панэллинистический национализм Аристотеля, а также деспотический и высокоцентрализованный стиль правления Александра.И хотя большинство соратников Александра были замечательными людьми, ни Селевк, ни Птолемей, ни Пердикка, ни Антигон, ни Евмен не могли сравниться с царем с точки зрения его личности и его неиссякаемой энергии. Таким образом, эллинистические государства Восточного Средиземноморья были внутренне нестабильными и в конечном итоге пали в руки Рима или Парфии.

Решение задачи, с которой человечество сталкивается более 2000 лет, требует подходов, диаметрально противоположных тем, которые выбирают диадохи.Как совместить самые революционные и сложные элементы программ глобализации двух великих деятелей классической античности? Как мы можем совместить глобальный универсализм и благородный идеализм Александра с рациональной демократией и политическим плюрализмом Аристотеля? Решение этой исторической задачи откроет для нашего мира принципиально новые направления развития.

Даже мэр в гоголевском «» Генеральный инспектор , не будучи самым острым орудием в сарае, признал, что Александр Великий был героем, хотя и предостерег от доказательства этого утверждения путем уничтожения государственной собственности.Действительно, Александр Великий был первым, кто предпринял героический подвиг — объединить всю ойкумену, известную европейцам в 334–323 годах до нашей эры. Конечно, история знала великих завоевателей и до Александра, людей, которые основали огромные империи, но Александр заложил, если можно так выразиться, как материальные, так и идеологические и политические основы проекта глобализации в классической античности. Александр стал полностью космополитическим правителем в мировом масштабе.

Хорошо известно, что Александр был наставником и наставником Аристотеля, величайшего философа классической античности, который оказал очень важное влияние на формирование личности будущего македонского царя и вдохновил его на великие дела.Согласно Плутарху, Александр сказал, что он был обязан своему отцу своей жизнью, и он был обязан Аристотелю достоинством своей жизни. Менее известен тот факт, что взгляды двух провидцев на конкретные пути объединения человечества не были идентичными, и с течением времени они стали все больше и больше расходиться. Прямая и косвенная полемика Александра и Аристотеля не прекратилась со смертью Великого Царя. Так или иначе, он продолжился позже, когда привлек новых участников, и остается актуальным даже сейчас.Сегодня, когда мы являемся свидетелями явно назревающего кризиса глобализации и когда партикуляристские и традиционалистские настроения набирают силу во всем мире, было бы полезно еще раз вернуться к этой полемике.

Прорыв в греческой мысли

Долгое время греческие города-государства считали идею политического объединения Эллады еретической, неосуществимой и вообще абсурдной. Ревно охраняемая независимость отдельных городов-государств и их взаимная жестокая конкуренция рассматривались как неотъемлемые черты греческой цивилизации, ключевой источник ее жизнеспособности и свидетельство ее превосходства над соседними варварскими государствами.Подобно итальянским городам эпохи Возрождения, греческие города-государства соперничали друг с другом с точки зрения богатства своих граждан, мудрости своих правителей и достижений своих архитекторов, скульпторов, ораторов, философов, поэтов и драматургов.

Вперед ветры разносили греческие корабли, как споры какого-то фантастического растения, вдоль всего побережья Средиземного и Черного морей. Эти споры произвели удивительные ростки: новые колонии, которые легко адаптировались к любым местным условиям, успешно сотрудничали с местными племенами и обогатили общую греческую культуру.Никто не видел смысла дополнять это бесспорное культурное единство политическим союзом.

Ситуация начала меняться после греко-персидских войн 500–449 гг. До н.э. С одной стороны, эти войны привели к беспрецедентному росту пан-греческого патриотизма. С другой стороны, они ясно продемонстрировали несовершенство структуры греческого мира, состоящего из городов-государств. Вскоре после триумфальных побед над Дарием Великим и Ксерксом Эллада вступила в длительный период политического и военного противостояния Афин и Спарты, подпитываемого щедрыми вливаниями персидского золота.Стареющая и ослабевающая Персия не хотела рисковать новым вторжением, но она искусно настраивала греческие города друг против друга, поддерживая слабых и угрожая сильным, поощряя конфликты и расстраивая союзы. Эта бесславная эпоха завершилась разрушительной Пелопоннесской войной (431–404 гг. До н.э.), которая навсегда подорвала могущество Афин.

Отсюда растущая популярность панэллинистических идей, то есть идей о вступлении городов-государств в политические и военные союзы, запрещении войн между ними, координации их внешней и торговой политики.Знаменитый аттический ритор Исократ в своем знаменитом « Panegyricus » предложил наиболее общие очертания концепции панэллинизма, но Аристотель придал ей характерную полноту и глубину.

Панэллинизм определенно не провозглашал задачу построения эллинистической империи, основанной на персидской модели. Сама мысль о завоевании обширных земель, характерная для персидских царей или римских консулов, была чужда мировоззрению граждан городов-государств. Выбрав в качестве модели варварскую Персию, которую они неоднократно побеждали, греки предали бы саму сущность эллинизма.Скорее всего, они задумывались о создании того, что фактически составило бы аналог Европейского Союза классической эпохи, основанного на плюрализме ценностей и политических идей его участников, частичной передаче суверенитета «города-государства» коллегиальным органам управления. , добровольное самоограничение самых могущественных членов союза и т. д. Единство Эллады должно было быть скреплено наличием общей угрозы и, как мы бы сказали сегодня, экзистенциальным вызовом варварского Востока.

Отметим также, что объединение греческого мира, по мнению Аристотеля, не предполагало выравнивания систем управления в отдельных городах-государствах и не требовало единообразия ценностей (как это имеет место сегодня в Европейском Союзе). Философа интересовали не столько конкретные формы управления в городах-государствах, сколько их качество, и Аристотель видел главную проблему в подмене общественных интересов частными интересами правителей.Согласно Аристотелю, любая «истинная» конституция могла при определенных обстоятельствах выродиться в «девиантную»: монархия могла стать тиранией, аристократия могла стать олигархией, демократия могла выродиться в охлократию (власть мафии). Заслуга в том, что греческий философ имел гораздо более широкий взгляд на управление, чем большинство современных западных политиков.

«Война мести» как национальная идея

Мудрый и расчетливый царь Македонский Филипп сделал правильный выбор, выбрав наставника для своего сына и наследника.В юном князе Александре Аристотель нашел прилежного и внимательного ученика. Следует отметить, что в то время, как независимое государство на северо-восточной периферии Эллады, Македония находилась под мощным греческим культурным влиянием и активно участвовала в пангреческой политической жизни. После того, как Архелай перенес столицу из уединенного Эгая в прибрежную Пеллу, македонский двор часто посещали выдающиеся греческие мыслители. Великий Еврипид провел там свои последние годы, а в Пелле он написал и поставил свою знаменитую « Вакханки ».После знаменитой битвы при Херонеи (338 г. до н.э.), где отец Александра Филипп Великий ясно продемонстрировал превосходство македонской фаланги над любым другим военным формированием греческих гоплитов, царь окончательно утвердился в качестве гегемона года Эллады.

Каким бы непредубежденным он ни был, учитель Александра оставался в первую очередь стойким греческим националистом. В своей книге «Политика » Аристотель писал: «Те, кто живет в холодных странах, таких как север Европы, полны храбрости, но им не хватает понимания и искусства: поэтому они очень упорно держатся своей свободы; но, не будучи политиками, они не могут подчинить своих соседей своей власти: а азиаты, у которых быстро понимают и сведущие в искусствах, не хватает смелости; и поэтому всегда оказываются побежденными и рабами других: но греки, помещенные как бы между этими двумя границами, настолько разделяют их обе, что являются одновременно и храбрыми, и разумными; по этой причине Греция остается свободной и управляется наилучшим образом и способна управлять всем миром, если бы они договорились о единой системе политики.”

Вряд ли Аристотеля можно было назвать расистом в том смысле, в котором мы используем это слово сегодня. Он был готов признать бесспорные достижения творческого гения египтян, персов и даже скифов. Но идея «греческой исключительности» укоренилась в его сознании так же прочно, как идея «американской исключительности» укоренилась в умах многих современных консервативных политиков США. Оценив выдающиеся способности своего ученика, Аристотель настойчиво призывал Александра содействовать политическому объединению Греции, чтобы страна могла стать естественным центром ойкумены.

Аристотель считал, что Эллада, конечно же, не должна отказываться от своей миссии civilisatrice, , т.е. ее последовательных усилий по расширению среды обитания греческой культуры, эллинского языка, политических парадигм и образа жизни греческого ядра. Он также понимал, что полная «эллинизация» варварских племен невозможна из-за объективных препятствий на пути такой эллинизации. Аристотель считал, что естественная территория «греческой цивилизации» не выходила за пределы прибрежного Средиземного и Черного морей.Возвращаясь к нашей аналогии с Европейским Союзом, отметим, что, в отличие от стратегов ЕС в начале 21 ^-го годов, Аристотель ясно видел риски и опасности неконтролируемой экспансии эллинистического мира на соседние земли.

Аристотель никогда не сомневался в превосходстве греческой культуры и социальной структуры над всеми известными ему альтернативами. Следовательно, ему вряд ли пришла в голову идея глобального синтеза ценностей и культур, и еще более вероятно, что он полностью ею увлечен.Аристотель, по-видимому, не был особенно высокого мнения о Геродоте и не интересовался историей негреческого мира, что, безусловно, отрицательно сказалось на его восприятии варваров. Следует также добавить, что Аристотель был стойким защитником прав личности и моногамной семьи и столь же стойким противником деспотизма любого рода со стороны государства. Естественно, как и большинство просвещенных греков, он никогда не мечтал об «эллинистической империи», он только хотел видеть более гармоничное совпадение интересов независимых городов-государств.

По-видимому, в начале своих «славных дней» Александр придерживался примерно той же линии мышления, что и Аристотель. Мы могли бы спорить о том, в какой степени сын Филиппа, царя Македонии, и Олимпиады, принцессы Эпира на далекой периферии Эллады, мог считаться «истинным» греком, но нельзя отрицать его привязанность к греческой культуре. . Можно сказать, что он впитал эту культуру с рождения, и он почувствовал огромный нереализованный потенциал греческого мира, как корсиканский Наполеон Бонапарт, почувствовал нереализованный потенциал Франции или грузин Иосиф Джугашвили почувствовал потенциал России.Александр носил копию Илиады Гомера , исправленную Аристотелем и известную как « Илиада из сундука» во всех своих военных кампаниях, и хранил ее под подушкой.

Идея «войны мести» против Персии была прежде всего национальной идеей, призванной объединить греческий мир и вести его вперед. Последнее удалось Александру лишь частично: гордая Спарта отказалась участвовать в этом грандиозном предприятии. Многие в Афинах, включая непримиримого Демосфена, втайне надеялись на сокрушительное поражение македонского выскочки, и вплоть до смерти Дария III десятки тысяч греческих наемников сражались за Персию.Мы могли предположить, что изначально мотивы Александра были вполне «греческими»: месть за затянувшуюся персидскую экспансию, чувство «эллинского превосходства», генетическое презрение свободного эллина к восточным варварам. Последнее чувство, вероятно, было особенно остро у македонского царя, поскольку его политические противники часто обвиняли его в варварском происхождении.

Однако в дальнейшем греческое наследие стало лишь одним строительным блоком глобальной империи в видении Александра нового глобального мира.Это был, правда, самый ценный и важный, но не единственный. Король быстро перерос свои собственные первоначальные планы и парадигмы своего учителя: вместо последовательного греческого националиста он стал первым космополитом-универсалистом классической античности.

Ученик, который пошел дальше своего учителя

Скорее всего, мы никогда не узнаем, когда именно Александр начал отходить от ортодоксальных парадигм Аристотеля. Когда железная рука македонского царя объединила рушащийся греческий мир, его учитель мог только быть счастлив за своего ученика, даже если он наказывал его за его бесчинства и необоснованную жестокость, особенно за то, что он разрушил мятежные Фивы и продал всех их жителей. рабство (хотя формально решение о разрушении великолепного города было принято не самим царем Македонии, а его беотийскими союзниками).Когда началась «война мести» против Дария, учитель был бы доволен своим учеником: в целом великий замысел развивался в соответствии с планом Аристотеля.

Скорее всего, царь Македонии хотел, чтобы его учитель присоединился к нему в его походе на восток. Аристотель, однако, предпочел остаться в Афинах и послал своего племянника Каллисфена сопровождать Александра. Каллисфен стал первым летописцем империи Александра. Драматическая судьба этого выдающегося, хотя, казалось бы, чрезвычайно тщеславного и непростого человека — лучшая характеристика того, как изменился Александр по мере того, как его грандиозное предприятие осуществлялось.

Постепенно новый владыка Азии отходил от замыслов своего учителя. По всей видимости, «точка невозврата» была пройдена, когда после первых побед при Гранике (334 г. до н.э.) и при Иссе (333 г. до н.э.) Александр отверг предложение Дария III полюбовно разделить Персидскую империю вдоль Евфрата с ее западной частью. передается Александру. Если бы интересы царя Македонии ограничивались Средиземным морем, он поступил бы правильно, если бы без колебаний принял это щедрое предложение.В то время как его отец, Филипп Великий, поставил перед собой ближайшую цель отобрать у персов Малую Азию, Александру в придачу были предложены Сирия, Финикия и Египет. Что может быть лучшим завершением «войны мести»?

Такой конец войны был бы заслуженным триумфом царя Македонии. Александр мог вернуться в Пеллу и стать единоличным правителем всего Восточного Средиземноморья. Он мог бы навязать свои условия Коринфской греческой лиге.В этой ситуации сам Дарий был бы младшим, а не старшим партнером Александра. Аристотель, безусловно, одобрил бы такое решение. Однако для будущего владыки мира ограничиться Средиземным морем означало бы отказаться от своей исторической миссии. Он категорически отказался от предложения Дария, не послушался его советников и двинулся дальше на восток — в Персию, Бактрию, Согдию и Индию.

Даже во время своей египетской кампании (332 г. до н.э.) Александр продемонстрировал ясное намерение достичь хотя бы гармоничного сосуществования греческой и египетской культур.В лучшем случае он хотел осуществить плодотворный синтез двух культурных традиций. В Египте он продемонстрировал не просто религиозную терпимость, но и готовность принять местных богов в новый универсалистский пантеон будущей империи. Царь Македонии принял титул египетского фараона и провозгласил себя сыном Амона. Его склонность к синкретизму впоследствии проявлялась во всех его кампаниях, включая кампанию в Индии. Любопытно, что Александр доверил главные посты в управлении новой провинцией не своим верным, но несколько простоватым македонцам, а опытным египтянам и проницательным грекам.Это характерное проявление типичной меритократии короля. Наконец, на берегу западного канала дельты Нила он основал город Александрию, который вскоре стал, пожалуй, самым ярким символом древней глобализации, своего рода Сингапуром классической античности.

Затем произошла историческая битва при Гавгамелах (331 г. до н.э.), положившая конец спору между Александром и Дарием III по поводу владения Азией. Затем последовало триумфальное вторжение македонской армии в Вавилон и Сузы, пожар в Персеполе, который, вероятно, был намеренно устроен по приказу Александра (330 г. до н.э.), и официальное окончание «войны мести».Отныне новый царь Азии был не разрушителем Персии, а ее освободителем, не непримиримым противником империи Ахеменидов, а ее законным наследником. Александр наконец стряхнул остатки аристотелевского панэллинизма и двинулся вперед к новым, доселе неизвестным границам.

Каждый год Александр терял что-то из того, что мы сегодня назвали бы его македонской, греческой или средиземноморской идентичностью. Даже центром своей империи (традиционное понятие «столица» вряд ли применимо к государству Александра) он выбрал Вавилон, а не какой-то эллинистический город на побережье Средиземного моря.Высадившись на восточном побережье Геллеспонта, он никогда не вернется в Европу — ни в Грецию, ни тем более в Македонию.

Восточный деспотизм или просвещенный экуменизм?

Многие греческие критики Александра упрекали царя в том, что он поддался искушению стать восточным деспотом, тем самым отвергнув как суровые обычаи его македонских предков, так и изощренность эллинской культуры ради восточной роскоши и пышности персидских обычаев. .Были ли оправданы такие упреки? Безусловно, восточная роскошь оказала свое разлагающее влияние на Александра, хотя, насколько мы можем сказать, несмотря на его щедрые дары ближайшему окружению и его пристрастие к большим застольям, он в целом оставался равнодушным к материальным благам на протяжении всей своей жизни. Скорее всего, он был бы уязвим для цветистой восточной лести, точно так же, как он был бы уязвим для изощренных похвал, расточаемых ему его греческой тусовкой.

В любом случае, похоже, что Александра в первую очередь мотивирует не человеческая слабость, а его желание сделать человечество счастливым посредством синтеза Востока и Запада, греческой и персидской (а также египетской, бактрийской, индийской и других) культур.Отсюда массовые браки и его собственный брак с бактрийской принцессой Роксаной. Отсюда его желание поощрять миграционные потоки между наиболее удаленными регионами его постоянно растущей империи. Отсюда его желание создать поистине универсальный пантеон. Отсюда его «меритократическая» кадровая политика. В какой-то момент царь перестал быть одновременно македонцем и эллином и стал человеком мира, или, скорее, «сверхчеловеком мира». Хотя Аристотель мог понять и даже приветствовать отказ Александра от своей македонской идентичности, его отказ от своей эллинской идентичности автоматически превратил Александра в непримиримого противника философа.

Вот что сказал Плутарх, благосклонно относившийся к Александру: он «не правил греками, как ему советовал Аристотель, как умеренный князь, и не оскорблял варваров как абсолютный тиран; при этом он не заботился о первых, как о своих друзьях и прислуге, и презирал последних как простых животных и овощей; который наполнил бы его империю беглыми поджигателями и вероломными беспорядками. Но считая себя посланным с Небес в качестве общего посредника и арбитра всех народов и подчиняя силой тех, кого он не мог связать с собой честными предложениями, он трудился таким образом, чтобы подчинить все регионы, далекие и близкие, под одним и тем же. владычество.И затем, как в праздничном кубке, смешивая жизни, манеры, обычаи, брак — все вместе, он повелел каждому взять весь обитаемый мир за свою страну, в которой его лагерь и армия должны быть главной столицей и гарнизоном; что его друзья и родственники должны быть добрыми и добродетельными, а только порочные должны считаться иностранцами. Он также не хотел бы, чтобы греков и варваров отличали длинные одежды, мишени, ятаганы или тюрбаны; но что греки должны быть известны своей добродетелью и храбростью, а варвары — своими пороками и трусостью; и что их привычки, их диета, их брак и обычаи общения должны быть повсюду одинаковыми, связанными и объединенными узами крови и залогами потомства.”

В свое время король Филипп предлагал греческим городам такие отношения, при которых не было бы ни победителей, ни побежденных, первых и последних, вождей и последователей. Александр предложил то же самое персам и другим покоренным народам. Ясно, что и отец, и сын считали себя высшими арбитрами и гарантами такого союза. Однако в то время как отец ставил перед собой задачу объединить Элладу (и здесь он был вполне заодно с Аристотелем), сын мечтал объединить человечество, и в таком союзе греческая цивилизация могла в лучшем случае претендовать на звание primus inter pares .Отдельные люди неизбежно заплатили бы за этот союз, отказавшись от своей личной свободы: конечно, во имя великой цели.

Король никогда не щадил себя, и было бы странно ожидать, что он захочет пощадить других. Было бы справедливо сказать, что завоевания Александра привели не столько к освобождению побежденных, сколько к порабощению победителей. И первый, и последний должны были стать помощниками царя, послушными проводниками его божественной воли.И это относилось не только к высшей военной и политической элите империи, но также к тысячам и даже десяткам тысяч греков и македонцев, которых Александр оставил укомплектовать отдаленные гарнизоны на окраине ойкумены с небольшими шансами на возвращение. дом.

Аристотелю, наблюдавшему за деятельностью Александра из далеких Афин, это не могло не понравиться. Возможно, он мог бы простить своего ученика за неизбежное ограничение свободы его подданных, но он никогда не мог простить ему отказ от панэллинизма.Последовательное осуществление великого плана Александра неумолимо приведет к растворению любимой Аристотеля Эллады в совершенно новой, универсальной глобальной цивилизации. Даже в чисто демографическом плане массовое перемещение наиболее амбициозных, энергичных и многообещающих молодых людей из Европы в Азию «в поисках удачи и звания» грозило долгосрочными негативными последствиями для развития Греции, которое было бы обречено на депопуляцию и жалкое существование на окраине империи.

Вдобавок бесконечная территориальная экспансия греческой культуры неизбежно привела к ее упрощению и вульгаризации — от универсализации классического греческого языка и его преобразования в имперский «койне» до вырождения классической греческой архитектуры. Даже поверхностное сравнение огромных и роскошных эллинистических построек на Востоке с лучшей архитектурой «периода высокой классики» в Греции убедительно показывает, что размер не всегда имеет значение.Александр, как и многие деспотические правители до и после него, поддавался соблазнам гигантомастии и одобрял колоссальные и зачастую безвкусные проекты. Эту тенденцию в строительстве продолжили диадохи, сменившие Александра.

Аристотель, конечно, внимательно следил за движениями своего ученика. Аристотель, возможно, был далеко, но его племянник Каллисфен вел подробный отчет о кампаниях Александра и, пользуясь своим положением рядом с королем, никогда не упускал случая напомнить ему о возвышенных идеалах панэллинизма.Походки Каллисфена привели сначала к взаимной горечи, а затем и к откровенным разногласиям. Первый летописец Александра сначала попал в немилость, а затем оказался в цепях. Он не вернулся из индийской кампании — либо умер от какой-то болезни, либо был убит по приказу Александра.

Мы могли только догадываться о реакции Аристотеля на пышную коллективную свадьбу, которую Александр провел в Сузах для своих македонских соратников и дочерей иранской знати.Эта церемония противоречила основным убеждениям философа, касающимся культурной несовместимости греков и персов, права человека на собственный выбор и моногамной семьи (у многих македонских ветеранов дома были жены и дети). В данном конкретном случае Александр действовал не как просвещенный правитель, а как отстраненный животновод, экспериментирующий с новой породой людей для своей империи.

Греческий философ, должно быть, был еще больше напуган событиями, произошедшими в Описе, когда после восстания его македонских ветеранов Александр заявил, что готов распустить свою старую македонскую армию.Передав военное командование своим бывшим врагам, он приказал собрать новую армию из людей Востока, включая фалангу, кавалерию и даже отряд королевской гвардии. Конечно, македонцы были вынуждены просить царя о прощении, но его готовность доверить свою судьбу и судьбу своего государства азиату заставила бы содрогнуться любого панэллиниста.

У Аристотеля хватило здравого смысла, чтобы не ссориться со всемогущим царем. Историки утверждают, что он даже принял очень щедрый дар Александра в 800 талантов для учебы.Однако идеологические разногласия между учителем и учеником были слишком очевидны, чтобы их можно было скрыть. Когда Александр умер, Аристотель был среди людей, подозреваемых в отравлении Великого Царя. Обвинения, выдвинутые против философа, остались бездоказательными и не имели для него серьезных последствий. Но вполне возможно, что, когда Аристотель узнал о смерти своего ученика, он вздохнул с облегчением. Возможно, человечество, по крайней мере его греческая часть, было готово к философии Аристотеля, но человечество, и особенно его греческая часть, явно не было готово к осуществлению политической программы Александра.

Партикуляризм наносит ответный удар?

Трудно сказать, как бы развивалась мировая история, если бы Александр прожил долгую жизнь. Он, вероятно, аннексировал бы Аравию без особого труда и в очень короткие сроки. Подготовка к походу была почти завершена. Он, вероятно, нацелился бы на Западное Средиземноморье, где Сиракузы, Карфаген и Рим вряд ли смогли бы остановить победоносный марш великого полководца и где его завоевания, вероятно, предотвратили бы разрушительные Пунические войны в будущем.Через некоторое время Александр, вероятно, снова нацелился бы на Восток и продолжил бы незаконченное завоевание Индии, он также исследовал бы бассейн Индийского океана, который всегда манил его. Мы не можем исключить возможность того, что Александр, в своем стремлении к мировому господству, достигнет западных границ Китая, который в то время был раздираем непрекращающимися междоусобными конфликтами периода Воюющих царств.

Ясно одно: независимо от географического приоритета его будущих кампаний, Александр никогда бы не вернулся к идеям панэллинизма и философии Аристотеля.Он продолжал бы строить и укреплять свою космополитическую империю, смешивать народы и этносы, основывать новые города и укреплять торговые пути. Можно предположить, что гений великого царя проявился бы в его государственном строительстве так же ярко, как он проявился в его многочисленных победоносных битвах. Однако судьба распорядилась, чтобы Александр потратил большую часть своей сверхъестественной творческой энергии на уничтожение старого, а не на строительство нового.

Великий завоеватель умер в возрасте 33 лет, так и не завершив многие из своих начинаний и не укрепив основы своей универсалистской империи.Силы партикуляризма постепенно начали подавлять идеи универсализма. Менее чем через 20 лет после смерти Александра великая империя распалась на независимые государства, вступившие в ожесточенное противостояние друг с другом. Стоит отметить, что быстрее всего великая империя разрушалась на ее восточных окраинах — в Индии, Бактрии и Согдии. Центр постимперской политической активности явно смещался на запад, от сердца Азии к восточному побережью Средиземного моря. Малая Азия, Сирия и Египет стали основными районами греческой колонизации и основными центрами эллинизма в Азии.

В какой-то степени можно сказать, что Аристотель окончательно победил Александра. Или, другими словами, Филипп Македонский победил своего великого сына. Граница между Востоком и Западом не была устранена, а перенесена с Эгейского моря на Евфрат. Эллинистические государства династии Птолемеев (Египет) и Империи Селевкидов (Сирия) преуспели там, где потерпела поражение в Греции: они преодолели партикуляризм местного полиса. Европейские иммигранты, переезжавшие в Александрию или Антиохию, больше не считали себя афинянами, спартанцами или македонцами: все они были эллинами, разделявшими общую культуру и исторические традиции.Однако ни империя Селевкидов, ни династия Птолемеев не смогли гармонично объединить западных иммигрантов и жителей Востока в одном «плавильном котле»: во всех государствах диадохов эллины составляли привилегированный класс людей, занятых в управлении или торговле, которые мало общались с коренное население.

Однако не осуществились и планы Аристотеля относительно самой Греции. Города-государства никогда не образовывали какой-либо Европейский Союз классической античности.Их политическая борьба и военные конфликты продолжались, а сама Греция стала ареной конфронтации между более крупными греческими государствами. Спустя сто лет после смерти Александра Римская империя начала с возрастающей наглостью вмешиваться в дела Греции, а еще через 50 лет (146 г. до н.э.) на территории Греции была основана римская провинция Ахея.

Естественно, влияние проекта Александра на древний мир не ограничивалось возникновением или упадком конкретных государств.Элементы эллинизма как образа жизни и культурного явления прочно закрепились на огромных пространствах Европы, Азии и Африки, то есть за пределами самих эллинистических государств. Границы ойкумены постепенно отодвигались, появлялись новые торговые пути, процветали торговые города. Эстафету глобализации подхватили римские консулы, а затем римские императоры, которые претворили в жизнь многие из нереализованных планов Александра.

Однако даже имперский Рим с его вопиющим космополитизмом и колоссальным географическим масштабом оставался в основном западной империей на пике своего могущества.Римским орлам не суждено было достичь городов Индии и пустынь Средней Азии. Аннексия императором Траяном Южной Месопотамии и Ассирии (115 г. н.э.) оказалась очень недолгой: всего несколько лет спустя его преемник Адриан был вынужден отказаться от этих завоеваний. В течение многих лет Евфрат служил границей, разделяющей западную и восточную цивилизации. Устойчивого синтеза между Востоком и Западом в конечном итоге не удалось материализовать даже в пределах Римской империи: центробежные силы взяли верх, и в конечном итоге исторические траектории Рима и Константинополя навсегда разошлись.Возникновение и географическая экспансия ислама в конечном итоге зафиксировала границу между Востоком и Западом.

Произвольные исторические аналогии

История развивается по спирали. В некотором смысле глобальная ситуация сегодня похожа на ситуацию в древнем мире вскоре после смерти Александра Великого. С одной стороны, мы видим много признаков кризиса глобализации: международная торговля, прямые иностранные инвестиции, международная миграция и т. Д., падают. Повсюду подчеркивается важность национального суверенитета и национальной идентичности, влияние политических сил, отстаивающих традиционные ценности и традиционный образ жизни, растет. Приоритеты глобализации заменяются приоритетами регионализации. Амбициозные долгосрочные имперские планы уступают место ситуативным и в высшей степени прагматичным планам, ориентированным в основном на внутреннюю аудиторию, а не на мир в целом. Насколько мы можем судить, тенденции деглобализации получили широкое распространение и не будут обращены вспять в обозримом будущем.

С другой стороны, было бы неправильно говорить, что «глобализация закончилась». Мир становится меньше. Технологический прогресс упрощает глобальную коммуникацию и снижает затраты на реализацию географически распределенных проектов. Бремя общих проблем оказывает все большее давление на все страны — проблемы, начиная от растущей нехватки ресурсов и заканчивая ускорением изменения климата. Тот факт, что первая волна глобализации конца 20-го ^-го -го до начала 21-го ^-го века рухнула, не обязательно означает, что человечеству не придется столкнуться со второй волной или что нет необходимости к ней готовиться.

Исторически сложилось так, что диадохи были в проигрыше, потому что они позаимствовали наиболее очевидные и наименее продуктивные идеи Аристотеля и Александра. Они взяли политический партикуляризм и панэллинистический национализм Аристотеля, а также деспотический и высокоцентрализованный стиль правления Александра. И хотя большинство соратников Александра были замечательными людьми, ни Селевк, ни Птолемей, ни Пердикка, ни Антигон, ни Евмен не могли сравниться с царем с точки зрения его личности и его неиссякаемой энергии.Таким образом, эллинистические государства Восточного Средиземноморья были внутренне нестабильными и в конечном итоге пали в руки Рима или Парфии.

Решение задачи, с которой человечество сталкивается более 2000 лет, требует подходов, диаметрально противоположных тем, которые выбирают диадохи. Как совместить самые революционные и сложные элементы программ глобализации двух великих деятелей классической античности? Как мы можем совместить глобальный универсализм и благородный идеализм Александра с рациональной демократией и политическим плюрализмом Аристотеля? Решение этой исторической задачи откроет для нашего мира принципиально новые направления развития.

«Аристотель убил Александра Великого?» Калверт обсуждает

Доцент истории рассказал об отношениях ученика и учителя между Александром Великим и Аристотелем на лекции на прошлой неделе. Collegian Archives

Убил ли Аристотель Александра Великого? — спросил адъюнкт-профессор истории Кеннет Калверт во время своей лекции в университетском городке.

В четверг, 25 октября, Калверт рассказал об Александре и его убывающей верности своему учителю Аристотелю, а также о греческих идеалах во время его вторжения в Персию.Калверт проследил эволюцию Александра от молодого ученика Аристотеля до лидера империи.

Калверт начал с объяснения того, что, хотя Аристотель был учителем и философом, он не ограничивал себя этой сферой влияния.

«Мы часто думаем о нем как о просто философе, но помним, что он также заинтересован в применении», — сказал Калверт. «Он активен политически. Вы должны помнить об этом, отвечая на этот вопрос ».

По словам Калверта, от Аристотеля Александр перенял многие классические греческие идеи о государственной мудрости, политических системах и о том, как жить хорошей жизнью.Он сказал, что думать об Александре как об «своего рода мускулистом болване» — неправильно.

«Это был умный человек, — сказал Калверт. «Он сильно и хорошо пил от Аристотеля. Он усвоил уроки ».

Эти идеи, однако, вскоре исчезнут из парадигмы Александра, когда он начнет свое вторжение в Персию с союзом греческих городов-государств под названием «Коринфская лига».

Калверт сказал, что после победы над Дарием III в битве при Гавгамелах Александр начал меняться.

«По мере того, как они продвигаются дальше на восток, мы видим, что здесь происходят преобразования», — сказал он. «Александр, кажется, пропитался персидской культурой великого царя, вдыхая воздух».

Александр продолжит ассимилироваться с идеями персидской монархии, которая считает лидеров сродни богам, сказал Калверт. Это было бы резким контрастом с греческими идеями лидерства, которые подчеркивают умеренность и мудрость, отвергая идею монарха как бога.

Объятия силы Александра вбили бы клин между мужчинами.

«Его дружба с философом утратила свою изначальную теплоту и привязанность, и это было явным доказательством отчуждения, развившегося между ними», — сказал Калверт. «Александр начинает восставать против Аристотеля и тех самых принципов и добродетелей, которым они его учили».

Чтобы ответить на свой вопрос, Калверт неопределенно намекнул, что Аристотель мог быть причастен к смерти Александра, предположив, что сын друга Аристотеля Антипатр мог доставить яд, который, по слухам, убил Александра в те дни.

«С помощью человека, который очень хорошо знает медицину, яды и ботанику, Аристотеля, они могли убить этого человека, который просто выходил из-под контроля», — сказал Калверт.

Старший Келли Салливан сочла эту лекцию особенно полезной для понимания того, как философия может влиять на монархов, и «связи между учением Аристотеля и деволюцией Александра».

«Мне показалось захватывающим видеть эту философию в действии и то, как она влияет на королей», — сказал Салливан.

Отвечая на вопрос лекции, младший Брайан Фреймут нашел ответ Калверта «заманчиво правдоподобным».

Фреймут далее прокомментировал использование Калвертом повествования в лекции.

«Он переплел это с более общей философией деспотизма, которая продемонстрировала, как недостаток смирения неизбежно извращает умы даже самых волевых правителей», — сказал Фреймут.

Независимо от степени причастности Аристотеля к смерти Александра, Калверт во многом приписывал их роль в истории.

«Аристотель и Александр, они умирают, и они понятия не имеют, что они сделали для мира, но они изменили его», — сказал Калверт. «То, что создали Александр и Аристотель, даже несмотря на то, что это не закончилось хорошо, изменило мир, и мы не были бы собой без них».

Кем был Аристотель? (Космология: Идеи)

Аристотель

Аристотель был сын личного врача царя Македонского, бедной страны непокорной люди на северной окраине греческого полуострова.Когда ему было 17, в 367 г. Аристотель отправился на юг, в Афины. Там он провел следующие 20 лет учится в Платоновской академии. Между тем, вернувшись в Македонию, Филипп II заявил, что трон в 359 г. и постепенно расширял свое правление. Афины остались его главный противник. Антимакедонские настроения в Афинах в сочетании с настроениями Платона. смерть в 347 г. побудила Аристотеля покинуть Афины. В Малой Азии он основал новая академия под патронатом местного правителя, чей 18-летний приемная дочь Аристотеля вышла замуж.Из его более позднего описания идеальный возраст для вступления в брак — 37 лет для мужчины и 18 лет для женщины, это Можно сделать вывод, что добровольное изгнание Аристотеля из Афин не было несчастный. В 342 году Аристотель вернулся в Македонию, чтобы наставлять сына Филиппа, Александр. Филипп завершил завоевание Греции в 338 г. убит в 336. Александр занял трон, а Аристотель вернулся. Афинам комфортно на стороне победителей.Пока Александр был завоевывая Ближний Восток, он не забыл отправить обратно в Афины заводы, животных и вавилонские астрономические записи для изучения Аристотелем. Когда Александр Македонский умер, в 323 году Аристотель снова ушел в добровольную изгнание. Он умер год спустя, в 322 году.

Александр Великий: факты, биография и достижения

Александр Великий был королем Македонии, завоевавшим империю, простирающуюся от Балкан до современного Пакистана.

Александр был сыном Филиппа II и Олимпиады (одной из семи или восьми жен Филиппа). Его воспитали с верой в то, что он был рожден от Бога. «С самых ранних дней Олимпиада поощряла его верить в то, что он был потомком героев и богов. Ничто из того, что он сделал, не могло поколебать эту веру», — пишет профессор классиков колледжа Уэлсли Гай Маклин Роджерс в своей книге «Александр» (Random House , 2004).

«Личность Александра Великого была парадоксальной, — сказала LiveScience Сьюзен Абернети из независимого писателя-историка.«У него была большая харизма и сила личности, но его характер был полон противоречий, особенно в его более поздние годы (когда ему было чуть больше тридцати). Однако у него была способность мотивировать свою армию на то, что казалось невозможным».

Александр был провидцем, — сказал Абернети. Его способность мечтать, планировать и разрабатывать стратегию в больших масштабах позволила ему выиграть множество сражений, даже когда он был в меньшинстве. Это также помогло мотивировать его людей, которые знали, что они были частью одного из величайших завоеваний в истории.

Александр мог быть вдохновляющим и смелым, — продолжил Абернети. Он был предан обучению своих людей, награждая их почестями и трофеями, и вступал в битву вместе с ними, что укрепляло их преданность и уверенность. «Тот факт, что Александр был молод, красив и чуток, только помогал увеличить его влияние на своих солдат и подданных», — сказала она.

Тем не менее, несмотря на его военные достижения, древние записи говорят, что он не смог заслужить уважение некоторых своих подданных и, более того, он приказал убить некоторых из самых близких ему людей.

Александр князь

Александр родился около 20 июля 356 года до нашей эры в Пелле, административной столице Македонии. Его отец часто уезжал, завоевывая соседние территории и подавляя восстания. Тем не менее, король Македонский Филипп II был одним из самых влиятельных образцов для подражания для Александра, сказал Абернети. «Филипп добился того, чтобы Александр получил примечательное и важное образование. Он организовал для Александра наставничество у самого Аристотеля… Его образование проникло в него любовью к знаниям, логике, философии, музыке и культуре.Учения Аристотеля [позже помогут] ему в обращении с его новыми подданными в империях, которые он вторгся и завоевал, позволяя ему восхищаться и поддерживать эти разрозненные культуры ».

Александр наблюдал за кампанией своего отца почти каждый год и одерживал победу после победа. Филипп преобразовал македонскую армию из граждан-воинов в профессиональную организацию. Филипп получил серьезные ранения в бою, такие как потеря глаза, сломанное плечо и искалеченная нога. командир.«

Профессор Кембриджского университета Пол Картледж пишет в своей книге« Александр Великий »(MacMillan, 2004), что Филипп решил оставить своего 16-летнего сына руководить Македонией, пока тот отсутствовал в кампании. Александр воспользовался преимуществом возможность победить фракийский народ, называемый Маэди, и основать «Александруполис», город, который он назвал в честь себя. «Александр чувствовал необходимость бросить вызов авторитету и превосходству своего отца и хотел превзойти своего отца», — сказал Абернети.

Действительно, древние записи показывают, что они расстались позже, в подростковом возрасте Александра, и однажды его мать была сослана в Эпир. «Александр, возможно, возмущался многочисленными браками своего отца и рожденными от них детьми, считая их угрозой своему положению», — сказал Абернети.

Филипп II был убит в 336 г. до н. Э. во время празднования свадьбы своей дочери Клеопатры (не знаменитого египетского фараона). Говорят, что человек, который ударил его ножом, был одним из бывших любовников Филиппа по имени Павсаний.В то время как древние писатели рассказывают подробные истории о его мотивах, некоторые современные историки подозревают, что он мог быть частью более крупного заговора с целью убийства короля, в который, возможно, входили Александр и его мать.

Перед смертью Филипп собирался вторгнуться в Персию. По словам Абернети, мечта была передана Александру отчасти через его мать Олимпиаду. «Она взращивала в нем жгучее династическое честолюбие и говорила ему, что его судьба — вторжение в Персию».

После смерти отца Александр быстро укрепил власть.Он заручился поддержкой македонской армии и запугал завоеванные Филиппом греческие города-государства, заставив их принять свое правление. После походов на Балканы и Фракию Александр двинулся против Фив, города в Греции, восставшего в результате восстания, завоевав его в 335 г. до н. Э. И разрушив.

После умиротворения Греции и Балкан он был готов начать кампанию против Персидской империи, кампанию, которую планировал его отец, но, по воле судьбы, он должен был возглавить кампанию.

Война с Персией

Древние источники говорят, что, когда Александр воевал против персов и их царя Дария III, он часто использовал персидские вторжения в Грецию в V веке до нашей эры. как оправдание своих действий. Тем не менее, по иронии судьбы, Александр часто сражался с греческими наемниками во время кампании против Дария III. Еще более иронично то, что Спарта, город, который, как известно, потерял своего царя и 300 воинов в битве при Фермопилах во время попытки вторжения персов, также выступил против Александра, зайдя так далеко, что обратился за помощью к персам в их попытках свергнуть его.

В недавно опубликованном документе конференции Эльпида Хаджидаки, бывший директор отдела морских древностей в Министерстве культуры Греции, указывает, что Агиш III, царь Спарты, работал с персами над укреплением гавани в Фаласарне на западе Крита. . Персия дала ему деньги и корабли, а взамен «Агис послал деньги и триеры [тип корабля] своему брату Агесилаосу, приказав ему выплатить жалованье экипажам и отправиться прямо на Крит, чтобы уладить дела на острове. на благо Спарты », — пишет Хаджидаки.В своих раскопках он обнаружил, что при поддержке персов спартанцы построили укрепления и большую гавань в Фаласарне.

И все же, несмотря на сопротивление спартанцев, Александр победил Персию. Первой крупной битвой, которую он выиграл, была «Битва при Гранике» в 334 г. до н. Э. в современной западной Турции, недалеко от древнего города Троя. Во время битвы Арриан писал, что Александр победил 20 000 персидских всадников и такое же количество пеших солдат.Затем он продвинулся вдоль побережья западной Турции, захватывая города и пытаясь лишить персидский флот баз.

Второй ключевой битвой, которую он выиграл, и, возможно, самой важной, была битва при Иссе в 333 г. до н. Э. недалеко от древнего города Иссус на юге Турции, недалеко от современной Сирии. В этой битве персов возглавлял сам Дарий III. По оценкам Арриана, у Дария было 600000 солдат (вероятно, сильно преувеличено), и он изначально располагался на большой равнине, где он мог эффективно объединить их всех против Александра, который не решался дать бой.

Говорят, что Дарий III считал это признаком робости. «Один за другим придворные подстрекали Дария, заявляя, что он растопчет македонскую армию своей конницей». Итак, Дарий сдался и погнался за Александром. Сначала все шло хорошо, и он фактически оказался в тылу отряда Александра. Однако, когда Александр дал персидскому царю битву, выяснилось, что Дария привели в узкое место, где персы не могли эффективно использовать свои превосходящие силы.

Арриан писал, что против опытных македонских войск левое крыло Дария было «разбито» почти сразу.Самая жесткая оппозиция на самом деле исходила от греческих наемников, сражавшихся за Дария. Расположенный в центре, «действия там были отчаянными, поскольку греки пытались отбросить македонцев к реке и вернуть победу своим собственным людям, которые уже бежали», — писал Арриан. В конце концов Дарий III бежал вместе со своей армией.

В спешке Дарий III оставил большую часть своей семьи, включая мать, жену, маленького сына и двух дочерей. Александр приказал, чтобы их «почитали и обращались как с королевской семьей», — писал Арриан.После битвы Дарий III предложил Александру выкуп за его семью и союз с ним через брак.

Арриан сказал, что Александр упрекнул Дария в письменной форме и использовал попытки своих предшественников вторгнуться в Грецию как оправдание своей кампании против него. Он также добавил, что «в будущем всякий раз, когда вы посылаете мне известие, обращайтесь ко мне как к Царю Азии, а не как к равному, и дайте мне знать, как повелителю всего, что принадлежит вам, если вам что-то понадобится». . »

В Египет

Александр двинулся на юг вдоль восточного Средиземного моря, стратегия, опять же направленная на то, чтобы лишить персов их военно-морских баз.Многие города сдались, в то время как некоторые, например Тир, который находился на острове, вступили в бой и вынудили Александра начать осаду.

В 332 г. до н.э., после того, как Газа была взята осадой, Александр вошел в Египет, страну, в которой на протяжении двух столетий периодически повторялись периоды персидского правления. На его северном побережье он основал Александрию, самый успешный город, который он когда-либо построил. Арриан писал, что «внезапная страсть к проекту охватила его, и он сам обозначил, где должна была быть построена агора, и решил, сколько храмов будет возведено и каким богам они будут посвящены…» Недавние исследования показывают, что Александрия Возможно, он был построен так, чтобы смотреть на восходящее солнце в день рождения Александра.

Он также отправился в Ливию, чтобы увидеть оракула Аммона. Путешествуя по безымянной пустыне, его группа направилась к храму, и, как говорят, Александр наедине посоветовался с оракулом.

Последняя битва с Дарием III

Когда восточное Средиземноморье и Египет были обеспечены, персы были лишены военно-морских баз, и Александр мог свободно двинуться вглубь суши, чтобы завоевать восточную половину Персидской империи.

В битве при Гавгамелах, сражался в 331 г. до н. Э.Древние источники утверждают, что в северном Ираке недалеко от современного Эрбиля Александр столкнулся с 1 миллионом солдат (что опять же, вероятно, сильно преувеличено). Дарий III привозил солдат со всей своей империи и даже за ее пределы. Скифские всадники с его северных границ столкнулись с Александром, как и «индийские» войска (как их называли древние писатели), которые, вероятно, были из современного Пакистана.

И снова, пытаясь остановить превосходящие силы Дария III, Александр двинул свои войска на неровную землю.Дарий послал за ними свою конницу, а Александр ответил своей. Его всадники, понеся большие потери, устояли. Дарий ответил, послав свои колесницы против фаланги Александра, что было плохим ходом, поскольку они были разрублены копьями.

Битва вскоре превратилась в войну нервов. «В течение короткого периода сражение шло в рукопашной, но когда Александр и его всадник с силой давили на врага, толкая персов и поражая их лица копьями, македонская фаланга, плотно выстроенная и ощетинившаяся пиками, уже была на них, Дарий, который долгое время находился в состоянии страха, теперь увидел вокруг себя ужасы; он развернулся — первым, кто это сделал — и убежал », — писал Арриан.С этого момента персидская армия начала разваливаться, и персидский царь бежал вместе с Александром по горячим следам.

Дарий III сбежит в восточную часть своей империи, надеясь собрать достаточно солдат для новой битвы. Преданный одним из своих сатрапов по имени Бесс (который требовал царствования над тем, что осталось от Персии), Дарий был схвачен своими собственными войсками и убит.

Александр был опечален, когда нашел его труп. Он уважал Дария как главу могущественной Персидской империи, хотя, по словам Абернети, Александр считал себя высшим авторитетом, потому что считал, что его сила исходит от богов.Он отправил тело Дария обратно в Персеполис и приказал устроить царское захоронение.

Александр хотел, чтобы переход Персии от власти Дария к его собственной был мирным. Это должно было иметь видимость законности, чтобы успокоить людей, и обеспечение благородных захоронений для Дария было частью этого, объяснил Абернети.

«[Обеспечение дворянских захоронений] было обычной практикой Александра и его генералов, когда они взяли на себя правление различных областей империи», — сказала она. Александр находился под влиянием учения своего наставника Аристотеля, чья философия греческого этоса не требовала принуждения греческой культуры к колонизаторам.«Александр отнимет у тех, кого он завоевал, политическую автономию, но не их культуру или образ жизни. Таким образом, он получит их лояльность, почитая их культуру, даже после завершения завоевания, создавая безопасность и стабильность. Сам Александр даже перенял персидскую одежду и определенные персидские обычаи », — сказал Абернети.

Александр преследовал Бесса на востоке, пока его не поймали и не убили. Затем, желая объединить самые восточные части Персидской империи в свои владения, он начал кампанию в Центральной Азии.Это была трудная, ледяная кампания, которая подняла напряженность в его собственной армии и, в конечном итоге, привела к тому, что Александр убил двух своих ближайших друзей.

Убийство Пармерио

Убийство Пармерио, его бывшего заместителя, и Клита, близкого друга короля, который, как говорят, спас ему жизнь в битве при Гранике, можно рассматривать как знак того, как его люди устали агитировать, а Александр становился все более параноиком.

В какой-то момент во время кампании Александра в Средней Азии сын Пармериона, Филота, якобы не сообщил о заговоре против жизни Александра.Разъяренный король решил убить не только Филоту и других людей, которых считали заговорщиками, но и Пармерио, хотя он, по-видимому, не имел никакого отношения к предполагаемому заговору.

По словам писателя Квинта Курция (жившего в первом веке нашей эры), Александр поручил человеку по имени Полидам, другу Пармериона, совершить это деяние, удерживая своих братьев в заложниках, пока не убьет его. Прибыв в палатку Пармерио в городе, где он находился, он вручил ему письмо от Александра и одно, помеченное как от его сына.

Когда он читал письмо своего сына, генерал по имени Клеандр, который помогал Полидамусу в его миссии, «открыл его (Пармерио) ударом меча в бок, а затем нанес ему второй удар в горло…» убивая его. (Перевод Памелы Менш и Джеймса Ромма)

Убийство Клита

Второй жертвой Александра стал его старый друг Клит, который был рассержен тем, что Александр перенял персидскую одежду и обычаи. После эпизода, когда эти двое пили, Клит отругал своего царя, по сути говоря, что он должен следовать македонским путям, а не персов, которые противостояли ему.

После того, как двое напились, Клит поднял правую руку и сказал: «Это рука, Александр, которая спасла тебя тогда (в битве при Гранике)». Александр в ярости убил его копьем или пикой.

Александр ужасно воспринял свой акт убийства. «Снова и снова он называл себя убийцей своего друга, обходился без еды и питья в течение трех дней и полностью пренебрегал своей личностью», — писал Арриан.

На этой карте 1875 года изображена империя Александра Великого. (Изображение предоставлено Стивеном Райт / Shutterstock)

Последние кампании

Не все дни Александра в Центральной Азии были неудачными.После того, как его войска захватили крепость в месте под названием Согдийская скала в 327 г. до н. Э. он встретил Роксану, дочь местного правителя. Они поженились, и на момент смерти Александра у них родился еще не родившийся сын.

Несмотря на усталость своих людей и тот факт, что он был далеко от дома, он двинулся на землю, которую греки называли «Индией» (хотя на самом деле это был современный Пакистан). Он заключил союз с местным правителем по имени Таксилес, который разрешил Александру использовать его город Таксилу в качестве оперативной базы.Он также согласился предоставить Александру все необходимое, что было очень важно, учитывая протяженность линий снабжения Александра.

Взамен Александр согласился сразиться с Порусом, местным правителем, который выступил против Александра с армией, которая, как сообщается, состояла из 200 слонов. Две армии встретились у реки Гидасп в 326 г. до н.э., и Порус занял оборонительную позицию на противоположном берегу. Александр выждал время, он обследовал местность, создал флот кораблей и убаюкивал Поруса ложным чувством безопасности, заставляя своих людей делать вид, что они собираются пересечь реку столько раз, что в конце концов Порус устал отвечать. и просто проигнорировал шум, который они производили.

Александр выбрал место на реке с лесистым островом и ночью сумел перебросить свои войска на противоположный берег. Когда Порус мобилизовал свои силы, он оказался в затруднительном положении, его кавалерия была не такой опытной, как у Александра, и поэтому он поставил вперед свои 200 слонов, с чем македонцы никогда не сталкивались в больших количествах.

Александр ответил, используя свою кавалерию, чтобы атаковать крылья сил Поруса, быстро обратив кавалерию Поруса в бегство.В результате лошади, пехотинцы и слоны Поруса смешались. Что еще хуже для Поруса, фаланга Александра атаковала слонов копьями, раненые слоны неистовствовали, наступая на войска Александра и Поруса.

Когда его армия разваливалась, Порус оставался до конца и был взят в плен. Арриан писал, что Поруса привели к царю Македонии и сказал: «Относись ко мне как к царю, Александр». Александр, впечатленный его храбростью и словами, сделал его своим союзником.

Путешествие домой

В 324 году близкий друг Александра, генерал и телохранитель Гафестион внезапно умер от лихорадки. По словам Абернети, смерть Хафестиона радикально изменила личность Александра. «Александр всегда был пьяницей, и злоупотребление психоактивными веществами начало сказываться. Он потерял самообладание и сострадание к своим людям. Он стал безрассудным, потакающим своим желаниям и непоследовательным, что привело к потере лояльности его людей и офицеры.Он всегда отличался вспыльчивым характером, опрометчивым, импульсивным и упрямым.Пьянство ухудшило эти качества.

Он начал слишком сильно давить на своих людей. Видение исчезло, создавая видимость сражения только ради битвы. Солдаты устали, разочаровались и потеряли цель. Они отказались идти дальше, и Александр был вынужден повернуть назад ».

Плывя на юг вниз по реке Инд, он сражался с группой под названием Малли, получив тяжелые ранения после того, как сам возглавил атаку на их городскую стену. Достигнув Индийского океана, он разделить его силы на три.Один элемент с тяжелой техникой выберет относительно безопасный путь в Персию, второй под его командованием пересечет Гедрозию, в значительной степени необитаемую пустынную местность, которую раньше не пересекали никакие крупные силы. Третья сила, взошедшая на корабли, будет поддерживать силы Александра и плыть вместе с ними.

Переправа через Гедросию была ужасной неудачей: по пути погибло до трех четвертей войск Александра, а его флот был не в состоянии угнаться за ними из-за сильных ветров.«Пылающая жара и нехватка воды уничтожили большую часть армии и особенно вьючных животных», — писал Арриан.

Почему Александр решил вести часть своих войск через Гедросию, остается загадкой. Это могло быть просто потому, что никто никогда раньше не пытался провести через это такую ​​большую силу, и Александр хотел быть первым.

Возвращение в Персию

Александр вернулся в Персию, на этот раз как правитель царства, простирающегося от Балкан до Египта и современного Пакистана.В 324 г. до н. Э. Он прибыл в Сузы, где поженились некоторые его самые сокровенные советники.

Александр взял еще двух жен помимо Роксаны, на которой женился в Средней Азии. Одной из них была Барсина, дочь Дария III, а другой — персидская женщина, которую Арриан идентифицировал как Парисатиду. Роксана, вероятно, не относилась по-доброму к своим двум новым женам, и после смерти Александра она могла убить их обоих.

В 323 г. до н.э. Александр находился в Вавилоне, и его следующей важной военной целью, по всей видимости, была Аравия на южной окраине его империи.В июне 323 г. до н. Э., Когда он готовил войска, он заболел, не проходившей лихорадкой. Вскоре у него возникли проблемы с речью, и в конце концов он умер. (Недавние исследования показывают, что Александра могли отравить.)

Незадолго до его смерти Александра якобы спросили, к кому должна перейти его империя. Его ответ был назван «сильнейшему». Хотя у него был нерожденный сын и, согласно недавним исследованиям, внебрачный сын по имени Аргей, не было никого, достаточно сильного, чтобы удержать его империю.Его генералы сражались за его землю, и в конце концов она была разделена на несколько штатов.

В 30 г. до н.э., после того, как последнее из этих государств (Птолемеев Египет) было завоевано Римом, римский император Октавиан отправился посмотреть на тело Александра. Великий царь был мертв почти три столетия, но римляне почитали его.

«У него (Октавиана) было желание увидеть саркофаг и тело Александра Великого, которые для этой цели были извлечены из камеры, в которой они отдыхали, и, осмотрев их некоторое время, он оказал честь память об этом принце, предложив золотую корону и рассыпав цветы на теле », — писал Светоний Транквилл в конце первого века нашей эры.Д. (Перевод Александра Томсона, через цифровую библиотеку Персея)

Наследие Александра

«Возможно, самым значительным наследием Александра был диапазон и степень распространения греческой культуры», — сказал Абернети. «Правление Александра Великого ознаменовало начало новой эры в истории, известной как эллинистический век. Греческая культура оказала мощное влияние на территории, завоеванные Александром».

Многие города, основанные Александром, были названы Александрией, в том числе египетский город, в котором сейчас проживает более четырех.5 миллионов человек. Многие Александрии располагались на торговых путях, что увеличивало поток товаров между Востоком и Западом.

«Товары и таможня, солдаты и торговцы — все перемешалось», — сказал Абернети. «Существовала общая валюта и общий язык (греческий), объединяющий многие народы империи. Все религии допускались. Это должен был быть золотой век, который длился со смерти Александра в 323 г. до н.э. до 31 г. до н.э. завоевание Римом последнего эллинистического царства, царства Лагидов в Египте.»

Дополнительный отчет Джесси Салай, соавтора Live Science.

Сократ учил Платона, который учил Аристотеля, который учил Александра Великого

Отношения ученика и учителя Сократа, Платона, Аристотеля и Александра Великого

Сократ был учителем Платона, Аристотель учился в Академии Платона, а Аристотель был хорошо оплачиваемым наставником Александра Великого.

Другими словами, все известные греческие философы и знаменитый греческий философ-царь (своего рода) имели отношения ученика и учителя.

Работает так:

• Сократ в основном известен благодаря рассказам классических греческих писателей, но Платон описывает его как своего учителя.
• Академия Платона (также известная как Академия) была основана Платоном примерно в 387 г. до н.э. в Афинах.
• В семнадцать или восемнадцать лет Аристотель поступил в Академию Платона в Афинах и оставался там до тридцати семи лет (ок. 347 г. до н. Э.).
• Аристотель покинул Афины и, по просьбе Филиппа Македонского, обучал Александра Великого, начиная с ок.343 г. до н.э.

ПРИМЕЧАНИЕ : Изображение (гравюра художника по имени Грейнджер), использованное в заголовке, показывает, что Аристотель передает знания философии молодому и незаинтересованному Александру Великому. Термин arete был добавлен к изображению мной автором. Подразумевается, что Аристотель помогает Александру достичь его «наивысшего блага» (его собственного наивысшего блага, а затем и высшего блага государства), открывая свой разум «любви к мудрости» (философия). В терминах Платона он ведет его через пещеру.Кроме того, это означает, что передача вам знаний от предшественников Сократа сегодня является частью той же истории. Узнать больше об арете.

Платон и Аристотель (Введение в греческую философию).

После опеки Александр продолжил покорение востока (хорошо это или плохо в то время).

По пути он основал ряд новых городов, которые все назывались Александрией, включая современный Кандагар в Афганистане, Александрию в Египте (согласно легенде) и Александрию Эшате («Самый дальний») в современном Таджикистане.

Поход прошел через Мидию, Парфию, Арию (Западный Афганистан), Дрангиану, Арахозию (Южный и Центральный Афганистан), Бактрию (Северный и Центральный Афганистан) и Скифию.

Кампания Александра привела к некоторым из первых попыток создания утопического общества (его Александрии; особенно египетской с «Александрийской библиотекой», в которой государственные школы были построены в соответствии с либеральной и философской культурой города) и помогли распространить знание греческой философии по всему миру.

Образ мышления Александра имел далеко идущие последствия. От Рима до Золотого века ислама, итальянских республик, эпохи Просвещения, а теперь и вас. Не только стиль мышления передавался по всему миру и из поколения в поколение, но и другие аспекты культуры. Например, вы почти наверняка живете в республике, по крайней мере частично, на основе Платона Republic (и, вероятно, вы также жили в месте, где культура была перенесена колонизацией… это другая часть истории).# СпасибоПросветленныйИмпериализм. Т.е. Не все вы хороши, но вы играете важную роль в распространении лучших историй по всему миру (как пушка старых философий Платона и Аристотеля).

Александр Великий и положение… Великий? Ускоренный курс всемирной истории №8.

ПРИМЕЧАНИЕ : Сократ — главный герой почти всех произведений Платона, служащий «идеалистическим символом философии». Есть шанс, что Сократ, будучи одновременно личностью и идеальным персонажем произведений Платона, частично беллетризован.Итак, мы должны понимать Сократа, которого мы знаем как «Сократ Платона».

СОВЕТ : Основная тема Сократа Платона — это идея о том, что софисты (те, кто думает, что они знают и берут деньги) — «меньше, чем» философы (те, кто знает, что они не знают, но любят мудрость). Платон больше идеалист, а Аристотель больше реалист. В частности, Аристотель устроился на хорошо оплачиваемую работу репетитора, когда уехал из Афин, чтобы обучать Александра Великого.

Беттани Хьюз — Древние миры 1 из 7 Александрия Величайший город.Пытался ли Александр уехать как можно дальше от Греции, чтобы построить глобальное государство? Я слышал, что это предлагали.

СОВЕТ : Еще одним интересным примером взаимоотношений между учителем и учеником является Джордж Бьюкенен и Джеймс VI. Оба были философами, Джордж Бьюкенен, ранний политический реалист Шотландии, предшествовавший на западе только избранным фигурам, таким как Макиавелли и Джеймс VI, своего рода философ-король (точно так же, как Александр, который был первым королем, а вторым философом).

Джеффри Бренцель: основная ценность классического образования.Почему нас волнует философия, почему Александра? Простой, супер, супер полезный материал. Не все важное непосредственно ощутимо. См. Сферы человеческого понимания.

Интересны отношения ученика и учителя между известными греческими мыслителями и королем. Все они имели большой успех и, как правило, исторически ими восхищались; следует предположить, что это во многом связано с очень полезной природой философии (которая в то время означала и науку, и философию, и другие умственные искусства, такие как риторика).